Текст книги "Убийство по-китайски: Лабиринт"
Автор книги: Роберт ван Гулик
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Фан поблагодарил Ма Жуна со слезами в глазах.
В этот момент в двери вошла Черная Орхидея в скромной одежде служанки.
– Как тебе служится, моя девочка? – спросил Ма Жун.
Черная Орхидея не обратила на его слова никакого внимания. Она низко поклонилась отцу и молвила:
– Я должна сообщить важные сведения его превосходительству, отец. Не соблаговолите ли вы проводить меня к нему?
Фан поднялся и извинился за прерванную беседу. Десятник Хун пошел доставлять карточку судьи Да Кею, а староста Фан с дочерью, перейдя двор, сами оказались у судьи.
Они застали судью Ди одного в кабинете, погруженного в глубокую задумчивость.
Подняв глаза и увидев Фана с дочерью, судья просиял. Он кивнул в ответ на их поклоны, а затем нетерпеливо спросил:
– Дитя мое, расскажи мне, подробно и не торопясь, все, что тебе удалось узнать в усадьбе Динов.
– Не может быть никаких сомнений, ваша честь, – начала Черная Орхидея, – что старый генерал очень опасался за свою жизнь. Служанки в усадьбе Динов сказали мне, что всю пищу в доме давали сначала попробовать собаке – боялись отравителей. И парадный и черный ход держали запертыми сутки напролет; слуги роптали, когда приходилось отпирать и запирать их для каждого посетителя и торговца, что являлись в усадьбу. Да и сами слуги все время были под подозрением у генерала, а молодой хозяин без конца мучил их расспросами. Никто из слуг больше нескольких месяцев не задерживался.
– Опиши всех домочадцев! – повелел судья.
– Старшая госпожа генерала умерла несколько лет назад, и в доме теперь заправляет вторая жена. Ей все время кажется, что с ней обходятся недостаточно почтительно, и вообще нрава она не простого. Третья жена – толстая, ленивая и невежественная, но зато ей нетрудно угодить. Четвертая еще очень молода; генерал купил ее уже здесь, в Ланьфане. По-моему, она из числа тех женщин, что очень нравятся мужчинам. Но, когда она переодевалась, я заметила, что у нее на левой груди – уродливая бородавка. Эта особа день-деньской вертится перед зеркалом, если не выклянчивает деньги на наряды у второй госпожи. Молодой господин Дин живет со своей женой в маленьком отдельном флигеле с двориком. Детей у них нет. Жена не слишком хороша собой и на несколько лет старше мужа. Правда, говорят, что она образованная и прочла много книг. Молодой хозяин несколько раз заводил с ней речь о том, чтобы взять вторую жену, но она так и не дала согласия. Поэтому он вовсю ухлестывает за молоденькими служанками, но без особого успеха. Поскольку никто за работу в этой усадьбе не держится, служанки не боятся гнева молодого хозяина. Этим утром, убирая в кабинете молодого Дина, я немного порылась в его бумагах.
– Я тебе этого не поручал, – сухо заметил судья.
Фан бросил на дочь сердитый взгляд.
Черная Орхидея покраснела и быстро продолжила:
– В одном из ящиков я нашла пачку стихов, написанных молодым хозяином. Литературный язык слишком труден для меня, но из тех строчек, что мне удалось понять, я решила, что содержание их крайне необычное. Я принесла эту пачку сюда, чтобы показать вашей чести.
Молвив это, Черная Орхидея тонкой своею рукой извлекла из широкого рукава халата связку бумаг и вручила их судье с почтительным поклоном.
Судья Ди лукаво глянул на негодующего Фана, а затем принялся быстро просматривать бумаги.
Отложив их в сторону, он сказал:
– В этих стихах говорится о преступной любовной интрижке, причем в таких страстных выражениях, что это даже хорошо, что ты не можешь их понять. Письма – в том же духе и подписаны «Ваш раб Дин». Очевидно, молодой Дин писал их просто для того, чтобы дать волю своей страсти, поскольку они так и не были отправлены.
– Вряд ли молодой хозяин писал эти письма такой ученой крысе, как его женушка, – заметила Черная Орхидея.
