Текст книги "Кровные узы"

Он долго молчал, и лицо его оставалось по-прежнему мрачным. Потом он продолжил:

– Он убил ее – она умерла, рожая его! Он убил и ее, и своего брата-двойняшку. Я ему этого не смог простить. Женщина, столь дорогая мне, умерла, а он цел и невредим. Я бы его удавил собственными руками, будь у меня другой наследник! Но у меня нет больше сыновей. Зато сам Господь наказал его. Над ним висит проклятие, и никакой надежды на прощение у него нет – он думает, что мечен Сатаной! Его больная нога – это и есть сатанинская отметина. – Гонт презрительно сплюнул. – Эта боль всегда живет в нем – и денно и нощно. Я его вырастил таким и ничуть не жалею об этом. С другой стороны, надо признать, он хороший сын, но я никогда не забуду то горе, которое обрушилось на меня с его появлением. Я хочу, чтобы он тоже всегда помнил об этом. Поэтому у него такое имя – Кейн, братоубийца.

– Ваша светлость! – Эдвину так потрясло услышанное, что она даже не потрудилась вникнуть, как следует, в суть разногласий. Вражда между сыном и отцом – вещь, увы, обычная, но не по такому поводу! – Я говорю как женщина, ваша светлость. Ребенок не виноват, что его мать… Ну, хорошо, хорошо, – поспешила она прекратить разговор, как только граф повернулся к ней, и она увидела, что его лицо пылает яростью. – Граф, вы, конечно, разбираетесь в ваших делах лучше, чем кто-либо. Я лишь беспокоюсь о моей дочери. Будет ли он добр к ней?

– А вы как думаете, если из-за нее он не спит по ночам? О да, конечно, он будет добр, по крайней мере, пока влюблен. – Эдвина побледнела, но Гонт ничего не заметил. – Нет, – сдержанно сказал он, – я несправедлив к нему. Он человек слова: как сказал – так и будет. Если ваша дочь не избалована и может найти радость в обычной семейной жизни – все будет хорошо. Если что и случится, так только по ее вине, а не по его. Да вы сами взгляните – он же, как одурманенный!

Эдвина сердцем чувствовала: все, что говорит Гонт, правда. Лорд Реднор как раз что-то горячо обсуждал с ее мужем. Она пригляделась к тому, как держался Кейн, и заметила нетерпеливые взгляды, которые он бросал на дверь. Тогда Эдвина окликнула застывшего истуканом пажа и отправила его за Леа.

Едва девушка вошла в комнату, Кейн тотчас же понял, что она плакала. Он бросился ей навстречу.

– Ты все еще расстроена из-за той моей шутки?

– Вовсе нет, – попыталась улыбнуться Леа.

– Тогда что у тебя с глазами? Ты же плакала! – Кейн схватил ее за плечи и повернул лицом к себе.

– Да что вы! Нет! Это так глупо – плакать из-за шутки.

Леа оказалась для него совершенно непонятным существом. Он до сих пор не встречал таких женщин и никак не мог понять, правду она говорит или лукавит.

– Я знаю совсем немного о женщинах, подобных тебе. Если ты говоришь, что это так, а не иначе, я верю тебе, но прошу: говори мне только правду. Знай, я готов простить тебе буквально все, лишь бы ты сказала мне об этом сама, прямо и честно. Но, если ты обманешь меня, тебе придется горько пожалеть об этом.

Леа было невдомек, что Реднор говорил ей о неправде совсем иного рода. Она поняла его буквально, как привыкла понимать отца. Ее рука задрожала в его руке.

– Попозже… Я вам все расскажу чуть позже. Прошу вас, только не сейчас, не здесь.

Их голоса заглушал шум приготовления к обеду, и Эдвина могла лишь наблюдать за ними. Если Леа расстроена по причине своего замужества, то ей удается хорошо это скрывать. Эдвина и не предполагала в своей дочери таких способностей. Она видела, что молодые не в ссоре, иначе бы они не говорили друг с другом так ласково. Они находились вместе весь день. Может, между ними уже что-то произошло – он заставил Леа вступить с ним в связь, или она сама, не дай Бог, согласилась? Хотя, если верить Гонту и его рассказу о сыне, едва ли такое возможно. К тому же, случись такое, Леа мучилась бы ужасно, и это заметили бы все. Нет, не похоже. Вон, какие взгляды бросает он на нее – как голодный волк на стадо овец.

