Текст книги "Всемирная история. Новый Свет: трижды открытая Америка"

15 июля Кортес попытался закончить затянувшуюся осаду решительным ударом. По его плану все три группы войск должны были одновременно начать наступление на рыночную площадь Тлателолько. Первая фаза операции прошла настолько обнадеживающе – под напором испанской пехоты ацтеки дрогнули и побежали, – что Кортес в азарте погони не озаботился починкой оставленной позади дамбы…

«Из-за этого бедственного [провала] повернулось колесо фортуны, и за большими успехами пришли многие печали», – сокрушался в мемуарах Берналь Диас. Трусость столичного гарнизона оказалась спланированной уловкой, а злополучный пролом в дамбе не позволил угодившим в ловушку конкистадорам вовремя отступить. Началась резня. Кортес получил ранение и опять едва не попал в плен – лишь самопожертвование телохранителей спасло его от ритуального ножа. К тому моменту, когда испанцам удалось укрыться за стенами их полевых лагерей, многие десятки конкистадоров были убиты или захвачены в плен, сотни ранены. Потери среди союзников-аборигенов никто, по обыкновению, не считал.

Оправившись от поражения, испанцы вплоть до решающего штурма вели наступление поэтапно, с необходимыми предосторожностями. В конце концов, время было на стороне Кортеса – каждый день голод, оспа и дизентерия косили защитников Теночтитлана не хуже испанских мечей. «Я долго медлил, – писал Кортес императору Карлу V, – не решаясь проникнуть в центр города… это было очень рискованно, ибо они были очень сплочены, сильны и полны решимости умереть».

Осада Теночтитлана завершилась 13 августа 1521 года. Сразу два отряда испанцев пробились на рыночную площадь. «И там, куда приходили испанцы, индейцы замолкали». Когда стало очевидно, что сдержать натиск уже не удастся, Куаутемок попытался покинуть обреченный город на лодке, но был замечен экипажем одной из бригантин и схвачен. Согласно легенде, когда пленного доставили к Кортесу, Куаутемок выхватил у испанца кинжал и пытался заколоть себя, но ему не позволили. Кортесу еще нужен был августейший посредник между испанцами и уцелевшими ацтеками.

По утверждению историка Фернандо де Альва Иштлильшочитля[88]88
  Правнук вождя-коллаборациониста Иштлильшочитля II по материнской линии.


[Закрыть], за семьдесят пять дней осады из 300 тысяч человек, собравшихся в Теночтитлане, умерло 240 тысяч. Сам Кортес в отчете указал, что его кампания стоила жизни 70 тысячам защитников ацтекской столицы. Потери коалиционных войск он оценил в 10 тысяч человек, большинство из которых были, разумеется, индейцами.

Тем из ацтеков, кому посчастливилось пережить уличные бои, позволили покинуть город. На выходе их обыскивали, а самых «полезных» – в основном красивых женщин и годных к работе юношей-подростков – клеймили в рабство. Остальных предоставили своей судьбе. Без еды, без возможности укрыться от бушевавшей в ночь падения Теночтитлана грозы, а главное, безо всякой надежды на будущее, сотни этих беженцев умерли прямо в виду еще дымящихся руин своего города.

Победители устроили настолько разнузданное празднование[89]89
  Пышные празднования годовщины уничтожения ацтекской столицы отменили лишь в конце XVIII века.


[Закрыть], что сопровождавшему войско священнику пришлось потребовать от Кортеса положить конец богопротивному веселью. Впрочем, ликование и без того продлилось недолго – до начала подсчета добычи. Вопреки ожиданиям рядовых конкистадоров, взятые из развалин и с трупов трофеи оказались неожиданно скромными. Королевский казначей оценил общую стоимость награбленного золота в 130 тысяч испанских песо, т. е. в лучшем случае в одну пятую от сгинувших в Ночь печали сокровищ.

Разочарование разбудило в испанцах маниакальную подозрительность. «Вышла порядочная сумятица» – дело дошло до прямых обвинений командующего в сговоре с пленным Куаутемоком, который якобы помог Кортесу утаить львиную долю[90]90
  Впоследствии золотой лев на красном поле станет частью пожалованного Кортесу герба.


[Закрыть] ацтекского золота для себя. Прояснить ситуацию конкистадоры решили по-простому – пытая низложенного императора и его сановников огнем и кипящим маслом. Однако единственным, чем испанцы обогатились в итоге, стала красивая история о стойкости и силе духа последнего правителя ацтеков.

