Текст книги "Час перед рассветом"

– Это ложь. То, о чём вы говорите, не вера, а всё то же знание. Западные люди на самом деле гораздо легче и глубже могут верить, чем вы считаете. Вспомните историю христианства. Его адепты верили настолько, что забывали про здравый смысл, про разум. Так тоже нельзя – между разумом, мышлением и верой должна быть гармония.

– Но как её найти?

– А вот это правильный вопрос.

– Вы – учитель?

– Каждый из нас это учитель. Всё зависит от того, готов ли ученик к тому уроку, что ему собираются преподать.

– У меня много вопросов, но сюда я приехал, чтобы отдохнуть и успокоиться, успокоить свой ум. Наверное, мне нужно найти гармонию, о которой вы говорите. Вы сможете меня научить?

– Вы научите себя сами. Но я помогу вам и направлю в нужную сторону. Всё остальное вы сделаете сами, если не будете пренебрегать получаемыми знаниями.

Мы шли по кривым улочкам, усеянным всевозможными торговыми лавками и магазинчиками сувениров, тибетских поющих чаш, статуэток, масок, футболок и кофт, спортивных товаров, иногда по пути встречались банкоматы и пункты обмена валют, и везде продавалась и рекламировалась Coca-Cola. Идти пришлось довольно долго. Наконец мы вошли в небольшую лавку, уставленную множеством поющих чаш, увешанную колокольчиками и разными звенящими трубочками, прошли вглубь, поприветствовали сидящего в дальнем углу за столиком мальчишку-продавца, а затем, одёрнув шторку за его спиной, мой спутник пригласил меня пройти внутрь. Обычно в таких местах располагаются подсобки или склады для товаров. Так здесь и было. Но мы прошли дальше, и за очередной занавесью нас ждала дверь. Стук, несколько непонятных фраз на местном наречии, и дверь отворилась. Жестом предложив мне сесть на пол, незнакомец удалился, оставив меня в одиночестве.

Полагая, что это ненадолго, я начал ждать, поглядывая на дверь. Прошло минут пять, но никто не выходил. Через десять я уже поднялся и начал расхаживать по комнате, с интересом рассматривая пирамиды сувениров и непонятных железяк. Среди прочего здесь были свёрнутые трубочкой картины, деревянные и металлические подвесы, амулеты, на многих вещах изображался странный символ, похожий на число 30, только с какой-то галочкой сверху, если не ошибаюсь, это «Ом», символ священного изначального звука. Я сделал несколько кругов по тесной комнатушке и снова сел на пол, ожидание затягивалось, к тому же было любопытно, куда и зачем меня привели, и что это вообще за человек, даже имени которого я до сих пор не узнал. Хотя… мне, в общем-то, и в голову не пришло ни разу спросить у него.

И вот дверь бесшумно открылась, меня снова одним лишь жестом пригласили войти. Это был просторный зал, наверное, в полсотни квадратных метров, начисто лишённый какой бы то ни было мебели, а глухие стены без окон придавали ощущение тюремной комнаты. Но, как ни странно, здесь оказалось довольно светло – множество свечей наполняли всё пространство живым тёплым светом. В центре зала сидели двое мужчин в коричневых просторных рубахах со свободными рукавами, погруженные в медитацию. Но как только дверь за моей спиной закрылась, они, дружелюбно улыбнувшись, поднялись со своих мест и, сложив ладони перед грудью, поприветствовали меня привычным здесь словом «намасте». Я ответил тем же. Почти сразу же появился ещё один человек в таком же костюме, только серого цвета. Он вынес деревянную решётчатую подставку с небольшими глиняными чашечками, чайником и чем-то вроде молочника. Поклонившись, он поставил принесённую утварь на пол между разложенных подушечек. Всё это время стоявший у двери мой незнакомый знакомец теперь подошёл к нам и заговорил.

