Текст книги "Судьба убийцы"

Глава 6
Разоблачения

Впервые я увидел сон о Разрушителе еще на Аслевджале. Изменяющий Любимого вернулся во второй раз. Думаю, его присутствие и заставило меня увидеть вещий сон, более того, увидеть Разрушителя. В том сне Разрушитель был кулаком, сжимающим пламя. Пальцы разжались, и пламя взметнулось высоко, но, вместо того чтобы осветить все вокруг, оно распространило тьму. И все, что я знал, оказалось разрушено.

К тому времени я уже так давно не видел снов, что решил, будто напрасно придаю значение этому видению. Я ведь только что выполнил все задуманное. Так почему же столь мрачный сон явился мне в минуты моего торжества? Тем не менее это заставило меня сказать Белому Пророку и его Изменяющему, что им пришло время расстаться. По крайней мере один из них согласился, что в моих словах содержится истина, но я видел, что им не хватает воли сделать необходимое. И тогда я сам позаботился о том, чтобы разлучить их.

Из записей Прилкопа Черного

Выздоровление шло медленнее, чем после любой раны, полученной за десятки лет. По-видимому, давнишнее исцеление Силой не могло помочь мне восстановиться после того, как Сила же опустошила меня. Сосредоточиться было трудно, я быстро уставал. Послеобеденная встреча с генералом Рапскалем обошлась мне дорого. Даже в так называемом тихом доме я чувствовал, как поток Силы бурлит и поет вокруг. Но работу никто не отменял. Сведения необходимо собрать, невзирая на препоны. И на страшную усталость.

Той ночью я послал Персивиранса в кухню попросить для меня бренди и бокал. Он вернулся с бутылкой бренди из Песчаных пределов.

– Кэрот из Дождевых чащоб очень страдает от толстой чешуи на лице и руках, – сообщил Пер, расставляя на столе бутылку и два бокала. – Он сказал, что вы заслуживаете только самого лучшего, и попросил меня замолвить за него словечко перед вами.

Я вздохнул. Как бы решительно я ни отказывался попытаться вылечить кого-то еще, люди, страдающие от вызванных драконами изменений, все равно пытались подольститься ко мне. Понимающе пожав плечами, Пер оставил меня одного в комнате и отправился спать.

Янтарь вернулась после позднего ужина с Малтой и застала меня на кровати с бутылкой на столике и бокалом в руке. Я осушил последние капли и поприветствовал ее.

– Как вечер? Удался?

– Вполне. Хотя узнала я немного. Айсфир не показывался уже несколько месяцев. Малта не помнит точно, когда он улетел. Все знают, что Хеби говорит только с Рапскалем, и Малта слышала, что Рапскаль навещал тебя. Она за тебя беспокоилась.

– Надеюсь, ты сказала ей, что со мной все хорошо. Хотя, если начистоту, напрасно я вообще явился в Кельсингру. Поток Силы тут такой мощный, что кажется, будто меня несет могучая река, полная порогов и камней. Может, это потому, что меня учили чувствовать и использовать ее, а может, потому, что тут так много Серебра. Возможно, я каким-то образом сделался уязвимым для Силы, когда открылся ей, чтобы лечить всех этих людей, и позволил течь сквозь меня беспрепятственно. – Я приподнял бутылку. – Будешь?

– Что это? – Она принюхалась. – Бренди из Песчаных пределов?

– Он самый.

– Тогда буду. Нельзя же позволить тебе пить в одиночку.

Я сбросил сапоги, постаравшись, чтобы они шумно упали на пол, налил себе бренди, нарочно звякнув горлышком бутылки о край бокала, лег на спину и стал смотреть в сумеречный потолок. На темно-синем небе мерцали звезды. Но не только они одни освещали комнату. Стены превратились в лесной пейзаж. Белые цветы на деревьях тоже светились.

Я заговорил, обращаясь к звездам:

– В этом городе течет столько Силы, а я боюсь ее использовать.

Янтарь сбросила юбки и стерла краску с лица. Когда я почувствовал, как кто-то сел рядом со мной на кровать, оказалось, что это уже Шут, в простых штанах и рубахе. Он прихватил бокал со стола.

– Ты до сих пор не решаешься помочь никому из запятнанных драконьим влиянием? Даже тем, чьи увечья невелики? Скажем, просто чешуя на веках?

