Текст книги "Канал имени Москвы. Том 2"

Вопрос насторожил, словно это как-то взаимосвязано и в нем мог бы скрываться ключ к разгадке, только… Ответ вряд ли вам понравится. Он лежит где-то… «В темном месте?» – вдруг подумала Ева. Убедилась, что на нее никто не смотрит, и все же бросила украдкой взгляд на ворота.

Что не так? Что она могла увидеть и почему это так сильно напугало? Чем оно могло быть?

«Я не знаю, что видела, – подумала Ева. – Возможно, нечто не существующее в реальности. Или наоборот, существующее, но скрытое от остальных». Вспомнила, как Хардов рассказывал о сиренах Темных шлюзов. Могло ли быть здесь нечто подобное? Пусть теперь все и прошло или проходит, да только это неприятное, сосущее под ложечкой ощущение осталось,

(ответ лежит в темном месте)

смутное чувство неправильности.

«Так устроено восприятие, Ева, – сказал ей как-то Хардов. – Глаз не видит того, что не готов увидеть человек».

Странное чувство неправильности: вот они сейчас удаляются от ворот, и вроде бы действительно становится легче, напряжение спадает, но… Вовсе не потому, что все прошло, закончилось, осталось позади. Напротив, скорее, уже случилось, это темное место, не замечаемое никем, теперь вокруг. Будто что-то…

«Свершилось, – мрачной подсказкой прозвучало где-то внутри. – Вот более подходящее слово».

Взгляд Евы потемнел. Склонив голову, она смотрела на заградительные ворота. И даже не заметила легкой судороги, скривившей линию рта. Как и не догадывалась, что Петропавел уже некоторое время с тревогой наблюдает за ней.

– Что вам от меня надо? – прошептала Ева заградительным воротам.

Те медленно удалялись, безмолвное и равнодушное к страхам девушки техническое сооружение. Только Ева знала, что это не так. Мимикрия ее не обманула. И этот маячок тревоги внутри, оказывается, вовсе не утих.

– Чего надо?!

Ева вдруг поймала себя на мысли, что думает о воротах как о живом существе.

(Глупо, конечно.)

И что она очень не нравится этому существу. Но не только.

(Глупо.)

На какой-то миг медленно уплывающие вдаль ворота, это техническое сооружение, показались ей исполненными мрачного довольства. Пока еще тихого, дабы не вспугнуть, но все более нарастающего злорадного торжества.

8

Однако не только Петропавел наблюдал сейчас за Евой. Среди тех, кто держал лодку гидов на прицеле, нашелся еще один человек, у которого поведение девушки вызвало замешательство и озадаченность. Его некрупная фигурка была закутана в накидку с капюшоном, и, если бы не пятна камуфляжа, прекрасно маскирующие в густом кустарнике, вполне резонно было бы предположить, что одеяние позаимствовано у монахов.

– Почему ты так себя ведешь? – глухо сорвалось с губ этого человека. – На что ты смотришь, а?

Лодка с гидами сейчас медленно удалялась по каналу в сторону Клязьмы. Внимательные карие глаза человечка в капюшоне пристально разглядывали странную девушку.

«Мы живем практически на острове, только очень большом, – вспомнились давние слова брата Фекла. – Остров – дом наш. Канал и цепь водохранилищ с запада и юга, речка Клязьма на востоке да раздольное Уч-море с севера превращают его в неприступную твердыню, надежно охраняют от погибели, что таится в Пустых землях и туманных сумрачных лесах на той стороне».

Было еще кое-что, надежно оберегающее Пироговское братство. У человечка в капюшоне внутри полоснуло холодом.

