Текст книги "Час волка"

Глава 2

После часа быстрой ходьбы в юго-западном направлении, в течение которого они пересекли несколько полей и дорог – все это время Габи держала «Шмайсер» наизготовку, а уши Майкла настороженно прислушивались к звукам – она сказала:

– Тут мы подождем.

Они находились среди деревьев, росших вдоль опушки леса, и Майкл увидел перед собой одинокий фермерский каменный домик. Он был полуразрушен, крыша его провалилась, уничтоженная, вероятно, случайной бомбой союзников, снарядом из мортиры или эсэсовскими карателями, охотившимися на партизан. Даже земля вокруг дома обуглилась от огня, от сада остались лишь несколько обгоревших пеньков.

– Вы уверены, что мы там, где следует быть? – спросил ее Майкл. Вопрос был бессмысленным, и ее холодный взгляд сказал ему об этом.

– Есть определенный график, – объяснила она, усаживаясь на корточки и кладя «Шмайсер» на колени. – Мы не сможем попасть внутрь раньше, чем через… – Она замерла, пока смотрела на светящиеся стрелки своих наручных часов. – Двенадцать минут.

Майкл встал рядом с ней на колени, пораженный ее способностью ориентироваться. Как она смогла найти это место? Конечно, по звездам, если только она не знала маршрут наизусть. Но хотя они были явно в том месте, где им полагалось быть в условленное время, здесь поблизости не было никаких других ориентиров, кроме одинокого разрушенного фермерского домика. – Вы, должно быть, имеете какой-то опыт обращения с танками, – сказал он.

– По правде говоря, нет. Просто у меня был любовник-немец, который был командиром танкового экипажа. От него я научилась всему. Майкл поднял брови. – Всему?

Она быстро глянула на него, потом опять отвела взгляд в сторону; его глаза казалось светящимися, как стрелки ее часов, и они смотрели не мигая. – Это необходимо, чтобы я…

Выполняла свои обязанности на благо страны, – сказала она, слегка неуверенно. – Этот человек обладал сведениями о грузовиках с конвоируемыми. – Она чувствовала, что он смотрит на нее. – Я делала то, что от меня требовалось. Не больше.

Он кивнул. «Этот человек» – сказала она. Ни имени, ни чувств. Эта война была такой же безжалостной, как перерезанное горло. – Я сожалею о том, что произошло в деревне. Я…

– Забудьте об этом, – прервала его она. – Вы в том не виноваты.

– Я видел, как умирал старик, – продолжил он. Конечно, ему и раньше приходилось видеть смерть. Много раз. Но холодная аккуратность ударов носков и каблуков Бутца все еще заставляла его внутренне содрогаться. – Кто тот человек, который убил его? Харцер называл его Бутцем.

– Бутц был телохранителем Харцера. Эсэсовский натасканный убийца. Теперь, когда Харцер мертв, они, вероятно, приставят Бутца к какому-нибудь другому офицеру, наверно на восточном фронте. – Габи помолчала, заглядевшись на хрупкое мерцание луны на стволе «Шмайсера». – Старик Жервез был моим дядей. Он был последним моим кровным родственником. Мои мать, отец и два брата были убиты нацистами в 1940 году. – Это было сказано без эмоций, просто как факты, безо всякого намека на чувство. Чувства, – подумал Майкл, – выжжены из нее, как жизнь из этого сада.

– Если бы я об этом знал, – сказал Майкл. – Я бы…

– Нет, вы бы не, – резко сказала она. – Вы бы сделали именно так, как сделали, иначе бы ваша миссия закончилась и вы были бы мертвы. Мою деревню сожгли бы дотла в любом случае и все люди были бы казнены. Мой дядя знал о риске, на который шел. Он был человеком, приведшим меня в подполье. – Ее взор встретился с его. – Ваша миссия – важное дело. Потеря одной, двух или жизней целой деревни значение сейчас не имеет. У нас более значительная цель. – Она отвела взгляд от его мерцающих проницательных глаз. Если повторять это еще и еще, то смерть и в самом деле показалась бы не большим, чем просто бессмыслицей, подумала она. Но где-то в глубине своей опаленной душе она в этом сомневалась.

– Пора идти внутрь, – сказала Габи, еще раз проверив по часам время.

