Текст книги "Страж"

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Следующая неделя у Картера была просто безумной. Как выяснилось, Руссо придал всему предприятию фантастическую скорость, и Картеру пришлось здорово побегать, чтобы все сделать вовремя.

Первым делом Руссо раздобыл временное разрешение на вывоз от Итальянской академии наук. Затем, имея в руках это разрешение, он заручился помощью итальянских военных. Они должны были доставить базальтовую глыбу с окаменелостью грузовым самолетом с базы ВВС в Фраскати в нью-йоркский аэропорт Кеннеди. В стране, славившейся своей бюрократией, Руссо удалось не просто обойти все чиновничьи препоны. Он сделал это в рекордно короткое время. «Почему он так спешит?» – думал Картер. Руссо действовал так, словно хотел как можно скорее доставить свою находку в Нью-Йорк.

Картеру тоже пришлось изрядно потрудиться, чтобы все подготовить к приему важного груза в Нью-Йоркском университете. Утром в понедельник Картер послал фотографии и приложения декану биологического факультета доктору Стэнли Макки, а после обеда зашел к нему в кабинет. Макки был знаменит своими седыми кустистыми бровями, которые, похоже, уже полвека росли без всякого ухода, а также своими находками в ущелье Олдуваи в конце шестидесятых. Когда Картер вкратце обрисовал планы Джузеппе Руссо прислать найденную им окаменелость в Нью-Йоркский университет, косматые брови Макки полезли на лоб.

– Он хочет поделиться с нами находкой, которую сам считает такой необычайной? Но почему он хочет так поступить, хотел бы я знать?

– Мы раньше работали вместе, на Сицилии…

– Где вы обнаружили «Костяную шахту»?

– Да. И профессор Руссо очень помог мне.

– Тем не менее, – сказал Макки, – за все те годы, что я посвятил своей профессии, я по пальцам могу сосчитать случаи, когда палеонтолог, антрополог или археолог когда-либо выражали готовность добровольно поделиться своими заслугами хоть в чем-нибудь. Мне вспоминается гораздо больше случаев, когда чужую славу предпочитали украсть при любой возможности. А уж делиться славой – это из области невероятного.

Картер не знал, что ответить на это. Декан был прав. Всякий, кто думал, что в мире академической науки хищников меньше, чем в мире крупных корпораций, жестоко ошибался. Картер это знал по собственному горькому опыту. Дважды ему пришлось делить научные заслуги в статьях с профессорами, которые только номинально возглавляли проводимые им полевые работы, и это притом что и находки, и выводы, сделанные в статьях, принадлежали ему одному.

Но доктор Макки не стал ждать от Картера ответа.

– Конечно, можно предположить такую возможность, что этот Руссо – просто честный человек и искренний искатель истины. – Он произнес это так, словно в этой истории все же могло быть что-то не из области чудес. – Но, судя по тому, что я увидел на фотографиях и прочел в отчетах о лабораторных исследованиях, столь же вероятно, что он стал жертвой мистификации.

Мистификации? Вот к чему клонил Макки! Картер был ошеломлен.

– Джузеппе Руссо – один из самых блестящих профессионалов из тех, с кем мне довелось работать, – сказал Картер.

– Случалось, и гении обманывались.

– Но все документы, собранные в этой папке, говорят о том, что он все делал строго по правилам.

– Но вы взгляните на полученные им результаты. Вы же сами признали, что они совершенно бессмысленны.

– Вероятно, они смогут обрести некий смысл, если подвергнуть материал исследованию с применением более совершенных методов – например, с помощью ускорительной масс-спектрометрии.

– Так вы об этом просите? Чтобы я дал разрешение на проведение масс-спектрометрии, лазерного анализа и так далее?

– Да. Помимо всего прочего.

Макки откинулся на спинку стула. Он не сказал ни «нет», ни «да». Он спросил:

– Что вы имеете в виду под «прочим»?

– Рабочее пространство.

– Чем плоха биологическая лаборатория? Вы там всем распоряжаетесь.

– Да, но мне нужна абсолютная безопасность и секретность для того, чтобы хорошо провести эту работу.

Во-первых (хотя ему не хотелось говорить об этом вслух), Картер не желал, чтобы в дело сунул нос Билл Митчелл. Он не забыл историю с пожертвованными университету находками.

– И кроме того, мне понадобится много места как для самого камня, так и для оборудования, с помощью которого я буду проводить исследования.

Макки недовольно кивнул.

– Что-то мне подсказывает, что у вас уже есть что-то на уме.

– Есть. На примете у меня складское помещение в здании биологического факультета. Оно находится на нижнем этаже, поэтому туда довольно просто будет доставить каменную глыбу и всю аппаратуру. Кроме того, от улицы склад отделяют стальные двери с мощным двойным замком.

– Сомневаюсь, чтобы кто-то сумел украсть глыбу весом больше трех тысяч фунтов.

– Это Нью-Йорк все-таки.

Даже Макки не смог удержаться от улыбки.

– Однако я не желаю ничего слушать о том, что это ваше маленькое хобби отвлечет вас от преподавательской работы.

– Не отвлечет.

– И никаких взрывов.

«Если бы он только знал, о чем говорит», – подумал Картер. Единственное, о чем он предпочитал упорно молчать, так это о взрывоопасности летучих газов в составе горной породы. Декан, похоже, не очень внимательно изучил лабораторные отчеты и сам этих цифр не увидел.

– Однако я по-прежнему считаю, – добавил Макки, – что эта ваша так называемая окаменелость – не то, чем кажется. Если вас интересует мое мнение, то я вам скажу, что на данный момент мы имеем перед собой итальянский вариант Кардиффского великана.[16]16
  Кардиффский великан – странная каменная фигура высотой три метра, обнаруженная в 1869 году вблизи города Кардифф, штат Нью-Йорк. Находка вызвала сенсацию. «Великана» некоторые ученые сочли представителем вымершей расы гигантов. Лишь много лет спустя выяснилось, что это всего лишь статуя, вырубленная из гипсового камня по заказу некоего Джорджа Халла. Он сам закопал ее в земле возле фермы своего друга, а потом навел на это место рабочих, попросив их вырыть яму для колодца. На демонстрациях своего «великана» Халл заработал около ста тысяч долларов. Раскрывшийся обман сделал посмешищем многих ученых.


[Закрыть]

«Или, – подумал Картер, – недостающее звено между динозаврами и современными птицами. Эти когти могут оказаться невероятно важными».

– И если так и окажется, – продолжал Макки, – я не желаю, чтобы на репутацию нашего университета легло позорное пятно.

– Позорное пятно я возьму на себя.

Макки взглянул на Картера из-под бровей, сделавших бы честь Зевсу, и без тени юмора проговорил:

– Так было бы лучше всего, профессор Кокс.

После того как доктор Макки не слишком охотно, но все же благословил проект, Картер выбил на проведение исследований небольшой факультетский грант, и началась суета.

Он разыскал Хэнка, старшего сторожа, в его «кабинете» – небольшой перестроенной кладовке в подвале. Когда Картер вошел, Хэнк сидел, низко склонившись над столом, и занимался чем-то важным.

– Над чем трудимся? – осведомился Картер.

– Снасти рыболовные готовим, – в тон ему ответил Хэнк. – Собираюсь в выходные на рыбалку.

– Прекрасно, – сказал Картер, – но я очень надеюсь, что на неделе у тебя найдется время сделать кое-что еще.

– Ну, это как посмотреть.

– Знаешь склад на нижнем этаже?

По выражению лица Хэнка Картер сразу понял, что договариваться будет нелегко.

– Прибывает материал большого размера из-за границы, и нам нужно превратить этот склад в нечто вроде лаборатории.

Хэнк молчал, но то, что он услышал, ему явно не понравилось.

– Если бы ты смог вытащить оттуда, – продолжал гнуть свою линию Картер, – большую часть мусора и лишних вещей, куда ты их денешь, мне совершенно все равно, я бы смог приплатить тебе, скажем, триста долларов.

Хэнк отложил в сторону снасти и словно бы призадумался.

– А как насчет четырехсот?

Картер ожидал такого вопроса.

– Если ты сумеешь там и освещение сделать получше, будет четыреста. Но все должно быть готово до твоего отъезда.

– Договорились.

Хэнк вернулся к своим снастям.

Проделывая все это, Картер чувствовал себя атлетом-олимпийцем. Но следующая преграда могла стать самой трудной. Нужно было поговорить с Бет и посвятить ее в кое-какие подробности. Руссо должен прибыть через несколько дней, и откладывать было нельзя.

