Текст книги "Убийство по-китайски: Лабиринт"

Глава девятая

Судья Ди предается размышлениям в комнате, где совершилось убийство; экспертиза проливает свет на причину смерти

Как только сюцай Дин ушел, судья Ди приказал десятнику Хуну:

– Обыщите покойного!

Пристав осмотрел рукава халата: из правого он извлек носовой платок, а также элегантный набор зубочисток и палочек для ушей в парчовом футляре. В левом рукаве он нашел большой ключ с резной головкой и картонную коробочку. Заглянув под кушак покойника, он обнаружил там только еще один носовой платок.

Судья Ди открыл картонную коробочку; она содержала девять засахаренных слив, аккуратно расположенных в три ряда по три – деликатес, которым славился Ланьфан. К крышке коробки была наклеена красная полоса с надписью: «С почтительными поздравлениями».

Судья вздохнул и поставил коробочку на стол. Присяжный врач тем временем высвободил кисть для письма из онемевших пальцев покойника. Вошли два судебных пристава и унесли тело генерала на носилках из бамбуковых шестов.

Судья Ди уселся в кресло покойного.

– Отправляйтесь все в парадную залу, – приказал он, – а я немного посижу здесь.

Судья Ди в библиотеке генерала Дина

Когда все ушли, судья откинулся на спинку кресла и прошелся задумчивым взглядом по корешкам книг и футляров с документами. Пустые места на стенах имелись только по обеим сторонам от двери, где висели два расписанных свитка. Над ними располагалась горизонтальная доска с вырезанной на ней надписью: «Кабинет самопознания». Очевидно, такое имя старый генерал Дин присвоил этой библиотеке.

Затем судья Ди посмотрел на набор письменных принадлежностей, разложенный на столе. Камень для растирания туши был великолепен, как и резной бамбуковый держатель для кисти. Рядом с камнем стоял красный фарфоровый кувшинчик для разведения туши. Надпись на нем, та же, что и над дверью, свидетельствовала о том, что он изготовлен специально для генерала Дина. Брусочек туши лежал на крошечной подставочке из резной яшмы.

Слева судья увидел два бронзовых пресса для бумаг. На них были выгравированы следующие надписи: «Весенний ветер расчешет космы плакучим ивам, осенний месяц прелесть подарит зыбучим волнам». Стихотворение было подписано «Затворник бамбуковой рощи». Судья Ди предположил, что это литературное имя одного из друзей генерала, который и подарил ему эти пресс-папье.

Затем он рассмотрел кисть, которой пользовался покойный: она была изящной работы с длинными ворсинками из волчьего волоса. Черенок с надписью «Утешение на закате жизни» покрыт красным лаком. Рядом более мелкими иероглифами было выгравировано: «С почтительными благопожеланиями по случаю завершения шести циклов. Обитель Безмятежности». Видно было, что кисть эта – подарок от еще одного друга.

Судья отложил кисть в сторону и внимательно рассмотрел лист, на котором писал покойный. Там было только две строчки, выведенные твердой рукой: «Предисловие. Исторические записки ведутся с глубокой древности. Многие прославленные мужи потрудились для того, чтобы сохранить деяния прежних династий для потомков».

Судья Ди обратил внимание на то, что фраза была закончена. Из этого следовало, что генерала не прервали в разгар работы; скорее всего, он обдумывал следующее предложение, когда убийца нанес удар.

Судья снова взял в руки красную лаковую кисть и стал бесцельно разглядывать изощренно вырезанные на черенке облака и драконов. Его поразило, какая тишина царила в библиотеке. Снаружи не доносилось ни звука.

Внезапно он почувствовал, как на него наваливается страх. Он сидел в кресле покойника в той же позе, в какой сидел генерал в момент убийства. Судья быстро поднял глаза и с испугом заметил, что картина возле двери покосилась. Внезапная паника охватила Ди. Может быть, именно за этим свитком скрывается потайная дверца, из которой выскочил убийца и вонзил кинжал в горло Дина? В мозгу судьи промелькнула мысль, что сейчас он находится в полном распоряжении преступника, если тот все еще поблизости. Он пристально посмотрел на свиток, ожидая, что тот сдвинется в сторону и оттуда покажется роковая фигура.

