Текст книги "Древнейший"

Роберт Сальваторе
Древнейший

Кто я? Раньше я думал, что знаю. Ответ был столь очевиден, что я ни разу не потрудился задать себе этот вопрос, по крайней мере, так прямо…

…Кто я?

Что за душа живет в моей окрепшей плоти?

Вступление. Несколькими годами ранее…

Он шел по глянцу ледника, известного под именем Колдринского. Был обут в открытые сандалии, но холод не причинял ему ни малейшего неудобства.

Звали его Бедден. Старец Бедден, вождь самхаистов – народа, проникшего в тайны магии глубже, чем любой другой, – был величайшим среди своего племени. Ни одно живое существо не обладало такой прочной связью с колдовскими силами, как он. Поэтому даже сотни футов льда под ногами не мешали ему чувствовать, как из земли бьют горячие родники. Именно ради них маг и пришел сюда. В тот миг, когда самхаистский старец приблизился к краю ледника и его взору открылись обширные просторы Альпинадора, он задрожал от волнения.

Бедден еще не успел заглянуть вниз, за край ледника, но уже понял, что его поиски увенчались успехом. Митранидун, мистическое туманное озеро, источник вселенской магии, хранитель вечности. В этом самом месте бог Самх покинул мир смертных и растворился в земле. Бедден и его последователи верили в то, что сама смерть служит Самху. Когда придет время, она призовет души людей на суровый суд этого бога, не знающего снисхождения к человеческой глупости.

Было ясное утро. Стоило Беддену бросить взгляд вниз, как у него перехватило дыхание. Справиться с собой ему удалось не сразу. В низине раскинулось озеро, укутанное теплой пеленой. Оно было огромным, около двадцати миль длиной и в половину того шириной.

Митранидун.

Старик улыбнулся этой редкостной красоте. Он отыскал самое священное место самхаистов и источник величайшей магической силы как раз вовремя – когда на юге в Вангарде вспыхнула его война с абелийцами.

– Госпожа Гвидра, вы совершили большую ошибку, выбрав себе в возлюбленные абелийца, – сказал он на прощание предводительнице Вангарда и тихо рассмеялся.

Но в его мужественном голосе не было и намека на старческое дребезжание, хотя с тех пор, как колдун появился на свет, прошло много десятилетий. Почти все люди, знавшие Беддена, точнее сказать, располагавшие хоть какой-то информацией о нем, ибо мало кто мог похвастаться личным знакомством с магом, полагали, что ему шел девятый десяток.

Старец окинул округу внимательным взором. Теперь, обнаружив местонахождение Митранидуна, он очень остро чувствовал силу озера. Митранидун оказался сильнее ледника, и его мощь пропитала вечные льды.

«Подходящее место», – заключил маг.

Двигаясь вверх по леднику, можно без труда добраться до горных перевалов, дорог, ведущих на юг, в Вангард. Выгодное расположение обеспечит надежную защиту от любых неприятельских набегов, хотя Бедден прекрасно понимал, что ни одна вражеская армия не рискнет подобраться к нему, тем более здесь, где озеро питает его своей силой.

– Митранидун!..

Старик произнес это слово с таким благоговением, словно беглого взгляда на озеро было достаточно для того, чтобы придать смысл всей жизни и шестидесяти годам служения жрецом самхаистов, но тотчас же почувствовал, что этого мало, и устремил взор в небо.

– Эй ты! – крикнул старец и махнул ворону, кружившему вдалеке.

Птица не могла не повиноваться его зову. Она развернулась, камнем упала с высоты, в последний момент расправила крылья и мягко опустилась на вытянутую руку старца.

– Я хочу заглянуть под пелену, – шепнул он, смежил веки и движением руки успокоил птицу. – Лети к расщелине Самха!

Бедден метнул пернатого помощника ввысь. Очи старца были плотно закрыты. Он в них теперь не нуждался, ибо смотрел глазами ворона. Птица послушно спланировала на несколько сот футов вниз, затем выровняла полет и устремилась через озеро. Она летела над водой на высоте человеческого роста.