Они пересекли поляну, Габи со «Шмайсером» наготове, а Майкл – нюхая воздух. Он ощущал запах сена, сгоревший травы, яблочно-винный аромат волос Габи, но никакого потного духа кожи, который мог бы означать солдат, спрятавшихся с засаде. Пока Майкл следовал за Габи в разрушенный крестьянский дом, он уловил следы странного запаха смазки. Металлический дух, – подумалось ему. Смазка на металле? Она вела его через свалку ломанных досок и камней к куче золы. Он опять уловил масляный металлический запах, вокруг этой кучи золы. Габи опустилась на колени и засунула в золу руки. Майкл услышал, как заскрипели металлические петли. Зола была вовсе не золой, а искусно разрисованной и уложенной резиновой массой. Пальцы Габи нашли смазанный маховик, который она повернула на несколько оборотов вправо. Потом она вытащила руку, и он услышал скрипы задвижек, открываемых под дверью крестьянского дома. Габи встала. Медленно открылся люк, крышка которого была замаскирована кучкой пепла. Смазка блестела на металлических петлях и шестернях, под землею уходили деревянные ступеньки.

– Входите, – сказал по-французски худой молодой паренек и жестом показал Майклу лезть по ступенькам вниз, в буквальное подполье.

Майкл влез в люк, сразу же за ним последовала Габи. Другой человек, на этот раз постарше, с сильно поседевшей бородой, стоял в конце прохода, держа фонарь. Первый человек закрыл люк и повернул закрывающий изнутри маховик, затем набросил три засова. Коридор был узкий и с низким потолком, и Майклу пришлось пригибаться, пока он шел за человеком с фонарем.

Они пришли к следующей лестнице, ведшей вниз, на этот раз каменной. Землистые стены состояли из кусков грубого древнего камня. У основания лестницы было большое помещение и несколько коридоров, змеившихся в разных направлениях. Что-то вроде средневековой крепости, решил Майкл. С кабелей над головой свисали лампочки, обеспечивавшие сумрачное освещение. Откуда-то доносилось жужжание, похожие на шум работающих швейных машинок. В этом помещении на большом столе в свете ламп лежала карта, Майкл приблизился к ней и увидел улицы Парижа. Раздался шум голосов, в другой комнате разговаривали люди. Стучала пишущая или шифровальная машинка. В помещение вошла привлекательная пожилая женщина с папкой-регистратором в руках, которую она поместила в один из нескольких шкафов. Она быстро глянула на Майкла и вернулась обратно, к своим занятиям.

– Ну, леди, – сказал кто-то по-английски визгливым голосом. – Вы не шотландка, но вы подойдете.

Майкл услышал за несколько секунд до этого тяжелые шаги, поэтому не был застигнут врасплох. Он повернулся и встретился с рыжебородым гигантом в шотландской юбке.

– Пирл Мак-Каррен – к вашим услугам, – сказал человек с шотландской картавостью, в прохладном воздухе подземелья у него изо рта вырывались брызги и пар. – Король Шотландской Франции. Которая находится между этой стеной и противоположной, – добавил он и затрясся от смеха. – Эй, Андре! – сказал он человеку, несшему фонарь. – Как насчет стаканчика доброго вина для меня и моего гостя, а? – Человек вышел из комнаты в один из коридоров. – На самом деле его зовут как-то иначе, – сказал Мак-Каррен Майклу, прикрывая рот ладонью, будто поверяя большой секрет. – Но я не могу произнести большинство их кличек, поэтому всех их я зову просто Андре, а?

– Я понял, – сказал Майкл и вынужденно улыбнулся.

– У вас были небольшие неприятности, так ведь, а? – обратил Мак-Каррен внимание на Габи. – В последний час подлецы забили все радиоканалы. Они чуть не сели вам на хвост?

– Чуть, – ответила она по-английски. – Мой дядя Жервез мертв. – Она не стала дожидаться выражений сочувствия. – А также и Харцер и еще немного нацистов. Наш коллега – малый не промах. Мы также угнали у них танк – «Панцеркампфвален-2» с опознавательными знаками 12-го танкового дивизиона СС.

