Текст книги "У начала времен"

Он увидел ее узкое лицо и холодные безжалостные глаза и понял, что бесполезно пытаться объяснить, что она не поймет, не способна понять. И со внезапной ясностью он осознал, что мир, в котором он переживал сентябрь, уже несколько десятилетий как мертв, и мысленно увидел, как утром грузит коробку в «бэби-би» и едет по сверкающим улицам города, и просит владельца магазинчика вернуть его деньги, и… но тут ему пришлось отвести взгляд, а когда он посмотрел снова, то увидел, что мисс Джонс неуместно стоит в вульгарной гостиной, и услышал, как она снова и снова повторяет, как сломанная пластинка:

– Что-то не так, мэм? Что-то не так, мэм?

Прошло несколько недель, прежде чем Дэнби почувствовал себя хотя бы настолько сносно, чтобы поехать к «Дружелюбному Даку» выпить пива. К тому времени Лора снова начала с ним разговаривать, и вообще жизнь, пусть и не вполне такая же, как раньше, все-таки приобрела прежние черты. Он вывел «бэби-би» с подъездной дорожки и некоторое время спустя свернул в пестрый поток машин на бульваре. Стояла ясная июньская ночь, и звезды посверкивали хрустальными булавочными головками над флуоресцентными сполохами города. Киоск с хот-догами на углу достроили, он даже успел открыться. У сверкающего хромом прилавка ждали несколько посетителей, и повариха переворачивала на хромовом гриле венские сосиски. Дэнби почудилось что-то знакомое в цветастом платье, в том, как она двигалась, в том, как мягкие волны волос обрамляли нежное лицо… Ее новый владелец стоял поодаль, облокотившись о прилавок, и болтал с клиентом.

Припарковав «бэби-би», Дэнби пересек бетонную пустыню парковки, у него ныло в груди и пульсировало в висках… Есть вещи, которые нельзя просто так спустить, надо хотя бы попытаться остановить их, неважно, какую придется заплатить за это цену.

Он подошел к владельцу и собирался уже перегнуться через начищенный до блеска прилавок и ударить в самодовольное толстое лицо, как увидел, что к хромированной горчичнице прислонена картонная табличка, которая гласила: «Требуется мужчина…»

Киоску хот-догов очень далеко до классной комнаты в сентябре, а учительница, подающая хот-доги, никогда не сравнится с учительницей, дарящей мечты, но если чего-то хочешь очень сильно, берешь что есть и благодаришь даже за это…

– Я могу работать только по вечерам, – сказал владельцу киоска Дэнби. – Скажем, с шести до двенадцати…

– Да это же просто замечательно! – отозвался владелец. – Но, боюсь, поначалу я не смогу вам много платить. Понимаете, я только разворачиваюсь…

– Не страшно, – сказал Дэнби. – Когда начинать?

– Чем раньше, тем лучше.

Сделав несколько шагов, Дэнби приподнял доску, закрепленную на скрытых петлях, зашел за прилавок и снял пиджак. Если Лоре эта идея не по вкусу, пусть отправляется ко всем чертям… Но он знал, что она будет не против, ведь дополнительный заработок позволит осуществиться ее мечте – мечте о «кадиллетке».

Надев передник, который протянул ему владелец, он присоединился к мисс Джонс у гриля.

– Добрый вечер, мисс Джонс, – сказал он.

Она повернулась, и голубые глаза словно бы вспыхнули, и волосы у нее были как солнце, встающее туманным сентябрьским утром.

– Добрый вечер, сэр, – ответила она, и июньской ночью по киоску пронесся порыв сентябрьского ветра, и это было все равно как вернуться в школу после бесконечного пустого лета.

Маленькая красная школа

Ронни делал большой крюк всякий раз, как ему попадался город. Эти новые белые города с потоками машин и большими заводами никак не могли быть тем местом, которое искал он. Местом, где были старые домики, и тенистые улочки, и маленькая красная школа…

У самого въезда в его городок росла кленовая роща, а по ней протекал ручей. Его Ронни помнил лучше всего: летом он бродил по воде, зимой катался по льду на коньках, осенью смотрел на листья, плывущие, как лилипутская флотилия, к морю.

