Текст книги "Иван Путилин и Клуб червонных валетов (сборник)"

В каюте претендента. Туалет болгарского князя

Пароход «Ольга» подходил к Бургасу. В комфортабельно убранном салоне-каюте претендента на Болгарский престол было весело, шумно.

Весь будущий кабинет министров во главе с премьером Цанковым окружали великого русского авантюриста-самозванца.

Графиня Тулуз де Лотрек мирно и покойно почивала.

Во сне, наверно, ей грезились ослепительные курорты и трон Болгарского княжества. То и дело хлопали пробки от бутылок шампанского.

– Друзья мои! – обращался к своим министрам, политическим эмигрантам, Савин. – Мы переживаем исторические минуты!

– О, еще бы, ваше высочество!

– Честное слово, это напоминает мне Наполеона! С той только разницей, что великого императора везли на Эльбу в заточение-изгнание, меня же везут в Софию на престол на воцарение.

Подошел Цанков.

– Ваше высочество, вам следовало бы теперь облачаться в полную парадную форму.

Савин, искренно вошедший в свою роль, горделиво простер руку вперед.

– Дайте все, что мне следует!

– За исключением короны, ваше высочество… Ее вы возложите на себя там, в Софии, во время коронования.

И началась сцена, знаменитая, единственная в истории авантюр: патентованный мошенник облачался – не маскарада ради – а всерьез в форму одного из венценосцев.

– Кушак, господа.

– Пожалуйте, ваше высочество.

– Цанков, где звезды?

– Здесь, ваше высочество.

– Ха-ха! Я дорого бы дал, чтобы Путилин посмотрел на меня теперь. О, он понял бы, что шутить со мной нельзя!

– Охота вам, ваше высочество, тревожить себя воспоминанием о каком-то сыщике… Позвольте, я лучше вам стяну мундир.

– Еще, еще, Цанков.

– А не будет туго?

– Нет. Слушайте, господа: мне так понравился этот милейший падре, что я хотел бы пригласить его к нам и угостить бокалом шампанского. Почтенный иезуит, ха-ха-ха, кажется, не дурак выпить…

Глаза Савина горели.

Он не отводил взора от зеркала, которое отражало его красивую, стройную фигуру, облаченную в парадную форму Болгарского князя.

Теперь уже никто и ничто не могли бы разуверить его в том, что он – только жалкий безумный самозванец.

– Когда я войду на Болгарский престол, я с трона произнесу такую речь. «Господа! В то время, когда политический горизонт Европы обложен мрачными тучами, я возвещаю вам с высоты престола, что Болгария ничего не боится. Почему? Да потому, что во главе Болгарии стою я, Сав… – Савин спохватился, поправился и продолжал, все более и более воодушевляясь: – Стою я, ваш великий князь. Верьте в меня слепо так, как верили старые гренадеры Наполеону, и мы утрем нос и Германии, и России, и Путилину…»

Савина слегка качнуло.

– Ваше высочество… вы бы отдохнули, – обратился к самозванцу Цанков.

Выпитое шампанское сказывалось: язык Савина путался, заплетался.

– Нет, я не буду, я не хочу спать. Пригласите сюда, господа, католического священника. Я хочу побеседовать с ним о Ватикане. Нам (гениальный авантюрист сделал ударение на этом слове) необходимо знать о положении дел Святейшего Престола.

Прошло несколько минут, и один из заговорщиков, Мацавелов, вернулся.

– Я нигде не мог найти его, ваше высочество. Каюта его пуста.

– Ну… Ладно… Черт с ним, – совсем уж не по-великокняжески бросил Савин. – Я продолжаю, господа: «Политика, которой мы будем держаться по отношению к России…»

В это время в каюте капитана происходила не менее любопытная и важная сцена.

– Могу я переодеться у вас? – спокойно обратился к капитану парохода католический священник, входя в каюту.

– Переодеться? У меня? Это с какой же стати? Разве у вас, падре, нет своего помещения? – удивленно спросил капитан.

– Есть, но, видите ли… – начал католический монах что-то объяснять капитану.

Говорил он довольно долго. С каждой секундой лицо капитана все более и более бледнело и принимало глупо-растерянное выражение.

– Стало быть, вы?

– Да.

