Текст книги "Странствия Шута"

Я помолчал, стараясь восстановить дыхание.

– Ниже – его подпись.

– А это, выходит, могла быть твоя корона. – Шут провел искалеченными кончиками пальцев по ободу безыскусного венца. – Без единого драгоценного камня. Похоже, она выкована из оружейной стали. Погоди, кажется, не так уж она и проста! Вот… Что это?

Я взял у него корону, поднес к свету – и разглядел на обруче гравировку.

– Атакующий олень.

– Он даровал тебе право носить его.

– Верити – да. – У меня перехватило горло, когда я добавил: – Это герб Видящих, как он есть. Без косой черты, означающей мое внебрачное происхождение.

Мы надолго погрузились в молчание. Горели свечи, в камине на другом конце комнаты прогорело и треснуло полено.

– Ты жалеешь, что это не сбылось? – спросил Шут.

– Нет! Конечно нет! – Это было все равно что желать смерти Шрюду, Кетриккен и ее тогда еще не родившемуся ребенку. – Но… мне жаль, что я не знал его волю. В былые времена это много значило бы для меня.

– А сейчас разве нет?

– И сейчас значит. Теперь я знаю, что Верити считал меня достойным защищать его королеву и ее ребенка. И взойти на трон после его смерти.

– Так ты никогда не хотел стать королем?

– Нет.

«Лжец!» Но я так давно и так часто повторял эту ложь, что уже сам почти поверил в нее.

Шут тихонько вздохнул. Я подумал было, что он разочарован тем, как мало во мне честолюбия, но потом понял, что это был вздох облегчения. И прежде чем я успел спросить его об этом, Шут сказал:

– Когда Чейд рассказал мне, что тебя официально приняли при дворе тем, кто ты есть, и что большинство аристократов готово приветствовать твое возвращение и возвеличить тебя, это меня встревожило. А коснувшись твоей короны, я и вовсе испугался.

– Чего?

– Что ты захочешь остаться в Оленьем замке. Что тебе понравится открыто быть тем, кем ты был всегда, – не будущим королем, но королем за троном.

Ничего себе титул он мне придумал!

– И ты испугался… чего?

– Что теперь, получив признание, которого заслуживаешь, ты не захочешь уходить. И разве что вопреки собственной воле отправишься выполнять мою просьбу.

Чтобы не дать разговору свернуть на то, как я по настоянию Шута должен пойти и убить всех его врагов, я поспешно заговорил о другом его поручении:

– Шут, я изо всех сил постараюсь отыскать твоего сына, раз уж ты думаешь, что он где-то существует. И мне было бы намного проще, если бы ты припомнил женщин, с которыми делил постель, и когда примерно мог зачать ребенка.

Он раздраженно фыркнул:

– Фитц! Ты что, совсем меня не слушаешь? Нет никакой женщины, и не может быть ребенка, зачатого подобным образом. Я же говорил тебе.

Голова у меня пошла кругом.

– Нет. Нет, ты не говорил. Если бы говорил, я бы наверняка запомнил и к тому же сразу спросил бы – и сейчас спрошу: тогда каким образом у тебя мог родиться сын?

– Ты не слушаешь, – печально сказал он. – Я говорю прямо и ясно, но если я говорю то, чего ты не готов услышать, ты пропускаешь это мимо ушей. Фитц… Эта корона… Она тебе впору?

– Это не то чтобы настоящая корона.

Опять Шут сменил тему. И нет смысла настаивать, пока он сам не решится все объяснить. Постаравшись скрыть облегчение оттого, что мне удалось отвлечь Шута от разговоров про месть, я повертел в руках холодный стальной обруч. Единственная корона, которую мне доводилось носить, была деревянной и украшенной резными изображениями петухов. Нет, не нужно сейчас об этом вспоминать. Я поднял венец и надел его.

– Вроде бы подходит. Я ведь не знаю, как она должна сидеть на голове.

– Позволь, я проверю.

Шут встал и ощупью прошел вдоль стола ко мне. Его руки нашарили мое плечо, щеку, вспорхнули на голову. Он слегка приподнял корону и вдруг, похоже, сам того не сознавая, стал ощупывать меня: измерил длину волос, пробежался пальцами по лицу, коснулся сломанного носа, старого шрама, щетины на подбородке. Если бы это делал кто-то другой, мне было бы неприятно, даже противно. Но я понимал, что Шут сравнивает то, каким я стал, с образом в своей памяти.