С некоторым усилием судья взял себя в руки. Он рассудил, что Дао Гань, осматривая стены, не мог не проверить такого очевидного места для потайного хода. Дао Гань, должно быть, и сдвинул немного свиток.

Судья Ди стер холодный пот со лба. Его страх прошел, но он так и не мог избавиться от сверхъестественного чувства, что убийца все еще находится рядом.

Он увлажнил кисть в кувшинчике и склонился над столом, чтобы испытать, как она пишет. Он заметил, что ему мешает подсвечник справа. Судья уже хотел отодвинуть его в сторону, но внезапно остановился.

Откинувшись в кресле, он задумчиво посмотрел на свечу. Написав две строчки, убитый прервался для того, чтобы пододвинуть свечу к себе поближе. Сделал он это не для того, чтобы видеть лучше; очевидно, он хотел просто рассмотреть какой-то мелкий предмет. Если бы ему не хватало света для работы, он передвинул бы свечу влево. Итак, он передвинул свечу, и в этот самый момент убийца напал на него.

Судья Ди поморщился; он положил кисть на стол и взял в руки подсвечник. Тщательно обследовав его, он не обнаружил ничего необычного и поставил его обратно на место.

В сомнении Ди покачал головой. Резко встав из-за стола, он вышел из библиотеки.

Проходя мимо двух приставов, стоявших на часах в коридоре, он приказал им не сводить глаз с библиотеки, пока сломанную дверь не починят и не опечатают, и не впускать туда никого.

В парадной зале тем временем все было подготовлено для экспертизы.

Судья Ди сел на деревянную скамью; тело генерала лежало на полу на тростниковых циновках.

Когда сюцай Дин должным образом удостоверил, что это тело его отца, судья Ди повелел врачу приступить к делу.

Тот аккуратно снял с тела одежду, обнажив худую и изможденную плоть.

Сюцай прикрыл свое лицо рукавом халата; писцы и слуги безмолвно взирали на происходящее.

Врач склонился к телу и обследовал его цунь за цунем; он обратил особое внимание на узлы жизненной силы и ощупал череп. Затем, раздвинув челюсти при помощи серебряной ложечки, он обследовал горло и язык.

Наконец лекарь встал и доложил:

– В момент смерти покойный находился в добром здравии. На ногах и руках обнаружены цветные пятна величиной с медную монету. Язык покрыт толстым серым налетом. Рана в горле не является смертельной. Смерть наступила в результате воздействия яда, который был нанесен на лезвие, причинившее рану.

Все наблюдавшие процедуру разом ахнули. Сюцай Дин отвел руку от лица и посмотрел на тело отца с выражением ужаса.

– Ваша честь! Обратите внимание на то, что кроме засохшей крови на острие видны следы какого-то постороннего вещества. Это – яд.

Судья Ди осторожно взял крохотный кинжал за рукоятку и внимательно вгляделся в темно-коричневые пятна на острие.

– Вам известно, – спросил он врача, – что это за яд?

Старый лекарь покачал головой и сказал с улыбкой:

– Мы не умеем, ваша честь, определять природу яда, введенного через кровь. Яды, которые принимаются внутрь, нам хорошо известны, как и симптомы отравления ими, но те, которые используют для отравления кинжалов, встречаются гораздо реже. Я рискну только утверждать, что цвет и вид пятен, обнаруженных на теле, дают основания предполагать, что мы имеем дело с ядом какой-то змеи.

Судья ничего не сказал на это. Он приказал писцам записать отчет присяжного врача по всей форме. Лекарь прочитал его и оставил на бумаге отпечаток своего большого пальца.

Затем судья Ди повелел:

– Облачите тело и поместите его в гроб. И позовите ко мне домоправителя!

Как только приставы положили тело на носилки и укутали в саван, в залу вошел домоправитель и упал на колени перед судьей.

Ди обратился к нему:

– Ты отвечаешь за быт в этом доме. Поведай мне все, что случилось прошлым вечером, начиная с праздничного ужина.