– Лорд Реднор, – заговорил Пемброк, обращаясь к Кейну, – этим летом вы частенько виделись со знатью. Как вам кажется, чего хочет Стефан?

– А он разве хотел чего-нибудь, кроме денег да надежных людей? Теперь он упустил из рук власть, и мне просто интересно: на что он теперь надеется? Этот вопрос меня очень занимает. Мне кажется, он понаслушался всякой болтовни о возвращении Генриха и теперь хочет добиться среди баронов поддержки любой ценой, хоть взятками, хоть угрозами.

– Согласен с вами. Но если вы все и так прекрасно знаете, то зачем вам ехать к нему? Непонятно!

– Он едет, – рыкнул Гонт, – потому что я так сказал!

– Да, я понимаю, вас он не ослушается, но почему вы так ему приказали поступить?

– Потому что я присягнул Стефану. Я его солдат и не отрекусь от него. Мы поклялись помочь ему людьми и оружием и должны теперь постоянно доказывать, что наши войска – надежная защита этого края от валлийских разбоев. Для Кейна эта поездка – потеря времени, а мне тяжело оставаться, я слишком стар, чтобы как следует заменить его на поле брани. Но я не хочу, чтобы потом сказали, что мы не уважаем право нашего короля созвать на совет своих вассалов.

– Мой отец прав, но он не все сказал. Короля могут обмануть или ввести в заблуждение, поэтому мой долг – находиться рядом и видеть, что происходит. Не окажись я там, когда вокруг Стефана собирается волчья стая, не сносить мне головы, – подтвердил слова отца Кейн.

– Вы можете и здесь потерять свою голову, милорд, – криво усмехнувшись, сказал Пемброк. Но потом, ужаснувшись, что Реднор может превратно понять его, повернул взгляд в сторону дочери, как будто намекая, что он имел в виду вовсе не сражение.

Однако Кейн как будто и не заметил двусмысленности в словах Пемброка. Он оставался серьезен, и его мужественное лицо дышало уверенностью в своей силе.

– Возможно. Но там я могу отвести удар от короля!

– Ну, хорошо, вы лучше знаете все эти тонкости. А я вот ни за что не побегу, сколько бы меня Стефан ни звал, до той поры, пока не увижу в этом своей выгоды. При том, что вы рассказали, не лучше ли, если ваша жена останется здесь?

– Нет! – закричала Леа, внимательно слушавшая разговор. Она тотчас же прижала ладонь ко рту и отпрянула, но отец успел влепить ей пощечину.

В тот же миг Реднор вскочил со стула, невольно приложив руку к тому боку, где обычно висел меч.

– Да как вы смеете! – Его голос дрожал от ярости. – Мою жену?! Как вы смеете бить мою жену?! – Реднор был готов кинуться на свекра, но между ними возникла Эдвина, а напротив Пемброка встал старик Гонт.

– Милорд, милорд, умоляю вас, – билась в истерике Леа. Она с ужасом осознавала, что весь скандал возник из-за ее несдержанности. Над обеденным столом пронесся гул. Пемброк с лицом, пожелтевшим от страха, заставил себя рассмеяться, но смех вышел натянутым и неуместным.

– Какой пустяк – шлепнуть девчонку. – Реднор вновь сделал движение в его сторону. – Простите меня, лорд Реднор. Но советую задуматься: она мне дочь дольше, чем вам – суженая, это – во-первых, а во-вторых, я не привык, когда в моем доме мне перечат.

Мало-помалу Кейн пришел в себя.

– Вы абсолютно правы, и я приношу свои извинения за то, что не позволил вам вести себя жестоко в вашем собственном доме. Но отныне ее поведение – моя забота. Пока я здесь, прошу вас позволить мне самому с ней разбираться.

Все уселись на свои места, но обед был испорчен. Леа так и не притронулась к еде, а Реднор рассеянно ковырялся в тарелке; унылая гримаса не покидала его лица.

Пемброк крепко задумался. То, что он увидел сегодня, ему самому никогда не было свойственно. Лорд Реднор всерьез привязался к его дочери, раз так откровенно заявил свои права на нее.

