Текст книги "Эксперт по уничтожению"

Кривоногий коротышка; квадратный – размах плеч лишь чуть-чуть уступает росту, бочкообразное туловище, плечи и бедра абсолютно одинакового обхвата, щеки обвисли, а глаза навыкате, будто у страдающего базедовой болезнью. Силища, само собой, даже не бычья, а как у целого стада быков. Сутулые, длиннорукие и узколобые Сатиры в сравнении с Аресом выглядели просто манекенщиками. Мефодий недоумевал, чем Арес сумел привлечь ветреную Афродиту, некогда бросившую Хозяина именно ради него; может быть, в своем естестве он больше походил на бога войны в каноническом представлении?..

Сопя, рыча и вращая глазами, Арес ухватил аспиранта за шиворот и повалил на пол. Ожидая вполне обоснованных тумаков за продажность рефлезианцам, Жак закрыл голову руками и сжался в комок…

Очутившись меж двух огней, причем огней из «орудий» столь весомого калибра, Мефодий пожалел, что слэйеры его такие короткие и рук, в отличие от шестирукого Бриарея, всего пара. Интересно, все ли «пробирки» в лаборатории он расколотил или найдется-таки для него в кладовке лишняя? А может, пришла пора откусить себе язык, пока еще есть время?..

Превратиться в живую мумию, плавающую в жидком дерьме!.. Знаете, господа миротворцы, неплохо было бы сохранить себе жизнь, но в данном случае лучше сразу в морг, чем на стенд с наглядными пособиями, уж не обессудьте за малодушие…

Арес решил не устраивать показательную экзекуцию над беглым Жаком Бриолем, а, бросив его полуживого от страха на полу, направился к более опасному противнику – тому, кто ни в грош не ставил его Сатиров, даже оснащенных новейшим оружием. Артемида, которая грациозной походкой приближалась к Мефодию с другой стороны, указала на него пальцем и снова приказала:

– Бросай оружие! Это последнее предупреждение!

Последнее, не последнее! Оружие Мефодия являлось неотъемлемой частью его одежды, и расстаться с ним было не так-то легко. Да и не в этом дело. Даже имей он возможность бросить слэйеры, неужели поступил бы так?

Исполнитель вытянул оба слэйера перед собой, словно ответил: ишь вы, ребята, какие простые – «бросай!..». А как же наша старая пословица «исполнитель разговаривает с небожителем только посредством клинка»?

Артемида и Арес обменялись красноречивыми взглядами, после чего, видимо, по обоюдному мысленному согласию стали производить руками одинаковые пассы. Что это означает, Мефодию напоминать не требовалось: небожители не собираются вступать с ним в поединок, а готовятся издалека расплющить его гравиударом, двойным для полной гарантии.

Да, с такими мощными противниками честной схватки явно не получится. Разве сам Мефодий вызывал когда-либо на честный бой укусившего его комара? Он его просто давил…

Прорваться между Сциллой и Харибдой было невозможно – коридор слишком узок, а на прорубание нового прохода уйдет секунд пять, которых никто из юпитерианцев акселерату, разумеется, не предоставит. И потому, все-таки решив остаться напоследок джентльменом, Мефодий раскрутил слэйеры в «сферу» и ринулся на Ареса…

Напарник Мотылькова Степан, тот, что хорошо говорил по-французски, привел полковника в чувство, вылив ему на голову полграфина воды. Сергей Васильевич открыл глаза и первым делом выплюнул изо рта непонятно как угодивший туда осколок хрустальной пепельницы, а потом смачно выругался, увидев, что усыпан битым хрусталем, как новобрачный рисовыми зернами. Осколки пепельницы попали даже за шиворот и теперь неприятно кололи спину под сорочкой.

Мотыльков ощупал голову и обнаружил на макушке лишнюю выпуклость, указывающую на место стыковки полковничьего затылка с пепельницей. В голове шумело и болезненно нарывало, даже несмотря на то, что полковник имел за плечами опыт в разбивании лбом бутылок и кирпичей – трюк, который он и его ребята из СОБРа любили демонстрировать на показательных выступлениях.

