Текст книги "Диалог. На пороге последней войны"

Земляки. Письма из деревни, глава 15. Сравнение стр. 458

…Так чего же нам, россиянам, в частности псковичам и тверичам – землякам моим, не хватает, чтобы двинуться наконец, вперед вровень с соседями? Не хватает, я думаю, культа двух слов, тех самых, о которых писано выше, – Дела и Хозяина. Мы избаловались и обленели. В нас накрепко засело представление, что можем довольствоваться «средним уровнем», успокаивая себя «наметившимся оживлением», «положительными сдвигами», а когда в чем-то действительно добиваемся успеха, тотчас заболеваем самовосхвалением.

Вот пример, хотя и не из деревенской жизни, но весьма характерный для нашего настроя. В заметке «Управляющий и работник» я пересказал письмо в газету плотника 203-го стройуправления «Мосстроя-27» Родиона Рахимова. История эта имела продолжение, о чем «Советская Россия» рассказала читателям в номере от 20 мая сего года. В редакцию пришла целая делегация от управления по главе с начальником и секретарём парторганизации и потребовала дать опровержение, потому что «Рахимов в своем письме оклеветал коллектив». Основание? Наше управление, говорят, лучшее в тресте, в других дела куда хуже, а мы за год сократили число целодневных прогулов с 300 до 165 (а весь коллектив – полторы сотки людей), так что мы «успешно боремся» и критиковать нас не за что, нас хвалить надо. Вот она, ржа самовосхваления и самовлюбленности, сделали шаг – и ну бить в литавры: мы передовые! А то, что, возводя Дворец культуры, знали, что его придется переделывать, что на переделку уйдет 150 тысяч рублей, это не в счет, это, по мнению «передовых» руководителей, нормально, им, видите ли, транжирить народные деньги позволено. Есть ли тут что-нибудь от Хозяина?

Я целиком согласен с Терентием Семеновичем Мальцевым, который говорит своему соседу, ветерану войны, в ответ на его тревогу за будущее («Советская Россия», 10.6.84 г.): «Ты спрашиваешь, что мы все, ты и я, можем сделать, чтобы не было войны? Я отвечу тебе так: вооруженное столкновение Запад выиграть не сможет. Значит, рассчитывать ему приходится на какие-то наши слабости. А они еще есть. Возьмем то же пьянство. Ученые люди говорят: сократи мы резко потребление спиртного – государство миллиардные средства экономило бы. А дороже всяких денег здоровье людей. Я считаю: любой пьяница ослабляет нас. И тем самым играет на руку врагам. Вот еще дисциплина труда. Не поднимем ее до высшего современного уровня – проиграем капиталистам экономически. И еще. Строже, думается мне, надо наказывать тех, кто живет не по совести: взяточников, расхитителей, самодуров, лентяев, ловчил, волокитчиков. Либеральничаем с ними временами».

Именно так стоит вопрос сегодня: не поднимем дисциплину труда – проиграем экономически. Как ни горько, но я должен сказать своим землякам мы обленели, мы позволяем себе дело делать кое-как, разучились быть хозяевами на своей земле. Сравнения, которые напрашивались на каждом шагу по время поездки по Белоруссии, привели меня к выводу: у нас нет такого массового подъема, если хотите, энтузиазма, какой царит там…

Как видите, тема войны и мира стояла ребром всегда. Именно от каждого из нас зависело и зависит сохранение МИРА на Планете Земля. От простого рабочего и до президента. И поэтому нельзя оставаться РАВНОДУШНЫМИ ко всему окружающему, ибо рано или поздно оно коснется каждого из нас.

В природе все взаимосвязано. Взмах крыльев бабочки может вызвать ураган. Слеза голодного ребенка, упавшего на землю, может вызвать наводнение. Крик отчаяния обездоленных войной людей может вызвать землетрясение и тайфуны. Давайте не дразнить гусей!

