Текст книги "Древнейший"

– До каких пор ты собирался скрывать от меня свою верность госпоже Гвидре? – наконец спросил старец напрямик.

– Не понимаю, о чем вы.

– Не держи меня за дурака, – рявкнул самхаист. – Кто, как не ты, был наставником Гвидры перед тем, как она стала якшаться с абелийцами?

– Но, господин, абелийцы пришли в Вангард давным-давно, еще до моего знакомства с леди Гвидрой. Владыка Гендрон приблизил их к себе незадолго до смерти. Гвидра тогда была еще девочкой.

– И никакие волшебные побрякушки не помогли этим шутам в рясах предотвратить его преждевременную кончину, – усмехнулся Бедден.

Дантанна содрогнулся. До него не раз доходили слухи, что «несчастный случай», отнявший у народа Вангарда обожаемого владыку Гендрона, был делом рук самхаистов.

– Тогда юная и впечатлительная девушка Гвидра взяла бразды правления Вангардом в свои руки, – продолжал старец.

– Да нет же, – возразил было Дантанна, но тут же замолк под гневным взглядом старца Беддена.

– Со смертью владыки ты стал ее советником, должен был ограждать Гвидру от абелийского влияния. В этом заключалась твоя миссия, если угодно. Скажи мне, Дантанна, справился ли ты?

– Это дело оказалось сложным. – Дантанна покачал головой.

– Оно окончилось успехом или провалом?

– Ни тем ни другим, старец. Госпожа Гвидра с самого начала старалась придерживаться золотой середины. Для нее я такое же доверенное лицо, как и…

– Монахи из Пеллинорской часовни?

– Да, но…

– В особенности один из них, – заметил Бедден.

Дантанна тяжело вздохнул – возразить было нечего. Действительно, леди Гвидра полюбила абелийского монаха, и орден блаженного Абеля, конечно же, палец о палец не ударил, чтобы помешать этой связи. Зачем, если она приносила явную выгоду?

Пеллинорская часовня располагалась на окраине столицы Вангарда, самого влиятельного города к северу от залива Короны. В подчинении у леди Гвидры находилась армия целой хонсейской провинции. Чем прочнее становились отношения между наследницей лорда Гендрона и ее возлюбленным, тем больше могущества обретали абелийцы во всем Вангарде. Дантанна не мог ничего с этим поделать и пришел к мысли, что самым правильным для него и для самхаистов будет отойти на вторые роли. Только так они смогли бы сохранить хоть какое-то влияние на вздорную и своенравную правительницу Вангарда.

Пришлось импровизировать, брать ответственность на себя, рисковать. Дантанна был уверен, что именно благодаря ему орден занимал надлежащее место при дворе. Но потом на Вангард обрушились орды наемников с севера – по приказу старца Беддена.

– Твое лицо как открытая книга, глупец! – произнес маг. – Так, значит, это правда.

– Да, госпожа Гвидра спит с абелийцем, – признался Дантанна.

– И ты допустил такое!

Монах не мог согласиться с обвинением.

– Именно. Их отношения развивались на твоих глазах, и ты их не пресек.

– У любви свои законы, старец. Разумеется, я пытался повлиять на Гвидру, но сердцу не прикажешь, и…

– Ты мог убить этого абелийца.

От таких слов у Дантанны перехватило дыхание.

– Неужели ты не понимал важности происходящего?

– Конечно, понимал, учитель.

– Тогда почему же ты до сих пор не сделал того, что велит долг? Почему порочная связь длится столько месяцев? И почему этот нечестивец все еще топчет землю?

– Ты предлагаешь мне убить человека?

– Разве ты не был обучен волшебному искусству отравления? Или думаешь, что тебя учили этому просто так, ради твоего удовольствия? – допытывался Бедден.

Монах беспомощно качал головой, подбородок его трясся.

– Неужто ты не в состоянии покончить с одним-единственным юнцом в рясе?

– Я не убийца, – прошептал Дантанна.

