Текст книги "Круглосуточный книжный мистера Пенумбры"

Запах книг

Передо мной стоит задача вынести книгу из книжного. Если получится, будет шанс узнать что-то интересненькое о магазине и его назначении. И что еще важнее, произвести впечатление на Кэт.

Но так просто книгу учета не возьмешь: ее же используют и Пенумбра с Оливером. Она вросла в магазин. Чтобы взять ее домой, нужна веская причина, и я не могу придумать ничего убедительного. Мистер Пенумбра, я хочу перерисовать свой скетч Тиндала акварелью. Ну да.

Есть еще один вариант. Можно взять другой том – не IX, а VIII или даже II или I. Это, конечно, рискованно. Некоторые из них старше самого Пенумбры, – боюсь, они развалятся от одного прикосновения. Безопаснее всего брать последний законченный том, VIII, он же самый крепкий, но в то же время самый… заметный. Я его вижу, когда ставлю текущую книгу учета на место, – наверняка Пенумбра заметит его отсутствие. Тогда, может, VII или VI…

Итак, я забираюсь под прилавок, тычу пальцем в корешки, проверяя книги учета на прочность, и тут звенит колокольчик над дверью. Я рывком распрямляюсь. Это Пенумбра.

Он разматывает свой тонкий серый шарф, делает странный круг перед дверью, стучит по прилавку, бросает взгляд на низкие стеллажи, потом на Суперстары. И тихонько вздыхает. Что-то не так.

– Ровно в этот день, мальчик мой, – наконец говорит он, – тридцать один год назад этот магазин перешел ко мне.

Тридцать один год. Пенумбра просидел за прилавком дольше, чем я прожил. До меня вдруг доходит, насколько мое присутствие в магазине мимолетно.

– Но только через одиннадцать лет после этого, – добавляет Пенумбра, – я сменил его название.

– А чье имя он носил до того?

– Аль-Асмари. Он был моим наставником и много лет моим работодателем. Мохаммед Аль-Асмари. Мне всегда казалось, что его имя на витрине выглядит лучше. Я и до сих пор так считаю.

– И Пенумбра хорошо смотрится, – говорю я. – Таинственно.

Он улыбается:

– Я, когда поменял название, ждал, что и магазин преобразится. Но он особо не изменился.

– А почему?

– Ох, причин много. И хороших, и плохих. Отчасти финансирование… А еще моя лень. Поначалу я больше читал. Искал новые книги. Но теперь, похоже, остановился на своих любимых.

Ну, раз уж тему подняли…

– Может, вам заказывать сюда что-нибудь популярное? – осмеливаюсь предположить я. – К независимым книжным сейчас есть интерес, но куча народу даже не в курсе, что тут есть такой магазин, а когда сюда все же забредают, выбора почти нет. Например, заходили некоторые мои друзья, и… В общем, у нас нет ничего такого, что им нужно.

– Я и не знал, что твои ровесники еще покупают книги, – говорит Пенумбра, подняв бровь. – Мне казалось, теперь читают только на телефонах.

– Не все. Многие все же любят… ну, знаете, запах книг.

– Запах! – повторяет Пенумбра. – Когда говорят про запах, крыть уже нечем, – говорит он с улыбкой, а потом его посещает какая-то мысль, и он щурится. – У тебя же нет этого… «Киндла»?

Упс. Это как будто директор школы спрашивает, есть ли у меня трава. Но по-дружески, типа, может, попросит поделиться. По факту, «Киндл» у меня с собой. Я достаю его из сумки. Он у меня побитый жизнью, с широкими царапинами на задней крышке, а в нижней части экрана следы от шариковой ручки.

Пенумбра берет его и хмурится. Экран темный. Я надавливаю на уголок, и «Киндл» оживает. Пенумбра резко вдыхает, светло-серый прямоугольник экрана отражается в его ярко-голубых глазах.

– Потрясающе, – объявляет Пенумбра. – Подумать только, а меня еще впечатляет это волшебное зеркало. – Он кивает на «Мак-Плюс».