И остаются в стороне…

Говорят герои наших публикации

Не перестаю задумываться, почему человек, болеющий за интересы производства, порой становится «неудобным» для должностных лиц? Ответ вроде бы известен: настойчивость, требовательность рабочего мешает некоторым руководителям жить по старинке, без лишних хлопот. По время такое: нам отсиживаться в сторонке негоже, когда на глазах страдает дело из-за бесхозяйственности, самодовольства, наконец, чванства. Вопрос в том, что мешает изменить устоявшиеся взгляды, гасит активность людей?

Вспоминаю прошлогоднее отчетно-выборное партсобрание треста «Мосстрой-27». Там прямо говорилось, что бюро первичной организации СУ-203 слабо реагирует на критические замечания и предложения рабочих. К примеру, бригадир каменщиков А. Ревков неоднократно обращался в партбюро с просьбой разобраться, по чьей вине бригаду четыре (!) месяца не могут обеспечить ящиками для раствора. От него попросту отмахнулись, после чего Ревков вообще перестал выступать на собраниях.

Убежден, что в подобных ситуациях дело надо доводить до конца. Именно поэтому я не перестаю остро ставить вопросы об укреплении дисциплины, четком обеспечении стройматериалами, ликвидации простоев. Когда убедился, что говорить бесполезно, начал готовить статью для газеты. Узнав об этом, секретарь партбюро управления М. Серегина сделала мне предупреждение, чтобы прекращал «самодеятельность», а после публикации состоялось заседание бюро, где автора, то бишь меня, заслушали «о выполнении уставных требований». Ну и досталось же мне там! Ничего не имею против индивидуальных отчетов. Они повышают инициативу и ответственность коммунистов. Но в данном случае эта форма была использована против меня как наказание.

Да, сегодня трудно поймать за руку зажимщиков критики. Они люди грамотные, многоопытные, действуют «от имени коллектива». Попробуй выступить против – найдут у самого упущения, выговор-другой, и готово. Глядишь, и сломался человек, дал слабину. Вот почему партийным организациям трудовым коллективам надо внимательнее вглядываться в стиль и методы работы должностных лиц, вовремя поправлять их и откровенно признавать, где выносится заслуженное наказание, а где сводятся счеты. Только надо действительно активно бороться с поступками, противоречащими партийному Уставу. Пока же многие, видя беспорядок, стараются остаться в тени.

Всякий раз после моего критического выступления подходят товарищи, пожимают руку, делятся своими бедами, ища защитника, но сами почему-то не решаются проявить принципиальность. Причина ясна: не хотят портить отношений с руководством. Происходит это еще и потому, что критические замечания часто разбирают те самые люди, на которых поступила жалоба. Не буду далеко ходить за примерами. Мои заявления, направленные в вышестоящие партийные органы, прошли от горкома и райкома КПСС до первичной организации и разбирались в присутствии М. Серегиной и начальника СУ-203 А. Хечумова. При их участии «факты не подтвердились». А потом вновь состоялась беседа, где не без раздражения заметили, что я становлюсь «профессиональным критиком».

А, по-моему, наоборот, надо выметать сор, и чем скорее, тем лучше, что и стараюсь делать. Хочу получать моральное удовлетворение от проделанной работы, уходить после смены со спокойной совестью. Но руководители видят в моих выступлениях не эти требования, а посягательства на честь мундира. В проекте Устава КПСС указано, что член партии обязан быть примером организованности и дисциплинированности, поддерживать и распространять передовой опыт. Руководители – коммунисты должны думать о пользе дела, а не о том, как уберечь себя от критики. Да и было бы правильнее отказаться от практики, когда жалобы рассматривают те, на кого они поступили.

Что касается фактов, о которых я сообщал, то их число растет. Нарушение дисциплины в управлении не снижаются, оставляет желать лучшего работа снабженческой службы, опять слышим сигналы о нехватке стройматериалов на объектах… Ни кто со стороны не придет наводить нам порядок, это надо делать самим, и прежде всего партийной организации, только прежде надо принять такое целительное лекарство, как критика и самокритика, без которых трудно разобраться в обстановке на стройплощадках.