Стукнув легонько горлышком бутылки о край чашки, чтобы предупредить его, я налил ему бренди.

– Знаю, о ком ты. Этот человек уже дважды приходил просить меня. Сначала умолял, потом сулил деньги. Шут, я боюсь. Я как будто сижу в осаде, а мои стены штурмует Сила. Если я открою ей ворота, мне конец.

Я приподнялся и сел в постели. Шут сделал два больших глотка, чтобы не расплескать бренди, и уселся рядом со мной. Я поставил бутылку между нами.

– И связаться с Неттл или Дьютифулом ты тоже не можешь?

Он откинулся на подушки рядом со мной, держа бокал обеими руками.

– Я боюсь. Ну вот представь, что у тебя в сапоге хлюпает вода. Ты ведь не будешь ковырять дырку в подошве, чтобы слить ее, верно? Иначе туда может хлынуть целый океан.

Шут не ответил. Я поерзал в постели, устраиваясь удобнее, и добавил:

– Какая жалось, что ты не видишь, – эта комната такая красивая! Сейчас ночь, на потолке сияют звезды, а стены превратились в сумеречный лес. – Я поколебался, раздумывая, как бы вывести разговор в нужное русло. Вперед! – Я смотрю на это, и у меня сердце кровью обливается из-за Аслевджала. Солдаты Бледной Женщины уничтожили там столько прекрасного. Если бы можно было полюбоваться теми залами в их первозданном виде…

Он долго молчал. Потом проронил:

– Прилкоп много рассказывал о том, каким был Аслевджал до ее вторжения.

– Выходит, он поселился там еще до нее?

– О, задолго до нее. Он же очень старый… был. – Последнее слово Шут произнес с ужасом.

– Сколько же лет ему было?

Шут тихонько хихикнул:

– Он был по-настоящему древним, Фитц. Он уже жил на Аслевджале, когда Айсфир прилетел туда, чтобы похоронить себя. Прилкопа потрясло, что дракон решил сотворить такое над собой, однако он не отважился мешать ему. Айсфир был одержим мыслью, что он должен вмерзнуть в лед и так умереть. Остров уже был покрыт ледником, когда Прилкоп приплыл туда. Иногда на Аслевджал еще заглядывали Элдерлинги, но вскоре перестали.

– Разве человек может жить так долго? – поразился я.

– Он был истинным Белым, Фитц. К тому времени, когда я родился, такой древней и чистой Белой крови уже не осталось. Белые живут долго, и их ужасно трудно убить. Нужно очень потрудиться, чтобы убить Белого или необратимо покалечить его. Как потрудилась надо мной Бледная. – Он с шумом отхлебнул из бокала, потом наклонил его и сделал хороший глоток. – То, что они сделали со мной в Клерресе… Ты бы этого не пережил, Фитц. Ни один человек бы не пережил. Но они знали свое дело и всегда вовремя останавливались, чтобы не зайти слишком далеко. Как бы я ни мечтал, чтобы они не рассчитали усилий.

Вот разговор и свернул в нужную мне сторону, да не тем руслом, каким мне хотелось его вывести. Я и без того чувствовал напряжение Шута.

– А куда подевалась бутылка?

– Вот она.

Шут нашарил бренди у себя под боком и передал мне. Я плеснул немного себе и наполнил бокал Шута.

Он поморщился, отряхивая капли с пальцев, потом отпил достаточно, чтобы бренди не расплескался из чашки. Мы помолчали какое-то время. Я прислушивался к его дыханию, отмечая, как оно становится глубже и медленнее.

Лежа рядом со мной в темноте, Шут поставил бокал себе на грудь и поднял руку в перчатке. Он осторожно стянул перчатку, обнажив посеребренные пальцы, и повертел кисть перед собой так и эдак.

– Ты видишь их? – из любопытства спросил я.

– Не так, как ты. Но я их чувствую.

– Не болит? Тимара сказала – это убьет тебя, а Спарк говорит, что Тимара – одна из немногих Элдерлингов, кому позволено работать с Серебром, и знает о нем больше всех. Хотя ей пока не удалось овладеть искусством древних Элдерлингов.

– Правда? Не слышал об этом.