Память вернулась к полковнику внезапно, после чего головная боль только усилилась. Ни хрена себе, что творится в очищенной, казалось бы, от рефлезианцев зоне Лазурного Берега!

– Как ты, Степан? – первым делом поинтересовался полковник у напарника, потому что последний раз видел его вылетающим через дверь в обнимку с монитором.

– Нормально, – поморщился Степан, потирая ладонью пивной животик, который немного смягчил силу удара брошенного в него рефлезианцем монитора. – Сам-то в порядке?

– В полном! – прорычал Мотыльков и, невзирая на головокружение, энергично вскочил на ноги. – Куда делся этот ублюдок?

– По-моему, удрал на другой конец уровня, – ответил Степан. – Я пока оклемался, такую канонаду там услышал! Кранты говнюку, точно тебе говорю, к бабке ходить не надо.

К бабке великовозрастные стажеры не пошли, а подобрали оружие (правда, пистолет Мотылькова оказался скручен в штопор и потому оружием считаться уже не мог; впрочем, полноценным штопором тоже) и отправились поглядеть на тело рефлезианца.

«Вот сейчас настанет моя очередь глумиться над тобой, земляк хренов! – думал по дороге Мотыльков. – Вернее, над твоей могилой!»

Однако на противоположном конце уровня «Ц» стояла подозрительная тишина – ни суеты, ни победных криков; только шум обваливающейся штукатурки да сдавленные стоны. Стальные переборки, что некогда делили уровень на сектора по степени секретности, были вскрыты словно гигантским консервным ножом.

Представшее перед содировцами поле брани прежде всего поразило полковника тем, что все жертвы принадлежали их стороне. Первое, что приходило на ум: рефлезианцев в здании целое подразделение, поскольку натворить такое в одиночку никому из смертных было просто не по силам.

Охранники и оперативники лежали вповалку на полу, кто без сознания, кто корчился от боли и держался за травмированные конечности. Кое у кого наблюдались огнестрельные ранения, но здесь – Мотыльков был почему-то в этом полностью уверен – рефлезианский штурмовик ни при чем; земляк ведь мог и их со Степаном прикончить за считаные секунды, однако ограничился лишь рукоприкладством.

Тел миротворцев Мотыльков не обнаружил, но, присмотревшись повнимательнее, заметил на полу и стенах пятна копоти, отдаленно похожие на силуэты длинноруких братьев по разуму. Тут же валялись три идиотские сабли, с которыми раньше дефилировали по этажам стерегущие аспиранта миротворцы. Само собой, бросить оружие и убежать эти свирепые космические вояки не могли в принципе.

– Рефлезианскую его мать! – процедил сквозь зубы Степан и, склонившись над одним из пострадавших, спросил у него что-то на французском.

Оперативник тер глаза и сквозь сдавленный кашель лепетал совершенно непереводимую галиматью, но тем не менее Степану удалось его понять.

– Говорит, что даже ничего не видел; какая-то черная молния, затем удар, а после одни вспышки, – перевел для Мотылькова Степан. – Говорит, что, кажется, ослеп от этих вспышек…

– Точно так же, как и у нас с тобой, – заметил полковник. – Тридцать патронов словно в пустоту, а потом…

И Мотыльков потрогал продолжающую расти на затылке шишку.

– Кажется, здесь миротворцы держали своего аспиранта, – заметил полковник, аккуратно отпинывая к стене валявшуюся на полу саблю, дабы случайно не проткнуть ногу.

– А кстати, где он? – встрепенулся Степан. – Дверь вроде бы заперта!

Мотыльков осторожно приблизился к двери, опасаясь, как бы из-за угла на него не напал кто-нибудь из «неуловимых мстителей», подергал ручку, а затем громко постучал.

Тишина.

– Высаживаем! – привычно, словно он до сих пор служил в СОБРе, распорядился Мотыльков, но прежде чем выломать замок, подобрал с пола короткую штурмовую винтовку «клерон», испробовать которую в деле мечтал уже давно.