– Я также слышал, – продолжил он, словно ничего не произошло, – будто Стефан собирается устроить большой турнир. Реднор, вы званы?

Граф Гонт вскинул голову, а Кейн посмотрел на Пемброка в упор.

– Вам более, чем кому бы то ни было, не следовало спрашивать меня об этом, – резко ответил Реднор и в упор посмотрел на Пемброка. – Я ведь слышал, что именно вы представили меня королю как главного претендента на победу и предложили пригласить на турнир.

Пемброк пожал плечами.

– Поверьте, я не стал бы оказывать подобную услугу своему будущему зятю. Подумайте, может, вам вообще не стоит ехать в Лондон? А что, если Стефан задумал таким способом избавиться от вас?

Леа тихо охнула, но Пемброк ничего не услышал. А вот Кейн мгновенно метнул на девочку острый взгляд.

– У Стефана большие планы, – осторожно ответил Реднор, – но я пятнадцать лет провел с оружием в руках. Неужто я похож на того, кого так легко заколоть дурацкой турнирной пикой? Нет, насчет Стефана я спокоен, к тому же со мной будут мои люди, совсем не новички в ратном деле. А отец тем временем займется наведением порядка на наших землях. До тех пор, пока Пейнкастл и другие замки у него в руках, королю нападать на меня, по меньшей мере, неразумно.

– Именно поэтому я и советую вам воздержаться от участия в турнире, – пытался загладить возникшую неловкость Пемброк.

– Это смешно – отказываться от участия в турнире из-за каких-то слухов. Если уж меня на настоящей войне не убили, неужто вы думаете, что меня можно отправить на тот свет на войне игрушечной?

Старый Гонт склонился над тарелкой и сидел, не поднимая головы, но взгляд его стал осторожным и задумчивым.

– Меня значительно больше тревожат совсем иные вещи, чем развлечения короля Стефана, —продолжил Кейн. – Этот визит Генриха, по правде говоря, похоже, вновь принесет кучу неприятностей. За Генрихом стоит новоиспеченный граф Херефорд. Да и Глостеру всегда страшно хотелось подмять Стефана под себя, и он готов будет помочь мальчишке, хотя годы войны и потрепали его. Если вдобавок Честер опять перебежит на другую сторону, то нас снова ждет война и море пролитой крови.

– Звучит убедительно, но я что-то не вижу толку от вашего вмешательства, Кейн. Сидели бы тихо и спокойно на своих землях. Вы же сами говорили, у вас там дел более чем достаточно, – остановил его Пемброк.

– Если бы я мог, то так бы и поступил. Однако, изменись в Англии ситуация хоть на йоту, и мы потеряем власть над Уэльсом. А если Генрих станет королем, все вновь придет в упадок, хлеб на полях собирать будет некому, в стране начнется голод. И все наши усилия окажутся напрасными!

– Но вы не можете помешать его приезду.

– Увы, это правда. Но не исключено, что я смогу уговорить его вернуться домой до лучших времен. Он покладистее своей матери. И кажется умным.

– Неужели вы считаете, что при такой политической ситуации разумно брать с собой неопытную девчонку?

Лицо Реднора потемнело, но голос остался спокойным:

– Думаю, ей не составит труда, слушая разговоры, держать язык за зубами. Я хочу знать, о чем болтают на женской половине.

– Реднор! – с презрением воскликнул Пемброк. – Для этого вы хотите использовать пятнадцатилетнюю девочку?!

– Я думаю, Пемброк, нам стоит прекратить обсуждение этой темы. Мне вполне достаточно вашего заверения, что она не станет попусту болтать.

– Да кто же при ней будет вести разговоры! Разве женщины доверяют друг другу?

У Реднора чуть искры из глаз не посыпались от гнева, но тут вступил в разговор отец.

– Бросьте, Гилберт! – сквозь смех заговорил Гонт. Он отправил в рот кусок оленины прямо с ножа. – Вам его ни за что не уговорить. Вы что, не видите, он и слушать ничего не хочет. Лишь бы она была рядом – и все тут. Да вы посмотрите – он же прямо-таки сохнет по ней! Он не переживет без нее этих двух месяцев! – Гонт вновь расхохотался. – Эй, Гилберт! Вы только посмотрите! Я его зацепил за живое.

