Текст книги "Эксперт по уничтожению"

Дорога петляла, точно повторяя линию морского побережья. В левое стекло акселерат наблюдал крутые скальные откосы, нависающие над дорогой, как бы намекающие на ничтожность тех, кто ползал у их подножия. Справа за неширокой береговой линией синела морская лазурь, притягивавшая взор гораздо сильнее серой каменной гряды. Мефодий снова пожалел, что, находясь среди подобного великолепия, должен заниматься грязной и опасной работой без малейшей возможности взять хотя бы однодневный тайм-аут.

С рокотом вышел на встречную полосу и обогнал такси обтекаемый, как пуля, спортивный байк, на сиденье которого, помимо водителя, примостился также пассажир. Обойдя такси так, словно оно стояло на месте, байк вернулся на свою полосу и за полминуты скрылся с глаз.

– Чертовы смертники! – рявкнул таксист после того, как мотоциклисты едва успели разминуться с ползущим по встречной полосе грузовиком. – Этим камикадзе надо вместе с байками сразу и гробы продавать!

Мефодия, однако, встреча с безумными гонщиками несказанно порадовала, поскольку ему удалось рассмотреть пассажира. Это был Мигель. Пригнувшийся к бензобаку водитель байка остался незамеченным, но акселерат ничуть не сомневался, что это Жак Бриоль, мотоспортивное прошлое которого и привело его в цепкие руки смотрителей. Где Жак и Мигель разжились таким крутым байком, осталось загадкой; хотелось надеяться, что при этом ни один из законопослушных граждан не пострадал.

Заставлять таксиста следовать за байком было, конечно, неразумно, и Мефодий лишь попросил его поторопиться. Таксист, которого подобная просьба уязвила, насупился: он и так шел по трассе на пределе возможностей своего автомобиля.

Дорожный указатель на приморский рыбачий поселок – место, где их должна была ожидать на катере Кимберли, – Мефодий заметил издалека и сразу потребовал остановиться: остаток пути следовало проделать самостоятельно. Незачем таксисту знать, куда именно направлялся его подозрительный пассажир.

Пробираясь к поселку тенистой мандариновой рощицей, акселерат наткнулся в кустах на брошенный байк, мотор которого еще не успел остыть. Что ж, прибытие на место сбора получилось почти синхронным – это не могло не радовать.

Однако радостного приема герою ночных похождений никто почему-то не оказывал. Купленный Кимберли катер покачивался у пирса, но ни ее, ни Мигеля, ни Жака рядом не было. Единственное место, где они могли находиться, – дощатый лодочный домик, пристроенный к оконечности пирса.

Мефодий навострил уши, пытаясь уловить, что происходит внутри лодочного домика. За его тонкими стенами ощущались движение и голос.

Странный, однако, голос! Знакомый, но не тот, которому можно радоваться.

Акселерат замер у пирса и прислушался внимательней.

– Вот так отличились мы с тобой! – огорченно вздохнул полковник Мотыльков после того, как понял, что они с напарником натворили. – Попахивает нагоняем!

– Да уж… – угрюмо согласился Степан, отбросив злополучное ружье, словно избавлялся от компрометирующей улики.

На первый этаж «Ля Плейн Омбр» начинали подтягиваться не добитые рефлезианцем оперативники и охранники. Слезоточивый газ, который благодаря Степану заполонил собой весь главный коридор, быстро выветривался через проделанные разгневанными миротворцами дыры в стенах. Мотыльков, разумеется, не мог знать, разгневаны миротворцы на самом деле или нет, но догадывался: в спокойном состоянии рассудка разумные существа обычно выходят через имеющиеся двери, а не проламывают новые.

Очень скоро на место происшествия прибыл командир местной бригады «Сумеречная Тень» полковник Дидье Саган. Он очень быстро вник в курс дела, собрал остаток подчиненных и, нацепив на себя чей-то бронежилет с погнутыми ногой рефлезианца пластинами, распорядился:

– Хватайте транспорт и быстро на улицы! Сдохните, но найдите его! Следите за миротворцами: где они, там, вероятнее всего, будет неподалеку и этот мерзавец!.. – И, надолго задержав свирепый взгляд на стажерах – мсье Сагану уже доложили, что это по вине русских гостей в его офисе теперь гуляют такие сквозняки, – добавил: – Вы двое тоже. Берите свободную машину и следуйте за остальными!