Ронни был уверен, что узнает свою долину, но пока не находил ее среди полей, лесов и холмов, по которым шел. Порой он сомневался, правильно ли выбрал железнодорожную ветку. Те ли это рельсы, по которым поезд-аист унес его в большой город к родителям?

Если по правде, из дома он не сбегал. Безликая трехкомнатная квартира, где он прожил месяц, не его дом, а бледные незнакомцы, встретившие Ронни на вокзале, не его отец с матерью.

Настоящий его дом в долине, на самом краю городка, а настоящие родители – Нора и Джим. Они никогда не говорили, что он их сын, но все равно они настоящие. Зачем они посадили его, спящего, в поезд и отправили к незнакомцам, которые выдают себя за его родителей?

Ночью, когда темнота подкрадывалась к костру, Ронни думал о Норе, Джиме и своем городке, но больше всего о мисс Смит, учительнице из маленькой красной школы. Вспоминая о ней, он делался храбрым и ничего не боялся, лежа в летней траве под летними звездами.

На четвертое утро он доел последние концентраты, которые стащил у ненастоящих родителей. Понимая, что долину теперь нужно найти как можно скорее, он быстро шел вдоль путей, высматривая впереди хоть что-то знакомое – дерево, холм, ручеек. Поездку на поезде-аисте он совершил впервые и потому не знал толком, как выглядит родная долина, но был уверен, что узнает ее, как только увидит.

Ноги у него окрепли с тех пор, как он сошел с того поезда, и головокружение накатывало все реже. Солнце больше не слепило глаза и не оставляло на них красных отпечатков, если Ронни долго смотрел на небо.

Ближе к вечеру он услышал свисток и понял, что идет правильно и что долина где-то недалеко: так кричит поезд-аист.

Он спрятался в кустах у насыпи, глядя на несущийся мимо состав. Там сидели дети. Они смотрели в маленькие окошки, как смотрел он сам, удивленный и порядком напуганный, когда проснулся в поезде и мимо его больных глаз помчались неизведанные края.

Какие у них бледные лица. Неужели и он такой был? Да, наверно. Кажется, жизнь в долине как-то влияет на цвет лица, на глаза и на ноги.

Но ведь он ни на что такое не жаловался, пока жил там. Хорошо видел то, что было написано на черной доске в маленькой красной школе, и по учебнику читал без труда. Может быть, потому, что мисс Смит трепала его по спине и говорила, что он самый лучший ее ученик.

Как же он по ней соскучился. Так и видит, как она входит в класс, говорит «Доброе утро, Ронни», усаживается за свой учительский стол. Волосы у нее желтые с аккуратным прямым пробором, щеки розовые. Он, наверно, влюбился в мисс Смит, потому и хочет вернуться в долину.

Нет, не только из-за нее. Ему хочется побродить по ручью в прохладной кленовой тени, и выбраться из рощи на тихую улицу, и прийти домой, где Нора поругает его за то, что опоздал к ужину.

Поезд все еще грохотал мимо. Надо же, какой длинный. Откуда едут все эти дети? Ронни не узнавал никого, хотя прожил в долине всю свою жизнь. И когда сам ехал в поезде, тоже никого не узнал… непонятно.

Когда проехал последний вагон, Ронни снова вылез на рельсы. Смеркается уже, скоро первая звезда выйдет. Найти бы долину еще до наступления ночи! Он даже в ручей не полезет, побежит прямо к дому. Нора и Джим обрадуются ему, Нора приготовит что-нибудь вкусное. Может, и мисс Смит зайдет – она иногда заходит по вечерам, чтобы поговорить о его успехах. Он проводит ее до калитки, пожелает спокойной ночи, и звездный свет будет играть на ее божественно прекрасном лице.

Он шел быстро, неотрывно глядя вперед. Тени сгущались, сырое дыхание ночи ползло по холмам. В высокой траве просыпались сверчки и цикады, в прудах подавали голос лягушки.