Я лезу в настройки «Киндла» и увеличиваю размер шрифта.

– Прекрасная типографика, – комментирует Пенумбра, поднося очки к экрану «Киндла». – Я знаю этот шрифт.

– Да, – говорю я, – это стандартный. Мне тоже нравится.

– Классика. «Герритсцон». – После паузы он добавляет: – У нас вывеска им же написана. А в этой машине когда-нибудь кончается электричество? – Он встряхивает «Киндл».

– Батарея должна держать заряд пару месяцев. Но не у меня.

– Пожалуй, это и к лучшему. – Вздохнув, Пенумбра возвращает мне гаджет. – Книжки все еще без батареек. Но я не дурак. Преимущество незначительное. К счастью, – на этих словах он мне подмигивает, – у нас очень щедрый покровитель.

Я запихиваю «Киндл» обратно в сумку. Я не успокоился.

– Вот правда, мистер Пенумбра, если мы закупим более современные книги, у магазина найдутся почитатели. Он будет… – Я смолкаю, но потом все же решаюсь сказать честно: – Он станет прикольнее.

Пенумбра потирает подбородок, и взгляд у него становится мечтательный.

– Возможно, – наконец отвечает он. – Может, и пора воскресить энтузиазм, который был у меня тридцать один год назад. Я поразмыслю над этим, мальчик мой.

Я еще не отказался от идеи отнести одну из прошлых книг учета в «Гугл». Дома, растянувшись на диване в тени Мэтрополиса и попивая «Энкор Стим», хотя на дворе семь утра, я рассказываю свою историю Мэту, который делает крошечные круглые дырочки на бледно-мраморной коже какой-то крепости. Мэт тут же предлагает план. Я на это и рассчитывал.

– Могу сделать точную копию, – говорит он. – Без проблем, Дженнон. Только принеси фотографию.

– Но ты же не можешь скопировать все страницы?

– Только то, что снаружи. Обложку, корешок.

– А что будет, когда Пенумбра откроет твою точную копию?

– Не откроет. Ты же говоришь, это какой-то архив, так?

– Так…

– Значит, достаточно внешнего сходства. Люди предпочитают думать, что все настоящее. Дай им повод, и они поверят.

Это мне говорит мастер спецэффектов, поэтому звучит убедительно.

– Значит, фотографий достаточно?

– Только нужны хорошие, – кивает Мэт. – И много. Со всех ракурсов. При ярком равномерном освещении. Ты понимаешь, что значит яркое равномерное освещение?

– Без теней?

– Без теней, – соглашается он. – Что, разумеется, невозможно. У вас же там круглосуточный магазин теней.

– Угу. Тени и запах книг, все вот это.

– Я могу принести свет.

– Боюсь, это меня выдаст.

– Тоже правда. Может, и с тенями сойдет, если их немного.

В общем, план готов.

– К слову, о темных делах, – говорю я. – Как там с Эшли?

Мэт фыркает.

– Я добиваюсь ее традиционными методами, – отвечает он. – И мне нельзя говорить об этом дома. Но в пятницу мы вместе ужинаем.

– Интересный порядок.

– Наша соседка вся про порядок.

– А она… Ну… А о чем вы говорите?

– Обо всем, Дженнон. И представляешь, – Мэт показывает на бледную мраморную крепость, – она нашла эту коробку. Достала из мусорки на работе.

Потрясающе. Эшли Адамс, скалолазка, готовит ризотто, профи в пиаре – и помогает строить Мэтрополис. Может, она все же не настоящий андроид.

– Это прогресс, – говорю я, поднимая бутылку с пивом.

Мэт кивает:

– Прогресс.

Павлинье перо

У меня и самого прогресс: Кэт приглашает меня к себе на вечеринку. Но я, к сожалению, не смогу пойти. На вечеринки я теперь не хожу, поскольку у меня делу время, когда у всех потехе час. Сердце мое сжимается от печали: мяч у нее, она делает красивый легкий пас, а у меня связаны руки.

