Текст книги "Хронолиты"

– Я не исчезну из ее жизни. Мы сможем ездить друг к другу в гости.

– Приезжать в гости – это не значит заниматься воспитанием, Скотт. Гости… Это дядя может приезжать в гости. Ну, я не знаю. Может, это и к лучшему. Они с Уитом очень хорошо ладят.

– Даже если меня не будет в городе, я все еще ее отец.

– Ровно настолько, насколько ты всегда им был.

– Ты злишься.

– Нет. Даже интересно, с чего бы мне?

Затем вернулся Уит, мы еще немного поболтали, но ветер усиливался, снег свирепо бил в окна, и Дженис забеспокоилась о том, что творится на улице. Поэтому я попрощался с Уитом и Дженис и дожидался Кейт у дверей, чтобы, как обычно, обнять ее перед уходом. Она вошла в холл, но остановилась в нескольких шагах от меня. Ее глаза сверкали, а нижняя губа дрожала.

– Кейти, птичка, – сказал я.

– Пожалуйста, не называй меня так. Я не ребенок.

Тут я догадался.

– Ты все слышала.

Ослабленный слух не мешал ей подслушивать. Пожалуй, она стала даже еще более скрытной и любопытной.

– Ну, – ответила она, – это не важно. Ты уезжаешь. Все нормально.

Можно было много чего сказать, но меня хватило только на это:

– Нельзя подслушивать чужие разговоры, Кейтлин.

– Не указывай мне, что делать, – бросила она, развернулась и убежала в свою комнату.

Глава пятая

Дженис позвонила накануне моего отъезда на собеседование к Сью Чопра в Балтимор. Я удивился, услышав ее голос, она редко общалась со мной вне оговоренного графика.

– У нас ничего не случилось, – сразу сказала Дженис. – Я просто хотела… ну, знаешь, пожелать тебе удачи.

Удачи, которая будет держать меня подальше? Но это было мелочно, и я просто ответил:

– Спасибо.

– Серьезно. Я думала об этом. И хотела, чтобы ты знал: да, Кейтлин тяжело все это принять. Но она справится. Если бы ей было все равно, она бы так не расстроилась.

– Что ж, спасибо за такие слова.

– Это еще не все, – она помедлила. – Скотт, мы ведь облажались, да? Тогда, в Таиланде. Все было так непонятно. Так странно.

– Я уже просил прощения за это.

– Я звоню не ради извинений. Ты вообще слышишь, что я говорю? Может, в этом есть и моя вина.

– Давай не будем играть в кто-больше-виноват, Дженис. Но я признателен тебе за этот разговор.

Пока мы говорили, я все время осматривал свою квартиру. Она казалась опустевшей. Окна за старыми жалюзи белели ото льда.

– Хочу сказать, что я понимаю, как ты стараешься. Не ради меня. Я – пройденный этап, правда? Но ради Кейтлин.

Я промолчал.

– Все те годы, что ты работал в «Кэмпион-Миллер»… Знаешь, когда ты вернулся из Таиланда, я очень переживала. Не знала, не собираешься ли ты объявиться у меня, не станешь ли преследовать, нужно ли Кейтлин даже видеться с тобой. Но должна признать, все, что должен делать отец после развода, у тебя прекрасно получалось. Ты так помогал Кейт справляться с ее проблемой, словно нес ее через минное поле, принимая все удары на себя.

Уже много лет у нас не было таких доверительных разговоров, и я не очень понимал, как на это реагировать.

Она продолжала:

– Казалось, ты что-то самому себе доказывал, доказывал, что можешь достойно вести себя, брать на себя ответственность.

– Не доказывал, – поправил я. – А делал.

– Делал, но и наказывал себя. Обвинял себя. А это и есть ответственность. Но в какой-то момент, Скотт, самонаказание становится проблемой. Только монахи постоянно себя терзают.

– Я не монах, Дженис.

– Вот и не веди себя, как монах. Если работа тебе нравится, соглашайся. Соглашайся, Скотт. Кейт не перестанет любить тебя только потому, что вы не сможете видеться каждую неделю. Сейчас она расстроена, но потом она все поймет.