– Убийца! Ха! – фыркнул старец Бедден и, подойдя к краю ледника, посмотрел вниз, на туманную поверхность озера, от которой его отделяла тысяча с лишним футов. – Каким скверным словом ты называешь благородное деяние. Сколько жизней мог бы спасти жрец Дантанна, если бы собрался с духом и выполнил свой долг! Да понимаешь ли ты, болван, что, не соблазни абелийский еретик леди Гвидру, кровопролития можно было бы если не избежать вовсе, то уж точно уменьшить количество жертв?

– Мы могли и не развязывать войну, – отважился возразить Дантанна.

– Неужели? – гневно отозвался старец, оборачиваясь. – И преподнести на блюдечке абелийским отщепенцам души тысяч вангардцев?

– Мы не должны решать за них…

– Замолчи! – оборвал его старец Бедден и устремил взор на юг. – Ты провалил задание, от которого зависело столько жизней, упустил единственный шанс обойтись без многолетних распрей и убийств. Страдания, смерть, реки крови – все это на твоей совести, потому что тебе не хватило мужества нанести всего один удар.

– Ты не можешь говорить это всерьез, – выдавил Дантанна.

– Впрочем, мне следует поблагодарить тебя, – неумолимо продолжал Бедден, будто не слыша. – Древнейшие пожелали увидеть в моем вещем колодце сцены битвы в Пеллинорской часовне. Крики, плач – это было великолепно, право слово.

– Как ты можешь так говорить? – превозмогая страх, чуть слышно проговорил Дантанна.

– Мужчины, плачущие как младенцы! Женщины, осознавшие свою ересь и рыдающие в предчувствии, что поплатятся за грехи собственными детьми! Что может быть прекраснее торжества справедливости! – со смешком воскликнул старец Бедден. – А знаешь, каков самый главный трофей Пеллинора? – спросил он, резко обернувшись и дико глядя на онемевшего монаха. – Пленники! Сотни пленников, связанных друг с другом, в это самое время вереницей направляются сюда.

Дантанна поглядел на великанов, неторопливо забивавших очередной клин, на перекладину с ледниковыми троллями, на капельки их крови, покрывавшие лед. Только теперь он заметил еще одно сооружение, стоявшее рядом с перекладиной. Это была площадка, оборудованная лебедкой и длинной веревкой. Очевидно, именно таким способом планировалось отправлять будущих жертв в самую глубь ущелья, где их ждал священный белый червь. Самодовольная улыбка, с которой смотрел на монаха старец Бедден, когда тот вновь повернулся к нему, рассеяла последние сомнения.

– Пленники пойдут на съедение Д’но, а его неистовый жар ускорит Раскол. – Старец придумал высокопарное название предприятию, развернувшемуся на леднике. – Д’но будет рыть ходы во льдах, а мы – кормить его. Он станет сильнее, проворнее и вскоре доберется до скал, окружающих Колдрин. Тогда наши усилия объединятся с земной магией Древнейших. – Бедден помолчал и ободряюще взглянул на Дантанну. – Пожалуй, я позволю тебе преподнести Д’но несколько блюд, – добавил он и снова отвернулся, чтобы скрыть от перепуганного собеседника издевательскую усмешку.

– Преподнести? – заикаясь, переспросил Дантанна. – Ты убьешь их, пустишь на корм ради осуществления собственных честолюбивых планов?

– Убийство!.. – Старец Бедден стоял спиной к монаху и снисходительно посмеивался. – Не злоупотребляй такими словами. Эти люди сами подписали себе смертный приговор, когда примкнули к еретикам, и нашим – твоим! – долгом будет наказать их по заслугам. Быть может, стоит научить тебя ловчее обращаться с ножом, который ты получил в награду? Тогда в будущем, когда придет время применить его по назначению во имя наших святынь, ты больше нас не подведешь.

Говоря это, старец Бедден призвал на помощь магию, чтобы заострить все свои чувства, и прекрасно слышал, как Дантанна подкрался к нему сзади. Когда же молодой жрец с криком толкнул его, Бедден не сопротивлялся. Он раскинул руки в стороны, сорвался с края ледника и стремительно полетел навстречу туману.

У Дантанны перехватило дыхание, из груди вырвался возглас раскаяния. Он обрек на верную гибель великого учителя, одного из Древнейших самхаистской религии.