Глядя на напарника, Степан тоже убрал в кобуру выданную «Сумеречной Тенью» «беретту», маломощную для ведения войны со столь неуязвимым врагом, и ухватил первое, что попало под руку, – многозарядное крупнокалиберное ружье с барабанным магазином, выданное оперативникам «Тени» специально для борьбы с рефлезианцами. Бывший владелец ружья лежал без сознания рядом со своим оружием, по всей видимости не успев произвести ни единого выстрела.

– Здравый выбор! – похвалил Степана Мотыльков. – Только будь другом, не направляй его в мою сторону!

В ответ Степан усмехнулся кривой ухмылкой истинного профессионала ратного ремесла. Самоуверенность напарника Мотылькова не утешила: полковник отлично помнил, что коллега из Петербурга до своего перевода в СОДИР был аналитиком при ФСК[3]3
  ФСК– Федеральная служба контрразведки.


[Закрыть] и ничего мощнее «макарова» в руках не держал.

С третьего удара дверь все-таки поддалась. Ворвавшийся первым Мотыльков поводил стволом по углам, но никаких представителей земных или инопланетных форм жизни не обнаружил. Дыра в потолке не оставляла сомнений в том, куда те и другие могли испариться.

– Теперь ясно, зачем этот шустрик сюда пожаловал, – произнес Степан, входя в комнату следом за полковником. – И что такого ценного в этом компьютерщике?

– Нам надо срочно наверх! – подвел итоги осмотра Мотыльков, на всякий случай заглянув в пролом. – Дуем к лифтам!..

Лифты, к счастью, функционировали.

– Какой этаж? – потребовал уточнения Степан, задержав палец над кнопкой.

– Я разглядел в дыру на верхних уровнях такие же проломы, – ответил Мотыльков. – Ублюдок где-то в верхних офисах, если вообще не слинял из здания.

– Значит, наверх!..

Ублюдок действительно был еще здесь. Едва створки лифта разъехались, как содировцы тут же засекли диверсанта в конце коридора – точно на линии прямого выстрела.

Рефлезианец замер без движения, привалившись лопатками к стене и растопырив руки с зажатыми в них мечами. Его словно распяли, даже лицо мерзавца перекосило в откровенно мученической гримасе. Стажеры не могли видеть из лифта главный коридор целиком, где их врага странным образом парализовало, а потому причина этого явления была для них необъяснима. Складывалось впечатление, что у рефлезианца иссяк заряд аккумуляторов и он просто взял да застыл в той позе, в которой застало его отключение питания.

Что-то здесь было не так, но вот что? Полковник Мотыльков, закаленный в горниле чеченских войн железный профессионал, нутром чуял подвох. На своем боевом веку он не раз сталкивался с вражеской тактикой, когда под убитого подкладывается взведенная граната и при любой попытке пошевелить тело происходит взрыв, уносящий новые человеческие жизни. В вопросах военной осторожности полковник являлся законченным параноиком, и этого у него было не отнять.

«Спокойно, Степан, – хотел было сказать Мотыльков. – Не суетись! Для начала подойдем поближе, осмотримся; сам знаешь, где обычно лежит халявный сыр…»

Со своим советом полковник опоздал ровно на полсекунды. Взвинченные нервы Степана сорвались, едва только он увидел невдалеке от себя неподвижного и словно провоцирующего его на выстрел рефлезианца.

– Попался, гад! – злорадно прокричал Степан, вскидывая к плечу ружье. – Получай!..

Выстрел мощного оружия в тесной кабине лифта вбил в голову Мотылькова, и без того гудящую, очередной тупой костыль боли. Тяжелая пуля размером с коньячную рюмку устремилась к цели, почему-то оставляя за собой густой дымовой шлейф…

«Вот дьявол! – успел подумать Мотыльков. – Она ж, бестия, не резиновая! Заряды газовые!»

