Текст книги "Остров страха"

Первые «отклонения от нормы» были зафиксированы еще в детском саду. Тогда неожиданно выяснилось, что четырехлетняя Кира умеет лечить людей. Причем не на физическом, а на каком-то ином уровне. Первым «пациентом» девочки стала ее воспитательница.

Тридцатилетней Евгении приходилось несладко: вставала с постели в шесть, собирала дочь в школу и бежала в детский сад, а вечером уходила после семи, когда забирали последнего сорванца. Утомление, сонливость, круги под глазами, общий негативный настрой – все это стало обыденностью и в один не очень хороший вечер привело к срыву. Тетя Женя уселась в углу возле клетки с хомяком и горько разрыдалась. Из детей в группе остались только Кира и щекастый крепыш по имени Вова. Последний быстро ретировался, а молчаливая Кира присела рядом с воспитательницей и стала наглаживать ее руки.

Поначалу у Евгении похолодели пальцы, затем стала накатывать головная боль – не боль даже, а пульсация в затылочной части. В глазах потемнело, опустилась серая пелена, словно вуаль. Что самое интересное, Евгения не могла сопротивляться «вторжению», даже не найдя в себе сил просто подать голос и озвучить срывающийся с губ вопрос. Вскоре Кира так же неожиданно отняла свои руки, отползла в сторону и уселась на пол. Взглядом словно спрашивала: «Ну?».

В точности описать свои ощущения Евгения впоследствии не сумела. Головная боль прошла, холодок, бежавший по телу, исчез, но главное – прошел страх перед завтрашним днем, таким же непроходимо пустым и тяжелым, как и все предыдущие. Подобный эффект оказывают первые две рюмки крепкого алкоголя (тот факт, что все последующие рюмки не делают человека в несколько раз счастливее, не отменяет благотворного воздействия первых двух), но Кира всего лишь погладила ее руки.

Родители девочки, выслушав рассказ, смущенно улыбались. Очевидно, это был не первый случай, когда они замечали за своим чадом проявление необъяснимых чудес.

Через несколько лет родителей не стало.

Они занимались проектированием и строительством специализированных учреждений – больниц с дорогим и сложным оборудованием, офисных, телерадиоцентров и лабораторий. Специалистов такого уровня в стране насчитывалось всего пара десятков, поэтому чета Эммер могла не беспокоиться о хлебе насущном долгие годы. Единственное, что их смущало в таком положении, это постоянные отлучки из дома, да и невозможность построить стабильный, нормальный дом в его обычном обывательском понимании. Первые три года своего супружества они провели в Сибири, недалеко от Байкала, потом вернулись на Южный Урал; едва успели обзавестись квартирой, как страна направила их в Африку на возведение детской клиники. Они нырнули в джунгли черного континента где-то на западном побережье в районе Нигерии, а вынырнули через полтора года чуть севернее Йоханнесбурга. Вернулись домой изменившиеся до неузнаваемости и внешне, и внутренне и поставили перед руководством компании вопрос ребром: либо вы даете пару лет на отдых и обустройство гнездышка, либо контракт разрывается.

Переговоры продолжались всего несколько минут. Эммерам предоставили на выбор несколько проектов внутри страны на максимальном удалении от дома в двести километров. Они согласились. Вскоре у них появилась девочка Кира. Тихая, задумчивая, загадочная, способная часами лежать в кроватке и смотреть в потолок, изучая какие-то одной ей видимые узоры.

Когда ей исполнилось два года, архитекторы пристроили девочку в детский сад и возобновили дальние поездки. Родная сестра матери Наташа Ростовцева с удовольствием занималась ребенком. Своей семьи журналистка, разменявшая четвертый десяток, пока не завела, меняя потенциальных женихов как не отслужившие гарантийный срок бытовые приборы. Выбирая между бабушкой с дедушкой по линии матери и теткой Наташей, Кира остановилась на последней, хотя старики души в девочке не чаяли и старались баловать.