Шут прокашлялся и поднял корону высоко в воздух. И очень серьезно – таким серьезным я его еще никогда не видел – произнес:

– Фитц Чивэл Видящий! Короную тебя королем за троном Шести Герцогств. – И он осторожно опустил венец мне на голову.

Корона села как влитая. Казалось, теперь она навсегда останется у меня на голове.

Шут немного помолчал, потом снова кашлянул и сказал:

– Ты по-прежнему хорош собой, Фитц. Уже не такой красавчик, конечно, каким был до того, как Регал сломал тебе нос, но годы не состарили тебя, должен сказать.

Я пожал плечами:

– Это все последствия давнего исцеления Силой. Мое тело постоянно восстанавливается, хочу я того или нет.

Я снял корону и положил на промасленную холстину, которая так долго защищала ее. Свет свечей краснел на кромке венца, словно кровь.

– Тут я могу тебе только позавидовать, – отозвался Шут и снова стал смотреть на свечи.

Долгое время мы молчали. Потом он тихо сказал.

– Фитц… Мои глаза… Они использовали мою слепоту. Чтобы постоянно держать меня в страхе, съежившимся от ужаса. Мне нужно вернуть зрение. Меня бросает в дрожь при мысли, что придется отправляться в наше путешествие слепым. Если не будет иного выхода, я все равно пойду. Но… не мог бы ты…

А я-то думал, мне удалось увести разговор в сторону. Я уже сказал Шуту, что не пойду с ним, однако он упорно делал вид, будто не слышал. Ладно…

– Что сделали с твоими глазами? – тихо спросил я.

Он беспомощно взмахнул рукой:

– Не знаю. Может, они даже не нарочно, но, раз уж я ослеп, использовали это сполна. Они… О Фитц. Меня били. Потом били снова. Глаза у меня так заплыли, что я ничего не видел. Опять побои… И…

Я перебил его:

– А когда отек спал, ты обнаружил, что больше ничего не видишь.

Он втянул воздух сквозь зубы. Ему приходилось делать над собой усилие, чтобы рассказать мне то, о чем он хотел поскорее забыть.

– Сперва я думал, что очнулся ночью. Или что меня заперли в темнице, где совсем нет света. Они иногда так делали. Когда вокруг одна темнота, узник теряет счет времени. Думаю… думаю, они приносили мне еду и воды то с большими промежутками, то почти сразу, чтобы сбить с толку. Очень не скоро я понял, что ослеп. И далеко не сразу смирился с тем, что это надолго.

– Хватит. Мне просто нужно было кое-что узнать, чтобы было легче помочь тебе.

Снова молчание. Наконец Шут прошептал еле слышно:

– Ты попробуешь это сделать прямо сейчас?

Я долго не отвечал. Попытаться вылечить его означало рискнуть ослепнуть самому. Но разве мог я сказать ему об этом теперь, когда его лицо светилось такой надеждой? В эту минуту он был очень похож на старого доброго Шута. Я не видел его таким со времен событий на Аслевджале. Зрение так много значит для него. Ему нужно видеть, чтобы отправиться к своей цели, а глупая, нелепая цель убить всех Слуг – единственное, что у него осталось в жизни. Накануне вечером сбылось то, о чем я не смел даже мечтать. Так могу ли я теперь убить надежду в сердце Шута?

Я буду осторожен. Очень-очень осторожен. Я ведь почувствую опасность и смогу вовремя остановиться, правда?

А может быть, я перенял от Чейда качества, которые сам в нем не люблю? Может быть, я всегда хотел узнать, как далеко я смогу зайти по пути магии, если никто не будет сдерживать меня? Я выбросил из головы этот неприятный вопрос.

– Сейчас? Почему бы и нет. – Я отодвинул стул, встал и обошел вокруг стола, чтобы оказаться рядом с ним. – Повернись ко мне, – негромко попросил я.