Кейн медленно встал из-за стала, заявив, что сыт. Он предложил Леа пойти вместе с ним – ему нужно поговорить с ней. Его последние слова снова вызвали взрыв хохота у Гонта. Реднор покачал головой и тяжелым шагом отправился прочь из комнаты. Леа в тот же миг вскочила со своего места и бросилась вслед за Реднором. Впервые в жизни она даже не взглянула ни на мать, ни на отца, чтобы спросить разрешения.

А Пемброк и Гонт тем временем продолжали за столом обсуждать поездку Леа ко двору. Пемброк привел кучу доводов, почему не стоит везти такую домашнюю девочку к распутному двору Стефана. В ответ старик Гонт лишь рассмеялся.

– Вы, норманны, не понимаете, что за кровь течет в жилах валлийцев. Мать и бабка Кейна пришли из диких горных поселений. Реднор дважды валлиец. – Гонт чуть помолчал, а потом добавил: – Кроме того, ему пойдет на пользу, что она будет поглядывать вокруг.

– Ну, хорошо, – продолжил свои увещевания Пемброк, – я понял насчет горячей крови. А что, деревенских женщин ему мало? Скучно без них в городе, что ли? Жена должна сидеть дома.

– Ему никогда не было дела до деревенских женщин. Да, он мужчина и достаточно часто позволял себе… – Гонт покачал головой и мельком взглянул на потупившуюся леди Эдвину. – Он позаботится о девочке как полагается, хотя вообще-то от женщин не бывает ничего, кроме горечи на душе. Рано или поздно они или умирают от слабости, или обманывают. Человек должен любить только Бога и деву Марию.

– Я думаю, женщинами вообще не стоит слишком забивать себе голову.

– Но мужчины этого частенько не понимают. Вы что, Гилберт, думаете, если вам и мне приходят в голову такие мысли, то и у всех вокруг с головой все в порядке? Увы, это далеко не так. Вы знаете, что на турнирах теперь в качестве призов вручают украшения? Такая мода, видите ли. Человек рискует ради них головой, хорошим оружием, лошадью, а потом дарит эти безделушки своей женщине. Да, конечно, можно взять приз деньгами, и в прошлом мы с Кейном заработали на турнирах целое состояние. Уверен, и на этом королевском турнире он пожнет хороший урожай. Главное, чтобы ваша дочь родила мне внука, тогда я могу спокойно умереть.

Ну а если она не подарит нам детей, то мои земли никогда не будут принадлежать ей.

Пемброк закашлялся при этих словах и отпил глоток вина. «Гонт, похоже, держит меня за дурака», – подумалось ему. У Гонта не должно быть никакой родни, Кейн – его единственный сын. Когда его не станет, земли перейдут в собственность Леа. И совершенно неважно, с детьми она будет или без них. Занимался бы Пемброк столь тщательно устройством этого брака, если бы не был уверен, что земли Гонтов достанутся не кому-нибудь, а Леа?

4

Несмотря на апрель, по утрам пока стояла холодная и сырая погода. Когда Реднор проснулся, за окном еще не рассвело. Он сел на край постели и нащупал рукой вещи.

Эдвина дожидалась его в зале у накрытого стола. На край его она положила начищенные до блеска кольчугу и шлем. Его подбитый мехом плащ, небрежно отброшенный и забытый сразу же по приезде, тоже был чист и лежал на стуле.

– Пока не взойдет солнце, будет прохладно, – ласково произнесла Эдвина.

Реднор кивнул в знак благодарности и приступил к трапезе. Его так и подмывало спросить, где же Леа. Он чувствовал себя слегка задетым тем, что она не поднялась проводить его в дорогу, однако в глубине души был рад, что ее нет рядом. Ему и так почему-то очень тяжело давался отъезд. Ощущение, что он больше никогда не увидит Леа, не покидало Кейна. Допив вино из кубка, он поднялся из-за стола.

– Спасибо вам за заботу. Прошу вас, передайте отцу, что я напишу ему при первой же возможности. А Леа скажите, что… Нет, ничего не нужно говорить, только попрощайтесь за меня, и все. Провожать меня не стоит…

– Да хранит вас Господь, милорд.

