Текст книги "Час волка"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
БЕЛЫЙ ДВОРЕЦ

Глава 1

– Михаил, – звала женщина, сквозь время и расстояние. – Михаил, где ты?

В следующий момент она увидела воздушного змея, а затем ее глаза обнаружили сына, стоявшего на дальнем краю поля, почти рядом с лесной глушью. В этот день, 21 мая 1918 года, ветерок дул с востока и доносил легкий запах пороха.

– Иди домой, – сказала она мальчику и посмотрела, как он махнул рукой и стал сматывать нитку со змеем.

Похожий на белую рыбу змей опадал. За спиной высокой черноволосой женщины с фарфорово-белой кожей возвышался помещичий дом Галатиновых, двухэтажное строение из желтого русского камня с красной остроугольной крышей и дымовыми трубами. Вокруг дома росли большие подсолнухи, от дома до железных ворот шла вымощенная булыжником дорожка, переходящая дальше в немощеную дорогу к ближайшей деревне, Морок, в шести верстах к югу. Самым ближним городом был Минск, в пятидесяти верстах по скверной дороге.

Россия – страна огромная, и поместье генерала Федора Галатинова было не более чем пылинка на большом столе. Однако мир самих Галатиновых сводился к четырнадцати десятинам лугов и леса – таким он был к тому времени, когда 2 марта 1917 года царь Николай Второй отрекся от престола, сопроводив подписание манифеста об отречении словами: «Господи, помоги России! Отчизна превратилась в убийцу своих детей».

Но маленький Михаил ничего не знал ни о политике, ни о красных, воюющих против белых, ни о хладнокровных людях Ленине и Троцком. К счастью, он ничего не знал и про целые деревни, что сравняли с землей враждующие стороны не более чем в сотне миль от того места, где стоял он, запуская желтого змея; ничего не знал он и о голоде, и о женщинах и детях, дергавшихся на деревьях, будучи повешенными, и о револьверных стволах, забрызганных мозгами. Он знал, что его отец был героем войны, что мать его красива, что его сестра иногда щиплет его за щеку и называет оборвышем, и что сегодня – день долгожданного пикника. Он смотал нитку змея, борясь с ветром, затем осторожно взял его в руки и побежал через поле к матери.

Однако Елена знала о тех вещах, о которых не знал ее сын. Ей было тридцать семь лет, на ней было длинное светлое платье цвета весеннего льна, и седые волоски уже пробивались на висках. Вокруг глаз и около рта пролегли резкие морщинки, оставленные не возрастом, а постоянными внутренними тревогами. Федор слишком долго не возвращался с войны, его серьезно ранило в кровопролитной схватке у болотистого захолустья под названием Ковель. Безвозвратно ушли в прошлое оперные представления и яркие праздничные огни Санкт-Петербурга, ушла шумная толчея московских улиц; ушли банкеты и пышные вечерние приемы во дворцовых садах царя Николая и царицы Александры, и в тени их прорисовывались очертания будущего.

– Он летал у меня, мама! – закричал, подбегая, Михаил. – Ты видела, как высоко?

– Так это был твой змей? – с притворным удивлением спросила она. – А я подумала, что это было облако, зацепившееся за нитку.

Он понял, что мать над ним шутит.

– Это был мой змей! – сердился он, и она взяла его за руку и сказала:

– Ты бы лучше спустился на землю, облачко ты мое. Мы собирались на пикник.

Она стиснула его руку – он возбужденно трепетал, словно язычок пламени свечи – и повела его в дом. На дорожке стоял их работник Дмитрий с экипажем, запряженным парой только что выведенных из стойла свежих лошадей, и двенадцатилетняя Лиза несла из дверей дома одну из плетеных корзинок с провизией для пикника. Служанка и компаньонка Елены, Софья, несла другие корзинки и помогла Лизе уложить их позади экипажа.

А затем из дома появился Федор, неся под рукой коричневое одеяло, скатанное в сверток, а другой рукой опираясь на трость, увенчанную резным орлом. Его правая нога, покалеченная пулеметными пулями, не разгибалась и была заметно тоньше левой; но он научился легко передвигаться, и, донеся одеяло до экипажа, поднял лицо к солнцу.