Старец Бедден не пропустил ничего. Маг видел пещеры троллей, тянувшиеся вдоль берега, и многочисленные острова, некоторые – всего лишь горсть камней, торчащих из дымных вод, другие – большие и лесистые. Один из них, самый крупный и поросший лесом, весь был усыпан хижинами, какие строят местные племена. Эти жилища не столь надежны на случай бури, как те, что Бедден видел в альпинадорской тундре. Не остались незамеченными и жители деревни, высокие и сильные, украшенные бусами из когтей и зубов. Обитая на берегах теплого озера, они могли носить гораздо меньше одежды, чем остальные альпинадорцы. Ощущение тепла, поднимавшегося с поверхности воды и ласкавшего крылья пернатого проводника, передалось и Беддену.

Итак, варвары посмели поселиться в этом священном месте. Маг решил подумать о том, как бы заручиться их поддержкой в сражениях с Гвидрой. Несколько варварских племен уже подчинились старцу, но только на время, ради коротких и бесполезных для Беддена набегов на южан. Эти северяне, альпинадорцы, очень упрямый народец, предсказуемый лишь в своей свирепости. Они так почитали свои традиции, что самхаистский маг вряд ли когда-нибудь мог получить над ними власть.

Старец Бедден усмехнулся и напомнил себе, что прежде всего нельзя спускать глаз с южных земель, то есть с Вангарда, северной части Хонсе, как и всей этой провинции. Там его последователи, верная паства, цивилизованные мужчины и женщины, веками жившие по законам самхаистов. Их вера была непоколебима, пока однажды этот выскочка Абель не надавал им ложных обещаний. В те годы Бедден был еще ребенком.

Самхаистский старец отогнал печальные мысли, но ненадолго. Когда ворон пролетал над почти голой каменной глыбой, колдун невольно вздрогнул. Растительность на скале отсутствовала, и было прекрасно видно гномов поври в красных колпаках. Вид этих существ ужасно раздосадовал старого мага.

Но самое неприятное зрелище ожидало Беддена на другом острове. Это был строящийся колодец очень знакомой конструкции. Даже сюда они добрались! Даже здесь, на берегах самхаистской святыни, осмелились появиться абелийские еретики! Похоже, неверные намерены тут остаться.

Бедден был настолько ошеломлен увиденным, что потерял связь с птицей, пошатнулся и едва не сорвался с края ледника.

– Этого нельзя допустить, – бормотал он снова и снова, лихорадочно соображая, как бы очистить Митранидун от скверны.

Мысли о вербовке варваров мгновенно улетучились. Все они нечестивцы, поэтому должны быть уничтожены.

– Их здесь не будет, – пообещал себе старец Бедден.

Можно было не сомневаться в том, что он так и сделает.

Часть первая. В тени цапли

Путь мне известен. А как же иначе? Я избавился от слабостей отчасти благодаря абелийскому драгоценному камню, который называют гематитом, или душевным камнем. Но своим освобождением я обязан даже не столько этому амулету, сколько воспитанию. А растила меня книга, написанная моим отцом, книга Джеста, вобравшая знания жрецов ордена Джеста Ту. Его приверженцев можно найти в южной стране, именуемой Бехрен. К нему принадлежала моя мать. Если бы недуг дал мне хоть малейшую передышку, то я бы непременно отыскал эту страну.

Маршрут понятен. Все мои надежды побороть зависимость от камня и избавиться от тени Цапли очевидным образом сосредоточились в одном месте, путь к которому лежит на юго-восток, через портовый город Этельберт-дос-Энтл, в обход горных склонов до пустынной страны Бехрен. Там мне предстоит найти Облачный Путь и жрецов Джеста Ту. Там я достиг бы совершенства в осмыслении путей Джеста. Освободиться от проклятия Цапли – моя мечта, скажу больше – единственная надежда.

Но там же обитает и мой страх – глубокий, неизбывный, парализующий своим всепроникающим ядом.

Мы покинули городок Прайд. Нас изгнали, но мы были рады этому. Конечно, из-за войны, вспыхнувшей между местными помещиками, путешествовать стало гораздо сложнее, и я свернул с дороги на Энтл в более гостеприимные земли. Но тайное облегчение, которое я при этом испытал, неприятно поразило меня.