Восклицания достигли слуха Беддена. Жалкое отчаяние молодого простофили безмерно забавляло его. Широко улыбаясь, маг закрыл глаза и отдался во власть ветра, ласкавшего его тело и с шумом трепавшего одежды. Ощущение полной свободы от телесных оков придавало ему огромную магическую силу.

Обхватив голову руками и задыхаясь от рыданий, Дантанна отступил от края и потому не сразу заметил превращение, произошедшее со старцем Бедденом. Маг принял свой древнейший облик. Его руки обратились в перепончатые крылья, глаза стали желтыми, а зрачок – вертикальным, лицо вытянулось в длинную клыкастую морду, голову увенчали шипообразные рога.

Пронзительный крик дракона вселил ужас в души всех, кто находился на леднике. Даже один из полумертвых троллей в смятении открыл глаза. Дантанне стало нечем дышать, когда он увидел, как вынырнувший из тумана крылатый монстр молниеносно взлетел на теплых восходящих потоках, поднимавшихся с волшебного озера Митранидун. Монах бросился наутек, однако ноги не слушались. Он поскользнулся, пытался встать, но леденящий душу звук сковал его члены. Секунды обратились в минуты, каждый шаг давался с огромным трудом, но был тщетным, ибо Дантанна лишь беспомощно скользил по льду.

Вдруг он почувствовал сильнейший удар в спину и рухнул бы ничком, если бы огромная когтистая лапа крепко не схватила его. Монах кричал и извивался, увлекаемый все выше. Ярдах в трех от земли когти вдруг разжались, и он упал, больно ударившись о лед.

Не прошло и секунды, как дракон вновь подхватил несчастного и на сей раз швырнул его с еще большей высоты. Дантанна взвыл. Нога под ним подвернулась, сухожилия лопнули, кости сломались. Он попытался сесть, чтобы рассмотреть рану, но опять был схвачен чудовищем.

Снова падение, страшный хруст. Крик застрял в горле. Дантанна пытался ползти, но раздробленные конечности ему не подчинялись. Не в состоянии понять, что происходит, он лишь неуклюже дергался. Его воспаленный мозг ожидал новой атаки, но ее не последовало, и монах окунулся в холодное и мрачное забытье.

Через некоторое время внезапная острая боль в искалеченном теле привела Дантанну в сознание. Он обнаружил себя подвешенным за щиколотки на той самой веревке, которую заметил на новой площадке, возведенной над расщелиной. Руки монаха были надежно связаны за спиной.

– Ты провалился, – донеслось до него как будто издалека.

Дантанна повернул голову и увидел старца Беддена, стоявшего на краю площадки всего в полутора футах над ним. В ногах у мага лежал мешок, из которого вывалилось несколько ушей троллей.

– Очень жаль. Я думал, что воспитал тебя, надеялся, что мне удалось вложить в тебя твердость и разум, – произнес старец и подал сигнал кому-то позади себя.

Веревка медленно опускалась в ущелье. Монах заметался, корчась от боли и отчаянно моля о пощаде, но равнодушный взгляд старца Беддена не оставлял надежды. Даже нестерпимая боль в изломанных ногах не могла пробиться в душе Дантанны сквозь стену кромешного ужаса. Он выкрикивал слова раскаяния, но старый и жестокий самхаист затянул древнюю песню в честь великого Д’но, белого бога-червя.

Дантанна постарался успокоиться, слегка изогнулся и рассмотрел веревку, которая стягивала его щиколотки. Руки были связаны ею же. Тогда он попытался дотянуться до узла. Уж лучше разбиться насмерть, чем пойти на корм червю!

Но палач был не новичок, и Дантанне никак не удавалось подобраться к веревке или высвободить руки. В тускнеющем свете было видно, что ущелье буквально испещрено бесчисленными ходами. Лед сверкал влажным блеском. Расплавленный огромным гельминтом, но покрытый кровью троллей, он не мог полностью растаять. Сеть туннелей. Царство Д’но.