А еще Дженис говорила долго. До сих пор это была лучшая попытка Дженис забыть прежние обиды, оценить, как сильно я себя виню за ту катастрофу, которая произошла в нашей жизни.

И это было прекрасно. Это было великодушно. Но я расслышал в ее речи хлопок закрывшейся двери. Дженис разрешала мне отправиться на поски лучшей жизни, поскольку любой намек на то, что мы сумеем восстановить прежние отношения, стал совершенно неуместным.

Что ж, мы оба это понимали. Но то, с чем согласен умом, не всегда принимает сердце.

– Мне пора прощаться, Скотти, – ее голос слегка дрогнул.

– Хорошо, Дженис. Передавай Уиту мои наилучшие пожелания.

– Позвони, когда найдешь работу.

– Ладно.

– Кейт нужно, чтобы вы общались, что бы она себе ни думала. Такое время, знаешь ли, мир стал таким… каким стал.

– Я понимаю.

– И будь осторожен по пути в аэропорт. Дороги скользкие после снегопада.

Я приземлился в Балтиморе, ожидая, что за мной пришлют водителя с моим именем на табличке, но меня встретила сама Суламифь Чопра.

Даже после стольких лет ее невозможно было ни с кем перепутать. Она была выше всех в толпе. И голова у нее была необычной – она напоминала нескладный арахис, увенчанный черной бахромой. Она носила огромные, как воздушный шар, безразмерные штаны цвета хаки и блузку, которая, возможно, когда-то была белой, но, видимо, выдержала немало сражений с линяющими вещами в прачечной. Она словно только что вышла из комиссионного магазина Армии спасения, и я даже задавался вопросом, была ли она вообще в состоянии предложить кому-то работу… Но потом я подумал об исследованиях и науке.

Она усмехнулась. Я тоже слегка улыбнулся. Протянул ей руку, но Сью ее проигнорировала. Она сгребла меня в охапку и по-медвежьи обняла, отпустив за долю секунды до того, как затрещали ребра.

– Тот же старина Скотти, – сказала она.

– Та же старушка Сью, – не остался я в долгу.

– У меня тут машина. Ты уже обедал?

– Я еще не завтракал.

– Тогда угощаю.

Две недели назад ее звонок вырвал меня из смутного дневного сна. И первые ее слова были: «Скотти? Слышала, ты потерял работу».

Заметьте, эта была женщина, с которой мы не разговаривали с той случайной встречи в Миннеаполисе. Женщина, которая ни разу мне не перезвонила. Несколько секунд растерянности – и ко мне вернулся дар речи.

– Прости, что до сих пор не связалась с тобой, – продолжала она. – На то были причины. Но я следила за тобой.

– Вы следили за мной?

– Это долгая история.

Я ожидал, что она расскажет. Но вместо этого Сью какое-то время вспоминала Корнеллский и перечисляла главные вехи своей карьеры – ее исследования Хронолитов чрезвычайно меня заинтересовали. И увели разговор в сторону, на что, уверен, Сью и рассчитывала.

Едва ли я был способен следовать за всеми научными подробностями, которыми изобиловал ее рассказ: пространства Калаби-Яу, нечто, названое ею «тау-турбулентность».

Наконец я спросил ее:

– Да, я потерял работу, а как вы об этом узнали?

– Ну, именно поэтому я и звоню. Я тоже несу за это ответственность.

Мне вспомнились слова Арни Кандерсона о «врагах в руководстве». И то, что Аннали рассказывала о «людях в костюмах».

Я произнес:

– Что бы вы ни собирались сказать, говорите.

– Хорошо, но наберись терпения. Надеюсь, тебе никуда не нужно отлучиться? Природа не гонит в туалет?

– Я буду держать вас в курсе.

– Хорошо. Что ж. С чего начать? Ты когда-нибудь замечал, Скотти, как трудно разобраться в причинах и следствиях? Все так запутано.