– Моё имя Цэрин. Это, – он указал на очень похожих лысых мужчин в коричневом, им всем было на вид не больше тридцати пяти – Галсан и Ешэ, с ними ты уже встречался, – только теперь я узнал в них тех, кто вчера со мной проводил сеанс тянь-ци. Они поклонились. – Мы из Тибета. А это наш непальский друг Бесну, – на этих словах он вновь поклонился, широко улыбаясь.

– Меня зовут Илья, и я из России, – как-то растерявшись, ответил я.

Все сели, и Бесну завозился с чаем: он то обливал посуду горячей водой, то переворачивал её, то наливал воду в чайничек, заваривая сушёные листья, то сливал её прямо на подставку. Всё это он повторял несколько раз, пока мы сидели, затем наполнил то, что, как мне казалось, было похоже на молочник, ароматным чаем и только потом, уже из него, разлил на пять чашек и подал каждому из нас. Горячий, но не обжигающий напиток дымился извилистыми лентами пара, наполняя воздух необычным успокаивающим запахом. Глиняная чашечка приятным теплом согревала ладони.

– Чтобы найти гармонию, нужно уметь наблюдать, спокойно и отрешённо, но при этом быть внимательным – наблюдать природу, происходящее вокруг, наблюдать себя.

Я слушал, кротко глядя на Цэрина.

– Существует семь кругов внимания. Я думаю, ты их знаешь, хоть и не осознаёшь. Первый, внутренний, самый маленький – это всё то, что находится в тебе, все твои переживания, внутренние ощущения. Сейчас у тебя этот круг составляют любопытство, волнение и ожидание. Второй круг немного больше, в него входят телесные ощущения и мысли, а так же всё, что может на них повлиять, находясь непосредственно рядом с тобой. В настоящий момент твой малый круг включает чашку, сам чай, пол, на котором ты сидишь, твою одежду, меня, поскольку, сейчас ты сконцентрирован на моих словах, а ещё, двигаясь, ты касаешься коленом моей ноги, – он усмехнулся, а я поджал ноги и сконфузился, – а всё вместе это наполняет спектр всех твоих ощущений. Третий же, средний, ещё больше. В данном случае это наш чайный круг: чабань, – он указал на подставку с чайным набором, – и мы впятером. Здесь более широкий простор для действий, но для того, чтобы удержать внимание в нём, требуется больше усилий. Иногда этот круг разрастается, например, до размеров всей комнаты, – он обвёл рукой вокруг себя. – Есть четвёртый, большой круг, дальний. Его ограничивает лишь твой горизонт восприятия. Если ты слышишь, как сейчас в лавку зашёл покупатель и начал торговаться, то эта торговая лавка входит в твой дальний круг. Если же до тебя донёсся гул мотора проехавшего по улице мотоцикла, то твой круг ограничивается улицей. А находясь в поле, ты расширяешь его ещё больше, до линии горизонта.

Бесну долил ещё чаю, я жестом поблагодарил его, а сам продолжил внимательно слушать Цэрина, ещё не понимая, к чему он это всё ведёт.

– Но существуют ещё два – внешний и невидимый круг. Во внешнем находится всё то, что не входит в твою зону восприятия, например, шторм в океане, рождение ребёнка в твоём родном городе или выступление оперного певца на сцене. А невидимый – это то, что пронизывает все пространство – воображение и мысли, всеобщие идеи, которые постоянно и оживляют весь видимый мир.

– Но вы же сказали, что существует семь кругов, а перечислили только шесть.

– Верно. Но, что бы я ни сказал сейчас о седьмом круге, всё было бы ложью и лишь грубым приближением. В своё время ты поймёшь, из чего он состоит. Рано или поздно. А пока же всё, что нужно о нём знать, это то, что он существует, и в нём находится тянь-ци.

– Правильно ли я понял, что, чем шире круг, тем больше усилий нужно приложить для удержания внимания в нём?

– И да, и нет. На любом из кругов может потребоваться как много, так и мало усилий. Всё зависит не от ширины, а от его глубины. На втором круге можно чувствовать прикосновения других людей или одежды, а можно ощущать пульсацию крови или падение волоса на кожу.

– Хорошо, это интересно и, я думаю, может оказаться полезным в жизни. Но как это всё связано с внутренней гармонией?