Согласно этой легенде, когда палачи все же вырвали у одного из истязаемых крик, Куаутемок укорил товарища насмешливым: «Малодушный, а разве я наслаждаюсь в своей ванне?» В конце концов пленники признались, что за четыре дня до падения города утопили сокровища в соленых водах окружавшего Теночтитлан озера, лишь бы богатства ацтеков не достались алчным пришельцам. Несмотря на тщательные – и многовековые! – поиски, пресловутое «золото Монтесумы» так никогда и не было найдено.

Кортес, в отличие от «побежденных победителей», как оставшиеся с ничтожными паями в 50–80 песо солдаты называли сами себя, не стал горевать. В очередной раз проявив выдающиеся лидерские качества, командующий воодушевил подчиненных блестящей речью, в которой убеждал не печалиться об утраченном, ведь, согласно налоговым книгам ацтеков, настоящие богатства ждут смельчаков впереди, в бывших провинциях поверженной империи. Аналогичным образом командующий поступил с индейскими воинами – на «особом параде восхвалил их великие заслуги и распустил по домам с большими почестями и еще большими обещаниями».

Целеустремленность Кортеса не была лукавством. Власть интересовала его больше золота. Всего через несколько дней после финального штурма Кортес распорядился начать восстановление Мехико – так отныне называли Теночтитлан – города, который завоеватель уже воспринимал как будущую столицу собственных владений. 15 октября 1522 года император Карл V удовлетворил притязания Кортеса и узаконил его статус официальным назначением на должность «губернатора, генерал-капитана и верховного судебного исполнителя по гражданским и уголовным делам на всей территории и во всех провинциях Новой Испании».

Занимаясь строительством Мехико, Кортес не забывал о данных соратникам обещаниях. 23 ноября 1523 года сильный отряд – около полутора сотен кавалеристов, триста с лишним пехотинцев и 4 пушки[91]91
  Количество индейских воинов, указываемое в различных источниках, колеблется от нескольких сотен до двадцати тысяч.


[Закрыть], – под командованием безжалостного Педро де Альварадо выдвинулся из владений Кортеса на юг для покорения Гватемалы, слухи о богатстве которой давно возбуждали алчное любопытство испанцев.

Альварадо оказался способным учеником своего командира и умело использовал в собственных интересах застарелую вражду гватемальских туземцев – народностей киче и какчикелей – между собой. Преодолев сопротивление на границе, войско Альварадо вторглось на территорию горцев-киче и последовательно разгромило их в сражениях на реке Самал и близ поселения Сапотитлан.

20 февраля 1524 года военачальник киче по имени Текун Уман дал испанцам и их местным союзникам какчикелям генеральное сражение при городе Кецальтенанго[92]92
  По легенде, в критический момент битвы Текун Уман обратился в огромного изумрудного орла, в честь чего город поблизости назвали Кецальтенанго – Холм Орла.


[Закрыть]. Среди соплеменников Текун Уман славился не только мудростью и воинской доблестью, но и колдовской силой. Поэтому неудивительно, что индейские описания битвы изобилуют мистическими подробностями. Однако по истечении трехчасовой сечи даже самые суеверные киче вынуждены были признать: «тонкое искусство» вождя-чародея спасовало перед грубой силой и сталью конкистадоров. Текун Уман[93]93
  Текун Уман посмертно стал одним из символов борьбы с испанским владычеством. Правительство Гватемалы официально объявило его национальным героем.


[Закрыть] погиб, а вместе с ним и все его войско.

Столицу киче, неприступный Утатлан, Педро де Альварадо предал огню и мечу. По его приказу от города не оставили камня на камне. Хитростью захваченные в плен правители страны закончили свою жизнь на костре, а их наследников испанцы до поры заковали в кандалы. После того как свирепая жестокость Альварадо окончательно подавила волю киче к сопротивлению, знатным заложникам поручили управлять покоренными землями своих отцов от имени испанцев.

Статус временных союзников не спас какчикелей от репрессий. Для возмещения затрат на строительство города Сантьяго де лос Кабальерос де Гватемала Альварадо потребовал от недавних союзников большой дани золотом. Возмущенные вероломством конкистадоров, вожди какчикелей подняли восстание, к которому примкнули представители других народностей Гватемалы. Благодаря тому, что повстанцы избегали лобовых столкновений с завоевателями и больше полагались на тактику партизанской войны, им удалось добиться определенных успехов.