Вот и первая звезда… а это что за дом, высоченный такой? Ронни не видел его, когда ехал в поезде, хотя все время смотрел в окно.

Зарешеченные окна на верхних этажах темные, но на первом этаже свет горит, а окна там большие и без решеток.

Рельсы кончались прямо здесь, входя в дом через высокую арку. Наверно, это вокзал, как в городе, но почему же Ронни не заметил, как проехал через него?

А, понятно. В поезд его посадили спящим, и проснулся он только на полдороге. Ронни тогда думал, что он где-то недалеко от долины, а на самом деле ехал уже давно, вот и проспал это здание.

Если это правда, то долина еще далеко, а он так хотел прийти домой еще до ночи. Он ужасно проголодался и ужасно устал. Что же ему теперь делать?

– Здравствуй, Ронни.

Он чуть в обморок не упал со страху. В кустах акации у самых рельсов стоял человек в серой форме. Серое в потемках разглядеть трудно – выходит, он давно уже там стоит?

– Ты ведь Ронни Медоуз, верно?

– Д-да, сэр. – Удрать бы сейчас, но он так ослаб, что этот дядька запросто догонит его.

– Тебя-то я и ждал, – ласково сказал человек, выходя из укрытия. – И очень за тебя беспокоился.

– Беспокоились?

– Беспокоиться за ребят, покидающих долину, – моя работа. Я, видишь ли, школьный контролер.

– Но я не хотел уезжать из долины, сэр. Джим и Нора посадили меня на поезд, пока я спал, пришлось мне ехать до самого города. Я как раз и хочу вернуться в долину… из города я сбежал.

– Понятно. Я отведу тебя обратно туда, в маленькую красную школу, – сказал контролер и взял Ронни за руку.

– Правда? Вот здорово!

– Я просто выполняю свою работу. – Контролер вел Ронни к большому зданию на путях. – Только сначала зайдем к директору школы.

Ронни хотел вырваться, но контролер держал крепко.

– Не бойся, директор тебя не съест.

– Я не знал, что в нашей школе есть директор. Мисс Смит ничего не говорила о нем.

– Как же без него. Иди по-хорошему, иначе мне придется сообщить о твоем плохом поведении. Как по-твоему, понравится это мисс Смит?

– Нет, не понравится, – покорился Ронни. – Хорошо, сэр, идемте.

Ронни знал, что в школах бывают директора, но своего ни разу не видел – в маленькой красной школе он, должно быть, не помещался, да и зачем он нужен? Достаточно и одной мисс Смит. И уж совсем непонятно, почему директор живет не в долине, а на вокзале – если это вокзал.

Ладно, посмотрим. Если вокруг столько непонятного, с директором даже полезно поговорить.

Они уже вошли в здание. Длинный, ярко освещенный коридор с зелеными шкафами по бокам привел их к стеклянной двери с надписью:

ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР № 16. Х. Д. КЕРТИН, ДИРЕКТОР.

Контролер открыл дверь, и они вошли в комнату с белыми стенами, освещенную еще ярче, чем коридор. За столом напротив двери сидела девушка, а за ней была еще одна стеклянная дверь с надписью «БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ НЕ ВХОДИТЬ».

Девушка была молодая и почти такая же красивая, как мисс Смит.

– Скажите старику, что ребенок Медоузов наконец объявился, – попросил контролер.

Девушка как-то странно посмотрела на Ронни. Как будто ей стало грустно, как будто она пожалела, что он нашелся.

– Эндрюс привел Ронни Медоуза, мистер Кертин, – сказала она в коробочку у себя на столе.

– Хорошо, – послышалось из коробочки. – Сообщите его родителям, и пусть он войдет.

В огромном кабинете Ронни сделалось неуютно. Лампы дневного света слепили глаза и мешали рассмотреть человека за столом – Ронни удалось различить только лысеющий белый лоб, впалые щеки, очень тонкие губы. Все это почему-то пугало его.

– У меня к тебе всего несколько вопросов, а потом ты отправишься обратно в долину.

– Да, сэр. – Ронни стало немного легче.

– Родители плохо обращались с тобой? Я имею в виду твоих настоящих родителей.

