Текст книги "Партия"

Фа5 – h5

Действительно, с некоторых пор на Красной площади стали замечаться некоторые странности.

К двум геодезистам, занимавшимся своей прикладной деятельностью в то время, когда площадь уже оцепили заслонами от мешающих работать туристов, подошёл странного вида гражданин. Не сказать, что он был похож на фрика, но что-то эпатажное в нём наблюдалось. Гимнастёрка-косоворотка, стянутая ремнём, старомодные галифе, высокие сапоги. В руке он держал подстаканник с резным стаканом, наполненным чем-то тёмным. Сначала он просто стоял и смотрел на происходящее, потом обошёл людей, глотая свой напиток, при этом ловко придерживая большим пальцем ложечку. Молодые инженеры несколько удивились, однако желание закончить работу взяло верх над любопытством. Странный человек тем временем заговорил:

– А что, товарищи, не устроить ли нам обеденный перерыв?

Геодезисты не сразу замотали головами, а инженер, работающий с мудрёным приборчиком, зовущимся нивелиром, пробурчал: «Работа срочная». Мужчина в гимнастёрке предложил чаю, они опять отказались.

– Ну, вам не угодишь. Вина, что ли, хотите?

Инженеры улыбнулись, продолжив смотреть в объектив прибора и что-то записывать.

– Не хочу вам надоедать, однако… бывали ли вы на трибуне Мавзолея, молодые люди?

– Не-а, – в унисон произнесли геодезисты.

– В таком случае пойдёмте, у меня есть разрешение.

– А вы относитесь к охране? – недоверчиво спросил человек с прибором.

– Я её возглавляю, – сощурился незнакомец.

Оба молодых человека переглянулись и между прочим подумали: а почему бы и нет, в конце концов, они, если что, ничего не знали, а этот с подстаканником их пригласил, интересно же; к тому же селфи оттуда будут обалденные. И побросав оборудование, на что способны лишь очень молодые специалисты, поспешили за незнакомцем.

Человек с подстаканником подвёл их к зиккурату с малиновой надписью «Ленин». Подойдя к боковой лестнице, он распахнул железную решётку и стал подниматься по чёрным гранитным ступеням. Инженеры, озираясь, пошли вслед. После несложного лестничного лабиринта все трое оказались на балконе с высоким массивным парапетом. С бывшей некогда трибуны открывался вид на всю площадь. Молодые люди, слегка ошалев, переводили взгляд с ГУМа на Василия Блаженного, с Исторического музея на Лобное место. Это было необычно. Впрочем, не только это; странным казалось полное отсутствие людей, в том числе полицейской охраны по периметру. Не наблюдалось и бригад рабочих, выгружавших стройматериалы из грузовиков. Кафе у стены ГУМа также пустовало. Лишь чёрные кляксы ворон в небе да колыхание верхушек елей у Кремлёвской стены напоминали о живом в этой мёртвой обстановке. Забили куранты, отстучав четыре раза.

– Ух ты, поле как на ладони, – произнёс первый геодезист, доставая смартфон.

– Да, вид что надо, – утвердил второй, совершая то же действие.

Незнакомец, незаметно куда-то отлучавшийся, поставил на широкий парапет два стакана с горячим чаем.

– Так, с лимоном и сахаром, между прочим, пейте, пока не остыл, – сказал он, закуривая папиросу.

Геодезисты не без удивления приняли чай.

– Как за барной стойкой в ВИП-зале. И часто вы сюда водите людей? – задал неумный вопрос второй инженер.

– Я? В первый раз. Откровенно говоря, и сам стою здесь впервые.

– А вы кто, извините?

Незнакомец кашлянул в жилистый кулак, обнажив из-под манжета тонкую костлявую руку.

– Мне тут довелось один анекдот услышать. Значит, идёт Жириновский ночью по Красной площади, вдруг голос сзади: «Ну что, Владимир Вольфович, не отсырел ли у нас ещё порох в пороховницах?» Поворачивается Жириновский и видит – стоит Дзержинский. Вот тут-то у Владимира Вольфовича порох и отсырел. – Рассказчик сделал паузу, дав молодым людям дежурно хихикнуть. – Видел я этого Жириновского несколько раз на параде, там, внизу на трибуне.

Первый инженер хлопнул себя по лбу и радостно вскрикнул:

– Так вот кого вы мне напоминаете! Вы типа этнотуризм, как ряженые стрельцы у Исторического или Ленин на Манежке.

– Да, точно! У трудовика был бюстик Железного Феликса, – вторил его коллега.

Смахивая что-то невидимое с улыбающихся усов, незнакомец посмотрел немигающими глазами на геодезистов.

– А что, если я и есть он самый?

– Как Ленин на входе в «Охотный Ряд», – пошутил второй инженер, стараясь захватить в кадр «Феликса».

– Ильич очень редко здесь бывает, – серьёзно ответил незнакомец, – только на Яблочный Спас, год через три. Ложится в саркофаг и разминает кости. Раньше бывал чаще.

– Почему? – рассмеялся первый, шутка ему показалась забавной.

– Приёмных дней было больше.

– Нет, правда, как вы здесь оказались, тут же проход закрыт? – всё спрашивали геодезисты.

– Разве вы видите охрану, молодые люди? Мы с вами одни. Тот, чья бронзовая скульптура стояла на Лубянке, и вы – ценнейшие кадры инженерии.

Молодые специалисты почувствовали неловкость, так чувствуют себя люди в компании с личностью ничтожной, больной манией величия. Стали торопиться вниз. Но незнакомец не спешил их отпускать.

– Подождите. Я хотел показать вам красоту площади, которую с вашей помощью хотят изуродовать, и предупредить об опасности этого предприятия. Однако, полагаю, слова вас мало убедят, поэтому прошу в автомобиль.

И в самом деле, к порталу Мавзолея уже подъехал голубой «Руссобалт», фаэтон с наливными лакированными боками и блестящими медными фарами. Старенькая каучуковая резина колёс оставляла желать лучшего. Шофёра в машине не было.

– Прошу, молодые люди, прокатимся. Честно говоря, вожу я не очень, так что не обессудьте. – Ряженый повернулся к ступеням. – Да! Простите, как вас зовут?

– Пётр.

– Костя.

– Меня называйте Феликс Эдмундович.

Ель видела, как по Красной площади, треща мотором, проехала сверкающая на солнце голубая машина дореволюционного производства, унося с собой в удобных кожаных креслах двух пассажиров и шофёра с колыхающейся бородкой. А голубь, прилетевший на своё любимое место, между бюстами Брежнева и Андропова, где стоял серый гранит всесильного наркома, не нашёл его. Пришлось птице сесть на Брежнева.

с2 – c3

На просёлочной дороге, по которой уже давно ходят лишь грибники в ближайший лес да гоняют на квадроциклах, любящих бездорожье, мальчишки, лежал бутылочный осколок. Это был обыкновенный, зелёного стекла, отбитый от полуторалитровой тары коланец. Он родился на стекольном заводе во Владимире из бесформенной капли стекломассы путём формовки и прессо-выдувания, превративших эту массу в пивную бутылку. Потом в эту бутылку налили пиво, и она почувствовала в себе смысл. В деревенском магазине, куда в ящиках в числе прочей сотни таких же бутылок привезли и её, она заняла место в подсобке, дожидаясь своего покупателя. Ждать пришлось недолго. Один мужик купил сразу десять, прихватив и нашу зелёную красавицу.

Бывшему генералу полиции, уволенному из органов, но избежавшему уголовного преследования по тёмному делу о взятках, очень невзлюбились соседские деревенские и дачные жители. Особенно дети, ходившие на речку, протекавшую недалеко от его забора. Он, оставаясь ещё в силе и приезжая на дачу с мигалкой, начал было огораживать территорию, прилегающую к его вилле, но, на беду, недалеко от реки имел дачу крупный чиновник из Росприроднадзора. И чиновник, как это ни удивительно, был честный, так что договориться с ним не удалось. Пришлось убрать ограду, и дети снова наводнили пляж на реке. Генерал после изгнания круглосезонно поселился за городом вместе с семьёй и собакой. Являясь природным мизантропом, он возвёл высоченный каменный забор с камерами и оголёнными проводами поверху, не выходя за него и живя в доме о трёх этажах с презрением ко всему окружающему. Шум и гам у воды ему сразу не понравились, ещё во время строительства дома, и сейчас, когда бывший силовик постоянно пребывал на даче, он его просто беленил. Вот и пришлось генералу послать своего работника за пивом. Выпив в тот же день все бутылки, отставной генерал разбил их, сделав «розочки», – вспомнил, как в бытность свою опером он сталкивался с данным предметом в качестве орудия преступления. Нахмурился. А ночью эти «розочки» он самолично натыкал в песок под водой в трёх метрах от берега, там, где был «лягушатник». Осколки, главным образом днища бутылок, он собрал в мешок и выкинул в лес, оставив на дороге тот самый осколочек, прорезавший себе по дороге выход из мешка.

Недавно генерал получил назначение на ответственный пост в Росимущество, и теперь гораздо реже бывает на даче. А когда бывает – наслаждается тишиной и никем не нарушаемым шумом воды. Прихрамывая, идёт он к берегу и смотрит на свою речку, которую переименовал в честь собственной фамилии – в Сабуровку. Строительство капитального забора скоро будет завершено, и береговой участок присоединится к основному владению. Планируется постройка небольшой пристани с ангаром для прогулочной моторной лодки, мостки для рыбалки и ротонда для отдыха.

А осколок на лесной дороге всё лежит острым краем вверх, сливаясь со схожего цвета травой, и ждёт своего пешехода или шины. Только один раз его стекло почувствовало ногу, это случилось как раз тогда, когда он выпал из мешка. Глубоко впившись в ступню человека, он приобрёл коричневый цвет, правда, ненадолго, лишь до первого дождя.

Кd6 – e4

Тёплый ветерок семенил рябью по небольшому прудику, отделанному мрамором. На его краю сидела Филира, опустив в прохладу уставшие ступни ног. Подле неё Деметрий пускал на воду деревянный кораблик с тремя мачтами. Только он его отпускал, как тот переворачивался вверх дном. Деметрий сердился, не понимая, в чём дело. День выдался облачным, и было хорошо сидеть у воды и ждать вечера, в который всё должно решиться. Старик подреза́л дно кораблика и отмахивался от надоедливых мошек, липнувших к нему. Филира посмотрела на возвышавшийся вдали Акрополь, выставила ладонь, как бы умещая на ней храм, по-детски улыбнулась, потом подвинулась ближе к философу.

– Деметрий, Деметрий, как жаль, что мои любовные ласки тебе не нужны. – Она дотронулась до коричневого от загара плеча философа.

Деметрий ещё раз спустил судёнышко, оно опять перевернулось.

– Проклятие! Почему оно не держится?! – Он с силой ударил ладонью по воде, так что обрызгал женщину.

– Ну ты чего? Понятно, почему не держится, ты же сделал какую-то каракатицу, а не триеру.

– Откуда знаешь про триеру? – удивился философ.

– Был у меня один капитан корабля, он мне про суда, моря и страшные сражения рассказывал.

Деметрий показал порнае свой деревянный макет.

– Смотри – это трёхмачтовый корабль, он быстроходнее и сильней всех триер, и парусов у него больше, а следовательно, выше скорость.

– Только он переворачивается, – засмеялась Филира.

– А-а, что с тобой говорить, женщина.

– Ну, прости, старичок, я пошутила.

И уже задумчиво она сказала следом:

– Как же мой таинственный являющийся во снах любовник всё-таки отгадал, что в этих варварских начертаниях? Я тогда впервые заговорила с ним во сне, до этого лишь слушала.

Философ смочил лицо водой, маленькие испуганные рыбки рассыпались по дну серебряным веером. Он окунул руку поглубже, сорвал кустистую водоросль и торжественно протянул Филире.

– Слышала миф про нить Ариадны? Такая же нить, только времён, и вывела. Любое открытие – это диалог с будущим. А время – подобие твоего браслета, спираль, только замкнутая, и она иногда… – Деметрий хлопнул ладонями.

– Тебе точно не нужно моё искусство? – спросила красавица.

– У каждого свой проводник, – продолжал философ, пропуская слова женщины, – у тебя сон, у меня отвар. Только связь у нас хаотичная. Не могу я сам выбирать точку на спирали.

– Ты такой умный. – Филира погладила согбенную спину Деметрия. – И ты единственный мужчина, отвергающий меня.

– Мне не требуется ненадёжных способов удовлетворения нужд. А женщины – это самый ненадёжный. У меня есть правая рука, она моя, и я в ней уверен. А к вам можно привыкнуть и потом горько плакать.

– Тогда я дам тебе половину того, что сегодня отдаст Махарбал.

– Если это будут плети, то я откажусь. – Философ пустил кораблик, и он наконец поплыл, чуть кособочась.

Поцеловав в спёкшиеся губы Деметрия, женщина поспешила в Керамик с надеждой на свободу.

Прежде всего Филира зашла в комнату к Мелиссе, в которой та безвылазно томилась. Измученная женщина лежала, ничем не прикрытая, на зловонном, набитом соломой тюфяке, сброшенном с грубо сколоченного топчана. Её измождённое лицо было землистого цвета, струйки слёз сочились из глаз. Левая нога была прикована цепью к кольцу в стене.

– Он заставляет меня работать по двадцать часов, обслуживая самых мерзких оборванцев и смердящих стариков, – дрогнувшим голосом произнесла Мелисса и показала подруге причинное место. Оно было распухшим и кровоточило.

Филира сперва ахнула и отвернулась, но тотчас устыдившись, подошла к подруге и обняла её.

– Я разгадала тайну его письмен, вернее, их разгадал тот премудрый Морфей, приходящий ко мне во сне, я про него тебе рассказывала. Сейчас же пойду к хозяину и кину ему в лицо разгадку.

– Он не сдержит слово. О боги! Покарайте его, – заплакала женщина.

Занавеска в комнату отдёрнулась, и в неё зашёл, сопровождаемый слугой, неряшливого вида солдат, пьяный, без панциря и шлема. Филира сжала ладонь Мелиссы и вышла.

– Ты вправду думала, что я освобожу тебя и твою товарку, да ещё награжу вас за то, что ты сходишь к Пифии и узнаешь смысл моих начертаний? – хохотал Махарбал. – Правда, как ты прознала про моего покровителя Мелькарта?.. Но это неважно, все вы, эллины, хотите больше, чем того заслуживаете, но чтоб до такой наглости доходило!

– Но ты же обещал, хозяин! И потом, Пифия находится далеко, в Дельфах, а я надолго никуда не отлучалась; да и никто так просто к Пифии не попадает.

Махарбал улыбался, лёжа на мраморной скамье, покрытой львиной шкурой, порнай Адриан усердно ублажал его. У стены, как обычно, стоял нубиец с плетью.

– Что-то этот юноша не слишком старается, помоги ему, – призвал нубийца хозяин.

Несколько красных полос на спине заставили до скрипа и крошения сжать зубы Адриана. Но даже такая взбучка не помогла взбодрить орган хозяина.

– Нет, у тебя ничего не выходит. Выдери его хорошенько, только так, чтоб смог завтра работать. А ты, Филира, ступай на его место и продолжи дело. – Махарбал удобно раздвинул шерстяные ноги, похожие на копыта сатира.

– Я ничего не буду тебе делать. Ты обещал отпустить меня и Мелиссу, нам не нужно золото, просто сдержи данное слово – освободи нас.

Глаза хозяина, и без того розовые, окрасились цветом крови.

– Не выполнять моего приказания!! Жалкая рабыня! Теперь будешь работать с самой грязной публикой, с моряками, с бродягами, будешь ублажать этих нищих философов! Проклятые эллины, народ дураков и мечтателей. Я вас всех научу подчиняться!

Он схватил Филиру за горло. Сжал железными пальцами длинную шею, так что они впились в плоть, мешая дышать. Служки схватили женщину и увели её в комнату, куда бросали провинившихся рабынь и рабов, схожую с местом заточения Мелиссы. Перед уходом Филира прокричала:

– Боги покарают тебя, подлый человек!

– Мои боги сильней ваших, как я сильней вас, пожиратели желудей, – равнодушно произнёс Махарбал.

f2 – f3

Компания молодых людей опаздывала на корпоратив. А пропускать мероприятие, обещавшее веселье и самое приятное времяпрепровождение, совсем не хотелось. Но, как назло, проклятые пробки в городе разбивали все планы. И скрепя сердце было принято решение бросить машину и пересесть в метро. Таксисту отдали причитающееся, и стильно одетые менеджеры крупной компании вошли в подземку. Их путь лежал от станции «Достоевская» до «Крестовского острова», всего-то пять станций с одной пересадкой.

Пару слов о компании. Четыре креатив-менеджера рекламного отдела крупной фирмы со средним возрастом двадцать шесть лет, парни пополам с девушками. Тим, Стив, Ева и Диана, по паспорту Тимофей, Степан, Ева и Ольга. Ева с Дианой совсем разные, одна брюнетка, другая блондинка, одна любит сладкое, другая солёное, одна предпочитает стринги, другая старается ничего не носить, одна любит Путина, второй плевать. Роднит их красота. С парнями всё проще, симпатичные любвеобильные ребята, отлично играющие в боулинг и планирующие купить новый Ipad. Оба испытывают мужской интерес к Еве, имевшей опыт и с тем, и с другим. Эти успешные творческие люди очень торопятся в Елагинский дворец на летний пати-карнавал, организованный их фирмой.

Друзья заблаговременно ссосали по паре кусочков от марки ЛСД с нарисованным розовым слоником и теперь в приподнятом настроении планировали провести ураганную ночь. И даже метро с «пролетариями», как выразилась Диана, их не удручало.

Сегодня Николая сократили на предприятии картонажных изделий, где он клеил картонные коробки для почты. Прекратилось финансирование убыточного производства. К тому же город закупил колоссальную партию китайских раскладных коробок, не нуждающихся в клее. Всё бы ничего, но на бывшем предприятии трудились инвалиды с детским церебральным параличом. Одним из них был Николай. У него с рождения проявилась спастическая диплегия, рано развилось косоглазие, а с возрастом болезнь стала лишь прогрессировать. Если сначала основную проблему составляла ходьба, то теперь к ней присовокупилось осложнение с двигательной функцией рук, шеи и мышц лица. У Николая сгнили и без того нездоровые зубы; и самое неприятное: появилось недержание мочевого пузыря. Его мозг не мог правильно управлять мышцами, выходили вычурные, нелепые движения, которые давались с болью, впрочем, к ней Николай привык, так что почти её не воспринимал. Материнская родовая боль как будто перешла к нему и стала основной спутницей жизни. Многое ему было незнакомо: алкоголь, курение, секс, онанизм, тёплое море, материнская ласка. Родители отказались от него сразу после рождения, и он воспитывался, или, вернее – выживал, в специнтернате для инвалидов. С воспитателями и учителями ему повезло, они там попались на редкость терпеливые и добрые, жалевшие несчастных детей. И при всём этом интеллект у него ничем не отличался от интеллекта нормальных людей.

Пройдя в метро по социальной карте – «инвалидке», как её называли Колины сотоварищи, Коля, передвигаясь, словно разболтанный шарнирный механизм, поехал домой. Недавно частный благотворительный фонд подарил работникам его цеха инвалидные трости, похожие на флейту из-за отверстий для фиксатора, но Николаю она показалась неудобной.