Лорд Реднор вышел в коридор, бросил мимолетный взгляд на женскую половину и направился к лестнице.

– Милорд! – раздался вдруг голос из-за колонны.

Он схватился за меч, но в следующее мгновение с облегчением вздохнул.

– Леа! Что ты делаешь здесь, в темноте?

– Я подумала, что маме не понравится, если я спущусь вниз, но я не могла удержаться. Я не могу отпустить вас, позволить вам уехать… вот так… – Девушка шагнула вперед, держа что-то за спиной.

– Но я не имею права остаться, – мягко возразил Кейн. – Другое дело, что я все равно рад видеть тебя. Вчера я забыл сделать кое-что очень важное для меня. – Он протянул маленький сверток. – Это мой свадебный подарок. Я собирался попросить отца передать его тебе, – продолжал он, пока Леа разворачивала подарок, – но потом решил вручить сам. Вообще-то я хотел сделать это по возвращении, но, знаешь, когда я вернусь, то привезу что-нибудь получше. А пока ты будешь смотреть на него, и вспоминать обо мне.

В свертке оказалось необыкновенной красоты кольцо с нежно-розовым рубином. Девушка зачарованно смотрела, как он вспыхивает даже при слабом утреннем свете, едва проникавшем в замок сквозь узкие окна.

– Что это? – спросила она, наконец.

– Твое обручальное кольцо. Если оно не подойдет, ювелир подгонит его по размеру.

– Я должна носить это? – Леа не могла оторвать взгляд от камня, беспрестанно переливавшегося разными оттенками красного цвета.

Ее вопрос почему-то смутил Реднора. Он просто не узнавал самого себя.

– Ну, конечно. А что еще тебе делать с этой вещицей? Здесь изображен герб рода Гонтов. – Он старался все объяснить деликатно. – Это кольцо означает, что ты принадлежишь мне, что ты – моя. Ты не должна никогда снимать его.

– Милорд, а я и вправду принадлежу вам?

– Конечно.

– Означает ли это, что и вы принадлежите мне? – Голос Леа слегка подрагивал, словно туго натянутая струна.

– Да.

– И вы… – Она замолчала, но потом продолжила: – Вы никого больше никогда не полюбите?

– Нет. – По лицу Кейна скользнула тень.

– Не сердитесь на меня. – Леа молитвенно сложила руки. – Я пришла попрощаться с вами и передать вам кое-что на память обо мне.

Она попыталась вложить в руку Кейна нежную шелковую ленту с диковинными золотыми, в жемчугах зверями, явно предназначавшуюся для женских волос. Так вот что она прятала за спиной, затаившись в темном коридоре!

– Это все, что у меня есть, кроме вашего кольца. Мама дала мне жемчуг, а животных я вышила сама.

Кейн изумленно смотрел на подарок.

– Я не могу принять его, – в конце концов, сказал он, хотя ему очень хотелось оставить ленту у себя, – и лишить тебя такого украшения.

– Я читала в романах, что рыцарь должен угождать даме своего сердца… – прошептала Леа.

– Ты умеешь читать? – не веря услышанному, переспросил Кейн. А он-то боялся, что она все забудет – два месяца слишком большой срок для ребенка. Но если Леа сказала правду, то между ними останется связь! – Значит, если я буду писать тебе, ты сможешь читать мои письма?

– Да, милорд, конечно, – ответила она, чувствуя, что перед нею человек, совсем не похожий на ее отца, человек, перед которым можно открыться. Как же тяжело с ним расставаться!

– Мне пора идти, – Кейн словно прочел ее мысли. – Меня ждут.

Она печально кивнула. Лорд Реднор развернулся и быстро пошел прочь. Она бросилась ему вдогонку. Он уже прошел двор, когда ее крик остановил его:

– Лорд Реднор, подождите!

Кейн неохотно остановился. Губы его побелели, он прикрыл глаза. Ему и так стоило немалых усилий держать себя в руках; нужно немедленно уезжать отсюда, бежать прочь.

– Умоляю вас, наклонитесь ко мне. Поглощенный стремлением во что бы то ни стало сохранить самообладание, Кейн спохватился, лишь когда Леа уже повесила ему на шею свой крестик с распятием. Она доверчиво улыбнулась его суровому лицу.