– Нет, сэр, хорошо. Я жалею, что убежал, но мне очень захотелось обратно.

– Соскучился по Норе и Джиму?

Интересно, откуда директор знает, как их зовут.

– Да, сэр.

– И по мисс Смит?

– Очень, сэр!

Ронни беспокойно переминался под устремленным на него взглядом. Он очень устал, но директор не предлагал ему сесть, а лампы, как ему казалось, светили все ярче.

– Ты ее любишь?

Этот вопрос поразил Ронни своей неожиданностью и тем, что директор задал его с нескрываемым отвращением. Ронни вспыхнул, и ему стало стыдно – он не понимал почему.

– Отвечай: ты любишь мисс Смит?

– Да, сэр.

В кабинете сделалось тихо. Ронни с опаской ждал следующего вопроса, но его не последовало.

– Шестой уровень, – сказал директор вошедшему контролеру. – Скажите дежурному технику, чтобы попробовал вариант 24-С.

– Да, сэр. – Контролер снова взял его за руку. – Пошли, Ронни.

– А куда мы идем?

– В долину, куда же еще. В маленькую красную школу.

Какое счастье! Только зачем же тогда в лифт садиться? Может, им надо подняться на крышу, а там на вертолет пересесть? Но лифт остановился на шестом этаже, и они оказались в длиннющем коридоре с сотнями горизонтальных дверей, расположенных очень близко, почти вплотную.

– Где же долина, сэр? – спросил Ронни. – Куда вы меня ведете?

– Обратно в школу, – отрезал контролер. – Иди давай.

Ронни уперся, но контролер был сильный и мигом дотащил его до ниши, где сидела за железным столом худая женщина в белой форме.

– Это мальчик Медоузов. Старик поменял ему сюжет на 24-С.

Видя, что Ронни плачет, женщина устало поднялась с места, достала из стеклянного шкафчика ампулу, закатала ему рукав и ловко загнала иглу в руку.

– Слезы прибереги на потом, они тебе пригодятся. Комплекс вины, я вижу, Кертина совсем задавил – он прописывает 24-С уже третий раз в этом месяце.

– Старик знает, что делает.

– Ему только кажется, что он знает. Еще немного, и этот мир заселят сплошные Кертины. Пора уж кому-нибудь из Комитета Образования пройти курс психологии и выяснить наконец, что к чему с материнской любовью.

– Старик – дипломированный психолог.

– Дипломированный психопат, вернее сказать.

– Зря вы так говорите.

– Говорю, что хочу. Ты-то не слышишь, как они плачут, а я слышу. 24-С – это прошлый век, давно пора его отменить.

Женщина взяла Ронни за руку и повела куда-то. Контролер, пожав плечами, вернулся к лифту, и металлические двери закрылись за ним. Ронни шел как во сне, почти не чувствуя рук и ног, в голове мутилось.

Повернув во второй коридор, а затем в третий, женщина остановилась у открытой горизонтальной дверцы.

– Ну что, узнаёшь свою комнатку?

Глаза у Ронни слипались. В клетушке стояла кровать, чудна́я какая-то, с проводами, трубками и экранами – но Ронни так хотел спать, что сразу в нее забрался.

– Вот и умница, – донесся до него голос женщины. – Возвращайся в свою маленькую красную школу.

– Ронни!

Страшный сон с поездами, незнакомыми людьми, чужими местами никак не желал уходить. Может, это не сон, а правда? Нора много раз ему говорила, что однажды он проснется в поезде-аисте, везущем его к родителям.

Он ворочался и брыкался, силясь открыть глаза.

– Ронни, – опять позвала Нора, – ты опоздаешь в школу.

Глаза открылись сами собой, и он сразу понял, что все в порядке. В его чердачное окошко лился яркий утренний свет, по стеклу шуршали ветки клена, растущего на заднем дворе.

– Иду! – Ронни скинул одеяло, оделся в теплой солнечной лужице, умылся и побежал вниз.

– Ну наконец-то. Совсем обленился, – резко бросила Нора.