Елена после всех этих лет не могла без учащенного сердцебиения смотреть на него. Он был высок и худ, с фигурой фехтовальщика, и, хотя ему было сорок шесть лет и на его теле было много шрамов от сабель и пуль, в нем все еще сохранилось что-то от юноши, любопытство и энергия жизни, тогда как она иногда чувствовала себя старухой. Его лицо с удлиненным тонким носом, прямым подбородком и глубоко посаженными карими глазами, прежде было жестким и суровым, лицом человека, который испытал крайние трудности. Теперь же, однако, оно смягчилось от осознания реального положения: он отошел от службы Родине и проживет остаток своих дней здесь, на этом пятачке земли, далеко от центра событий. После отречения царя он настоял на отставке, хотя это была горькая пилюля, но теперь, когда она рассосалась, он ощущал себя опустошенным.

– Какой чудесный день, – сказал он и посмотрел на деревья, шелестевшие под ветром.

На нем была коричневая, тщательно выглаженная форма, на груди много медалей и нашивок, а на голове фуражка с темным околышем, на которой все еще оставался вензель царя Николая Второго.

– Я запускал змея! – радостно сказал Михаил отцу. – Он поднялся почти до неба!

– Молодец, – отозвался Галатинов и потянулся к Лизе. – Ангелочек мой! Не поможешь мне взобраться, а?

Елена смотрела, как она помогла отцу забраться в экипаж, пока Михаил стоял со змеем в руках. Она коснулась плеча сына.

– Ну-ка, Михаил. Давай проверим, все ли уложено.

Змея они тоже поместили позади, и Дмитрий закрыл и замкнул крышку багажника. Елена с Михаилом уселись напротив отца с Лизой в красной обитой бархатом середине, они помахали на прощанье Софье, а Дмитрий дернул вожжи, и две каурые лошади стронули экипаж.

Михаил смотрел в овальное окошко, в то время как Лиза рисовала пейзаж, а отец с матерью разговаривали о вещах, которые он едва помнил: весенний праздник в Санкт-Петербурге; поместье, где они жили, когда он родился; люди, имена которых были ему знакомы только потому, что он слышал их раньше. Он смотрел, как медленно вращающееся поле меняется на лес из огромных дубов и вечнозеленых елей, прислушивался к хрусту веток под колесами и копытами лошадей. Сладкий аромат диких цветов заполнил экипаж, когда они проезжали мимо цветущей лужайки, и Лиза оторвалась от рисования, когда Михаил увидел группу оленей на опушке леса. С середины октября и до конца апреля его держали взаперти дома, и он усердно выполнял учебные упражнения, которые давала ему Магда, их с Лизой воспитательница. Сейчас же под неудержимым напором весны чувства Михаила возбудились. Свинцовая тяжесть зимы сползла с земли, по крайней мере на время, и мир, окружавший Михаила, одевался в красивый зеленый наряд.

Они каждый год в мае выезжали на пикник – ритуал, возвращавший их к петербургской жизни. А этом году Дмитрий нашел для них красивое местечко на берегу озера, в часе неторопливой езды от дома Галатиновых.

Озеро было голубым и покрытым рябью от ветра, и когда Дмитрий подогнал экипаж к поляне, Михаил услышал карканье воронов на верхушке громадного кряжистого дуба. Озеро окружал лес, изумрудное запустение, на сотни верст не нарушаемое ни деревьями, ни поселениями. Дмитрий остановил экипаж, подложил камни под колеса, пока Галатиновы выгружали корзинки и расстилали одеяло так, чтобы была видна голубая поверхность, потом повел выпряженных лошадей испить озерной воды.

Они ели копченую ветчину, печеный картофель, ржаной хлеб и имбирные пряники. Одна из лошадей вдруг заржала и нервно забила копытами, но Дмитрий успокоил кобылу, а Федор повернулся лицом к лесу.

– Она чувствует какого-то зверя, – сказал он Елене, наливая ей и себе в стаканы красное вино. – Дети! – предупредил он. – Не уходите от нас слишком далеко!

– Ладно, папа, – сказала Лиза, но уже сбросила туфли и подобрала подол розового платья, чтобы пройтись по воде.