Отец заткнул уши и закричал:
– Не смей говорить, когда тебя не спрашивают, нахалка!
Повернувшись к судье, он добавил извиняющимся тоном:
– Это все потому, что нет с нами моей милой женушки, чтобы воспитывать ее, ваша честь!
Судья Ди улыбнулся.
– Когда мы покончим с расследованием этого убийства, староста, – сказал он, – я найду подходящую партию для вашей дочери. Ничто не воспитывает юную девицу лучше, чем домашние заботы.
Фан почтительно поблагодарил судью. Черная Орхидея была явно взбешена, но не рискнула возражать.
Постукивая по бумагам указательным пальцем, судья Ди сказал:
– Немедленно снимите копию, а затем положите эти бумаги на место. Ты сделала все правильно, девица Фан. Держи по-прежнему глаза и уши открытыми, но больше не заглядывай в ящики и шкафы.
Как только Фан и его дочь ушли, судья призвал Дао Ганя.
– У меня здесь одно собрание писем и стихов, – сказал он. – Тщательно скопируй их. И попытайся найти среди этих излияний страсти какой-нибудь ключ к личности предмета, к которому они обращены.
Дао Гань пробежал взглядом по строчкам и удивленно поднял брови.
Глава тринадцатая
Да Кей развлекает почтенного гостя за чаем; судья Ди решает вновь посетить библиотеку генерала Дина
Судья отправился в усадьбу Да Кея, взяв с собой только десятника Хуна и четырех приставов.
Когда его паланкин несли через украшенный резьбой мраморный мост, он с восхищением посмотрел на девятиярусную пагоду, возвышавшуюся посреди лотосового пруда.
Затем процессия повернула на запад и следовала вдоль реки, пока не достигла пустынного юго-западного квартала города.
Дом Да Кея стоял отдельно от остальной застройки на пустыре. Судья обратил внимание, что он обнесен довольно внушительной стеной. Он также отметил, что место это находится недалеко от Речных Врат: в этой части города, опасаясь набегов варваров, старались строить защищенные дома.
Как только десятник постучал в главные ворота, двойные створки тотчас же распахнулись. Два привратника церемонно раскланялись, и паланкин судьи внесли во внутренний двор.
Когда судья сошел, толстяк среднего роста поспешно сбежал по лестнице парадной залы. У него было широкое, круглое лицо с короткими, заостренными усиками. Его маленькие глазки бегали под тонкими бровями, он быстро шевелил пухлыми ручками и без остановки тараторил. Почтительно поклонившись, он сказал:
– Мое ничтожное имя – землевладелец Да Кей. Посещение вашего превосходительства большая честь для моего бедного обиталища. Соизвольте заглянуть к нам.
Да Кей провел судью по лестнице в парадную залу и предложил ему занять почетное место перед широким, похожим на алтарь, столом возле задней стены.
Судья Ди с первого взгляда оценил утонченное и сдержанное убранство залы. Он догадался, что потемневшие старинные кресла и столы, прекрасные картины на стенах, несомненно, происходят из собрания старого наместника Да.
Пока слуга наливал чай в дорогие фарфоровые чаши, судья начал:
– Я всегда соблюдаю обычай навещать влиятельных людей в том уезде, где я назначен начальником. В вашем случае визит особенно приятен, поскольку я давно мечтал познакомиться с сыном такого прославленного сановника, каким был покойный наместник Да Шоу-цзянь.
Да Кей вскочил с кресла и поспешно три раза раскланялся перед судьей; присев обратно, он быстро затараторил:
– Десять тысяч благодарностей вашей чести за добрые слова! Да, мой покойный отец был прекрасным человеком, замечательнейшим. Какое несчастье, что его ничтожнейший сын недостоин такого великого отца! Увы, истинный талант дает нам только Небо, хотя от наших прилежных занятий зависит, разовьется ли он. Но если, как в моем жалком случае, дарование отсутствует, то долгие упорные занятия не принесут никакого плода. Но я надеюсь на то, что мне зачтется хотя бы способность осознать собственную бездарность. За отсутствием талантов, ваша честь, я никогда не осмеливался претендовать на высокий чин. Живу себе поживаю, пекусь о моих домах и землях.