– Она пытается черпать сведения в воспоминаниях, сохранившихся в городе. Но прислушиваться к ним слишком долго – дело опасное. Лант слышит шепот города. Спарк слышит его пение. Я предупредил их, чтобы не вздумали намеренно искать места, где хранятся воспоминания. – Я вздохнул. – Но уверен, они по меньшей мере попробовали кое-что из того, что здесь есть.

– О да! Спарк рассказывала, что некоторое юные служанки все свободное время балуются любовными воспоминаниями одной Старшей, которая запечатлела их в своей статуе. Малта и Рэйн этого не одобряют, и правильно делают. В старые времена до меня доходили слухи о семействе Хупрус: отец Рэйна проводил слишком много времени в погребенном городе среди таких воспоминаний. Это свело его в могилу. Точнее, он стал так одержим ими, что перестал заботиться о себе, и жизнь покинула его тело. Здесь это называют «утонуть в воспоминаниях». – Он отпил еще.

– А мы зовем это «утонуть в Силе». Август Видящий, – произнес я имя давно умершего родича.

– И Верити, хотя он выбрал куда более впечатляющий путь. Он не стал тонуть в чужих воспоминаниях, а погрузился в каменного дракона, забрав собственные воспоминания с собой.

Я помолчал, обдумывая его слова. Потом поднес было бокал ко рту, но пить не стал, а сказал:

– Одна колдунья как-то сказала мне, что вся магия взаимосвязана. Что она как замкнутое кольцо и одним людям от природы достается одна дуга этого кольца, другим – другая. У меня есть Сила и Дар, но я не могу видеть будущее в хрустальном шаре. А вот Чейд это умеет, точнее, умел. Кажется. Он никогда напрямую не признавался в этом мне. Джинна умела делать амулеты, но презирала мой Дар, считая его грязной магией. – (Он вертел в воздухе посеребренными пальцами.) – Шут… Зачем тебе понадобилось покрывать Серебром свою руку? И зачем ты просил еще Серебра?

Он вздохнул. Другой рукой встряхнул и расправил перчатку, прежде чем аккуратно вдеть в нее пальцы. Потом взял бокал в обе ладони.

– Чтобы у меня была магия, Фитц. Чтобы было проще пользоваться столпами Силы. Чтобы снова придавать форму дереву, как я делал раньше. Чтобы уметь постигать людей и вещи одним прикосновением, как я умел когда-то. – Шут набрал полную грудь воздуха и выдохнул. – Когда они искалечили меня… Когда срезали кожу с руки… – Он умолк. Потом медленно отпил бренди и проговорил так, будто ему все равно: – Мне не хватало магии у меня на пальцах. Я скучал по ней. Хотел вернуть.

– Тимара сказала, что это убьет тебя.

– Серебро медленно убивало Верити и Кеттл. Они знали это и спешили закончить дракона, пока в них оставалась жизнь…

– Но ты много лет жил с Серебром на кончиках пальцев.

– …Точно так же как их следы на твоем запястье не убили тебя. И Малту не убило то, что я коснулся ее шеи.

– Почему?

Он нахмурился, глядя в свой бокал, потом отпил, чтобы уж точно не расплескать, и повернулся на бок, лицом ко мне:

– Не знаю. Может быть, потому, что я не вполне человек. Может быть, из-за Белой крови в моих жилах. Может быть, потому, что тебя учили управлять Силой. Может быть, потому, что тебя, как и Малту, Серебро едва коснулось. Или, может быть, преображенная Тинтальей, Малта стала неуязвимой к нему. – Шут улыбнулся. – А может быть, потому, что в тебе есть нечто от дракона. Кровь Элдерлингов прошлого. Я подозреваю, что кровь Элдерлингов смешалась с кровью Видящих еще в те времена, когда Тейкер Завоеватель высадился на берегу, позже ставшем герцогством Бакк. Пусть стены Оленьего замка и не пропитаны Силой так, как пропитана ею Кельсингра, мы оба знаем, что Сила живет в нем – в столпах и в самых старых камнях замков. Возможно, она не вредит тебе, потому что ты вырос среди нее, а может быть, потому, что ты таким родился. – Шут покачал головой, когда кровать под ним сделалась слишком мягкой. – Мы не знаем. Но я думаю, это, – он потер друг о друга пальцы в перчатке, – очень пригодится мне в Клерресе.

– А зачем тебе потребовалось наполнить Серебром два флакона?