Мои собеседники засмеялись, и тогда ответил Ешэ, отставив свою чашечку в сторону, при этом перевернув её.

– Очень важно уметь спокойно и отрешённо наблюдать в каждом из кругов, при этом иметь возможность плавно, но в любой момент переводить внимание из одного в другой. Когда все они глубоки, когда все они доступны, когда границы между ними легко поддаются преодолению, тогда человек делает шаг к состоянию гармонии.

– Все глубоки? Но как? Как такое возможно?

– А как спортсмен получает большую физическую силу, или учёный-физик – острый и внимательный ум?

– Долгими и упорными тренировками.

– Точно так же и здесь. Всё развивается. Важны лишь намерение и воля.

– Я всё равно не понимаю, как можно научиться слышать мотоцикл на улице, когда мы тут все отгорожены несколькими стенами. А уж про падающий волос даже представить страшно – даже если бы это стало возможно, я бы с ума сошёл!

– Существуют различные практики, позволяющие развивать себя. Каждая из них как тренировка – что-то для ног, что-то для рук, что-то для живота. Нужно понимать, что и для чего делается, и отдавать себя целиком занятию. Йога, цигун, тянь-ци, випассана, чтение, беседы, наполненные смыслом, – всё это инструменты для развития глубины восприятия каждого из кругов. И таких огромное множество.

Весь этот разговор мне казался каким-то странным: мы начали с одного, перешли на совершенно иную тему, ничего существенного здесь толком и не происходило, никакой тайной мудрости мне не открывали, а только говорили скорее о другом взгляде на мир, так что я абсолютно не понимал, с какой стати вообще тут нахожусь и зачем согласился сюда прийти. Но всё же сидеть рядом с этими размеренными улыбчивыми людьми, добродушно рассказывающими что-то, пить вкусный чай в уютной, хоть и необычной обстановке, было настолько приятно, настолько казалось это правильным, что я ни разу не попытался оборвать беседу и уйти.

Мы говорили ещё долго и о тянь-ци, и о силе и важности веры, и о религиях с их последователями, я услышал много нового про буддизм и про идеи индуизма, но всё, так или иначе, вело к теме духовного, личностного роста и обретению гармонии с миром. Не стану дальше пересказывать, поскольку это займёт ещё десятки страниц, но вот задуматься теперь явно стало над чем. Время от времени Бесну уходил и возвращался с новым чаем, а мы всё продолжали. Когда же я взглянул на часы, голова резко закружилась – то ли от понимания, что беседа продлилась почти шесть часов, то ли от осознания, что я до сих пор ещё ничего не ел с самого завтрака. А моих новых знакомых это, казалось, вовсе не волновало. Но через какое-то время Цэрин неожиданно поднялся и сказал, что время разговоров закончилось, а назавтра он будет ждать меня там же на площади, для того чтобы начать практиковать. На вопросы о том, что и где практиковать, он не ответил, но добавил только, что мне понадобится собрать все свои вещи и выселиться из номера, потому что мы отправимся в дорогу.

На этом мы попрощались, и я вышел через лавку вновь в город, наполненный безумным океаном всевозможных громких звуков, терпких запахов, ярких красок, в город, окутываемый густыми сумерками. Я петлял по бесконечным лабиринтам тесных улочек, уворачиваясь от отчаянных мотоциклистов, протискивался между толпами обнимающихся азиатов, отмахивался от настойчивых продавцов, мимо чьих лавок приходилось проходить в опасной близости, я шёл, пытаясь вспомнить дорогу в свой район, растерянно глядя по сторонам, а из разных углов ко мне попеременно подходили уверенного вида мужчины в поношенных кожаных куртках, предлагая какой-то наркоты, я искал глазами знакомую вывеску «Holy Lodge», а в голове бегали мысли о словах Цэрина. Нет, конечно, я сюда и ехал ради чего-то подобного, ради поиска какого-то учения, но не может же быть всё так просто, наверняка же где-то должен быть подвох.