– Хорошая работа. – Он нацарапал пометку в блокноте, оторвал листок и нажал на маленький звонок рядом со стулом у стола с картой. – Не помешает дать знать нашим друзьям, что парни из танковой дивизии СС рыщут поблизости. Эти машины, «двойки», старого образца, они должны оставлять характерные следы. – Он передал листок с пометкой женщине, приносившей ранее папку-регистратор, и она опять заспешила выйти. – Сочувствую насчет твоего дяди, – сказал Мак-Каррен. – Он проделывал дьявольски нужную работу. А до Бутца ты не добралась?

Она покачала головой. – Харцер был более важной мишенью.

– Ты совершенно права. И все же на душе кошки скребут, когда знаешь, что этот здоровенный сукин сын жив и все еще бьет людей ногами. Как говорит пословица… – его светло-голубые глаза на луноподобном с тяжелой челюстью лице цвета дуврского известняка остановились на Майкле. – Подходите поближе и поглядите на петлю, в которую вы собираетесь сунуть свою шею.

Майкл обошел стол и встал рядом с Мак-Карреном, который возвышался как башня по меньшей мере на три фута над ним и казался широким как амбарная дверь. На Мак-Каррене был коричневый свитер с заплатами на локтях и темно-синяя с зеленым шотландская юбочка, расцветки полка Ночной Дозор. Волосы у него были несколько темнее, чем неухоженная борода, ярко-оранжевая с кремниевыми искорками. – Наш приятель Адам живет здесь, – Мак-Каррен ткнул толстым пальцем в лабиринт бульваров, авеню и извилистых улочек. – Здание из серого камня на Рю Тоба. Дьявол, а ведь все они из серого камня, а? Как бы то ни было, а он живет в доме номер восемь на углу. Адам – писарь, работает в штате младшего немецкого офицера, который обеспечивает поставки для нацистов во Франции – продуктов, одежды, писчей бумаги, горючего и патронов. Можно узнать многое про войска по тому, чем их снабжает высшее командование. – Он пробарабанил пальцами по лабиринту улиц. – Адам каждый день ходит на работу вот этим маршрутом. – Майкл смотрел, как его палец проследовал по Рю Тоба, повернул на Рю Сен-Фарж, а затем остановился на авеню Гамбетта. – Здание находится здесь, окружено высокой оградой с колючей проволокой по ее верху.

– Адам еще работает? – сказал Майкл. – Даже несмотря на то, что гестапо уже известно о том, что он – шпион?

– Верно. Хотя я сомневаюсь в том, что они дают ему что-нибудь, кроме того, чтобы просто чем-то занять его. Смотрите сюда. – Мак-Каррен взял регистратор, лежавший рядом с картой, и раскрыл его. В нем были зернистые увеличенные черно-белые фотографии, которые он передал Майклу. Это были снимки двух мужчин, одного в костюме и галстуке, а другого в легкой куртке и берете. – Эти люди гестапо следуют за Адамом повсюду. Если нет этих, то обязательно есть другие. У них квартира в доме напротив его, и они следят за ним все время. Мы также вынуждены предположить, что они подключились к телефонным проводам и могут прослушивать все звонки к нему. – Взгляд Мак-Каррена встретился со взглядом Майкла. – Они выжидают, понимаете.

Майкл кивнул. – Ждут, чтобы подбить одним камнем двух птиц.

– Верно. И может, по двум этим птицам они надеются найти и само гнездо, чтобы в критический момент вывести нас из дела. Во всяком случае, они уловили, что Адам о чем-то знает, и наверняка не хотят, чтобы информация вышла наружу.

– Вы знаете что-нибудь о том, чем бы это могло быть?

– Нет. И никто в подполье этого не знает. Как только гестапо узнает, что человек что-то знает, чем бы это ни было, они вцепляются в него, как клещи в терьера.

Седоволосый француз, которого Мак-Каррен назвал Андре, принес запылившуюся бутылку и три бокала. Он поставил их рядом с картой Парижа и потом вышел, а Мак-Каррен налил вино в один из бокалов Майклу, потом Габи и себе. – За уничтожение нацистов, – сказал он, поднимая свой бокал. – И в память о Анри Жервезе. – Майкл и Габи присоединились к его тосту. Мак-Каррен быстро проглотил вино. – Итак, вы понимаете наши проблемы, парниша? – спросил Мак-Каррен. – Гестапо держит Адама в невидимой клетке.

Майкл отхлебнул терпкое вино и поизучал карту. – Адам каждый день ходит на работу и возвращается домой по одной и той же дороге? – спросил он.