РОДИОН РАХИМОВ,

плотник треста «Мосстрой-27».

Газета Советская Россия.

Получается, многие горели желанием, что-то изменить, предпринять такое, чтобы затормозить, или придать ускорение тому периоду, которое вело к неминуемому распаду. Оно висело в воздухе как гнетущий туман. И, в конце концов, случилось, то, что случилось, не стало такой огромной страны СССР. Проглядели, профукали в угоду тех, кто уже давно стремился к этому. Многие мои товарищи по перу меня тоже упрекают в том, что именно я своей статьей «НЕ МОГУ БЫТЬ РАВНОДУШНЫМ» разбудил, спящие было силы и дал им ускорение. Может быть и так, но «тёмные силы» оказались пошустрее, проворнее, и смели тех, кто даже еще даже и не успел проснуться. Что-то подобное назревает и теперь…

Нам главное не проспать и держать ухо востро.

[i] ХАРАКТЕРИСТИКА

На тов. Рахимова Радика Галинуровича, 1952 года рождения, башкира, образование среднее, члена КПСС с января 1983 г.

Тов. Рахимов Р. Г. работает в СУ-203 треста Мосстрой №27 с июля 1977 года в качестве плотника. За время работы зарекомендовал себя как дисциплинированный и знающий своё дело специалист, к работе относится добросовестно. Принимает активное участие в общественной жизни строительного управления, является членом редколлегии, спортсмен, агитатор, член группы народного контроля. Пользуется заслуженным авторитетом среди товарищей по работе. Политически грамотен. Морально устойчив.

Администрация, партийная, профсоюзная и комсомольская организации СУ-203 треста Мосстрой №27 рекомендуют тов. Рахимова Р. Г. на учебу во Всесоюзный Государственный Ордена Трудового Красного Знамени институт Кинематографии на сценарный факультет.

Настоящая характеристика утверждена на заседании партбюро СУ-203 треста Мосстрой №27 от 19 мая 1983 года протокол №17.

Начальник СУ – 203 треста Мосстрой —27 В. В. Никитин

Секретарь партбюро М. Б. Серегина

Председатель профкома А. Н. Паркин

Секретарь бюро ВЛКСМ А. М. Степанов

(Печать и подписи присутствуют в оригинале).

Надкушенное яблоко
Очерк

Прожорливая электричка, с шипением выплюнув из своего ненасытного нутра, таких же, как и мы с Валерой Лесонен, усталых и мокрых от снега людей, захлопнув свои двери – пасти укатила дальше. Двигаться не хотелось. Усталость тянула к земле. Все же десять километров по мокрому снегу дали о себе знать. «И зачем только я поехал, – думал я, забрасывая на плечи, вдруг отяжелевшие лыжи. Поддался агитации профорга: „Будет хорошая погода! Некому выступать по спортивному ориентированию. Выручишь – век не забуду“. Тьфу! Развесил уши. Знал бы, что так случиться сидел бы в общежитии и слушал бы Битлов».

Не успели приехать в Тавтиманово, к месту сбора команд, как из-за леса выползло огромное черное облако, и все вокруг залепило мокрым снегом. После выстрела стартового пистолета все рванулись. Но где там! К лыжам прилипало столько снега, не оторвешь. Многие повернули обратно, но мы все же пошли, и пришли к финишу первыми, что и сами удивились.

Дальше оставаться на перроне не было смысла. И мы с Валерой, собрав свое нехитрое имущество, по узкой тропинке, протоптанной в грязном снегу, следом за другими пассажирами поплелись к автобусной остановке.