– Ну вот, вы теперь действительно мой рыцарь, и Господь будет оберегать вас. Он вернет вас мне.

Не отрываясь, он смотрел на ее пухлые нежные губы и, в конце концов, все-таки сделал то, от чего зарекся: он подарил ей поцелуй и, целуя, проклинал Уэльс. После этого Кейн чуть ли не бегом бросился к лошади. Сил на то, чтобы оглядываться и снова прощаться, у него уже не было.

Он вскочил в седло и выехал во главу отряда. Леа проводила их взглядом, прислушиваясь к стуку копыт. Вот они миновали мост. Когда она выбежала на крепостную стену, они отъехали уже далеко, и она увидела лишь вереницу маленьких фигурок. Леа смотрела не отрываясь, пока они совсем не исчезли за холмами.

Позже мать отыскала ее. Леа стояла, прислонившись к холодным камням крепостной стены. Она уже не плакала. Первый урок супружеской жизни Леа получила – при разлуке слезы не помогают.

А лорд Реднор гнал коня и не оглядывался. И вновь он не понимал себя. Как же все-таки произошло, что девочка так завладела всеми его помыслами? Два дня назад он ее еще и в глаза не видел. Она не сделала ничего, ни единого жеста, чтобы обольстить, очаровать его. Она не надевала роскошных украшений, даже ее лучшее платье и то перешито из материнского. При дворе он встречал немало женщин, среди них попадались красавицы из красавиц. С некоторыми из них он заводил короткие романы, но ни одной из них не удавалось взять в плен его сердце. И потом, что за тревога поселилась вдруг в его душе? Он не раз смотрел в лицо смерти и давно избавился от животного страха перед сражением – все в руках Божьих. О чем же ему теперь тревожиться? И тут он понял: Леа. Что станется с ней, если он, Реднор, погибнет? Впервые за всю свою жизнь он ощутил ответственность за другого человека.

Не отрываясь, Кейн смотрел на дорогу. Рядом с ним ехал Одо – один из его новых рекрутов – и с пониманием поглядывал на командира.

Одо попал в отряд Реднора, потому что оказался более сообразительным и предприимчивым, чем другие крестьяне, к которым он принадлежал по рождению. Его приметил Джайлс, командир воинов лорда Реднора. Он наткнулся на Одо в пивной одной маленькой деревушки, где тот громко уверял всех окружающих, что все богатые одинаково плохи и любой человек в состоянии постоять за себя, было бы соответствующее оружие. Джайлс не захотел увечить приглянувшегося ему парня и предложил ему сразиться на крестьянских дубинах, вполне привычном для крикуна оружии. Джайлс подтвердил делом свое убеждение в том, что люди не рождаются равными, поранив противнику голову. Однако Джайлс не мог не заметить горячности и смелости молодого человека, кипевшего в нем желания драться, о чем и не замедлил доложить своему хозяину. Юношу забрали с фермы, где он родился и где, по всей вероятности, умер бы, и он был определен для начала в гарнизон Пейнкастла. Там Одо научился владеть различными видами оружия и теперь направлялся в свой первый боевой поход, в котором ему предстояло применить изученное на практике.

Одо вполне устраивала перемена в его судьбе, хотя особых планов он пока не строил, поскольку все еще пребывал в уверенности, что от богатых ничего хорошего не дождешься. Сомнения охватили его именно в эти минуты, когда отряд удалялся прочь от замка Пемброков. Они ехали мимо рощ и фруктовых садов. Несмотря на относительно плодородный год, крестьяне, попадавшиеся на их пути, были одеты в рванье и смотрели голодными глазами. Никто не выходил им навстречу с приветствиями. Одо не привык к такому – на его родине всадников всегда привечали. А здесь люди опрометью бросались к домам, чтобы спрятаться, или падали ничком на землю в надежде, что останутся незамеченными. Стало ясно, что они как огня боялись своего хозяина, он вселял в них ужас.