Автомобиль Мотыльков водил плохо, поскольку на родине не имел его вовсе, и потому доверил это занятие Степану. Нашкодившие стажеры взяли на автостоянке серо-стальной служебный «БМВ» и, едва успев пристроиться в хвост отъезжающей автоколонне, снова ринулись в бой.

Вот когда Степан, бывший контрразведчик-аналитик, наконец-то решился перехватить инициативу у постоянно помыкающего им Мотылькова. Полковник привык рубить сплеча и действовать уверенно только в боевой обстановке. В вопросах прогнозирования вражеских действий он проявлял недостаточную гибкость мышления. Степан, наоборот, стушевался под пулями, но, очутившись в более или менее спокойной атмосфере, заработал серыми клетками мозга куда эффективнее, чем огнестрельным оружием. Вдобавок ко всему собственные мысли Степан умудрялся еще и озвучивать. Мотыльков с трудом поспевал за ходом рассуждений аналитика, однако все-таки поспевал и радовался своей неокончательной твердолобости.

– Гляди, что мы имеем, – тараторил Степан, успевая рассуждать, следить за дорогой и управлять машиной. – Два субъекта: один тихоходный, второй, напротив, – резкий до неприличия. С какой скоростью будет двигаться эта пара?

Мотыльков открыл было рот, но, как выяснилось, вопрос был задан риторический и к ответу не обязывал. Пока Сергей Васильевич думал, что сказать, Степан успел самостоятельно ответить на собственный вопрос и продолжить дальнейший анализ:

– Уверен: поблизости их ждет машина, а значит, наш попрыгун здесь явно не один. Нам надо не ловить подозрительных пешеходов, а срочно перекрывать дороги.

Кортеж автомобилей «Сумеречной Тени» притормозил – прямо посреди улицы скопилось полдюжины полицейских машин. Половина жандармов столпилось вокруг будто гигантской кувалдой расплющенной груды металла, остальные пытались помочь одному из коллег, автомобиль которого провалился колесом в открытый канализационный колодец. На вопрос Дидье Сагана, не видели ли мсье жандармы двух подозрительных типов, озлобленный капрал прорычал что-то в ответ и обвел рукой крыши ближайших домов.

– Вот тебе их машина! – хмыкнул Мотыльков, указав на искореженные останки автомобиля. – Вернее, не машина, а саркофаг. Похоже, миротворцы нас опередили.

– Наших беглецов в ней нет! – уверенно заявил Степан, наблюдая, как полковник Саган беседует с жандармами. – Иначе миротворцы тоже отирались бы здесь. Возможно, здесь беглецы разделились: аспирант рванул через канализацию, а наш знакомый верхами… Да, скорее всего, так и было.

– Уж явно не наоборот, – согласился Мотыльков.

Рация в машине стажеров что-то невнятно прохрипела, по всей видимости, отдала какое-то распоряжение.

– Понял что-нибудь? – поинтересовался у напарника Мотыльков.

– Ни хрена! – буркнул Степан. – Подстрой-ка частоту!

Рука полковника потянулась было к передатчику, но замерла на полдороге.

– На этой мерзости одни кнопки да светящиеся циферки и никаких крутилок! – посетовал полковник, не решаясь дотронуться до рации. – Я такие заумные игрушки раньше только у чеченов видел.

– Все ясно: цифровая! – с видом знатока заявил Степан. – Дай-ка я попробую…

Однако все, что смог намудрить петербуржец в хитрой системе кнопок и графических табло, так это вовсе посбивать все настройки передатчика. Рация зашипела, словно растревоженная гадюка, и умолкла окончательно.

– Да ну ее! – в сердцах бросил Степан. – Что мы с тобой, остолопы какие-то? Не догадаемся, чего от нас хотят? Вон, гляди: все разъезжаются, значит, нам тоже куда-то ехать надо.