Объясняя Кадайль и ее матери, почему мы отклонились от курса, я был красноречив, логичен, высказывал разумные опасения и в итоге сумел убедить их в том, что мы поступаем правильно. Но скрыть правду от самого себя не удалось бы никакими вескими доводами: я сошел с намеченного пути и отложил путешествие в Этельберт-дос-Энтл, потому что испугался.

Это вовсе не очередное прозрение. Меняя маршрут, я уже знал истинную причину своей нерешительности. Отряды свирепых воинов, которых землевладелец Этельберт разослал во все уголки страны, здесь ни при чем. Называя это обстоятельство в разговоре с Кадайль и Каллен очень опасным, я сознательно лгал.

Увы, это так. Вдруг окажется, что я уже взобрался на вершину своих возможностей и мне нечему научиться у Джеста Ту? Вдруг весь путь через пустыни Бехрен в страну жрецов будет проделан зря и призрак Цапли, который сводит с ума своим курлыканьем, никогда не отстанет от меня больше чем на шаг?

Я не могу думать ни о чем другом, кроме своего недуга. Даже закрепив душевный камень ремешком на лбу, на линии Чи, я все равно вынужден отчаянно бороться, чтобы силой мысли контролировать Цаплю. Ежедневно я часами тренируюсь, доводя до совершенства мышечную память, чтобы в случае надобности каждый мускул сразу откликался на мой зов. Но стоит на мгновение потерять концентрацию, как все старания идут прахом. Я начинаю ошибаться и терплю поражение, причем не только в битве. Мое беспокойство не исчерпывается обыкновенным тщеславием или боязнью за собственную жизнь. Даже в постели с женой я испытываю страх: а вдруг она родит ребенка с изъяном, похожим на мой?

Я ни о чем не мечтаю так сильно, как об избавлении от Цапли, о нормальной жизни, о детях, которых буду растить сильными и здоровыми.

Моя главная мечта, моя надежда живет в Облачном Пути и только там.

Достаточно ли человеку одной надежды, пусть даже неосуществимой? Как лучше жить – уповая на что-то или же в полной безнадежности?

Надежда. Возможно, в ней все дело. Как для меня, так и для всех. Я часто слышу, что люди мечтают когда-нибудь перебраться в тихое место на берегу реки, озера или прямо к величественному Мирианскому океану. Многие всю жизнь говорят об этом, но так ничего и не предпринимают.

Интересно, они боятся так же, как и я? Возможно, и правда лучше просто грезить, чем осуществить мечту и обнаружить, что она вовсе не так прекрасна, как казалось. Несмотря на все тревоги, я никогда не был счастливее, чем сейчас. Со мной Кадайль и ее мать Каллен, я умиротворен, люблю и любим. Теперь мой путь лежит на северо-запад, а не в Этельберт-дос-Энтл, не в Бехрен и не в Облачный Путь.

Брансен Гарибонд

Глава первая. Человек, который метил в короли

Несмотря на невысокий рост и худобу, Брансен ступал походкой уверенного в себе человека. Одет он был точно так же, как и обычный фермер: штаны, рубаха и широкополая шляпа, из-под которой торчали вихры черных волос. При ходьбе Гарибонд опирался на толстую палку. Она казалась чересчур массивной для его изящных рук, и неспроста. Посох – как, впрочем, и шляпа, но об этом речь ниже – таил в себе большой секрет своего обладателя. В нем скрывалось легендарное оружие, самый могущественный меч на всем пространстве к северу от хребта Пояса и Пряжки. Выкованный из многослойной стали, от использования он становился только острее, ибо внешние слои металла зазубривались или стирались. Клинок украшали выгравированные цветы и виноградные листья, а рукоять из серебра и слоновой кости формой напоминала капюшон кобры.

Это был меч Джеста Ту, названный так в честь ордена мистиков-отшельников с юга страны Бехрен. Для них создание такого оружия было священнодействием, требовавшим глубокой медитации и предельной сосредоточенности. Об этом говорил каждый элемент, продуманный до мелочей, даже зубцы крестовины, выполненные в виде маленьких змей, будто готовых ужалить. Меч выковала мать Брансена, Сен Ви. Она рано умерла, но дух этой необыкновенной женщины жил в каждой детали великолепного клинка.

Рядом по булыжной дороге катилась простенькая повозка, запряженная двумя лошадьми, позади брел на привязи ослик. Красавица, сидевшая на козлах, настолько завладела вниманием Брансена, что он вздрогнул от неожиданности, когда кто-то бесцеремонно поправил ему выбившуюся из-под шляпы шелковую косынку.

Брансен машинально схватил наглеца за руку, но тут же улыбнулся, обнаружив, что это его теща, Каллен Дюворнэ.

– Ты не сводишь с нее глаз. Мне это нравится, – кивнула она в сторону дочери, напевавшей что-то с рассеянным видом.

– Я не встречал никого прекраснее, – сказал Гарибонд вполголоса, чтобы Кадайль не услышала. – С каждым взглядом она кажется мне еще красивее.

– На меня тоже когда-то так смотрели, – просияла Каллен. – Или мне так казалось, – добавила она с ноткой грусти, и скорбная складка поселилась в уголках улыбающихся губ.

Брансен понял все без слов. Печальная история любви Каллен удивительным образом переплеталась с его жизнью.

Каллен полюбила, уже будучи замужем за другим. Двадцать лет назад в Хонсе согласия девушки на свадьбу никто не спрашивал. Измена открылась, и неверную жену ожидала неминуемая смерть. Жестокая самхаистская традиция требовала изощренной казни: Каллен бросили в холщовый мешок вместе с ядовитой змеей. Когда смертельный яд от многочисленных укусов проник в кровь несчастной, ее привязали к дорожному столбу на границе владений Прайда и оставили умирать.

Едва живую Каллен обнаружила мать Брансена. Она произнесла заклинание Джеста Ту, яд покинул тело Каллен и перешел к ней. Сен Ви тогда еще не знала, что носит под сердцем ребенка и этим отравлением несказанно вредит ему.

Так у Брансена появилась вторая тайна. Ее он прятал в косынке, которую повязывал под шляпу. Косынка удерживала на месте душевный камень, гематит, наделенный абелийскими целительными силами. Только закрепив его на лбу, Гарибонд мог владеть своим телом и нормально передвигаться. Без камня его движения становились неуклюжими и угловатыми. За это беднягу часто дразнили Цаплей.

– Ваш любимый предал вас, – заявил Брансен.

Но Каллен, недослушав, замотала головой.

– У него не было выбора. Сознайся он или нет, его бы тоже убили.

– По крайней мере, он поступил бы благородно.

– Если не сказать – глупо.

– Разве говорить правду глупо? – возразил молодой человек.

Каллен усмехнулась.

– Тогда выбрось подальше свою шляпу и вынь меч из полена, которое ты называешь посохом!

Брансен понял намек и хмыкнул.

– Как его звали?

– Я любила его, – вздохнув, коротко ответила Каллен. – Он подарил мне Кадайль, – добавила она, глядя на дочь.

Брансен только теперь заметил, как много сходства между его спутницами: мягкие волосы пшеничного цвета, чуть тронутые сединой у Каллен, и карие глаза одного оттенка. В этот момент они искрились у матери так же молодо, как и у дочери.

– Тогда, кто бы он ни был, я прощаю ему малодушие, – произнес молодой человек, тоже устремив взор на любимую. – Ведь он подарил Кадайль и мне.

– А твоя мать подарила ей тебя и спасла жизнь нам с Кадайль, когда девочка была еще у меня в утробе.

– И когда я был еще в утробе матери, – добавил Брансен, выразительно посмотрев на тещу.

– Прости, – вздохнула Каллен.

Зять лишь отмахнулся.

– Скажите мне честно, если бы вы знали, в кого яд превратит меня, то остановили бы Сен Ви?

Каллен не нашлась с ответом и взглянула на дочь. Кадайль ласково улыбалась Брансену.

– Я бы не стал, – заявил он. – Пусть уж буду Цаплей, но рядом с Кадайль, чем полноценным человеком, но без нее.

– Ты и так полноценный человек, – возразила женщина и потянулась, чтобы поправить зятю край косынки.