Наутро мы встретились все вместе, впятером, загрузились в раскрашенный яркими цветами джип и затряслись по пыльным битым дорогам. Колорит и краски Катманду постепенно сменялись потрясающими горными пейзажами в густой серой дымке. Всюду вдоль дорог мы видели отдыхающих или попросту ленящихся непальцев, заискивающе улыбающихся. Единственные же, кто каждый раз смотрел на нас презрительно, это обезьяны, макаки-резусы. Среди бесконечных серпантинов мы увидели лишь одну аварию. Надо сказать, что здесь нет светофоров, дорожных знаков и, следовательно, ограничений скорости. Всё решается просто сигналами. Хотя, нет, знаки я всё же встретил в горах, их всего четыре: поворот, серпантин, развилка и угроза камнепада. А сами дороги в горах, через речки и на краю отвесных обрывов – это поистине нечто. И еще множество блокпостов, check points. К восьми вечера мы прибыли на место. Небольшой посёлок Сябрубеси на территории национального парка на берегу горной речки состоял из нескольких десятков плотно составленных домов, зато украшенных потрясающими изображениями драконов и религиозных символов. Несмотря на скромные размеры его, жизнь здесь кипела: компании уже возвращающихся с гор туристов, уставших, спокойных, загоревших, и группы полных сил людей, отправляющихся в поход, ещё ожидающих что-то новое, неизведанное, встречи с чем-то завораживающим. Я не отличался от последних – на следующий день мы должны были отправиться в горы, так что я уже был в предвкушении видов фантастических пейзажей и встреч с дикими животными, рисунки которых неоднократно видел на различных картах на блок-постах. Кстати, на одном из них прочитал любопытную вещь: оказывается, закон Непала официально запрещает убивать йети. Считается, что они регулярно спускаются со снежных вершин в долину Лангтанг. По сути, Сябрубеси был последним пунктом, приближенным к цивилизации, оснащённым интернетом и имеющим достаточное разнообразие в меню с ценами, лишь немногим отличающимися от цен в Катманду.

А дальше мы отправились в путь. Галсан и Бесну шли позади, изредка перебрасываясь скудными фразами, предпочитая больше молчать. Ешэ иногда останавливался, чтобы уточнить, всё ли у меня в порядке. Но это скорее было данью вежливости, потому как почти сразу после моего ответа он разворачивался и вновь отрывался вперёд, ведя группу за собой. Я пытался завести какой-то диалог с более разговорчивым Цэрином, но и он здесь стал совсем немногословен, предпочитая отвечать вовсе одной лишь улыбкой либо односложно, причём в большинстве случаев совершенно невпопад, из серии «смотри вокруг», «наблюдай».

И я смотрел. Змеящиеся тропинки среди буйной зелени то спокойно стелились вдоль рек, то взлетали по каменным ступеням почти вертикально вверх, обнажая временами кривые узлы корней, то разворачивались широкой лентой в лиственном лесу, то сужались до узкой полоски вдоль отвесных скал, а временами прерывались у шумных брызжущих ледяными искрами бурных горных рек, и тогда мы осторожно шли по раскачивающемуся подвесному мостику, стараясь не провалиться ногой между редких дощечек, либо искали крупные камни, по которым можно перебраться на другой берег. Мы останавливались довольно редко, лишь когда доходили до какого-нибудь домика, где гостеприимные хозяева продавали нам чай и пиццу или момо. С каждым километром пути людей вокруг становилось всё меньше и меньше, установленные местами таблички с указанием высот маркером фиксировали каждую сотню метров, на которую мы поднимались, леса постепенно редели, отдавая нас во власть палящего солнца. Временами то там, то там на крутых тёмных скалах разворачивались настоящие цирковые представления – горные козлы показывали истинные чудеса эквилибристики. Сочная зелень и высокие канделябры кактусов понемногу уступали место соснам, кедрам, невысоким деревцам, а те, в свою очередь, – рододендронам и каким-то шипастым кустарникам. Местами встречались и деревья с ягодами или небольшими плодами, но их обычно оккупировали семьи лангуров, чьи угрюмые чёрные морды были обрамлены белоснежными бакенбардами. Эти обезьяны пристально следили за каждым нашим шагом, не переставая срывать и жевать красные лакомства.