как жаль, пишет она. Мы общаемся в гмейле.

Да, очень жаль. Хотя стоп.

Кэт, ты же веришь, что мы, люди, вскоре вырастем из этих наших тел и сублимируемся в цифровой эфир, растратив физические измерения?

точно!!

но ты наверняка не согласишься попробовать.

ты о чем?

А вот о чем: Я буду на твоей вечеринке, но на ноуте. – (Через видеочат.) – А тебе придется всюду меня сопровождать: будешь меня носить с собой и со всеми знакомить. Она ни за что не согласится.

омг, гениально! давай! только тебе придется приодеться. и пить.

Она согласилась. Но: Нет, погоди, я буду на работе, мне нельзя пить…

надо. иначе что это за вечеринка?

Я тут вижу противоречие – Кэт верит в бестелесное будущее, но настаивает на употреблении алкоголя, – однако спускаю это на тормозах, ведь я иду на вечеринку.

Десять вечера, я сижу за прилавком в магазине Пенумбры. На мне светло-серый свитер, рубашка в голубую полоску и прикол, который, я надеюсь, мне еще удастся торжественно продемонстрировать, – безумные штаны с фиолетовым пейсли. Дошло? Меня же никто ниже пояса не увидит… короче, да, надеюсь, дошло.

Кэт выходит в сеть в 22:13. Я нажимаю зеленую кнопку-камеру. Кэт появляется на экране, как всегда, в красной футболке BAM!

– Хорошо выглядишь, – говорит она.

– А ты одета как обычно. И вообще никто не разодет.

– Да, но ты-то у нас будешь просто плавающая голова, тебе надо выглядеть хорошо.

Магазин растворяется, и я всецело погружаюсь в видеоизображение квартиры Кэт – напомню, что вживую я там никогда не бывал. Это лофт открытой планировки, Кэт панорамирует ноутбуком, показывая мне, где там что.

– Тут кухня, – говорит она.

Я вижу шкафчики со стеклянными дверцами, промышленную плиту, схематичный комикс xkcd[10]10
   xkcd (с 2005) – веб-комикс американского художника-программиста Рэндела Манро «о романтике, сарказме, математике и языке».


[Закрыть] на холодильнике.

– Гостиная, – продолжает она, поворачивая меня.

Экран идет темными пиксельными полосками, потом картинка собирается в открытое пространство с широкоэкранным теликом и длинными низкими диванами. На стенах постеры в тонких изящных рамах: «Бегущий по лезвию», «Планета обезьян», «ВАЛЛ-И». Гости сидят кру́гом – часть на диванах, часть на ковре – и во что-то играют.

– Кто там? – щебечет чей-то голос.

Картинка поворачивается, и я вижу круглолицую девушку с темными кудрями и массивными черными очками.

– Это экспериментальный искусственный интеллект, – сообщает Кэт, – созданный, чтобы поддерживать прикольные разговоры на вечеринках. Протестируй. – И она ставит ноут на гранитную столешницу.

Мисс Темные Кудри близко наклоняется ко мне – ой, слишком близко – и щурит глаза:

– Это что, правда? Ты настоящий?

Но Кэт меня не бросает, хотя могла бы запросто: поставить ноутбук, отойти, когда кто-то позовет, и не вернуться. Но нет, она целый час носит меня с собой, знакомя со своими соседями по квартире (Темные Кудри одна из них) и друзьями из «Гугла».

Потом мы идем в гостиную и присоединяемся к игре. Она называется «Предатель»; тощий чувачок с тонкими усиками, наклонившись, объясняет мне, что ее придумал КГБ и секретные агенты играли в нее в шестидесятых. Суть игры – обманывать. Тебе назначают роль, но надо убедить всех, что ты кто-то совершенно другой. Роли прописаны на карточках, Кэт подносит мою к экрану.