– Да. Могу дать, если вам нужно, расписание.

– Нужно. – Взгляд Майкла следил за пересекающимися улицами. – Мы должны подойти к Адаму в то время, когда он идет на работу или на свою квартиру, – решил он.

– Про это забудьте. – Мак-Каррен плеснул себе в бокал еще немного вина. – Об этом мы уже думали. Мы собирались подъехать на автомобиле, укокошить гестаповских сволочей и вытащить его из этого проклятого места, но…

– Но, – прервал Майкл, – вы поняли, что любой из гестаповцев застрелит Адама, особенно из тех двоих, следящих за ним постоянно, и вам никогда не убрать его из Парижа живым, даже если он все-таки выживет при выкрадывании. И к тому же, тот, кто будет в автомобиле, скорее всего окажется изрешечен пулями или схвачен гестапо, которое не будет слишком заигрывать с подпольщиком. Правильно?

– Более или менее, – сказал Мак-Каррен, пожимая массивными плечами.

– Так как же можно войти в контакт с Адамом на улице? – спросила Габи. – Любой, кто даже на долю секунды остановит его на улице, будет немедленно схвачен.

– Я пока не знаю, – сознался Майкл. – Но мне кажется, что мы должны сделать это в два этапа. Сначала мы должны насторожить Адама, что кто-то прибыл, чтобы помочь ему. Второй этап будет состоять в том, чтобы вывезти его, и это может оказаться… – он тихо хмыкнул. – Весьма хитрым делом.

– Верно, – сказал Мак-Каррен. Он отставил бокал и потягивал бургундское из бутылки. – Это то, о чем я и мои однополчане из Ночного Дозора говорили четыре года назад в Дюнкерке, когда нацисты выжали наших с побережья. Мы говорили, что хитро будет вытащить нас отсюда, но мы сделаем это. Ради Бога. – Он горько улыбнулся. – Да, большинство из них лежит под шестью футами земли, а я еще во Франции. – Он глотнул еще, потом со стуком поставил бутылку на стол. – Мы уже много раз по-всякому прикидывали на этот счет, мой друг. Любой, кто доберется до Адама, будет схвачен гестапо. Точка.

– У вас, конечно, есть его снимок, – сказал Майкл. Габи открыла другую папку и представила ему черно-белую фотографию – фас и профиль, вроде снимков на удостоверениях личности, – неулыбчивого хрупкого блондина на середине четвертого десятка лет, изнуренной, выжатой внешности, в круглых очках с проволочной оправой. Адам представлял собой тип человека, совершенно не видного на фоне обоев, в нем не было никаких особых примет, ничего характерного, ничего, кроме лица, которое обычно забывается сразу после того, как его увидят. Бухгалтер, подумал Майкл. Или банковский кассир. Майкл пробежал отпечатанное на французском языке досье на агента под кодовым именем Адам. Рост пять футов десять дюймов. Вес сто тридцать шесть фунтов. Одинаково владеет обеими руками. Хобби: коллекционирование марок, садоводство и опера. Родственники в Берлине. Одна из сестер в…

Майкл вернулся назад, к слову «опера». – Адам ходит в парижскую Оперу? – спросил он.

– Постоянно, – ответил Мак-Каррен. – У него не кучи денег, но большую часть их он тратит на эту театральную чепуху.

– У него ложа на троих, – сказала Габи, начиная понимать, куда клонит Майкл. – Мы можем узнать точно, какая именно ложа, если нужно. – Мы можем передать записку через какого-нибудь приятеля Адама? Она на мгновение задумалась, но потом покачала головой. – Нет.

Слишком рискованно. Насколько мы знаем, все они не друзья, а просто гражданские вольнонаемные, которые снимают место в той же ложе. Любой из них может работать на гестапо.

Майкл вернулся к фотографии Адама, чтобы как следует изучить каждый дюйм этого бесцветного невыразительного лица. За ним, подумал он, заперто что-то очень важное. Он чуял это так же верно, как ощущал запах бургундского в дыхании Пирла Мак-Каррена и мускусный запах пороха на коже Габи.

– Я найду способ побеседовать с ним, – сказал Майкл.

– При свете дня? – Мак-Каррен поднял на него растрепанные огненно-рыжие брови. – Под наблюдением нацистов?

