Текст книги "Любовник"

Глава 6

Каждый толчок колеса навевал очередное воспоминание: хриплый, сдавленный крик Майкла, его твердый, возбужденный пенис, длинный, в шрамах палец, измазанный ее кровью. Снова и снова Энн мерещились слова: «Plus que la mort elle-meme». Она не сумела правильно перевести или не так расслышала.

Кеб остановился у бордюрного камня. Энн посмотрела сквозь небольшое заляпанное квадратное окошечко. Старый кирпичный дом, возле которого они остановились, выглядел теперь иначе. Энн чувствовала, что и сама изменилась. Накануне она собиралась оплатить услуги Мишеля д'Анжа. И даже не мечтала, что он подпустит ее к своему телу, к своей жизни.

Выбираясь из экипажа, она споткнулась. Неказистая старая дева! Руки о перчатках похолодели. От страха.

Прошлая ночь коренным образом изменила ее сущность. А проведенные с Майклом дни круто изменят ее жизнь. Ей больше не вращаться в кругу респектабельных сограждан.

Энн подала мрачному кебмену шестипенсовик. Интересно, сколько Майкл заплатил вчера вечером за экипаж? Больше, чем она сейчас?

Двери дома растворились, стоило Энн подняться по ступеням.

– Мисс Эймс. – Благообразный дворецкий лет пятидесяти с редеющими рыжеватыми волосами отступил в сторону. Спину он держал очень прямо, словно жердь.

Энн попыталась представить, как он обращается с женщинами – как Майкл с ней или по-другому? И не смогла.

В черном сюртуке с галстуком дворецкий казался образцом английской респектабельности. Он не выразил ни малейшего удивления по поводу двенадцатичасового отсутствия госпожи и спрятался за маской, которую слуги надевают, чтобы не вызвать неудовольствия господ.

– Позвольте принять вашу накидку.

Слуги в Дувре, большинство которых служили еще ее родителям, обращались к ней «мисс Энн». Однако и их лица всегда были столь же бесстрастны. Энн ощутила приступ одиночества. А вслед за ним нахлынула волна стыда. Никогда прежде она не задумывалась о сексуальной жизни слуг.

– Нет, спасибо. – Женщина расправила плечи. – Пришлите ко мне в спальню горничную.

– Слушаюсь. – Дворецкий снова поклонился.

Пока Энн поднималась по истертым лестничным ступеням, ее преследовал запах плесени и запустения. Знакомые запахи, очень привычные. Но вот под ногой скрипнула половица, и этот звук пробился сквозь марево воспоминаний о плотских удовольствиях.

Что, если Майкл утверждал, будто ему необходима жаждущая его женщина, только потому, что это хотела услышать она? Что, если его попытка оставить ее у себя – всего лишь прием выжать побольше денег?

Коридор, по которому она шла, был отделан красным деревом; а у Мишеля – обит бледным шелком. У нее двери темного дерева, а у него покрашены в белый цвет. Она некогда вела образцовую жизнь, а он – бесстыдно аморальную.

И тем не менее они…

Энн скинула накидку и, бросив ридикюль на опиравшуюся на четыре деревянные колонки кровать, подошла по темно-бордовому ковру к туалетному столику перед зеркалом.

Корсет впился в припухшие груди, шерстяные рейтузы раздражали нежную промежность. Двенадцать часов назад другая женщина одевалась перед этим трюмо.

Но внутренние перемены никак не отразились на внешней стороне предмета: ушла старой девой и пришла старой девой. Какой мужчина захочет превратить ее в любовницу? Спать с ней? Просыпаться рядом? Завтракать?

Ее размышления прервал осторожный стук.

– Входи. – Пока Энн продолжала вглядываться в зеркало, дверь в ее комнату открылась. Только тут Энн сообразила, что у Майкла не было зеркал ни в спальне, ни в ванной.

– Чем могу служить, мисс Эймс?

Энн присмотрелась к появившейся в зеркале тени. Темное платье служанки сливалось с темно-красным деревом двери.

– Приготовь, пожалуйста, ванну.

– Это все, мэм?

Женщина в зеркале, внешне напоминавшая Энн, была бледна и сдержанна. А женщина под маской вздрогнула и затрепетала от внезапно принятого решения.

– И еще: упакуй мой баул. Я уезжаю на месяц.

Итак, мужчина, которому она платит десять тысяч, может стать ее любовником, а не альфонсом. Нет, только не альфонсом. Как это ни парадоксально, но она никогда не считала Мишеля д'Анжа продажным.