Михаил спустился к ней к озеру и стал выискивать красивые камешки, пока она бродила по отмели. Дмитрий был рядом, он сидел на упавшем дереве и наблюдал, как плывут облака; сбоку от него лежало ружье. Чарующий полдень продолжался. С карманами, полными камешков, он разлегся на солнечной полянке и наблюдал за отцом и матерью, сидевшими вместе на одеяле и разговаривавшими. Лиза лежала рядом с отцом и спала, и время от времени его рука тянулась, чтобы дотронуться до ее руки или плеча. Михаил совершенно неожиданно понял, что рука отца никогда не дотрагивалась до него. Он не знал, почему, и совсем не понимал, почему в глазах отца светился январский холод, когда они сходились с его взглядом. Иногда он ощущал себя маленьким камешком, лежащим у подножия скалы, в другое время его это не трогало, но сегодня в его душе затаилась обида.

Немного погодя мать положила голову на плечо отца, и они задремали на солнце. Михаил наблюдал за вороном, кружившим над головами, крылья его отблескивали иссиня-черным, затем встал и пошел к экипажу – вынуть змея. Он бегал взад-вперед, отпуская нить, пропуская ее между пальцами, и ветерок попал в шелк, надул его, змей медленно поплыл в воздухе.

Он стал звать родителей, но оба они спали. Лиза тоже спала, прижавшись спиной к боку отца. Дмитрий сидел на упавшем дереве, глубоко задумавшись, ружье лежало у него на коленях.

Змей поднимался выше. Нить продолжала разматываться. Михаил переменил пальцы, чтобы ухватить покрепче. Над верхушками деревьев ветер неистовствовал. Он подхватил змея, заводя его то вправо, то влево, и нить звенела, как струна мандолины. Змей все еще поднимался – слишком высоко, в какой-то миг решил мальчик.

Он начал сматывать нить. И вдруг ветер налетел, непонятно откуда, вскинул и в то же мгновение вывернул змея, и нить натянулась, вытянулась и лопнула в нескольких метрах от перекрестья планок.

О, нет! – чуть не выкрикнул он. Змей был подарком матери к его восьмому дню рождения, на седьмое марта. А сейчас он уплывал по милости ветра, уносясь над верхушками деревьев в глушь леса. Он посмотрел на Дмитрия и позвал его на помощь. Но Дмитрий сидел, спрятав лицо в руки, как будто погрузившись в невеселые думы. Остальная семья продолжала дремать, и Михаил подумал про то, как отца раздражает, когда его будят от дремы. Еще через минуту змей скроется за лесом, и решение нужно было принимать сейчас же: стоять так и наблюдать, как он улетает, или бежать за ним в надежде, что он упадет, если ветер ослабнет.

«Дети!» – вспомнилось ему, как сказал отец. – «Не уходите слишком далеко от нас».

Но ведь это был его змей, и если он потеряется, сердце у матери не выдержит. Он опять глянул на Дмитрия, тот не шевельнулся. Драгоценные секунды уходили.

Михаил решился. Он перебежал через полянку и углубился в лес.

Глядя вверх, он видел змея сквозь зеленую листву и переплетение ветвей. Следя за его беспорядочным полетом, он выгреб из кармана пригоршню гладких камней и стал бросать их под ноги, чтобы помечать дорогу обратно. Змей продолжал двигаться, и мальчик тоже.

Спустя две минуты после того, как Михаил покинул поляну, с основной дороги прискакали на лошадях трое. На всех была грязная, заплатанная крестьянская одежда. У одного из них на плече было ружье, а двое других имели револьверы и патронные обоймы на поясах. Они подъехали к месту, где спала семья Галатиновых, и когда одна из лошадей фыркнула и заржала, Дмитрий оглянулся и встал. На лице его выступили капельки пота.

Глава 2

Федор Галатинов проснулся, когда на него упали три тени. Он моргал, увидев лошадей и всадников, и, когда он сел, Елена тоже проснулась. Лиза глядела вверх, протирая глаза.

– Добрый день, генерал Галатинов, – сказал главный из всадников, мужчина с длинным худым лицом и кустистыми бровями. – Не видел вас после Ковеля.

– Ковель? Кто…

Кто вы?