Что это с ней, заболела? Раньше она никогда не говорила с ним так. А вот и Джим, небритый, с налитыми кровью глазами.

– Что за дела, где завтрак?

– Сейчас, подождешь. Я уже полчаса этого паршивца бужу, не до завтрака.

Растерянный Ронни сел за стол и молча стал есть. Почему они оба так изменились за одну ночь? И любимые его оладушки внутри все сырые.

Не доев, Ронни вышел в гостиную взять учебники. Там было неубрано и пахло плесенью. На кухне переругивались Нора и Джим.

Ночью определенно что-то случилось. Еще вчера в доме все блестело, Нора была добрая, Джим, чистый и аккуратный, не повышал голоса.

Ну, ничего. Все исправится, как только он увидит мисс Смит. Ронни бежал по солнечной улице вместе с другими веселыми школьниками, мечтая о любимой учительнице.

Волосы мисс Смит сияли на солнце. Пучок у нее на затылке как золотое яблоко, щеки как розы после утренней поливки, голос как летний ветерок.

– Доброе утро, Ронни, – сказала она.

– Доброе утро, мисс Смит. – Он словно в облаке проплыл к своей парте.

Начались уроки – арифметика, правописание, обществоведение, чтение. Мисс Смит вызвала Ронни почитать вслух рассказ из хрестоматии в красной обложке.

Он гордо встал и начал читать про Ахилла и Гектора. Первое предложение он одолел без запинки, на втором стал спотыкаться. Слова точно расплывались; Ронни поднес учебник к глазам, но все равно ничего не смог разобрать. Он видел написанное как сквозь толщу воды и продолжал запинаться.

Мисс Смит стояла рядом с длинной линейкой, и ее лицо вдруг сделалось некрасивым. Она выхватила у Ронни книгу, швырнула на парту, схватила его за руку и обрушила линейку ему на ладонь. Боль прошила его насквозь, а линейка опускалась снова и снова.

Ронни заплакал.

После долгого тяжелого дня директору нисколько не хотелось беседовать с Медоузами. Пойти бы скорее домой, принять ванну, настроить хорошую телеэмпатическую программу и забыть обо всем – но что же делать, беседы с разочарованными родителями входят в его обязанности. Если б он знал о визите Медоузов заранее, попросил бы записать их на завтра, а теперь уже поздно.

– Пусть войдут, – устало бросил он в интерком.

Супруги Медоуз, судя по личному делу Ронни, работали на конвейере. Представителей рабочего класса, производящих к тому же на свет нестабильных детей, директор терпел с трудом. Он хотел даже направить свет им в глаза, но воздержался.

– Вас уведомили, что у вашего сына все хорошо, – сказал он неодобрительно, когда они сели. – Не было нужды приезжать.

– Так мы это… беспокоимся, сэр, – сказал мистер Медоуз.

– О чем, собственно? Как только вы заявили, что он пропал, я сразу сказал, что мы попытаемся подключиться к его эмпатике и перехватим его здесь, как только он явится. Дети такого типа всегда возвращаются, но мы, к сожалению, не можем классифицировать воспитанников до посадки их в доставочный поезд: это значило бы преждевременно нарушить эмпатическую иллюзию. Разрушение иллюзий после интеграции ребенка в реальность – забота родителей. Мы не можем заниматься всем нашим потенциальным браком, пока ребенок не убегает, доказывая тем самым, что мы допустили брак…

Потухшие глаза миссис Медоуз на миг загорелись.

– Ронни не брак, он просто чувствительный мальчик.

– У вашего сына, миссис Медоуз, ярко выраженный эдипов комплекс, – отрезал директор. – Любовь, которую мальчик должен чувствовать к вам, он перенес на вымышленную учительницу. Подобные аномалии, к сожалению, невозможно предугадать, но вполне возможно исправить, когда они обнаружатся. Вернувшись к вам после корректирующего лечения, ваш сын, ручаюсь, больше не убежит.

– А это корректирующее лечение… болезненно? – спросил мистер Медоуз.

– Разумеется, болезненно, но не в смысле объективной реальности.