Горничная присела в реверансе.

– Слушаюсь, – проговорила она и направилась в ванную. Энн резко обернулась.

– Джейн…

Взятая в аренду вместе с домом служанка замерла.

– Что угодно, мэм?

– Я выгляжу иначе?

– Нет, мэм. Желаете что-нибудь еще?

Энн внезапно стало смешно. Горничная знала ее меньше недели. Даже если бы и были какие-то перемены, она бы их не заметила.

– Ничего, спасибо. – Она изо всех сил сопротивлялась соблазну опять повернуться к зеркалу. Какие перемены произвел в ней Майкл?

Ибо перемены были. Она заплатила мужчине, чтобы тот лишил ее девственности.

К тиканью французских часов на каминной полке из красного дерева примешалось сдавленное хрипение в ржавых трубах. Не важно, почему Майкл решил стать ее любовником, заключила наконец Энн. Она хотела провести с ним предстоящий месяц. Вместе спать. Вместе гулять и завтракать.

Близость. Дружба.

Ничего подобного с мужем испытать невозможно.

Шорох одежды возвестил о том, что она не одна. На пороге ванной стояла Джейн. И когда их взгляды встретились, горничная отвела глаза.

– Вас раздеть, мэм?

– Да, пожалуйста.

Горничная ловко расстегнула пуговицы на спинке шелкового платья. А Энн бросило в жар: она вспомнила, что Майкл так же искусно управлялся с ее одеждой. Энн методично избавилась от платья, лифа, корсета и нижних юбок. Мраморные часы пробили время. Прошло полчаса, ровно столько, сколько потребовалось допотопной колонке, чтобы подогреть воду. Служанка скрылась в ванной, и оттуда раздался плеск льющейся воды.

Через пять минут, когда ванна наполнилась, возвратилась Джейн.

– Я велела лакею спустить ваш баул вниз.

– Хорошо, – отозвалась Энн.

Пенал ванной наполнил влажный туман, попахивало газом. А раскрашенная под мрамор, с большими медными ручками колонка продолжала извергать жар.

Энн быстро почистила зубы, ополоснула рот водой и выплюнула в пожелтевшую фаянсовую раковину. Допотопный, как и все в доме, туалет фыркнул, когда она потянула за медную цепочку рычаг бачка под потолком. Отпихнула в сторону упавшие к ногам шерстяные панталоны и уставилась на синяк на бедре. Мускулы в промежности свело.

Она коснулась этого отпечатка и поняла, что подушечка се пальца не закрывает отметины. Узкая деревянная скамейка впивалась в ягодицы. Энн нагнулась, расстегнула подвязки и скатала чулки. Майкл и снимал, и надевал их на нее. Скатал, когда заставил узреть ангелов, а надел едва ли полтора часа назад.

Энн распрямилась и стянула через голову рубашку. Зачем она заставила себя погрузиться в медную ванну. Майкл недавно ласкал ее ягодицы, но сейчас ничто не напоминало его язык. Вода жгла ее тело.

Энн окунула в ванну мочалку и принялась намыливать, пока ткань не покрылась чистой белесой пеной. Так смешиваются естественные соки мужчины и женщины.

А у Майкла в ванной колонки не было. И газа тоже. Быть может, он обгорел при взрыве нагревателя? Так закончило жизнь немало англичан в больших и малых городах страны.

Мочалка царапала ее нежные соски – осклизло грубая, мягкая, но в то же время шероховатая. Как его пальцы, когда они доставляли ее телу наслаждение.

«А каково принимать ванну вместе с мужчиной?» – подумала Энн. Ванна Майкла достаточно велика, спокойно вместит двоих.

Энн выпустила намыленную мочалку и накрыла ладонями груди, воображая, что это руки Майкла.

– Мэм?

Энн отдернула руки от грудей, причиной жара в ее теле была отнюдь не вода.

– Да?

Горничная вошла в ванную. Она отводила глаза, стараясь не смотреть на обнаженную госпожу.

– Я подумала, вы захотите добавить в воду горькую соль. Она помогает от усталости и снимает напряжение.

Энн нахмурилась. Как могла догадаться служанка?

Почему бы ей не догадаться? Она пропадала всю ночь и добрую часть утра. Горничная помогала ей раздеваться и уловила запах пота и мускусный аромат Майкла.

Служанка еще ничего, вот скоро об этом узнает весь Лондон!

– Спасибо, Джейн, но я уже почти вымылась. Ты уложила вещи?

– Почти. Что вы наденете в дорогу?