– И сейчас?

– Сейчас.

– А если сопротивление?

– Вы обязаны оказать мне поддержку. Помилуй бог, у вас команды хватит.

Капитан схватился за голову.

– Вот не думал! Вот не чаял!

– Бывает, – усмехнулся католический священник…

Арест «болгарского князя»

До прибытия в Бургас оставалось всего несколько минут. Те пассажиры, которым надо было высаживаться здесь, толпились на палубе.

Из капитанской каюты вышел высокий, представительный господин с роскошными седыми бакенбардами, одетый в безукоризненный черный сюртук.

За ним вышел капитан с взволнованным, бледным лицом.

«Кто это»? – «Не знаю. Такого пассажира не было видно».

Спокойной, размеренной походкой подошел элегантный господин к каюте-салону, занимаемому претендентом на Болгарский престол и его блестящей свитой. Савин давал клятву политическим заговорщикам.

– Вы должны, ваше высочество, поклясться в том, что будете свято и нерушимо поддерживать нашу партию.

Знаменитый авантюрист, совершенно уже претворивший в себе новый высокий титул, с пафосом ответил:

– Даю вам в этом слово, господа. Клянусь.

– Вы никогда не должны забыть наших услуг.

– Я это понимаю.

– Вы всегда должны помнить, что только благодаря нам вы вошли на Болгарский престол.

– О, я этого не забуду, господа! – с чувством произнес маскарадный князь.

Он сделал театральный жест.

– В ту минуту, когда я войду на трон…

– Вы никогда на него не войдете, Савин! – раздался звучный, спокойный голос.

На пороге салона, раздвинув портьеру, стоял элегантный старый барин.

Это был Путилин.

Если бы тут, сейчас с оглушительным треском разорвалась бомба, это не произвело бы такой паники, такого ошеломляющего эффекта, как слова и внезапное появление гениального сыщика.

У всех присутствующих вырвался громкий крик испуга.

Савин – в парадной форме Болгарского князя – в ужасе отшатнулся.

– Путилин?! – слетело с его побелевших губ.

– С вашего разрешения, ваше бутафорское высочество? – с неподражаемой иронией, насмешкой ответил Путилин.

«Что? Кто это?», «Как, Путилин?»

Цанков просто замер, окаменел. Путилин сделал несколько шагов по направлению к великому авантюристу.

– Именем закона я вас арестую, бывший корнет Николай Савин!

Страшным усилием воли растерявшийся Савин взял себя в руки.

– Что? Вы желаете меня арестовать? – произнес он, гордо откидывая назад голову.

– Да. Имею твердое намерение.

– По какому праву?

– За вами, господин Савин, накопилось слишком много… недоимок русскому храму Фемиды. Пора свести счеты.

– Но вы забываете, любезнейший, что здесь не Россия! – гневно вырвалось у Савина.

– Но и не турецкая территория, любезнейший экс-корнет. Здесь водная территория, здесь палуба корабля. На такой почве я имею право вас арестовать.

– Ни за что! Я не отдамся в ваши руки, слышите? Господа, вашего князя хотят арестовать. Вы должны заступиться, – обратился будущий болгарский князь к своим верноподданным.

Яростный вопль вырвался из грудей политических заговорщиков.

Кулаки судорожно сжались, глаза засверкали бешенством.

– Мы не выдадим вас, ваше высочество, этому сыщику!

– Как вы смеете посягать на нашего князя?! – выступил Цанков.

– На вашего князя? – саркастически расхохотался Путилин. – С каких пор русский авантюрист сделался болгарским князем? И по какому праву вы, кучка политических эмигрантов, выбираете народу, который вас вышвырнул, претендента на престол?

– Полегче, полегче! Я страшен в гневе! – заскрипел зубами Цанков.

Путилин стоял невозмутимый.

– Вы… вы что же, любезный господин Путилин, серьезно желаете вести с нами борьбу?

– В каком смысле «борьбу?» Драться, бороться с вами? О, этого я совершенно не предполагаю. Слушайте, Савин, вы очень умный человек, и потому предлагаю вам прекратить этот жалкий маскарад, эту высокую комедию.

Поймите, сознайтесь и придите к выводу, что вы попались. Вы в моих руках.