Сью опубликовала ряд статей на тему необычных форм материи и преобразований Калаби-Яу («Безбарионная материя, и как развязать узлы в последовательности») к тому времени, как в Чумпхоне появился первый Хронолит. Многие из ее работ касались вопросов темпоральной симметрии – идея, которою она, казалось, решила объяснять мне до тех пор, пока я ее не прерву. После Чумпхона, когда Конгресс начал серьезно относиться к потенциальной угрозе, ее пригласили подключиться к исследованиям Хронолитов, которые спонсировались несколькими секретными агентствами и финансировались из федерального бюджета. Работа, сказали ей, будет внештатной, касающейся фундаментальных исследований; она подразумевает сотрудничество с Корнеллским университетом и многими авторитетными коллегами, и эффектно украсит ее curriculum vitae[12]12
  Описание жизни и профессиональных навыков, содержит подробную информацию о кандидате и может занимать с десяток страниц формата A4.


[Закрыть].

– Как в Лос-Аламосе, понимаешь, – описала она, – но поспокойнее.

– Поспокойнее?

– По крайней мере, на первых порах. В общем, я согласилась. Прошла пара месяцев, когда я наткнулась на твое имя. Тогда все еще было достаточно открыто. Я видела все их дерьмовые секреты. У них имелся полный список очевидцев, людей, которых допрашивали в Таиланде…

– А-а…

– И, конечно, там было и твое имя. Мы подумывали привлечь кого-то из этих людей, кого смогли бы найти, взять анализ крови и так далее, но решили, что не стоит, – слишком много работы, слишком похоже на агрессию, и скорее всего не даст заметных результатов. Плюс проблемы с их гражданскими правами. Но я помнила, что видела в списке твое имя. Я знала, что это точно ты, так как у них была практически вся твоя биография, включая Корнеллский и гипертекстовые ссылки на меня.

И снова я подумал о Хитче Пэйли. Его имя тоже там было. Возможно, они с тех пор повнимательнее присмотрелись к его деловой активности. Может, Хитч уже в тюрьме. Может, поэтому в тот день у почтовой конторы Изи не было слежки, а о Пэйли я с тех пор не слышал ни звука.

Но, конечно, ничего этого я Сью не сказал.

Она продолжала:

– Ну, я мысленно поставила галочку и отложила в сторону, по крайней мере до недавнего времени. Ты должен понимать, Скотти, что углубление этого кризиса превратило почти всех в параноиков. Может, оно и правильно. Тем более после Ичана – тогда все просто с ума посходили. Знаешь, сколько людей погибло только из-за наводнения? Не говоря уже о том, что с начала века это был первый ядерный взрыв, произведенный во время чего-то-вроде-войны.

Она могла бы мне и не рассказывать. Я следил за ситуацией. Я даже не удивился, насколько глубоко АНБ, ЦРУ или ФБР вовлечены в исследования Сью. Хронолиты стали, по сути, проблемой национальной безопасности. Всем приходил в голову – хоть об этом и редко говорили – только один образ: Хронолиты на американской земле. Куан, нависающий над Хьюстоном, Нью-Йорком или Вашингтоном.

– Так что, когда я снова увидела твое имя… ну, это был уже другой список. ФБР опять разыскивало свидетелей. Я имею в виду, они, вроде как, приглядывали за тобой вполглаза. Не то чтобы следили, но если бы ты уехал из страны или что-то в этом роде, это отметили бы и занесли в твое досье.

– Боже, Сью!

– Но все это было безвредное рукоблудие. До недавнего времени. Твоя работа в «Кэмпион-Миллер» попала в их поле зрения.

– Я пишу софт для бизнеса. Не понимаю…

– Не скромничай, Скотти. У тебя было несколько довольно щекотливых разработок, касающихся маркетинговой эвристики и совокупного ожидания. Я просмотрела твой код…

– Вы видели исходный код «Кэмпион-Миллер»?

– «Кэмпион-Миллер» предпочел поделиться им с властями.

У меня начала складываться общая картина. Визиты и расспросы ФБР могли запросто встревожить руководство, особенно если под пристальным вниманием оказался исходный код. И это объясняло как странную несговорчивость Арни Кандерсона, так и атмосферу «не спрашивай – не говори», которая окружала мое увольнение.

– Вы хотите сказать, что это вы заставили их меня уволить?

– Никто такой цели не ставил. Хотя случилось все очень кстати.