Мы остановились перед самым закатом в небольшом домике, сложенном из серых камней разной величины прямо под нависшей над землёю скалой, можно сказать, одну из стен заменяла каменная глыба. Правды ради, хочется отметить, что местные жители – не самые лучшие строители, и в домах их весьма холодно, а ночью у кровати ещё и ледышки могут образоваться. Но зато эти люди очень радушные хозяева. А ещё есть в них что-то детское, какая-то непринуждённость, стремление получить похвалу.

Дома, как я уже сказал, здесь довольно холодные, поэтому изнутри их обогревают печью, стоящей посреди просторной комнаты. Сама же комната представляет собой и гостиную, и прихожую, и кухню, так что в печи этой ещё и готовят. Ещё в доме есть несколько спален и умывальник с душем, но горячая вода, как выяснилось, бывает далеко не всегда. Мы оставили вещи в выделенных нам спальнях и сели вокруг стола в общей комнате. Здесь остановились ещё две группы туристов: из Турции и Великобритании. Все сидели за одним столом, но говорили очень тихо, чтобы не мешать никому. Тибетцы же хранили своё молчание.

Хозяин принёс потрёпанные листы с меню и журнал, куда следовало записать свой выбор. Мне кажется, это очень правильный способ для тех, кто не особо хорошо знает язык, а уж тем более сталкивается ежедневно с сотнями акцентов, порой катастрофически искажающих даже самые простые слова. Большого разнообразия в выборе еды ждать не приходилось, поэтому я заказал момо с мясом яка, а мои новые знакомые – необычное, но простое блюдо дал бхат. Это смесь риса с чечевицей и овощами и чесноком. Но что меня удивило, так это добавляемая всюду морковь, которой было здесь действительно много: нарезанную соломкой, её принесли нам ещё в процессе приготовления ужина, через некоторое время хозяин вынес крупные, сантиметров пять в диаметре, кружочки этой моркови, а потом, вместе с заказанными блюдами мы получили ещё – у меня она была добавлена в начинку, а в тарелках моих тибетских товарищей красовалась отварная нарезка этого любимого тут корнеплода. Уже потом мне пояснили, что здесь выращивают очень большую, просто исполинскую морковь, которой хозяева крайне гордятся, а потому стараются перед каждым гостем похвастаться. После ужина был горячий пряный чай и… Видимо, усталость и набор высоты сказались, поэтому я почти сразу же побрёл в спальню и, потеплее одевшись, укутался на кровати в спальном мешке.

Бесну разбудил меня, лишь только первые лучи солнца скользнули между горных вершин. Плотный завтрак из риса и яиц, обжигающий травяной чай, короткие сборы, и вот мы опять оказались в дороге. В этот день всё чаще попадались на пути яки, меланхолично жующие скудную растительность, зелени становилось меньше и меньше, её сменяли чёрные, бурые и красные кусты, жёлтые травы и лишайники. Облака густыми клубящимися рваными кусками переползали через горные хребты, спускались в ущелья к серебряным змеям рек, застилали нам дорогу непроглядным туманом, но затем, внезапно рассеиваясь, обнажали снежные вершины, с каждым часом казавшиеся ближе, манящие и вызывающие трепет. Время от времени мы натыкались на необычные сооружения, напоминающие не то стены, не то детские домики. Состояли они из разного размера камней, каждый из которых был исписан иероглифами. Ешэ пояснил, что эти камни монахи переносили сюда через перевалы из Тибета, иероглифы на них – это молитвы, а сами сооружения – святыни, и обходить их нужно, только оставляя по правую руку от себя. Кстати говоря, левая рука в Непале и вовсе не в почёте – передавать что-то левой рукой категорически воспрещается, поскольку это может оскорбить человека. Удивительно, но к вечеру Ешэ разговорился и начал понемногу просвещать меня, рассказывая об обычаях, об истории Тибета и Непала, немного затрагивая философские темы. Но слушать мне становилось уже сложнее, я скорее больше старался сохранять волю и не расклеиваться, что на высоте более трёх тысяч метров над уровнем моря давалось с трудом – видимо, перепады температур, местная еда и набор высоты дали о себе знать горной болезнью. Цэрин всё это время поглядывал на меня с нескрываемой ухмылкой. Ночевать мы остановились в деревне Лангтанг на отметке почти в три с половиной тысячи метров. Горняжка отбила аппетит, поэтому я лишь купил бутылочку холодной и сладкой coca-cola и почти мгновенно уснул, отказавшись от ужина.