– Если честно, это не для меня, а для одного друга. Я хотел немного улучшить его жизнь. И возможно, добиться его расположения.

Я добавил чуть-чуть бренди себе и заново наполнил его бокал. Мы выпили.

– Что за друг? Я его знаю?

Он от души рассмеялся. В последнее время мне так редко доводилось слышать этот смех, что я невольно улыбнулся, хоть и не понял, что так развеселило Шута.

– Нет, пока не знаешь. Но непременно узнаешь. – Он обратил ко мне свои бледно-золотые глаза, и у меня появилось чувство, что Шут по-настоящему видит меня. – И возможно, тебе предстоит обнаружить, что у вас с ним много общего. – И снова рассмеялся, немного развязно.

Я не стал больше ничего спрашивать: все равно Шут не ответил бы на прямой вопрос. Но тут он удивил меня, спросив сам:

– А ты никогда не задумывался об этом? Чтобы добавить немного Силы своим пальцам?

– Нет.

Я вспомнил Верити с руками в Серебре по локоть, как он не мог дотронуться до своей жены или обнять ее. Или как, ощутив случайное прикосновение папоротника или листа дерева, на миг против воли забывал обо всем, полностью проникнувшись этим ощущением.

– Нет. По-моему, у меня и так хватает сложностей из-за Силы. Ни к чему делать себя еще уязвимее.

– Но ты жил с отпечатками моих пальцев много лет. И очень обиделся, когда я забрал их.

– Верно. Мне было жаль потерять связь с тобой, которую они давали. – Я отпил немного бренди. – Но как ты сумел забрать их? Как тебе удалось призвать Силу обратно?

– Да как-то взял и забрал. Вот ты мог бы описать, каким образом ты связываешься с Неттл?

– Я бы мог, но ты не поймешь. Для этого надо владеть Силой.

– Вот именно.

Между нами снова повисло молчание. Я укрепил свои стены, и бормотание города сошло на еле слышный шепот, а потом и вовсе сменилось благословенной тишиной. На миг ко мне пришло ощущение умиротворения… и тут меня начали одолевать упреки совести. Да какое у меня есть право почивать в мире, когда я так подвел Би?

– Хочешь, чтобы я их забрал?

– Что?..

– Следы моих пальцев. Хочешь, я заберу их назад?

Я немного подумал. Хочу ли я?..

– Я и в прошлый раз не хотел, чтобы ты забирал их. А теперь?.. Я боюсь, что, если ты прикоснешься к моему запястью, нас обоих унесет течение. Шут, я ведь говорил, что магия будто осаждает меня. Ощутив всю мощь Силы, я стал очень осторожным. Я вспомнил Чейда в последние месяцы, то, как его разум будто крошился. А вдруг такое случится со мной? Вдруг я начну все забывать, не смогу больше держать свои мысли в порядке? Я не могу такого допустить. Мне нельзя забывать о своей миссии. – Я отхлебнул бренди. – У нас… у меня есть дело, и я должен его сделать.

Шут ничего не ответил. Я продолжал смотреть в потолок, но краем глаза подмечал, как он допивает бокал. Он налил себе еще из протянутой мною бутылки. Что ж, пожалуй, пора…

– Расскажи мне о Клерресе. Про остров, про город, про школу. Как мы попадем туда?

– Ну, мне-то попасть туда труда не составит. Едва я покажусь поблизости под личиной, сквозь которую они сумеют узнать меня, как они тут же поспешат вернуть меня обратно и закончить начатое. – Он попытался засмеяться, но внезапно умолк.

Возможно, Шут сам напугал себя. Надо срочно перевести разговор на что-то другое…

– Ты пахнешь, как она.

– Что?

– Ты пахнешь, как Янтарь. Это немного действует на нервы.

– Как Янтарь? – Он поднес запястье к носу и принюхался. – Запах розового масла уже почти выветрился. Как ты умудрился его учуять?

– Наверное, дело в том, что я по-прежнему отчасти волк. И еще благовония особенно заметны, потому что сам ты никак не пахнешь. Нет, если ты давно не мылся, я чувствую запах грязи на твоей коже и одежде. Но собственного запаха у тебя нет. Ночной Волк иногда звал тебя Лишенным Запаха. Он считал, что это очень странно.

– А я и забыл. Ночной Волк…

– Да, Ночной Волк… За друзей, которых с нами давно уж нет! – Я поднял бокал и осушил его.