Усмирение бунтовщиков заняло у испанцев почти десять лет. Поскольку в Гватемале не оказалось крупных месторождений драгоценных металлов, Альварадо переключил внимание на другие амбициозные проекты, в том числе постройку собственного флота для экспедиций на Острова пряностей или в Китай. Альварадо вложил в это предприятие бо́льшую часть своего состояния, но извлечь из него выгоду не успел – во время карательного рейда против очередных мятежников он упал с лошади и умер. В тот же год селевой поток стер с лица земли построенный им город…

Шанса вписать свое имя в историю конкисты Франсиско Писарро пришлось ждать почти двадцать лет. Участие в экспедициях Алонсо де Охеды и Васко Нуньеса де Бальбоа не принесли ему ни громкой славы, ни желанного богатства. Проведя половину жизни в Новом Свете, Писарро на собственном опыте убедился, что удачу бессмысленно ловить в кильватере чужого успеха. Поэтому, когда большинство его товарищей-авантюристов устремились на север, откуда в Панаму приходили умопомрачительные истории о победах Кортеса, Писарро решил попытать счастья на юге – там, где, по рассказам индейских торговцев, лежала еще неизвестная испанцам «золотая» страна.

14 ноября 1524 года Франсиско Писарро и его давний компаньон Диего де Альмагро[94]94
  Частица «де» в данном случае не указывает на знатное происхождение. Альмагро был незаконнорожденным и фамилию получил по названию родного города – Альмагро.


[Закрыть] на двух кораблях отплыли в южном направлении. Побережье Колумбии встретило испанцев неласково. Члены экспедиции нередко страдали от нехватки питьевой воды и продовольствия – одно из мест Писарро в сердцах окрестил Портом голода, – а местные индейцы отличались воинственностью. Почти каждая высадка сопровождалась кровавыми стычками с туземцами.

В конце концов и без того малочисленный отряд Писарро поредел настолько, что продолжать плавание стало бессмысленно. Возвращение в колонию, словно в насмешку названную некогда Золотой Кастилией[95]95
  Территория современной Панамы.


[Закрыть], было безрадостным. Вместо сокровищ Писарро добыл несколько новых шрамов – в одном из столкновений он был ранен семь раз! – а Диего Альмагро и вовсе лишился глаза. Однако компаньоны не теряли решимости. Найденные ими грубые изделия из золота не смогли даже покрыть расходов, но Альмагро удалось выторговать у губернатора разрешение на вторую экспедицию.

В самом начале нового похода Писарро улыбнулась удача – в одной из деревень испанцам посчастливилось найти большое количество золота. Посовещавшись, компаньоны решили разделиться: Альмагро с трофеями вернется в Панаму за новыми рекрутами, а Писарро продолжит разведку. Вознаграждение за упорство не заставило себя ждать. Недалеко от побережья Эквадора испанцы встретили в океане плот из огромных бальсовых[96]96
  Бальса или бальза (исп. «плот») – дерево, произрастающее в Южной Америке. Древесина очень легкая, податливая и удобная для обработки. Индейцы использовали ее для постройки больших транспортных плотов, в том числе и для морских переходов. Бревна длиной от 20 до 30 метров связывали между собой веревками, которые благодаря мягкости бальсовой древесины не перетирались. Грузоподъемность таких плотов обычно составляла около 20 т. Подробнее о создании и эксплуатации таких плотов см. документальную книгу Тура Хейердала «Экспедиция “Кон-Тики”».


[Закрыть] бревен. На его борту оказалось большое количество золотых и серебряных ювелирных украшений, изделия из шерсти хорошей выделки и, главное, множество изумрудов и других самоцветов – вожделенная добыча! После месяцев борьбы с полудикими племенами столь явное свидетельство существования где-то поблизости высокоразвитой индейской цивилизации весьма воодушевило участников экспедиции.

Неоспоримым доказательством правоты компаньонов стало обнаружение людьми Писарро первого крупного города. Жители Тумбеса встретили испанцев дружелюбно и без малейшей опаски – горстка пришельцев не показалась индейцам опасной. Напротив, удивительные люди с белой и черной кожей произвели среди местного населения настоящий фурор. Индейцы задаривали людей Писарро лакомствами и наперебой приглашали остаться. Принимать такие приглашения в планы конкистадоров, разумеется, не входило. Поскольку о нападении на хорошо укрепленный Тумбес малыми силами не могло быть и речи, Писарро поспешил вернуться в Панаму за подкреплением.