«Ты ведь не можешь этого видеть? – Мысль смутила, однако вызвала не только тревогу. – Что-то чувствуешь, да? Или…»

Но блуждающие водовороты не позволят гидам и странной девушке продолжить путешествие, они обогнут остров и войдут на ночевку в Пирогово. И это хорошо. Пожалуй, озадаченность и взволнованность давно уступили место чему-то еще, что заставило человека в капюшоне немедленно покинуть берег и двинуться вверх по крутому косогору. Обширная часть суши по берегам водохранилища была действительно превращена в остров. И человек в капюшоне намеревался пройти его насквозь и оказаться на берегу Пирогово значительно раньше лодки гидов. На развилке дороги он ненадолго задержался. Одна тропинка вела здесь к Чеверевскому причалу, и можно было бы послать весточку… Но человек в капюшоне принял другое решение. Совсем скоро некрупную фигурку можно было увидеть у того, что когда-то именовалось Цитаделью капитанов – ох, счастливые были деньки! – а потом стало мрачным Храмом Лабиринта.

Охранники на воротах учтиво поклонились некрупной фигурке, только камуфлированная накидка была теперь вывернута наизнанку – она оказалась двусторонней – и приобрела благочинный окрас. Человек в капюшоне спускался по коридорам вниз, скупо освещенным факелами, и остановился перед дверью в просторной галерее. Дверь отворилась, вышли безмолвные служанки с полотенцами и тазами воды и та, что теперь смотрела за ними. В руках также выжатое полотенце, тело крупное, кожа белая, но на лице свежий румянец. Нелегко изображать верную безутешную супругу, когда выглядишь настолько сытым. Румяная женщина строго посмотрела на некрупную фигурку, в глазах не было приязни:

– Ну и где опять шляешься?

– Нигде, – последовал ответ.

– Все вынюхиваешь, – подозрительно протянула румяная женщина. – Смотри, брат Дамиан…

– Дамиан? – Нарочито пренебрежительная усмешка. – С каких это пор он у нас отдает распоряжения?

– Да как ты смеешь?! – Взгляд стал наливаться желчью. – Не забывай…

– Это ты не забывай! – И хотя со всякими провокациями и нарочитыми усмешками теперь стоит обходиться крайне осторожно, голос все же наливается сталью: – Ты не забывай, кто находится там, за дверью. Или на нем уже поставлен крест?

Вспышка гнева на сытом румяном лице, да только человек в капюшоне не стал дожидаться ответа. Быстро двинулся вперед и, оказавшись в еще более просторном зале, глухо затворил за собой дверь.

У всех капитанов Пироговского братства лодки несли носовое украшение – ростры, связанные с их именами. Над форштевнем быстроходного шлюпа капитана Фоки красовалась искусно вырезанная фигурка тюленя, у шумного весельчака Петра далеко вперед был выдвинут грозный каменный бивень, нос же поставленной тут в полумраке большой лодки венчала гордая голова льва.

Тягостный вздох сорвался с губ человека в капюшоне. В лодке лежал крупный мужчина. Глаза полуприкрыты, хотя сон его был много глубже сна самого усталого человека. Правда, кое-кто желал, чтобы этот сон, объявленный Священным, вообще никогда не прервался. Не было необходимости смотреть в глухую стену, куда устремлены незрячие львиные глаза, дабы убедиться, что там пока ничего нет. Они находились здесь одни. То, что появится в стене, обычно выдавало свое приближение не только подрагиванием, как при сквознячке, факельных и свечных огней.

Человек откинул капюшон, взошел на лодку и какое-то время постоял в нерешительности, глядя на мужчину. Снова вздохнул, но теперь к тяжести примешалась нежность. И вдруг сделал шаг и лег рядом с мужчиной. Взял его за руку, подержал и свернулся калачиком. Прошептал:

– Привет…

Лежал молча, слушая тишину. Пронзительные карие глаза заблестели, незаметно наполняясь влагой, и пришлось сморгнуть.

– Там, на канале, было что-то странное сегодня. – Голос дрогнул. – Там, где ворота на водоразделе. Ты не подумай, я не позволю себе обольщаться, но… – Всхлип. Нельзя раскисать. – Я так скучаю.

Картинка предательски задрожала перед глазами – слезы… Нельзя. Никто не должен этого видеть. Иначе все, конец. Как в истории с принцем датским Гамлетом, что читали с братом Феклом.