«Кстати» – последнее слово, которое я бы использовал.

– Смотри, Скотти, как все срослось. Ты находился на месте прибытия первого Хронолита, что оставило след во всей твоей жизни. Теперь, спустя пять лет, оказалось, что ты разрабатываешь алгоритмы, которые имеют самое прямое отношение к исследованиям, которыми мы здесь занимаемся.

– Неужели?

– Поверь мне. Это украсило твое досье. Я замолвила словечко, чтобы они не висели у тебя на хвосте, но не буду скрывать от тебя: очень влиятельные люди слишком перевозбудились. Это не просто Ичан, это экономика, беспорядки, все эти проблемы на последних выборах… уровень нервозности неописуемый. Так что, когда я услышала о твоем увольнении, мне пришла гениальная идея переманить тебя сюда.

– В качестве кого? Заключенного?

– Вряд ли. Я серьезно отношусь к твоей работе, Скотти. С точки зрения экономичности код просто прекрасен. И очень, очень актуален. Возможно, он таким не кажется, но многое из того, что попадалось мне на глаза в последнее время, касается моделирования эффекта ожидания в поведении толпы. Применение обратной связи и теории рекурсии в области как физических явлений, так и человеческого поведения.

– Я рядовой программист, Сью. Я выстраиваю алгоритмы, на понимание которых не претендую.

– Не скромничай. Это ключевая работа. И, откровенно говоря, было бы гораздо лучше, если бы ты делал ее для нас.

– Не пойму: вас интересует моя работа или тот факт, что я был в Чумпхоне?

– И то, и другое. Подозреваю, что это не случайное совпадение.

– Но так и есть.

– Да, в общепринятом смысле, но… Ох, Скотти, обсуждать такое по телефону – это слишком. Нам нужно увидеться.

– Сью…

– Хочешь сказать, что у тебя ощущение, будто я сунула твою голову в блендер. Хочешь сказать, что не можешь принять такое решение, пока стоишь в пижаме, дуешь пиво из бутылки и жалеешь себя.

На мне были джинсы и толстовка. В остальном она попала в яблочко.

– Ну и не решай, – сказала она. – Но обязательно приезжай повидаться. Прилетай в Балтимор. За мой счет. Тогда и поговорим. Я все устрою.

Что всегда отличало Суламифь Чопра: если она обещала сделать, то делала.

Кризис ударил по Балтимору сильнее, чем по Миннеаполису/Сент-Полу. В первые годы на заре столетия с городом все было в порядке, но со временем центр утратил блеск процветания, длившегося так недолго, замаячил пустыми витринами, потрескавшимися плазменными панелями, некогда кричащими рекламными щитами, выцветшими от солнца и непогоды.

Сью припарковалась позади небольшого мексиканского ресторана и проводила меня внутрь. Персонал узнал ее и приветствовал по имени. Наша официантка была одета как миссионерка семнадцатого века, но перечисляла специальные блюда дня с четким акцентом уроженки Новой Англии. Она улыбнулась Сью, как скромный фермер может улыбнуться щедрому лендлорду, и я сделал вывод, что Сью не скупится на чаевые.

Мы немного поболтали обо всем понемножку: о текущих событиях, пересыхании Огаллала, суде над Пембертоном. Сью пыталась восстановить наши былые отношения, ту родственную близость, которую она устанавливала со всеми своими студентами в Корнелле. Ей никогда не нравилось, если в ней видели начальство. Она никому не уступала и ненавидела уступать. Сью была довольно старомодной в своем представлении об ученых, воображая их равными истцами на абсолютном суде истины.

После Корнелла, по ее словам, изучение Хронолитов отнимало у нее все больше и больше времени; по сути к ним свелась вся ее карьера. Все это время она публиковала серьезные теоретические работы, которые обязательно проверяло Агентство национальной безопасности.

– И что самое главное, ту работу, которую мы проделали, мы никак не можем обнародовать, так как существует риск, что этим мы сами вложим Куану оружие в руки.

– То есть вы знаете больше, чем можете сказать.

– Да, мы знаем много… Но все равно недостаточно.

Официантка принесла рис и бобы. Сью, нахмурившись, принялась за обед.