Хорошо это или скверно, Сергей Васильевич не имел в тот момент ни малейшего понятия…

Как и следовало ожидать, атака Мефодия на Ареса и Артемиду чем-то смахивала на неосуществленную попытку Семена Михайловича Буденного порубать шашками фашистские танки; не осуществленную к счастью для легендарного командарма и его репутации. Акселерата собственная репутация волновала мало, поскольку здесь до нее никому не было дела.

Арес ответил на отчаянный выпад Мефодия легким гравиударом и отбросил его назад, к Артемиде. Артемида не дала исполнителю брякнуться на пол, прижав его гравиударом к стене настолько сильно, что пластиковые панели за спиной акселерата пошли трещинами. Мефодий постарался преодолеть исходящую от юпитерианки невидимую силу, но едва сумел оторвать лопатки от стены, как повторный гравиудар Ареса снова вбил его в хрупкий пластик.

Юпитерианцы не били исполнителя мощными – боевыми – гравиударами, они только обездвижили его легким телекинетическим воздействием. Рефлезианец, начисто лишивший миротворцев их подопытного материала, обязан был заплатить компенсацию за причиненный ущерб, причем никакие иные выплаты, кроме его собственного тела, небожителей не устраивали.

Непреодолимая сила растопырила руки Мефодия, перекосила лицо, сдавливала грудную клетку и мешала дышать. Тело его болезненно ныло. Ощущение было таким, будто акселерата медленно вдавливают в асфальт тяжелым катком.

Прямо напротив прижатого к стене Мефодия, в конце короткого бокового коридорчика, отворились раздвижные двери, выпустив из лифта две фигуры с оружием наперевес. Исполнитель понял, что к юпитерианцам прибыло долгожданное подкрепление. «Вот навалятся сейчас всем скопом и уволокут господина Ятаганова обживать новенькую «пробирку», – с отчаянием подумал обездвиженный акселерат.

Грохот сотряс коридор, и из лифта по направлению к Мефодию понеслось нечто округлое – не то крупная пуля, не то маленькая граната. За летящим предметом тянулся густой дымовой след.

«А это еще зачем?» – мелькнуло в мыслях исполнителя, прежде чем странный предмет саданул ему в живот, к счастью надежно защищенный курткой-кольчугой. И только когда получил под дых, сообразил: оперативники со своей позиции попросту не видели, что рефлезианец уже схвачен, а иначе зачем было лупить по нему из ружья?

У Мефодия перехватило дыхание, но не от слезоточивого газа, а от тяжелого удара в живот. Газовый контейнер отскочил от акселерата и завертелся на полу, наполняя коридор густыми клубами газа. Сквозь полупрозрачную пелену исполнитель сумел узнать в кабине лифта полковника Мотылькова и его напарника. Очухались, значит, терминаторы! Молодцы! Гвозди бы из вас делать!

Однако героические борцы с рефлезианцами допустили халатность, поскольку противогазов на них не наблюдалось. А газ с шипением клубами валил из контейнера, и запас его в маленькой емкости казался просто неиссякаемым…

Как выяснилось через мгновение, полковник Мотыльков и его напарник совершили не обычную халатность, а злостную: такую, за которую любой Устав карает по полной строгости, невзирая на чины и послужные списки. Сами того не желая, земляне сорвали миротворцам захват рефлезианского диверсанта.

На Артемиде и Аресе слезоточивый газ сказался самым пагубным образом. С чем было связана повышенная чувствительность к нему небожителей – непонятно. Однако способные дышать в гораздо более агрессивных средах, юпитерианцы отреагировали на слезоточивый газ весьма непредсказуемо и бурно. Настолько бурно, что даже забыли о захваченном ими рефлезианце.

Слева от Мефодия в заполонивших коридор облаках раздавался астматический кашель Ареса, справа по-лошадиному фыркала Артемида. Чем занимались юпитерианцы, разглядеть было сложно – по-видимому, спешно бросились на поиски свежего воздуха. Судя по грохоту, Арес ради глотка кислорода решил пробить в здании дополнительный вентиляционный тоннель. Впрочем, исполнителя судьба юпитерианцев уже не интересовала. Все, что он на данный момент понимал, – их телекинетическое воздействие прекратилось, и он снова свободен.