Там его ждало разочарование. Новый губернатор не желал рисковать карьерой ради сомнительной авантюры и отказался выделить солдат компаньонам, которых эта заминка всерьез обеспокоила. Теперь, когда о существовании на юге богатого – и еще не разграбленного! – индейского государства стало известно, находкой Писарро в любой момент могли заинтересоваться и другие хищники в стальных морионах[97]97
  Морион – шлем с высоким гребнем в качестве ребра жесткости и полями, сильно загнутыми вверх спереди и сзади, что не позволяло противнику нанести рубящий удар сверху.


[Закрыть]. Единственной, пусть и не абсолютной, защитой от подобной агрессивной конкуренции было королевское слово. За ним Писарро и отправился в Испанию.

Из метрополии конкистадор вернулся уже губернатором и генерал-капитаном «провинции Перу», эксклюзивные права на завоевание и колонизацию которой пожаловала ему королева Изабелла Португальская. Вместе с титулами и преференциями Писарро получил ежегодное жалованье в размере 725 тысяч мараведи, или около 1600 песо. Правда, выплаты его должны были производиться из прибылей, которые принесет испанской казне предприятие Писарро. Все расходы на организацию и проведение кампании Изабелла тоже переложила на ее участников. Впрочем, с королевским патентом в кармане поиск необходимых средств больше не являлся невыполнимой задачей. Начал Писарро с вербовки в будущий отряд собственных братьев.

27 декабря 1530 года после торжественной мессы отряд из 180 пехотинцев и 37 кавалеристов погрузился на борт и отплыл по направлению к Тумбесу. Изменившиеся погодные условия вынудили конкистадоров высадиться на полдороге к месту назначения и оставшуюся часть пути преодолеть пешком. Вскоре пересеченная местность и тяжелый даже для закаленной испанской пехоты климат не оставили от первоначального энтузиазма конкистадоров и следа.

25 февраля 1531 года, чтобы поддержать моральный дух товарищей каким-нибудь успехом – и первой добычей, Писарро позволил своим людям разграбить небольшое индейское поселение Коаке. Помимо золота и серебра на две тысячи песо испанцы завладели большим количеством превосходных изумрудов. При этом многие солдаты проявили «постыдное непонимание» настоящей ценности попавших в их руки драгоценных камней и подвергли трофеи «тесту», каким, по их разумению, следовало проверять на подлинность все самоцветы – начали бить их молотками и рукоятями мечей…[98]98
  В отличие от алмаза, изумруд разбить относительно легко. Глядя на осколки, разочарованные испанцы посчитали выданные индейцами камни просто красивыми цветными стекляшками.


[Закрыть]

Другим разочарованием спутников Писарро стал Тумбес, красочные рассказы о богатствах которого и послужили для многих из них главным мотивом участия в кампании. В апреле 1532 года испанцы нашли город опустошенным и разграбленным. Прежде обитые золотыми и серебряными пластинами стены храма, столь поразившего европейцев при первом посещении города, стояли ободранными, улицы были пусты, а большая часть уцелевших домов – покинуты жителями. Писарро распорядился занять обе городские крепости и разослал по окрестностям несколько конных отрядов – нагнать на индейцев страха и захватить пригодных для допроса пленных.

Вскоре ситуация прояснилась. Оказалось, что Тумбес, незадолго до прихода испанцев ставший одним из северных форпостов империи инков, пострадал от раздиравшей страну ожесточенной гражданской войны. Причиной междоусобицы стала борьба за престол между наследными принцами Уаскаром и его единокровным братом Атауальпой. Предполагалось, что следующим правителем инков станет старший сын императора Уайна Капака принц Нинан Куйочи, но в 1527 году наследник скоропостижно скончался от неизвестного недуга. Вскоре та же болезнь унесла жизнь и самого Уайна Капака, который не успел оставить внятного завещания. Согласно одним источникам, император собирался передать власть Уаскару, согласно другим – и вовсе разделить страну между двумя сыновьями.