– Я был лейтенантом, Щедрин Сергей. Гвардеец. Меня вы можете не вспомнить, но Ковель вы помните наверняка.

– Конечно, помню. Каждый день вспоминаю. – Галатинов с трудом поднялся на ноги, опираясь на трость. Лицо его стали покрывать красные пятна гнева. – Что все это значит, лейтенант Щедрин?

– Ну, нет, – человек вытянул палец и покачал им из стороны в сторону. – Я теперь просто товарищ Щедрин. Мои друзья, Антон и Данилов, тоже были в Ковеле.

Взгляд Галатинова обежал лица этих двоих: у Антона оно было широкое и с тяжелой челюстью, а у Данилова от левой брови к волосам шел штыковой шрам. Глаза его были холодны и лишь чуть любопытны, как будто рассматривали насекомое под увеличительным стеклом.

– А также с нами и вся остальная рота, – сказал Щедрин.

– Остальная рота? – Галатинов, не понимая, потряс головой.

– Послушайте, – Щедрин вытянул шею, в то время как по лесу пробежал ветер. – Вот они, шепчутся. Послушайте, о чем они говорят. «Справедливости. Справедливости». Вы их слышите, генерал?

– У нас пикник, – жестко сказал Галатинов. – Я бы хотел, чтобы вы, господа, покинули нас.

– Да. Но, пожалуй, именно вы будете тем, кто покинет этот пикник. Что за прекрасная семья.

– Дмитрий! – крикнул генерал. – Дмитрий, сделай предупредительный выстрел над их…

Он повернулся в сторону Дмитрия, и от того, что он увидел, сердце его схватило, как железными когтями.

Дмитрий стоял от них в пятнадцати метрах и даже не вскинул ружье. Он смотрел в землю, опустив плечи.

– Дмитрий! – опять крикнул Галатинов, но уже знал, что ему не ответят. В горле у него пересохло, и он стиснул похолодевшую руку Елены.

– Спасибо за то, что привез их сюда, товарищ Дмитрий, – сказал ему Щедрин. – Твоя услуга будет отмечена и вознаграждена.

Михаилу, пробиравшемуся через лес за змеем, показалось, что он услышал, как крикнул отец. Сердце у него забилось: наверно, отец проснулся и позвал его. Ему наверняка попадет. Но змей уже падал, нитка зацепилась за сучковатую верхушку дуба. Потом ветер потянул ее, и змей опять взмыл. Михаил пробился сквозь густую поросль, по мягкой губчатой массе из опавших листьев и мха, и продолжал следить за змеем. Еще десять метров, и еще двадцать, тридцать. В волосы вцепились колючки, он вырвался, пригнул голову под колючие ветки и бросил еще камешек пометить дорогу назад.

Змей снизился, попал в ветви ели и, дразня, взлетел опять. Потом стал резко подниматься к голубому небу, и когда Михаил смотрел, как он улетает, на лице его были пятна света и тени.

Кто-то шевельнулся в поросли, ближе чем в десятке метров слева от него.

Он стоял очень спокойно, когда змей набирал скорость и поплыл прочь. Тот, кто пошевелился, сейчас замер. В ожидании.

Послышалось еще движение, справа от мальчика. Тихий хруст под тяжестью, придавившей сухую листву.

Михаил сглотнул слюну. Он хотел позвать мать, но она была слишком далеко, чтобы услышать, а он не хотел шуметь.

Тихо. Только ветер шумит среди деревьев.

Михаил уловил запах животного: резкий звериный запах, вонь существа, дышавшего гнилым мясом. Он чувствовал кого-то – кого-то двоих, – следивших за ним с разных сторон, и подумал, что если он побежит, то они прыгнут на него сзади. Ему сильно хотелось повернуться и с криком бежать сломя голову через лес, но он подавил это желание; далеко ему не убежать. Нет, нет. Галатиновы никогда не убегают, сказал ему однажды отец. Михаил почувствовал, как капелька пота стекает по его спине. Звери ожидали, что он предпримет, и они были очень близко.

Он повернулся, на дрожащих ногах, и стал медленно уходить назад, отыскивая дорогу по брошенным им камешкам.

Галатиновы никогда не убегают, подумал Федор. Взглядом он окинул поляну. Михаил. Где Михаил?