Что надевают дамы, направляясь к любовнику?

– Серое шерстяное дорожное платье с черным бархатным воротником и черный утренний гренадиновый плащ.

– Слушаюсь, мэм. – Горничная поспешно подобрала разбросанное белье и удалилась. В какое-то мгновение Энн захотелось ее вернуть и спросить, можно ли солидной даме сожительствовать с мужчиной, с которым она не состоит в браке?

У Энн на глаза навернулись слезы. Она намылилась и стала яростно тереть себя мочалкой. В чем, собственно, дело? Она потеряла невинность. Это она замыслила и спланировала сама. Вот и все.

Энн не сожалела о своем решении. Хватало иных обстоятельств, из-за которых приходилось раскаиваться. Так и не сделанный выбор. Так и не выполненные обязательства.

Разбрызгивая воду, Энн лихорадочно вытерлась и завернулась во влажное полотенце. И, вернувшись в спальню, под покровом деревянной ширмы молча надела чистые чулки и панталоны. Джейн уже приготовила корсет, и Энн мимоходом заметила, что ее груди все еще кажутся припухшими и податливыми. Она вступила в кольцо нижних юбок. Служанка застегнула лиф и безучастно натянула ей через голову серое шерстяное платье.

Майкл был отличной горничной – у Энн закружилась голова, – гораздо лучше, чем Джейн или ее служанка в Дувре. Быть может, этот пост следовало бы занимать мужчинам, а не женщинам?

– Вы возвратитесь в конце месяца, мэм? – Бледно-голубые глаза в зеркале блестели от любопытства. Впервые в этом доме слуги проявили интерес к ее персоне.

– Конечно, вернусь.

– А адрес оставите?

Энн нахмурилась. Вчера любопытство служанки пришлось бы ей по душе, а сегодня показалось назойливым. Но раздражение было мимолетным: горничная не виновата, что ее госпожа решилась на порочную связь.

– Я оставлю адрес своему стряпчему.

– А если его не удастся найти?

Джейн расчесывала ее волосы и энергично проводила гребнем от головы к спине. Энн отвернулась: в прядях ее волос серебрились седые пряди. Сколько времени потребуется, чтобы ее волосы совершенно побелели. Как скоро она перестанет узнавать себя в зеркале?

– Это совершенно невероятно, но даже если и так, его домоправительница имеет доступ к его бумагам и в случае крайней необходимости сумеет меня разыскать.

Горничная быстро заколола ее волосы ~ смуглые тонкие пальцы проворно метались в зеркале.

– Я скажу дворецкому, чтобы он приказал подать экипаж.

Кучер был единственным слугой, который сопровождал ее в город. Энн не хотела, чтобы прошлое мешалось с настоящим.

– Я отправляюсь не так далеко.

Последняя заколка скрепила ее пучок и слегка оцарапала кожу. Горничная отступила. Темные глаза встретились в зеркале с голубыми.

– Вы позавтракаете перед отъездом, мисс Эймс?

Накануне она так нервничала, что не стала ужинать. Утром тоже, пресыщенная наслаждениями и стесняясь Майкла, отказалась от завтрака. И сейчас почувствовала голод.

– Да.

– Хорошо, мэм.

Энн заскрежетала зубами.

– Черные шелковые перчатки, черный ридикюль с бисером и черную шляпку оставь у дворецкого. Ты мне больше не нужна.

В столовой Энн съела фигурно нарезанный картофель, йоркширский пудинг и ростбиф.

Возобновится ли кровотечение, когда Майкл опять проникнет в нее? Может быть, надо переждать? Она оттолкнула тарелку, и лакей в черной ливрее безмолвно ее подхватил.

Тут все носили черное. Респектабельный цвет для респектабельных людей. А когда Энн порывисто поднялась, другой ливрейный лакей отодвинул стул. Все напоминало о том, что она, вместо того чтобы оплакивать родителей, развлекается с мужчиной, составившим состояние на сожительстве с богатыми дамами. Мужчиной, который утверждает, что пять лет не имел связей. Однако Энн по-прежнему хотела его. Шрамы не оттолкнули ее.

В вестибюле лакей в ливрее о чем-то говорил со стоявшим рядом с ее баулом дворецким.

– Кеб вас ждет, мэм, – сообщил он. – Джеймс вынесет ваш баул.

Лакей взвалил баул на плечо. Он был чрезвычайно силен и, несмотря на сломанный когда-то нос, казался довольно симпатичным.