– Так нечестно, – говорит девушка напротив. У нее очень светлые волосы, почти белые. – У него преимущество, мы же не видим его целиком.

– Ты права. – Кэт хмурится. – А я знаю, что, когда на нем штаны с пейсли, он лжет.

Я как по команде опускаю ноутбук и показываю свои брюки: раздается такой громкий смех, что из динамиков слышится треск и фузз. Я тоже ржу один в магазине и наливаю себе еще пива в красный стаканчик из праздничного набора. Каждые несколько минут я поглядываю на дверь, и мое сердце пронзает кинжал страха, но алкоголь и адреналин смягчают боль. Клиентов не будет. Их никогда нет.

Потом у нас завязывается разговор с другом Кэт Тревором, который тоже работает в «Гугле», и мою защиту пробивает кинжал уже другого рода. Тревор очень долго рассказывает про поездку в Антарктику (кто ездит в Антарктику?), а Кэт склоняется к нему, словно на нее воздействует какая-то сила притяжения, хотя, может, это просто ноутбук стоит под углом. Остальные потихоньку расходятся, и все внимание Тревора концентрируется на Кэт. У нее горят глаза, и она с энтузиазмом кивает.

Да нет. Нечего выдумывать. Он просто интересно рассказывает. А она немного выпила. И я немного выпил. Но вот не знаю, пил ли Тревор или…

Звонит колокольчик. Я резко перевожу взгляд на дверь. Черт. Это не заблудший одинокий покупатель, игнорировать не удастся. Это мисс Лапин, член клуба. Единственная женщина (насколько мне известно), которая берет Суперстары, и вот она протискивается в магазин, прижимая к себе свою массивную сумку, словно щит. На шляпе у нее павлинье перо. Это что-то новенькое.

Я пытаюсь одним глазом смотреть на экран, другим на мисс Лапин. Не получается.

– Добрый вечер, здравствуйте, – говорит она.

Голос у нее как на старой растянутой пленке: неровный, с перепадами высоты. Она протягивает руку в черной перчатке к павлиньему перу, чтобы поправить или просто проверить, на месте ли оно. Потом достает книгу из сумки. Она сдает «Бёрнса».

– Мисс Лапин, здравствуйте! – говорю я слишком громко и слишком быстро. – Что будете брать?

Может, подсмотреть, что ей надо, в моем вуду-прототипе, не дожидаясь просьбы, но на экране у меня пока…

– Что ты сказал? – врывается голос Кэт.

Я глушу звук на ноутбуке.

Лапин не заметила.

– Ну, – говорит она, скользя к прилавку, – не знаю, как это правильно произносится, может, Парази-был-вич или Пошел-бы…

Она издевается, что ли? Я пытаюсь вбить то, что она говорит, но в базе такого нет. Я пробую другой набор гипотетических звуков. Нет, пусто.

– Мисс Лапин, а по буквам?

– Ах, П, Б, да, Б, Ш, В, нет, простите, Ы…

Да. Она. Точно. Издевается.

– Еще одна Б, нет, там одна Б, И, нет, то есть да, И…

База данных выдает «Пшибылович». Какой-то бред.

Я взлетаю по лестнице и так рьяно дергаю «Пшибыловича», что едва не падает его сосед «Прайор». Я возвращаюсь к мисс Лапин с застывшим стальным раздражением на лице. Кэт молча двигается на экране, машет кому-то.

Я оборачиваю книгу бумагой, Лапин достает было карточку – 6YTP5T, – но потом устремляется к ближним низким стеллажам, где стоят обычные книги. О нет.

Долго идут секунды. Она задерживается у полки «Романы», павлинье перо подпрыгивает, когда она водит головой, читая названия на корешках.

– Так, пожалуй, возьму еще и эту, – наконец сообщает она, неся к прилавку Даниэлу Стил в твердой обложке.

Потом она дня три ищет свою чековую книжку.

– Так, – блеет Лапин, – тринадцать, ну-ка, тринадцать долларов и сколько там центов?

– Тридцать семь.