Шут сделал то же. Я быстро снова наполнил его сосуд и звякнул бутылкой о край собственного.

Мы помолчали, вспоминая моего волка, но это была уже совсем другая тишина. Потом Шут прокашлялся и заговорил голосом Федврена, рассказывающего об истории Бакка:

– Далеко на юге, за морем и к востоку, лежит земля, откуда я родом. Я родился в небольшой семье, жившей фермерством. Почва на наших полях была доброй, наша река редко пересыхала. Мы разводили овец и гусей. Моя мать пряла шерсть, мои родители красили пряжу, мои отцы ткали из нее. Это было так давно, что кажется волшебной сказкой. Когда я родился, моя мать была уже немолода. Рос я медленно, совсем как Би. Но они берегли меня, и я жил с ними много лет. Они были уже старыми, когда отвезли меня к Слугам в Клеррес. Возможно, они решили, что уже слишком стары, чтобы обо мне заботиться. Они сказали мне, что я должен стать тем, кем мне на роду написано, и опасались, что и так продержали меня при себе слишком долго. Ибо в тех краях о Белых Пророках знают все, хотя и не все верят легендам.

Я родился на большой земле, в Мерсении, но, перебираясь с одного острова на другой, мы достигли Клерреса. Это очень красивый город, который стоит на берегу бухты на большом острове, зовущемся на старом наречии Келлс. Или Клеррес. Некоторые зовут его Белый остров. На том берегу, как и на песчаных берегах некоторых соседних островов, попадаются огромные кости. Они такие старые, что превратились в камень. Я видел их своими глазами. Некоторые из этих каменных костей вделаны в стены крепости Клерреса. Ибо это воистину крепость, выстроенная задолго до Слуг. Некогда в Клеррес можно было попасть по длинной косе. Тот, кто построил цитадель, уничтожил перемычку, оставив лишь длинную узкую насыпь. Насыпь эта исчезает под водой каждый день во время прилива и вновь появляется с отливом. На обоих концах насыпи выстроены крепкие ворота, и они хорошо охраняются. Слуги решают, кого пропустить, а кого нет.

– Так у них есть враги?

Шут засмеялся:

– Нет, насколько я знаю. Они управляют денежными потоками. Паломники, торговцы, нищие – какой только народ не стекается в Клеррес!

– Тогда надо подплыть к острову ночью на маленькой лодке.

Он покачал головой и снова отпил бренди:

– Нет. На высоких башнях днем и ночью дежурят отменные лучники. Ближе к морю высятся огромные груды камней, и на них по ночам жгут костры. Они горят ярко. С моря не подобраться.

Я вздохнул:

– Продолжай.

– Я ведь говорил. Какой только народ не ищет пути в Клеррес! Торговцы из далеких краев, люди, желающие узнать свое будущее, люди, которые хотят войти в число Слуг или Белых, наемники, решившие наняться в стражники. Мы спрячемся среди них. В потоке людей, что каждый день вливается в Клеррес, затеряться не составит труда. Можно примкнуть к толпе желающих узнать будущее, они каждый день при самой низкой воде спешат в крепость.

– Я бы лучше проник в нее тайком. И желательно ночью.

– Возможно, и такой способ есть, – признал он. – Под насыпью проходит древний подземный ход. Понятия не имею, где он начинается и где заканчивается. Я ведь говорил тебе, что несколько юных Белых втайне вынесли меня из Клерреса. – Шут покачал головой и сделал большой глоток бренди. – Я думал, они мне друзья, – с горечью сказал он. – Но теперь я постоянно задаю себе вопрос: а если они исполняли волю Четырех? Наверное, они освободили меня, как почтового голубя выпускают из клетки, зная, что он точно полетит домой. Я боюсь, что они будут ждать меня. Что они провидели мое возвращение и приготовились. То, что мы пытаемся сделать, Фитц, разрушит любое будущее, спланированное ими. А значит, они должны увидеть много снов об этом.

Я повернул голову на подушке и посмотрел на Шута. Он странно улыбался:

– Когда ты впервые вернул меня из-за порога смерти, я сказал тебе, что очутился в будущем, которого никогда не предвидел. Ни разу я не видел во сне ничего из того, что произошло со мной после смерти. Моя смерть, и я это знал, была предопределена. И когда я путешествовал с Прилкопом обратно в Клеррес, мне не снились сны. Я был уверен, что время, когда я был Белым Пророком, осталось позади. Разве мы не осуществили все то, о чем я мечтал?