Сегодня на канале действительно случилось что-то невероятное. Нельзя обольщаться, только в этом была последняя надежда. Но брата Фекла тоже больше нет.

Крупная ладонь мужчины казалась безжизненной, однако, если ее крепко сжать, где-то внутри скорее угадывалось, чем ощущалось слабое пульсирующее тепло. Там, на канале, как только лодка с необыкновенной девушкой прошла сквозь заградительные ворота… Только идти теперь с этим не к кому. Еще одна слезинка срывается, катится по щеке. И совсем тихий шепот:

– Возвращайся, пожалуйста. Ты мне так нужен.

Глава 3
Фальстарт

1

А в Дмитрове стояли чудесные летние деньки, каких давно никто не мог припомнить. Знающие люди даже поговаривали, что вверх и вниз по каналу туман вроде бы отступил от берегов, словно скукожился, ослабив свой натиск, и задышалось вольнее. И все это, так или иначе, связывали с рядом странных и загадочных событий – хотя слухи поступали самые скупые и противоречивые, – что произошли на Темных шлюзах. В воздухе витала атмосфера очень хорошей и мощной перемены, только это не радовало Юрия Новикова. Как ни крути, Еве удалось сбежать; улизнула со своим хахалем прямо из-под носа всей Дмитровской полиции, а главный стратегический партнер Юрия превратился в овощ. Так вот интересно вышло, что у посулившего ослепительный свет всемогущества (рядом все было, можно сказать, на мази) Шатуна вскипели мозги. И, скорее всего, остаток дней громила проведет в госпитале Святых Косьмы и Дамиана в палате для проблемных, проще говоря, в дурке. И тут уже вздыхай не вздыхай. Не утешало даже, что Шатун там будет не один. Вечный подпевала нашего батюшки Трофим прибыл по тому же адресу. Нет, ну не умора: отправился в погоню за лодкой Хардова (Ева, там была Ева! И ее недоносок-хахаль!) с пулеметом и командой ликвидаторов, а вернулся в детском слюнявчике и с улыбкой идиота. Юрий вздохнул, подумав, что такая совсем еще недавно приятная новость теперь тоже была бессмысленной.

Все катилось в тартарары. Над самой могущественной семьей на канале, над Новиковыми, сгущались тучи. Вернулся Тихон и, даже не переговорив с главой полиции, тут же потребовал созыва чрезвычайного совета гильдий. Никто не ожидал такого резкого хода. Ученые, эти паразиты из Дубны, сразу поддержали Тихона, и кресло главы полиции под нашим дорогим и уважаемым батюшкой зашаталось. Гиды всех переиграли. И вот Юрий Новиков раздумывал, не специально ли они затеяли все это, подставив батюшку да и его самого. Как он облажался с попыткой задержания Хардова. Над ним уже начали посмеиваться. Пока не в открытую, отводили глаза. Но мерзкие фразочки типа «Я собирался жениться. А ну, снимай платье!» теперь следовали за Юрием Новиковым по пятам.

Тучи сгущались. И хоть говорят, что купцы пока присматриваются, но эти всегда держали нос по ветру (а ведь недавно обивали с челобитными батюшкины пороги – верность совсем покинула этот мир). Если же их поддержит еще и Гильдия гребцов, то самое перспективное для нашего уважаемого батюшки – это почетная метла дворника. Возможно, с не менее почетным переездом в какую-нибудь вонючую дыру на границе.

У них была власть, сила, Дмитровская полиция и головорезы Шатуна. А им противостояла всего лишь одна маленькая лодочка с беглецами. Как такое могло случиться, чтоб в одночасье все перевернулось? В чем секрет, загадка? Ведь Новиков-старший со своей вздорностью и паранойей всех устраивал. И даже сейчас, если бы батюшка выиграл, ему бы списали все оплошности и купцы по-прежнему обивали бы пороги их дома. Но, как говорит Шатун (точнее, говорил, потому что овощи, они вообще-то не отличаются особой болтливостью), «история спит с победителями». На сей раз таковых в семье Новиковых не нашлось. Может, в этом все дело.