Шут послушно обратил ко мне лицо. Я взял одну из свечей, стоявших перед ним, и поднес ее ближе, чтобы рассмотреть его. На скулах, под ввалившимися глазами, у него остались шрамы – похожие рубцы бывают на лицах бывалых кулачных бойцов. Кожа тут легко рвется от удара, ведь на скулах она такая тонкая, а почти сразу под ней – кость. Я придвинул стул и сел рядом с Шутом.

– Сейчас я коснусь тебя, – предупредил я его и взял за подбородок.

Я медленно поворачивал лицо Шута влево и вправо, изучая следы методичных пыток и жестоких побоев. Мне вдруг вспомнилось, как Баррич рассматривал мое лицо после того, как меня избил Гален. Двумя пальцами я провел вокруг глаз Шута. Он то и дело морщился. Должно быть, какие-то лицевые кости были сломаны и срослись неправильно. В одном месте, у виска, я нащупал вмятину, и мне стало нехорошо. Но там ли кроется причина слепоты? Я не знал. Глубоко вздохнув, я пообещал себе, что на сей раз буду очень осторожен и не поставлю под угрозу ни здоровье Шута, ни собственное. Я взял его лицо в ладони. Закрыл глаза.

– Шут… – позвал я. И сразу, без всяких усилий нашел его.

Шут был рядом. В прошлый раз он был в забытьи и не чувствовал, как мой разум странствует по его телу вместе с током крови. Теперь он оставался в сознании и положил свои руки поверх моих. Так было легче. Я знал, как выглядит его лицо, но он мог поделиться со мной своими ощущениями. Я припомнил рисунки из старых манускриптов из Живодерни, хранившихся у Чейда, и человеческий череп, возможно до сих пор стоящий на полке в углу.

И пока наши с Шутом руки ощупывали его лицо, я негромко произнес:

– Иногда кости ломаются на стыке и срастаются неправильно. Вот здесь. Чувствуешь? Надо это исправить.

И мы стали исправлять, медленно-медленно. Мы заставляли кость сместиться самую малость, потом еще и еще. Из-за переломов на лице Шута образовались бугры и провалы. Чем-то это напоминало скорлупу вареного яйца, которое надкололи, чтобы почистить. Мы исследовали лицевые кости одну за другой, дотошно и постепенно. Спешить тут было нельзя. Совмещая обычные прикосновения и Силу, мы проследили одну тончайшую трещинку от края глазницы до верхней челюсти. Скулы были покрыты целой сетью таких трещин. У внешнего края правой глазницы чей-то могучий удар оставил вмятину, так что кость давила на ткани под ней. Какое-то время мы трудились над ней, возвращая крошечные фрагменты кости на место, чтобы закрыть вмятину и кость перестала давить.

На словах все кажется просто. На деле было нелегко. Какими бы крошечными ни были вызываемые нами смещения, по сути, мы заново ломали и сращивали кости. Сжав зубы, я едва терпел боль Шута, которая молотом стучала у меня в голове. Мы смогли привести в порядок только кости под глазами, а мои силы уже были на исходе. Но тут Шут убрал ладони с моих рук.

– Хватит. Хватит, Фитц. Я устал. И это больно. А боль пробуждает воспоминания.

– Ладно, – хрипло сказал я.

Но мне понадобилось некоторое время, чтобы мой разум полностью покинул его тело. Я словно возвращался домой после долгого странствия, похожего на ночной кошмар. И только полностью вернувшись в себя, я убрал руки, разрывая связь. Когда я поднял веки, комната поплыла у меня перед глазами. На миг меня охватил ужас: я зашел слишком далеко и повредил себе зрение! Но это была просто усталость. Обстановка скудно освещенной комнаты постепенно проступила из сумрака. Свечи сгорели наполовину. Я не знал точно, сколько времени прошло, но рубашка моя была мокрой от пота, а во рту сделалось так сухо, будто я пробежал из замка до Баккипа и обратно. Как только я отпустил Шута, он ссутулился, поставил локти на стол и спрятал лицо в ладонях.

– Шут. Сядь прямо. Открой глаза. Скажи, получилось ли у нас что-нибудь?

Он сделал, как я сказал, но лишь покачал головой.

– Я и не закрывал глаз. Я надеялся. Но ничего не изменилось.

– Прости. Мне жаль.