– Да, – ответил Майкл с уверенностью. Он несколько секунд выдерживал взгляд Мак-Каррена, и шотландец замычал и отвел глаза. Как он будет выполнять свою задачу, Майкл еще не знал, но способ должен быть найден. Он бы не для того прыгал из проклятого аэроплана, рассудил он, чтобы смириться и вернуться назад только поэтому, что положение оказалось невозможным. – Мне нужно удостоверение личности и пропуск на проезд в автомобиле, – сказал он. – Я не хочу, чтобы меня забрали до того, как я попаду в Париж.

– Идите за мной, – Мак-Каррен жестом показал ему на коридор, ведущий в другую комнату, где на треноге стоял фотоаппарат и двое человек работали за столом, тщательно ретушируя последние штрихи на поддельных нацистских пропусках и удостоверениях личности. – С вас сделают снимок, и мы изготовим вам удостоверение соответствующей давности, – объяснил Мак-Каррен. – Ребята тут – старые умельцы в таких делах. Идите сюда. – Он прошел в следующую комнатушку, где Майкл увидел полки с различной нацистской формой, полевой серой и темно-зеленой, фуражками, касками и обувью. Три женщины сидели за швейными машинками, пришивая пуговицы и знаки различия. – Вы будете офицером по связи, ответственным за эксплуатацию телефонных линий. К тому времени, когда вы будете выходить отсюда, вы будете знать все о линиях немцев и во сне сможете наизусть перечислить свои узлы и их размещение. На их изучение вам дается два дня. За это время немчики должны успокоиться. В Париж вы поедете с водителем. Одним из моих Андре. У нас есть прекрасный блестящий штабной лимузин, спрятанный неподалеку отсюда. Большой босс говорит, что вы знаете немецкий язык, поэтому тронетесь в восемь часов – вот все, что я могу вам сказать. – Он выудил карманные часы и открыл крышку. – Значит, у вас есть еще четыре часа, чтобы помыться и немного поспать. Мне кажется, вы в этом нуждаетесь.

Майкл кивнул. Четырех часов сна будет для него достаточно, и ему хотелось смыть с лица маскировочную раскраску и пыль.

– А душ у вас тут есть?

– Не совсем. – Мак-Каррен слегка улыбнулся и глянул на Габи, вошедшей вслед за ними. – Это место было сооружено римлянами, давно, еще когда Цезарь был большой шишкой. Они любили ванны. Габи, не возьмешься ли ты поухаживать за нашим другом?

– Сюда, – сказала Габи и пошла из комнаты, а Майкл следовал в нескольких шагах за ней.

– Габи? – Мак-Каррен подождал, пока она остановится и посмотрит на него. – Ты проделала там просто чертовски хорошую работу.

– Мерси, – ответила она без всякого намека на удовольствие от похвалы. Ее сапфирно-голубые глаза, изумительные на ее пыльном точеном лице, остановились на Майкле Галатине. Они смотрели на него с холодным профессиональным уважением. Уважение одного убийцы другим, подумал Майкл. Он был рад тому, что они воюют на одной стороне. – Идите за мной, – сказала она ему, и он пошел по сырому подземному коридору.

Глава 3

– Вот для вас ванна, – сказала ему Габи, и Майкл остановился, разглядывая каменный бассейн футов пятнадцати по диагонали и четырех футов в глубину, заполненный водой, в которой плавали опавшие листья и трава. – Вот вам мыло, – сказала она и бросила ему твердый белый брусок с деревянной полки, на которой также висело несколько выглядевших поношенно, но чистых полотенец. – Мы налили эту воду всего лишь пару дней назад. – Она показала ему на большой каменный желоб, выступавший из стены над ванной. – Надеюсь, мытье в воде, в которой уже принимали ванну, не вызывает у вас возражений?

Он улыбнулся как можно элегантнее. – Если только это все, для чего ею пользовались.

– Нет, для этого у нас есть нечто другое.

– Коммунальные удобства? – сказал Майкл, и вдруг Габи стащила с себя свой заношенный свитер и стала расстегивать блузку. Он смотрел, как она раздевалась, не зная, как это воспринимать, и она посмотрела на него, снимая блузку, из-под которой показался лифчик. – Надеюсь, вы не возражаете, – сказала она и, не прекращая раздеваться, достала за спиной и расцепила лифчик. – Мне тоже нужно вымыться. – Лифчик упал, ее груди полностью обнажились.