Да Кей заискивающе улыбнулся, потирая свои пухлые ручки. Судья Ди открыл рот, чтобы что-то сказать, но Да Кей снова затараторил:
– Мне ужасно стыдно, что не могу развлечь ученой беседой такого образованного человека, как ваша честь. Это позор, ведь такое знаменитое лицо снизошло до посещения моего бедного жилища! Я смиренно поздравляю вашу честь с успешным задержанием этого негодяя Цзянь Моу. Какое великолепное деяние! Прежние начальники никак не могли его укротить. Прискорбное положение дел! Я прекрасно помню, как мой досточтимый отец часто неодобрительно высказывался о низкой нравственности нового поколения чиновников. Ваша честь, разумеется, в этом смысле исключение. Я хотел только сказать что всем известно, как…
Да Кей на мгновение замялся. Судья Ди быстро перебил его:
– Покойный наместник, должно быть, оставил вам немалое состояние?
– О да, конечно! – ответил Да Кей. – Какое несчастье, что я родился таким тупым! Все мое время почти без остатка уходит на управление имением. А арендаторы, ваша честь, арендаторы! Вообще-то они – местные люди, я бы сказал даже честнейшие, но эти постоянные просрочки платежей! А местные слуги – какое разительное отличие от столичных! Я всегда говорю, впрочем, что…
– До меня дошли слухи, – твердо сказал судья Ди, – что у вас есть очаровательное сельское поместье неподалеку от восточных врат?
– Ах да, – ответил Да Кей, – конечно, это отличное, отличное местечко.
Внезапно вся его разговорчивость куда-то подевалась.
– Как-нибудь, – сказал судья Ди, – я бы хотел побывать там, чтобы взглянуть на прославленный лабиринт.
– Какая честь! Какая честь! – возбужденно воскликнул Да Кей. – К несчастью, имение слегка запущено. Я хотел перестроить тамошний дом, но мой почитаемый отец так обожал его, что сделал особое распоряжение: ничего в доме не трогать и не менять. Да, ваша честь, я человек глупый, но сыновней почтительности мне не занимать. Мой отец пользовался услугами одной пожилой пары: милые люди, но содержать поместье в порядке уже не в состоянии. Но вы же знаете, старые слуги, лучше их не тревожить, оставить там, где они привыкли жить. Я сам туда никогда не езжу, так что, ваша честь, сами понимаете, внезапный визит…
– Этот лабиринт очень меня интересует, – терпеливо разъяснил судья Ди. – Именно лабиринт, и ничего больше. Говорят, очень хитроумное сооружение. Вы были внутри?
Маленькие глазки Да Кея беспокойно забегали.
– Нет, хотя, конечно… Нет, я никогда не углублялся внутрь. Если хотите знать правду, ваша честь, мой отец относился к этому лабиринту с каким-то особенным чувством и никогда не позволял никому входить в него.
– Я полагаю, – равнодушно заметил судья, – что вдова покойного наместника знала секрет лабиринта?
– Как это печально! – вскричал Да Кей. – Вашей чести должно быть известно, что моя мать умерла, когда я был еще очень юн. Какое это было несчастье! После долгой, мучительной болезни!
– Извините, но я имел в виду, – сказал судья Ди, – вторую жену генерала, вашу мачеху.
Да Кей снова с поразительным проворством спрыгнул с кресла. Бегая перед судьей по зале, он воскликнул:
– Какое печальное событие! Как нехорошо, что нам приходится вести об этом речь! Ваша честь должны понимать, как тяжело для преданного сына признавать, что его почитаемый отец способен совершить ошибку. Ошибку, объяснимую, конечно, только его снисходительностью и доверчивостью к людям. Увы, ваша честь, мой отец позволил обмануть себя порочной и хитрой женщине. Она преуспела в том, чтобы заставить отца пожалеть ее и жениться на ней. Ах, эти женщины! Вместо того чтобы ответить отцу благодарностью, она изменила ему с каким-то молодым прощелыгой. Прелюбодеяние, ваша честь, преступление мерзкое и отвратительное! Отец знал обо всем, но страдал в молчании. Даже со мной, со своим единственным сыном, он не поделился своей печалью. Только на смертном одре, произнося последние слова, он разоблачил это чудовищное предательство!