Как бы то ни было, Уаскар, находившийся в тот момент в столичном городе Куско, не преминул воспользовался этим преимуществом. Сразу после похорон отца он объявил о своем воцарении и приказал арестовать Атауальпу. Основную ставку самопровозглашенный Сапа Инка[99]99
  В переводе с языка кечуа – Единственный Инка. Титул верховного правителя Тауантинсуйу, империи инков. Власть передавалась строго по мужской линии, но не по праву первородства, а согласно выбору правящего Инки. Считалось, что династия ведет родословную от бога Солнца. Это создавало священный ореол не только вокруг самого императора, но и его предшественников, чьим статуям воздавались аналогичные почести.


[Закрыть], вероятно, делал на сакральный авторитет императорской власти, однако исход гражданской войны решили не жреческие ритуалы, а войсковые маневры. Уаскару досталась столица, но северные регионы империи, где были сосредоточены самые боеспособные войска инков, перешли под руку его соперника.

В первой же крупной битве закаленная долгой чередой завоевательных походов армия Атауальпы с легкостью разбила наспех собранные отряды «южан». Расправившись с пленными, победители начали наступление на Куско, по пути безжалостно уничтожая любые очаги сопротивления. Именем Атауальпы его военачальники превратили подчеркнутую – на грани террора – жестокость в действенный политический инструмент. Карательных рейдов не избежали даже те, чья вина состояла лишь в своевременном изъявлении покорности де-юре легитимному императору Уаскару. В число таких «неблагонадежных» попал и Тумбес.

Завершилось противостояние генеральным сражением за столицу. Верные Уаскару части держались стойко, но исход боя был предрешен – Сапа Инка оказался в позорном плену, его сторонники были частью перебиты, частью рассеяны. Последовавшее за падением Куско избиение семьи низложенного императора и репрессии против других его родственников призваны были окончательно задушить всякую мысль о сопротивлении воле Атауальпы. Тем не менее сам принц-победитель не спешил появляться в столице и дожидался исхода войны на севере, в городе Кахамарка.

Обо всех этих обстоятельствах испанцы узнали от пленных индейцев. Конкистадоры не скрывали радости – более подходящего момента для вторжения нельзя было и желать… Сравнивая завоевание Мексики и Перу, историки часто отмечают поразительное везение Франсиско Писарро. Если Кортесу в Мексике пришлось раздувать пламя гражданской войны из пепла застарелой ненависти порабощенных народов к ацтекам, то Писарро достаточно было появиться на границе Тауантинсуйу в разгар сильнейшего кризиса.

Однако то, что на первый взгляд выглядит невероятно удачным стечением обстоятельств, в действительности является закономерным итогом деятельности конкистадоров – в том числе и Франсиско Писарро. Ведь именно испанцы, пусть и сами того не подозревая, были повинны в обрушившихся на инкскую державу бедах. Отправной точкой обескровившей империю междоусобицы стала неожиданная смерть ее законного правителя Уайна Капака. И Сапа Инка, и его официальный наследник умерли от болезни, завезенной в Новый Свет из Европы. Страшный мор не просто породил кризис власти – он смертоносным авангардом катился перед крохотным отрядом завоевателей, опустошая страну не хуже братоубийственной гражданской войны. Как чума в свое время распахнула перед гуннами границы Римской империи, так и эпидемия оспы проложила Франсиско Писарро дорогу к сердцу империи инков.

К осени 1532 года испанцы ликвидировали очаги непокорности в окрестностях Тумбеса. После постройки города-крепости Сан-Мигель все местные племена «служили лучше, были более старательны и жили в большом страхе», а сами конкистадоры чувствовали себя достаточно уверенно для продолжения кампании. К продвижению вглубь территории инков Писарро подталкивали и донесения разведки о том, что новоявленный император Атауальпа находится на расстоянии всего в несколько сотен километров. Упускать шанс повторить успех Кортеса и одним лихим ударом захватить вражеского правителя было нельзя, и 24 сентября 1532 года весьма малочисленная армия конкистадоров выдвинулась на юг, в направлении города Кахамарка.

Испанцы не пытались таиться или скрывать своих подлинных намерений. Хотя главной целью похода Писарро в своей напутственной речи объявил «мирное приведение дикарей к христианству», он не пытался чинить препятствий грабежам и насилию. Так, в Кахасе испанские солдаты при полном попустительстве командиров надругались над захваченными Девами Солнца – обитательницами главного городского храма, а пытки и казни плененной индейской знати и вовсе стали для них жестокой рутиной.

15 ноября 1532 года конкистадоры наконец достигли Кахамарки. Разведчики доложили Писарро, что город пуст, но сразу за ним стоит лагерем сорокатысячная армия инков. Испанцев же было всего 168 человек[100]100
  В источниках встречаются и другие оценки численности отряда Писарро – в зависимости от того, сколько, по мнению автора того или иного сочинения, испанских солдат не выдержали тягот перехода и вернулись на побережье, но в любом случае в рядах конкистадоров не насчитывалось и двух сотен бойцов.


[Закрыть]: 62 кавалериста и 106 пехотинцев, большинство из которых не имели огнестрельного оружия. Ничтожно малое количество для таких масштабных целей, какие поставил перед собой Писарро. Тем не менее демонстрировать многочисленному врагу малейшую неуверенность означало подвергнуть себя еще большему риску, и конкистадоры, изображая «приподнятое расположение духа», вошли в безлюдный город.

Первым делом Писарро отправил к Атауальпе парламентеров, своего брата Эрнандо и его тезку, будущего первооткрывателя Миссисипи, Эрнандо де Сото, с приглашением посетить испанцев в их лагере. Посланцам не препятствовали, однако, к вящей досаде де Сото, император инков совершенно его игнорировал, не удостоив пришельца ни словом, ни взглядом. Лишь когда переводчик объяснил, что один из послов является братом испанского командира, Атауальпа выказал к беседе интерес.

Впрочем, вниманием императора завладели не столько белокожие люди в странных одеждах, сколько их удивительные верховые животные. Заметив интерес Инки к лошадям, де Сото, превосходный наездник, принялся гарцевать в седле и в какой-то момент вдруг бросил своего боевого скакуна прямо на свиту Атауальпы. Застигнутые врасплох телохранители императора кинулись врассыпную[101]101
  По приказу Атауальпы все выказавшие малодушие воины были казнены в тот же вечер.


[Закрыть], но сам Инка даже не шелохнулся. Несмотря на все усилия де Сото произвести на венценосного собеседника впечатление, переговоры зашли в тупик.

«Он улыбался, как человек, явно невысоко нас ставящий», – напишет впоследствии Эрнандо Писарро. Беззакония, сотворенные конкистадорами на северных рубежах его державы, разгневали Атауальпу, а нелепое бахвальство пришельцев – де Сото уверял Инку, будто бы десяти конных испанцев достаточно, чтобы разгромить целую индейскую армию, – вызывало у искушенного в военном деле императора только презрение. И действительно, чем-то кроме откровенного пренебрежительного отношения Атауальпы к неотесанным бородатым варварам сложно объяснить проявленную им на следующий день фатальную беспечность.

Возможно, овладевшее Сапа Инкой «безумие» – Овьедо, один из главных апологетов конкисты, писал, что Атауальпа «лишился рассудка», – объясняется неуверенностью императора в прочности собственного положения. Кем видел себя Атауальпа: непогрешимым и обожествляемым подданными сыном Солнца или же узурпатором, которого враги застигли на изменчивом северном фронтире инкской державы? Дальнейшие события отчасти подтверждают право этой версии на жизнь, но… Даже если Атауальпа невольно повторил ошибку Дария III в битве при Гавгамелах, то почему, подобно персидскому царю, не бросил на испанские мечи рекрутов-северян, в верности которых сомневался? Почему отправился на злополучную встречу в сопровождении почти безоружного эскорта?

О затаенных колебаниях Атауальпы говорит и тот факт, что оговоренный ответный визит в лагерь конкистадоров он нанес лишь на закате следующего дня. К тому времени испанцы тщательно подготовились к битве. Писарро разделил своих людей на четыре неравные части: артиллерию и аркебузиров, два небольших эскадрона всадников и сводный отряд пеших солдат. Командование конниками он доверил опытному кавалеристу де Сото и своему брату Эрнандо, а пехоту, по обыкновению, возглавил сам[102]102
  Современники писали, что Франсиско Писарро был неважным наездником и сражению в некомфортном седле предпочитал опасности сечи в пешем строю.


[Закрыть]. По условному сигналу испанцы должны были наброситься на индейцев и, по примеру Кортеса, захватить их повелителя в плен. В ожидании прибытия Атауальпы Писарро обходил взволнованных солдат и призывал их «воздвигнуть крепости в своих сердцах», поскольку иных крепостей у них не было.