И мне действительно было жаль. Я сокрушался, что он остался слеп, и в то же время отчаянно радовался, что сам не лишился зрения, пытаясь исцелить друга. Я спросил себя, а правда ли я так сильно устал? Может, мне просто не хотелось продолжать? Думать об этом было неприятно, и я так и не смог честно ответить на этот вопрос. Может быть, поделиться с Шутом своими страхами? И что он скажет на это? Попросит исцелить ему один глаз, окривев самому? Потребует ли он от меня такой жертвы? А если так, то соглашусь ли? Я прислушался к себе и понял, что далеко не настолько самоотвержен. Я откинулся на спинку стула и на миг прикрыл глаза.

Когда Шут коснулся моей руки, я проснулся и вздрогнул.

– Так ты уснул! То-то я думаю, что ты вдруг притих. Фитц… С тобой все хорошо? – спросил он виноватым тоном.

– Да. Просто очень устал. Вчерашнее… разоблачение было очень утомительным. И я плохо спал ночью.

Я хотел протереть глаза – и вздрогнул. Лицо было опухшим и горело, словно я только что побывал в драке.

Ну, вот…

Я осторожно ощупал собственные скулы и глазницы. Хоть я и не вернул зрение Шуту, мне все равно придется заплатить за эту попытку.

Но почему?

Раньше, когда я вместе с другими исцелял кого-то при помощи Силы, ничего подобного не происходило. Олух вылечил множество раненых на Аслевджале и ничуть не пострадал. Единственное, что делало нынешнее исцеление особенным, – связь между мной и Шутом. То, что нас связывало, было гораздо больше, чем обычные узы Силы: когда я вернул его из-за порога смерти, мы на мгновение стали полностью едины. Возможно, мы в каком-то смысле едины до сих пор.

Я поморгал и снова попытался понять, не изменилось ли мое зрение. Вроде бы я видел все так же четко, как и прежде. Починка неправильно сросшихся костей Шута вряд ли чем-то помогла его глазам. Хватит ли у меня смелости в следующий раз пойти дальше? Я вспомнил все неправильности в теле Шута – все воспаления, все плохо зажившие раны. Сколько из этого перейдет ко мне, если я не отступлю? Упрекнет ли меня кто-нибудь, если я не стану приносить такую жертву?

Я прочистил горло и спросил:

– Ты уверен, что не стал видеть лучше?

– Трудно сказать. Может быть, я теперь лучше различаю свет. Лицо болит, но не так, как раньше, а иначе. Возможно, в нем что-то заживает. Тебе удалось понять, отчего я ослеп, когда ты был… во мне?

– Тут так просто не скажешь, Шут. Я чувствовал, что некоторые твои лицевые кости были сломаны и срослись неправильно. Я помогал им встать на место и пытался исправить те места, где все искривилось.

Он стал ощупывать лицо:

– Кости? Я-то думал, череп – это одна кость.

– Это не так. Если хочешь, я как-нибудь покажу тебе человеческий череп.

– Спасибо, не стоит. Поверю тебе на слово. Фитц, я по голосу слышу, что ты узнал что-то еще и не хочешь говорить. Со мной что-то не так? Что-то, о чем я не знаю?

Я очень осторожно выбирал слова. На этот раз – никакой лжи.

– Шут, нам нельзя спешить с твоим исцелением. Оно дается мне нелегко. Надо подождать, пока хорошая еда и покой сделают свое дело, – тогда для магии останется меньше работы.

– Но… – начал Шут, однако оборвал себя.

Я видел, как он борется с собой. Он так отчаянно стремился выздороветь и отправиться в путь, но в то же время совесть не позволяла ему заставлять меня выкладываться сверх меры. Ему доводилось видеть меня в полном изнеможении после использования Силы, и он знал, как это может навредить здоровью. Говорить ему, что после попыток помочь у меня появляются настоящие раны, было не обязательно. Я не хотел, чтобы Шут винил себя за то, как я уже успел навредить себе. Я сам с этим разберусь.

Шут снова повернулся к свечам на столе:

– А куда подевалась Пеструха?

– Пеструха?