Судья Ди попытался вставить слово, но Да Кей говорил без остановок:
– Я знаю, что вы, ваша честь, собираетесь сказать: я должен был подать на эту женщину в суд, но глумление простолюдинов было бы для меня невыносимо. Невыносимо!
Да Кей закрыл лицо ладонями.
– К моему глубокому сожалению, – сухо сказал судья, – дело это будет все же рассмотрено в суде. Ваша мачеха подала жалобу на вас, оспаривая устное завещание; она требует половину наследства.
– Неблагодарная! – вскричал Да Кей. – Бесстыжая женщина! Она, должно быть, не человек, а лиса-оборотень. Ни одно человеческое существо не способно пасть так низко.
И Да Кей разразился рыданиями.
Судья Ди медленно опорожнил свою чашку. Он дождался, пока Да Кей сядет и возьмет себя в руки. Затем он сказал непринужденным тоном:
– Я всегда сожалел, что мне не довелось познакомиться с вашим отцом. Но душа человека верно отпечатывается в его почерке. Не сочли бы вы большой дерзостью с моей стороны, если бы я попросил показать мне образчики каллиграфического письма вашего отца? Ведь покойный наместник прославился своими достижениями в этом искусстве.
– Ах! – воскликнул Да Кей. – Какое несчастье! Как ни приятна для меня возможность выполнить желание вашей чести, но это еще одна из многих странностей моего отца или, выражаясь точней, еще одно свидетельство великой скромности. Когда он почувствовал, что конец близок, он велел мне сжечь все написанное им. При этом он высказался в том роде, что ничего из творений его кисти не заслуживает быть сохраненным для потомков. Какая душевная утонченность!
Судья Ди пробормотал какой-то приличествующий случаю ответ и заметил:
– Поскольку наместник был знаменит, я полагаю, что многие в Ланьфане искали его благосклонности?
Да Кей выдавил презрительную улыбку.
– В этой приграничной дыре, – ответил он, – не нашлось ни одного человека, беседа с которым могла бы заинтересовать моего покойного отца. Прискорбно! О, как бы мой досточтимый отец насладился беседой с вашей честью! Он всегда так интересовался делами правления… Итак, еще раз повторяю: нет, мой отец ни с кем не общался; он всецело был поглощен литературным трудом и заботами о своем замечательном владении и проживающих там крестьянах. Вот почему этой женщине удалось так легко обвести его вокруг пальца… О, я, наверное, утомил вас своей бесконечной болтовней!
Тут Да Кей хлопнул в ладоши и велел подать еще чая.
Судья Ди в молчании теребил свою бородку. Он понял, что его собеседник – хитрейшая личность. Ведь за все время беседы он не сообщил практически ничего.
Покуда Да Кей распространялся о неблагоприятных свойствах ланьфанского климата, судья Ди медленно попивал свой чай.
Внезапно он спросил:
– А где ваш отец занимался живописью?
Да Кей испуганно посмотрел на гостя. Несколько секунд он не мог ничего ответить и только нервно почесывал подбородок. Затем он сказал:
– Ну, сам-то я ничего в художестве не понимаю… Дайте-ка подумать. Ах да, мой отец рисовал в павильоне возле сельской усадьбы. Очаровательное местечко, в заднем садике возле входа в лабиринт. Похоже, что большой стол, на котором он работал, все еще стоит там. Вы, ваша честь, разумеется, понимаете, эти старые слуги…
Судья Ди встал.
Да Кей пытался задержать его, начиная один путаный монолог за другим.
Не без труда судье наконец удалось распрощаться с хозяином дома.
Десятник Хун ждал своего начальника в привратницкой. Вместе они вернулись в управу.
Присев за стол, судья Ди тяжело вздохнул.
– Этот Да Кей утомил меня, – заметил он десятнику Хуну.
– Удалось ли вашей чести что-нибудь выведать? – не скрывая любопытства, спросил десятник.