Пока Эммеры отсутствовали, Кира росла под присмотром Наташи. Тетка оказалась неплохой нянькой, способной не только накормить ребенка кашей или показать гориллу в зоопарке, но и рассказать что-то интересное об окружающем мире. Родители Наташи помогали по случаю. Удивительно, но даже сама Ростовцева, свободолюбивая рыжая бестия, каковой ее считали в журналистском сообществе, стала меняться на глазах.

«Что происходит, Рыжик? – спросил ее однажды главный редактор еженедельника „Радар“ Федор Чудинов. – Сама не своя. Поймала прокурора области в бане с проститутками?».

Наташа с улыбкой воздержалась от комментариев.

Спустя семь лет после рождения дочери Герман и Екатерина Эммер улетели во Вьетнам. Обычная плановая двухмесячная командировка. Там их компания возводила фешенебельный офисный центр. При перелете из отеля к месту предполагаемой застройки вертолет, на борту которого, кроме четы Эммеров, находились представители заказчиков и охранник, зацепился за линию электропередач и рухнул в степь с высоты восьмидесяти метров. Выжил лишь охранник, да и тот на всю жизнь остался без ног.

У Киры с тех пор оставалась только тетя Наташа.

Из лицея девушки зашли в «Макдоналдс». Наталья заказала пару бигмаков, картошку, молочный коктейль и черный кофе.

Присели в углу подальше от шума. Наташа разложила на столе ноутбук и стала задумчиво открывать и закрывать страницы Интернета. Кира с видимым удовольствием поедала гамбургер.

В этот момент Наталье позвонили. Она посмотрела на дисплей телефона, отодвинула стакан с кофе. Кира заметила тревогу.

– Все нормально, теть Наташ?

– Да, моя хорошая, это по работе. Ты ешь, не отвлекайся, у нас еще много дел.

Кира кивнула и вонзила зубы в бутерброд.

– Алло!

– Привет, Наташ. На тебе лица нет.

– Откуда вы знаете, Федор Николаевич, что на мне есть, а чего нет? – улыбнулась Ростовцева. Приступы человеколюбия с ее главным редактором случались редко, поэтому она не упускала случая насладиться ими по полной программе.

– Слышу по голосу. Визит прошел неудачно?

– Ага.

– Переживаешь?

– Немного.

– Перестань. Сукин сын еще получит свое…

Наташа покачала головой. Для человека, ногами открывающего двери в высокие полицейские кабинеты, Федор Чудинов обладал достаточным количеством цинизма, но иногда и он перегибал палку.

– Он не сукин сын, он всего лишь несчастный функционер.

– У функционеров всегда счастье. Ладно, бог с ним, у меня к тебе предложение.

Чудинов взял небольшую паузу, которой как раз хватило, чтобы Наталья успела сделать глоток кофе.

– Я решил отдать тебе отдел криминальных расследований. Весь, до последнего дырокола. Ты долго к этому шла, немало моей аристократической крови выпила и вполне заслужила народное звание. Приказ уже подписан, бюджет утвержден, штат перетряхивается. Стасика, разумеется, возьмешь к себе, он без тебя в лифт боится войти. Что скажешь?

Наташа задумалась. Целый отдел в подчинение? Месяц назад она бы обрадовалась и закатила громкую пирушку.

– Слышу неописуемый восторг, – заметил Чудинов.

– Ну, как вам сказать…

– Другого ответа не ожидал. Знаешь, Наталка, я не могу смотреть на тебя такую. О моей рыжей гарпии напоминает только цвет волос. Даю две недели, возьми Киру и отправляйтесь отдыхать. Когда почувствуешь, что готова работать, возвращайся.

– А если не почувствую?

– Все равно возвращайся. Твои колонки вместо тебя никто делать не будет, даже если власть в этой стране поменяется десять раз.

– Наша журналистика не выдержит больше ни одной смены власти.