– Праздничный ужин для его превосходительства, – заговорил домоправитель, – был накрыт в этой самой зале. Генерал сидел во главе стола. Рядом с генералом сидели его вторая, третья и четвертая госпожи, молодой хозяин Дин и его супруга и две юных кузины первой жены генерала, которая умерла десять лет тому назад. На внешней террасе играли нанятые музыканты, они ушли за два часа до того, как генерал отправился в библиотеку. Перед самой полуночью молодой хозяин предложил последний тост. Затем генерал встал и сказал, что он удаляется в библиотеку. Молодой хозяин проводил генерала. Я следовал за ними с зажженной свечой. Генерал открыл дверь. Я вошел внутрь и зажег две свечи на столе от той, которую я держал в руке. Могу поклясться, что комната была совершенно пустой. Когда я вышел из нее, молодой хозяин встал на колени перед генералом и пожелал ему спокойной ночи. Затем он поднялся, и генерал поблагодарил его. Он положил ключ в левый рукав, вошел внутрь и запер дверь. И я, и молодой хозяин слышали, как он задвинул запор изнутри. Все, что я говорю, истинная правда!

Судья сделал знак старшему писцу, который прочитал вслух протокол допроса домоправителя; тот, выслушав протокол, приложил к бумаге большой палец в знак согласия с записанным.

Судья Ди отпустил его. Затем он спросил сюцая Дина:

– Что вы делали после этого?

Сюцай замялся; видно было, что ему не хочется говорить.

– Отвечайте на мой вопрос! – настойчиво повторил судья.

– Говоря по правде, – неохотно начал Дин, – я втянулся в ужасную ссору с моей женой. Я направился в свои покои. И там жена начала упрекать меня, что за ужином я не выказывал ей должного почтения. Она заявила, что из-за меня она потеряла лицо перед другими дамами. Я очень устал после празднества и не стал ей особенно возражать. Сидя на кровати, я выпил чаю, пока две служанки помогали жене раздеваться. Затем жена пожаловалась на мигрень и попросила одну из служанок помассировать ей шею, что заняло примерно около получаса. Затем мы легли спать.

Судья Ди свернул в трубку бумагу, на которой делал свои записи, молвил:

– Я не нашел никаких свидетельств, которые позволяли бы обвинить в этом преступлении У.

– Умоляю вашу честь, – вскричал сюцай, – схватить убийцу и подвергнуть его пыткам! Тогда он сознается в том, что совершил это подлое преступление!

Судья встал и объявил предварительное следствие оконченным.

Затем он вышел на передний двор, не проронив по пути ни слова. Когда он садился в паланкин, сюцай Дин отвесил ему низкий поклон.

Вернувшись в управу, судья Ди поспешил прямиком в тюрьму. Смотритель доложил ему, что Цзянь Моу по-прежнему без сознания.

Судья приказал послать за лекарем, чтобы тот приложил любые усилия для приведения Цзяня в чувства. Затем судья Ди пригласил Дао Ганя и десятника Хуна в свой кабинет.

Сев за стол, судья извлек из рукава смертоносный кинжал и попросил служителя принести чайник горячего чаю.

После того как все выпили по пиале, судья откинулся на спинку кресла. Слегка потеребив бороду, он сказал:

– Это самое необычное убийство в моей практике; не говоря уже о том, что нам неизвестен ни мотив, ни личность убийцы, мы столкнулись с двумя практическими проблемами. Во-первых, как убийца проник в запертую комнату и как выбрался из нее? Во-вторых, как он умудрился вонзить это странное оружие в горло жертвы?

Сержант Хун покачал головой в растерянности. Дао Гань внимательно рассматривал крошечный кинжал; теребя пальцами три свои длинных волоска на левой щеке, он сказал:

– На какой-то миг, ваша честь, мне показалось, что я разгадал тайну. Скитаясь по южным провинциям, я слышал немало историй про туземцев, которые живут в горах и охотятся при помощи длинных духовых трубок. Я подумал, что это маленькое лезвие с необычной круглой рукоятью могло быть пущено из такой трубки, и рассудил, что убийца мог выпустить его через зарешеченные отверстия в стене.