– С амулетом.

– Без амулета тоже. Брансен Гарибонд – самый лучший человек на свете.

Он рассмеялся.

– Возможно, когда-нибудь я и смогу обойтись без душевного камня. По крайней мере, так обещают таинственные Джеста Ту.

– Над чем это вы хихикаете? – донесся с повозки голос Кадайль. – Мама, ты вздумала кокетничать с моим мужем?

– Это бесполезно, – отозвалась мать.

Брансен приобнял Каллен, и так они шагали некоторое время. Он не мог не понимать, что Кадайль, прекрасная телом и душой, всего лишь плоть от плоти этой женщины, и был счастлив называть ее тещей. Все его существо негодовало при мысли о том, что самхаист Берниввигар покушался, причем дважды, на жизнь Каллен. Гарибонд, отчим Брансена, тоже пострадал от рук этого нечестивца.

Теперь Берниввигар мертв. Сражен тем самым клинком, что скрывается в деревянном посохе, тем самым человеком, который держит этот посох. Брансен был доволен.

Беседу прервал стук копыт, быстро приближавшийся сзади. С учетом времени и места это могло означать только одно.

– Цапля!.. – шепнула Каллен.

Но Брансен уже и сам понял. Он зажмурился и усилием воли порвал ставшую привычной связь с душевным камнем. Тотчас его движения потеряли плавность, ноги уподобились длинным нескладным ходулям, которые он, шагая, поочередно выбрасывал вперед. Посох из ненужного аксессуара превратился в настоящий костыль, молодой человек вцепился в него мертвой хваткой.

Он слышал, как подъехали всадники, но, в отличие от Каллен и Кадайль, не мог даже посмотреть в их сторону, опасаясь потерять равновесие и рухнуть лицом вниз.

– Люди правителя Делавала, – выдохнула Каллен.

– С дороги! – последовал грубый окрик, и всадники натянули поводья. – Оттащите колымагу на обочину и назовитесь!

– Он обращается к тебе, – прошептала Каллен Брансену.

Гарибонд неуклюже повернулся и едва не упал. Двое рослых бывалых воинов взирали на него с нескрываемым удивлением.

– Что это с тобой? – спросил один из них, дородный великан с густой седой бородой.

– Я… Я-а… – только и сумел пролепетать молодой человек.

Вместе с чарами душевного камня его покинул и дар речи.

Всадники поморщились.

Каллен решила прийти на помощь Брансену.

– Это мой сын, – объяснила она.

– Ты уверена, женщина? – Тот, что помоложе, ухмыльнулся в пышные, от уха до уха, усы.

Оба воина расхохотались над усилиями калеки.

– Да оставьте же его в покое! – заступилась Каллен. – Он был ранен в бою копьем в спину, загораживая товарища. Не насмешек достоин он, а уважения.

– Где же он обзавелся этой раной? – с подозрением спросил бородач.

– Говорю же, в спине, – отвечала Каллен.

Воин нахмурился.

– Дамочка, у меня нет времени ни на твое невежество, ни на твое притворство.

– К югу от города Прайда! – выпалила Каллен, хотя совершенно не представляла, были южнее Прайда военные действия или нет.

Этот ответ, по-видимому, удовлетворил воинов, и женщина с облегчением вздохнула. Но тут усатый здоровяк заметил Кадайль, и его серые глаза загорелись живейшим интересом.

– Вообще-то он не совсем мой сын, – замялась Каллен, обращаясь к усатому. – Он мой зять. Это все равно что сын.

– Зять? – эхом повторил солдат и вопросительно посмотрел на Кадайль. – Это твой муж?

– Да, – кивнула та. – Мой любимый муж. Мы едем в Делавал узнать, вдруг кто-нибудь из монахов сможет ему помочь.

Воины переглянулись. Младший спешился и подошел к Брансену и Каллен.

– Имя?!

Каллен хотела ответить, но воин жестом приказал ей умолкнуть.

– Брэ… Бр… Брррэн… – заикался молодой мужчина.

– Бран?

– …сен, – закончила Каллен, но воин сердито цыкнул на нее.