Откуда-то из морозных глубин, с севера, раздался гортанный рокот, рык гигантского чудовища. Дантанна почувствовал прикосновение мокрого льда. Совсем рядом журчала струйка воды. Он неистово заголосил, силясь выдернуть руки из пут – чудом это удалось. Превозмогая боль, пронизывавшую все его существо, монах перевернулся и сел.

– Ползи, ну же, – лихорадочно повторял он, отчаянно пытаясь развязать узел на лодыжках, но руки онемели от холода, и веревка постоянно выскальзывала из пальцев.

Дантанна выругался и еще неистовее принялся за работу. Рокот послышался совсем рядом. Прямо из-за спины.

Сердце монаха упало. Звук перешел в шипение, стало очень жарко. Дантанна обернулся навстречу своей гибели в тот самый момент, когда Д’но набросился на него.

Старец Бедден со своей площадки не мог видеть зловещего пиршества. Слышались лишь крики, ужасные, ласкавшие слух. Затем веревка дернулась пару раз, и все стихло.

Маг подал знак стоявшим позади троллям. Те принялись вращать лебедку с рвением существ, рискующих оказаться на месте бедного Дантанны, если навлекут на себя гнев могущественного хозяина. Когда веревка оказалась целиком на поверхности, старец хмыкнул при виде остатка голени, все еще болтавшегося на ее конце. Кожа обуглилась от дыхания Д’но.

С невозмутимым видом Бедден отвязал конечность и швырнул ее обратно в ущелье. Следом отправились и уши троллей, которые самхаист, морщась от мысли о предательстве Дантанны, смахнул ногой.

– Приятного аппетита, Древнейший, – произнес он.

Глава третья. Камни, кругом одни камни

– Камни, камни!.. Да сколько же их здесь! – бурчал атлетического вида юноша, стоя посреди канавы, где в бурой грязи то и дело попадались серые булыжники, и вытирая со лба капли пота.

Парень был высок, шесть с половиной футов, за годы странствий изрядно потерял в весе, но никак нельзя было назвать его худым и тем более – тощим. Мускулистое тело выглядело стройным и подтянутым. Копна светлых волос говорила о его вангардском происхождении, а всклокоченная бородка вызывала неодобрение старшей братии, но, коль скоро никто не располагал бритвой, запрет на ношение бород пришлось отменить. В канаве осталось не так много камней. Большая часть уже была поднята на поверхность и укатилась вниз по склону к подножию стены, которую чинили монахи.

Белокурый атлет подхватил очередной валун, водрузил его на плечо и хотел перебросить через край ямы, но не рассчитал, и глыба покатилась обратно. В два прыжка юноша догнал ее и подставил ногу прежде, чем камень успел набрать ускорение.

– Передохни, брат Кормик, – посоветовал ему напарник, монах средних лет с большой лысиной. – День такой жаркий.

Кормик глубоко вздохнул и, подобрав полы плотного шерстяного одеяния, снял его через голову. Теперь единственную одежду юноши составляла просторная набедренная повязка.

– Брат Кормик! – с укоризной воскликнул Джавно.

Так звали второго монаха.

– Чертовы камни! – возмутился молодой человек, сверкая зелеными глазами и не выказывая никакого желания облачиться вновь. – С тех пор как оказались на этом проклятом острове, мы только и делаем, что таскаем их.

– Проклятом? – Джавно покачал головой с выражением глубокого разочарования. – Разве ты забыл, брат, что мы посланы на север, в морозный Альпинадор, чтобы заложить церковь во славу блаженного Абеля? Ты это называешь проклятием? – Он указал рукой влево, где за перевалом виднелась небольшая каменная часовня.

Монахи возвели ее на самом высоком месте острова. Квадратное строение было небольшим, от силы десять ярдов в ширину, но на фоне пейзажа оно смотрелось достойно.

Кормик подбоченился и рассмеялся, ибо напарник был прав. Три с лишним года назад, покидая Пеллинорскую часовню в Вангарде, они были полны надежд и великих помыслов. Им предстояло отправиться в суровый скалистый Альпинадор, нести слово блаженного Абеля варварам-язычникам, обитавшим здесь. Сколько душ они собирались спасти магией самоцветов, истиной и красотой своего послания!