– Тринадцать… долларов…

Она мучительно медленно пишет, но, надо признать, почерк ее прекрасен. Черные, буквально каллиграфические завитушки. Прижав чек к столу, она медленно выводит: «Розмари Лапин».

Закончив, она отдает чек мне. Внизу мелким шрифтом написано, что она член «Телеграф-хилл Кредит Юнион» с 1951 года. Ого.

Блин. Разве такая пожилая женщина должна страдать из-за моих заскоков? Я смягчаюсь. Стальная маска слетает с лица, и я улыбаюсь – искренне.

– Хорошего вам вечера, мисс Лапин, – говорю я. – Возвращайтесь поскорее.

– Ах, я и так стараюсь как могу. – Она тоже мило улыбается, и ее щеки становятся похожи на бледные сливы. – Festina lente.

Она прячет в сумку добытое сокровище с полки Суперстаров, а вместе с ним свое постыдное увлечение, и обе книги немного торчат: матовый коричневый и красный глянец. Колокольчик звякает, дама с павлиньим пером исчезает.

Время от времени я слышу это от клиентов. Festina lente.

Я снова припадаю к экрану, включаю звук. Кэт и Тревор все еще весело болтают. Он рассказывает очередную историю про какую-то экспедицию с целью развеселить затосковавших пингвинов. Очевидно, это очень смешно. Кэт хохочет, ее смех так и бурлит в динамиках. А Тревор, по-видимому, самый умный и интересный мужчина во всем Сан-Франциско. Они оба не в кадре: полагаю, что она положила руку ему на локоть.

– Эй, ребята, – говорю я. – Чуваки.

Тут я понимаю, что они тоже выключили звук.

Я вдруг чувствую себя идиотом; вся эта затея ужасна. Смысл вечеринки у Кэт был в том, чтобы я рассказывал смешные истории и она касалась моей руки. А этот эксперимент с эффектом присутствия, напротив, смысла лишен; все наверняка смеются надо мной и корчат рожи, когда я не вижу. У меня горит лицо. Им заметно? Мое изображение на экране приобрело странный красный оттенок?

Я встаю и отступаю из-под взгляда камеры. Усталость заливает мозг. В последние два часа я перенапрягся – как веселый щенок на алюминиевом просцениуме. Все это большая ошибка.

Уперевшись руками в широкую витрину, я смотрю за окно из-за решетки позолоченных букв. Да, это «Герритсцон», хоть что-то прекрасно-знакомое в моем одиночестве. Изгиб Б так прекрасен. От моего дыхания затуманивается стекло. «Веди себя нормально, – говорю я себе. – Вернись и веди себя нормально».

– Эй? – доносится из ноутбука. Кэт.

Я проскальзываю обратно за прилавок:

– Привет.

Тревора уже нет. Кэт одна. И обстановка вокруг другая.

– Это моя комната, – тихо говорит она. – Нравится?

Обстановка у нее спартанская: всего лишь кровать, рабочий стол и массивный черный сундук. Как в каюте на океанском лайнере. Нет, в космическом корабле. В углу стоит белая пластмассовая корзина для белья, возле которой валяются – не попала – одинаковые красные футболки, штук десять.

– У меня была такая версия, – говорю я.

– Да, я решила не тратить умственные ресурсы, – она зевает, – на то, чтобы думать с утра, что надеть.

Ноутбук качается, на экране все плывет, после чего мы оказываемся у нее на кровати. Кэт подпирает рукой голову, и я вижу изгиб ее груди. У меня вдруг начинает колотиться сердце, как будто я действительно рядом, вытянулся на кровати и жду, а не сижу тут один в сумраке книжного магазина все еще в брюках с пейсли.

– Получилось довольно прикольно, – тихо продолжает Кэт, – но жалко, что ты не пришел на самом деле.

Она потягивается, крепко жмурясь, словно кошка. Я совершенно не знаю, что сказать, и, подперев ладонью подбородок, молча смотрю в камеру.