– Нет, – ответствовал судья, – но Да Кей сказал пару вещей, которые могут оказаться полезными. Я так и не смог заполучить образчик почерка наместника для того, чтобы сравнить его с завещанием, найденным Дао Ганем в картине. Да Кей заявил, что отец приказал ему уничтожить все рукописи после смерти. Я предположил, что, возможно, что-нибудь осталось у друзей наместника в Ланьфане, но Да Кей заверил меня, что у его отца не было друзей. А каковы твои впечатления от этого дома, десятник?
– Пока я ожидал вас, – сказал Хун, – я имел долгую беседу с двумя привратниками. Оба считают, что их хозяин – слегка не в себе. Он тоже со странностями, как и отец, но лишен его блистательного ума. Хотя сам Да Кей не похож на атлета, он обожает кулачный бой, борьбу и фехтование на мечах. Большинство челяди принято в услужение в основном за физические данные. Да Кей постоянно развлекается, устраивая между ними соревнования. Он превратил второй дворик во что-то вроде арены и сидит там часами – болеет за любимых борцов и вручает им призы.
Судья Ди кивнул.
– Слабым людям, – заметил он, – свойственно преклонение перед грубой физической силой.
– Слуги утверждают, – продолжал десятник, – что Да Кей однажды сманил лучшего фехтовальщика из усадьбы Цзянь Моу, предложив ему огромные деньги. Цзянь сильно разозлился. Да Кей трус, он боится, что со дня на день варвары перейдут через реку и ворвутся в город. Вот почему он набирает таких слуг. Он даже нанял двух уйгурских воинов из-за реки, чтобы они обучили его слуг воинским приемам, принятым у уйгуров!
– Рассказывали слуги что-либо об отношении старого наместника к Да Кею? – поинтересовался судья Ди.
– Да Кей боялся своего отца до смерти, – ответил десятник Хун. – Даже кончина старого наместника не освободила его вполне от чувства страха. После похорон Да Кей рассчитал всех старых слуг, потому что они ему напоминали о покойном. Да Кей выполнил буквально все последние распоряжения отца, включая и то, чтобы в сельском имении ничего не трогали и не изменяли. Да Кей ни разу не ездил туда с тех пор, как отец умер. Слуги утверждают, что он меняется в лице при одном упоминании об этом месте!
Судья Ди снова потеребил бороду.
– На днях, – сказал он, – я посещу сельскую усадьбу и знаменитый лабиринт. А пока разузнай, где проживают госпожа Да и ее сын, и пригласите их ко мне. Может быть, образец почерка наместника сохранился у нее. Кроме того, я хотел бы проверить утверждение Да Кея, что у его отца не было друзей в Ланьфане. Что же касается убийства начальника Баня, я еще не утратил надежды, что мне удастся выяснить, кто был этот таинственный незнакомец, навещавший Цзянь Моу. Я поручил Цзяо Даю допросить всех бывших охранников усадьбы Цзяня, а староста Фан допросит заключенного в тюрьме его второго советника. Я также обдумываю, не послать ли мне Ма Жуна, чтобы тот разузнал, какие слухи расползлись по притонам, где собираются отбросы городского общества. Если загадочный собеседник Цзянь Моу действительно убил начальника Баня, то у него должны быть сообщники.
– И к тому же, ваша честь, – заметил десятник, – Ма Жун может навести справки о старшей дочери старосты, Белой Орхидее. Мы уже говорили о ней с Фаном этим утром, и он предположил, что скорее всего ее похитили и продали в бордель.
Судья молвил со вздохом:
– Да, опасаюсь, что именно это и случилось с бедной девушкой!
Помолчав немного, судья Ди продолжил:
– До сих пор мы не слишком продвинулись в расследовании убийства генерала Дина. Пусть Дао Гань отправится сегодня ночью в «Приют Трех Сокровищ» и посмотрит, придет ли туда У или та незнакомка, которой он писал столь страстные послания.
Судья взял верхний листок из стопки бумаг, которые Дао Гань положил на стол во время его отсутствия.