Вечерело. Последние лучи мартовского солнца, коснувшись золотом крыши соседних домов и верхушек тополей, обещали на завтра ясный день. – Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать… скорости, – пошутил я, повернувшись к Валере. Он изобразил на лице что-то похожее на улыбку. Лицо его, скрученное и вытянутое, словно металлическая стружка, чуть сгладилось, и потом опять приняло прежний вид. Не лучше выглядел и я. Но взгляд Валеры устремился вперед, мимо меня через головы плетущихся впереди людей, и уперлось, обо что-то должно быть приятное. Потому – что лицо его опять начала распрямляться. Глаза удивленно загорелись. Обернувшись, понял, было чему. К нам навстречу, летящей походкой, шла девушка. В длинном сиреневом пальто, обрамленном по краям белым мехом. В таком же белом воротнике и шапке, она резко выделялась на фоне грязного снега, и усталых в полном безразличии, людей. Она несла в себе какую-то свежую струю жизни. Вместе с ароматами духов, распространяла вокруг весеннее настроение. В такт ее движению в авоське, покачивались красные яблоки. Глаза ее, чертовски привлекательные и ужасно смешливые, выбили нас из колеи. Вернее мы встали, как вкопанные и не могли сойти с узенькой тропинки, что бы попустить ее. Я много раз читал, что от удивления отвисают челюсти. И не верил этому. Но мы с Валерой переглянулись с открытыми ртами, точно проголодавшиеся птенцы.

– Эй, цыплята! Кыш с дороги, – рассмеялась она. – Откуда вы такие мокрые?

О чем говорил с ней Валера, я не слышал. Я видел только ее голубые глаза, которые нельзя было сравнить не с чем. Глаза ее, то удалялись, то приближались, расплываясь в фокусе моего зрения. Очнулся только тогда, когда Валера сунул мне в рот надкусанное яблоко. Она удалялась вслед заходящему солнцу. И обернувшись еще раз, помахала рукавичками:

– Приходите в гости.

– А что, к этому приглашению, и я имею отношение? – спросил я, откусив и прожевывая яблоко.

– Конечно, конечно, – говорил он свою излюбленную фразу, что-то, записывая на коробке от сигарет «Ява». Как потом я понял – ее адрес. Усталости как будто бы и не было. Я невольно замурлыкал мелодию популярной песенки. А Валера, от избытка чувств разбежавшись, подпрыгивал вверх с зажатым кулаком, то ли пытаясь проткнуть одинокое облако, словно барашек, отставший от стада, то ли поставить точку над приятной действительностью, точно футболист, забивший решающий гол.

С Валерой Лесонен мы познакомились в аэроклубе, где учились летному делу. У нас с ним было много общего: не только штурвала вертолета МИ-1 и неба под натянутыми стропами парашюта, но и оптимистического взгляда на жизнь. А теперь и девушки, в которую влюбились оба разом. Ее звали Флорида.

На следующие выходные, как не договаривались, так и не смогли сходить к Флориде в гости. Были учебные полеты. А потом начались авралы в литейном цехе, где я работал. У Валеры тоже в отделе рекламации заметно прибавилось дел. Из-за нехватки блок – цилиндров к мотору «Москвич – М 412» и плохого качества – дефекта литья, на гарантийных пунктах создавались огромные очереди, увеличивая поток рекламации на завод. И его как представителя моторостроительного завода, нагрузив «свежеиспеченными» блоками, гоняли по всей стране. Так незаметно в делах и заботах пролетели три месяца. Мы с Валерой были друзьями, и идти в гости к Флориде кому-нибудь одному из нас было бы предательством.

И вот наступил долгожданный день. На дворе стоял знойный июнь. В воздухе звенело от пчелиных крыльев, облепивших буйно цветущие липы. Субботним вечером, когда жара чуть спала, мы, с Валерой приодевшись, отправились по заветному адресу.

– Да она, наверное, давно уже нас забыла, – сказал Валера, перекладывая из рук в руки торт.

– Исключено. Твою лошадиную морду, я надеюсь, он запомнила навсегда, – хохотнул я, отмахиваясь от пчел наседавших на яркие цветы.