– Ты ее недооцениваешь. Просьбы есть?

– Одна.

Чудинов хмыкнул. Его доброта имела известные пределы. Предлагая озвучить просьбы, он, как правило, предполагал на их отсутствие.

– Отпустите уж и Стасика. Ему без меня в редакции все равно делать нечего, мы столько лет в одной связке, что даже в отпуск уходим вместе. Пусть отгуляет со мной.

Чудинов вздохнул.

– Забирай. И две недели я вас со Стасом не слышу и не вижу.

– Спасибо. Да, еще, Федор Николаевич…

Но в трубке уже маршировали короткие гудки.

Наталья посмотрела на Киру. Племянница, подперев голову рукой, грызла последний ломтик картофеля.

– Все хорошо, теть Наташ?

– Лучше не бывает. Допивай коктейль и поехали.

Кира уничтожила напиток в два глотка.

Времени на сборы потребовалось немного. Кира одними глазами крикнула «Да!!!» на предложение пожить в палатке у озера, посидеть вечером у костра, похлебать дикого супчика с тушенкой и послушать истории умных людей. Взгляд Киры всегда был красноречивее слов, а с возрастом и после смерти родителей, когда девочка стала и вовсе замкнутой, ее маленькие серые глазенки оставались едва ли не единственным средством общения с окружающим миром.

Фоторепортера Стасика, в отличие от девочки, предложение повергло в ступор. Обычно он доводил до истерики своими жалобами на зарплату и неуважение руководства к его заслугам, а уж если неожиданные предложения нарушали его личные планы, то нытье становилось невыносимым. Но в этот раз Стасик долго молчал, и Наташа воочию представляла, как он поглаживает свои усики и бородку, взвешивая все «за» и «против». В конце концов, Наталья не выдержала:

– Что означает твоя мхатовская пауза? Что ты в гробу видал целую неделю жизни в палатке на берегу живописного южноуральского озера?

– Ну… – протянул Стасик.

– Не нукай. С таким же успехом ты можешь сообщить, что стал равнодушен к любимой работе, деньгам, сексу и вообще собираешься совершить постриг.

– А что… нестяжание, целомудрие и послушание – не такие уж плохие вещи.

– А для чего тогда жить? – Наташа резко сменила игривый тон. – Ладно, друг, что с тобой?

Стасик снова помолчал, и в тишине послышалось женское пение. Наташа вздохнула: вот где собака…

Стас женился год назад. Неожиданно и сумбурно, едва успев поставить в известность своего лучшего друга. Возможно, решение надеть кольцо на безымянный палец правой руки стало неожиданностью и для него самого (Наталье, во всяком случае, так и показалось), но если внезапную женитьбу еще как-то можно оправдать состоянием крайней психологической нестабильности, то уж ежедневное супружество требует трезвости и кропотливого труда. Похоже, Стас оказался не готов к постоянному присутствию рядом чужеродного организма, и хотелось бы ему возопить в точности по Аверченко: «Ведь жила же ты без меня двадцать с лишним лет, так неужели и часа не потерпишь?!» – но темперамент не позволял.

Эх, Стасик, Стасик, голуба ты моя бородатая…

– Дружище, – сказала Наташа, – я с удовольствием поддержу твою кандидатуру осенью, когда мы сядем обсуждать новый состав редколлегии. Я знаю, как ты хотел получить новую медальку на левую грудь.

– Это жестоко, – выдавил Стас.

– Жестоко бросать друга в трудную минуту. Кто тебе дороже – я, знающая тебя с первой сигареты, или баба, женившая на себе силой?

– Наташ, перестань…

– Стас, ты о первом своем трахе рассказал мне, значит, ближе у тебя никого нет. А мне сейчас действительно паршиво. Ты же знаешь, как я устаю с Кирой, нам срочно нужен свежий воздух. Выручай.

– Ладно. Что ты предлагаешь?