Было всего 11.30, первая лекция начиналась в 15.00, и Картер, покинув здание биологического факультета, нырнул в метро и поехал в сторону центра. Рядом с ним сидела плотного телосложения девица в блузоне с капюшоном и внимательно изучала страницу с гороскопом в глянцевом журнале. Она читала так внимательно и вдумчиво, словно ее жизнь зависела от напечатанных в журнале предсказаний. Картер порой сталкивался с тем, что люди чересчур увлекались гороскопами. Иногда это случалось даже с его студентами, и его приводило в бешенство это увлечение псевдонауками – от знаков зодиака до каббалы, от фэн-шуй до парапсихологии, от убежденности в магической силе пирамидок до вызывания духов из загробного мира. На самом деле была у него одна студентка, из Лос-Анджелеса конечно, которая пыталась убедить его в том, что в прежней жизни они были любовниками. К счастью для Картера, она бросила учебу, так и не попытавшись оживить прошлое.

Он вел постоянный бой, стараясь вытряхнуть весь этот мусор из головы студентов и заменить его истинной красотой настоящей науки и подлинных открытий. В мире было так много всего настоящего и при этом удивительного, чудесного, почти невероятного, поэтому Картера всегда изумляло, когда люди увлекались чем-то сомнительным и недоказанным. В свое время он столкнулся с загадками биологии, эволюции, невероятной протяженности геологического времени и появления человечества (много ли есть людей, которые представляют себе, как легко все могло пойти совершенно иначе?). И эти загадки вполне удовлетворяли его потребность в чудесном, позволяли его воображению рисовать удивительные картины, какие и не снились мистикам, телевизионным медиумам, астрологам и пророкам нового века. Он всерьез опасался, что, если этот безумный поток не будет каким-то образом остановлен, его мутные воды могут залить ту ниву, которую на протяжении столетий с таким упорным трудом возделывала наука. Если бы такое произошло, осталось бы бескрайнее и безликое болото.

«Но попробовал бы я что-либо подобное, – думал Картер, – втолковать этой девочке, взахлеб читающей гороскоп».

Он вышел на Пятьдесят девятой улице и пошел в сторону Парк-авеню. Заканчивался октябрь, но день был необычайно теплый, как в бабье лето. Картер на ходу расстегнул кожаную куртку. В центре люди выглядели не так, как на окраине. Они были одеты для дела, для того чтобы нравиться, заключать сделки. Мужчины в деловых костюмах, с тонкими кейсами из натуральной кожи постоянно говорили по маленьким мобильным телефонам. Женщины одеты дорого, их серьги, браслеты и кулоны выглядели скромно, но были из натуральных камней. Когда Картер оказывался здесь, в этом мире, который считал миром Бет, он чувствовал себя немного неловко, казался себе ученым-провинциалом.

Галерея «Рейли», где работала Бет, еще больше унижала Картера. Она занимала первые два этажа здания в итальянском стиле на Восточной Пятьдесят седьмой улице. Над окнами второго этажа крепилось широкое красное полотенце, простершееся до середины многолюдного тротуара. Сюда заходили магнаты и прочие сливки общества, часто в сопровождении собственных экспертов. Приходили, чтобы поглядеть на Констебля,[17]17
  Джон Констебль (1776–1837) – английский живописец, выдающийся мастер пейзажа.


[Закрыть] который несколько десятков лет пылился в чьем-нибудь загородном доме, или на набросок Никола Пуссена,[18]18
  Никола Пуссен (1594–1665) – французский живописец, основоположник классицизма в европейском изобразительном искусстве.


[Закрыть] таинственным образом обнаруженный в швейцарском склепе. Жизнь с Бет стала для Картера неплохим экскурсом в историю европейского искусства, дала ему возможность понять его непреходящую ценность.

Швейцар в белых перчатках придержал дверь и кивнул Картеру, узнав его.

– Ваша супруга наверху, с посетителем, – сообщил швейцар.

– Спасибо.

Шагая по главному залу галереи, Картер обратил внимание на несколько новых картин в красивых рамах. Самой значительной ему показался портрет голландского вельможи в красивом плаще с меховым воротником.

– Этот портрет, да будет вам известно, некогда приписывали Рембрандту.

Картер, не оборачиваясь, узнал того, кто сказал это. Ричард Рейли, урожденный Рикки Радниц, вместе с настоящим именем утративший лонг-айлендский акцент. Теперь он говорил так, будто родился и вырос в лондонском районе Мейфэр.