– Но куда?

– Дай подумаю, что они хотели нам сообщить… – наморщил Степан высокий лоб. – Мы – стажеры, а стажеров обычно бросают туда, где требуется больше всего живой силы. Где в Ницце самое многолюдное место?

– Знамо где – порт!

– Согласен. Значит, дуем в порт! Уверен на девяносто восемь процентов: мсье Саган нас именно туда и посылал!

Однако странное дело – в порт стажеры прибыли в полном одиночестве. Место и впрямь было многолюдным, но других машин из «Сумеречной Тени» сюда почему-то больше не направили. Покрутившись возле пропускных пунктов и понаблюдав за входящими и выходящими людьми, Мотыльков и Степан в конце концов припарковались неподалеку от главных портовых ворот, после чего, наплевав на все правила ночной слежки, закурили по сигарете. Рация пару раз моргнула красным огоньком, явно намереваясь о чем-то сообщить, но на ее игривые подмигивания внимания уже не обращали.

– Глупо все это, – заметил Мотыльков. – Что ему делать в порту? Если они куда и рванули, так только в горы.

– Василич, ты в корне не прав, – возразил Степан. – Горы – место, конечно, хорошее, но ведь рефлезианец удирает не один. Его приятель сейчас где-то в канализационном коллекторе, а по коллектору в горы не уйдешь, верно? Все жидкости, как известно, текут по пути наименьшего сопротивления – вниз, и все коллекторные каналы заканчиваются здесь – у порта. В порту у них забита стрелка, точно тебе говорю!

– Помнится, намедни ты говорил, что тебя сократили из аналитиков! – с ехидцей заметил полковник.

Степан намек понял, но ничуть не оскорбился.

– Я, Василич, лично спланировал пять серьезных операций, и только одна из них провалилась, – ответил он. – И это, замечу, был не самый последний у нас в отделе результат. Так вот – мыслить в перспективе я еще не разучился, поэтому скажу: как бы ни был хитер шпион, ему всегда приходится приноравливаться к окружающей обстановке, которая и вносит поправки в его тактические планы. Планы нашего шпиона просты: уйти от преследования и спасти своего большеголового аспиранта. Аспирант у него как гиря на ноге, а с гирей не потанцуешь. Их задумка с машиной провалилась, поэтому он взялся импровизировать на ходу. Однако любая импровизация зависит от множества факторов: погода, время суток, характер местности. Отсюда вывод: пока шпион импровизирует, хороший контрразведчик обязан заранее знать, чем его импровизация закончится.

– Короче, угадать и написать ноты еще не сочиненной композитором мелодии, – закончил Мотыльков и задумчиво добавил: – Ну и башку же надо для этого иметь!

– Не башку, – усмехнулся Степан, чья голова была вполне нормального обхвата. – Скорее лоб из титанового сплава… – И пояснил: – Это чтобы при провале твоей детально разработанной операции хладнокровно снести упавшие на голову шишки… У меня, Василич, такого лба, к сожалению, не оказалось, когда пятая моя операция пошла коту под хвост. Разбор полетов надолго затянулся. Тут как раз сокращение. Кого в первую очередь сокращать?.. Правильно: того, кто недавно облажался. Спасибо начштабу, хороший мужик, не стал меня в отставку отправлять, а по своим каналам в этот новый СОДИР пристроил. Век ему обязан…

Помолчали, потом закурили еще по одной.

Растроганный Сергей Васильевич хотел было ответить откровенностью на откровенность и поведать коллеге о давно терзающих его сомнениях относительно миротворцев, однако в последний момент передумал и предпочел отмолчаться.

Восход прочертил алую разделительную полосу между слившейся на ночь синевой моря и небес. Отработав ночную смену, порт покидали плечистые докеры. И без того оживленная припортовая улочка стала еще оживленнее. Полковник хотел прикурить очередную сигарету, но едва вытянул ее из пачки, как тут же про нее забыл. Глаза замершего от неожиданности Мотылькова не моргая уставились в лобовое стекло.