– О, нет, – сказал Майкл. – Нисколько.

– Я рада. А если бы даже вы и возражали, мне все равно. Некоторые мужчины…

Представляете ли…

Стесняются мыться с женщинами. – Она сняла ботинки и носки и стала расстегивать брюки.

– Не представляю, – ответил Майкл, скорее себе, чем ей.

Он снял шапочку и расстегнул парашютный комбинезон. Габи без колебаний сняла последнее белье и совершенно голая пошла к ступенькам, спускавшимся под воду. Она спустилась по ним, и Майкл услышал, как у нее сперло дыхание, пока вода подходила до уровня бедер и живота. Ключевая вода, подумал он. Подаваемая через систему древнеримских труб к тому, что служило общественной баней, вероятно, в своего рода храме. Габи сделала последний шаг, вода накрыла ее грудь, и наконец она выдохнула воздух, который задерживала в легких. Здесь внизу было весьма прохладно, чтобы окунаться, но ему не улыбалось ехать в Париж, не имея еще два дня возможности вымыться. Он переступил через свое сброшенное белье и пошел к ступенькам. От холодной воды у него тут же свело лодыжки, потом колени…

Ну, такое ощущение не забывается.

– Сводит тело, – сказал Майкл, стиснув зубы.

– Потрясающе. Вы, должно быть, привычны к холодной ванне, да? – Прежде чем он ответил, она дошла до центра бассейна и окунулась с головой. Затем быстро выскочила и отвела руками свои густые черные волосы с лица на затылок.

– Пожалуйста, мыло?..

Она поймала брошенный им кусок и стала намывать волосы. От мыла пахло салом и овсянкой, оно явно не было сортом, покупаемых в парфюмерных салонах.

– Вы быстро соображали там, в Безанкуре, – сказала она ему.

– Не особенно. Я просто использовал имевшиеся возможности.

Он присел в воду по горло, пытаясь привыкнуть к холоду.

– Вы часто так делаете? – спросила она, с ее волос падали мыльные хлопья. – Используете возможности?

– Это единственное, что я умею. – «Волчий способ», – подумал он. – Брать, что дают.

Габи намылила себе руки, плечи и груди, движения ее были скоры и расчетливы, а не медлительно-соблазняющими.

Здесь ждать нечего, – подумал Майкл.

Габи просто механически действовала. Казалось она совершенно не думала о том, что ее плотное крепкое тело было менее чем в семи футах от него, и эта ее незаинтересованность – ее уверенность в том, что она может справиться с любой проблемой, если та возникнет – заинтриговала его. Но от холодной воды возникла только дрожь, а не пробуждение желания. Майкл наблюдал, как она намыливала спину, сколько могла достать, но не попросила его помылить остальное. Потом она намылила лицо, еще раз окунулась и вынырнула с розовыми щеками. Затем бросила мыло ему.

– Ваша очередь.

Майкл соскреб со своего лица маскировочную краску. Грубое мыло щипало кожу.

– Свет, – сказал он и кивнул в сторону двух ламп, свисавших на проводах на стене. – Как вы снабжаетесь электричеством тут, внизу?

– Мы подключились к линии, идущей на особняк в двух милях отсюда, – сказала Габи. Она слегка улыбнулась, на ее волосах все еще была мыльная пена. – Нацисты используют его как командный пункт. – Она еще раз ополоснула волосы, смывая остатки мыла, хлопья поплыли от нее как кружевные гирлянды. – Мы не пользуемся электричеством с полуночи до пяти часов утра, и расходуем его не слишком много, чтобы они не заметили.

– Очень плохо, что у вас нет нагревателя воды.

Майкл намочил голову и волосы, окунувшись в воду, затем намылил и вымыл из волос песок. Он еще раз поскреб грудь, руки и лицо, смыл мыло и заметил, что Габи рассматривает его очищенное от красок лицо. – Вы не англичанин, – решила она после нескольких секунд изучения его без маскировочной раскраски.

– Я – британский гражданин.

– Возможно, так оно и есть…

Но вы не англичанин.

Она подступила к нему ближе. Он чувствовал естественное благоухание ее чистой плоти, и ему вспомнился яблоневый сад, цветущий белым цветом под весенним солнцем.