Но их встретили гневной бранью. В каждом слове чужеземцев гордые и сильные северяне слышали оскорбление. Скорее выживая, чем проповедуя, несколько монахов со слугами много недель плутали по морозному безмолвию, пока вконец не заблудились. Вскоре они наверняка умерли бы от голода и холода, если бы не вышли сюда, на просторное, вечно укрытое теплым паром озеро с россыпью разновеликих островов. Отец де Гильб, предводитель экспедиции, провозгласил это чудом и решил, что именно здесь им суждено выполнить миссию и возвести храм.

«Именно здесь, – размышлял Кормик. – На голой скале посреди воды».

– Ох уж эти мне камни, – проворчал он и вновь наклонился за валуном, чтобы на сей раз перебросить его через край канавы.

– Озеро просто кишит рыбой. А какая вода! Ты ее пробовал? – спросил Джавно томным голосом. – Тебе следовало бы благодарить эти теплые источники, брат, за то, что они спасли нас от альпинадорской зимы.

– Наша миссия не только в том, чтобы не умереть здесь.

Джавно пустился в разглагольствования о том, что есть долг абелийского монаха, о неизбежных жертвах и о будущей награде, которая ожидает их после того, как они сбросят оковы земного существования. Он пересыпал речь пространными цитатами из книг, но Кормик не вслушивался. У него была собственная молитва от отчаяния, неожиданная, но верная отдушина. С ее помощью он надеялся понять что-то самое важное на этом запутанном пути под названием жизнь.

Она выпорхнула из лодки с той же грацией, с какой та мягко причалила. Каждое движение плавностью напоминало волны, ласкающие берег. В ту ночь Шейла, по-альпинадорски – луна, была полной, и в этом загадочном свете силуэт Милкейлы казался призрачным. На ней почти не было облачения. Все на Митранидуне одевались так, кроме монахов, носивших тяжелые шерстяные робы.

Кормику стало неловко в его платье, которое совершенно не соответствовало мягкой, теплой, слегка туманной погоде.

Милкейла шла ему навстречу. Ее рука коснулась бедра, и короткая юбка соскользнула вниз. Не останавливаясь, девушка сняла через голову лиф. Без тени стыда или смущения она предстала перед ним прекрасная и нагая, облаченная лишь в ожерелье из ракушек, когтей и зубов и такие же браслеты на руке и ноге. Большое перо было вплетено в ее волосы.

В эту ночь Кормик впервые увидел ее обнаженной, но подлинно близка Милкейла стала ему еще раньше, на встрече между шаманами племени Ян Оссум и несколькими братьями с острова Часовни. Именно тогда он понял, что нашел свою вторую половину, родственную душу, оправдание своему существованию, столь же открытое сердце. Она тоже поняла это. Жалкой игрой показалось ему тогда то, как подтрунивали, как рисовались друг перед другом шаманы и монахи. Стараясь доказать собственную правоту, те и другие всего лишь жонглировали удобными аргументами. Ни один из них не произвел впечатления на Кормика или Милкейлу. И только то, что они прочли в глазах друг друга, было истинно.

Теперь она направлялась к нему без тени смущения и неуверенности. Все то, что открылось ему с тех пор, как она вышла из лодки, бледнело в сравнении с тем, что он уже знал о ней. Он смотрел ей в глаза и видел в них стремление и доверие, зародившееся между ними.

Он возился со своим платьем. Ему хотелось бы двигаться столь же изящно, как Милкейла, но желание, внезапно захлестнувшее его, не позволяло мешкать. Они упали на песчаную отмель и в полном молчании предались любви под луной и звездами.

Оба чувствовали, что две их религии, соединившись, смогут открыть что-то более важное, чем каждая в отдельности, какую-то совершенную истину. Физическое слияние казалось им самой прекрасной формой этого соединения.

– Ты согласен, брат? – громко спросил Джавно.

Кормик сообразил, что вопрос звучит уже не в первый раз, и глупо уставился на старшего собрата.

– Да восторжествует блаженный Абель, когда племена этого озера вкусят нашей любви, – провозгласил Джавно.