– Доброе утро, – поздоровался с ним Картер. – Я был по соседству и решил сделать сюрприз Бет.

– По-моему, – продолжал Рейли, взяв Картера под руку и подведя его ближе к картине, – это полотно по-прежнему стоит относить к Рембрандту. Взгляните на мазок, присмотритесь лучше, обратите внимание на детали костюма. Разве кто-то из его учеников был настолько хорош?

Картер, конечно, не знал ни одного ученика Рембрандта, и авторство портрета его совсем не интересовало. Ему хотелось как можно скорее подняться наверх, найти Бет и узнать, есть ли у нее время перекусить в Центральном парке. Он решил, что это будет идеальная обстановка для того, чтобы сообщить жене о скором визите Руссо.

– Мне ужасно нравится этот портрет, – признался Картер. – Но я больше привык оценивать кости, а не картины.

– Это верно. Вы специализируетесь в еще более древних вещах, чем я, – тонко улыбнувшись, сказал Рейли.

Он был небольшого роста, подвижный, одетый с иголочки. Бет как-то раз проболталась Картеру, что седина на висках у Рейли не настоящая – это творение его парикмахера. По всей видимости, Рейли считал, что благородная седина придает ему более значительный вид, вид человека, которому можно доверять.

– Швейцар мне сказал, что Бет наверху, – проговорил Картер, осторожно высвобождая руку.

– Знаете, какое различие между неоспоримым авторством и формулировкой «школа такого-то»?

– Боюсь, сразу не отвечу.

– Миллионы, мой мальчик, миллионы. А когда речь идет о таком портрете маслом? Тут мы имеем разницу в пятнадцать – двадцать миллионов.

– Интересно, – кивнул Картер. Он не прекращал попытки пройти к лестнице.

– Бет принимает нового посетителя, – предупредил его Рейли. – Вынужден попросить вас не отвлекать ее, если она его еще консультирует.

Вот оно что. У Картера уже создалось впечатление, что Рейли его нарочно задерживает, теперь ему стало ясно почему. Бет была самым лучшим специалистом в галерее Рейли, ее украшением, можно сказать – звездой. Рейли великолепно выполнял работу по оценке рынка и завлеканию богатых покупателей, но именно Бет проводила настоящую экспертизу, именно она так глубоко знала искусство, картины, их происхождение и все об их создателях.

– Я просто притворюсь посетителем.

– Никто вам не поверит, – бросил через плечо Рейли, устремившись к двери. В галерею вошла молодая дама из высшего света. – Миссис Метцгер! – проворковал он. – Как я рад, что вы к нам заглянули!

Держась за медный поручень, Картер поднялся по широкой лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, миновал несколько дверей, за которыми находились кабинеты, и оказался на площадке, дальше вверх уходил еще один лестничный пролет, который вел на второй ярус галереи. Голос супруги Картер услышал раньше, чем увидел ее. Бет говорила что-то о школе рисования.

При входе в зал Картер остановился в тени, отбрасываемой лестницей. Бет стояла к нему спиной, а посетитель – рядом с ней. Жена была одета так, как она обычно одевалась на работу: черный брючный костюм из тонкой ткани, белая шелковая блузка; волосы стянуты в короткий «хвост» черной лентой. Она называла этот наряд своим «фраком» и носила его с той же целью, с какой мужчины носят фрак: чтобы слиться с фоном. А вот молодой человек, стоявший рядом с Бет, вряд ли бы сумел остаться незаметным на каком бы то ни было фоне. Высокий, крепкий, светловолосый, с короткой стрижкой «ежиком», в длинном плаще из какой-то странной, словно бы металлизированной ткани.

Бет что-то объясняла блондину насчет рисунков, разложенных перед ними на большом столе. От Картера не укрылось то, что мужчина больше поглядывал на Бет, чем на рисунки. Картер не мог его винить, но это вовсе не означало, что он пришел от этого в восторг. Может быть, отчасти из-за этого Рейли приставил к этому потенциальному покупателю Бет и организовал консультацию в относительно интимном верхнем зале. Возможно, он решил, что капелька сексуальности поспособствует успеху продажи.

– Величайшая ценность рисунков, – говорила Бет, – особенно этюдов и набросков, состоит в том, что здесь вы можете видеть, как быстро и свободно работает рука художника, когда он импровизирует и пробует разные варианты.