Десятник Хун, однако, уходить не торопился. После некоторого колебания он сказал:
– Ваша честь, мне постоянно кажется, что мы чего-то не заметили в библиотеке генерала Дина. Чем больше я размышляю, тем больше я убежден, что ключ к загадке лежит именно там!
Судья Ди положил листок обратно на стол и внимательно посмотрел на Хуна.
Открыв лаковую коробочку, он извлек оттуда копию маленького кинжала, которую изготовил Дао Гань. Положив его на ладонь, он медленно произнес:
– Десятник, ты же знаешь, что у меня от тебя тайн нет. Хотя я обдумал множество самых невероятных догадок о том, как совершилось убийство генерала Дина, я честно должен признаться, что не имею ни малейшего представления, как был нанесен удар этим кинжалом, как убийца вошел в библиотеку и как скрылся оттуда!
Какое-то время оба сидели в молчании.
Внезапно судья принял решение.
– Завтра утром, Хун, мы отправимся в усадьбу Динов и обыщем библиотеку. Возможно, что ты прав и что именно там скрывается разгадка преступления!
Глава четырнадцатая
В комнате покойного найдена неожиданная разгадка; судья Ди посылает своих людей задержать преступника
На следующее утро стояла прекрасная погода, и день обещал быть ясным и солнечным.
Позавтракав, судья Ди сообщил десятнику Хуну, что он собирается прогуляться до усадьбы Динов пешком.
– Я хочу взять с собой также Дао Ганя, – добавил судья. – Небольшая прогулка ему не повредит.
Они вышли из управы через восточную дверь.
Судья не предупредил сюцая Дина о своих намерениях. Добравшись до усадьбы, они застали всех в разгар приготовлений к похоронам.
Домоправитель отвел судью и двух его спутников в маленькую комнату, поскольку парадная зала была превращена в покойницкую, посередине которой лежало тело генерала, помещенное в огромный лакированный гроб, вокруг которого двенадцать буддийских монахов безостановочно читали сутры. Монотонное бормотание и удары в деревянные гонги далеко разносились по усадьбе, смешиваясь с воскурениями тлеющих благовоний.
В коридоре судья Ди покосился на столик, где лежала груда подарков к юбилею, завернутых в красную бумагу с поздравительными ярлыками.
Домоправитель заметил удивленное выражение на лице судьи и поспешил с извинениями. Он сказал, что эти подарки, столь неуместные при сложившихся обстоятельствах, следовало бы немедленно убрать, но слуги, к сожалению, слишком заняты приготовлениями к похоронам генерала.
Молодой Дин вбежал в комнату, облаченный в траурный белый халат из конопляного полотна. Он сразу же начал извиняться за беспорядок, царивший в доме.
Судья Ди резко оборвал его речь.
– Или сегодня, или завтра, – сказал он, – я буду рассматривать в суде дело об убийстве. Поскольку перед этим мне необходимо прояснить пару вопросов, я решился нанести вам этот столь неожиданный визит. Я хотел бы еще раз посетить библиотеку вашего покойного отца. Вам сопровождать меня не обязательно.
На страже у дверей замерли два пристава. Караул доложил, что за прошедшее время к библиотеке никто не приближался.
Судья Ди сломал печать и открыл двери.
Он тут же отшатнулся, прикрыв лицо рукавом халата.
Тошнотворный запах ударил ему в ноздри.
– Там мертвое тело! – воскликнул судья. – Дао Гань, отправляйся в парадную залу и принеси индийских благовоний.
Дао Гань стремительно бросился выполнять поручение.
Он вернулся с несколькими палочками благовоний, которые позволили быстро справиться с запахом.
Размахивая зажатыми в руках горящими палочками, судья вошел в библиотеку, окутанный облаками голубого благовонного дыма.
Пристав и Дао Гань ждали его снаружи.
Наконец судья Ди показался обратно. В руке он нес тонкую раздвоенную рогаткой палку, которой развешивают картинки на стены. На одном из ее заостренных концов висел полуразложившийся трупик мыши.
Он вручил палку Дао Ганю и приказал:
– Пусть приставы поместят эту мертвую тварь в запечатанную коробку.