– Их традициям сотни лет, – заметил Кормик.

– Терпение, – возразил Джавно.

Ответ был весьма предсказуемым. Кормик слышал его не раз, но то, как внезапно оборвался голос собеседника, заставило юношу взглянуть на него. Джавно напряженно смотрел в сторону пляжа.

Проследив за его взглядом, Кормик увидел поври – косолапых, криворуких, бочкообразных гномов. Их широкий плот был уже почти у самого берега. Карлики соскочили в воду и бросились в атаку, размахивая оружием.

Кормик обернулся, в несколько прыжков оказался у береговой линии, подскочил и с налету врезался в двух гномов прежде, чем они успели выйти из воды. Один повалился, другой зашатался, но устоял. Тогда Кормик быстро присел и с разворота ударил его ногой по подбородку, не дожидаясь, пока тот полностью оправится от внезапной атаки. Его темно-красный берет, знак отличия поври, которых звали еще кровавыми колпаками, отлетел в сторону, когда карлик рухнул в воду.

– Назад, пока они тебя не утопили! – вскричал Джавно, выбрасывая вперед руку, сжимавшую графит, молниеносный камень, и высвобождая его энергию.

Ярко-голубая вспышка с шипением ударила в плот, разбросала гномов в разные стороны и погасла в воде, неприятно ужалив ноги Кормику.

За спиной Джавно еще двое монахов, скрываясь за каменной грядой, выкрикивали предостережения.

Кормик изо всех сил пошлепал по мелководью к скалистому берегу, умудряясь на ходу уворачиваться от дубинок и отражать нескончаемый град ударов. Однако пара выпадов достигла цели. Из воды он выбрался с багровым рубцом на руке и кровоподтеком, от которого начал заплывать правый глаз.

– Сюда! – крикнул Джавно двум своим собратьям и Кормику, которого гномы почти настигли.

Тот подбежал, схватил первый попавшийся булыжник, резко развернулся и швырнул его в ближайшего преследователя. Камень угодил карлику точно в грудь, на миг сбив ему дыхание. Но уже в следующий момент разъяренный крепыш забыл об ударе и рванул вперед, дико размахивая дубиной.

Кормик не собирался отступать. Он бросился навстречу гному и подставился под очередной удар. На секунду стало нечем дышать, но он переборол себя, улучил момент и вырвал оружие из рук изумленного карлика. Треснув его со всего маху по голове, юноша раскрутил дубину и метнул ее в следующего противника.

Рыжебородый гном попытался закрыться рукой, но не рассчитал. Дубинка врезалась ему прямо в нос, голова поври откинулась назад под действием сокрушительного удара.

– Ах ты, собака! – выругался поври, вытирая кровь с разбитой переносицы, ухмыльнулся и со злобным рычанием бросился в атаку, но вдруг растерянно остановился и рухнул на одно колено.

У Кормика не было времени ни на то, чтобы осознать, как ему повезло, ни на то, чтобы порадоваться удачному броску. Подобный выпад мог лишь на время сокрушить поври, будто сделанных из куска скалы. Поэтому, едва швырнув дубинку, он тут же обрушил новый удар на голову очередному противнику.

Гном мертвой хваткой повис на Кормике и стал раскачивать его из стороны в сторону, пытаясь повалить наземь. Тот изо всех сил старался удержаться на ногах, осыпая ударами карлика. Из ран Кормика хлынула кровь, ему казалось, будто он бьется с камнем, а не с живым существом.

Монах не сдавался, но поври увлекал его все дальше от Джавно и собратьев к полудюжине своих товарищей, готовых напасть в любой момент. В землю вонзилась еще одна молния. Вожак гномов задергался в неистовой пляске, хлопая руками и клацая челюстью. Густая рыжая шевелюра и борода встали торчком. Он извивался и подскакивал, пытаясь сделать шаг, но в конце концов повалился на землю.

Остальные пять поври двинулись дальше, не обращая внимания на летевшие в них камни. Завязалась настоящая драка.