– Лучше бы ты был тут, – мурлычет Кэт.

И засыпает. А я сижу один в магазине, смотрю через весь город на ее спящий силуэт, освещенный лишь серым светом от экрана ноутбука. Через какое-то время он тоже засыпает, и экран темнеет.

Сидя один в магазине после вечеринки, я приступаю к подготовке. Выбор сделан: я аккуратно достаю с полки книгу учета под номером VII (старую, но не слишком) и делаю снимки для Мэта: и с расстояния, и крупным планом щелкаю на телефон с разных углов, и на всех кадрах один и тот же, плоский и широкий, побитый жизнью коричневый параллелепипед. Потом я добавляю детальные снимки закладки, переплета, бледно-серых страниц, рельефной надписи «NARRATIO» на обложке и логотип магазина под ней. Когда утром приходит Пенумбра, телефон уже лежит в кармане, а фотки улетают на почту Мэта. С тихим присвистом.

Текущую книгу учета я оставил на прилавке. Теперь так и буду делать. Зачем постоянно убирать ее на полку? Так и спину можно потянуть, скажу я вам. Если повезет, эта практика приживется и отбросит новую привычную тень, в которой смогу затаиться я. Вполне шпионская стратегия, скажите? Шпионы каждый день ходят, например, в пекарню и берут буханку хлеба – вполне себе естественно, – а потом в один прекрасный день вдруг берут буханку урана.

Марка и модель

В последующие дни я провожу больше времени с Кэт. Я вижу ее квартиру не через экран. Мы играем в видеоигры. Целуемся.

Один раз мы попытались приготовить ужин на ее промышленной плите, но на полдороге признали, что распаренная склизкая капуста кейл – это провал, так что вместо нее Кэт достала из холодильника аккуратный пластиковый контейнер с острым салатом с кускусом. Обычные ложки ей найти не удалось, и вместо них она взяла ложку для мороженого.

– Это ты приготовила? – спрашиваю я, потому что сомневаюсь. Салат безупречен.

Кэт качает головой:

– Это с работы. Я почти всегда таскаю что-нибудь домой. Нас кормят бесплатно.

Кэт практически все время проводит в «Гугле». Там же работают почти все ее друзья. «Гугл» – основная тема ее разговоров. Теперь оказывается, что и бóльшую часть ее калорий поставляет он же. Меня это впечатляет: она умна и увлечена работой. Но в то же время и пугает, ведь сам я работаю не в сияющем хрустальном замке, полном улыбчивых гениев. (Так я представляю себе «Гугл». И все в смешных шапочках.)

Я не особо могу строить отношения с Кэт в ее свободное от «Гугла» время – просто потому, что его очень мало, а я, наверное, хочу большего. Я хочу заслужить возможность войти в ее мир. Хочу увидеть принцессу в ее замке.

И мой билет в «Гугл» – книга учета номер VII.

Следующие три недели мы с Мэтом усердно создаем копию оболочки книги учета. Мэт работает над поверхностью. Для начала он берет лист новенькой кожи и тонирует ее с помощью кофе. Затем приносит из своего мансардного жилища винтажные шипованные кеды для гольфа, и, еле втиснув в них ноги, я хожу по этой коже два часа.

Внутренности книги требуют дополнительного изучения. Вечером, пока Мэт трудится над своим миниатюрным городом, я сижу на диване с ноутбуком, гуглю и зачитываю вслух детальные инструкции по изготовлению книг. Мы узнаём, как делаются переплеты. Находим оптовых продавцов пергамента. Отыскиваем ткань цвета темной слоновой кости и толстые черные нитки. Покупаем книжный блок на eBay.

– А у тебя хорошо получается, Дженнон, – хвалит Мэт, когда мы ставим блок чистых страниц на клей.

– Что, делать книги? – (Мы работаем за кухонным столом.)

– Нет, учиться на ходу. Мы так и работаем. Не то что компьютерщики. Эти постоянно делают одно и то же. Пиксели да пиксели. А у нас каждый проект уникальный. Новые инструменты, новые материалы. Всегда все новое.