Мужчина вдруг протянул руку к щеке Бет – похоже, убрал в сторону прядь волос.

Бет умолкла. Она явно смутилась.

– Волосы мешают мне видеть ваши глаза, – объяснил блондин.

– Хм… спасибо. Но, пожалуй, будет лучше, если мы сосредоточимся на рисунках.

Картер воспринял это как руководство к действию. Больше он ждать не мог. Кокс громко кашлянул и вошел в зал.

– Надеюсь, я не помешал деловым переговорам? – осведомился он.

– Какой сюрприз, – проговорила Бет с явным облегчением.

Картер обнял жену и поцеловал в щеку, затем повернулся к посетителю и протянул ему руку.

– Картер Кокс, муж Бет.

– Брэдли Хойт, – представился мужчина и пожал руку Картера.

– Мистер Хойт начинает сбор коллекции рисунков старых мастеров, – сообщила Бет.

– А Бет заботится о том, чтобы я купил только правильные вещи.

– Вы не могли выбрать более компетентного советчика, – сказал Картер, крепче обняв Бет. – Но почему именно старые мастера? – спросил Картер. Теперь он увидел, что плащ Хойта имеет странный серо-зеленый оттенок.

– Все мои приятели покупают дорогие картины, новые картины, а цены скачут вверх. Значит, я тоже так могу, но мне бы хотелось купить что-то такое, что потом и продать можно было подороже.

– То есть вы полагаете, – сказал Картер, взглянув на рисунки на столе, – что эти работы как раз такие?

– Так мне говорит Бет, – ответил блондин, обнажив в улыбке белоснежные крупные зубы. – Неплохое вложение денег.

Картер вдруг догадался, из чего сшит плащ Хойта.

– Это шкура какой-то ящерицы?

– Почти. Крокодила.

– Весь плащ, целиком?

Картер видел ремни из крокодиловой кожи, ремешки для часов, бумажники. Но плащ до пят?

– Ага. Суматранский крокодил.

– Никогда не видел ничего подобного, – признался Картер.

– Этот плащ стоит столько, что вы, пожалуй, больше никогда и не увидите такого.

Хойт перевел взгляд на Бет. Похоже, хотел посмотреть, подействовало ли на нее очередное свидетельство его богатства.

Но Бет держалась невозмутимо. Она каждый день имела дело с людьми, у которых денег было столько, что они не знали, куда их девать. Картер знал, что чужие капиталы давно перестали производить на Бет какое-либо впечатление.

– А вы чем занимаетесь? – спросил Брэдли у Картера.

– Преподаю.

– В средней школе?

– Нет, в начальной.

Бет удивленно посмотрела на мужа.

– А в каком классе? – спросил Хойт.

– В первом, – ответил Картер. – Мне кажется, что в этом возрасте у детишек очень большой потенциал.

Тут Бет все поняла и на мужа не рассердилась.

– Мистер Хойт, – сказала она, – думаю, мы с вами просмотрели практически все, что на данный момент имеется в собрании нашей галереи. Быть может, вам стоит подумать. – Она протянула ему каталог в глянцевой обложке. – Как только вы будете готовы сузить параметры поиска, приходите снова.

Хойт взял каталог, свернул трубочкой и сунул в карман плаща.

– Было приятно с вами познакомиться, – сказал Картер.

– И мне с вами, – отозвался Хойт.

– Сейчас я уберу эти работы, – сказала Бет. – Спасибо, что зашли, мистер Хойт.

Хойт наконец-то понял намек, развернулся и ушел, цокая каблуками по паркетному полу. Картер заметил, что на Хойте сапоги с подковками. «Наверное, тоже из кожи какого-нибудь редкого исчезающего зверя», – подумал он.

Бет собрала рисунки и разложила по папкам. Убедившись, что они остались наедине, она посмотрела на Картера и спросила:

– В первом классе преподаешь?

– Это была дезинформация, чтобы ввести врага в заблуждение.

– А он враг?

– Запросто мог оказаться врагом. Я видел, как он на тебя пялился.

– Ну будет тебе, – с улыбкой проговорила Бет. – Если тебя тревожат подобные вещи, тебе придется весь день сыпать дезинформацией.

Картер рассмеялся и обнял жену.

– А тебе известно, что по всему залу висят видеокамеры? – спросила Бет.