Утреннее пробуждение в пробирающем насквозь, даже через одежду и спальник, ледяном тумане, заползающем через все щели внутрь комнат в предрассветный час, не предоставило никакого удовольствия. Я чертыхнулся и, хватаясь то за больную голову, то за взбесившейся живот, поплёлся умываться, а потом – греться в общей комнате. Тибетские товарищи были уже здесь, но Бесну среди них не оказалось. Мне захотелось о чём-нибудь поговорить, расспросить о цели и конечной точке нашего путешествия, но отвечать они либо не хотели, либо дали себе обет ничего не говорить об этом. Единственное, что мне удалось из них выудить, это только то, что дорога сегодня будет больше и сложнее. Поэтому Ешэ посоветовал не тратить сил на болтовню, а вместо этого до завтрака вернуться к себе в комнату и помедитировать хотя бы полчаса. Делать всё равно было нечего, я уже немного отогрелся, потому решил попробовать прислушаться к совету. Но, лишь глаза мои закрылись на глубоком выдохе, откуда-то из глубины наползла усталость и сморила меня снова в сон. Я не помню снов, казалось, прошла пара минут, но, когда в дверь постучали, и на пороге появилась невысокая фигура Бесну в вязаной полосатой шапочке с ушами, комнату уже заливал яркий солнечный свет.

За завтраком собрались все путешественники, в том числе и прибывшие уже ночью, после нас, и от этого в комнате стоял тихий низкий гул. Мы съели по тарелке риса с хлебными лепёшками, по традиции выпили травяной чай и, как и прежде, после коротких сборов выбрались на дорогу. Ноги гудели, лямки рюкзака натёрли плечи, оставив режущие вмятины на коже, руки пекло от загара, мозоли на стопах болезненно давали о себе знать, а я шёл по плотно утоптанной тропе, сонно спотыкаясь о торчащие валуны и щурясь от бьющего в глаза восходящего солнца. Небо, скинув с себя последние лоскуты тумана и облаков, словно одеяло укрывавшего ночью его, впечатляло глубиной ультрамарина, а прозрачный хрустальный воздух усиливал весь эффект. Странно было замечать, что на протяжении всего дня над головой не пролетело ни одной птицы, их словно не было вовсе среди этих склонов в серо-ржавых тонах с пятнами белого под ослепительным синим куполом. Иногда казалось, жизни здесь нет места, но через какое-то время на глаза попадался мохнатый як, непрерывно жующий свою жвачку, или какой-то паучок, спешащий спрятаться от тяжёлых шагов навьюченных походной ношей туристов. Но при этом нельзя сказать, что вокруг царило безмолвие – напротив, абсолютно везде слышно было густой гул рек, спешно несущих свои воды куда-то вниз, рокот водопадов с отвесных бурых скал и завывание ветра, всюду следующего за любым путником. Меня наполняли двоякие чувства. С одной стороны, окружающие величественные вершины старейших гор на планете завораживали и вдохновляли, но с другой – мне хотелось свалиться и ничего не делать, сдаться, прервать путь, хотя бы на время. Но Цэрин непрерывно двигался вперёд и не дожидался отстающих. Правда, отставал я единственный, а Бесну терпеливо шёл рядом, следя, чтобы я не падал, оступаясь, и слишком долго не отдыхал на остановках. Идти было тяжелее, мы преодолели уже отметку в четыре тысячи, и горная болезнь вытягивала из меня силы с каждым метром.