– Я и о тебе много знаю, Скотти. Ты развелся с Дженис, или, наоборот, она с тобой. Твоя дочь сейчас живет с матерью. Дженис снова вышла замуж. Пять лет ты занимался хорошей, но узко специальной работой в «Кэмпион-Миллер», и это позор, потому что ты – один из самых умных людей, которых я знаю. Не такой умный, как гений-в-инвалидном-кресле, но очень смышленый. Ты мог добиться большего.

– Именно это обычно и писали на моих отчетах: можно было добиться большего. – Ты уже не переживаешь из-за расставания с Дженис? Сью задавала личные вопросы с бесцеремонностью чиновника по переписи населения. Думаю, ей даже в голову не приходило, что она может кого-то обидеть. Поэтому я не обижался.

– В общем, да, – сказал я.

– А девочка? Кейтлин, да? Боже, я помню Дженис беременной. Этот ее огромный живот. Как она пыталась угнать «Фольксваген».

– У нас с Кейт все в порядке.

– Ты все еще любишь свою дочь?

– Да, Сью, я все еще люблю свою дочь.

– Конечно, любишь. Как это похоже на тебя, – она, казалось, была искренне рада.

– Ну, а что у вас? Что нового?

– Ну, – протянула она. – Я живу одна. Кое с кем встречаюсь время от времени, но это не отношения, – Сью опустила глаза и добавила: – Она поэт. Из тех поэтов, которые днем стоят за кассой. Я не могу заставить себя сказать ей, что ФБР уже покопалось в ее прошлом. Она придет в бешенство. В любом случае, она встречается не только со мной. Мы не моногамные. Полиаморные. Чаще всего, каждый сам по себе.

Я поднял стакан.

– За странное время.

– За странное время. Залпом. Кстати, слышала, ты не разговариваешь со своим отцом.

Я чуть не подавился.

– Видела записи ваших телефонных разговоров, – пояснила она. – Он звонит, но беседы длятся не больше тридцати секунд.

– Это вроде состязания, – ответил я. – Кто первым бросит трубку. Но, черт возьми, Сью, это личные звонки.

– Он болен, Скотти.

– И вы мне об этом говорите?

– Да нет, в общем. Об эмфиземе ты знаешь, я думаю. А еще он был у онколога. Рак печени, неизлечимый, с метастазами.

Я положил вилку.

– О, Скотти, – сказала она. – Мне жаль.

– Вы понимаете, что я вас совсем не знаю?

– Конечно, знаешь.

– Знал когда-то давно. И не очень хорошо. Я знал младшего профессора, а не женщину, которая устраивает мое увольнение и прослушивает мой чертов телефон.

– Частной жизни больше не существует, увы.

– Так он что, умирает?

– Скорее всего, – она опустила голову, когда поняла, что сказала. – О Боже, прости меня, Скотт. Я сначала говорю, а потом думаю. У меня что-то вроде аутизма на пограничном уровне.

Этого я точно о ней не знал. Наверняка у этого отклонения было название и свое место на генетической карте. Так вот почему Сью так плохо понимала и предугадывала чувства других людей. Вот почему она любила поболтать, по крайней мере в те дни.

– Не мое это дело, – сказала она. – Ты прав.

– Мне не нужна суррогатная мама. Я даже не уверен, что мне нужна эта работа.

– Скотти, не я начала записывать твои звонки. Берешься ты за эту работу или нет, но твой отказ не вернет тебе нормальную жизнь. Хотел ты того или нет, но ты отказался от нее в Чумпхоне.

А я думал о том, что мой отец умирает.

И задавался вопросом, волнует ли это меня.

В машине Сью продолжала извиняться:

– Разве я не права, считая, что у нас обоих нет другого выхода? Что Хронолиты настолько изменили нашу с тобой жизнь, что мы больше ее не контролируем? Но я пытаюсь найти оптимальный выход, Скотти. Ты нужен мне здесь, и я думаю, эта работа будет интереснее той, которой ты занимался в «Кэмпион-Миллер».

Она поехала на желтый свет, проморгав предупреждение, которое зажглось на индикаторе.

– Неужели я ошибаюсь и тебе неинтересно поучаствовать в нашем проекте?