Кормик продолжал отчаянно работать ногами и обрушивать на гнома тумак за тумаком, но упрямый противник ухитрился развернуться, подставить лицо прямо под атакующий кулак и впиться в него своими квадратными зубами.

Молодой человек вырвал руку, одновременно высвобождаясь из цепких объятий карлика. Он отскочил назад и встретил своего преследователя сперва мощной атакой слева, отчего голова свернулась набок, затем довершил дело сокрушительным ударом правой руки.

– Ну, держись! Сейчас я обдеру кожу с твоего смазливого лица! – пригрозил поври и снова бросился в наступление, однако был встречен серией из трех жалящих ударов.

Кормик отступил еще немного. Расстояние было его очевидным преимуществом. Он смотрел на своего противника, похожего на ходячий кусок скалы, и понимал, что других преимуществ у него нет.

Джавно отчаянно отбивался самодельной деревянной булавой. Ему даже удалось нанести гному мощный удар, но тот продолжал неумолимо теснить его. Как бы пригодилась сейчас монаху та булава, с которой он покинул Пеллинорскую часовню. Это было прекрасно сбалансированное, идеальное по весу зубчатое оружие. Но увы! Ее, как и все прочие металлические предметы, уничтожила коррозия.

От очередного удара, поразившего поври в плечо, наконечник булавы разлетелся вдребезги. Джавно съежился и закрылся свободной рукой как раз вовремя, чтобы блокировать неминуемую контратаку. Когда вражеская дубинка пронеслась мимо, монах крепко вцепился гному в руки.

Большая ошибка!

Джавно понял это сразу же, как только со всего маху врезался в своего противника, который даже не качнулся. Теперь преимущество человека перед поври – длина рук – было потеряно. Гном проворно высвободился, схватил абелийца за талию и повис на нем, увлекая за собой. Оба покатились по земле.

К ним подскочил еще один карлик и принялся колотить Джавно увесистой палкой. Монах извивался от боли, тело под тяжелой коричневой рясой покрылось рубцами. Наконец ему удалось повернуться так, чтобы видеть обоих своих собратьев, которые отчаянно и храбро отбивались сразу от трех гномов, отвешивая удар за ударом. В какой-то момент поври ослабил хватку, Джавно вскочил на ноги и побежал к ним. Расчет оказался верен. Монаху удалось отвлечь на себя одного из троих карликов. Тот запустил в него топориком, заставляя отпрыгнуть назад, в направлении двух преследователей.

Джавно все еще сжимал в кулаке графит и сосредоточился на нем. Несмотря на побои и оплеухи, он не потерял концентрации и направил всю свою энергию сквозь камень. В тот же миг змееподобные молнии вспыхнули вокруг абелийца и ударили во всех направлениях.

Поври разметало по сторонам, и Джавно поспешил к друзьям. Он бросил на Кормика взгляд, полный искреннего, почти отеческого беспокойства, но тут же напомнил себе, что именно звание лучшего бойца Пеллинорской часовни позволило юноше участвовать в альпинадорской экспедиции.

«Он справится», – сказал себе Джавно и помолился.

– Ах ты!.. – выругался гном, ухмыляясь и отплевываясь. – От твоей кровушки мой берет станет еще краше!

Он замахнулся дубинкой и с ревом бросился на Кормика. Тот опередил его движение, присел и выбросил вперед ногу, чтобы в следующий момент подсечь карлика, резко ударив сзади по коленям. Поври зашатался и чуть не упал на спину.

Вскоре он понял, что это оказалось всего лишь уловкой. Кормик перекувырнулся назад, развернулся, обхватил беднягу ногами наподобие ножниц и стал раскачивать. Гном пытался устоять, но сопротивляться распростертому на земле человеку было бесполезно, и он рухнул, выронив дубинку и едва успев подставить руку, чтобы не удариться лицом о камни.

Перекатившись со спины, Кормик одним рывком вскочил и уже собирался втоптать голову поверженного карлика в камни. Он даже занес ногу над ошеломленным врагом, но засомневался.

Сзади послышался всплеск. Юноша обернулся и увидел, как тот самый гном, которого он повалил первым, в ярости выбегает из воды. Через мгновение Кормик понял, что это была не ярость, а ужас, ибо следом за поври появилось еще одно существо.