– Бран? – снова спросил он.

– Бр-ранс-сен, – наконец выговорил Цапля.

– Значит, Брансен? – уточнил усатый, обходя его кругом.

– Д-да.

– Дурацкое имя, – буркнул здоровяк и слегка задел Гарибонда плечом.

Цапля пошатнулся, тщетно пытаясь опереться на палку и отчаянно размахивая свободной рукой. Это безуспешное трепыхание выглядело настолько плачевно, что воины переглянулись со смесью отвращения и жалости.

Молодой схватил Брансена в охапку и привел его в равновесие.

– Прими мои соболезнования, – сказал он Кадайль.

– Он ведь еще не умер, – возразила молодая женщина, стараясь не показать гнев.

Она очень рассердилась на невежу за то, что он толкнул Брансена.

– Вот именно, – со смешком добавил воин. – Монахи тут не помогут. Всем было бы лучше, если бы он умер еще тогда, на поле боя.

Усатый саркастически хмыкнул, подошел к повозке и сделал вид, что осматривает ее.

– Догадываюсь!.. Ты везешь его к монахам, чтобы не пришлось потом бегать по мужикам. Но если ничего не выйдет, я готов его подменить. – Он подмигнул и расплылся в похотливой улыбке.

Кадайль вспыхнула от негодования. Каллен поспешила к Брансену и схватила его за запястье, боясь, как бы он не отсек голову этому болвану.

Внезапно до них донеслись стук копыт и скрип рессор.

– А может, она у нас любительница калек? – не унимался молодой.

В ответ бородач нахмурился.

– Убери с дороги повозку, – приказал он.

– Но земля такая неровная, вся в рытвинах, – жалобно воскликнула Кадайль, заметив, что усатый направился к лошадям. – Колеса не выдержат…

– Закрой свой милый ротик! Благодари бога за то, что нам некогда заняться с тобой более приятным делом. Именем лорда Делавала мы могли бы конфисковать лошадей вместе с телегой!

Воин окинул неодобрительным взором повозку, упряжку и старого ослика Дулли.

– Было бы что брать, – пробурчал он себе в усы, схватил одну из лошадей за поводья и резко дернул в сторону.

– Нет, прошу вас! – взмолилась Кадайль.

Но повозка уже резво катилась по узкой обочине и вскоре остановилась у ближайшего дерева.

Бородатый подъехал к Каллен и Брансену, корпусом лошади оттеснил их на противоположную кромку дороги и остановился неподалеку, придерживая за уздечку коня напарника.

– Поклонитесь принцу Иеслнику, владыке Прайда! – скомандовал он, грозно зыркнул на Каллен и встал между путешественниками и приближавшейся каретой.

Запряженный великолепными конями, сверкающий золотом экипаж промчался мимо. Брансен успел рассмотреть и узнать двоих мужчин, сидевших на козлах. Из окна кареты выглянула леди Олим, жена принца Иеслника, стервозная и избалованная особа.

Не поднимая головы, молодой человек улыбнулся. Дама вздрогнула – он показался ей знакомым. В ответ Брансен подмигнул. Леди Олим, прикрыв рот ладонью, затянутой в перчатку, тут же исчезла в глубине кареты.

Брансену стало еще смешнее, но он поспешил уставиться в землю, чтобы не привлекать внимания сурового бородача.

– Так кто это был? Принц или владыка? – спросила Каллен. – Вы называли его и так, и так.

– Принц Иеслник Делавалский, – отвечал бородатый воин, выехав на дорогу вслед за экипажем.

Его младший напарник в два прыжка пересек дорогу и вскочил в седло.

– Раз он владыка Прайда, значит, скоро станет правителем Делавала, – заметил он.

– Точно. А потом – королем всего Хонсе, можно не сомневаться, – добавил старший. – Дни Этельберта сочтены. А когда с ним будет покончено, приструнить остальных помещиков не составит труда.

– Ага, – кивнул усатый. – Мы очистили речной путь от диких северян и гоблинов. Палмаристаун присягнул владыке Делавала, и теперь ничто не помешает пустить в дело флот. К весне возьмем в кольцо Энтл, главный город Этельберта. Лишившись продовольственной и военной поддержки с юга, Этельберт долго не продержится…

Бородатый грубо оборвал болтуна, но Брансен успел понять, что речь идет о чем-то чрезвычайно важном.

Впрочем, ему эти разговоры казались пустословием. Какая разница, кто победит и что станет с Хонсе! Брансен не питал нежных чувств к помещикам и надеялся, что они рано или поздно перебьют друг друга и затянувшейся войне придет конец. Одно только позабавило молодого человека: принца Иеслника уже прочили на место покойного Прайда, убитого Гарибондом. По иронии судьбы правителем Делавала и даже королем Хонсе может стать глупец и трус. Именно таков был принц, в чем молодой человек убедился лично, когда однажды спас от кровожадных гномов поври тот самый экипаж, который только что надменно пронесся мимо. Если бы не Брансен, не Разбойник, то Иеслника вместе с женой и охранниками, один из которых получил тяжелое ранение, уже не было бы в живых.

Само собой, Брансен вознаградил себя за хлопоты, причем гораздо щедрее, чем предложил скупой и неблагодарный принц. Но уязвленное самолюбие заставило Иеслника сохранить этот эпизод в тайне.

Кадайль взмолилась, чтобы всадники вывели повозку обратно на дорогу, но те даже не оглянулись. Когда они отъехали на приличное расстояние, Брансен закрыл глаза и восстановил связь с душевным камнем. Цапли снова как не бывало.

– Владыка Иеслник? Король Иеслник? – удивленно прошептал Брансен и тряхнул головой, как будто услышав нечто совершенно невероятное.

Для него это сочетание слов было полной бессмыслицей. Сюрпризом стала и новость о том, что знать Хонсе готова поддержать принца.

Молодой человек взял под уздцы лошадей и увел их с обочины.

– Надо было ехать прямо в Бехрен, как мы и намеревались поначалу, – сказала ему Кадайль.

– Нам не пришлось выбирать, – в который раз повторил Брансен.

Жена вздохнула и решила не спорить. Им обоим хотелось поскорее выбраться из Хонсе, сесть на корабль в порту Этельберт-дос-Энтла и, обогнув хребет Пояса и Пряжки, плыть в Бехрен. Больше всего на свете Брансен мечтал – по крайней мере, он так говорил жене и теще – отыскать Огненные горы и Облачный Путь, обитель жрецов Джеста Ту. Отец Брансена написал книгу, вобравшую многовековую мудрость этого мистического ордена, а мать, Сен Ви, к нему принадлежала. Гарибонд верил, что найдет там исцеление, что ему удастся сконцентрироваться на линии Ки-Чи-Крии, победить бушующий в нем энергетический хаос и навсегда избавиться от необходимости носить на лбу душевный камень. Гематит помогал Брансену использовать жизненную энергию себе во благо. Без камня разнонаправленные силы словно раздирали его на части, превращая в калеку по прозвищу Цапля.

Но как бы ни стремился Брансен к Джеста Ту, сейчас путь туда был заказан, по крайней мере через Этельберт-дос-Энтл – в порту ввели военное положение. Любому, кто оказался во владениях правителя Этельберта без спроса, пришлось бы выбирать между военной службой и виселицей.

Поэтому вместо юго-запада наши герои направились на юго-восток и теперь приближались к Делавалу, столице земель владыки Делавала, будущего короля Хонсе. По дороге им стало известно, что отсюда тоже можно попасть в Бехрен, хотя путь предстоял неблизкий. Сначала вверх по великой реке Мазур Делавал, недавно переименованной в честь правящей семьи, потом через южные воды Хонсейского залива и область мелких княжеств, известную как Нога Богомола.

Без сомнения, такой маршрут был и затратным, и небезопасным, но добираться по суше в разгар войны – безумие. Брансену оказалось проще согласиться с этим, чем признаться себе в том, что он еще не готов к судьбоносному путешествию.

Итак, троица снова двинулась в путь. Дорога вела на запад, но менее чем через милю повернула, и взорам путников открылся знаменитый город. Окруженный южными холмами, он раскинулся в низине, по которой струились три бурливых ручья. Соединившись, они образовывали глубокий водоем, где располагался северный городской причал. Здесь брала начало река Мазур Делавал, чьи быстрые потоки спешили влиться в неспокойные воды северного залива.