Батюшка замкнулся и пребывал в чем-то похожем на депрессию. С большой высоты больше падать. Сам виноват, старый дурак. Да и Юрий тоже… Стоит признать, появилась за ним одна странность, никогда раньше такого не наблюдалось. В основном он теперь все больше спит. Но иногда словно выпадает, отключается, глядя перед собой в пустоту. И вот когда такое случается, то потом он обнаруживает себя с грифелем в руках, которым машинально, сам не сознавая, что-то чертит, рисует. В основном всякую ерунду, каких-то зверушек. Воронов, но порой и более подозрительные вещи – женские платья, похожие на платье невесты, в котором сбежала Ева…

Юрий сморгнул. Предательство не обошло стороной еще кое-кого. Вот и баба Шатуна, та, кто была ближе всех, вонзила кинжал в самое сердце. Проявила верх верности – подпалила полюбовничку мозги. Он поморщился, глядя на штору, затенявшую комнату, – судя по всему, за окнами был яркий свет. Преданная амазоночка Раз-Два-Сникерс – а ведь люди Шатуна молились на него – ловко все провернула, надменная стерва, насквозь лживая и холодная, подставила всех.

С губ сорвался короткий вздох. Казалось, произошедшее с Шатуном должно было Юрия Новикова обрадовать – не он один остался в дураках. Так как-то легче. Но Шатун научил его кое-чему. Ты один в этом мире, поэтому бери всю ответственность на себя. Не делись с дураками ни бедой, ни радостью. А главное, никогда не возись с теми, чей звездный час остался позади.

Юрий Новиков поднялся из-за письменного стола, потер пальцы. Интересно посмотреть, как громила выглядит сейчас? Не такой уже супермен? Казалось бы, в соответствии с нравоучениями Шатуна это не должно больше беспокоить. Не возись с теми, кто все прохлопал. Только…

– Ева, – прошептал он. Но перед глазами мелькнули обе. И Раз-Два-Сникерс тоже.

Юрий поднес руку к лицу, посмотрел на пальцы. Темные, все измазанные следами грифеля. Он опять что-то чертил. Выпал…

2

Это опять с ним случилось. Он «выпал», размышляя о двух стервах, которые, предав его и Шатуна, всего их лишили (из-за них все вышло), выпал и что-то чертил.

Юрий вернулся к столу. Нахмурился, склонив голову, а потом его лицо застыло, и во взгляде мелькнуло что-то капризное.

Какие у нас интересные новости. Всего несколько минут назад он размышлял, не наведаться ли ему в госпиталь Святых Косьмы и Дамиана. Навестить Шатуна. Не то что из сочувствия, а так. Скорее из-за какого-то отстраненного, мутновато-порочного любопытства. Сейчас, глядя на графические труды рук своих, Юрий подумал, что, возможно, и ему пора приглядеть удобную коечку как раз где-то по соседству с громилой-овощем и ликвидатором в детском слюнявчике. Сейчас привычные рисуночки несколько сменились. Никаких вам больше зверушек и летних платьев, которые порой так невинно задирает летний ветерок. Там были буквы. Впервые. Слово. По-прежнему много вроде бы бессмысленных нервных штрихов, и на сером, темнеющем к центру фоне, внутри этого облачка чернело выдавленное с нажимом слово. Вроде бы безобидное. Да только буквы, из которых оно сложилось, казалось, горят, клокочут жаром болезни, чуждой яростью. Словно внутри его головы появились антенны, сумевшие уловить позывные, что пробились из какой-то неведомой изначальной тьмы.

Это было слово «фальстарт».

3

В палате для проблемных солнечный лучик пробивался сквозь неплотно зашторенные окна, наполняя комнату спокойным мягким светом. Крепко сбитая санитарка распахнула занавески и бросила взгляд на Юрия Новикова.

– Пять минут, – строго сказала она.

Юрий послушно кивнул, затем указал на Шатуна:

– А-а… он?