Жак Бриоль выдавал себя в клубах газа громким кашлем. Бедолага-аспирант совсем растерялся – где теперь свои, где чужие? – так и продолжал беспомощно валяться на полу и закрываться от газа рукавом. Ухватив кандидата за плечи, Мефодий поставил его на ноги, коротко бросил: «Не открывай глаз и держись за меня», – а затем вышиб ногой дверь ближайшего кабинета и увлек Жака за собой.

Вырезанная оконная решетка упала на брусчатку и громко зазвенела. Сначала акселерат вытолкал из окна аспиранта, затем выскочил сам. «Проулок! – определил он свое местоположение. – Парадный вход за углом».

Открыть глаза Жак был не в состоянии – успел-таки нахвататься слезоточивого газа. Мефодий подхватил его под руку и ускоренным темпом поволок к намеченной точке встречи с машиной. За спинами беглецов послышался грохот – очевидно, где-то по другую сторону здания рухнула стена. Аресу и Артемиде срочно требовался чистый воздух, на пути к которому их не мог остановить даже железобетон.

Насколько отравление газом снизило боеспособность юпитерианцев, акселерат точно сказать не мог, так как случай этот аналогов не имел. Однако рассчитывать на то, что Артемида и Арес вышли из игры, было весьма легкомысленно.

В полумраке раздались звуки ударов, и что-то грузное упало на брусчатку. Из-за угла под ноги Мефодию выкатилась форменная фуражка, ранее красовавшаяся на охраннике автостоянки. Следом за фуражкой наперерез беглецам выпрыгнул размахивающий кулаками Мигель.

– Проклятье, напугали! – рявкнул он, после чего указал за угол. – Сам напросился, уже рацию доставал, мерзавец… Ну вы-то как? Живы? Здоровы? Крепко досталось?

– Досталось, досталось, – подтвердил Мефодий и, кивнув на незрячего Жака, заявил: – Чего стоишь? Давай помогай!

Мигель, недолго думая, подлез пострадавшему под вторую руку, после чего движение акселерата и аспиранта пошло гораздо быстрее.

Исполнители перетащили кандидата на противоположный тротуар и, стараясь держаться в тени пальм, рванули к месту встречи. Жак опирался на плечи своих новых знакомых («друзья» говорить было пока рановато) и почти не касался ботинками брусчатки. Где-то за штаб-квартирой «Ля Плейн Омбр» продолжались грохот и звон битых стекол. Было слышно, как хлопают двери и обеспокоенные оперативники перебрасываются короткими фразами.

– Где мы? Мы оторвались? – взволнованно поинтересовался Жак, пытаясь открыть пораженные газом глаза. Сильная резь не давала ему даже разлепить веки.

– Нет еще, потерпи немного… – Мефодию хотелось успокоить напуганного кандидата, но пока успокаивать его было нечем. Да и рановато еще было им успокаиваться.

Бежевое «Рено» находилось там, где и ожидалось. Исполнитель из команды смотрителя Пенелопы сидел за рулем, держа двигатель заведенным. Осмотрев пустынную улицу и, самое главное, озаренное луной небо, исполнители поволокли Жака к автомобилю.

Словно резкий порыв ветра качнул верхушки ближайших пальм и сорвал с них разлапистые листья, закружившиеся в падении стаей причудливых птиц. Не успела еще эта зеленая стая опуститься на землю, как «Рено», до которого оставалось всего несколько шагов, в мгновение ока превратился в бесформенную груду металла.

Скрежет, лязг и звон лопнувших стекол ударили по ушам беглецов. Спрессованный в гармошку автомобиль качнулся на рессорах и замер посреди мостовой, дребезжа лоскутами рваной жести и выпуская из-под себя вонючую лужу бензина. Гибель находившегося в автомобиле исполнителя была ужасной. Единственное преимущество такого рода смерти перед другими ее вариантами лишь в ее мгновенности.