– Ворона, – немного смущенно пояснил он. – Пока она не ушла к тебе, мы с ней немного пообщались. Ну, насколько это возможно. Хотя она знает немало слов и порой употребляет их на диво к месту. Я спросил: «Как тебя зовут?»… Потому что… ну, просто тут было слишком уж тихо. Сначала она каркала в ответ все подряд: «Прекрати!», «Тут мрак!» и «Где еда?», а потом спросила в ответ: «Как тебя зовут?» Я сперва растерялся, но потом понял, что она меня передразнивает. – Робкая улыбка осветила его лицо.

– И ты прозвал ее Пеструхой?

– Я просто стал так называть ее. И поделился с ней едой. Ты сказал, она спустилась к тебе в комнату и ты ее покрасил. Где она теперь?

Мне неприятно было говорить ему, но я сказал:

– Она спустилась и постучала в потайную дверь. Я впустил ее, и она съела половину моего завтрака. А когда я уходил, то оставил для нее окно открытым. Думаю, она уже улетела.

– О. – (Меня поразило, какое глубокое разочарование послышалось в его голосе.)

– Прости.

Шут молчал.

– Она не домашняя птица, Шут. На воле ей будет лучше.

Он вздохнул:

– Не уверен, что ты поступил правильно, Фитц. Рано или поздно чернила смоются, и что тогда? Ее заклюют собственные сородичи. А вороны – стайные птицы, они не умеют жить в одиночестве. Что с ней станет?

Я понимал, что он прав.

– Не знаю, – признался я. – И что еще я мог для нее сделать?

– Приютить ее, – сказал он. – Дать ей кров и пищу. Укрыть от бурь и врагов. – Он кашлянул. – Все то же самое, что король Шрюд делал для белых ворон.

– Шут, ну как это можно сравнивать? Она – ворона, а не ребенок, у которого не осталось в мире ни одной родной души!

– Ребенок… на вид. По меркам моего вида – юноша. Наивный и несведущий в устройстве и обычаях большого мира, в котором оказался. Но по сути настолько же непохожий на короля Шрюда, насколько ворон не похож на человека. Фитц, ты знаешь меня. Ты был мной. Ты знаешь, что между нами столько же различий, сколько сходства. Мы похожие, мы разные – как были вы с Ночным Волком. Пеструха, мне кажется, так же похожа на меня, как Ночной Волк – на тебя.

Я прикусил было язык, силясь промолчать, но потом сдался.

– Я пойду вниз и попробую разыскать ее ради тебя. Если я найду ее и если она согласится, то принесу ее сюда, к тебе. И позабочусь о воде и пище.

– Правда? – Его обезображенное шрамами лицо расплылось в блаженной улыбке.

– Правда.

Я тут же встал, спустился по лестнице и открыл дверь в мою комнату. Где меня и дожидалась Пеструха.

– Мрак, – сурово сообщила она и запрыгнула на ступеньку, потом на следующую. На третьей ступеньке она обернулась ко мне и настойчиво спросила: – Как тебя зовут?

– Том, – по привычке ответил я.

– Фитц – Чивэл! – насмешливо каркнула ворона и поскакала дальше наверх.

– Фитц Чивэл, – согласился я и невольно улыбнулся.

Я пошел следом, чтобы помочь ей устроиться.

Глава 10. Известия

Доклад наставнику

Подружиться с человеком со шрамами оказалось не так сложно, как мы опасались. Теперь-то я понимаю, что не хотел браться за это задание лишь потому, что его наружность пугала меня. Мне надо было преодолеть свой страх, чтобы войти к нему в доверие вопреки его собственным страхам.

Наблюдать за ним, оставаясь незамеченным, как вы велели, было непросто. Похоже, слепота обострила у него все прочие чувства. Несколько раз я приходил, когда он еще спал, но уже трижды он почти сразу каким-то образом улавливал мое присутствие и, безошибочно повернув лицо в ту сторону, где я стоял, спрашивал: «Кто здесь?» И видеть его испуг было так больно, что у меня не хватало духу и дальше скрывать свое присутствие. Однажды я вошел в комнату, когда он упал возле кровати и не мог подняться. От боли и расстройства он не заметил моего появления и некоторое время пытался встать. Наблюдая за ним, я сделал вывод, что, хотя некоторая сила в его членах еще осталась, он так страдает от боли, что не сможет самостоятельно подняться, если неудачно упадет. Я пытался оставаться безучастным наблюдателем, но вскоре не смог больше смотреть на его мучения. Тогда я нарочно шаркнул ногой и окликнул его, предложив помочь. Мне было трудно заставить себя прикоснуться к нему и еще труднее позволить ему опереться на меня, однако я преодолел свое отвращение, и, думаю, усилия мои не пропали даром. Теперь он гораздо больше доверяет мне.