– Типа монстра джунглей.

– Точно. Мне дали двое суток, чтобы освоить бонсай.

Мэт Миттельбрэнд не встречал Кэт Потенте, но я думаю, что они бы поладили: Кэт искренне верит в потенциал человеческого мозга, а Мэт способен научиться чему угодно за день. Задумавшись об этом, я вдруг проникаюсь ее точкой зрения. Если зарядить Мэта жить тысячу лет, он, наверное, смог бы построить нам новый мир.

Завершающая и самая сложная деталь – тиснение на обложке. На оригинале очень глубоко проштамповано слово «NARRATIO». После внимательного изучения увеличенных фотографий я понимаю, что и это старый добрый «Герритсцон». Что плохо.

– Почему? – спрашивает Мэт. – По-моему, у меня он есть на компьютере.

– Твой «Герритсцон», – бурчу я, – годится для электронной почты, рефератов и резюме. А это, – я показываю на увеличенное «NARRATIO» на экране своего ноута, – «Герритсцон Дисплей» для рекламных щитов, журнальных разворотов и, как выясняется, обложек оккультных книг. Посмотри сам, тут засечки острее.

Мэт мрачно кивает:

– Да, засечки тут острые.

Когда я рисовал для «Нового бейгла» меню, плакаты и (позвольте напомнить) удостоенный приза логотип, я досконально изучил рынок цифровых шрифтов. И там самое жестокое соотношение баксов за байт. Я вот о чем: электронная книга стоит долларов десять, так? А в ней где-то мегабайт текста. (Чтоб вы знали, при каждом входе на «Фейсбук» вы загружаете больше данных.) С электронной книгой ясно, за что вы платите: слова, абзацы, возможно, нудное перечисление интернет-магазинов. А цифровой шрифт весит тоже примерно мегабайт, но стоит не десятки долларов, а сотни, иногда тысячи, и при этом он абстрактен, даже, можно сказать, невидим – тонкий конверт математических формул описывает очертания буковок. Рядовому потребителю оскорбительна сама эта идея.

Поэтому, разумеется, шрифты пытаются красть. Но я не такой. На курсе по типографике мы создавали собственные шрифты. Я замахнулся о-го-го – и назвал свой шрифт «Телемах», – но там надо было нарисовать слишком много букв. Я не смог доделать вовремя, успел только заглавные, пригодные для кричащих плакатов и каменных скрижалей. В общем, поверьте, я знаю, сколько труда требуют эти очертания. Оформители шрифтов – дизайнеры; дизайнеры – мой народ, и я намерен их поддерживать. Но прямо сейчас FontShop.com сообщает мне, что «Герритсцон Дисплей» от нью-йоркской словолитни «ФЛК» стоит 3989 баксов.

Ну разумеется, я попытаюсь его украсть.

В мозгу зигзагом вспыхивает нейронная связь. Я закрываю вкладку магазина шрифтов и иду в библиотеку Угрюмбла. У него же не только пиратские электронные книги, есть и шрифты – незаконные буквы любой формы и размера. Я читаю список: «Метро», «Готэм», «Сохо» – бери не хочу. «Мириад», «Миньон», «Миссис Ивс». А вот и «Герритсцон Дисплей».

Скачивая, я ощущаю приступ раскаяния, но очень легкий. Наверняка нью-йоркская словолитня «ФЛК» – «дочка» «Тайм Уорнер». «Герритсцон» – старый шрифт; автор, давший ему свое имя, давно мертв. Какая ему разница, кто использует плод его труда и как?

Мэт размещает буквы над аккуратно обведенным символом магазина Пенумбры – ладони, открытые, как книга, – и дизайн обложки готов. На следующий день Мэт идет в «ИЛМ» и режет по металлу плазмотроном. В его мире плазмотрон для резки – такое же обычное дело, как и ножницы. Потом наконец мы большущей струбциной вдавливаем буквы в искусственно состаренную кожу. Эта конструкция молча висит на кухонном столе три дня и три ночи, создавая тиснение. Когда Мэт снимает струбцину, обложка выглядит идеально.