Мефодий, едва успевший заслонить Жака от осколков стекол, сразу же глянул в небо, уже не сомневаясь, кого увидит у себя над головой. Оклемавшиеся от слезоточивого газа Артемида и Арес черными призраками парили в лунном свете; призраками, избавиться от которых было невозможно никакими методами борьбы с нечистью.

До этого момента план эвакуации более или менее соответствовал сценарию; задержись юпитерианцы на пару минут, и можно было с легкостью скрыться от них на автомобиле в узких извилистых улочках Старой Ниццы. Но Артемида и Арес перечеркнули планы исполнителей одним точным гравиударом. Последним преимуществом беглецов оставалось то, что небожители были еще достаточно далеко.

Акселерат быстро огляделся: пустынная улица, запертые двери домов… Никаких путей к спасению, разве только…

Мефодий придержал Мигеля и Жака за плечи и без лишних слов указал себе под ноги.

– Хочешь сказать… – начал было мастер, но Мефодий оборвал его на полуслове:

– Спасай кандидата, а я их придержу. Выйдете на поверхность как можно дальше отсюда. Встретимся где договаривались.

И будто монтировкой подцепил пальцами и отвалил в сторону тяжелый люк канализационного колодца.

Может быть, Мигель и был против этого предложения, но разум мастера работал трезво: из них троих только акселерату по силам противостоять преследователям. Известный своей строптивостью, на этот раз Мигель подчинился и, ухватив кандидата за шиворот, затолкал его в узкое жерло колодца.

– Особо не подставляйся, – наказал он Мефодию перед тем, как нырнуть следом. – И помни: вы с Ким пригласили меня на ужин!..

Акселерат подобрал люк и едва хотел закрыть его за товарищами, как сверху на него обрушился юпитерианский гравиудар и прибойной волной поволок по камням. Незакрытый люк неприятно стукнул Мефодия по грудной клетке – неприятно для акселерата; любому из землекопов люк запросто переломал бы ребра.

Исполнитель сбросил с себя тяжелый чугунный диск, перекувыркнулся через голову и вскочил на ноги. Лунный свет отразился на его обнажившихся слэйерах.

Алгоритм предстоящей схватки Мефодием был уже рассчитан. Перед нанесением гравиударов юпитерианцы производили руками обязательные пассы, а значит, любая их атака была в принципе предсказуема. Прижать рефлезианца к стене, как это удалось им в тесном коридоре, здесь вряд ли получится – загнать акселерата в угол на открытом пространстве дело хлопотное даже для таких весомых фигур, как прямолинейная ладья Арес и коварный ферзь Артемида. Шахматная доска городских кварталов была куда просторней подземных коридоров, а успевший порубить всех вражеских пешек рефлезианец доказал, что претендует на звание как минимум коня. Партия назревала интересная, тем более что имеющую преимущество в количестве фигур сторону ничья не устраивала никоим образом.

Артемида предприняла попытку проскользнуть следом за беглецами в колодец, однако в последнее мгновение отказалась от этого из опасения попасть под клинки Мефодия; ограничилась лишь гравиударом, от которого акселерат легко уклонился.

Второй заход на цель предпринял Арес, а Артемида взялась его прикрывать – ни дать ни взять авиационное звено штурмовиков! Но такая перестановка сил не дала бы результата и без вмешательства исполнителя: размах плеч Ареса намного превышал диаметр колодца. Вовремя сообразив, что если застрянет, то обратно не выкарабкается, миротворец совершил неуклюжий пируэт, пугнул Мефодия гравиударом, естественно, не попал и снова вернулся на недосягаемую для слэйеров высоту, откуда они с Артемидой взялись методично расстреливать мечущегося по земле рефлезианца.

Двигался акселерат на пределе своих возможностей, прыгал замысловатыми зигзагами и всегда упреждал гравиудары, бьющие лишь строго по прямой траектории. Юпитерианцев очень злила собственная неспособность угодить в землянина, который не владел телекинезом и не умел левитировать. Именно поэтому раз от разу их атаки становились все яростнее и яростнее. С таким же остервенением Мефодий давным-давно лупил у себя на кухне тапочкой неистребимых тараканов.