– Ну ты, блин… Ну, Степка… Ну, едрит твою… Вот это голова, а еще говоришь!.. – полушепотом произнес полковник, тиская в пальцах незажженную сигарету.

Степан на восторги напарника не отреагировал, поскольку так же настороженно замер, пялясь на группу выходивших из ворот докеров.

Точнее, на одного из них, который докером был таким же, как стажеры-содировцы – Петькой и Василием Ивановичем. Напяленная на голову самозванца каска не могла скрыть хорошо знакомое содировцам лицо. Хитрый рефлезианец оказался не настолько умен, чтобы провести двух матерых ветеранов той службы, что на первый взгляд как будто не видна.

– Не дергаемся! – распорядился Мотыльков. – Пусть немного оторвется; сам знаешь, какие эти мутанты чуткие!

«Мутант», который, пусть и невольно, продолжал преследовать Мотылькова, словно собака Баскервилей сэра Генри, отделился от толпы, после чего снял каску и швырнул ее в мусорный контейнер. Содировцы подождали, пока он удалится на достаточное расстояние, а затем тронулись с места и, якобы подыскивая место для парковки, не спеша покатили вдоль тротуара.

– Но где же второй? – поинтересовался Мотыльков у напарника, как будто тот знал ответы на все текущие вопросы.

– Они разминулись, – предположил петербуржец, – что неудивительно, так как наверняка ни тот, ни другой со схемой коллектора незнакомы.

– Э-э-э, позволь-ка: «разминулись»! – запротестовал полковник. – Если разминулись, куда это тогда намылился наш рефлезианец?

Рефлезианец, вопреки ожиданиям содировцев, не выискивал на мостовой канализационные люки, а усаживался в только что пойманное такси.

– Все! Как пить дать, прикончил пацана где-то в доках! – высказал Мотыльков первое, что пришло ему на ум.

– Стоило тогда тащить его в доки? – возразил Степан.

– Выведал от него по пути все, что надо, и понял, что аспирант ему больше не нужен!

Степан не стал спорить с полковником, лишь полюбопытствовал:

– Ну так что: идем в доки искать труп аспиранта или пасем киллера дальше?

– Не только пасем, но и берем! – отрезал Мотыльков. – Надо же как-то искупать свою вину… А тело и без нас отыщут!

– Надо все же вызвать подкрепление. – Степан оптимизма напарника не разделял и потянулся к рации, намереваясь найти-таки общий язык с упрямым передатчиком.

– Не вздумай! – остановил его Мотыльков. – Спугнем ведь! Заметит суету и ускачет в горы – ищи-свищи его потом. Доведем до места, а там видно будет: или арест, или пуля в башку! Я, Степа, из такой винтовки не промахиваюсь!

И Мотыльков кивнул на заднее сиденье, куда он предусмотрительно забросил прихваченный из офиса «клерон».

Степан не посмел перечить грозному полковнику и плавно тронулся вслед отъехавшему такси с рефлезианцем. Петербуржец старался двигаться так, чтобы между ними было как минимум несколько попутных машин: незыблемое правило автомобильной слежки.

Наделавший беспорядка рефлезианец бежал прочь из города, что для содировцев не было удивительным: после столь бурно проведенной ночи ему глупо было оставаться теперь не только в Ницце, но и во Франции. Стажеры крепко повисли на хвосте у такси, да и упустить его было сложно – загородное шоссе шло на восток строго по побережью и никаких развилок, кроме съездов к морю, не имело.

– Не иначе как в Монте-Карло направляется, – определил Степан и процитировал: – Эх, дайте мне один билет до Монте-Карло…

Мотыльков приопустил стекло, после чего, игнорируя пепельницу, по исконно российской привычке щелчком выбросил на дорогу окурок и едва не угодил в обгоняющих их мотоциклистов.

«Рисковые парни, – подумал полковник, закрывая стекло. – Без шлемов гоняют…»

И внезапно опознал сидевшего за рулем мотоцикла очкастого парня: боже ты мой, так ведь это аспирант, живой и невредимый!