– Я видела многих англичан, захваченных немцами в 1940 году. Вы не выглядите таким, как они.

– И как же они выглядят?

Она пожала плечами. Придвинулась на фут-другой ближе. Его зеленые глаза могли бы загипнотизировать ее, если бы она позволила, поэтому она стала глядеть на его губы.

– Я не знаю. Может…

Они словно дети, занятые игрой. До них не доходило, с чем они столкнулись, когда попытались воевать с нацистами. Вы похожи… – Она запнулась, на ее груди задержалась холодная вода. Она попыталась выразить то, о чем подумала. – Вы, похоже, воюете как будто очень давно.

– Я был в Северной Африке, – сказал он.

– Нет. Это не то, что я имею в виду. Вы похожи…

Как будто ваша война тут. – Габи прижала пальцы к своему сердцу. – Ваша битва – она где-то внутри, да?

Теперь была его очередь отвести взгляд, потому что она видела слишком глубоко.

– Разве так не у всех? – спросил он и пошел в воде к ступенькам. Пора было обсушиться и отправляться на задание.

Электрические лампочки мигнули. Раз, еще раз. Они потухли до красноватого свечения, потом совсем, и Майкл остановился в темноте, холодная вода колыхалась у бедер.

– Воздушный налет, – сказала Габи; он услышал в ее голосе дрожь и понял, что она боится темноты. – Немцы отключили электричество! Послышался далекий приглушенный шум, как будто сквозь подушку ухнул молот, или взорвалась бомба, или выстрелила пушка большого калибра, подумал Майкл. За этим последовали другие взрывы, более ощутимые, чем слышимые, под ногами Майкла вздрагивали камни.

– Сейчас может стать намного хуже, – на этот раз она не могла скрыть страха в голосе.

– Всем держаться! – прокричал кто-то по-французски из другого помещения. Раздался удар, тряхнуло, и Майкл услышал как звонко треснуло перекрытие, точно выстрелило. Осколки камня посыпались в воду. То ли близко над головой упала бомба, то ли зенитная батарея методично сплошь простреливала небо. Римская пыль забила Майклу ноздри, и следующий взрыв, показалось, ударил в пятидесяти ярдах от его головы. Горячее, дрожащее тело прижалось к нему. Габи вцепилась в его плечи, и Майкл обвил ее руками.

Вокруг них в воду сыпались обломки камней. Шесть или семь штук, размером с гальку, упали Майклу на спину. Еще один взрыв заставил Габи прижаться к нему теснее, пальцы ее вцепились в его тело, и во временные затишья между взрывами он слышал, как она вздыхает и постанывает в ожидании падения следующей бомбы. Он стоял с напряженными мышцами и гладил Габи по мокрым волосам, пока на землю падали бомбы и гремели зенитные орудия.

Потом все затихло, и целую минуту слышались только звуки их дыхания. Сердца их колотились, и Майкл ощущал, как тело Габи вздрагивало от ударов сердца. В другом помещении кто-то закашлял, и голос Мак-Каррена прокричал:

– Кто-нибудь ранен?

Отвечали различные голоса, сообщая, что раненых нет.

– Габи? – позвал Мак-Каррен. – Ты и бритт в полном порядке?

Она попыталась ответить, но ноздри и глотка у нее были забиты пылью и она чувствовала, что готова отключиться. Она ненавидела темноту, ощущение заточения в малом пространстве, и молотом грохотавшие взрывы, которые возбудили воспоминание о страшных мгновениях четыре года назад, когда она и ее семья сидели в подвале, пока самолеты «Люфтваффе» в щепки разносили деревню.

– Габи? – с легкой нервозностью прокричал Мак-Каррен.

– С нами все в порядке, – спокойно сказал Майкл. – Просто немного потрясло.

Шотландец издал вздох облегчения и продолжил поверку.

Габи не могла справиться с дрожью. Ее вызывала и холодная вода, и собственная стылая кровь. Она держала голову на плече мужчины, и внезапно ей пришло в голову, что она не знает – да и не должна знать – его настоящее имя. Это было одним из правил игры. Но она ощущала запах его тела сквозь запах носившейся в воздухе древней пыли и подумала на мгновенье – нет, конечно, такого не могло быть – что от его кожи несло едва уловимым духом зверя, похоже на то, как пахнет от животных. Это не было неприятно, просто…

По-другому, она не могла точно выразить, как.