Вечером 16 ноября 1532 года свита Сапа Инки наконец вступила на центральную площадь Кахамарки. Процессию открывали четыре сотни слуг, сметавших с пути следования кортежа Атауальпы малейший мусор. За ними показались многочисленные танцоры и певцы, чье торжественное выступление предваряло появление Сапа Инки. Драгоценный паланкин Атауальпы, «сияющий, словно золотой замок», несли на плечах восемьдесят высокородных инков. За ним в почтительном отдалении следовали богато изукрашенные золотыми и серебряными пластинами носилки важных имперских сановников. Остальная часть эскорта двигалась по правой и левой обочине, не смея вступить на одну дорогу с сыном Солнца…

Всего императора сопровождали шесть или семь тысяч человек – не уместившейся на площади Кахамарки свите Атауальпа велел ждать за ее пределами. По контрасту с пышной процессией Сапа Инки, испанцы встретили венценосного гостя более чем скромно. Большинство конкистадоров скрывались до поры в окружавших площадь строениях. Удивительно, но даже столь явные признаки засады не насторожили инков – по воспоминаниям участников похода, индейские разведчики предпочли истолковать поведение испанцев как пораженческое и докладывали Атауальпе, что пришельцы «в страхе прячутся за стенами каменных домов». Словно в подтверждение этой оценки, к Сапа Инке вышел лишь монах-доминиканец Висенте де Вальверде в сопровождении мальчика-переводчика.

«Пес Господень»[103]103
  «Domini canes», или «Псы Господни» – основанное на созвучии (и отчасти на гербе) неофициальное название ордена доминиканцев, полученное ими за миссионерское рвение и безжалостность в отношении еретиков. Основатель ордена, святой Доминик, также считается одним из создателей печально известной святой инквизиции.


[Закрыть] в полном соответствии с предписаниями испанской короны зачитал Атауальпе «Requerimiento»: требования признать себя вассалом императора Карла V, выплачивать ему отныне дань и, разумеется, отречься от собственной веры в пользу креста. В качестве подтверждения справедливости своих притязаний испанец протянул Сапа Инке Библию и принялся разъяснять суть христианского вероучения. Описания последовавших событий разнятся. Согласно Гарсиласо де ла Веге[104]104
  Перуанский писатель и историк.


[Закрыть], от волнения Вальверде сам уронил книгу, очевидцы же вспоминают, что Святое Писание отбросил прочь разгневанный Атауальпа. «[В отличие от вашего], мой бог все еще жив!» – заявил он ошарашенному монаху, указывая на солнце. «Мне прекрасно известно, как вы обошлись с моими слугами, а также что вы – воры, похитившие из кладовых принадлежащее мне, – обвинил Инка посланника испанцев и добавил: – Я не покину этого места, пока все не будет возвращено мне!»

Поднялась страшная суета. Атауальпа якобы вскочил на ноги и громко скомандовал свите готовиться к нападению на испанцев. Вальверде тем временем поспешил обратно к засевшим в домах соотечественникам, крича на бегу: «Выходите, христиане! Выходите и бейте этого пса, поругавшего священную книгу!» Такого предлога оказалось достаточно, чтобы Писарро скомандовал атаковать противника. Под грохот двух орудий и громогласное «Сантьяго!»[105]105
  Сантьяго (Сант Яго, или святой Иаков Зеведеев) – один из 12 апостолов, покровитель Испании, в которой его также называют Сантьяго Матаморос, т. е. Мавроборец. Со времен реконкисты использовался как воинский клич испанских солдат. В битве при Кахамарке послужил условным сигналом для совместной атаки на инков.


[Закрыть] конкистадоры выскочили из своих убежищ и ринулись на индейцев.

Началась резня. Телохранители Атауальпы, вопреки распространенному мнению, не были совсем уж безоружны. Под красочными нарядами они прятали дубинки и пращи, но, в отличие от копий и луков, такое примитивное оружие оказалось почти бесполезным против испанских доспехов, тем более в моментально образовавшейся толчее. Застигнутые врасплох индейцы обратились в беспорядочное бегство, бросая раненых и топча упавших товарищей. Натиск испанских кавалеристов и залпы пушек, стрелявших практически в упор, настолько усилили общую панику, что обезумевшая толпа проломила собственным весом одну из ограждающих площадь каменных (по другим сведениям, все же глинобитных) стен и выплеснулась наружу.