– Осуществили! – воскликнул я и поднял бокал. – За нас!

– С годами я снова начал видеть вещие сны, но лишь урывками. А потом Эш дал мне драконьей крови, и сны вернулись. И какие это сны! Они предостерегают о великой неправильности в будущем. Дважды мне снилось, что в Клеррес приходит Разрушитель. Должно быть, это ты, Фитц. Но если я увидел это во сне, то увидели и другие. Возможно, Слуги поджидают нас. Возможно, это они запустили цепь событий, чтобы я явился к ним и привел своего Изменяющего.

– Тогда надо постараться, чтобы они тебя не заметили, – сказал я, изображая надежду на лучшее, которой не чувствовал.

То, что жертва готова к его появлению, – худшая новость для убийцы. Я отважился спросить еще кое о чем, что давно не давало мне покоя:

– Шут… Когда мы с тобой меняли мир, направляя его на «лучший путь», как ты говорил… Откуда ты знал, что нужно делать, а чего делать нельзя?

– Да я не то чтобы знал… – Он тяжело вздохнул. – Я видел тебя в желаемых для меня вариантах будущего. Но нечасто. Сначала было вообще не так много вариантов, при которых ты оставался в живых. Поэтому первой моей задачей было найти тебя и позаботиться, чтобы ты прожил как можно дольше. Чтобы ты продолжал существовать в большем числе будущих. Понимаешь, о чем я?

Я не понимал, но хмыкнул, будто соглашаясь.

– Ну так вот. Чтобы бастард выжил, надо найти человека, наделенного властью. Завоевать его расположение, склонить на свою сторону. Я вложил в голову короля Шрюда мысль, что ты можешь пригодиться ему в будущем. Что нельзя позволить Регалу уничтожить тебя, иначе Шрюд лишится орудия, которое еще может сослужить ему службу.

Мне вспомнилось, что сказал Регал, когда впервые увидел меня.

– «Не делай ничего непоправимого, пока не поймешь, чего ты после этого уже сделать не сможешь».

– Почти в точку, – сказал Шут, икнул и хихикнул. – О, король Шрюд… Я не предвидел, что так привяжусь к нему, а он – ко мне. Или к тебе! – Он зевнул и добавил: – Но он привязался.

– Итак, что мы можем сделать такого, чтобы Слуги не столь наверняка ожидали нас?

– Ну, можно никуда не идти.

– Так.

– Можно отложить поход лет на двадцать.

– К тому времени я буду уже мертв. Или состарюсь.

– Верно.

– Не хочу втягивать в это остальных. Ланта и детей. Я и тебя-то не хотел брать, а уж их и подавно. Надеюсь, в Удачном мы сумеем посадить их на корабль и отправить домой.

Шут неодобрительно покачал головой:

– Ты что, надеешься и от меня избавиться по дороге?

– Я бы хотел, но, увы, ты нужен мне, чтобы найти Клеррес. Так что принеси пользу, Шут, расскажи мне о подземном ходе. Он тоже охраняется?

– Не думаю, Фитц. Я мало что могу тебе рассказать. Я был слеп и искалечен. Я даже не знаю имен тех, кто вынес меня оттуда. Когда я понял, что меня несут, то решил, что меня хотят сбросить в выгребную яму в самых глубоких подземельях. Это жуткое место, от него всегда несло мерзостью и смертью. Все отходы замка сливаются в огромный резервуар, высеченный в полу. Туда сбрасывают расчлененные тела тех, кто вызвал неудовольствие Четырех. Дважды в день прилив наполняет резервуар. Сливная труба ведет из него в залив под замковой стеной. А когда начинается отлив, вода уходит и уносит с собой все: отбросы, дерьмо, задушенных младенцев, которых сочли недостойными жизни.

Его голос дал петуха, когда он добавил:

– Я думал, за этим они и пришли. Чтобы порезать меня на куски и сбросить туда вместе с прочим мусором. Но когда я закричал, они попросили меня не шуметь и сказали, что пришли спасти меня. Они завернули меня в одеяло и вынесли прочь. Когда я приходил в себя, я слышал, как капает вода. Пахло морем. Мы спустились по каким-то ступеням. Потом меня долго несли. Я чуял запах горячего масла в фонаре. Потом вверх по ступеням – и мы очутились на склоне холма. Там пахло овцами и сырой травой. Они мучительно долго несли меня по неровной местности, а потом в порт – и там передали матросам на корабле.