Очередное доказательство ее падения. Никогда раньше Энн не оценивала физических качеств слуг, не говоря уже о том, чтобы анализировать их сексуальные способности. Дворецкий распахнул дверь, и в мрачный дом ворвался одинокий солнечный луч.

– Желаете оставить какие-нибудь распоряжения, мэм? Я понял так, что вы собираетесь отсутствовать месяц. Могу я узнать ваш адрес?

Его холодная вежливость нервировала Энн – она чувствовала себя посторонней в этом доме.

– Адрес есть у моего стряпчего, мистера Литтла, – коротко ответила она. – Время от времени он будет заглядывать и обо всем позаботится, если что-нибудь потребуется.

Дворецкий бесстрастно подал ей гренадиновый плащ. Энн продела руку сначала в один рукав, затем в другой. И.он так же молча предложил ей перчатки и круглую черную фетровую шляпку с белым плюмажем, а не ту, которую она просила. В последнюю очередь он протянул ей черный ридикюль.

Неужели Джейн не поняла ее распоряжений?

Решительно водрузив шляпку на голову, Энн набросила на запястье ручку ридикюля и натянула перчатки. Но дворецкий не освободил ей прохода.

– Адрес. Будьте любезны, мадам.

Сердце Энн гулко стукнуло в груди.

– Я вас не понимаю.

Солнечный луч отразился в мраморном глазу и оживил украшавшее вестибюль чучело совы. Дворецкий, не понятно откуда, извлек остро отточенную шляпную булавку длиной в пять дюймов.

– Адрес… чтобы я мог назвать его кебмену.

Впервые в жизни Энн осознала, насколько уязвима натянутая на мышцы и кости человеческая кожа. И как легко под нее проникнуть. Позвоночник словно сковала ледяная рука. Смешно, но Энн внезапно испугалась этого белокурого английского слуги, который выглядел так, будто никогда не касался обнаженного женского тела.

Мысленно она одернула себя.

Этого человека нанял ее стряпчий. И никогда бы так не поступил, не имей дворецкий блестящих рекомендаций. Энн отвела глаза от булавки.

– Я собираюсь заехать к своему стряпчему. – Она нехотя назвала адрес, дворецкий поклонялся.

– Ваша булавка, мэм.

– Спасибо. – Пальцы Энн все еще дрожали. И, прежде чем выйти на залитую солнцем улицу, она осторожно прикрепила ее к шляпке.

Почему ей никак не удается успокоиться? Дворецкий следовал за ней, чтобы отворить дверцу кеба.

Кабина экипажа пахла сырым сеном и потертой кожей. Когда кеб отъехал от тротуара и влился в уличный поток, Энн так и не могла понять, что испытала, очутившись внутри: то ли усилилась дрожь, то ли возникло чувство облегчения. Каждый толчок колес и наклон экипажа отдавались болью в промежности. Энн прижалась к окну и принялась разглядывать улицы и другие кебы.

Она никогда не встречалась с юристом в его конторе. Двухэтажное кирпичное здание выглядело ветхим и непритязательным, как и его хозяин. Черные четкие буквы за блестящим стеклом возвещали: «Мистер Литтл, стряпчий».

Тяжело вздохнув, Энн вышла из кеба.

– Пожалуйста, подожди, – распорядилась она вознице. – У меня здесь минутное дело, а потом поедем дальше.

Мрачное от скуки и изматывающего труда лицо кебмена осталось невозмутимым. Он только коснулся пальцами полей своей потертой шляпы.

– Чем могу служить?

После света улицы Энн потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к полумраку прихожей. Полированное дерево убегало вверх вдоль белой стены – перила. У подножия лестницы расположился столик с водруженной на него огромной пишущей машинкой. За ним сидела женщина в белой кружевной шляпке. Энн решила, что ей, вероятно, лет пятьдесят.

– Миссис Хатчинсон? – удивленно поинтересовалась Энн.

Стряпчий упоминал о домоправительнице, а не представительнице честолюбивого племени женщин-секретарей.

– Мистер Литтл, без сомнений, сказал вам, что я его домоправительница, – улыбнулась она. Морщинки, прорезавшие щеки и уголки глаз, добавили выражения и без того симпатичному лицу. – Так оно и есть. Сожалею, но мистера Литгла нет дома. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Энн стиснула ручку своего ридикюля.

– Я мисс Эймс. Когда он вернется?

Брови домоправительницы разгладились.

– Как знать? Он ушел рано, чтобы успеть на поезд в Ланкашир. Собирался увидеться с клиентом.

– Понятно.