– Наша рота была перебита под Ковелем. – Щедрин наклонился вперед, руками сжимая луку седла. – Перебита, – повторил он. – Нам приказали бежать через болото на укрепление из колючей проволоки и пулеметов. Вы, конечно, помните это?

– Я помню войну, – ответил Галатинов. – Я помню трагедии, шедшие по пятам друг за другом.

– Для вас – трагедия. Для нас – бойня. Конечно, мы подчинялись приказам. Мы верой и правдой служили царю. Как мы могли не подчиниться?

– В то время мы все подчинялись одним и тем же приказам.

– Да, подчинялись, – согласился Щедрин. – Но некоторые подчинялись им за счет крови невинных людей. Ваши руки все еще в крови, генерал.

Я вижу, как с них капает кровь.

– Посмотрите получше. – Галатинов вызывающе двинулся к человеку, хотя Елена пыталась его удержать. – Моя кровь там есть тоже.

– А-а, – кивнул Щедрин. – Так точно. Но, думаю, ее недостаточно. Елена открыла рот. Антон вынул из кобуры наган и взвел курок.

– Пусть они убираются! – со слезами на глазах крикнула Лиза. – Пожалуйста, пусть они уберутся отсюда!

Данилов вынул наган и снял предохранитель.

Галатинов встал впереди жены и дочери, глаза его потемнели от гнева.

– Как вы смете поднимать оружие на меня и мою семью? – он поднял трость. – Дьявол вас побери! Уберите наганы!

– У нас есть прокламация для прочтения, – сказал, не смутившись, Щедрин.

Из седельной сумки он вынул свернутый лист бумаги и развернул его.

– Генералу Галатинову, состоявшему на службе у царя Николая Второго, герою, – он чуть улыбнулся, – Ковеля и командующему гвардейской армией. От оставшихся в живых гвардейцев, от пострадавших и перестрелянных из-за глупости царя Николая и его придворных. Царя у нас тут нет, но у нас есть вы. И, таким образом, дело будет закрыто, к нашему удовлетворению.

Карательный отряд, понял Галатинов. Одному Богу известно, сколько времени они выслеживали его. Он быстро огляделся: выхода не было. Михаил. Где мальчик? Сердце его тяжело колотилось, ладони вспотели. Лиза начала плакать, но Елена молчала. Галатинов посмотрел на револьверы и в глаза людей, целившихся в них. Выхода не было.

– Позвольте моей семье уйти, – потребовал он.

– Ни один из Галатиновых не покинет этого места живым, – ответил Щедрин. – Мы понимаем важность хорошо выполненной задачи, товарищ. Примите это…

Как ваш личный Ковель.

Он снял с плеча ружье и клацнул затвором, загоняя патрон в магазин.

– Вы, гнусные собаки! – выкрикнул генерал Галатинов и шагнул вперед с намерением ударить человека по лицу тростью.

Антон выстрелил ему в грудь раньше, чем трость поднялась. От треска выстрела нагана Елена и дочь чуть не подскочили, и звук эхом прокатился по поляне, словно гром. Стая воронов взлетела с вершины дерева и захлопала крыльями, улетая в безопасное место.

Силой выстрела Галатинова отбросило назад, он упал коленями в траву. На его груди расплывалось красное пятно. Он задыхался, не находя силы встать на ноги. Елена вскрикнула и упала рядом с мужем, обхватив его руками, как будто могла защитить от следующей пули. Лиза повернулась и побежала к озеру, и Данилов дважды выстрелил ей в спину, прежде чем она пробежала десяток метров. Она свалилась мешком окровавленной плоти и ломаных костей.

– Нет! – крикнул Галатинов, и здоровая его нога подломилась.

Кровь пошла у него изо рта, в глазах сверкнул ужас. Он стал подниматься, Елена не отпускала его.

Щедрин спустил курок ружья, и пуля ударила Галатина в лицо. Осколки кости и брызги мозгов осыпали платье Елены. Содрогающееся тело стало падать навзничь, увлекая за собой Елену, и они упали на корзинки, бутылки с вином и тарелки с остатками пищи. Данилов выстрелил Галатинову в живот, а Антон послал еще две пули ему в голову, в то время как Елена продолжала рыдать.