Степан успел разглядеть только спины мотоциклистов, и ему пришлось поверить коллеге на слово: Жак Бриоль не погиб, а только что вместе с каким-то лохматым типом – возможно, тоже рефлезианцем – пронесся от них на расстоянии вытянутой руки.

– Держу пари на остатки командировочных, что все эти отщепенцы скоро соберутся в одном месте! – предложил он.

– Тут и спорить не о чем, – не стал отрицать очевидное Мотыльков. – Тем лучше – возьмем всю шайку скопом.

Гнаться за спортивным байком содировцы даже не попытались, а предпочли придерживаться намеченного плана – слежки за ключевой фигурой ночного переполоха. Такси в очередной раз прибавило скорость, вынудив Степана сделать то же самое, однако петербуржец, опасаясь быть рассекреченным, дал рефлезианцу возможность немного оторваться.

Благодаря этому отставанию, продлившемуся дольше запланированного, стажеры прошляпили момент, когда рефлезианец сошел с дистанции. «БМВ» содировцев только-только миновал отделяющий его от цели выступ скалы, а высадившее рефлезианца такси уже разворачивалось в обратном направлении. Самого пассажира простыл и след – обочина была пуста.

– Вот паскудник! – вскричал раздосадованный Мотыльков, всматриваясь в растущие вдоль дороги густые лавровые заросли. – Неужто слинял?

Все это могло быть обычной уловкой: рефлезианец притаился в кустах и сейчас пристально следит за дорогой – если слежка за ним имела место быть, потерявший объект преследователь засуетится и остановится.

– Не дергайся и сворачивай вон туда, – Мотыльков указал напарнику на ведущий к морю накатанный рыбацкими грузовиками проселок. – Делаем вид, что мы именно в эту деревню и едем.

– Логично, Серега, – поддержал его Степан. – Сдается мне, шайка наверняка сюда пожалует – лучшего места для отплытия в нейтральные воды не сыщешь. Надеюсь, не опоздаем…

Проселок довольно скоро вывел содировцев на побережье. Стажеры передумали заезжать в деревеньку и бросили машину в придорожных кустах на окраине.

– Давай вон на тот холм, – распорядился Мотыльков, вытаскивая из «бардачка» бинокль. – Отсюда мы один хрен ничего не разглядим.

Собирая на свои цивильные костюмы все виды колючей местной флоры, напарники вскарабкались на каменистый пригорок, с которого прибрежный поселок просматривался как на ладони. Запыхавшийся от вынужденного скалолазания Мотыльков отер со лба пот, затем поднес бинокль к глазам и осмотрел окрестности.

Деревенька в этот ранний час уже проснулась: мужчины распутывали снасти и заводили дизеля рыболовецких катеров, в хлопотах им помогали женщины, видимо привыкшие подниматься на заре вместе с мужьями. Рыбаки на латаных-перелатаных моторных скорлупках один за другим отчаливали от пирсов на свой нелегкий каждодневный промысел.

Бегло осмотрев местность, Мотыльков передал бинокль Степану: авось тому посчастливится выведать больше. И вправду, не успел еще петербуржец полностью окинуть взглядом окрестности, как сразу обнаружил нечто любопытное.

– Вот интересно, какого черта сюда занесло эту посудину? – хмыкнул он. – Туристам тут делать абсолютно нечего, а катерок иначе как прогулочным не назовешь… Глянь-ка вон туда, на десять часов.

Мотыльков забрал у него бинокль.

Познания Сергея Васильевича в классификации морских судов были поверхностными – моряков в его крестьянской династии не бывало отродясь, – и все оставшиеся в поселке катера были для него одинаковы. По тому, как бинокль в руках полковника нервно зарыскал из стороны в сторону, Степан понял, что коллега испытывает затруднения.

– Левее!.. Еще! – скорректировал он напарника. – Белый катер с синими полосами. Тот, что «Мурена» называется. Неужто не видишь?

– Катер как катер, – пробурчал Мотыльков. – Разве что новый.

– А где траловые лебедки, где ящики для рыбы, где снасти, где сам трал, в конце концов?