Однако она ничего не поняла. Мистер Литтл настаивал, чтобы клиентка связалась с ним сразу же после свидания с Майклом д'Анжем, чтобы убедиться, что все в порядке. Энн подозревала, что мистер Литтл желал удостовериться, что она жива и здорова.

– Он не сказал, когда возвратится?

– Боюсь, что нет. Когда я встала, его уже не было. Он только оставил записку, в которой сообщил, что отбывает.

Стряпчий ездил к Энн в Дувр, когда умерли ее родители. Тогда потребовалось несколько дней, чтобы уладить все формальности. Потом, через два месяца, она его снова вызвала. Стряпчий ночевал в Дувре и приезжал еще, когда Майкл поставил свою подпись под договором.

Энн была у юриста не единственной клиенткой.

– Могу я оставить ему записку?

В колеблющемся облаке духов миссис Хатчинсон изящно поднялась.

– Безусловно, мисс Эймс. Извольте следовать за мной.

В накрахмаленном переднике она выглядела чрезвычайно изящной и была примерно одного роста с Энн. Та невпопад вспомнила, что и стряпчий был точно такого же роста. Все трое как на подбор – пяти футов пяти дюймов.

Стук каблуков миссис Хатчинсон заглушала зеленая шерстяная дорожка. Панели орехового дерева скрадывали свет в коридоре.

Кабинет стряпчего – на поверку весь первый этаж дома – оказался на удивление большим и удобным. Книжные шкафы по стенам набиты старинными томами в кожаных переплетах. Толстый зеленый ковер выглядел по-настоящему роскошным. У покрытого стеклом стола посетителей ждали два обитых коричневой кожей кресла с высокими подголовниками.

Комнату наполнял странный запах подгоревшего мяса; в камине толстым слоем лежала белая зола, а у решетки красовались сияющие медные щипцы,

– Присаживайтесь, мисс Эймс. – Домоправительница указала на кресло, стоявшее рядом со столом, на котором аккуратно лежали письменные принадлежности.

Энн присела на край одного из кресел, решительно стянула перчатку и потянулась за пером. Но медная ручка замерла в ее пальцах. Она заметила у стены за конторкой черный кожаный чемодан. Именно с таким путешествовал стряпчий, когда приезжал к ней в Дувр.

– Мистер Литтл, должно быть, скоро будет?

Миссис Хатчинсон проследила за ее взглядом.

– Ах, это… Он взял другой чемодан, поменьше. Так что, вероятно, уехал ненадолго. А про этот написал, что его надо отправить другому лондонскому юристу.

Энн обмакнула перо в чернила и уставилась на чистый мелованный лист. Как успокоить стряпчего, что с пей все в порядке, когда она сама в этом не уверена? С кончика пера сорвалась капля и расплылась на бумаге. Словно брызнула кровь – только не красная, а черная: напоминание о боли, которую причинил ей Майкл. Боли и неописуемом удовольствии.

Энн быстро начеркала записку, слегка посыпала песком и запечатала в конверт.

– Оставьте на столе, мисс Эймс, – проговорила домоправительница. – Ее никто не возьмет.

– Спасибо. – Энн заинтересовалась, была ли женщина замужем или просто присовокупила к фамилии слово миссис, чтобы получить солидную должность, как поступали многие другие. Она улыбнулась ей и сказала:

– Мистер Литтл очень хорошо о вас отзывался.

В глазах домоправительницы промелькнуло озорное веселье.

– И о вас тоже. Сказал, что вы самая смелая женщина, какую он только знает.

Энн растерянно моргнула. Не мог же юрист сообщить своей секретарше о Мишеле д'Анже! Она тут же отбросила нелепую мысль. Респектабельная женщина, миссис Хатчинсон не повела бы себя настолько дружелюбно, знай она о такой недозволенной связи. Домоправительница учтиво отворила перед ней дверь, впустив в дом уличный холодок и дрожащий солнечный свет.

Энн помедлила на крыльце. Ей хотелось одобрения, но она понимала, что здесь его не получить. Разве можно просить другую женщину сочувствовать ее поступкам?

– Перелайте мои наилучшие пожелания мистеру Литтлу, – проговорила она.

– Разумеется, мисс Эймс, – ответила домоправительница.

Энн нехотя сделала шаг вперед. А позади, отсекая дорогу обратно, щелкнул замок. Кебмен с безучастным, ничего не выражающим лицом посмотрел на нее со своей скамеечки вниз.

– Куда теперь, мэм?