Однако, поразмыслив, я понял, что угол, под которым оружие вошло в горло жертвы, полностью исключает эту гипотезу. Такое было бы возможно только в том случае, если убийца сидел под столом. Кроме того, я обнаружил, что сразу за задней стеной библиотеки есть еще одна, глухая и высокая. Никто не смог бы разместить там лестницу.

Судья Ди неспешно отхлебывал чай из пиалы.

– Не могу не согласиться, – сказал он после некоторого раздумья, – что этот кинжал не был воткнут непосредственно в горло жертве. Рукоятка такая маленькая, что даже ребенок не смог бы ухватиться за нее. Кроме того, обратите внимание на необычную форму клинка: он вогнут и больше напоминает долото, чем кинжал. На настоящем этапе следствия я не стал бы даже строить догадок по поводу того, как это оружие было использовано. Ты, Дао Гань, распорядись, чтобы для меня изготовили точную деревянную копию этого кинжала, чтобы я мог, не подвергаясь опасности, с ним экспериментировать. Но соблюдай осторожность: одному Небу ведомо, что за смертоносный яд был нанесен на него!

– Совершенно ясно, ваша честь, – заметил десятник Хун, – что мы также должны продолжать расследовать предысторию этого убийства. Нужно ли вызвать для допроса У?

Судья кивнул.

– Я как раз собирался, – сказал он. – Я всегда предпочитаю наблюдать подозреваемого в его естественной обстановке. Я отправлюсь к нему под чужим именем, а ты, Хун, будешь сопровождать меня.

Судья Ди встал.

Внезапно в кабинет ворвался смотритель тюрьмы.

– Ваша честь! – кричал он. – Цзянь Моу пришел в себя. Но боюсь, что он скоро умрет!

Судья побежал за смотрителем, сопровождаемый Хуном и Дао Ганем.

Они увидели Цзянь Моу распростертым на деревянной лежанке в камере. Смотритель наложил на лоб преступника кусок ткани, смоченный в ледяной воде. Глаза Цзянь Моу были закрыты, хриплое дыхание вырывалось у него из груди.

Судья Ди склонился над ним.

Цзянь открыл глаза и посмотрел на судью.

– Цзянь Моу, – внятно произнес судья Ди. – Ты знаешь, кто убил начальника Баня?

Цзянь посмотрел на судью воспаленными глазами; губы его зашевелились, но ни звука не слетело с них. С чудовищным напряжением ему наконец удалось выдавить из себя какой-то невнятный звук, но затем голос снова пропал.

Внезапно судорога сотрясла все его крепкое тело. Он закрыл глаза и вытянулся, словно хотел улечься поудобнее. Затем Цзянь Моу замер.

Он был мертв.

Десятник Хун возбужденно воскликнул:

– Он сказал «Да…», но не смог произнести имя убийцы.

Судья Ди выпрямился, кивнул и сказал:

– Цзянь Моу умер, так и не успев сообщить нам сведения, в которых мы нуждаемся.

Глядя на бездвижное тело, он добавил потерянным голосом:

– Теперь мы никогда не узнаем, кто убил начальника Баня!

И, запрятав руки в широкие рукава халата, судья вернулся в свой кабинет.

Глава десятая

Судья Ди наносит визит сумасбродному молодому человеку; в управе проводится диспут ценителей живописи

Судья Ди и десятник Хун не сразу отыскали жилище У. Они расспросили владельцев нескольких лавок за Храмом Бога Войны, но никто не слышал о человеке по имени У Фэн.

Затем судья припомнил, что как будто бы тот жил над винной лавкой под названием «Вечная весна». Оказалось, что лавка эта пользуется широкой известностью благодаря отменному качеству своих вин. Уличный мальчишка завел их в переулок, в конце которого они увидели развевающееся на ветру полотнище с надписью «Вечная весна».

Лавка выходила прямо на улицу. За высоким прилавком высились ряды глиняных кувшинов на деревянных полках. Красные этикетки восхваляли высокое качество их содержимого.

Хозяин, круглолицый человек приятной наружности, стоял за прилавком, праздно ковыряясь в зубах.