– Я буду бороться! Я… я… – совсем обезумел претендент на болгарский престол.

В его руке сверкнуло дуло револьвера.

– Господа! – властно крикнул он своей свите.

Несколько револьверов и ножей-кинжалов были моментально выхвачены.

И только Путилин стоял безоружный, с голыми руками.

– Великолепно. Это мне нравится. Итак, вы желаете меня убить? – ни йоты тревоги, ни признака испуга не слышалось в этих словах.

Это поразительное хладнокровие изумило даже его врагов, и не только изумило, но и восхитило.

«Молодец! Какая смелость, выдержка!» – тихо пробормотал Цанков своим товарищам-заговорщикам.

– Теперь, Савин, я должен сказать вам следующее: моя смерть не принесет вам спасения потому, что я, предвидя возможность ее, принял все, понимаете, все меры для того, чтобы вы все-таки были арестованы.

– Дьявол! Вы лжете! – прохрипел авантюрист.

– Я лгу? Разве вы не знаете, что Путилин никогда не лжет? Капитан парохода предупрежден. Телеграммой я уведомил консула в Бургасе о вашем следовании на Болгарский престол. Он встретит вас с достаточным количеством людей для вашего ареста.

Вопли бешенства опять прокатились по каюте-салону.

– Изволите видеть: имея дело с обыкновенными мошенниками, я всегда прибегал к револьверу. С таким же, как вы, я считал это излишним. У меня в кармане два револьвера. Не угодно ли взглянуть на них? – И Путилин быстро их выхватил.

– Но, смотрите, я их кладу на стол. Что же вы медлите, господа? Убивайте меня, я беззащитен, я – один среди вас.

Савин стоял, низко опустив голову.

Свита его – точно под влиянием какого-то гипноза – безмолвствовала.

– Вы что же, хотите замарать ваши ручки еще и убийством? Вы думаете, что это облегчит вашу совесть и ответственность за все, что вы наделали?

– Как… как вы попали сюда?

– Да я с вами шампанское пил, ваше высочество.

– Вы?! Со мной?!

– И с этими господами, вашими верноподданными. Разве вы забыли католического священника?

– Это были вы, Путилин?!

– Я, Савин.

С тоской оглянулся кругом Савин.

– Рушится все. Все мечты разлетелись. Господи, а я так жаждал… – и зарыдал ужасным, нудным мужским рыданием. – Вы… вы… победили, Путилин… Но, клянусь Богом, я., я был бы идеальным князем Болгарии.

Даже в эту минуту гениальный авантюрист не потерял веры в свое княжеское призвание!

– Снимайте скорее этот маскарадный костюм, Савин. К чему привлекать к себе всеобщее внимание? Вам будет тяжелее.

– Вы… вы правы… К черту! Все к черту!

– Ваше высочество… Что вы делаете? – послышались возгласы свиты.

Савин, безумно хохоча, плача, срывал с себя парадную форму Болгарского князя.

– Ну?! – исступленно крикнул он, подходя к Путилину. – Берите меня. Я ваш! Но… но помните, что ненадолго.

Мельница в Гусевом переулке

Таинственное появление трупа в сыскном

Покончив с визитацией больных, приехав домой и отобедав, я только что собирался прикурнуть, как лакей мой доложил мне о прибытии любимого курьера моего гениального друга Путилина. Я поспешно вышел в переднюю.

– В чем дело, дружище?

– Письмо к вам от его превосходительства Ивана Дмитриевича.

Он протянул мне знакомый конверт.

– Что-нибудь случилось важное? – спросил я, поспешно распечатывая конверт.

– Случай, можно сказать, господин доктор, необыкновенный…

Но я не слушал его, весь погрузившись в чтение записки.

«Доктор, приезжай немедленно. Торопись, ибо я не могу из-за тебя находиться черезчур долго в страшном соседстве. Твой Путилин-».

– Что такое? – начал было я, но, махнув рукой и зная любимый загадочный стиль моего друга, наскоро надел пальто и помчался в сыскное к моему другу.

Курьер на своей неизменной тележке-тарантасе следовал за мной.

В сыскном, когда я туда приехал, я заметил на лицах служащих испуг, растерянность.