Электрические лампочки замигали. Зажглись и погасли, зажглись и погасли, когда кто-то – немецкая рука – поворачивал выключатели, дававший электрический ток. Затем они зажглись и остались гореть, хотя и тусклым желтоватым светом.

– Все успокоилось, – сказал Майкл, и Габи посмотрела ему в лицо. Казалось, что его глаза слегка светились, как будто вобрали в себя весь имевшийся свет, и это испугало ее, хотя она не могла в точности понять, почему. Этот мужчина был другим; было в нем что-то неопределимое. Она встретилась с ним взглядом, пока время измерялось ударами сердца, и ей показалось, что в глубине зеленых глаз она увидела какую-то вспышку – промелькнувшую единичную частичку света, как огонь сквозь заиндевевшее стекло. Она ощутила жар его тела, пар, начинавший выходить изо всех пор его кожи, и хотела было заговорить о чем-то, сама не зная о чем, но четко осознала, что когда голос ее зазвучит, в нем будет дрожь.

Майкл заговорил первый, своим телом. Он отвернулся, пошел вверх по ступенькам к полке с полотенцами, взял одно для себя и другое для нее.

– Вы замерзнете до смерти, – сказал он Габи, предлагая полотенце как приманку, чтобы она вышла из холодной воды.

Она вышла, и Майкл ощутил как отзывалось его тело, пока вода открывала ее груди, затем низ живота и заблестевшие бедра. А потом она стояла перед ним, вода капала с нее, черные волосы были мокры и прилизаны, и Майкл мягко обернул ее полотенцем. В горле у него сдавило, но он все же решился сказать:

– Мне надо бы сейчас отдохнуть, – сказал он, глядя ей в глаза. – У меня была беспокойная ночь.

– Да, – согласилась Габи. – У меня тоже.

Она затянулась в полотенце и за ней на полу оставались мокрые следы, когда она шла к своей одежде и собирала ее.

– Ваша комната – вниз по этому коридору. – Она показала в его сторону. – Она через второй проход справа. Надеюсь, вы не возражаете против раскладушки, но одеяло хорошее и толстое.

– Это звучит прекрасно. – Он мог заснуть и на земле, когда уставал, и знал, что уснет через две секунды после того, как уляжется на раскладушку.

– Я зайду за вами, когда будет пора вставать, – сказала она ему.

– Я на это надеюсь, – ответил он, суша волосы.

Он слышал ее шаги, когда она покидала помещение, а когда опустил полотенце, Габи уже не было. Потом он насухо вытер тело, собрал одежду и пошел по коридору, указанному ею. На полу около второго прохода была свеча в бронзовом подсвечнике и коробка спичек, и Майкл задержался, чтобы зажечь фитиль. Он вошел, держа перед собой свечу, в свою комнату, которая оказалась древним помещением с сырыми стенами, в котором проживала только узкая, к его досаде, и выглядевшая неудобной раскладушка, и была металлическая палка в стене, с которой свисали несколько плечиков для одежды. Майкл развесил свою одежду; от нее пахло потом, пылью и выхлопом немецкого танка с примесью паленого мяса. Майкл подумал, что после того, как закончится война, он мог бы подрабатывать на своем чутье, быть может, у изготовителей парфюмерии. Однажды на лондонской улице он нашел белую женскую перчатку и уловил на ней запахи бронзовой цепочки от ключей, чая с лимоном, духов «Шанель», сладкого землянистого благоухания дорогого белого вина, дух испарений от нескольких мужчин, отдаленный намек на аромат застаревшей розы и, конечно, запах резиновых покрышек «Данлоп», которые проехали по перчатке, лежавшей на дороге. Накопив с годами опыт, он понял, что для него обоняние – такое же мощное чувство, как и зрение. Его способность была, конечно, еще сильнее, когда он проходил через превращение, но многое от нее входило и в его жизнь как человека. Майкл расправил на раскладушке одеяло и лег на нее. Перекладина впилась ему в спину, но ему приходилось спать и на более острых вещах. Он примостился под одеялом, а потом задул свечу и лег головой на подушку, набитую гусиным пухом. Тело его устало, но разум бодрствовал, как зверь, мечущийся за решеткой. Он уставился во тьму и вслушивался в звуки медленно капавшей с потолка воды.