Судья и десятник Хун обогнули прилавок и уселись за небольшой квадратный стол; судья заказал кувшинчик доброго вина. Пока хозяин вытирал со стола, судья Ди поинтересовался, как идет торговля.

Владелец лавки пожал плечами.

– Особо хвастать нечем, – ответствовал он, – торгуем помаленьку. В общем, как говорится, «лучше в самый раз, чем ничего».

– А вам что, уважаемый, никто не помогает? – спросил судья.

Лавочник наклонился, чтобы достать маринованные овощи из кувшина в углу. Он положил их на поднос, поставил поднос на стол и молвил:

– Помощник – это две руки в работе и один жадный рот за столом. Нет уж, предпочитаю со всем справляться сам. А что вы, уважаемые, поделываете в этом городе?

– Мы здесь проездом, – ответил судья, – торговцы шелком из столицы.

– Ах, вот как! – воскликнул хозяин. – Тогда, видать, вам знаком мой жилец, господин У Фэн. Он ведь тоже из столицы!

– И тоже торгует шелком? – спросил пристав.

– О нет! – отвечал лавочник. – Он все больше что-то малюет. Я сам в этих делах ничего не понимаю, но люди говорят, что вроде художник неплохой. Да и неудивительно, если он с кистью не расстается с утра до вечера.

Подойдя к лестнице, лавочник крикнул:

– Мастер У, тут к вам двое господ из столицы!

Голос сверху ответил:

– Не могу бросить работу! Пусть поднимутся сами.

Торговец вином не скрывал своего раздражения. Судья Ди утешил его, как мог, оставив на столе изрядные чаевые.

Посетители поднялись по деревянной лестнице.

На втором этаже имелась только одна большая комната, освещавшаяся двумя рядами окон в широких рамах – одним на передней стене, другим на задней, – которые были закрыты белой рисовой бумагой.

Судья Ди в мастерской У Фэна

Юноша, одетый в несусветное тряпье, трудился над картиной, изображавшей Черного Судью Загробного Мира. На художнике была пестрая курточка и тюрбан из лоскутков разноцветного шелка, подобно тем, которые в ходу у некоторых варварских племен, кочующих за рубежами Поднебесной.

Художник разложил шелковое полотнище на столе, стоявшем посреди комнаты. Простенки между окнами были увешаны множеством законченных картин, временно наклеенных на бумажные свитки. Возле стены стояла бамбуковая лежанка.

– Посидите там минуточку! – сказал юноша, так и не отрывая взгляда от работы. – Я накладываю голубую краску, и если я прервусь, фон не выйдет ровным.

Десятник Хун присел на лежанку, судья Ди остался стоять. С большим любопытством он следил за тем, как ловко юноша управляется с кистями. Он заметил, что картина явно была нарисована опытной рукой, но непривычной техникой. Особенно это касалось проработки складок одежды. Оглядев все картины, висевшие на стенах, судья заметил, что так же необычно выглядела практически каждая из них.

Юноша сделал последний мазок, затем выпрямился и принялся промывать кисть в фарфоровой вазе. При этом он пристально посмотрел на судью и сказал:

– Итак, ваша честь, вы – новый уездный начальник. Поскольку, по всей видимости, вы у меня в гостях инкогнито, я не буду смущать вас излишними формальностями.

Эта неожиданная фраза застала судью Ди врасплох.

– С чего вы решили, что я – уездный начальник? – спросил он.

Юноша снисходительно улыбнулся. Оставив кисть в кувшине, он сложил руки на груди, прислонился спиной к столу и, глядя судье Ди прямо в лицо, произнес:

– Я, простите за дерзость, художник-портретист. А вы, сударь, типичный судья. Обратите внимание на Судью Загробного Мира на этой картине: вы могли бы послужить для него моделью, хотя картина и так вышла неплохо!

Судья не мог сдержать улыбки. Он понял, что прозорливого юношу не обведешь вокруг пальца, и молвил:

– Вы не ошиблись, я действительно Ди Жень-чжи, новый уездный начальник Ланьфана, а это мой помощник.