«Что такое случилось?» – мозжила меня мысль. Я быстро прошел знакомой дорогой в служебный кабинет Путилина, порывисто распахнул дверь.

– Ради Бога, Иван Дмитриевич, что такое?

Путилин, отдававший приказания своему помощнику, обернулся ко мне.

– А, это ты, доктор?..

– Как видишь.

– Так вот, не можешь ли ты оказать помощь этому несчастному господину?

И он сделал знак по направлению дивана. На нем, свесившись мешком, полулежал, полусидел молодой щеголь в бобровой бекеши, с лицом сине-бледным, с таким лицом, на котором мы, врачи, безошибочно различаем печать смерти.

– Дайте знать, Виноградов, прокурору, судебному следователю и нашему врачу.

– Сию минуту, Иван Дмитриевич.

Пока они говорили, я приступил к господину. Но лишь только я раскрыл его бекеш, как волна крови вырвалась и залила диван. Брызги крови ударили в мое склонившееся лицо. Голова господина зашаталась и свесилась еще ниже.

– Ну? – спросил Путилин.

– Да ведь он мертв. Это труп! – воскликнул я, неприятно пораженный тяжелым зрелищем.

– Ты исследовал?

Я открыл его глаза… Веки были свинцовые, зрачок – мертво остекленевший.

– Когда, приблизительно, наступила смерть, доктор?

– Сейчас, до подробного осмотра, это трудно определить, но судя по сокращению глазных нервов, можно думать, что не так давно. Часа два, полтора.

Помощник вышел отдавать распоряжения.

– Откуда у тебя появился этот несчастный?

– A-а, это крайне загадочная история. Видишь ли, минут сорок тому назад ко мне вбежал испуганный агент-дежурный и заявил, что на лестнице лежит тело какого-то господина… Я бросился туда и увидел этого господина. Думая, что он еще жив, я велел перенести его ко мне в кабинет. Но, увы, это был, как ты видишь, труп.

– Но как он попал на лестницу вашего сыскного отделения?

– Этого никто не знает, доктор. Один из недавно прибывших агентов, правда, видел, что какая-то карета, запряженная отличными лошадьми, остановилась у подъезда сыскного. Но, занятый другим делом, он не обратил ни малейшего внимания на это обстоятельство. Мало ли кто останавливается у нас в каретах?

– Ужасная рана! – вырвалось у меня. – Пуля попала, очевидно, в сердечную сумку. Смотри, какая масса крови!

– Ну и годок! – печально произнес Путилин. – Преступление за преступлением… Я начинаю думать, что криминальный Петербург скоро заткнет за пояс Лондон и Париж.

Не скажу, чтобы присутствие страшного посетителя-гостя было особенно приятно. Его открытые глаза, в которых застыл ужас предсмертных мук, были прямо устремлены на нас.

– Теперь ты понял, доктор, почему я тебя торопил?

– Да.

– Откровенно говоря, мне не особенно улыбается мысль затягивать визит неожиданного гостя.

Путилин посмотрел на часы.

– Они сейчас прибудут. Ну а пока скажи, каково твое мнение: убийство это или самоубийство.

Я еще раз сделал поверхностный осмотр трупа и ответил:

– Мне кажется, что самоубийство. В это место, то есть в сердце, очень редко целятся убийцы. Висок и сердце – это прицел тех, кто добровольно кончает жизнь.

– Браво, доктор, кажется, ты на этот раз не ошибся!

В кабинет входили спешной походкой представители власти.

– Что случилось, Иван Дмитриевич? У вас в кабинете? – здороваясь, спросил прокурор.

– Перенесен с лестницы. Ну, господа, приступайте.

Началась тяжелая, длительная процедура. Мой коллега совместно со мной осматривал труп. Путилин стоял рядом с судебным следователем, не сводя взора с трупа. Вдруг он быстро наклонился над ним.

– Что это вы так пристально разглядываете, ваше превосходительство? – спросил судебный следователь.

– Мел на жилете и на сюртуке самоубийцы, – ответил Путилин.

– Самоубийцы?.. А разве вы уверены, что это – самоубийство?

– А вот, не угодно ли, – усмехнулся Путилин, подавая тому листок бумаги, вынутый им из бобровой шапки мертвого человека.

Он протянул его следователю.

Тот громко прочел:

– «Сегодня – моя последняя ставка. Если она будет бита – я застрелюсь. Я проиграл все, что имел, и даже чужое… А. Г.».

– Ну вот и разгадка всей таинственности! – нервно рассмеялся Путилин.

Следователь и прокурор были озадачены.

– Значит, игра? Неудачная?

– Как видите, господа. Очевидно, ставка, последняя ставка этого господина была бита.

И он указал рукой на труп молодого человека.

– Да, но остается вопрос, кто этот господин… где он ставил свою финальную карту? – глубокомысленно изрек следователь, злясь на то, что Путилин по обыкновению первый пролил свет на загадочное происшествие.

– А это уж наш дорогой Иван Дмитриевич узнает. Ему и книги в руки, – облегченно вздохнул прокурор, радуясь упрощению дела.

– Но как вы предполагаете, ваше превосходительство: каким образом труп самоубийцы мог очутиться на лестнице сыскного отделения? – задал вопрос судебный следователь.

Путилин, низко склонившийся над трупом и исследовавший пальцы самоубийцы, выпрямился.

– Я оставляю за собой право ответить на этот вопрос позже, – сухо отрезал он. – Если бы сложные дела объяснялись и решались в полчаса, тогда… тогда, наверное, мы с вами, господин следователь, не были бы нужны русскому правосудию. Тогда вахтеры и курьеры могли бы исполнять обязанности следователей и начальников сыскной полиции…

Предварительное следствие было окончено. Труп увезли в анатомическое отделение Военной медико-хирургической академии.

– Вся надежда на вас, ваше превосходительство, – прощаясь, произнес прокурор.

– А отчего же не на господина судебного следователя? – иронически спросил Путилин.

Когда мы остались одни, я осторожно задал вопрос моему великому другу:

– Отчего ты, Иван Дмитриевич, так демонстративно-сурово и насмешливо отнесся к судебному следователю?

Путилин сделал досадливый жест рукой.

– Ах, оставь, доктор… Этот господин, едва соскочивший со скамьи привилегированного учебного заведения, ни бельмеса не понимает в настоящем, живом деле сыска, несколько раз язвительно пробовал «утирать мне нос». Моя слава стала ему колом поперек горла. Посмотрим, что он-то сделает.

Прошло несколько секунд, минут.

Путилин, погрузившийся в раздумье, вдруг стремительно вскочил.

– Что с тобой? – испуганно вырвалось у меня.

– Я… я вывожу мою «кривую», любезный доктор. Поезжай домой. А впрочем… скажи: ты играешь в карты? Ты помнишь штоссе, банчек?

– Ну да… Помню… Знаю, – удивился я страшно.

– Так давай с тобой сыграем…

Он подошел к шкафчику и вынул оттуда колоду карт.

– Только вдвоем играть-то скучно… Не раздобыть ли нам третьего партнера?

Путилин позвал помощника и что-то тихо начал ему шептать.

– Хорошо, Иван Дмитриевич.

Урок путилина у знаменитого «мастера»

Приблизительно через полчаса в кабинет вошел, почтительно сгибаясь, худощавый господин, уже очень немолодой, с наружностью, говоря откровенно, преотвратительной. Он был, очевидно, крашеный, так как только концы волос были черные, корни же – седые.

Узкие, противные, масляные глазки. Усы, распушенные, как у кота.

– А вот и вы, любезнейший господин Статковский!

– Имею честь кланяться вашему превосходительству. Ясновельможный пан Путилин имеет до меня дело?

Он говорил с сильным польским акцентом.

– Да, да. Это мой бывший клиент, доктор, но теперь пошедший по другой дороге, по дороге честного труда. А это, пан Статковский, мой знаменитый доктор.

Мы поздоровались.

– Изволите ли видеть, голубчик, какая история. Мне необходимо освежить в памяти всевозможные приемы шулерства высшей школы.

«Что такое?» – подумал я.

Статковского передернуло.

– Ваше превосходительство изволит шутить?

– Нимало.

– Но для чего же?

– Для того, чтобы обыграть наверняка некоторых негодяев, а главное, для того, чтобы поймать их.

– А-а, – улыбнулся, как я потом узнал от Путилина, знаменитый экс-шулер, артист своего дела. – Новое дело, ваше превосходительство?