Я боялся скорей за себя, чем за букет. У меня на пчел аллергия. Укус одной пчелы выводил из строя меня на пару часов, и тогда прощай свидание.

Шестьдесят четвертый дом на улице Рихарда Зорге мы нашли быстро. Лифт не работал. Отдышавшись на седьмом этаже, дрожащими от волнения пальцами, я нажал кнопку звонка. Дверь открыла хозяйка квартиры, у которой Флорида снимала комнату. Это была не молодая, интеллигентного вида женщина с добрым открытым лицом.

– Мы к Флориде, Она здесь живет? – спросил я. Услышав ее имя, глаза хозяйки сразу потускнели. Мы поняли, что с Флоридой что-то случилось. Наше настроение упало.

– Она в больнице, – сказала она, незаметно смахнув краем платка слезинку с глаз.

– Да вы проходите, проходите. Раз уж пришли. Ох-ох! Где вы раньше-то были? Меня зовут Ольгой Борисовной. А вас? Мы представились.

– Валера.

– Алексей.

– Проходите к столу, я как раз чаевничала. Отказываться было неудобно, и мы уселись вокруг самовара.

– Еще в начале мая, – говорила Ольга Борисовна, наливая нам по очереди чай. – Флорида уехала в Зилаир, чтобы помочь матери. Мать-то одна живет. Стара уже. Старшие-то разъехались кто – куда. Приедут летом в отпуск и опять уехали. Что с них толку. Разве что дров напилят-наколют, и то хорошо. Она, мать – то, лук сеет. Почти на весь огород. Выгодней. Стало – быть, дохода больше, чем от картошки. А помогать не кому кроме Флориды. И она помню, целый месяц то вечерами то субботами, зарабатывала отгулы, чтобы поехать домой…

– А где она работала? – перебил ее Валера, отставив, пустую чашку.

– Дайте, еще налью. Али чай невкусный? Да вы угощайтесь. Вот варенье. Мед. И торт хороший принесли…. Флорида тоже часто покупала бисквитный с кремом…. Ах да, она работала на мебельной фабрике. А я подумала, вы вместе работаете.

– Да нет. Мы на Моторостроительном заводе, – не без гордости сказал Валера, приняв с ее рук, чашку с чаем.

– Приходила Флорида поздно, – продолжала Ольга Борисовна. – Иногда с подругой. Долго о чем-то шушукались и спорили, грозились кому-то. Сначала я ничего не понимала, а потом она сама рассказала. В сборочном цехе, где они работали, стали налево продавать мебель. Теперь же так, все жить хотят. А они с подругой разнюхали это дело. И рассказали об этом начальнику цеха. Правды хотели добиться. Начальником – то женщина работала, фамилии не помню. А она на них только прикрикнула: «Не ваше, дело сама разберусь». И некто конечно не разбирался. И мебель, изготовленная из сэкономленных материалов, уходила налево. Они значит жалобу в милицию. Приехал молодой лейтенант и ничего подозрительного не нашел, по документам все было в порядке. А их, девчонок – то, вообще хотели уволить за клевету. Подружки в слезы доказывать. А что толку без прямых – то улик? Правды хотели добиться, справедливости …. А правда боком вышла.

– А общественные организации профком, партком, комсомол, наконец, куда они смотрели? Они знали про все это? – спросил я.

– Узнали. Но только потом, когда журналисты вмешались по просьбе Флориды. Что там было! Говорят, многих там уволили, с должностей поснимали. А кто был виноват тех по рукам!