Сама столица выглядела именно так, как представляли Брансен, Кадайль и Каллен: бесконечные ряды каменных и деревянных домов, многие в два, а то и в три этажа. Большую часть города, включая центр, окружала каменная стена. За ней возвышался замок. Громадный и величественный, он господствовал над всем пейзажем. Ничего подобного Гарибонду и двум его спутницам видеть не приходилось. Три башни, соединенные между собой, простирались к небесам настолько высоко, что стремление владыки Делавала царствовать надо всем Хонсе сразу переставало казаться абсурдным.

К концу дня они добрались до окраины города. Поплутав узкими улицами, по обеим сторонам которых лепились лавки и магазины самого разного толка, путники вышли на просторную рыночную площадь, расположенную прямо за городской стеной. По дороге им попалось несколько пожилых крестьянок, делавших последние покупки перед закрытием рынка.

Кадайль слезла с козел и теперь шла рядом с мужем и матерью, ведя под уздцы упряжку.

– Испорченные продукты, – тихо сказала Каллен спутникам. – Откуда им быть, как не из замка, с кухонной помойки?!

– Все то же, что и в Прайде, – согласилась Кадайль. – Верхушка забирает себе все самое лучшее, а нам достаются отбросы.

– Все, кроме того, что мы сами им никогда не отдадим, – хитро улыбнулась Каллен.

– И того, что один разбойник в черном отобрал у них, – добавил Брансен, и все трое засмеялись.

Кадайль вдруг замолчала, пораженная внезапной мыслью, и внимательно посмотрела на мужа. Тот ответил ей непонимающим взором.

– Ты ведь не думаешь… – начала она.

– Иногда думаю.

– Да нет же! Я надеюсь, ты не думаешь, что ему можно появиться здесь, – продолжала жена. – Я имею в виду Разбойника. Пока мы в Делавале, ты должен носить маску Цапли.

– Какая уж тут маска, – вздохнул Брансен, доставая гематит из-под косынки и быстро пряча в карман.

Из линии Ки-Чи-Крии по телу тут же побежали волны боли и судорог.

– Я так-к-кой и есть.

Кадайль вздрогнула, услышав его прерывистую речь.

Брансен заметил это.

– Вижу, Цапля тебе отвратителен, – произнес он довольно гладко, чем немало удивил ее.

Указав взглядом на карман, Брансен дал понять, что держит там душевный камень в кулаке. Амулет теперь не касался лба в точке Чи, но продолжал действовать, хотя и слабее.

Кадайль нахмурилась, и молодой человек поспешил возобновить свои угловатые движения.

– Даже не пытайся ничего украсть в этом городе. С владыкой Делавалом такие шутки не пройдут, – прошептала она.

Брансен промолчал, не желая сознаваться, что именно о краже сейчас и думал.

В город их не пропустили. Ворота были открыты только для повозок и лошадей, принадлежащих городской знати или богатым купцам, платившим немалую мзду за право провести внутрь коня, осла или телегу. Однако стража была столь любезна, что указала путешественникам дорогу к ближайшей конюшне, заверив их в том, что хозяин – уважаемый человек.

По правде сказать, его репутация не слишком волновала наших героев. В повозке почти не было ценностей, не считая шелкового одеяния Брансена и небольшого свертка, который они собирались взять с собой. Ослик Дулли был старым другом, но бесполезной скотиной, а лошадей они все равно намеревались продать. Бедные животные уже намучились на разбитых дорогах.

Ениум, хозяин конюшни, оказался высок и тощ. Густой загар на его лице оттеняла черная щетина.

– Обеих надо подковать заново, – сообщил он, осмотрев кобыл. – Много прошли.

– Слишком много, – ответила Каллен.

– Везем его к монахам, – объяснила Кадайль, заметив взгляд, которым конюх окинул Брансена. – Это его на войне так ранили.

– Ничем они не помогут, – расхохотался Ениум и замахал руками. – Разве что золотишком заплатите, причем щедро.