У медленно кивнул. Посмотрев на судью, он сказал:

– Ваше имя хорошо известно в столице, сударь. Чем я обязан вашему визиту? Вряд ли вы явились, чтобы арестовать меня, – такое дело вы бы поручили вашим помощникам.

– А почему, – спросил судья Ди, – вы полагаете, что мы можем захотеть вашего ареста?

У поправил свой тюрбан.

– Сударь, простите, что я обхожусь без общепринятых церемоний, но я просто берегу время – ваше и свое. Сегодня утром разнесся слух, что генерал Дин убит. Между нами говоря, этот мерзкий ханжа ничего другого и не заслуживал. А теперь его изворотливый сынок распространяет слухи, что я, сын командующего У, который, как известно, был злейшим недругом генерала, намеревался убить старого Дина. Молодой Дин ошивается по соседству с моим домом уже больше месяца, пытается что-нибудь разузнать обо мне от владельца лавки и в то же время сам клевещет на меня. Несомненно, молодой Дин обвинил меня в убийстве его отца. Заурядный начальник незамедлительно послал бы своих приставов, чтобы арестовать меня. Но вы, сударь, известны своей необычайной проницательностью. Так что вы явились ко мне самолично, сначала увидеть собственными глазами, что я из себя представляю.

Десятник Хун выслушивал это беспечное заявление со все возрастающим бешенством; наконец, не выдержав, он вскочил и воскликнул:

– Ваша честь, дерзость этого пса становится невыносимой!

Судья Ди поднял руку, и улыбка тронула уголки его губ:

– Господин У и я прекрасно понимаем друг друга, десятник! Лично я нахожу его речи весьма занятными!

Когда Хун сел, судья продолжил:

– Вы совершенно правы, мой друг. Поэтому позвольте мне быть с вами столь же откровенным: скажите, почему вы, сын известного командующего из военного ведомства, поселились в одиночестве в этом полузабытом месте?

У бросил взгляд на свои картины, развешанные по стенам.

– Пять лет назад, – отвечал он, – я сдал экзамен на звание сюцая. К огорчению моего отца, сразу после того я решил прервать учебу и заняться живописью. Я учился у двух прославленных мастеров в столице, но остался недоволен их стилем. Два года назад я случайно встретился с монахом, приехавшим из Хотана, царства на дальнем Западе, данника Поднебесной. Этот монах познакомил меня со своим стилем, красочным и полным жизни. Я понял, что нашим художникам следует изучить эту манеру, чтобы избавиться от мертвечины, присущей искусству Поднебесной. Я решил стать первопроходцем и отправиться в Хотан.

– Лично я, – сухо заметил судья, – полностью удовлетворен состоянием искусства в Поднебесной и сомневаюсь, что варвары могли бы нас чему-то научить. Однако я не считаю себя знатоком в этом вопросе. Продолжайте!

– Я попросил денег на дорогу у моего почтенного отца, – продолжал У. – Он дал их мне, в надежде на то, что это просто юношеская прихоть и в один прекрасный день я вернусь примерным молодым чиновником. Вам известно, что вплоть до недавнего времени путь в западные царства лежал через Ланьфан, – вот почему прибыл я сюда. И тут-то я выяснил, что теперь все пользуются северной дорогой, ибо в настоящее время равнины к западу от города обитаемы только кочевыми уйгурами – народом, незнакомым ни с искусством, ни с культурой.

– Если это так, – перебил его судья Ди, – то почему вы не отправились на север, чтобы продолжать путешествие?

Юноша улыбнулся.

– Попробую объяснить, сударь. Знайте, что я очень ленив и к тому же – человек настроения. Невесть почему, мне вдруг очень понравилось это местечко, и я подумал, что стоит пожить здесь и поработать. Кроме того, мне очень приглянулось само жилье. Я обожаю вино, и большая удача, когда им торгуют прямо у тебя в доме! Этот продавец обладает сверхъестественным чутьем на доброе вино, а погреб его выдержит сравнение с лучшими погребами столицы. Вот поэтому я здесь и остался.