Директор терял терпение. Правая рука подергивалась, предвещая приступ – все из-за этих чертовых пролетариев. Мало им того, что их избавили от забот по воспитанию детей, еще и на их идиотские вопросы изволь отвечать. Он встал и обошел вокруг стола, стараясь отвлечься.

– В нашей образовательной системе применяются только цивилизованные методы. Мы избавим вашего сына от его комплекса, и он будет жить с вами, как нормальный американский мальчик. Он должен всего лишь возненавидеть учительницу, которую любит – просто, не так ли? Как только это произойдет, долина в его глазах утратит свою извращенную притягательность, и он, как все нормальные дети, будет вспоминать ее лишь как место, где ходил в начальную школу. Воспоминание это будет приятным, но всепоглощающее желание вернуться туда пройдет.

– А не повлияет ли это дурно на мальчика? – робко спросил мистер Медоуз. – Я читал, что всякое вмешательство в естественную любовь ребенка к родителям – или к тем, кто их замещает, – может оставить, так сказать, шрамы…

Директор побагровел. Теперь уже и в виске стучало, а рука зудела вовсю: приступа точно не миновать.

– Иногда мне просто интересно: чего вы все, собственно, ждете от системы образования? Мы забираем ваших отпрысков, как только они рождаются, чтобы вы могли работать полный день и пользоваться всеми благами, которыми вас наделила цивилизация. Мы заботимся о них. Дети получают не только начальное образование, но и эмпатическую среду, включающую в себя лучшие элементы «Тома Сойера», «Ребекки с фермы Саннибрук»,[3]3
  Детская повесть Кейт Дуглас Уигген (1903).


[Закрыть] «Детского цветника»…[4]4
  Сборник детских стихов Р. Л. Стивенсона.


[Закрыть] Мы используем новейшую автоматику для здорового роста и подсознательного обучения ваших детей. Лучшего образовательного инкубатора попросту нет! Называйте его механической утробой, если угодно – наши противники выражаются именно так, – но нельзя отрицать, что наши учебные заведения вполне успешно готовят детей к средней школе и колледжу.

Мы делаем для вас все, что можем, однако вы, мистер Медоуз, имеете самонадеянность сомневаться в нашей компетентности! Вы просто не понимаете, как вам повезло. Как бы вам понравилось жить в середине двадцатого века, до изобретения учебного инкубатора? Чтобы ваш сын учился в муниципальной школе и весь день задыхался в переполненном классе? Как бы вам это понравилось, мистер Медоуз?

– Да я только… – заикнулся тот.

Но директор уже кричал в голос, и Медоузы испуганно вскочили со стульев.

– Вы не цените своего счастья, вот что! Вы вообще не смогли бы послать сына в школу, не будь у нас инкубаторов! Разве у правительства хватило бы средств на строительство и содержание такого количества школ старого типа? На обучение и зарплату учителей, чтобы охватить всех детей при современной рождаемости? Это обходится дороже всякой войны! А когда у вас появился действенный заменитель, вы только и знаете, что придираться к нему. Мы с вами, мистер Медоуз, тоже учились в маленькой красной школе – и что же, остались у вас шрамы после нее?

– Нет, но я не влюблялся в свою учительницу…

– Молчать! – Директор, унимая нестерпимый зуд, вцепился правой рукой в край стола и сделал огромное усилие, чтобы вернуться к спокойному тону. – Ваш сын скорее всего приедет домой следующим доставочным поездом, а теперь я попрошу вас уйти. Проводите мистера и миссис Медоуз, а мне дайте успокоительное, – сказал он в интерком секретарше.

– Да, сэр.

Медоузы были только рады убраться из кабинета – и хорошо. Зуд, охвативший всю руку до плеча, перешел в пульсирующую боль, возвращающую на сорок лет в прошлое, в маленькую красную школу, к прекрасной и жестокой мисс Смит.

Директор закрыл правую руку левой, но это не помогло. Линейка поднималась раз за разом, хлопая что есть силы по беззащитной ладони.

Когда секретарша принесла таблетки, директор дрожал, и в его выцветших голубых глазах стояли детские слезы.