Действительно, все перечисленное Степаном на «Мурене» отсутствовало.

– Девку на пирсе видишь? – спросил петербуржец. Эту изящную, в отличие от плотных рыбачек, молодую особу Мотыльков, конечно же, не мог не заметить. – Маячит, словно кого-то ждет, да и одета… Не выходят в кроссовках на рыбную ловлю.

– М-да… – Мотыльков призадумался: в последние шесть часов Степан ошибался редко. – Наверное, следует подойти поближе, а то, если ее дружки прибегут, боюсь, опоздаем.

Двигаясь перебежками по колючим зарослям, содировцы начали подкрадываться к заинтересовавшему их пирсу. Держа наперевес вытащенный из машины «клерон», Мотыльков снова ощущал себя в настоящем деле, и от этого ноздри его раздувались в возбуждении, как у дорвавшегося до скачек старого рысака.

Шум прибоя заглушил шаги содировцев. Мотыльков и Степан сумели подобраться к пирсу практически вплотную и затаились в прибрежном кустарнике. Расстояние позволяло разглядеть даже нервно прикушенную губку прохаживавшейся возле катера девушки. Спортивная фигурка незнакомки также косвенно указывала на принадлежность этой очаровательной особы к рефлезианцам.

Мотыльков первым заметил приближение приятелей девушки и предупреждающе толкнул в бок Степана. Напарники вжались в камни и стали дышать тише шелеста травы и реже впавших в анабиоз рептилий.

Кем был шедший первым рослый брюнет латиноамериканской наружности, полковник не знал, но он видел его тридцать минут назад на заднем сиденье мотоцикла, за рулем которого восседал Жак Бриоль. Сам мсье аспирант шагал следом за брюнетом, спотыкаясь и все время оборачиваясь. Прикинувшийся облепленной репейником кочкой, Сергей Васильевич мысленно возблагодарил как прозорливого Степана, так и себя за то, что вовремя прислушивался к его дельным советам. Рефлезианское место сбора они вычислили со снайперской точностью.

Девушка бросилась навстречу брюнету, при этом напрочь игнорируя шедшего рядом с ним Жака Бриоля. Брюнет взволнованно стал ей о чем-то толковать. Поскольку на аспиранта они даже не смотрели, Мотыльков догадался, что речь сейчас идет об отсутствующем главаре, или кем там у них считался этот рефлезианский безумец. В итоге девушка опустила плечи и, угрюмо глядя под ноги, направилась к катеру, а брюнет оперся о перила пирса и стал напряженно вглядываться туда, откуда они с Жаком только что явились. Было заметно, что он тоже на взводе.

«Так-так! И где же, интересно, мой закадычный друг? – нервозность девушки и брюнета невольно заразила и Мотылькова. – Вот уж никогда бы не подумал, что он может заблудиться!»

Время шло. Все ждали главное действующее лицо ночного спектакля, а оно почему-то запаздывало.

План захвата созрел в голове полковника стихийно. Приступить к действиям его вынудило не появление рефлезианского диверсанта – невольной причиной этого стал беглый аспирант. Отиравшийся в сторонке Жак, которого никто не думал охранять, что явно указывало на добровольный характер его побега, ощутил перед дальней дорогой естественную потребность опорожнить мочевой пузырь. Но, будучи истинным французом, он постеснялся делать это при мадемуазель. Оглянувшись и поняв, что предоставлен сам себе, Жак деликатно отошел к кустикам и принялся расстегивать ширинку прямо над головами схоронившихся под ними содировцев.

Мотыльков не мог точно сказать, что именно подстегнуло его к действиям: идущий в руки заложник или нежелание вспоминать потом на родине, как ему на голову нахальным образом помочились в окрестностях Монте-Карло. Впрочем, случись подобное в России, едва ли полковник обиделся бы меньше, но это уже другой вопрос.