Судья ничего не сказал на это заявление. Он задал следующий вопрос:

– Где вы были прошлой ночью, скажем, с первой до третьей ночной стражи?

– Здесь! – не задумываясь, ответил юноша.

– Есть ли у вас свидетели, которые могут это подтвердить?

У грустно покачал головой.

– Нет, – ответствовал он. – Я же не знал, что генерала убьют в эту ночь!

Судья Ди подошел к лестнице и окликнул лавочника.

Когда круглое лицо последнего появилось внизу, судья спросил его:

– Помогите нам разрешить дружеский спор: не заметили ли вы, куда и когда выходил мастер У прошлой ночью?

Лавочник почесал голову и сказал с ухмылкой:

– Извините, сударь, но никак не припомню. Прошлой ночью здесь столько народу шастало, что я толком и не скажу, выходил ли куда-нибудь мастер У или нет.

Судья Ди кивнул, слегка потеребил бороду и сказал, обращаясь к юноше:

– Сюцай Дин утверждает, что вы наняли соглядатаев, которые следили за его усадьбой!

У расхохотался.

– Какая бесстыдная ложь! – воскликнул он. – Я тщательным образом избегал этого недостойного генерала. Я бы и медяка ломаного не заплатил за то, чтобы узнать, что он делает!

– В чем, – спросил судья Ди, – ваш отец обвинял генерала Дина?

Лицо У сразу приняло серьезное выражение.

– Старый мерзавец, – начал он с горечью в голосе, – пожертвовал жизнью целого батальона императорской армии; восемьсот солдат положил, чтобы самому выпутаться из затруднительной ситуации. Варвары порубили их на мелкие куски. Генералу Дину не сносить головы, если бы не возникшие в то же самое время волнения в войсках. Дело решили замять, дабы не давать солдатам повода для еще большего возмущения. Генерал отделался тем, что его лишь заставили уйти в отставку.

Судья Ди не сказал на эту речь ничего.

Он подошел к стене и стал рассматривать картины У, на которых были изображены сплошь буддийские святые и божества. Богиня Гуан Инь удавалась художнику особенно хорошо: иногда она была нарисована одна, иногда среди группы окружающих ее божеств.

Судья повернулся.

– Позвольте мне завершить откровенную беседу откровенными словами, – сказал он. – Ваш так называемый новый стиль не показался мне каким-то шагом вперед. Впрочем, возможно, к нему просто следует привыкнуть. Если бы вы дали мне одну из ваших картин, я смог бы получше рассмотреть ее на досуге.

У с сомнением посмотрел на судью. После минутного колебания он снял со стены средней величины картину, изображавшую богиню Гуан Инь в окружении четырех других божеств. Развернув ее на столе, У взял свою печать – кусок белой яшмы с искусной резьбой, лежавшую на крошечной подставке из черного дерева. Приложив печать к подушечке с киноварью, он поставил ее в уголке картины. Отпечаток представлял собой древнее начертание иероглифа «Фэн» – имя живописца. Затем У свернул картину и вручил ее судье.

– Итак, я арестован? – спросил он.

– Похоже, вас тяготит какое-то чувство вины, – сухо заметил судья. – Нет, вы не арестованы, но вы не имеете права покидать дом до моего распоряжения. До свидания, и спасибо вам за картину!

Судья Ди сделал знак десятнику Хуну. Они спустились вниз по лестнице. У поклонился на прощание, но не стал провожать посетителей до двери.

Когда судья и Хун вышли на улицу, десятник не выдержал и взорвался:

– Этот дерзкий невежа заговорил бы по-другому, если бы он лежал перед помостом с пальцами в тисках!

Судья улыбнулся.

– У, несмотря на свою молодость, весьма умен, – бросил он. – Но все же он уже сделал одну очень грубую ошибку.

Дао Гань и Цзяо Дай поджидали судью в его кабинете.

Они провели всю вторую половину дня в усадьбе Цзяня, расследуя несколько случаев вымогательства. Дао Гань рассказал, что нашел подтверждения сделанному Лю Вань-фаном в суде заявлению, что Цзянь Моу руководил большинством дел лично, в то время как оба советника только подобострастно поддакивали ему.