Я сохранил в памяти все то немногое, что он сумел рассказать. Подземный ход под дамбой заканчивается на овечьем пастбище. Да, отыскать его будет непросто.

– Кто они были? Захотят ли они помочь нам?

– Не знаю. Я и помню-то все смутно.

– Ты должен вспомнить.

Он передернулся, и я испугался, что слишком сильно надавил на него. Пришлось заговорить более мягким тоном:

– Шут, ты – все, что у меня есть. А мне еще так много нужно узнать об этих Четырех. Мне необходимо знать все об их слабостях, их утехах, их друзьях. Я должен знать их привычки, их пороки, их распорядок дня и их чаяния.

Я ждал. Шут хранил молчание. Я попробовал спросить иначе:

– Если бы нам пришлось выбирать, кого одного из них убить, чья смерть тебе наиболее желанна?

Он по-прежнему молчал. Спустя время я тихо спросил:

– Эй, ты не спишь?

– Не сплю. Нет. – Судя по голосу, Шут был не так уж и пьян. – Фитц… Это так вы обсуждали дела с Чейдом? Садились и решали, как кого убить?

Нет, об этом говорить нельзя. Это слишком личное, чтобы делиться воспоминаниями даже с Шутом. Я и с Молли никогда не касался этой темы. Единственной, кто видел меня за работой, была Би.

Я прокашлялся:

– Пожалуй, хватит на сегодня, Шут. Завтра я попрошу у хранителей бумагу, и мы начнем рисовать план цитадели. Посмотрим, что тебе удастся вспомнить. А сейчас нужно поспать.

– Я не смогу заснуть.

Голос его был полон тоски. Мне пришлось вытащить на свет все то, что он старался похоронить глубоко в себе. Я передал ему бутылку. Шут отхлебнул из горлышка. Я в свой черед поступил так же. Вряд ли мне самому удастся заснуть. Я не собирался напиваться. Хотел только подпоить друга. И при помощи этой уловки вытянуть из него нужные сведения. Отпил еще и глубоко вздохнул:

– У тебя есть союзники по ту сторону стен?

– Возможно. Прилкоп был жив, когда я в последний раз видел его. Но если он и жив до сих пор, то почти наверняка в заточении. – (Молчание.) – Я постараюсь упорядочить в голове то, что знаю, и рассказать тебе. Но это тяжело, Фитц. Вспоминать многое просто невыносимо. Оно является мне только в кошмарах. – Он умолк.

Добывать из него сведения было так же мучительно, как выковыривать осколки кости из раны.

– Когда мы покинули Аслевджал, чтобы вернуться в Клеррес, – сказал вдруг Шут, – это затеял Прилкоп. Я еще не вполне пришел в себя после всего, что случилось. Я не чувствовал, что у меня хватит соображения продолжить собственный путь. А Прилкоп всегда хотел вернуться в Клеррес. Он мечтал об этом много-много лет. Его воспоминания об этом месте так сильно отличались от моих… В его время Слуги еще не были испорчены. В его время они верой и правдой служили Белым Пророкам. Когда я рассказал ему, как мне жилось там, как со мной обращались, он пришел в ужас. И только еще больше утвердился в своем решении вернуться. Он хотел вернуться и все исправить. – Шут вдруг обхватил себя за плечи и сгорбился. Я повернулся на бок, лицом к нему. В слабом свете звезд он казался очень старым и маленьким. – Я позволил ему убедить меня. У него было… надеюсь, и сейчас остается… доброе сердце. Даже после того, как он своими глазами увидел все, что творила Илистора, он не мог поверить, что Слуги теперь служат лишь собственной алчности и ненависти.

– Илистора?

– Ты звал ее Бледной Женщиной.

– Не знал, что у нее было другое имя.

Его рот чуть изогнулся в улыбке.

– Неужели ты думал, что ее с самого детства звали Бледной Женщиной?

– Нет, я думал… да я просто об этом не задумывался. И ты сам звал ее Бледной Женщиной!