– Поехали куда-нибудь под Кыштым. Соберем людей, посидим на берегу, пожрем мяса.

Стасик вздохнул. Он уже готов был принять предложение – не мог не принять как действительно единственный и самый близкий друг – но в его личной жизни хватало и своих недоразумений.

Он перешел на шепот:

– А куда я жену дену?

– Боже… возьми с собой. Неделю как-нибудь потерплю, тем более что спать с тобой не планирую.

– Ты тоже не в моем вкусе, рыжая. Ладно, выступила на «четверку», амиго, что-нибудь придумаю. Но учти, я запомнил насчет решающего голоса на совете в сентябре.

– И не забывай.

Уже через несколько дней три автомобиля выехали из города по Свердловскому тракту. Кира села в «двенашку» дяди Кости, редакционного водителя, еще не отгулявшего свой плановый отпуск. Безалаберный, но добродушный рослый детинушка долго не раздумывал над предложением отдохнуть, принял его сразу. Кира с огромным удовольствием слушала в дороге анекдоты, не предназначенные для детских ушей. В замыкавшей колонну «Тойоте» ехали декан факультета журналистики местного университета Вениамин Карев, его жена Татьяна и шестнадцатилетний сын Матвей. С ними Наталья и Стас дружили еще со студенческих времен, и она знала, что Карев, пусть и способный вывести из себя своей старомодной педантичностью и занудством, будет весьма уместен у ночного костра как интересный рассказчик.

Компания подобралась что надо.

По узкому проселку автомобили двигались со скоростью асфальтоукладчика. Пыль поднялась до небес. Стасик пересел за руль. Он вел свой черный «логан» не очень уверенно, сбрасывая скорость практически до нуля на каждом повороте. Привыкший к его манере вождения Костя на всякий случай держал приличную дистанцию. Ширина дороги не позволяла совершить разворот, и путешественникам оставалось лишь двигаться вперед.

– Где твоя железная дорога? – интересовалась Наталья.

– Должна появиться.

Стасик мрачнел с каждым новым изгибом проклятой пыльной дороги. Наталья смотрела в окно. Лес нависал вокруг, будто удивленный неожиданным визитом туристов. Вечером или ночью здесь точно делать нечего, снова подумала Наташа и похвалила себя за то, что собрала большую компанию.

– Я отдыхал здесь в детстве, – вдруг сказал Стасик. Губы тронула легкая улыбка. – Где-то тут должен прятаться пионерский лагерь. Я думал, здесь просторнее, но за двадцать лет все поросло.

– За двадцать лет много чего изменилось.

Наталья подумала о своем пионерском детстве. Отец тоже доставал путевки в лагеря, отправлял дочь почти на все лето, чтобы не носилась с мальчишками на стройках и по гаражам, сшибая колени. Как будто в пионерском лагере негде сшибать коленки в кровь. Смешной папа.

– Почти приехали.

Машина миновала развилку и повернула налево, где дорога становилась шире и резко уходила вверх, взбираясь на пригорок. На вершине насыпи их ожидал нерегулируемый железнодорожный переезд.

Стасик прибавил газу, «логан» завыл и стал карабкаться на насыпь. Остальные две машины остановились у подножия на случай, если Стасику не достанет опыта удержать машину на крутом подъеме.

Но Стасик справился. Закатился на самый верх и остановился точнехонько на рельсах. На губах застыла глупая ухмылка.

– Очко не играет?

Наташа посмотрела мимо него в левое окно. Одинокая колея в узком лесном коридоре терялась у горизонта. Наташа посмотрела направо. Там, в нескольких километрах от переезда, рельсы поворачивали. У поворота Наталья разглядела что-то вроде деревянного забора и какое-то ветхое строение, похожее на сарай.

– Если верить тому, что я вижу, по этой железной дороге не ездили лет пятьсот. Так что нет, старичок, очко пока не играет. Хочешь меня напугать, придумай что-нибудь поэффектней.