– О, Господи Боже! – прошептал Дмитрий, закашлявшись, и побежал к озеру, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

Михаил услышал ряд последовательных резких трескучих звуков, за которыми последовали вскрики. Он остановился, и звери, кравшиеся по его следам, тоже замерли. Он понял, что это голос его матери. Лицо его от страха сжалось, и он побежал через лес, забыв про опасность за своей спиной.

Кусты цеплялись за его рубашку, пытаясь задержать его. Он выискивал камешки в траве, ботинки его скользили по покрытым мхом камням и тонули по щиколотку в опавших листьях. И тут он вырвался из леса на поляну и увидел трех человек на лошадях и распростертые тела. В зеленой траве отблескивало красным. У него схватило живот, и он увидел, как один из них отвел затвор ружья и прицелился в него…

– Мама! – закричал он, голос его страшно отозвался по поляне.

Антон и Данилов обернулись к мальчику. Елена Галатинова стояла на коленях, с ее белого платья капала кровь, увидев его там, она вскрикнула:

– Беги, Михаил! Бе…

Пуля из ружья ударила ее ниже волос. Михаил увидел, как голова у матери разлетелась.

– Не упустите мальчишку! – приказал Щедрин, и Антон поднял дымившийся наган.

Он уставился, замерев, в черный глаз ствола нагана. Галатиновы никогда не убегают, подумал он. Он видел, как палец человека дернул курок. Сноп огня прыгнул из черноглазого ствола, и он услышал осиное жужжание и почувствовал горячее на левой щеке. За плечом упала срезанная ветка.

– Убейте его, черт возьми! – завопил Щедрин, загоняя другую пулю в патронник ружья, и повернул лошадь.

Данилов целился в Михаила, а Антон вот-вот нажмет на курок второй раз.

Галатинов побежал.

Он развернулся – в ушах звенел крик матери – и рванулся в лес, а пуля ударила в дерево справа и окатила его волосы щепками. Он споткнулся о вьющийся стебель какого-то растения, закачался и чуть не упал. Раздался еще один хлопок, и пуля прошла над головой Михаила, пока он старался удержаться на ногах.

Потом он рванулся быстрее, разрывая подошвами траву и поросль, поскальзываясь на палой листве и продираясь сквозь сплетение колючек. Он свалился в рытвину, вскочил и выкарабкался из нее, углубляясь все дальше в чащобу.

– Езжайте за ним! – крикнул Щедрин остальным. – Мы не можем позволить маленькому поганцу скрыться!

Он вдавил пятки в бока лошади и въехал в лес, Антон и Данилов ехали за ним следом.

Михаил услышал стук копыт. Он взобрался на каменистый холмик и наполовину бегом, наполовину соскальзывая, спустился по крутой его стороне.

– Вон там! – услышал он, как кричал один из них. – Я видел его! Сюда!

Колючки хлестали Михаила по лицу и рвали рубашку. Он смигивал слезы, ноги ныли от усталости. Раздался выстрел и попал в дерево в пяти метрах в сторону.

– Береги патроны, идиот! – скомандовал Щедрин, успев заметить, как мелькнула спина мальчика, прежде чем ветки скрыли его бег.

Михаил бежал, сгорбив плечи, надеясь, что это поможет избежать ожидаемого удара свинцовой пули. В груди жгло, сердце колотилось как молоток по ребрам. Он решился оглянуться. Трое на лошадях гнались за ним, палые листья взметались по их следу. Он опять метнул взгляд вперед, затем влево, и вбежал в густой подлесок, перевитый ползучими ветками.

Лошадь под Антоном попала ногой в кротовую нору. Животное застонало и свалилось, и правое колено Антона тут же раздробилось, разлетелось как перезревший плод, когда он ударился об острый камень. Он завопил от боли, а лошадь дергалась, пытаясь подняться, но Щедрин и Данилов продолжали преследование.

Михаил продирался сквозь заросли, спеша по направлению к оврагу, поросшему кустами. Он ясно сознавал, что его ожидает, если убийцы его поймают, и страх придал ему силы. Ноги скользнули по толстому слою сосновых иголок, и он упал под густые ветви елки, там росло несколько подосиновиков, но тут же вскочил и побежал дальше, а позади услышал ржание лошади и крик:

– Он тут! Спускается по горке!