– Мне все равно, – пожал плечами Картер и поцеловал ее.

Поцелуй получился не самым коротким. Бет наконец смутилась и оттолкнула Картера.

– А мне не все равно, – сказала она. – Мне с этими людьми каждый день встречаться.

– Тогда давай пойдем пообедаем. Я угощаю.

– В «Рамплмейер»?

– В Центральный парк, на берег озера. Там так красиво.

По дороге к парку они остановились в уличном кафе и купили сэндвичи и напитки. Но их любимая скамейка с видом на маленькое озеро в южном районе Центрального парка была занята. Все остальные скамейки – тоже.

– Похоже, не мне одному пришла в голову такая идея, – вздохнул Картер.

Они отыскали большой плоский камень рядом с дорожкой и устроились на нем. Когда Картер отвинчивал крышечку на бутылке «Снэппл», Бет спросила:

– Между прочим, ты мне так и не сказал: какие у тебя дела в центре сегодня?

– Я приехал, чтобы пообедать с тобой.

– Правда? – скептически улыбнувшись, спросила Бет. Она сделала глоток и аккуратно поставила бутылочку на камень. – Так, значит, то, что мы проделали такой путь до парка и устроили этот маленький пикник…

– Да?

– Это всего лишь спонтанное проявление твоей любви ко мне?

– Именно так!

Бет откусила кусок сэндвича, медленно прожевала и сказала:

– Ладно, не тяни, не могу больше терпеть. Насколько все ужасно?

– Что?

– То, о чем ты собираешься мне сказать.

Картер разыграл возмущение.

– Что, неужели человеку уже нельзя порадовать жену романтическим ужином в прекрасный осенний денек?

– Нет, нельзя, если это тот самый человек, который считает, что переходит Рубикон, когда уходит дальше Четырнадцатой улицы. Ты ни за что бы не потащился в такую даль без особой причины.

«И почему, – подумал Картер, – я решил, будто смогу ее обмануть?» И верно, дальше тянуть не было смысла.

– У меня для тебя есть одна хорошая новость, – признался он. – Помнишь, я получил бандероль от Джо Руссо?

– Конечно. Ты мне рассказывал о его грандиозной находке.

– Ну вот. А через несколько дней он сам сможет тебе все рассказать. Руссо приезжает в Нью-Йорк.

– Замечательно. Хорошо было бы с ним встретиться.

Похоже, решив, что опасность миновала, Бет взяла с салфетки сэндвич и откусила приличный кусок.

Картер продолжал двигаться к цели.

– О, ты с ним легко сможешь встретиться, – сказал он. – Дело в том, что ему нужно где-то остановиться, пока он будет здесь.

Бет перестала жевать.

– И я сказал ему, что он может поселиться у нас.

Бет с трудом проглотила кусок.

– Но где? Если ты не заметил, у нас нет комнаты для гостей.

– Он неприхотлив. Диван в гостиной его вполне устроит.

– На этом диване даже сидеть неудобно.

– Ему случалось спать и в более неудобных местах. На Сицилии мы спали на камнях со скорпионами.

Бет тяжело вздохнула. Картер понял, что она готова сдаться.

– А долго он здесь пробудет? Неделю или две?

– Точно не знаю, – ответил Картер. – Может быть, немного дольше. Все будет зависеть от того, сколько времени у нас уйдет на работу.

– На какую работу?

– Разве я не говорил? Он везет в Нью-Йорк эту окаменелость. И мы с ним будем работать над ней здесь, вместе.

– Он везет тот самый громадный камень, про который ты мне говорил…

– Да, он весит больше трех тысяч фунтов!

– На Манхэттен? Только для того, чтобы вы могли поработать вместе, как в старые добрые времена?

– Именно так он и сказал. Почти так.

– Мне следует знать что-то еще? – спросила Бет.

– Ну… Джо, он такой… огромный. И дышит как паровоз. Но я ему скажу, чтобы он в квартире не курил. И еще у него никогда нет денег.

– Он мне уже нравится.

Картер рассмеялся и обнял Бет.

– И разве не ты говорила о том, как тебе хочется поскорее услышать, как топают по квартире маленькие ножки?

– Маленькие ножки, – уточнила Бет. – Главное слово было – маленькие.

– О, – сделал большие глаза Картер, – прости. Может, стоит сказать ему, чтобы он ходил на цыпочках?