– Верно. Это старинный обычай, а точнее, суеверие: никогда не произноси имени того, чье внимание не хочешь привлекать. Возможно, это поверье восходит еще к тем давним временам, когда люди и драконы сосуществовали в мире. Тинталье не нравилось, что люди узнали ее подлинное имя.

– Илистора, – тихо произнес я.

– Она умерла. А я все равно стараюсь не называть ее по имени.

– Она в самом деле умерла.

Мне вспомнилось, какой видел ее в последний раз: вместо рук – почерневшие культи, пряди волос свисают вокруг лица, вся былая красота исчезла. Не хотелось думать об этом, и я обрадовался, когда Шут снова заговорил, мягко произнося каждое слово:

– Когда я только вернулся вместе с Прилкопом в Клеррес, Слуги были… потрясены. Я уже говорил, как слаб я был. Если б не это, возможно, я держался бы более осторожно. Но Прилкоп был уверен, что нас там ждет мир, утешение и чудесное возвращение домой. Мы вместе прошли по насыпи, и все, кто видел его сверкающую черную кожу, должно быть, понимали, кто перед ними: пророк, выполнивший свое предназначение до конца. Мы вошли, и он отказался ждать. Мы прошли прямо в приемный зал Четырех.

Я следил за его лицом в тусклом свете. Вот на нем почти проступила улыбка и тут же погасла.

– Они потеряли дар речи. Возможно, перепугались. Он прямо заявил, что их подложная пророчица потерпела поражение и мы выпустили в мир Айсфира. Он ничего не боялся. – Шут повернулся ко мне. – Какая-то женщина с криком выбежала из зала. Не уверен, но думаю, это была Двалия. Это произошло, когда она услышала, что руки Бледной Женщины пожрал каменный дракон и она умерла от холода и голода. Илистора всегда презирала меня, а в тот день я заслужил и ненависть Двалии.

Однако почти сразу после этого Четверо устроили в честь нашего прибытия настоящий праздник. На роскошных пирах мы восседали вместе с ними за высоким столом. Нас развлекали лицедеи, к нашим услугам были напитки и куртизанки и вообще все, чего, как им казалось, мы могли пожелать. Нас чествовали как вернувшихся героев, словно и не мы вовсе разрушили будущее, которое они пытались создать.

Снова повисло молчание. Шут глубоко вздохнул и продолжал:

– Они поступили умно. Потребовали от меня полного отчета о том, что мне удалось совершить. Это было вполне ожидаемо. Они предоставили в мое распоряжение писцов, прекрасную бумагу, великолепные чернила и кисти, чтобы я мог записать все свои приключения во внешнем мире. Прилкопа чествовали как старейшего из Белых.

Шут опять умолк, и мне показалось, что он задремал. Сам-то я выпил гораздо меньше его. Мой замысел сработал слишком хорошо. Я осторожно вынул бокал из его обмякшей руки и поставил на пол.

– Нам отвели роскошные покои, – заговорил он наконец. – За мной ухаживали лекари. Я окреп. Они держались так скромно, так извинялись за то, что сомневались во мне. Так стремились к знаниям. Задавали так много вопросов. Но однажды я поймал себя на том, что, несмотря на все их расспросы и лесть, я умудрился… свести твою роль почти на нет. Я представил все так, будто это был не ты один, а несколько разных людей. Мальчик-грум, незаконнорожденный принц, убийца. Я старался не выдать тебя, спрятатьпод видом безымянного Изменяющего, служившего мне. И тогда я понял, что по-прежнему не доверяю им. Что я не забыл и не простил того, как они со мной обращались и держали под замком.

У Прилкопа тоже появились дурные предчувствия. Он наблюдал за Бледной Женщиной с тех самых пор, как она объявила Аслевджал своим. Он видел, как она задабривала своего Изменяющего, Кебала Робреда, подарками. Серебряное ожерелье, золотые серьги с рубином… Ясно было, что в ее распоряжении огромные богатства. Все золото Клерреса было к ее услугам, чтобы она повернула мир на лучший, как они это называли, путь. Она была не пророком-отщепенцем, а посланницей Четырех, исполняющей их волю. Она должна была уничтожить Айсфира и тем убить последнюю надежду на возрождение драконов. Так почему же, спрашивал меня Прилкоп, они так обрадовались нам, пустившим прахом все их усилия?