– Это ты зря. Поезда здесь еще бегают, хоть и с большим интервалом, и мы их обязательно услышим.

– Угу. А там у нас деревня?

– Должно быть. В те времена, когда я здесь отдыхал, там действительно была небольшая деревушка, как раз под горой, на которую мы с вожатой забирались вечером после ужина.

– Если там живут люди, значит, у них есть и магазин?

Стасик пожал плечами.

– Когда-то он стоял на проселке недалеко от ворот лагеря. Не исключено, что аборигены до сих пор в нем отовариваются.

– Это радует.

Два других автомобиля, оставшиеся под пригорком, загудели. Стасик спохватился.

– Что-то мы заболтались.

Он нажал педаль газа, и «логан» покатился с насыпи, поднимая облака густой пыли.

За первым же поворотом по другую сторону железки лес оказался более разреженным, и грунтовая дорога стала шире. Наталье показалось, что где-то среди деревьев мелькнул забор. Стасик подтвердил ее выводы.

– Впереди лагерь. Похоже, он закрыт.

Действительно, метров через двести посреди леса открывалась небольшая поляна. Это была площадка перед воротами и глухим забором зеленого цвета. На бетонном постаменте у ворот стояла ржавая жестяная звезда.

Стасик снова притормозил, осмотрелся. Он выглядел немного взволнованным. Далекое прошлое неожиданно лизнуло его в щеку и тут же скрылось за листвой.

– Что тут теперь? – бормотал Стас, почесывая бороденку. – Кто-то выкупил лагерь и перестроил под свои нужды? Под какие?

Забор был высок. Заглянуть поверх него, пожалуй, не смог бы и редакционный водитель Костя, самый высокий парень в их компании.

– Поехали, друг мой! – скомандовала Наталья. – У тебя еще будет время заняться своим детством.

Неожиданно с заднего сиденья подала голос Олеся Гисыч. Безапелляционное руководство рыжей бестии царапало ей душу. Если уж кому-то и суждено командовать Стасиком, то это должна делать законная супруга.

– Да, Стас, двигай уже, я проголодалась как не знаю кто!

На нее не обратили внимания.

Олеся обиженно закусила губу.

Через триста метров появилась еще одна поляна, уже гораздо просторнее. Машины остановились. Дорога уходила дальше в лес, и Наташа сумела разглядеть там что-то похожее на бревенчатый дом с вывеской под треугольной крышей. Если в лесу на избушке есть вывеска, то с высокой долей вероятности можно предположить, что это магазин.

Туристы вышли на поляну, окруженную высокими соснами. Площадка шла под уклон, заканчивалась невысоким обрывом, и там, за деревьями и кустарником, виднелись сверкающая гладь озера и узкая полоска песчаного пляжа.

– Это то место, о котором я говорил, – кивнул Стасик. – Кажется, там можно купаться и загорать. Но уже недалеко от берега глубина метра четыре, потому что…

Наташа его не слушала. Она уверенно шла к воде, распуская волосы. Сочная зеленая трава, похожая на дорогой футбольный газон, пеньки через каждые два-три метра, ровные, словно обработанные на станке, стволы исполинских сосен, теряющихся в небесах, безумно чистый воздух и запах большой воды… вот о чем она мечтала несколько недель.

Свобода!

Она пересекла поляну, едва не переходя на бег, прошла в невысокую арку в кустарнике и остановилась на краю обрыва. Высота – не более метра, можно без проблем спрыгнуть и подойти к воде, но Наталья застыла на краю, повиснув на пятках. Раскинула руки, покачнулась, втянула воздух.

Перед ней расстилалось Озеро, бескрайнее, манящее, переливающееся на солнце. В центре Озера, в паре километров от берега, словно безмолвный страж, стоял Остров. Первой же мыслью, посетившей уставшую голову журналистки, было: «Хорошо бы к нему сплавать».