Судья Ди остановился перед входной дверью; он воткнул благовонные палочки в подставку на столе. Клубы дыма вырывались в коридор.
Ожидая, пока они развеются, десятник Хун заметил:
– Ну и перепугался я из-за этой маленькой зверушки, ваша честь!
Лицо судьи Ди оставалось бесстрастным.
– Твой смех, десятник, быстро стихнет, если ты войдешь в эту комнату! В ней просто нечем дышать от запаха смерти.
Когда Дао Гань присоединился к остальным, все вошли в библиотеку.
Судья Ди указал на маленькую картонную коробочку, лежавшую на полу.
– В тот день, – сказал он, – я оставил ее на столе, рядом с письменным прибором. Это – та самая коробочка с засахаренными сливами, которую мы нашли в рукаве генерала. Мышь учуяла их. Смотрите, на пыли, которая покрывает стол, все еще видны следы маленьких лапок.
Судья сделал шаг и осторожно взял коробочку двумя пальцами. Он положил ее на стол.
Все увидели, что уголок крышки был отогнут.
Судья открыл коробочку: одной из девяти слив не было на месте.
– Это было второе орудие убийства, – мрачно произнес судья Ди. – Сливы отравлены.
Затем он приказал Дао Ганю:
– Осмотрите пол и найдите эту сливу. Не трогайте ее!
Дао Гань встал на колени. Он нашел наполовину съеденную сливу под одной из книжных полок.
Достав зубочистку из шва халата и подцепив на нее сливу, судья Ди положил сливу обратно в коробку и закрыл крышку.
– Заверните эту коробку в лист промасленной бумаги, – сказал он десятнику Хуну. – Мы отнесем ее в суд для дальнейшего изучения.
Оглянувшись кругом, судья покачал головой.
– Нам нужно вернуться назад в управу, – сказал он. – Пусть Дао Гань снова опечатает двери, а два пристава продолжат нести стражу.
В управу шли в молчании.
Сразу по возвращении судья попросил служителей принести чайник с горячим чаем.
Все уселись за стол; Дао Гань и Хун заняли свои обычные скамеечки.
В молчании выпили по чашке горячего чая.
Затем судья Ди молвил:
– Десятник, пусть кто-нибудь из гонцов отправится за тем самым старым лекарем.
Когда десятник вернулся, передав распоряжение, судья сказал:
– Дело об убийстве становится все более и более запутанным. Мы еще не успели установить, каким образом убийца прикончил жертву, как обнаружили, что у него в запасе был еще один способ. Стоило нам только узнать, что у обвиняемого У есть таинственная подруга, как тут же выяснилось, что у обвинителя Дина тоже имеется тайная возлюбленная!
– А не может оказаться так, господин, – лукаво проговорил Дао Гань, – что речь идет об одной и той же девушке? Если У и Дин – соперники, то это представляет все случившееся в совершенно новом свете!
Судья Ди посмотрел благожелательно на говорившего.
– Что ж, – сказал он, – это интересное предположение.
После некоторого молчания Дао Гань продолжил:
– До сих пор не могу уразуметь, как убийца сумел убедить Дина принять в подарок коробку с отравленными сливами! Ведь убийца, скорее всего, вручил их генералу лично. Мы же видели эту груду подарков на столе в коридоре. Если бы он просто положил их там, то как мог он быть уверен, что генерал возьмет именно эту коробку? Ее с тем же успехом мог взять сюцай Дин или любой челядин.
– И, кроме того, – заметил десятник, – вот еще одна задачка: почему убийца не извлек коробку из рукава генерала после убийства? Зачем оставлять такую улику на месте преступления?
Дао Гань в задумчивости покачал головой и затем молвил:
– Нам еще ни разу не приходилось сталкиваться с таким количеством загадок одновременно. Кроме того, таинственный приятель Цзянь Моу все еще разгуливает на свободе и замышляет бог весть какую новую каверзу. Неужели нам так и не удастся догадаться, кто он таков?
Судья Ди кисло улыбнулся.