Впереди был густой лес: тесно растущие ели, густые заросли колючих кустов и поросли кустов с красными ягодами. Он направлялся к кустарнику, надеясь скрыться в нем и пробраться к нижней части оврага, куда всадники не поедут. Он полез в кусты, разводя яркую зелень ободранными руками – и столкнулся лицом с мордой зверя.

Это был волк с темно-карими глазами и гладкой бурой шерстью. Михаил попятился назад, рот его открылся, но крик застыл в горле.

Волк прыгнул.

Пасть разинулась, клыки оскалились у левого плеча Михаила, который свалился на землю. Дыхание Михаила сбилось, как и все остальные ощущения. Клыки волка сомкнулись на плече, готовые разодрать тело и раздробить кости, – как вдруг сзади подскочила продравшаяся сквозь кусты лошадь, несшая Сергея Щедрина, и глаза ее выкатились от страха. Щедрин выпустил из рук ружье и заорал, припав к шее лошади, когда увидел у себя под ногами волка.

Животное отпустило плечо Михаила, плавным изящным движением сделало поворот и вцепилось в брюхо лошади. Лошадь издала придушенный стон и упала на бок, придавив ногу Щедрина.

– Святой Боже! – завопил Данилов, въехавший на лошади на вершину холма.

Спустя пару секунд большой серый волк, бежавший по его следу, прыгнул сбоку на лошадь и, зацепившись за седло, рванул клыками шею Данилова. Он тряс Данилова как тряпичную куклу, грызя его спину и таща из седла наземь. Лошадь оступилась и упала, скатываясь по склону в потоке палых листьев и сосновых игл.

Третий волк, светлый, с голубыми льдинками глаз, подскочил и вцепился в размахивавшую правую руку Данилова. Яростным рывком он сломал ее в локте, и расщепленная кость насквозь прорвала мякоть. Тело Данилова дернулось и скрючилось от боли. Серый волк, вырвавший его из седла, сомкнул челюсти на его глотке и легким нажимом порвал гортань.

Пока Щедрин бился в попытке высвободить ногу, бурый волк принялся рвать лошадиное брюхо. Из распоротой шкуры вывалились петли дымящихся кишок, и лошадь в агонии заржала. Еще один зверь, со светло-бурой, слегка седоватой шерстью, выскочил из кустов и прыгнул к горлу лошади, клыками и когтями распарывая его. Щедрин визжал высоко и пронзительно и, царапая пальцами землю, все еще пытался высвободиться. Всего в нескольких метрах от него сидел Михаил, оглушенный, в полубессознательном состоянии, от раны на его плече тянулись следы крови и волчьей слюны.

Антон с верхушки холма слышал шум схватки и сжимал руками раздробленное колено. Он пытался проползти сквозь чащу, лошадь его билась, не в силах встать со сломанной ногой. Он прополз меньше десятка метров – достаточно, чтобы боль охватила все его тело, – когда два волка поменьше, один темно-бурый, а другой рыжевато-серый, выскочили из леса и вцепились ему в запястья, перекусив кости резкими рывками головы. Антон заорал, призывая на помощь Бога, но в этой дикой местности Бог был на стороне клыков.

Оба волка, действуя слаженно, перегрызли ключицы и лопатки Антона и его ребра. Потом рыжевато-серый вцепился в горло, а темно-бурый зверь зажал в челюстях его голову. Когда Антон стал биться и стонать, превращенный в беззащитную массу плоти, звери порвали ему глотку и раздавили голову, как глиняный горшок.

Щедрин, упираясь руками в землю, немного высвободился из-под судорожно дергавшейся над ним лошади. Из его глаз от ужаса катились слезы, и он, уцепившись за маленькое деревцо, силился окончательно выбраться. Деревцо хрустнуло. Он почувствовал на своем лице медный запах крови, тошнотворное дыхание, и глянул прямо в глотку светло-бурого зверя.