Вы предупреждали меня, что разговорить его будет непросто, однако он охотно поведал мне много историй о временах своей юности, когда они с принцем Фитцем Чивэлом были еще детьми, а сам человек со шрамами был придворным шутом короля Шрюда. Он также рассказал мне, как путешествовал с королевой Кетриккен в Горное Королевство и о временах, когда все думали, что король Верити мертв и прямая линия наследования в роду Видящих пресеклась. Я узнал немало о том, как он помогал разыскать в горах короля Верити, и об их странствиях с принцем Фитцем Чивэлом. Истории эти повествуют, без сомнения, о подвигах и отваге, превосходящих все, что можно вообразить. Я твердо намерен записать все услышанное, поскольку думаю, что некоторые подробности остаются неизвестны даже вам. Но это я сделаю отдельно.

Свое же нынешнее задание, полагаю, я выполнил. Я сумел завоевать его доверие. Как я понимаю, это была единственная цель, которую вы ставили передо мной, однако могу сказать, что, выполняя задание, я обрел друга. И я благодарен вам, мой добрый учитель, за это, равно как и за прочие ваши наставления.

Как вы и велели, я храню свою тайну, и, насколько я могу судить, никто до сих пор не проник в нее. Конечно же, когда я появлюсь перед ними в своем настоящем обличье, это будет испытанием. Узнают ли они меня? Готов поспорить, что слепой окажется проницательнее зрячего.

Ученик

Оставив Шута с Пеструхой, я спустился в свою комнату с намерением как следует все обдумать. Но я так устал после исцеления Силой, что повалился на кровать и уснул, а когда наконец проснулся, то не смог понять, который час.

Я потер лицо, чтобы прогнать сон, и содрогнулся – прикасаться к нему оказалось больно, особенно возле глаз. Подойдя к зеркалу, я убедился, что выгляжу не лучше, чем чувствую себя. Я боялся увидеть синяки и кровоподтеки, но лицо было просто опухшим. Кое-где остались пятнышки от чернил. Что ж, все лучше, чем если бы я выглядел как после драки в таверне. Я распахнул ставни. За окном садилось солнце. Я выспался, отдохнул и проголодался, но видеть ничего не хотелось. Мысль о том, чтобы отправиться по коридорам Оленьего замка на поиски еды, пугала до дрожи.

Какова моя роль сейчас, когда я снова стал Фитцем Чивэлом? Даже теперь, хорошенько отдохнув, я, как ни старался, не мог представить себе все изменения в политическом, общественном и семейном раскладе. Положа руку на сердце, я ожидал, что кто-нибудь пришлет мне зов или приглашение. Я ждал письма от Кетриккен, мысленного оклика от Чейда, Неттл или Дьютифула, но меня никто не беспокоил. И я наконец сообразил, что, возможно, мои родственники ждут, когда я сам дам о себе знать.

Намочив полотенце прохладной водой из кувшина для умывания, я приложил его к опухшему лицу. Потом сел на край кровати, взял себя в руки, собрал всю свою решимость и потянулся к Неттл.

Как ты? – Вопрос, такой обыденный в любой другой день, сегодня звучал невероятно многозначительно.

Как ты? – эхом откликнулась она. – От тебя ничего не было слышно!

Я все еще толком не пришел в себя.

Ты счастлив, что это произошло?

Мне пришлось основательно подумать, чтобы найти ответ.

Пожалуй, да. Но, кажется, я равно счастлив и испуган. А ты?

Так много изменилось, и так сильно.