– Да. Ну-с, так вы можете преподать мне несколько уроков? Вы многое знаете?

– О! – только и произнес великий «мастер».

В этом невольно вырвавшемся восклицании было столько гордости и самодовольства, что я невольно улыбнулся.

«Вот оно, профессиональное самолюбие!» – мелькнула мысль.

– Приступим, Статковский.

Бывший шулер преобразился. Глаза засверкали восторгом, чуть не вдохновением.

– Прошу садиться, пане. Пан доктор играет?

– Как сапог! – ответил за меня Путилин.

– Ха-ха-ха! – почтительно рассмеялся шулер-виртуоз.

– Вот колода в моих руках. Прошу внимания.

Он, точно хирург, собирающийся приступить к операции, засучил рукава.

– Это для чего же? – спросил я.

– Для того чтобы показать вам, как можно чисто работать даже голыми руками!

Путилин внимательно следил за всеми манипуляциями «мастера».

– Какую угодно игру вашему превосходительству? – спросил Статковский.

– Да начнем с польского банчка. Игра эта теперь очень распространена в игорных домах.

– О, то есть, то есть! – согласился с этим исправившийся шулер.

Он попросил меня «срезать» колоду и обратился к Путилину.

– Сейчас я буду метать. Кого угодно, чтобы я бил – вас, ваше превосходительство, или пана доктора?

– Ну, хоть меня, что ли… А то доктор испугается, – рассмеялся Путилин.

– А может, бить вас вместе?

– И это можете?

– Сколько угодно. Я начинаю. Вы, ваше превосходительство, не возьмете ни одного удара.

Карты были даны.

– Бита! – произнес Путилин.

Новая сдача.

– Бита!

– А теперь хотите взять?

– Хочу. Раз, два, три.

– Дана!

Статковский торжествующе поглядел на нас.

– То есть игра!

– Ловко! – вырвалось у Путилина. – Сколько способов, голубчик?

– О, очень много, ваше превосходительство: «по крапу», «по срезке», «по передергиванью», «по накладке».

– Ну, теперь объясняйте и демонстрируйте каждый отдельный способ и его приемы.

Началась целая лекция.

– В то время, когда вы режете, я делаю то-то… Когда я сдаю, то получается так…

– Ага, ага… А если так? – задавал вопросы Путилин.

– Тогда я делаю вот так. То вам ясно, ваше превосходительство?

– Повторите-ка еще раз, Статковский! Впрочем, дайте-ка карты теперь мне в руки. – И Путилин уселся метать.

Я ровно ничего, говоря откровенно, не понимал в этой карточной абракадабре.

Путилин начал игру.

– Так?

– А то ей-богу хорошо! Як Бога кохам, ваше превосходительство – удивительный человек! Так быстро усвоить…

– Что поделаешь, любезный пан Статковский, в нашем деле все надо знать.

– Бита?

– Бита!

– Дана?

– Дана!

– Помилуй Бог, если бы я не был начальником сыскной полиции, я мог бы, стало быть, сделаться недурным шулером?

– Без сомнения, ваше превосходительство! – с восторгом и искренним восхищением поглядел на своего ученика знаменитый маэстро.

Путилин расхохотался.

Урок длился еще часа два. С редким терпением и упорством добивался этот необыкновенный человек результата, необходимого для его планов.

– Ну, баста!.. Довольно! Спасибо, Статковский. Имейте в виду, вы можете мне понадобиться. Может быть, нам придется играть очень скоро вместе. Вас ведь забыли? Теперь не знают?

Статковский вспыхнул.

– Простите, голубчик… Я спрашиваю об этом для пользы моего дела.

– Нет, нет, меня никто не знает. Прошлое умерло. Теперешние же «мастера» знать меня не могут.

Когда мы остались одни, я спросил Путилина:

– Кто этот субъект?

– Знаменитый некогда шулер. Он попался мне в руки. Он на коленях клялся и умолял, что исправится, что больше никогда не будет заниматься своим позорным ремеслом. Я спас его. И он сдержал слово. Теперь он служит, у него уже взрослые дети.

– И не играет?

– Никогда. Даже в дурачка.

Мы распрощались.

– Я уведомлю тебя, лишь только случится что новое.