Появление графа Гонта и его сына в родных краях тоже не особенно радовало крестьян, но лишь потому, что обычно это означало: настало время сбора налогов. На самом деле их по-настоящему никто не боялся. Те, кто тревожился за хорошеньких жен и дочерей, заблаговременно их прятали. А иные и сами отправляли женушек с дочками в Пейнкастл с какими-нибудь подарками или снедью – ходили слухи, что и отец и сынок щедро одаривают женщин, которые им приглянулись.

Одо помнил и случаи, когда прибытия Гонтов в деревнях ожидали с самым искренним нетерпением: например, когда в окрестностях начинали шалить разбойники из обедневшего рыцарства, или когда предстояло разрешить судебную тяжбу, или в ожидании нападения со стороны горных валлийцев. Тогда в деревнях выставляли дозорных, и появление среди холмов черного с золотом штандарта Гонтов во главе вооруженного отряда вызывало вздохи облегчения и крики радости.

Судебные разбирательства в графстве Пемброк также поразили Одо: граф решал любой спор в пользу того, кто приносил ему большую взятку. На его родине это было неслыханно: оба лорда слыли людьми суровыми, но исключительно справедливыми. Как-то Одо стал свидетелем одного разбирательства. Бейлиф[3]3
  Здесь – управляющий имением.


[Закрыть] Реднора из той деревушки, где жил Одо, взял денег больше, чем полагалось. Реднор выслушал все объяснения провинившегося с совершенно равнодушным видом и, казалось, все пропустил мимо ушей. Однако неделей позже он неожиданно снова нагрянул в деревню и провел обыск в доме бейлифа, обнаружив там все необходимые доказательства. Бейлифа подвергли порке, а затем четвертовали живьем на главной деревенской площади. Его останки долго находились на всеобщем обозрении, и всем стало ясно – обкрадывать и обманывать Гонтов не рекомендуется.

Отряд выехал на дорогу, и на развилке Реднор повернул налево. Старый Джайлс, замыкавший колонну, отправил к Реднору Одо. Оказавшись впереди командира, Одо отсалютовал. Реднор словно отряхнулся от забытья.

– Милорд, мы возвращаемся в Пейнкастл?

– Нет, – раздраженно ответил молодой граф. – Какого черта ты донимаешь меня дурацкими вопросами? Я же сказал, мы едем прямо в замок Фиц-Герберта.

– Все так, милорд, но сейчас мы едем именно по дороге в Пейнкастл.

Лицо Джайлса оставалось по-прежнему непроницаемым, вот только искорка, промелькнувшая во взгляде, направленном на Реднора, заставила молодого лорда густо покраснеть. Кейн яростно махнул рукой, и Джайлс заорал, чтобы все заняли свои места в колонне. Через некоторое время отряд добрался до очередной развилки, где и повернул направо. Проехав еще несколько миль, они вновь взяли вправо и срезали дорогу напрямик через поля.

Эдвина отыскала дочку в переходах, проходивших по верху крепостной стены. Леа невидящими глазами смотрела в ту точку, где скрылся отряд Реднора.

– Давай вернемся на женскую половину, Леа. Стоя здесь, ты только теряешь время и привлекаешь к себе ненужное внимание. Я думала, ты еще спишь.

– Я встала, чтобы попрощаться с лордом Реднором. Он уехал, а я даже не расплакалась. Я и сейчас не плачу, мамочка, просто…

Девушка просто обезумела. Она знала лорда Реднора всего два дня и вот теперь стояла и смотрела ему вслед, словно лишилась самого близкого для нее человека.

– Что произошло между тобой и лордом Реднором? – строго спросила Эдвина.

Леа недоуменно посмотрела на мать, а потом отвела глаза.

– Ну, мы помолвлены, – с глуповатым видом ответила она, наконец. – Ладно, мама, не сердись. Я не понимаю, о чем ты.

– Ты или глупее, чем я о тебе думала, или врешь! Ты думаешь, я не умею читать по тебе, как по открытой книге? Именно я учила тебя скрывать свои чувства, но со мной этот номер не пройдет! Почему ты сидела вчера, уткнувшись в его рубашку, красная как рак? Отчего так плакала?

Леа невольно прикрылась рукой, чтобы скрыть выражение своего лица.

– Между нами не произошло ничего, что не подобало бы помолвленной паре, – помедлив, ответила девушка.

– Откуда у тебя это кольцо? – строго спросила Эдвина, схватив дочь за руку.