Существует старая шутка о мужике, который удалился в лесок по малой нужде, встретил там медведя, а потому заодно справил и большую. Нет, конечно, при появлении перед ним как из-под земли двух громил Жак Бриоль до кульминации этого анекдота не дошел, но был от подобного конфуза очень недалек. Тот из громил, что был пониже и поупитанней, ухватил его за шею и приставил пистолет к виску, а высокий, впрямь смахивающий на медведя, здоровяк сначала ошарашил Жака прикладом автомата в живот, а затем вскинул оружие и проревел на весь берег:

– Эй, вы, двое, лицом в доски и руки на затылок! Или я снесу вашему приятелю его тупую башку!

Брюнет от неожиданности даже присел, а только что запустившая мотор катера девушка принялась озираться по сторонам, пытаясь определить, откуда исходят грозные вопли.

Видя, что рефлезианцы колеблются, Мотыльков рявкнул еще громче, а Степан надавил на висок заложника пистолетным стволом с такой силой, что аспирант заверещал от боли.

Ценность Жака Бриоля для рефлезианцев действительно оказалась высока – брюнет и девушка медленно опустились на пирс и, не сводя с содировцев злобных взглядов, скрестили пальцы рук на затылках.

– Лежать! – продолжал неистовствовать полковник, осторожно приближаясь к сходням пирса. Следом за ним Степан волочил за шею Жака. – А теперь ползком в будку! Патлатый – ты первый! Я считаю до пяти, и ты – внутри: раз!..

– Нет, товарищ полковник, вы определенно нравитесь мне все больше и больше, – Мефодий старался говорить спокойно и двигаться по пирсу медленно, опасаясь, как бы засевшие в лодочном домике Мотыльков с напарником не натворили с перепугу глупостей. – Можете считать это комплиментом, но сегодня вы превзошли даже ваших бесподобных миротворцев!..

Действительно, полковник и его приятель оказались на высоте. А вот акселерат, уйдя от юпитерианцев, впал в эйфорию от близкой победы и напрочь пренебрег элементарными мерами безопасности. Он даже не выяснил, есть ли за ними слежка или нет. Вот только кого выследил Мотыльков: его или Мигеля? Конечно, его – хваленого акселерата! Опытный мастер ни за что бы так не опростоволосился.

Почуяв неладное, Мефодий сразу же осмотрелся и, к некоторому облегчению, выяснил, что рычащий в лодочном домике Мотыльков явился сюда только в сопровождении напарника. Однако акселерат не сомневался, что подкрепление полковника уже на подходе. Разумеется, исполнителю было невдомек, что такие ушлые сыскари не смогли разобраться в устройстве элементарного передатчика и потому никакого подкрепления не ожидали.

Перед тем как заглянуть внутрь лодочного домика, Мефодий кашлянул и показал в дверной проем свои пустые руки. И только после этого рискнул туда заглянуть.

Первыми акселерат увидел Мигеля и Кимберли. Они лежали лицами вниз по разным углам, будто собрались загорать, только почему-то прямо в одежде и не выходя из помещения. Свирепый русский полковник смог привести их в столь унизительное положение лишь одним способом – угрозой прикончить Жака; другой угрозы, даже угрозы собственным жизням, исполнители вряд ли бы испугались. Несмотря на озлобленность, Кимберли при появлении друга обрадовалась и постаралась улыбнуться: он вернулся, и пусть при таких неприятных обстоятельствах, но их встреча состоялась.

Мотыльков держал под прицелом автомата все помещение и дверь, его товарищ ограничился более мелкой целью – головой Жака Бриоля. Оба охотника на рефлезианцев нервозности не выказывали и ясно давали понять, что при случае ни один из них не промахнется. Аспирант, чья шея словно удавом была охвачена крепкой рукой оперативника, кажется, уже не дышал, лишь моргал и только этим отличался от мертвеца.

– Замри на месте! – велел Мотыльков рефлезианцу.

– Замер – что дальше? – поинтересовался Мефодий, думая о том, успеет ли он справиться с двумя крепкими землекопами до того, как один из них нажатием на спусковой крючок аннулирует все его ночные старания.

– Медленно – повторяю: медленно! – сними с крюка цепь и свяжи своих приятелей. Но сначала отстегни и брось сюда свои и их сабли!..