– А как Флорида, что с ней? – допытывался Валера

– Мать-то ее, когда приезжала за ее вещами, рассказывала. Приехала – не ест, не пьет, разговаривать перестала. На другой день вышла в огород поработала немножко, а потом села и уставилась на скворечник. Птенцы уже щебетали. Солнце светило ласково. И вдруг, расхохоталась она как полоумная, и давай луковицы из земли вырывать. По земле с ревом кататься и волосы на себе рвать. Сначала она и не поняла, а потом тоже в слезы. Соседи сбежались, унесли на руках, в постель уложили. Фельдшера вызвали. Вот с тех пор, уже целых два месяца лежит в неврологическом отделении Республиканской больницы. Вчерась с внучкой ходили. Сама к нам вышла. Клубнички поела. Поговорили. Но слаба еще. Спасибо говорит, что пришли.

– А знает она о том, что поймали мошенников, – спросил я.

– Ой, нет, И я как-то промолчала. Не хотелось беспокоить.

Поблагодарив Ольгу Борисовну за чай, и потрясенные рассказом мы покинули уютную квартиру.

На следующий день мы с Валерой сидели в скверике Республиканской больницы и ждали окончания тихого часа, которое не посмели нарушить. В полном молчании мы просидели около часа каждый наедине со своими мыслями.

И вот двери распахнулись и вышли две девушки в больничных халатах. И я с трудом в одной из них, узнал Флориду. Глубоко осевшими глазами она искала вызывавших, среди небольшого числа посетителей.

– Ой! Валерии. Алексей! Неужели, это вы? Как вы меня нашли? А я – то подумала, опять Ольга Борисовна пришла, – говорила она, приближаясь к нам, и стараясь быть веселой, но ей это плохо удавалась. – А я вот решила посачковать! Спасибо что… – не договорив, она начала медленно оседать. Судорожной рукой искала опору. Мы вскочили оба. Но я был ближе к ней, и она повисла на моих руках. Она была невесома. Ее подружка побежала за сестрой. Я держал ее на руках как самое дорогое сокровище. Время остановилась. Вдруг очухавшись, я увидел, что нас обступили больные и медперсонал. И просили кого-то нести. Оказывается, просили меня.

– Куда нести? – Спросил я. Мне показали дорогу.

На больничной койке, когда сестра сделала укол, Флорида открыла глаза. И слабыми дрожащими руками нащупала мою ладонь и, виновато улыбнувшись, сказала:

– Спасибо что пришли. Я часто вспоминала о вас. Особенно здесь, в больнице. Хорошие вы ребята. Но вы не беспокойтесь, я поправлюсь, вот увидите.

– Конечно – конечно, – нарочито весело сказал я.

Когда ей стало немного лучше, я рассказал ей обо всем, что поведала нам Ольга Борисовна, и как потом поняли, это было самым лучшим лекарством для нее

В сентябре Флорида выписывалась из больницы. В этот день у нас были учебные полеты. Но наши машины не были готовы. И от нечего делать мы позвонили в больницу. И Флорида сообщила, что ее выписывают. В последнее время у нас Валерой изменились отношения, и далеко не в лучшую сторону. И причиной тому была Флорида. Совсем неожиданно для себя, мы оказались по краям пропасти, которая увеличивалась с каждым днем. Мы это понимали. И надо было, что-то делать. И мы по дороге решили, кому первому подойдет Флорида, тому и претендовать на ее счастье.

Мы были похожи друг на друга: оба коротко пострижены, в одинаковых летных куртках, с одинаковыми букетами в руках и даже улыбались одинаково. И вот мы стояли по краям асфальтированной дорожки, по которой шла Флорида, лицом к лицу вытянув букеты вперед.

Она быстро разгадала наши мысли. Поравнявшись с нами, подмигнула, и одновременно взяв с рук букеты, весело рассмеявшись, побежала вперед. Нам оставалась только переглянуться, и следовать за ней.

А Флорида шла дальше, с охапкой осенних цветов. Улыбаясь прохожим своей обворожительной улыбкой. Прохожие отвечали ей. И она шла дальше мимо разукрашенных домов, удивленно уставившихся на улицу своими резными ставнями окон, и садов готовых осыпать своими плодами.

И казалось, даже яблони кланялись ей через высокие заборы.