Некоторое время мы молчали, ощущая лишь участие и понимание со стороны друг друга. Потом мысли Неттл нерешительно коснулись моего разума:

Вчера… Прости, что я тебе все это наговорила. Сегодня мне страшно подумать, как я на тебя набросилась. Когда мама бывала беременна, она тоже порой могла так вспылить. Прямо рвала и метала, вся в чувствах. Тогда Баррич отсылал меня со старшими братьями подальше, а сам оставался и грудью встречал все шторма, пока она бушевала. Заканчивалось всегда тем, что она плакала в его объятиях. А я ужасно злилась, что мама такая слабая и неуравновешенная. – И она добавила так, что я ощутил ее невеселую улыбку: – Почему понимание всегда приходит так поздно?

Бедный Баррич.

Я ощутил, что она повеселела.

И Риддл тоже бедный, да?

Ничего, он выдержит. Баррич же выдержал. И я тоже выдержу, Неттл. Когда твоя мама была беременна Би, мы тоже несколько раз вот так ссорились. Меня всегда утешала мысль, что не я один был в том виноват.

Конечно ты, кто же еще!

Да она же добродушно поддразнивает меня, понял я с удивлением. И обрадовался.

Может, ты и права, – признал я.

Главное было – перестать думать о Молли, пока тоска и горе снова не захлестнули меня с головой. И я стал вновь думать о Би. Но сейчас неподходящий момент, чтобы опять попытаться убедить Неттл, что я буду хорошим отцом, и настаивать, что я не отдам никому свою дочь. Потому что сейчас все зависит от того, как сложится судьба воскресшего Фитца Чивэла Видящего. Лучше вернуться к делам насущным.

Надо будет как-нибудь собраться и все обсудить.

Она молчала так долго, что я заподозрил неладное.

Мы так и сделали. И удивились, почему ты не присоединился к нам. Лорд Чейд сказал, что ты, должно быть, все еще не пришел в себя от потрясения. Он настоятельно посоветовал нам дать тебе время самому все решить.

Но меня никто не позвал.

Мгновение она молчала, и я лишь ощущал ее изумление.

Меня тоже никто не звал. Ни Чейд, ни Дьютифул. Мы просто собрались сегодня рано утром в башне Верити и попытались разобраться, что произошло и что будет дальше.

О.

Я ненадолго задумался. Получалось, что это не меня забыли пригласить, а я сам забыл прийти. Вполне понятно, что они встречаются там в такой час. Я заставил себя вернуться мыслями к делу:

И кто там был?

Ну а как ты думаешь? Король и королева, лорд Чейд, леди Кетриккен, я… Леди Розмари… Ну и Риддл, конечно.

Конечно? А вот меня его участие несколько удивило.

И что вы решили?

Насчет тебя? Ничего. Нам и без тебя было о чем поговорить. А твои дела такие запутанные, что ради них лучше собраться отдельно.

Так о чем же вы говорили?

Жаль, что тебя не было. Трудновато будет в двух словах передать все тонкости. Лорд Чейд отчего-то решил, что вправе упрекнуть королеву за безрассудство и что это я на нее так дурно повлияла. Королева Эллиана быстренько заставила его выбросить такие глупости из головы, а ее муж и леди Кетриккен, к моей радости, встали на сторону королевы. Потом леди Кетриккен завела разговор о том, как долго и верно Риддл служит Чейду, тебе и вообще трону, а потому она, имея на то полное право, дала ему титул лорда Риддла, властителя Елового замка.

Никогда не слышал о таком замке.

Как я понимаю, он обозначен на старых картах Горного Королевства, только на языке чьюрда его название звучит иначе. Сейчас он заброшен, – кажется, уже несколько поколений там никто не живет. Возможно, башни и стены уже разрушились. Но горная королева справедливо заметила, что это совершенно не важно. В общем, теперь у Риддла есть титул. Похоже, замок был одним из имений ее брата и пустует с тех пор, как Руриск умер. И еще она говорит, что наше слово «лорд» не очень точно соответствует титулу, принятому в Горном Королевстве, но это тоже не так уж важно. Главное, что Риддл, как полагается носителю этого титула, готов принести себя в жертву ради других.

Я надолго задумался. Горечь в моей душе мешалась с ликованием. В Горном Королевстве правителей называли не королем или королевой, а «жертвенными». Считалось, что они должны быть готовы сделать все, даже не пожалеть собственной жизни, ради своего народа. И Риддл действительно не жалел себя снова и снова. Однако общественное мнение считало его недостойным стать мужем Видящей, пусть и внебрачной дочери королевского рода. Много лет ему отказывали в признании. И вот в одну-единственную ночь это свершилось. Зачем нужно было столько ждать? Внутри меня, словно далекий гром, зарокотал гнев. Нет, не нужно. Что толку злиться?

И теперь вы официально поженитесь?

Теперь официально признают, что мы женаты.

Она в безопасности. Моя дочь и ее будущее дитя в безопасности. Меня охватило такое облегчение, что Неттл почувствовала его.

Ты так переживал за меня?

Мне уже давно не нравилось, что ты не можешь выйти замуж по собственному желанию. А когда Риддл сказал, что у вас будет ребенок… Знаешь, я ведь когда-то сам был бастардом в Оленьем замке. И не пожелаю такой судьбы никому другому.

Ты уже ел сегодня?

Завтракал немного. Половину склевала ворона.

Что?

Это долгая история. В которой замешан Уэб.

Ты голоден? Приходи поужинать с нами.

Где?

За высоким столом. В Большом зале. – Я уловил ее сдерживаемое веселье.

Пожалуй.

Я разорвал связь и уставился в стену. То есть как это? Вот так просто взять, выйти из комнаты, спуститься по лестнице, войти в Большой зал и сесть за высокий стол? И что, там уже приготовлено для меня место? А если все начнут таращиться на меня и перешептываться украдкой?

Поддавшись порыву, я обратился к Чейду:

Тебе было трудно покинуть лабиринт потайных ходов и выйти на свет?

О чем ты вообще? Фитц, ты здоров?

Неттл пригласила меня присоединиться к вам за ужином. За высоким столом.

Я насчитал добрую дюжину ударов сердца, прежде чем он ответил:

Да, придворные этого ожидают. Твое сегодняшнее отсутствие и так растревожило двор. Некоторые господа и дамы, собиравшиеся покинуть Олений замок сразу после окончания Зимнего праздника, то есть сегодня утром, решили отложить отъезд. Думаю, они надеются еще раз взглянуть на загадочным образом оставшегося в живых и даже не постаревшего Фитца Чивэла Видящего. Учитывая все, что произошло вчера вечером, если ты не покажешься на ужине, это только породит лишние догадки и слухи. И теперь я понимаю, о чем ты хотел спросить. Со мной все было иначе – мне нужно было без лишнего шума вписаться в общество, я не являлся туда, как гром среди ясного неба. Много лет я крысой шнырял за стенами замка, я истосковался по общению, свету и свежему воздуху. Мое появление не было настолько внезапным и загадочным. Но, как я и сказал вчера, Фитц, тебе давно пора выйти на свет. Буду ждать тебя за столом.

Я закрыл свой разум от него. От волнения у меня подвел живот.

Оденься как подобает, – добавил Чейд.

Что? – Меня охватил едва ли не ужас.

Я почти услышал терпеливый вздох.

Фитц… Начинай уже соображать. Сегодня ты – Фитц Чивэл Видящий, Одаренный Бастард, внезапно объявившийся из небытия в блеске своих доселе неизвестных подвигов на войне красных кораблей. Такова твоя новая роль в Оленьем замке, точно так же как я играю роль лорда Чейда, а Дьютифул – роль короля. Мы все исполняем наши роли на публику, Фитц. Иногда, закрывшись со своими друзьями в тишине и уюте личных покоев, мы позволяем себе немного побыть собой. Или, по крайней мере, теми, кем нас считают друзья. Так что подумай хорошенько и явись к ужину таким, чтобы придворные и гости не разочаровались, – благородным, но скромным. Сейчас не время быть незаметным. Приготовься как следует.

Я нашел твое письмо. И корону.

Не надевай ее!

Я рассмеялся вслух:

Мне это и в голову не приходило. Просто хотел поблагодарить тебя. И сказать, что я все понимаю.

Чейд ничего не ответил словами, лишь послал мне переживание, которому я не смог подобрать имени. Ночной Волк называл бы это «щелкать зубами вслед удравшей добыче». Горькое сожаление о том, что что-то не стало твоим, хотя еще немного – и все бы получилось. Чем он хотел завладеть? Троном? Или сердцем охотницы по имени Лорел?