Что-то странное, однако, было в глазах полковника. Поначалу приняв это за сдерживаемое волнение, вскоре акселерат понял, что ошибается. Волнение ощущалось у напарника Мотылькова, но не у самого Сергея Васильевича.

Мефодию казалось, что стоит лишь пристальнее всмотреться в глаза Мотылькова, как речь его сбивалась, а веки переставали моргать.

Объяснение этому имелось, и было оно вполне логичным, если бы не один нюанс: полковник служил с миротворцами, и мозг его просто не мог в свое время не подвергнуться их блокирующему вмешательству. Другими словами, не стой Мотыльков на переднем крае борьбы с рефлезианской угрозой, акселерат с полной ответственностью заявил бы, что мозг содировца абсолютно не пострадал от юпитерианской блокировки каналов телепатической связи между землекопами и смотрителями. Служить миротворцам и быть для них потенциальной угрозой – не верилось, чтобы юпитерианцы допустили по отношению к Сергею Васильевичу такую невероятную халатность.

И тем не менее.

– Разрешите один вопрос, товарищ полковник? – Мефодий не спеша снял со стены цепь, показывая, что беспрекословно подчиняется распоряжениям Мотылькова. – Вам не кажется странным, что мы с вами встречаемся уже во второй раз? Я имею в виду не сегодня, а за последний год с небольшим?

– Заткнись и делай то… То, что должен! – огрызнулся полковник, но голос его предательски дрогнул.

Мефодий смекнул, что предчувствия его не обманывают. Мотыльков явно помнит его по прошлогоднему переполоху в Староболотинске, хотя смотритель Гавриил приложил тогда все усилия, чтобы и тот переполох, и его зачинщик были староболотинцами полностью забыты. Дело о взявшем заложников наркомане, минуя все инстанции, ушло напрямую в архив, а все данные в нем были хорошо сработанной липой. В деле не осталось не только фотографии – даже настоящего имени набедокурившего исполнителя. Однако если вопреки всем стараниям Гавриила Сергей Васильевич сумел признать в рефлезианце не просто земляка, а того самого «наркомана», которого пытался изловить и, согласно бумагам, изловил-таки… Этих фактов акселерату вполне хватало, чтобы вынести заключение: мозг Мотылькова не соответствовал стандартам мозга обычного землекопа и потому мог не отреагировать на юпитерианское вмешательство. Вот только как подобное прошляпили всевидящие небожители?..

– Что, интересно, забыла СОДИР во Франции? – стараясь показать, что не намерен сопротивляться, Мефодий с цепью в руках не спеша направился к лежащему Мигелю. – Поучаете друзей-французов или сами приехали набираться ума-разума?

Мефодий глянул в глаза полковника чуть-чуть пристальней. Мотыльков, стоявший с автоматом навскидку, пошатнулся, будто кто-то невидимый задел его плечом. Сам полковник списал все это на шаткость дощатого пола и, расставив ноги пошире, снова вздернул дрогнувший было ствол автомата.

Акселерат опустился на колено возле Мигеля и перед тем, как стянуть цепью его руки, смотал ее в клубок – якобы для удобства. Но вместо того, чтобы вязать, вложил этот стальной клубок мастеру в ладонь, после чего бросил ему лишь одно слово:

– Лысый!

В отличие от исполнителя Самсона, утратившего в ходе Проекта все исполнительские вспомогательные функции, Мефодию повезло: и инфраудар – способность при помощи собственных голосовых связок травмировать органы чувств противника, – и усмирительный сигнал у него работали исправно. Жестокий инфраудар был запрещен к применению на землекопах очень давно, сразу же после гибели Хозяина, но на усмирительный сигнал – средство безвредное и безболезненное – ограничения не налагались никогда. Единственная причина, по которой он сегодня не применялся, – потеря телепатического контакта с мозгом землекопа. Однако, как выяснил Мефодий, даже несмотря на то, что Мотыльков состоял на службе у миротворцев довольно долго, контакт с его мозгом был по-прежнему устойчив.