Она не ошибалась, но я ничего не сказал, не дав ей повода для радости.

– И знаешь… – Она что, покраснела? – Честно говоря, мне нравится твоя компания.

– Да у вас миллион компаний.

– Это коллеги, а не друзья. Ни одного настоящего. К тому же, ты прекрасно понимаешь, что это неплохое предложение. Для того мира, в котором мы живем, – и почти застенчиво она добавила: – И ты сможешь путешествовать. Посетить другие страны. Своими глазами увидеть чудеса.

Непонятнее самой науки.

Глава шестая

В лучших традициях Федеральной службы занятости я ждал три недели, прежде чем что-то начало происходить. Наниматели Суламифь Чопра поселили меня в номере мотеля и оставили в одиночестве. Мои звонки Сью перенаправлялись чиновнику по имени Моррис Торранс, который советовал набраться терпения. Обслуживали меня в мотеле бесплатно, но человек не может жить только за счет бесплатного обслуживания. Я не хотел отказываться от своей квартиры в Миннеаполисе, пока не подписал постоянный контракт, и каждый день, проведенный в Мэриленде, приносил мне чистый финансовый убыток.

Терминал мотеля почти наверняка прослушивался, и я догадывался, что в ФБР знают способ считывать информацию с моей портативной панели еще до того, как сигнал достигал спутника. Тем не менее, я делал то, чего они, вероятно, ожидали: продолжал собирать данные о Куане и с большим вниманием изучил некоторые статьи Сью.

Она опубликовала две важные работы в «Нейчер нексус» и одну на портале «Сайенс». Все три имели отношение к вопросам, в которых я слабо разбирался и которые, казалось, имели лишь отдаленное отношение к Хронолитам: «Гипотетический таон объединенной энергии», «Неадронные материальные структуры», «Гравитация и связующие темпоральные силы». Единственное, что я понял из этих текстов, так это то, что Сью вынашивала несколько интересных решений для фундаментальных проблем физики. Это были узкоспециальные статьи, малопонятные для меня, в отличие от их автора.

Я сидел и думал о Сью. Конечно, она была больше чем просто преподаватель для тех из нас, кому удалось узнать ее. Но она не слишком откровенничала о своей жизни. Родилась в Мадрасе, в три года родители перевезли ее в Штаты. В детстве была очень замкнутой, все ее внимание было приковано к занятиям в школе и растущим научным интересам. Она была лесбиянкой, но редко говорила о своих партнершах, которые, казалось, никогда надолго не задерживались, и не поднимала тему, как на ее сексуальную ориентацию отреагировали родители, которых она описывала как «довольно консервативных и несколько религиозных». Она давала понять, что все это вещи самые банальные, не стоящие внимания. Если она и затаила давнюю боль, то отлично это скрывала.

Конечно, она умела радоваться жизни, но проявляла эту радость только в работе – она трудилась с самым настоящим энтузиазмом. Ее работа и даже сама возможность работать воспринимались ею как награда, которую она получила от жизни, и она считала это равноценной компенсацией за то, чего была лишена. Она умела получать удовольствие, но это были радости монашки.

Конечно, жизнь Сью этм не ограничивалась. Но это то, чем она была готова поделиться.

«Гипотетический таон объединенной энергии». Что бы это значило?

Это значило, что она близко заглянула в часовой механизм Вселенной. Это значило, что она чувствует себя как дома среди фундаментальных теорий.

Я был одинок, но не слишком уверен в себе, чтобы что-то предпринять. Мне стало так скучно, что я принялся сканировать автомобили на стоянке мотеля, проверяя, сумею ли распознать машину, попадись тут таковая, из которой за мной ведут слежку агенты ФБР.

Но когда, в конце концов, мне реально пришлось контактировать с ФБР, встреча прошла без всяких загадок. Позвонил Моррис Торранс и сказал, что у нас назначено деловое свидание в здании федералов в центре города, где меня ждет анализ крови и проверка на детекторе лжи. Через это нужно было пройти, чтобы получить высокооплачиваемую работу хранителя кодов у Сью Чопра, и это свидетельствовало о том, насколько серьезно правительство относится к ее исследованиям или, по крайней мере, к инвестициям, которые делают конгрессмены.