Внезапно Энн привиделось, что она смотрит не на черный котелок, а в зеркало, на темный лиф ее служанки Джейн. «Что, если вашего стряпчего не удастся найти?»

На другой стороне улицы испуганная кем-то лошадь попятилась и взбрыкнула. Стоявший рядом мужчина отшатнулся к фонарному столбу. Блеснул металл – рукоять его трости, полосы отливали синевой. Во рту у Энн пересохло. Цвет полос был такой же, как у Майкла.

Словно почувствовав ее взгляд, незнакомец отвернулся. Но путь к отступлению преградил ящик чистильщика сапог. Не прошло и секунды, как он превратился из Майкла в обыкновенного лондонца, который склонился над мальчишкой со щетками и присматривал, чтобы тот аккуратнее счищал с его обуви грязь городских улиц.

А Энн почему-то вспомнилось, что Майкл всего лишь раз заговорил по-французски после того, как лишил ее девственности.

Роза Хатчинсон всматривалась в щелки подъемных жалюзи. Энн Эймс помешкала возле кеба, словно сомневаясь, куда ей ехать. У нее болело сердце за эту даму и выбор, который она совершила. Джон Литтл часто рассказывал об Энн Эйме. Сначала о се привязанности к родителям, потом о ее одиночестве и, наконец, о се невероятном порыве. Роза хмыкнула: что бы сказала эта Энн, если бы узнала, что и она когда-то стояла перед аналогичной дилеммой? Когда умер ее муж Барристер, она осталась одна. Детей у них с мужем не было. Джон предложил нуждавшейся женщине работу в своем доме и место в постели.

Два одиноких человека средних лет, они были еще недостаточно стары, чтобы отказаться от желаний, но в то же время недостаточно молоды, чтобы начать все сначала. Он был поглощен своей работой, а она до смерти боялась потерять второго мужчину. Это произошло десять лет назад. Теперь Джону Литтлу исполнилось шестьдесят пять, а ей – пятьдесят девять.

Энн Эймс будто бы пришла к какому-то решению, забралась в кеб и захлопнула за собой дверцу.

Роза ни одной минуты не сожалела, что согласилась занять место в постели юриста. И надеялась, что Энн Эймс тоже не пожалеет, что сошлась с Мишелем дАнжем. Иногда женщинам приходится ловить свое счастье и заботиться о собственном будущем.

По улице, переваливаясь с боку на бок, проехал омнибус и загородил отъехавший от дома кеб. Роза нахмурилась. В последнее время Джон начал жаловаться на боли в груди. Не похоже на него – вот так уехать, не сказав ни слова! Нечего было сидеть всю ночь напролет над чьим-то завещанием, а потом по первому требованию клиента нестись неизвестно куда. Шестьдесят пять лет – немалый возраст. Кто согреет ему ноги, пока он вдали от дома?

На губах у Розы появилась улыбка.

В последние месяцы Джон несколько раз заводил разговор о преимуществах законного брака. И если бы набрался мужества и сделал ей предложение, Роза, быть может, пересмотрела бы свои взгляды на собственную независимость. Сделала бы из него настоящего человека. И показала бы, как уезжать, не сказавшись.

Она усмехнулась и вернулась к столику, на котором стояла пишущая машинка – гордость и забава юриста. Работы накопилось много: отпечатать завещание, убрать золу из кабинета Джона и проветрить там.

«Что он жег? – раздраженно недоумевала она. – Напустил дыма полную комнату».

Роза поправила лист в каретке и наклонилась над аккуратно сложенной стопкой бумаг и небрежно нацарапанной запиской. Джон распорядился отправить чемодан какому-то юристу. Странно. Роза никогда не слышала этого имени. Джон всегда рассказывал ей о своих компаньонах.

На лист бумаги упала тень, женщина встрепенулась. Звонок парадной молчал, но существовал еще один вход в дом – через заднюю дверь. Ключи от него были лишь у Джона и у нее. Однако тень на столике казалась намного шире той, которая падала от знакомого и любимого ею мужчины. Пытаясь унять сердцебиение, Роза схватилась за грудь и зачарованно подняла глаза.

– Чем могу вам служить?

Незнакомец обезоруживающе улыбнулся. Сердце Розы затрепетало – он был необычайно привлекателен.

Женщина вспомнила, как впервые встретила своего мужа – в очень похожий на сегодняшний ослепительный мартовский день. Веселые девушки прогуливались по парку и притворялись, что не замечали завтракавших там молодых людей.

Эта мысль стала последней мыслью Розы Хатчинсон.