И вот время пришло. Настала ночь. Я сменяю Оливера Гроуна за прилавком, начинается моя смена. Сегодня я получу билет на приключение в мире Кэт. Сегодня я совершу подлог.

Но оказывается, что шпион из меня никакой, – я не могу успокоиться. Я перепробовал все: читать длинные журналистские расследования, играть на компе в «Ракеты и колдуны», ходить вдоль полок с Суперстарами. Я не могу сосредоточиться ни на чем дольше трех минут.

Я уже сдался и просто сижу за прилавком, но все равно дергаюсь. Если бы я так правил «Википедию», как сейчас мандражирую, я бы уже полностью переписал статью о чувстве вины и перевел ее на пять новых языков.

Наконец-то без четверти шесть. С востока подкрадываются тонкие щупальца рассвета. Ньюйоркцы уже потихоньку твитят. Я трясся всю ночь и совершенно измотан.

Настоящий том VII я засунул в сумку, хотя она для него мала, и он выпирает – полнейшая лажа и палево. Как будто гигантская африканская змея проглотила зверя целиком и ты прямо видишь, как он там извивается.

А фальшивка стоит со своими сводными сестрами. Когда ставил, заметил, что на пыльном краю полки остался предательский след. Сначала я запаниковал. Но потом пошел к дальним полкам с Суперстарами, набрал пыли и насыпал ее перед своей подделкой, добившись идеального сходства с пыльными залежами перед другими книгами.

И заготовил с десяток отмазок (с сюжетными ответвлениями) на случай, если Пенумбра заметит разницу. Но должен признать: наше изделие выглядит круто. И моя пыльная ретушь вполне достойна «ИЛМ». Все аутентично, мой взгляд ни за что бы не зацепился, и… ой, колокольчик…

– Доброе утро, – приветствует меня Пенумбра. – Как прошла ночь?

– Прекрасно-хорошо-отлично, – отвечаю я.

Слишком быстро. Не спеши. Помни про тень нормальности. Прячься в ней.

– Знаешь, – говорит Пенумбра, снимая бушлат, – я тут подумал. Пора его отправить на пенсию, – он тихонько постукивает двумя пальцами по голове «Мак-Плюса» (тук-тук), – и завести что-нибудь посовременнее. Но не слишком дорогое. Может, порекомендуешь марку и модель?

Марку и модель. Впервые слышу, чтобы так говорили о компьютерах. «Макбук» можно взять любого цвета – главное, чтобы он был целиком металлический.

– Да круто, – соглашаюсь я. – Я изучу вопрос мистер Пенумбра может восстановленный «Аймак» по-моему они как новые, – говорю я на одном дыхании, уже направляясь к двери. Мне нехорошо.

– И, – осторожно добавляет он, – может, ты смог бы на нем сделать веб-страницу.

У меня сердце выскакивает из груди.

– Магазину нужна страница. Давно пора.

Все, сердце мое лопнуло, возможно, надорвались и соседние органы, но я храню верность выбранному курсу – корпусу текстов Кэт Потенте.

– Ого супер однозначно надо сделать сайты это круто но мне надо бежать до скорого мистер Пенумбра.

После паузы он криво улыбается:

– Отлично. Хорошего дня.

Двадцать минут спустя я еду в поезде до Маунтин-Вью, прижимая сумку к груди. Очень странно – мое прегрешение крайне мало. Кого интересует, где проведет какие-то жалкие шестнадцать часов старая книга учета мутного магазина подержанных книг? Но ощущается иначе. Как будто я один из двух человек, на которых Пенумбра должен быть в состоянии положиться, а мне, оказывается, доверять нельзя.

И все ради того, чтобы произвести впечатление на девушку. Громыхание и качание поезда усыпляют меня.