И все-таки Моррис недооценил федералов – им от меня потребовалось гораздо больше. У меня не только взяли кровь, но и сделали рентген грудной клетки и лазерное сканирование черепа. Я избавился от мочи, кала и пряди волос. Сдал отпечатки пальцев, подписал разрешение на расшифровку генетической последовательности и отправился под сопровождением в кабинет, где находился полиграф.

После того как Моррис Торранс упомянул в телефонном разговоре о полиграфе, у меня в голове начала вертеться одна-единственная мысль: «Хитч Пэйли».

На свою беду я знал за Хитчем делишки, способные упечь его за решетку, если, конечно, он еще не сидит. Хитч никогда не был моим близким другом, и я не был уверен, что обязан хранить ему верность спустя столько лет. Но проведя бессонную ночь, я решил отказаться от предложенной Сью работы еще до того, как подвергну опасности его свободу. Да, Хитч нарушал закон и, возможно, заслуживал тюрьмы, но я не считал справедливым сажать в клетку человека, продающего марихуану богатым бездельникам, которые в противном случае потратили бы свои деньги на водку, кокс или метамфетамины.

Не то чтобы Хич был особенно разборчив в том, чем он торгует. Зато я был щепетилен в том, кем торгую я сам.

Полиграфолог, несмотря на свой белый халат, больше походил на вышибалу, чем на врача, вездесущий Моррис Торранс присоединился к нам в пустой комнате, чтобы понаблюдать за тестом. Моррис, явный федерал, был, наверное, фунтов на тридцать тяжелее, чем должен был весить в идеале, и уже лет десять как миновал пик своей формы. Редеющая шевелюра напоминала, как и у некоторых мужчин средних лет, монашескую тонзуру. Но рукопожатие у него было крепким, держался он спокойно, не проявляя никакой враждебности. Полиграфолог закрепил электроды у меня на теле, и я без запинок ответил на основные вопросы. Затем Моррис включился в диалог и начал гонять меня по деталям первого знакомства с Хронолитом в Чумпхоне, иногда останавливаясь, пока гуру полиграфа вручную добавлял заметки в распечатку. (Техника выглядела устарелой. Такой она и была, приспособленная к нормам судебного права двадцатого века.) Я рассказывал честно, но осторожно: без колебаний упомянул Хитча, но не род его занятий, вспомнил какие-то пустяки про его магазин для рыболовов, ведь в конце концов это был легальный бизнес, по крайней мере время от времени.

Когда разговор зашел о тюрьме в Бангкоке, Моррис спросил:

– У вас искали наркотики?

– Меня обыскивали не один раз. Может, и наркотики искали, не знаю.

– Находили ли у вас наркотики или другие запрещенные вещества?

– Нет.

– Вы провозили запрещенные вещества через государственные границы или границы штатов?

– Нет.

– Вас предупреждали о появлении Хронолита? Знали ли вы о нем заранее?

– Нет.

– Это стало для вас неожиданностью?

– Да.

– Вам знакомо имя «Куан»?

– Только из новостей.

– Вы видели изображения, вырезанные на следующих монументах?

– Да.

– Это лицо вам знакомо? Вы узнали его?

– Нет.

Моррис кивнул и подошел к полиграфологу посовещаться. Через несколько минут меня отсоединили от аппарата.

Моррис проводил меня к выходу из здания.

– Я прошел? – спросил я.

Он только улыбнулся:

– Не моя вотчина. Но на вашем месте я бы не беспокоился.

Сью позвонила утром и сказала, чтобы я явился на работу.

Федеральное правительство, по причинам, вероятно, лучше известным старшему сенатору от штата Мэриленд, предоставило для этого филиала исследований Хронолитов неприметное здание в парке, посреди промышленной зоны в пригороде Балтимора. Низенькое строение, разделенное на офисы, с импровизированной библиотекой, и ничего больше. Самый смак исследований достался университетам и государственным лабораториям, как объяснила Сью. То, чем она здесь руководила, походило на мозговой центр, систематизирующий результаты и выполняющий функции консультанта и координатора расходов. В основном Сью занималась тем, что оценивала актуальные данные и выявляла новые перспективные направления работы. Ее непосредственными начальниками были люди из агентства и личные помощники конгрессменов. Она представляла высший эшелон научно-исследовательских кадров, изучающих Хронолиты, то, что с полным основанием можно было назвать наукой.