Затем судья Ди выпил принесенную Хуном чашку чаю, развернул картину У и сказал:

– Итак, займемся немного живописью! Дао Гань, повесь картину на стену возле пейзажа, написанного наместником Да!

Судья откинулся на спинку кресла и принялся рассматривать обе картины.

– В этих двух картинах, – произнес он наконец, – содержится ключ к завещанию наместника и убийству генерала Дина!

Десятник Хун, Дао Гань и Цзяо Дай повернули скамейки и уселись так, чтобы тоже видеть картину. Ма Жун вошел и застыл в изумлении, потрясенный необычным зрелищем.

– Садись, Ма Жун, – повелел судья, – и включайся в круг ценителей искусства.

Внезапно Дао Гань встал и подошел к пейзажу наместника; пристально вглядевшись в него, он покачал головой.

– На какой-то миг, – сказал он, – мне показалось, что надпись очень маленькими иероглифами могла быть спрятана между листьями деревьев или очертаниями скал. Но мне не удалось ничего обнаружить!

Судья Ди в задумчивости теребил бакенбарды.

– Прошлым вечером, – молвил он, – я несколько часов размышлял над этим пейзажем и рано утром снова обследовал его цунь за цунем. Вынужден признаться, что эта картина озадачивает меня.

Дао Гань пригладил встопорщенные усы и спросил:

– Вы не допускаете, ваша честь, что между картиной и основой, на которой она натянута, вклеен лист бумаги?

– Эту возможность я тоже обдумывал, – сказал судья, – и потому исследовал картину под ярким светом. Если бы под ней был вклеен лист бумаги, я бы заметил его.

– Когда я жил в Кантоне, – сказал Дао Гань, – я изучал искусство изготовления расписных свитков. Если нужно, я могу полностью отделить полотно и изучить ту часть, которая скрыта парчовой рамкой. Кроме того, можно удостовериться, являются ли цельными деревянные валики на концах свитка. Старый наместник вполне мог сделать их полыми и вложить внутрь туго скатанный лист бумаги.

– Если после этого вы сможете вернуть свитку исходный вид, – ответил судья, – то стоит попытаться. Хотя, на мой вкус, идея такого тайника слишком примитивна для блестящего ума наместника. Но мы не можем упускать ни малейшей возможности разрешить эту загадку. Что же касается буддийской иконы нашего друга У, то тут дело обстоит совершенно иначе. Ключ, содержащийся в ней, очевиден всякому.

Десятник Хун удивленно спросил:

– Это невероятно, ваша честь. Ведь У сам выбрал, какую картину подарить вам!

Улыбка тронула уголки губ судьи.

– Это потому, что У не понял, чем он выдал себя, – ответил он. – Возможно, У не слишком высокого мнения о моем художественном вкусе, но я увидел в этой картине кое-что такое, что он сам просмотрел.

Отхлебнув чаю из чашки, судья Ди повелел Ма Жуну позвать старосту Фана.

Когда Фан предстал перед судьей, тот какое-то время сурово смотрел на него, а затем снисходительно сказал:

– Ваша дочь, Черная Орхидея, в полном порядке. Моя первая госпожа просила передать, что она – прилежная и умелая работница.

Староста ответил низким поклоном.

– Я до сих пор в сомнении, – продолжал судья, – стоит ли вам забирать дочь из ее нынешнего надежного убежища, особенно учитывая то, что нам до сих пор ничего не известно о судьбе ее старшей сестры, Белой Орхидеи. С другой стороны, трудно найти кого-то лучше Черной Орхидеи, чтобы собрать для меня сведения в доме Динов. В связи с похоронами им наверняка понадобится дополнительная прислуга. Если Черная Орхидея на время устроится туда служанкой, она сможет очень многое выведать у челяди. Однако без согласия ее отца я не могу принять такого решения.

– Ваша честь, – спокойно ответил староста. – Я и моя семья считаем себя вашими рабами. Кроме этого, моя младшая дочь – самостоятельная и смышленая девушка; она будет счастлива выполнить этот приказ.

Ма Жун неловко заерзал в кресле и перебил судью: