Текст книги "Странствия Шута"

– Изменяющий – тот, кого можно использовать, чтобы заставить мир встать на нужный путь. Твое орудие. Твое оружие в битве за лучший мир. Ты уже нашел его? Или ее?

Я покачала головой. Меня подташнивало. Новообретенное знание подкатывало к горлу, – казалось, меня вот-вот вырвет им. Знание обжигало холодом. Мои сны… То, как я понимала, что именно нужно сделать… Получается, я нарочно сделала так, чтобы дети слуг набросились на меня? Когда Таффи ударил меня, порвалась перемычка, удерживающая мой язык, и я обрела способность говорить. В тот день я вышла из дома, зная, что это должно случиться, если я хочу обрести дар речи.

Я раскачивалась вперед-назад среди кучи одеял.

– Холодно… – проговорила я. – Так холодно…

Тогда я сознательно изменила будущее. Я сделала это ради себя, а Таффи был моим орудием. Я видела, где дети должны застать меня, чтобы запустить определенную последовательность событий, когда одно тянет за собой другое. Я сделала так, чтобы они поймали меня. Потому что знала – так надо. Я должна была это сделать, чтобы встать на собственный путь. Путь, который промельками видела с самого рождения. Любой может изменить будущее. Каждый из нас постоянно его меняет. Но Двалия сказала правду. Немногие могут то, на что способна я. Я умею ясно и четко видеть всю цепочку последствий каждого действия. А потом отпустить тетиву, чтобы эта последовательность стрелой полетела в будущее. Или устроить так, чтобы кто-то сделал это за меня.

От понимания возможностей голова пошла кругом. Я не хотела знать этого. Мне стало дурно от открытия, словно знание было отравой, которую я проглотила. Мне было плохо. Мир кружился. Стоило закрыть глаза, кружение усиливалось. Я вцепилась в одеяла и заставила себя замереть. Холод накинулся на меня так свирепо, что мне показалось, я уже умерла.

– Интересно… – проговорила Двалия.

Она не двинулась с места, чтобы помочь, и когда Одисса за ее спиной зашевелилась, Двалия остановила ее, резко вытянув руку. Небела застыла на месте, втянув голову в плечи, как побитая собака. Двалия посмотрела на Виндлайера – тот испуганно съежился.

– Смотрите за ним. Вы оба. Но только смотрите. Этого не было предсказано. Я созову остальных, и мы объединим все, что помним о предсказаниях. До тех пор пока мы не выясним, что говорили об этом видения, если это вообще было в видениях, безопаснее всего ничего не делать.

– Пожалуйста, – взмолилась я, сама толком не зная о чем. – Мне так холодно… Так плохо…

– Да, – сказала Двалия. – Да, конечно.

И, погрозив напоследок пальцем обоим своим небелам, вышла из палатки.

Я лежала, не шевелясь. От любого движения мир начинал вращаться совсем уж невыносимо. Но я замерзла, ужасно замерзла. Вот бы дотянуться до сброшенных одеял и мехов, натянуть их на себя… Однако стоит мне шелохнуться, и головокружение тут как тут. Я решила противостоять ему, и наградой за храбрость мне стал приступ тошноты. Меня вырвало прямо на рубашку, она промокла, стало еще холоднее. Ни Одисса, ни Виндлайер не шелохнулись, чтобы помочь. Одисса смотрела на меня глазами цвета скисшего молока, в глазах Виндлайера стояли слезы. Они смотрели, а меня стало рвать желтой жижей, и я никак не могла от нее отплеваться. Жижа застывала на губах и подбородке, а палатка все кружилась, и было так холодно… Мне хотелось оказаться там, где сухо и не воняет рвотой.

«Так вперед! Шевелись!» Головокружение все равно замучает меня, буду я двигаться быстро или медленно. «Просто шевелись».

Я отбежала назад и повалилась на бок. Голова закружилась так, что я перестала понимать, где верх, а где низ. Наверное, я застонала.

Кто-то укрыл меня одеялом и подоткнул его со всех сторон. Шун. Я не могла смотреть на нее из-за головокружения, но узнала ее запах. Она укрыла меня еще чем-то. Меховой шкурой, тяжелой и теплой. Мне стало чуточку теплее. Я сжалась в комочек. Интересно, вырвет меня, когда я попытаюсь заговорить, или нет?

– Спасибо, – сказала я. – Только не надо ко мне прикасаться. И двигать. От этого все еще больше кружится.

Я уставилась на уголок одеяла и велела ему перестать кружиться. О чудо! – он послушался. Я дышала медленно и осторожно. Мне нужно было согреться, а главное, чтобы мир перестал плыть по кругу. Чья-то рука коснулась меня, холодная рука дотронулась до моей шеи. Я вскрикнула.

– Почему вы не поможете ему? Он болен. Горит в лихорадке. – Шун говорила сонным голосом, но я-то знала, что ей не хочется спать. А если и хочется, то не сильно. Злость не дает ей заснуть. А они это слышат?

Одисса ответила ей:

– Мы ничего не будем делать, пока не вернется лингстра Двалия и не отдаст новые указания. Ты и без того, возможно, нарушила путь.

На меня опустилось еще одно одеяло.

– А-а. Тогда ничего не делайте. Не мешайте мне.

Шун легла рядом со мной. Лучше бы она этого не делала. Я боялась, что, если она заденет меня или заставит подвинуться, головокружение вернется с утроенной силой.

– Мы делали, как велено. – Страх Виндлайера был как гадкий привкус в воздухе. – Лингстре не с чего на нас сердиться. Мы делали, как она сказала, то есть не делали ничего. – Он закрыл глаза ладонями. – Я ничего не сделал, чтобы помочь брату, – простонал он. – Я ничего не сделал. Ей не за что сердиться на нас.

– Есть, – с горечью сказала Одисса. – Она всегда найдет за что.

Очень медленно и осторожно я сомкнула веки. Кружение замедлилось. Прекратилось. Я заснула.

Глава 13. Тайна Чейда

Этот сон об огненных лошадях. Зимний вечер. Еще не ночь, но уже стемнело. Над березами поднимается луна. До меня доносится печальная песня без слов, будто ветер воет среди деревьев. Песня плачет и стонет. Потом конюшня вспыхивает пламенем. Лошади кричат. Вдруг две из них выбегают из конюшни. Они горят. Одна лошадь черная, другая – белая, а языки пламени красные и оранжевые, и ветер сбивает их. Лошади мчатся в ночь. Черная вдруг падает. Белая мчится дальше. Потом луна внезапно открывает рот и пожирает белую лошадь.

Я не поняла, в чем смысл этого сна, и, как ни старалась, не смогла нарисовать его. Так что этот сон останется только в словах.

Дневник сновидений Би Видящей

Я проснулся на полу в кабинете, неподалеку от мальчика-конюха, который еще спал. Я не собирался спать этой ночью. И речи не было о том, чтобы отправиться в спальню и лечь в постель. Я взял одеяла, захватил тетрадь Би из ее убежища и вернулся в кабинет. Подбросив в камин дров, чтобы хватило до утра, я расстелил одеяла и устроился с тетрадью в руках. Я задумался, читать или нет. Не будет ли это означать предать доверие Би? Я пролистал страницы, стараясь не задерживаться взглядом, просто любуясь аккуратным почерком и подробными рисунками, восхищаясь тем, как много страниц она успела заполнить.

В отчаянной и глупой надежде, что Би могла написать что-то о нападении, я открыл последние страницы. Но речь на них шла о дне задолго до поездки в Дубы-у-воды. На странице был нарисован кот – черный со сломанным хвостом. Закрыв тетрадь, я подложил ее под голову и уснул. Меня разбудили шаги в коридоре. Я поспешно сел. Все тело ныло, вчерашние тревоги вгрызались в меня с новой силой. Меня охватила мрачная апатия. Я уже проиграл, теперь ничего не изменишь. Би мертва. Шун мертва. Возможно, с ними случилось даже нечто худшее, чем просто смерть. Это моя вина, но ни гнев, ни уязвленное самолюбие так и не проснулись во мне, чтобы побудить к действию.

Я подошел к окну и отдернул штору. Небо наконец расчистилось. Я попытался собраться с мыслями. Сегодня приедет Чейд и привезет с собой Олуха. Что же мне делать – ехать встречать их или остаться и подготовиться к их прибытию? У меня не хватало воли даже на это решение. У камина спал Персивиранс. Я заставил себя пересечь комнату и подкинуть дров. Хорошо, что прояснилось, но ясная погода означает похолодание.

Я поднялся в свою спальню. Нашел чистую одежду. Отправился на кухню. Мне было страшно заходить туда, потому что я боялся недосчитаться кого-нибудь, но повариха Натмег была на месте, живая и здоровая, и Тавия тоже, и обе девочки, Эльм и Леа. У Тавии был синяк под глазом и распухшая нижняя губа, но она будто и не замечала этого. У Эльм было что-то не так с походкой, она прихрамывала. Я содрогнулся при мысли о том, что с ними произошло, но не стал ни о чем спрашивать.

– Как хорошо, что вы снова дома, помещик Баджерлок, – приветствовала меня Натмег, пообещав вскорости подать завтрак.

– Мы ждем гостей, – предупредил я. – Через несколько часов прибудут лорд Чейд и его помощник по имени Олух. Пожалуйста, приготовьте нам всем что-нибудь. И предупредите всех, что с Олухом надо обращаться так же почтительно, как с самим лордом Чейдом. Наружность и манеры этого человека могут навести на мысль, будто он дурачок, однако на самом деле он незаменимый и верный слуга короля. Ведите себя с ним соответственно. А пока я был бы очень благодарен, если бы кто-нибудь принес в кабинет поднос с едой и горячим чаем. Ах да, и позаботьтесь, чтобы еды хватило и на нашего конюха, Персивиранса. Сегодня он будет завтракать со мной.

Повариха Натмег наморщила лоб, но Тавия кивнула:

– Вы так добры, господин, что решили взять этого бедного полоумного мальчика в конюхи. Может, от работы он придет в себя.

– Будем надеяться, – только и смог ответить я.

Выйдя из кухни, я завернулся в плащ и пошел туда, где когда-то стояли конюшни Ивового Леса. Прозрачный морозный воздух, синее небо, белый снег, черные головни. Я прошелся вдоль пепелища. По крайней мере, одна лошадь точно погибла – я увидел на руинах ее полуобуглившийся и расклеванный воронами труп. Похоже, никто даже не пытался тушить пожар. Я осмотрел снег вокруг, но не узнал ничего нового. Единственные четкие следы были человеческими – похоже, это слуги Ивового Леса ходили по своим повседневным делам.

Уцелевшие лошади и кобыла, которую я увел накануне, обнаружились в сарае для овец, накормленные и напоенные. За животными ухаживала девочка, на вид будто пристукнутая пыльным мешком. С ней был щенок бульдога, единственный выживший. Девочка сидела в углу на куче соломы и смотрела в пустоту, держа его на коленях. Возможно, пыталась найти какое-то объяснение тому, что старшие конюхи куда-то исчезли и на нее легла забота о лошадях. Да и помнит ли она старших? Глядя на эту девочку, я задумался о том, сколько слуг погибло, занимаясь своими делами на конюшне. Я уже знал, что Толлмен и Толлермен мертвы. Скольких еще мы потеряли?

– Как щенок? – спросил я.

– Хорошо, господин. – Она попыталась встать, но я махнул рукой.

Щенок вскарабкался повыше, чтобы лизнуть девочку в подбородок. Его грубо обрубленные уши уже заживали.

– Ты хорошо позаботилась о его ранах. Спасибо.

– Не за что, господин. – Она подняла на меня глаза. – Он очень скучает по маме. Так скучает, что я прямо чувствую.

Ее глаза были широко распахнуты, она тихонько раскачивалась из стороны в сторону. Я только кивнул – у меня не хватило духу спросить, где ее мать. Вряд ли эта девочка вообще ее помнит.

– Береги его. Утешай, как сможешь.

– Хорошо, господин.

Голубятня выглядела в точности так, как описал гонец. Крысы или какие-то другие падальщики уже потрудились над маленькими птичьими трупиками. На высоком насесте сидел единственный живой голубь с привязанным к лапке посланием. Я поймал его, снял письмо и прочел, что леди Неттл шлет свои поздравления с Зимним праздником Фитцу Виджиланту и интересуется, как поживает ее сестра. Я вымел из голубятни трупы, насыпал зерна уцелевшей птице, проверил, чтобы у нее была вода, и вышел.

К тому времени, когда я вернулся в дом, я продрог до костей и совершенно пал духом. Все, что я увидел, убедило меня: Персивиранс говорит правду. Те, кто похитил Би, – беспощадные убийцы. Моя последняя отчаянная надежда заключалась в том, что они будут беречь ее как заложницу. Войдя в кабинет, я увидел, что мальчик уже проснулся. Кто-то принес ему воды для умывания, и он постарался привести себя в порядок. Поднос с завтраком стоял на моем столе нетронутый.

– Ты разве не голоден? – спросил я.

– Умираю с голоду, господин, – признался он. – Но я подумал, что будет неправильно есть, не дождавшись вашего позволения.

– Парень, если хочешь служить мне, первым делом научись вести себя разумно. Разве служанка с кухни не сказала, что это для тебя? Разве ты не видишь, что тут две чашки и две тарелки? Ты был голоден, еда стояла перед тобой, а когда я вернусь, ты понятия не имел. Надо было поесть.

– Мне показалось, это будет невежливо, господин. Моя семья всегда собиралась за общим столом. – Он вдруг резко замолчал и поджал губы.

На мгновение я понадеялся, что Олух сумеет вернуть память его матери. А потом подумал: а заслуживает ли эта женщина вот так вот взять и вмиг осознать все свои утраты? Я дважды пытался заговорить, но не находил слов.

Наконец я сказал:

– Понимаю. Что ж, давай сядем и поедим вместе. Нам обоим предстоит трудный день. Мне нужна твоя помощь, чтобы позаботиться об оставшихся лошадях. Сегодня приедут лорд Чейд и Олух, и мы вместе попробуем разобраться, что тут произошло.

– Лорд Чейд? Советник самого короля?

С ума сойти – мальчишка слышал о Чейде.

– Да. И с ним будет Олух – тоже советник в своем роде. Не суди о нем по наружности и манерам. Голова у него работает не совсем так, как у нас, но он мой старый друг и много раз выручал меня прежде.

– Конечно, господин. С любым вашим гостем надлежит обращаться почтительно.

– Прекрасно. А теперь давай-ка немного помолчим и набьем животы.

Мальчик отлично справился с этой задачей. Затравленное выражение исчезло из его глаз, но на щеках по-прежнему горел лихорадочный румянец из-за воспалившейся раны. Пока он ел, я сходил к себе и вернулся с большой щепотью ивовой коры, чтобы добавить в его чай. После завтрака я велел ему идти в парильню. У меня мелькнула мысль послать кого-то в дом его матери за чистой одеждой, но я решил, что ни к чему хорошему это не приведет.

В дверь кабинета постучали – это оказался Фитц Виджилант. Выглядел он чуть лучше, чем минувшей ночью.

– Ты спал? – спросил я.

– Кошмары, – резко бросил он.

Я не стал выспрашивать подробности:

– Как твое плечо?

– Немного лучше. – Он уставился в пол, потом снова поднял глаза на меня. И, запинаясь, проговорил: – Я не могу восстановить последовательность событий. И это началось не в канун Зимнего праздника. Весь день, который мы провели в Дубах-у-воды, рассыпается. И много дней до того. Взгляните. Я помню, что купил его. Но не понимаю зачем. – Он протянул мне браслет из тонких серебряных звеньев. – Я бы никогда не купил такое украшение для себя. И мне стыдно, а за что – не знаю. Я сделал что-то ужасное, да?

«Да. Ты не защитил мою дочь. Ты должен был драться за нее до последней капли крови».

– Не знаю, Лант. Но скоро приедут лорд Чейд и Олух, и, возможно, мы сумеем…

– Господин! – В комнату ворвался Булен.

На миг мне захотелось поставить на вид Ревелу, что слуга так плохо обучен манерам. Но Ревел был мертв.

– Что такое?

– Солдаты, господин, едут прямо к дому! Два десятка, а то и больше!

Я мгновенно вскочил на ноги. Мой взгляд метнулся к мечу, висевшему над камином. Его не было. Украли. Нет времени сокрушаться. Я сунул руку под стол и рывком высвободил коварный короткий клинок, который давным-давно пристроил под столешницей.

Я посмотрел на Ланта:

– Найди оружие и приходи. Быстро.

Я вышел, не обернувшись, чтобы проверить, идут ли они с Буленом за мной. У меня появилась цель, и в эту минуту я не сомневался, что смогу зарубить двадцать человек одним только гневом.

Но на всадниках, приближающихся по подъездной дороге, была форма отряда Баламутов из стражи Оленьего замка. Их одежды были черными, с едва заметным отливом в синий. Эти солдаты славились как отчаянные и безжалостные. Шлем закрывал почти все лицо командира, оставляя на виду только глаза, пышную бороду и усы. Я стоял на пороге своего дома, запыхавшийся, с обнаженным мечом в руке, и смотрел на солдат так же недоверчиво, как и они на меня. Отряд натянул поводья и остановился. И тут я наконец понял: это же отряд, посланный Чейдом! Гонец путешествовал один, отважно преодолевая бураны и вьюги, и прибыл раньше. Командир стражников хладнокровно рассматривал меня. Он уже успел заметить пепелище на месте конюшни, понял, что опоздал, и теперь подбирал слова, чтобы объясниться. Так вот, значит, каких солдат Чейд решил направить в Ивовый Лес… Но почему именно их? С кем, по его мнению, они должны были тут столкнуться? Может, те, кто похитил Би, на самом деле явились за Шун? Множество новых догадок роились у меня в голове. Я медленно опустил меч.

– Капитан, я помещик Баджерлок, хозяин Ивового Леса. Добро пожаловать. Я знаю, что лорд Чейд послал вас на помощь моим людям. Боюсь, вы, как и я, явились слишком поздно, чтобы предотвратить преступление.

Вот так, коротко и сухо, я обозначил кошмар, разразившийся у меня в доме. При этом я назвался тем именем, которое солдаты ожидали услышать.

– Капитан Стаут. Мой лейтенант Крафти. – Командир отряда указал на молодого человека рядом с ним. Тот еще только начал отращивать усы и бороду, и они топорщились клочьями. – Мы ехали так быстро, как только позволила погода. Жаль, что нас не отправили сюда раньше, прежде чем вы отбыли, оставив дом без охраны.

Капитан был не виноват и стремился дать мне понять это. Его действительно нельзя было винить, но его слова сыпали соль на мои раны, и вдобавок он даже не пытался скрыть неуважение.

В моей голове послышалась тихая, почти знакомая музыка. Я поднял глаза. Олух? Солдаты расступились, и я увидел их с Чейдом.

Чейд торопливо подъехал к крыльцу и выпалил:

– Какие новости? Она здесь? Что случилось?

– Сложно сказать. На поместье напали в канун Зимнего праздника. Би похитили. Конюшни сожгли, часть слуг убили, а оставшимся кто-то затуманил разум. Они ничего не помнят. Только один мальчик с конюшни сохранил память.

– А леди Шун? – В его голосе звучало отчаяние.

– Прости, Чейд. Я не знаю. Ее тут нет. Я не знаю, увезли ее или убили.

Он спал с лица. Мгновенно постарел. Я мог бы поклясться, что кожа как будто обтянула его череп, глаза запали.

– Лант? – спросил он еле слышно.

– Я здесь, лорд Чейд. Чуть менее здоров, чем прежде, из-за свежей дырки в плече, но жив.

– Благодарение Эде…

Старик спешился, и юный писарь, передав свой меч Булену, подошел для приветствия. Чейд молча обнял его и закрыл глаза. Лант, кажется, передернулся от боли, но не издал ни звука.

– Фитц, привет!

Это был Олух. Он выглядел забавно на статной лошади, а спешился еще смешнее – неловко сполз по ее плечу. Его пухлые щеки раскраснелись от мороза. Внутренняя музыка, знак его невиданной Силы, сегодня звучала как тихий гимн. Олух подошел ко мне и посмотрел снизу вверх. Потом похлопал по груди, словно привлекая мое внимание.

– Фитц! Смотри! Мы встретили солдат и приехали с ними. Прямо армию привели к твоему порогу. Я замерз. И есть хочу. Можно мы войдем?

– Конечно! Заходите все. – Я посмотрел на всадников. – Вы, должно быть, замерзли и проголодались. Булен, позови кого-нибудь, чтоб позаботились о лошадях.

Только вот где же теперь пристроить двадцать лошадей? И я ни словом не предупредил кухарку, что у нас будет столько гостей. Олух взял меня за руку.

И Би похитили!

Осознание ударило, словно молотом по голове. Что я здесь делаю? Почему до сих пор не пустился в погоню?

– Вот ты где! А чего прятался в тумане? Вот так, теперь мы друг друга чувствуем! – радостно сообщил Олух и сдавил мою ладонь.

Реальность догнала меня резко, словно я только что метался в бреду и вдруг мгновенно выздоровел. Все, что казалось смутным и далеким, теперь обрушилось в полную силу. Мою дочь похитили безжалостные чужаки, те же, что живьем сожгли лошадей в конюшнях. Моих слуг превратили в тупых овец. Гнев и жажда крови вскипели во мне, и Олух попятился.

– Перестань! – взмолился он. – Не чувствуй так много сразу!

Едва он отпустил мою руку, удушающие миазмы отчаяния снова стали просачиваться в мое сознание. Я уставился в землю. Поднять стены Силы в эту минуту казалось так же невозможно, как воздвигнуть вокруг Ивового Леса реальные стены. Слишком многое рвалось из меня наружу – гнев, обида, вина, страх. Чувства ходили кругами, как голодные бездомные псы, отрывая от души клочья. Медленно, по кирпичику я выстроил свои стены Силы. Подняв глаза, я увидел, что Олух смотрит на меня и кивает, высунув язык. Лант что-то быстро и тихо говорит Чейду, тот вглядывается ему в лицо, положив руки на плечи. А вот Баламуты имеют весьма недовольный вид.

Я посмотрел в глаза их командиру и заговорил, подкрепляя слова Силой:

– Вам не хотелось ехать сюда. Все было хорошо, пока не настало время свернуть на дорогу, ведущую к усадьбе. Тут вам захотелось отправиться куда угодно, только не сюда. Теперь, когда вы здесь, вам не по себе. Вы, как и я, видите свидетельства того, что на поместье напали. Враги были вооружены, они пришли и ушли, мы видим разрушения, но никто в доме ничего не помнит. Это колдовство… злые чары, которые кто-то наложил на Ивовый Лес, чтобы отогнать тех, кто может помочь нам. – Я перевел дыхание и выпрямил спину. – Я буду очень благодарен, если двое из ваших солдат попробуют устроить лошадей в сараях для овец и дать им корм, какой удастся найти. Заходите в дом, поешьте и согрейтесь. А потом мы попробуем придумать, как найти тех, кто не оставляет следов.

Капитан смотрел на меня с сомнением. Его лейтенант, не скрывая презрения, закатил глаза.

Чейд заговорил громко, чтобы слышали все:

– Когда поедите, отправляйтесь по окрестностям, держась по двое, и расспросите людей. Ищите следы верхового вооруженного отряда. Тому, кто принесет мне любые надежные сведения, будет заплачено золотом.

Это вдохновило солдат, и они зашевелились даже прежде, чем командир успел отдать соответствующие распоряжения.

Тем временем Чейд подошел ко мне и прошептал на ухо:

– Пошли в дом. Туда, где нас никто не услышит. Надо поговорить. – Он повернулся к Ланту. – Пожалуйста, проводи Олуха в дом и позаботься, чтобы он поел и отдохнул. Потом возвращайся к нам.

Я подозвал бестолково топтавшегося Булена:

– Найди Диксона. Скажи ему, чтобы позаботился обо всем немедленно. Этих людей нужно накормить, их лошадей обиходить. И скажи, что я им недоволен – он должен был встречать их здесь, с нами.

За все годы в Ивовом Лесу я ни разу не разговаривал со слугами так резко. Булен выпучил глаза и убежал.

Я провел Чейда в дом сквозь побитые двери. Он помрачнел, когда мы проходили мимо зарубок на стене и распоротого гобелена. Мы зашли в мой кабинет, и я закрыл дверь.

Мгновение Чейд молча смотрел на меня. Потом спросил:

– Как ты мог такое допустить? Я же говорил тебе, что ее нужно защищать! Столько раз говорил. Я предлагал тебе держать в доме небольшой отряд стражи или хотя бы мага-подмастерья, чтобы мог позвать на помощь Силой. Но каждый раз ты упрямо отказывался, тебе надо было непременно сделать все по-своему. И смотри, что ты натворил! Смотри, что ты натворил…

На последних словах горло у него перехватило. На подгибающихся ногах он подковылял к моему креслу, опустился в него и спрятал лицо в ладонях. Я был так потрясен его упреками, что не сразу понял – Чейд плачет.

Мне нечего было сказать в свое оправдание. Все так. И Чейд, и Риддл настаивали, чтобы я завел в доме стражу, но я всегда отказывался, считая, что все насилие в моей жизни осталось позади, в Оленьем замке. Я верил, что сам смогу защитить свой дом и свою семью. А потом взял и не задумываясь бросил все, чтобы спасти Шута.

Чейд поднял голову и посмотрел на меня. Он выглядел ужасно старым.

– Скажи что-нибудь! – хрипло велел он. Слезы скатывались по морщинам на его щеках.

Я сдержался и не сказал того, что первым пришло на ум. Ни к чему снова каяться.

– Разум всех в доме затуманен. Не знаю, как это было сделано и как удается при помощи Силы внушать всем путникам нежелание ехать сюда. Я даже не уверен, что против нас используют именно Силу, а не какую-то другую магию. Но никто не помнит ничего о нападении, хотя свидетельства его видны по всему дому. Единственный, кто, похоже, сохранил все воспоминания о кануне Зимнего праздника, это мальчик-грум по имени Персивиранс…

– Мне нужно поговорить с ним, – перебил Чейд.

– Я послал его в парильню. Его ранили стрелой в плечо, и вдобавок никто не помнит, кто он такой, и с ним обращались, как с чокнутым попрошайкой…

– Мне наплевать! – заорал он. – Я хочу знать, что стало с моей дочерью!

– Дочерью?

Я в изумлении уставился на него. В глазах Чейда пылал гнев. Я вспомнил Шун, отчетливые черты Видящих в ее лице, даже глаза – и то зеленые… Как я раньше этого не понял?

– Конечно дочерью! Ради кого еще я мотался бы в такую даль? Кого еще я послал бы к тебе, единственному человеку, который, как я думал, сможет ее защитить? А ты бросил ее на произвол судьбы! Я знаю, кто ее похитил! Ее проклятая мамаша с ее братьями, но хуже всех – ее отчим! Родственных чувств у этой семейки не больше, чем у клубка гадюк! Годами я платил семье Шун, хорошо платил, чтобы они заботились о ней. Но им всегда было мало. Всегда. Они хотели больше и больше – больше денег, больше земли, выше положение при дворе… Больше, чем я мог им дать. Мать никогда не испытывала к ней теплых чувств. И когда бабушка и дедушка Шун умерли, мать начала угрожать ей. Ее муж, мерзкий боров, пытался лапать Шун, когда она была еще совсем девочкой. А когда я увез Шун и перестал давать деньги, они попытались отравить ее! – Он перестал брызгать слюной и умолк.

В дверь постучали. Чейд вытер слезы рукавом и взял себя в руки.

– Войдите, – велел я.

Это оказалась Тавия – она пришла сказать, что горячая еда и напитки для нас поданы. Даже она, в ее полусонном состоянии, почувствовала напряжение, висевшее в воздухе, и поспешила удалиться. Синяки на ее лице привлекли внимание Чейда. Он проводил служанку взглядом и уставился на дверь, погрузившись в свои мысли.

Наконец я нарушил воцарившееся молчание:

– И ты не счел нужным рассказать мне хоть что-то из этого раньше?

Он словно очнулся и снова обратил внимание на меня:

– Все никак не выпадало случая поговорить толком. У меня больше нет уверенности, что разговоры посредством Силы нельзя подслушать, а в тот первый вечер, когда я вас познакомил, ты чертовски спешил!

– Я спешил домой к своей собственной дочери, если ты забыл! – Мое чувство вины отступало под напором гнева. – Чейд, послушай. Нападение организовали не родственники Шун – вряд ли ее семья смогла бы нанять калсидийцев для грязной работы. И вряд ли у них нашелся бы целый табун лошадей серой масти и отряд бледных всадников. Думаю, кто бы ни были похитители, они явились сюда по следу Шута. Или посланницы, которая ненадолго опередила его.

– Посланницы?

– Мне тоже давно нужно было о многом с тобой поговорить, да все не было случая. Так что послушай меня сейчас. Мы должны обуздать свой гнев и страх. Мы расскажем друг другу все, что известно каждому из нас, до последней мелочи. А потом станем действовать. Вместе.

– Если мне еще есть смысл действовать. Ты только что сказал мне, что моя Шайн может быть уже мертва.

Шайн, вот как ее, оказывается, звали. Не Шун. Шайн значит «Сияющая». Шайн Фаллстар – Сияющая Падающая Звезда.

Я не улыбнулся. Скорее оскалился:

– Мы выясним, что тут произошло на самом деле. И разберемся. И кто бы ни были чужаки, мы найдем их. И убьем, как это делают негодяи-бастарды вроде нас с тобой.

Он прерывисто вздохнул и чуть расправил плечи. Я хотел сказать ему, что Шун, возможно, увезли вместе с Би, но вряд ли стоило ссылаться на мнение кота. На слова кошек нельзя полагаться.

Снова раздался стук в дверь, и вошел Фитц Виджилант:

– Не хочу вам мешать, однако желаю помочь.

Я уставился на него во все глаза. Как же слеп я был! И как глуп… Ну конечно, вот что мне всегда казалось в нем странным! Я повернулся к Чейду и, отбросив осторожность, сказал:

– И это тоже твой, верно?

Чейд напрягся:

– Да, и, на твое счастье, ему известно, что он мой сын. Как ты можешь говорить так беспечно?

– Ну если бы я знал, то многое понял бы раньше!

– Я думал, это очевидно.

– Это было вовсе не очевидно. В обоих случаях.

– Да какая разница? Я поручил их твоим заботам. Ты что, больше беспокоился бы о них, если бы знал?

– «О них»? – вклинился в нашу перепалку Фитц Виджилант. Он повернулся к отцу, я взглянул на его профиль и мысленно согласился с Чейдом. Их сходство было трудно не заметить. Если знаешь, что замечать. – «О них»? Я не единственный твой сын? У меня есть брат?

– Нет, – отрезал Чейд.

Но я был не в настроении и дальше оберегать его секреты:

– Нет, брата у тебя нет. У тебя есть сестра. И возможно, другие братья и сестры, о которых мне забыли сообщить.

– Да с чего бы мне тебе докладывать?! – вызверился Чейд. – Почему тебя так удивляет, что у меня были любовницы, что у них рождались дети? Годами я жил почти в полном одиночестве, крысой шныряя в стенах Оленьего замка. И почему, когда я наконец вышел на свет, смог есть изысканные блюда, танцевать под красивую музыку и наслаждаться обществом прелестных женщин, я должен был отказывать себе в удовольствиях? Почему, Фитц? Тебе не кажется, что лишь благодаря удаче ты в молодости не обзавелся одним-двумя детьми на стороне? Или ты все эти годы хранил целомудрие?

Я хотел ответить, подумал – и закрыл рот.

– По моим сведениям, нет, – язвительно сказал Чейд.

– Если у меня есть сестра, то где она? – напористо спросил Лант.

– Это мы и пытаемся выяснить. Она была здесь, и я думал, что под защитой Фитца ей ничего не грозит. Но она пропала.

Мне больно было слышать его пропитанные горечью слова.

– Моя дочь тоже пропала, а она, в отличие от твоей, маленькая и беспомощная! – зло напомнил я, но тут же подумал: еще вопрос, кто из них более беспомощна – Би или Шун. То есть Шайн.

Я сердито уставился на Чейда. В эту минуту в дверь снова постучали. Мы с Чейдом тут же взяли себя в руки и сделали вид, будто ничего особенного не случилось. Сработала привычка, въевшаяся в кровь.

– Войдите, – хором сказали мы.

Персивиранс открыл дверь и растерянно застыл на пороге.

– Это тот самый мальчик-грум, – пояснил я Чейду. Потом повернулся к Персивирансу: – Входи. Ты уже рассказал мне все, но лорд Чейд хочет сам услышать твою историю со всеми подробностями, какие только сможешь припомнить.

– Как прикажете, господин, – уныло согласился мальчишка.

Он вошел в кабинет, покосился на Фитца Виджиланта и взглянул на меня.

– Тебе неловко говорить о Фитце Виджиланте в его присутствии? – спросил я.

Мальчик коротко кивнул и потупился.

– Что я сделал? – спросил Лант, и в голосе его слышались одновременно мука и обида. Он рванулся к Персивирансу так резко, что мальчик попятился, а я поспешно шагнул ближе. – Пожалуйста! – закричал он. – Скажи мне, я должен знать!