Глава третья. Страждущие (I)

Дмитрий Кожемякин решил стать рок-музыкантом. Все мало-мальски интересное к своим тридцати семи годам он уже попробовал и всем необходимым обзавелся. Дима имел красивый дом на берегу живописного озера, пухленькую жену, верную и хозяйственную, способную бесконечно ждать возвращения мужа из офиса и не задавать ненужных вопросов; имел процветающий бизнес окружного значения – хлебокомбинат, животноводческую и молочную фермы, снабжающие пропитанием несколько курортных районов; в гараже его ожидал настоящий «харлей», купленный по случаю у реального американского байкера из штата Невада в Лас-Вегасе. Толстый байкер, укрытый густой бородой и весь расписанный под тамошнюю американскую хохлому, долго упирался, отказываясь понимать, чего хочет от него этот русский мажор, размахивающий веером кредитных карт, но после обильных инвестиций в разрушение печени все же уразумел, что безопаснее для здоровья будет расстаться с железным конем.

Еще у Кожемякина были: белый лабрадор по кличке Жасмин; джип «Мерседес», в салоне которого держался резкий парфюмерный аромат, преимущественно женский; молодая и симпатичная брюнетка-помощница с победоносным именем Вика. Словом, все было у парня…

…и сие обстоятельство однажды не на шутку его испугало. Испугало настолько, что он проснулся посреди ночи, набросил на плечи халат и вышел на балкон. С черного неба равнодушно взирала унылая физиономия луны, в траве трещали сверчки, где-то далеко за частоколом деревьев шелестел озерный прибой.

Как же так, размышлял Дмитрий, мне до сорока еще топать, а у меня есть практически всё. На что я буду тратить оставшуюся часть жизни?

Неожиданно нагрянули думы, для бизнесмена, сумевшего выжить в переделе собственности нулевых годов, несколько нетипичные. Дмитрий пришел к выводу, что движение к заветной мечте должно осуществляться медленнее, чтобы человек успел почувствовать драйв и в полной мере насладиться предвкушением чего-то великого. Проще говоря, чтобы удовольствия хватило на всю жизнь. Достичь всего слишком рано – это повторить судьбу отца Федора, застрявшего на вершине скалы с вожделенной колбасой в зубах и вынужденного трапезничать в компании холодного ветра и царицы Тамары. Кожемякина такая перспектива не радовала.

Он хотел придумать что-нибудь еще, но вариантов дальнейшего движения у состоятельного человека оставалось не так уж и много: либо приумножать богатства, расширяя сферы влияния, либо вернуться к отправной точке. Ну, допустим, вспомнить о своей юношеской мечте. В юности Дима Кожемякин мечтал выступать на сцене с дорогой гитарой «Fender». Он даже написал несколько неплохих песен и успел исполнить их на затрапезном рок-фестивале во дворце культуры металлургов в Магнитогорске, но дальше похвалы местного композитора, считавшего себя мэтром, дело не пошло.

Дмитрий решил остановиться на втором варианте. Юношеская мечта? Годится.

Он заручился поддержкой одной из московских студий, принадлежащей не то Лозе, то ли Кальянову – Дмитрий не вдавался в подробности, просто отсыпал денег московскому партнеру по бизнесу, и тот вышел на профессионалов. Дело оставалось за малым: найти терпеливых сессионных музыкантов, готовых поработать с провинциальным дилетантом, написать сносный материал и вложиться в продвижение. Для начала Дима заказал пару десятков рекламных щитов со своим солнечным портретом и интригующей надписью «Дмитрий Кожемякин: самое интересное – впереди». Щиты стояли на междугородных трассах округа и улицах маленьких городов. На граждан смотрело молодое, свежее, улыбчивое лицо человека, который знает, как сделать праздник бесконечным. Дмитрий был одет в джинсы и белую рубашку, ворот небрежно расстегнут, серый пиджак перекинут через плечо. Свой человек, летний, добродушный.