Я все не мог понять, как неугомонная и азартная Сью Чопра могла довольствоваться менеджерской работой. Но я сразу перестал удивляться, едва она открыла дверь своего кабинета и поманила меня внутрь. В огромной комнате стоял подержанный лакированный стол и бессчетные ряды шкафов с картотеками. Пространство вокруг ее рабочего терминала было завалено газетными вырезками, журналами и распечатками электронных писем. А стены были заклеены фотографиями.

– Добро пожаловать в sanctum sanctorum[13]13
  Святая святых (лат.).


[Закрыть],– задорно сказала Сью.

Фотографии Хронолитов.

Они все были здесь, четкие профессиональные изображения рядом со снимками туристов и загадочными псевдоцветными спутниковыми фотографиями. Я никогда не видел Чумпхон в таких деталях, написанные на нем буквы резко выступали в безжалостном свете. Здесь был Бангкок и первое изваяние самого Куана. (Большинство экспертов полагало, что это может быть и не настоящий портрет. Черты лица были слишком обобщенными, словно графическому процессору дали задание создать образ «мирового лидера».)

Здесь были Пхеньян и Хошимин. Здесь были Тайбэй, Макао и Саппоро; здесь был Хронолит с равнин Канто, возвышающийся над перекрытиями взорванного зернохранилища. Здесь был Ичан до и после бесполезного ядерного удара, сам безучастный ко всему монумент ничуть не изменился, зато Желтая река хлещет, словно разорванная артерия, в том месте, где дамбу разнесло взрывом.

Вот сфотографированный с орбиты бурый поток, впадающий в Китайское море.

И, куда ни глянь, везде идеально спокойное лицо Куана, который наблюдает за всем этим, словно сидя на облачном троне.

Заметив, как я рассматриваю фотографии, Сью сказала:

– Фактически это инверсия самой идеи памятника, если вдуматься. Памятники создаются как послания в будущее – разговор умерших с потомками.

– «Взгляните на мои великие деянья, владыки всех времён, всех стран и всех морей!»[14]14
  Цитата из сонета «Озимандия» Перси Шелли (перевод Константина Бальмонта).


[Закрыть]

– Именно. Но у Хронолитов все с точностью до наоборот: не «Я был здесь», а, скорее, «Я иду. Я – грядущее, нравится вам это или нет».

– «Взгляните на мои великие деянья и трепещите».

– Тебя, должно быть, восхищает его полнейшая извращенность.

– А вас?

– Признаюсь тебе, Скотти, иногда у меня дух захватывает.

– У меня тоже.

Он не только мой дух захватил, он еще и отнял у меня жену и дочь.

Меня встревожила моя одержимость Хронолитами, которыми Сью Чопра увешала все стены. У меня появилось ощущение, будто у нас со Сью одно дыхание на двоих. Для нее эта работа, конечно, выглядела соблазнительной: давала ей шанс узнать практически все, что только можно, о Хронолитах. А прикладные исследования намного сузили бы ее поле деятельности, сведя все к расчетам рефракции колец или охоте за неуловимыми бозонами.

И в то же время у Сью была возможность заниматься серьезными вычислениями – прекрасная возможность, так как практически каждый клочок строго секретных исследований ежедневно проходил через ее стол.

– Вот так вот, Скотти, – подытожила она.

Я попросил:

– Покажите мое рабочее место.

Она проводила меня в приемную, где стоял письменный стол и терминал. Терминал, в свою очередь, был подключен к замкнутой сети квантово-органической станции – куда более высокоточному оборудованию, чем «Кэмпион-Миллер» мог в принципе себе позволить.

Моррис Торранс восседал в углу на стуле, читая бумажный журнал «Гольф».

– Он входит в пакет услуг? – спросил я.

– Вам придется какое-то время делить пространство. Моррис должен находиться рядом со мной, буквально.