– Мы ничего о нем не знаем, – ответил он. – Вчера вечером Цзяо Дай доложил мне, что допросил бывших стражников и советников Цзяня. Никто из них не смог сказать ничего определенного. Таинственный незнакомец всегда являлся поздно ночью, укутанный длинным плащом, который скрывал все его черты. Лицо его было снизу обмотано платком, верхнюю же половину скрывал капюшон. Он даже рук своих не показывал, все время прятал их в рукавах халата!
Выпили еще по кружке чая.
Появился служитель, который сообщил, что прибыл присяжный врач.
Судья Ди посмотрел сурово на старого лекаря.
– В тот день, когда вы проводили досмотр тела генерала, – сказал он ему, – вы обмолвились, что большинство ядов, вводимых внутренне, могут быть определены. Сейчас у меня при себе есть коробочка с засахаренными сливами. Мышь погрызла одну из них и сразу же умерла. Изучите эти сливы в моем присутствии и определите, каким ядом они отравлены. Если понадобится, то можете изучить и дохлую мышь.
С этими словами судья Ди вручил картонную коробочку врачу.
Старик извлек из свертка, который он принес с собой, кожаный футляр, содержавший набор острых ножей с короткими лезвиями и длинными рукоятками. Он выбрал и взял в руки один нож с очень острым лезвием.
Затем он достал квадратный листок бумаги из рукава халата и положил его на стол. Пинцетом лекарь взял погрызенную мышью сливу и положил ее на листок. С замечательной ловкостью он отделил от нее ломтик не толще тончайшей рисовой бумаги.
Судья и двое сыщиков внимательно следили за каждым его движением.
Старый лекарь разровнял ломтик на бумаге и принялся внимательно его изучать. Затем он попросил чашку кипяченой воды, неиспользованную кисть для письма и свечу.
Когда служитель принес все затребованное, врач смочил кисть в воде, а затем увлажнил ею ломтик сливы. Потом он взял кусочек глянцевой белоснежной бумаги, положил его сверху на ломтик и прижал ладонью.
Затем старик зажег свечу. Отделив глянцевую бумагу, он показал ее судье: на ней ясно виднелся мокрый отпечаток сливы. Врач подержал бумагу над пламенем, пока она не высохла.
После этого он поднес бумагу к окну и некоторое время пристально изучал ее, все время поглаживая указательным пальцем. Дао Гань встал с кресла, подошел к врачу и стал заглядывать к нему через плечо.
Закончив изучение, присяжный врач повернулся к судье и протянул листок бумаги ему, сказав:
– Прошу вас принять к сведению, что эта слива содержит большое количество ядовитой желтой краски, которая была введена в нее при помощи полой иглы.
Судья Ди медленно погладил свои бакенбарды. Посмотрев на бумагу, он спросил:
– Как вам удалось это обнаружить?
– Этот метод, – с улыбкой молвил старик, – давно уже применяется в нашем ремесле – несколько веков. Присутствие постороннего вещества в соке сливы определяется по цвету и зернистости. Если ваша честь приглядится к этому отпечатку, то вы легко заметите желтый оттенок. Разница же в зернистости поддается определению только чувствительными пальцами опытного аптекаря. Поскольку на срезе видны многочисленные маленькие отверстия, я заключил, что яд был введен при помощи полой иглы.
– Великолепная работа! – воскликнул одобрительно судья. – А теперь изучите все остальные сливы.
Пока врач трудился, судья Ди праздно вертел в руках пустую картонную коробку. Отогнув белую бумагу, которая покрывала ее дно, он внезапно склонился над ней, зорко всматриваясь в размытый красный отпечаток на краю бумаги.
– Однако! – заметил он. – Какая беспечная оплошность!
Десятник Хун и Дао Гань вскочили и тоже склонили свои головы над листком.
– Это половина печати У! – воскликнул Хун. – Та же печать, что он вчера приложил к своей картине.
Судья откинулся в кресле.
– Целых два признака прямо указывают на художника, – сказал он. – Во-первых, примененный яд. Все художники пользуются этой желтой краской и прекрасно знают, какой это сильный яд. Во-вторых – вот этот листок. Я предполагаю, что У использовал бумагу как подкладку, когда ставил печать на картину, и не заметил, как печать частично перешла на нее сквозь ткань.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?