«Все-таки жандармерия Лазурного Берега – это не полиция Нью-Йорка», – подумал Мефодий при звуке приближающихся из портовой зоны сирен. Устроить лихую заварушку и успеть разбудить половину города, прежде чем здешние полицейские наконец снизойдут до тебя, – подобная нерасторопность не делала чести жандармерии Ниццы. Но хоть явились, и на том спасибо.

Свет фар и мигание маяков заполонили Рю-де-Шато. Завидев искореженный «Рено» и прыгающего вокруг него вооруженного человека, полицейские перекрыли улицу автомобилями и только потом повыскакивали из них. Самый отважный патрульный экипаж прорвался вперед и провалился передним колесом в открытый канализационный колодец, закупорив его куда прочнее, чем тяжелый люк.

При виде жандармов юпитерианцы прекратили свои упражнения в меткости и поднялись повыше. Однако, осознавая, что помощи от землян им все равно не дождаться, они все-таки не выпускали акселерата из виду.

Насколько Мефодий знал Мигеля, парнем (если, конечно, пятисотлетнего исполнителя было вежливо называть «парнем») он был прытким и уже наверняка уволок Жака достаточно далеко. Стеречь люк смысла больше не имело, к тому же полицейский «Ситроен» и так закупорил его намертво, а потому следовало позаботиться теперь и о своей драгоценной персоне – продукте полугодовых смотрительских усилий.

Лучшего места для бегства, чем портовая зона, сыскать было невозможно: жизнь там бурлила и ночью. Матросы и докеры сновали в порту толпами, и затесаться в их ряды было не так уж сложно.

Но до порта еще следовало добраться…

Перекрывшие улицу жандармы только и смогли, что проводить взглядами взбежавшего от них по стене на крышу рефлезианца. Раздавшиеся с земли выстрелы нанесли вред лишь чьей-то спутниковой антенне, но не тому, для кого предназначались.

Погруженная в сон Старая Ницца теперь предстала перед Мефодием во всей красе. Было немного жаль, что знакомиться с ней приходится в столь неподходящее время. Красные при дневном свете и темно-коричневые при лунном, крыши домов были видны вплоть до побережья и, сливаясь в полумраке, походили на пустынные барханы, покрытые зыбью черепичной чешуи. Торчащие над «барханами»-крышами пальмы смахивали на оазисы. Готические башни соборов Ниццы вливались в эту картину занесенными песком останками городов погибшей древней цивилизации…

И совсем не вписывались в фантастическую картину уродливые стрелы портовых кранов, обозначенные на фоне ночного неба красными фонарями. Однако именно на портовые краны взял направление преследуемый с земли и с воздуха акселерат.

Едва Мефодий очутился на крыше, как Артемида и Арес сразу оживились и возобновили охоту. Как только воздух за спиной исполнителя начинал дрожать (чувствительные уши акселерата фиксировали подобное «воздухотрясение» быстрее любого сейсмографа), беглец тут же резко менял направление. Гравиудары небожителей срывали черепицу, крушили печные трубы и били окна в мансардах, но неуловимого рефлезианца не касались.

Улочки Старой Ниццы были неширокими, и потому прыжки с крыши на крышу не требовали от акселерата запредельных усилий. И хоть скакал он по крышам не строго по прямой, путь до порта поверху все равно получался куда короче, нежели по запутанным городским улицам. Свежий морской ветер гулял над крышами и насвистывал незнакомую, но тем не менее очень доходчивую мелодию. Мелодию близкого спасения…

Глиняная черепица под ботинками Мефодия трещала и крошилась, выскальзывала из-под ног в самое неподходящее время, заставляла беглеца спотыкаться и терять скорость. В один из таких неудачных моментов акселерат нарвался-таки на очень чувствительный гравиудар в спину. Проехав по крутому скату на животе, исполнитель попытался уцепиться за водосток, но тот под его весом оторвался от карниза и вместе с осколками черепицы полетел вниз. В окружении обломков водостока полетел вниз и Мефодий.