– Он подарил мне его в знак нашей помолвки.

– О, Всевышний! Ну, кто же дарит такое кольцо девчонке! Да ты его вмиг потеряешь! А ну-ка сними сейчас же, я спрячу его в сундук!

– Нет! – Леа спрятала руку за спину и на всякий случай сжала ее в кулак.

Эдвина едва пришла в себя от изумления. До этого дочь слушалась ее беспрекословно, а сейчас Леа словно подменили.

– Леа! Это просто гордыня, мне стыдно за тебя! А еще больший грех – проявлять непослушание и говорить «нет» своей матери.

– Мама, гордыня тут ни при чем, и в непослушании я не повинна. Лорд Реднор сказал, чтобы я носила его и никогда не снимала. – На лице девушки промелькнул испуг, тотчас сменившийся решительностью. – Мама, я не сниму кольца, пока он мне не велит сделать это.

– Он! Он! – вне себя закричала Эдвина, охваченная приступом неизвестно откуда взявшегося страха. – Можно подумать, во всем мире существует один-единственный мужчина, и стоит тебе сказать «он», как всем сразу станет понятно, о ком идет речь!

Слова матери и ее напор ошеломили Леа, но она и не пошевелилась, чтобы снять кольцо, и только слушала, слегка поджав губы. Теперь ей стало понятно, что делать – нужно жить и ждать Кейна.

– Ну ладно, – сдаваясь, проговорила Эдвина, – не хочешь отвечать – ступай и возьмись за работу. Или ты думаешь, что если ты помолвлена с именитой персоной, то у тебя не осталось никаких обязанностей?

– Нет, мама! Я готова делать все, что ты мне скажешь, – покорно согласилась Леа.

– Погоди. А где твой крестик с распятием?

– Я отдала ему… то есть лорду Реднору, мама. Ему он нужнее, а своего у него не было.

«Что творится с дочерью? – недоумевала Эдвина. – Всегда такая покладистая и доверчивая, она всего за два дня стала своевольной и замкнутой».

– Леа, я хочу тебя предупредить: рана телесная не столь опасна, как ущерб, нанесенный собственной душе.

Мать словно читала ее мысли. Леа вспыхнула, глаза ее вновь наполнились слезами.

– Мама! Он не сделал и не сказал мне ничего бесчестного, – прошептала девушка, сдерживая рвущиеся наружу рыдания.

– Мне не важно, что сказал или сделал лорд Реднор. Мне важно, что сделала ты.

– Я… не сделала ничего, – последнее слово Леа произнесла с легким нажимом, но в целом фраза прозвучала неуверенно и как-то беспомощно.

Убедившись, что упреки здесь не помогут, Эдвина отвела дочь к себе в комнату и усадила на кровать.

– Леа, я люблю тебя. Ты – мое дитя; я еще помню муки родов, помню, как я кормила тебя грудью. Неужели я могу желать тебе зла? Просто я уже достаточно настрадалась, чтобы стать немножко мудрее. Я хочу лишь одного: проложить тебе дорогу, подготовить к той боли, что ждет тебя впереди, чтобы ты перенесла все это хоть немного легче, чем я.

Румянец постепенно оставил щеки девушки, уступив место смертельной бледности.

– Ты раньше никогда не говорила со мной так, мама.

– Я боюсь потерять тебя, Леа. Нам и так скоро расставаться. Зачем рвать эту связь раньше времени?

Леа не понимала саму себя, но нежность матери вызвала в ней ответное чувство, и ей захотелось поговорить с ней о том, что сейчас волновало ее больше всего.

– Как же быстро, – проговорила она странным, отрешенным голосом, – грех затягивает нас в свои сети. – Она не смотрела на мать и потому не могла увидеть гримасу боли на ее лице.

– Матери подобны Богу тем, что продолжают любить своих детей, какие бы грехи они не совершили. – Эдвина старалась говорить спокойно, хотя совладать с собой ей было нелегко. Прежде всего, в ней говорила материнская ревность.

– Я очень надеюсь на это, мама… ибо я… повинна в грехе похоти, – тяжело вздохнула Леа. Огромного труда стоило ей облечь в непослушные слова то, в чем она боялась признаться даже самой себе.