Кровь капала с его клыков. Волк около трех страшных секунд смотрел в глаза человека, и Щедрин всхлипнул:

– Пожалуйста…

Волк подался вперед, стиснул клыками лицо и сорвал с него кожу, будто бы снял маску. Под ней дергались мокрые красные сухожилия и двигались оскалившиеся зубы. Волк вцепился лапами в плечи Щедрина и с радостной дрожью стал заглатывать разодранное в клочья лицо человека. Лишенные век глаза Щедрина торчали из кровавого черепа. Матерый серый волк, поигрывавший мощными мышцами, присоединился к бурому, и горло Щедрина хрустнуло. Серый волк вырвал его нижнюю челюсть и оторвал вы – павший язык. Затем светло-бурый зверь завладел головой мертвого, разгрыз ее и стал пировать.

Михаил тихо застонал, борясь с обмороком, его чувства обострились.

Бурый волк, располосовавший ему плечо, повернулся и стал приближаться.

Метрах в трех он остановился, нюхая воздух, пытаясь ощутить запах Михаила. Его темные глаза уставились в лицо мальчика и, казалось, пронзали его насквозь. Шли секунды. Михаил в полубеспамятстве выдержал взгляд, и сквозь кошмар потрясения ему показалось, что зверь этим взглядом спрашивает его, и вопрос этот таков: «Ты хочешь смерти?» Михаил, продолжая выдерживать проницательный пронзающий взгляд зверя, потянулся вбок и взял в руки обломок ветки. Он поднял его дрожащей рукой, намереваясь ударить волка по голове, если он сунется. Волк выжидал, недвижно. Глаза его были как бездонные темные водовороты.

И тут неожиданно серый волк жестко цапнул бурого за бок, и смертельный гипноз распался. Бурый волк моргнул, издал фырчащее «у-ф-ф», словно бы признавая свою неправоту, и повернулся продолжить пиршество на останках Сергея Щедрина. Серый разодрал грудину Щедрина, а затем сожрал его сердце.

Михаил побелевшими в суставах пальцами держал обломок ветки. С вершины холма один из зверей, пировавших на трупе Антона, издал низкий вой, быстро нараставший по громкости, разносясь эхом по лесу и сгоняя с деревьев птиц. Светлый голубоглазый волк бросил обгладывать растерзанный торс Данилова и поднял голову по ветру, отвечая таким воем, от которого по спине Михаила пробежала дрожь, и одурманивающий туман мигом выветрился из его головы. Начал завывать светло-бурый зверь, потом бурый волк стал подпевать чарующей гармонии звуков, издаваемых измазанными в крови мордами. Наконец поднял голову серый волк и провыл диссонансно, что заставило других замолчать. Волчье пение изменялось по высоте и громкости, меняло тональность, и уносилось вверх. Потом серый волк резко оборвал свою песнь, и все волки снова занялись конским мясом и человеческой плотью.

Издалека донесся вой, который длился, может быть, секунд пятнадцать, потом стал затихать и смолк.

В глазах Михаила рябило. Он прижал руку к плечу. В разрезе раны мышечная ткань была ярко-розового цвета. Он чуть было не позвал отца и мать, но в памяти снова возникла картина трупов и убийства, и он опять лишился четкости мышления.

Но не настолько, однако, чтобы не сознавать, что раньше или позже стая волков займется им и разорвет его на клочки.

Это была не игра. Это была не сказка, рассказываемая матерью при золотом свете лампы. Это не были сказки Ганса Христиана Андерсена или Эзопа; но была жизнь и была смерть.

Он потряс головой, пытаясь развеять помрачение. Бежать, подумал он. Но Галатиновы никогда не убегают. Нужно бежать…

Нужно… Светло-бурый с сединой волк и светлый сцепились друг с другом из-за красного куска печени Данилова. Затем светлый отступил, позволяя заглотить кусок более сильному зверю. Матерый серый волк отдирал куски от лошадиного крупа.

Михаил стал отползать, лежа на спине, отталкиваясь пятками от земли. Он неотрывно следил за волками, ожидая нападения; светлый волк на секунду поглядел на него, голубые глаза засветились, потом снова принялся пожирать конские внутренности. Михаил добрался до чащи, дыхание с хрипом вырвалось из легких, и там, среди кустов боярышника и мелкой поросли, потерял сознание, и глубокий мрак окутал его.