Падение выдалось неуклюжим. Сориентироваться в полете акселерату не удалось: как только он пробовал извернуться телом, тут же цеплялся то ногами, то головой за подоконники и ставни. Помимо сорванного водостока и черепицы, в полете к Мефодию присоединились битые стекла, щепки ставен и даже горшки с цветами.

Мягкой посадки не вышло – прорвав тряпичный козырек над дверью какого-то магазинчика, исполнитель со всего маху грохнулся оземь. Цветочные горшки и прочая сбитая им в полете дребедень загремели по булыжникам вокруг него.

После такого феерического трюка хотелось спокойно полежать и прийти в себя, но такую роскошь господин Ятаганов себе, естественно, не позволил. Превозмогая ломоту во всем теле, акселерат поднялся и словно на шарнирах похромал по улице в сторону моря, надеясь уже в движении как следует размять отбитые члены. Корабельные гудки, скрежет лебедок и рычание дизелей говорили о том, что порт совсем рядом. Но дабы юпитерианцы не перехватили его на открытом пространстве, Мефодий не стал долго маячить на улице и юркнул в первую попавшуюся подворотню.

Портовое ограждение выглядело неприступным, однако не было рассчитано на то, что через него станут сигать беглые рефлезианцы. Прежде чем проникнуть в порт, Мефодий огляделся: не отираются ли окрест ненужные свидетели? Нет, основная портовая суета кипела вдали отсюда.

Перепрыгнув ограду, исполнитель притаился за большегрузными контейнерами, после чего, словно опасающийся ястреба суслик, тревожно осмотрел небо. Как показывал опыт, проклятые юпитерианцы могли свалиться как снег на голову откуда угодно. Севернее, на фоне лунного диска, промелькнула тень кого-то из них, но, очевидно, упавший с крыши рефлезианец оказался для них самым обидным образом потерян.

Не хотелось хвалить себя раньше времени, но, кажется, считать операцию проваленной было еще рано. Искушенный специалист в исполнительском ремесле Мигель в лепешку расшибется, но доставит кандидата к месту назначения. Теперь осталось лишь добраться до окраины Монте-Карло самому.

Мефодий подобрал брошенную кем-то из докеров треснутую каску, нацепил ее на голову и, не таясь, зашагал по территории порта. Его испачканная одежда выглядела здесь вполне уместно: идущий по своим делам простой докер, какие каждое утро отираются возле порта в поисках работы. Следовало немного потолкаться на причалах, а затем начать выбираться из города. Наверняка Мигель и Жак используют сейчас аналогичную тактику, возможно даже, ошиваются где-нибудь неподалеку.

– Эй! – окликнул исполнителя упитанный человек с ноутбуком, по всей видимости, из местного начальства. – Какого черта слоняешься без дела? Живо дуй на восемнадцатый – там аврал!

– Я на седьмом! – как ни в чем не бывало откликнулся Мефодий, выбрав номер дока будто в лотерее – наобум.

– Седьмой? – присвистнул толстяк. – Это ж надо, куда тебя занесло!.. Они там и без тебя давно управились. Быстро на восемнадцатый!

– Нет, мне приказали на седьмой! – помотал головой Мефодий и спешно зашагал дальше, надеясь, что не ошибся и следует именно туда, куда надо. Судя по тому, что толстяк от него отвязался, курс на седьмой док был выбран верный.

В бесплодных скитаниях по причалам и докам пролетело два часа. Акселерат старался не задерживаться подолгу на одном месте. Как только кто-либо начинал обращать на него внимание, он тут же уходил. Под конец Мефодий примкнул к отработавшей смену бригаде докеров и покинул порт в толпе вполне легальным путем – через главные ворота.

Рассвет исполнитель встретил в такси, которое поймал неподалеку от порта. Таксист пошутил, что поздновато, дескать, мсье надумал ехать в Монте-Карло – светает уже, да и вид у мсье такой, что ни в одно казино не пропустят. В ответ Мефодий попросил таксиста поменьше болтать и побыстрее двигаться. Словоохотливый водитель беспрекословно исполнил лишь второе пожелание пассажира.