Единственный очаг сопротивления возник вокруг паланкина Сапа Инки, атаку на который возглавил лично Франсиско Писарро. «Проявляя огромную отвагу, он достиг носилок Атауальпы и бесстрашно схватил того за левую руку… но не смог стащить с носилок, поскольку император находился слишком высоко». Тогда испанцы предприняли попытку опрокинуть паланкин, с которого Атауальпа пытался восстановить порядок, и принялись рубить носильщиков. Однако на место убитых индейцев тотчас вставали новые. К ужасу нападавших, даже с отрубленными руками «они продолжали поддерживать носилки своего повелителя плечами».

Так продолжалось какое-то время. Измученный этой борьбой испанец Мигель де Эстете попытался заколоть Атауальпу и тем самым покончить с творящимся вокруг кошмаром, но Писарро в последний момент закрыл Инку собой – лишаться главного козыря не входило в его планы. В конце концов на помощь людям Писарро подоспели несколько кавалеристов и сбросили Атауальпу с паланкина на уже более не принадлежавшую тому землю. Писарро тут же схватил пленника за руку и под прикрытием товарищей увел его в один из домов. Остальные испанцы продолжили бойню.

Охота на разбегавшихся индейцев завершилась только после заката. Писарро пришлось созвать увлекшихся погоней соратников выстрелом из пушки. Только опасение, что лагерь – и захваченное золото – подвергнутся нападению, заставило кавалеристов отказаться от кровавой жатвы. Самый скромный из участников битвы при Кахамарке утверждал, что в тот ноябрьский вечер от испанских мечей погибло больше тысячи инков. Его более смелые товарищи хвалились куда большим числом убитых язычников: от пяти до восьми тысяч…

Сами конкистадоры при этом не потеряли ни одного бойца. Более того, среди них не было, похоже, даже раненых! Сообщается о единственном легком ранении – его получил в руку сам Франсиско Писарро, когда заслонял венценосного пленника от рокового удара. Вероятным исключением считается один из африканских рабов Франсиско Писарро. Рассказ о его гибели в битве при Кахамарке выглядит правдоподобно, поскольку рабы, помимо основной работы, участвовали в боях наравне с хозяевами, но при этом не были защищены доспехами. Имени погибшего испанские источники не сохранили.

По распоряжению плененного императора уцелевшие воины его армии не оказывали победителям сопротивления и не чинили им препятствий. При виде испанцев они должны были поднимать над головой деревянный крест или же осенять себя крестным знамением в качестве жеста покорности. Всех прочих Писарро грозился заведомо считать вражескими лазутчиками и убивать на месте. Совершенно деморализованные, оставшиеся императорские конвоиры дождались приказа Атауальпы о роспуске и разбрелись по домам.

Удостоверившись в собственной безопасности, испанцы принялись пожинать плоды победы. Первым делом они разграбили покинутый лагерь Сапа Инки, разжившись большим количеством провизии, хороших тканей, дорогой посуды и ювелирных украшений. В купальнях Атауальпы конкистадоры захватили множество привлекательных молодых женщин, «которыми не преминули воспользоваться». Но настоящей добычей испанцы, разумеется, признавали только золото.

Неприкрытая страсть пришельцев к желтому металлу не осталась незамеченной пленником. Стоило Писарро намекнуть о возможности освобождения на условиях полной лояльности, как Атауальпа поспешил сделать ответное – поистине царское! – предложение. В обмен на сохранение своей жизни Сапа Инка обязался в течение двух месяцев наполнить комнату, в которой его содержали[106]106
  По мнению перуанских историков, эта комната, называемая «комнатой выкупа» (исп. El Cuarto del Rescate), сохранилась до наших дней. Ее размеры составляют 11,8 м в длину, 7,3 м в ширину и 3,1 м в высоту. В наши дни «комната выкупа» является главным туристическим объектом Кахамарки.


[Закрыть], золотом «на высоту вытянутой руки». Соседнее с импровизированной тюрьмой помещение пленник пообещал заполнить серебром, а когда Писарро заметил, что оно меньше, просто сказал, что сделает это дважды…[107]107
  Местные легенды утверждают, что сокровища сгинули в одной из бездонных пропастей.


[Закрыть]