После полудня, перекусив в очередном гостевом доме, Цэрин взглянул на солнце, осмотрелся вокруг и, бросив короткую фразу: «Если так продолжим, можем не успеть», внезапно сошёл с тропы и повернул налево, начав подъём по крутому склону. Теперь я умирал, останавливался чаще и чаще, дышал с трудом, спотыкался раз за разом, а через пару часов, когда между мной и, казалось, ни капли не уставшими тибетцами, расстояние стало пугающе большим, мои ноги вдруг потеряли устойчивость, и я уже падал каждые десять шагов, в голове что-то лопалось, носом шла кровь, во рту появился солоноватый привкус, и только надёжная рука Бесну, своевременно появлявшаяся там, куда моё разбитое тело намеревалось скатиться, помогала хоть как-то держаться. Пытка подъёмом продолжалась несколько часов. За это время под ногами у меня побывали и серые валуны, и мелкие белёсые камни, и жёлтая пожухлая трава, а по пути мы наткнулись на несколько одиноко стоящих ступ, увешанных разноцветными флажками с мантрами. Как мне пояснили, считается, что когда ветер колышет их, мантры как бы читаются, и это хорошо для мира. С таким же умыслом недалеко от посёлка на бойком ручейке была поставлена деревянная конструкция – бегущая вода вращает барабан с вырезанным на нём текстом. Наконец, поднявшись на очередной взлёт, от которого все пути были только вниз – либо обратно, либо к небольшой балке, от которой начинался ледник и очередной подъём, – я увидел, что вся наша группа сидит на камнях лицом к солнцу.

Дожидаться предложения сесть не я не стал – и ноги сами обмякли. С облегчением избавившись от рюкзака, я растирал плечи и старался хоть немного отдышаться. Никаких домиков впереди не было видно, а это означало, что идти ещё придётся крайне долго. Внутри внезапно что-то заныло. Я постарался расслабиться, откинувшись на каменную глыбу, не обращая внимания на то, что она была жутко холодной, а одежда на спине совершенно вымокла. Но тут Цэрин ошарашил меня.

– Мы пришли сюда для медитации. А поспать ты можешь и в городе, – он говорил, а сам смотрел на горы впереди каким-то рассеянным взглядом. – Соберись и начинай наблюдать.

– Серьёзно? Мы поднимались сюда ради медитации? – я ничего не понимал.

– Сосредоточь своё внимание на четвёртом круге, вслушайся в мир вокруг тебя, найди как можно больше разных деталей и наблюдай за этим. Затем перенеси внимание на третий круг. Углубляй его, старайся быть как можно более внимательным. А потом переходи во второй и проделай в нём то же самое. Тебе необходимо сделать эти три круга как можно глубже. Отдай всё своё внимание каждому из них. И двигайся от четвёртого ко второму, от второго к четвёртому. И повторяй это снова.

– Цэрин, – взмолился я, – какое внимание?! Я устал, мне нужно немного отдохнуть, а нам ещё долго идти. Кстати, где мы будем ночевать? Здесь нет ни одного дома.

– Медитируй. Мы никуда не пойдём, пока ты этого не сделаешь, – больше он не проронил ни слова, и, несколько покрутившись на камнях, я всё же последовал его наставлению.

Стоит отметить, что давалось это с огромным трудом. Мысли крутились вокруг усталости и боли, разрывающаяся голова требовала отдыха и спуска с высоты, и в свете этого у меня мало что получалось. Наверное, через четверть часа Цэрин спросил, что я слышу, какие звуки. Мне удалось насчитать около семи: шум реки, завывание ветра, хлопанье развевающихся флажков с мантрами, дыхание моё и сидевшего рядом Бесну, стук моего сердца, шуршание одежды на ветру. Тогда тибетец потребовал сосредоточиться на третьем круге внимания и ни на что не отвлекаться. И я вновь закрыл глаза и начал вслушиваться, пытаясь найти что-то новое среди привычного шума. Ещё через какое-то время Цэрин повторил свой вопрос. Мне удалось добавить к прежнему списку скрежет подгоняемых ветром мелких камушков и донёсшийся откуда-то снизу сиплый крик яка. Но этот ответ его не устроил, он говорил, что я недостаточно внимателен, что нужно быть более усердным, тем более, голос яка не относится к третьему кругу. Я попытался было возразить, объяснить, что устал и прикладываю последние остатки сил, хотел напомнить ему его же собственные слова о расслаблении, но он в очередной раз жестом оборвал меня и сам погрузился в медитацию. Бесну сидел рядом и добродушно улыбался, ломая в руках какую-то сухую веточку. Ешэ и Галсан вообще не подавали никаких признаков жизни. Я мысленно послал всё к чёрту и бездумно уставился на сверкающие снежной белизной острые вершины.