Он любил метро. Нравился ему и тёплый, ни с чем не сравнимый запах подземки, и гладкие стены из полированного камня, и вагоны с удобными сиденьями. Не любил Николай час пик и побирушек. Однажды в вестибюле станции он увидел стоящую со скорбным видом беременную женщину, на картонке ручкой было нацарапано: «Помогите на рождение ребёнка кто сколько может». Порывшись в карманах, Николай протянул сто рублей, так ему стало жалко женщину. Она его очень благодарила. Отходя, Коля заметил, как беременная засунула купюру за резинку рейтуз и обнажила подушечку под кофтой, которую он принял за живот. Хотел было он вернуться, но толпа сзади вынесла его на эскалатор. В другой раз на схожем месте в метро стояла такая же печальная женщина, с ещё более безотрадным выражением; на покрасневших глазах виднелись слёзы, никакой картонки не было – только живот, скорбь и протянутая рука. Николай подковылял к ней. Ему показалось, что она действительно нуждается.

«Если ты мне покажешь живот, я дам тебе тысячу рублей», – слюнявя рот, сказал Коля (как раз в тот день на фабрике была получка).

Женщина подняла глаза – они светились ненавистью – и тихо сказала: «Пошёл на хуй».

В переходе с «Садовой» на «Спасскую», двигаясь как сломанный робот, чувствуя, что мочевой пузырь вот-вот даст сбой, испытывая привычную боль, он вдруг увидел свет. Этот свет исходил от девушки, шедшей с весёлой компанией ему навстречу. Они смеялись и о чём-то оживлённо болтали. Он давно заметил, что люди обычно отворачиваются от него или смотрят украдкой, все, за исключением детей; эта же молодёжь всматривалась с явным любопытством. Компания, подойдя к нему, стала с ним фотографироваться, снимать видео на свои устройства. И та, которая излучала свет, сделала непонятный Коле жест: прислонила к губам два пальца, средний и указательный, образовав букву V, просунула между ними язык и сама же это сфоткала. Один из парней стал имитировать, довольно правдоподобно, его походку. Коля вопросительно глядел на них и даже отважился было спросить девушку, зачем она это сделала. Но, от души повеселившись, шумное общество уже спешило от него.

Ребята скоро добрались до дворца, где их поджидали карнавальные костюмы восемнадцатого века. Интерьер им соответствовал. На мероприятии присутствовали пара модных писателей и несколько известных актёров, один из них быстро и страшно напился и стал приставать к Еве, но его ловко отвлекли предложением выпить ещё. Фуршетные столики предлагали неплохой выбор сыров и вин. Венцом же гастрономии стали произведения молекулярной кухни, в числе которых подали: белые грибы со вкусом клубники, розовый кисель со вкусом свежих огурцов, репчатые луковицы с ароматом гречишного мёда, предложили яблоки, имеющие вкус жареной телятины, и, в завершение, варёное яйцо – сливочное мороженое с сиропом.

В самый разгар тусовки Диана почувствовала приступ невыносимый тоски. Это увидел Стив и подошедшая с ним Ева.

– Что с тобой? – спросил Стив.

– Устала, пойду, наверное.

– Эй! Как это пойду, ещё даже берега не видно. – Ева обняла подругу.

– Надоело всё.

– В таком состоянии уходят в монастырь, – пошутил Стив.

Стянув атласное платье с рюшками и облачившись в повседневное, Ольга вызвала такси и уехала домой. Зарывшись в кровати, она, чувствуя отвратительную пустоту и враждебность ко всему, невольно вспомнила, что подобное состояние было у неё в школе, во время несчастной любви к учителю алгебры.

На следующий день она чувствовала себя намного лучше. Как потом ей объяснил Стив, это была индивидуальная реакция на ЛСД, эффект «отпускания».

Николай после встречи в метро со странной компанией всё никак не мог забыть чарующе-прекрасное лицо девушки, показавшей непонятный жест. Помнил он его и во время полной парализации. Помнил и после.

Тим и Стив купили Ipad, но с Евой у них не вышло. Она женила на себе вице-президента компании и ушла с работы. Теперь она ведёт кулинарное шоу на ТВ.