Его гладкая, голубоватая, почти прозрачная кожа мерцала в блеклом, туманном свете, взгляд черных глаз словно впивался в жертву из-под выступающих надбровных дуг. Кормик сразу же догадался, что это ледниковый тролль. Узнал его и карлик, судя по ужасу, написанному на лице!

Ростом с гномов, но гораздо легче последних, ледниковые тролли были настоящим проклятием всех островитян. Их обманчиво тонкие конечности таили в себе недюжинную силу, а зубы ранили подобно маленьким кинжалам. Там, где появлялся один тролль, неизбежно оказывались и другие. Вот и теперь Кормик убедился в этом, завидев множество длинных ушей, которые торчали тут и там по всему каменистому пляжу.

Гном, лежавший рядом с Кормиком, схватил его за лодыжку и с силой потянул вниз. Монах не сопротивлялся. Он позволил повалить себя на землю, сделал кувырок назад и снова встал на ноги.

– Тролли! Тролли! – закричал юноша и рванул к берегу. – Живее! – подгонял он карлика, бежавшего навстречу.

Тот, едва ступив на берег, вдруг откинул голову назад и, казалось, действительно заторопился. Но в следующий момент, когда он качнулся вперед, замер, затем рухнул на колени и шумно выдохнул, Кормик понял, в чем дело.

– Бикельбрин, друг! – возопил поври, лежавший у ног юноши, и вскочил.

Прервав сражение, его сородичи обернулись на крик. Стало ясно, что перед этой бедой гном и человек равны. Десятку карликов предстояло дать отпор более чем дюжине троллей, вооруженных копьями, на концах которых крепились острые зазубренные раковины. Это оружие было пострашнее, чем относительно безвредные палки, которыми островитяне имели обыкновение дубасить друг друга по голове.

Два тролля приближались к Бикельбрину с одной стороны, Кормик – с другой. Перескакивая через камни, полный решимости, он слышал, как брат Джавно велел всем бежать в монастырь, понял, что трое его товарищей туда и направляются, но не мог бросить раненого поври.

Видя, что ледниковые тролли потянулись к своим копьям, Кормик сделал последний рывок. Он присел, пружиной подпрыгнул в воздух, перелетел через гнома и обрушился на тварей прежде, чем они успели достать оружие. Один отпустил древко, пытаясь защититься руками, другой оказался более упорным и уже с отвратительным плаксивым воплем занес копье. Именно на него пришлась основная сила удара, хотя повалились оба.

Приземлился Кормик неудачно, чуть не налетев лбом на камень, но вовремя подставил руку. Волна головокружения захлестнула его, однако нельзя было оставаться в окружении этих гадких существ, которые цеплялись и кусались. Юноша откатился в сторону, но один тролль успел вонзить зубы в его голое предплечье.

Кормик немедленно отдернул руку и, почувствовав, что дурнота отступает, со всей силы врезал твари по уродливой морде.

Второй тролль оказался не менее проворным, чем монах, и уже метил копьем ему в живот.

Кормик увернулся и выбил у врага оружие. Он перешел в атаку, но, повинуясь инстинкту, вдруг развернулся, отскочил назад и чудом избежал копья, посланного еще одним троллем.

Теперь юноша был один против тройки врагов и видел, как приближается четвертый. Вдруг слева донесся пронзительный крик. Один из троллей, словно споткнувшись, упал, сраженный ударом дубинки по голове. За ним показался разъяренный поври, стремглав бежавший к месту схватки с пустыми руками. Это он швырнул свою дубинку в тролля. Гном звал Бикельбрина, но пронесся мимо своего раненого друга, набросился на второго тролля и, подмяв его под себя, принялся осыпать пинками.

Кормик ударом ноги переломил шею поверженному троллю, и тот перестал корчиться. Эти твари, которые сами не пощадят никого, могли не рассчитывать на жалость в нынешнем сражении. Поври оставили в покое абелийских братьев и уже спускались с холма к берегу. Кормик с облегчением увидел, что Джавно опять вскинул руку.