Когда тибетец одёрнул меня за плечо, выяснилось, что прошёл уже почти час. Но теперь Цэрин сказал, что это был хороший опыт, и мы можем идти к ночлегу, а затем, после паузы, добавил, чтобы я молчал и продолжал наблюдать. И тут неожиданно мы пошли обратно вниз. К наступлению темноты нам едва удалось успеть добраться до одинокого домика, спрятанного среди утёсов. Это оказался не гест-хаус, а именно дом живущего вдали от остальных пожилого мужчины. Тем не менее, он нас приютил и накормил дол бхатом, правда, накрыв на стол, сам отдалился в угол и начал медитировать. Мне показалось, что он этим занимается круглые сутки, потому что наутро я застал его за тем же занятием в том же месте.

На рассвете мы вдвоём с Цэрином направились ко вчерашнему месту медитации. Задача оставалась прежней.

– Мы остаёмся здесь? – смущённо спросил я.

– Да. Ты продолжить практиковать на этом месте.

– Но… разве мы не должны были подниматься куда-то выше? Я думал…

– Ты думал, – громко рассмеялся Цэрин, щуря глаза, – мы идём в какой-то тайный храм, где тебя станут учить седые мудрецы? – он хлопнул себя по бёдрам.

– Нет… конечно, не так, – я сконфузился, потому что надеялся именно на что-то подобное, – но, мне казалось, нам нужно будет ещё куда-то взбираться. Разве это – всё?

– Друг мой, похоже, ты пересмотрел западных фильмов. По-моему, тебе достаточно и этой высоты. А восхождения на снежные вершины и борьбу с непогодой оставь альпинистам – их и так много гибнет и в Нанга-Парбат, а на Джомолунгме. Однажды ты там побываешь, но сейчас твоя же задача в том, чтобы научиться наблюдать, начать видеть и слышать окружающий мир, научиться замечать каждую изменяющуюся деталь.

– Тогда зачем вообще нужно было сюда идти? Ведь можно было бы и в Катманду проделать то же самое, ну или рядом с Сябрубеси.

– Чтобы знание впиталось в человека, он должен приползти к нему на коленях, отдавая почти все свои силы. Иначе это будет восприниматься как игра или нечто неважное, и тогда урок пройдёт впустую. Но для каждого человека существует своя грань. Ты в самом начале пути и уже ослаб, поэтому я не считаю нужным заставлять тебя изнемогать ещё больше. Я привёл тебя туда, куда ты мог прийти сейчас. А теперь прекрати болтать и начни свою практику, – он, улыбаясь одними глазами, хлопнул ладонью меня по плечу и сразу же замолчал, повернувшись лицом солнцу.

Мы прервались всего один раз, чтобы перекусить припасёнными тибетцем хлебными лепёшками и сыром из ячьего молока. Обед продлился совсем недолго, и я вновь сосредоточился на окружающих звуках. За этот день моя копилка пополнилась глухим шаркающим звуком падающих камней (видимо, всё же кто-то ходил в этих окрестностях), всплесками воды в реке (оказывается, она шумит не равномерно), а потом ещё и странным одиноким криком птицы, очевидно, случайно залетевшей сюда. Шум ветра же оказался тоже разнообразным, и я как бы разбил его для себя на несколько составляющих. Моего учителя это удовлетворило.