Санитарка отрицательно покачала головой:

– Думаю, он вообще не догадывается о вашем существовании. Даже зрачки не реагируют на световой раздражитель. Второй получше. Болтливый только, волнуется.

При появлении Новикова-младшего Трофим скосил на него глаза и, видимо, узнав, счастливо заулыбался.

«Ну вот, хоть кто-то мне рад», – подумал Юрий.

– Вы не оставите нас? – попросил он санитарку.

Та усмехнулась:

– Говорю же, он вас не слышит. – У нее были широко посаженные глаза, и она смотрела на Новикова-младшего с каким-то отстраненным интересом – видимо, весь мир для нее делился на проблемных пациентов и тех, кто за ними приглядывает. – Ладно, пять минут.

Юрий подошел к постели Шатуна. Затем нерешительно обернулся. Трофим с неописуемым восторгом наблюдал за ним. К собственному удивлению, Юрий почувствовал неловкость.

– Мама? Мамочка, – с благодарностью позвал его ликвидатор. – Как хорошо, что ты пришла.

Крепкая санитарка сердобольно вздохнула и негромко усмехнулась, заметив, как у Новикова-младшего вытягивается лицо.

– Злая баба обидела меня, – пожаловался Трофим и, словно делясь великим секретом, доверительно добавил: – Она была из камня. Каменная… С ней еще уродцы-карлики притворялись летучими рыбками.

Юрий Новиков изумленно посмотрел на санитарку.

«Думаете, почему он здесь», – профессионально ответил ее взгляд.

Трофим тут же отреагировал на этот обмен эмоциями.

– Будь осторожна, мама! – велел он Юрию, подозрительно косясь на санитарку. – По-моему, эта с ними заодно.

* * *

Юрий Новиков неотрывно смотрел на Шатуна. Когда он его видел в последний раз, огромного, великолепного, сильного, от громилы словно исходил внутренний жар, заставляющий всех вокруг повиноваться его воле. Сейчас перед Юрием лежала лишь бессмысленная оболочка, пустая, бессильная. В ней еще текли какие-то вялые жизненные процессы, но это был уже больше не Шатун.

– Ну и куда ты сбежал? – прошептал Юрий Новиков. Чуть слышно выдохнул. – Оставил меня одного…

Замер, вслушиваясь, пытаясь почувствовать, но от неподвижного гиганта не исходило никаких импульсов. Он склонился ниже и поймал себя на непристойном желании коснуться пальцем щеки Шатуна. Справился, не стал этого делать, сразу отпрянул и снова замер.

– Надеюсь, там, где ты находишься, тебе хорошо, – проговорил он, – потому что мне здесь крантец.

Трофим нахмурился, пытаясь извиваться, и только тут Юрий сообразил, что подпевалу-ликвидатора спеленали, как младенца. Но вот он затих.

Юрий тяжело вздохнул. Подождал еще какое-то время.

– Наверное, я на тебя не в обиде, – горько сказал он Шатуну. – Только…

Ладно. Нечего здесь больше делать. Юрий Новиков поднялся, все еще не сводя взгляда с гиганта.

– Каменная баба умеет плавать, – сообщил Трофим. – Хотела подсидеть меня на должности…

– Идиот, – буркнул ему Юрий.

Трофим озадаченно посмотрел на него и снова заулыбался. Юрий направился к выходу. Пяти минут не прошло, а его визит окончен. Нестерпимо захотелось побыстрее оказаться на солнце. Он взялся за ручку двери и тогда совершенно отчетливо услышал голос Шатуна:

– Фальстарт…

Юрий вздрогнул, как ошпаренный, немедленно обернулся:

– Что?

Гигант по-прежнему лежал неподвижно, не мигая смотрел в одну точку между собственной постелью и потолком.

– Что ты сказал?!

Под переносицей у гиганта было что-то влажное. На голос Юрия появилась санитарка:

– В чем дело?

– Он говорил со мной, – горячо ответил Юрий.

Санитарка мягко взяла его под руку, она оказалась сильной.

– Прекратите, он не может разговаривать.

– Но я слышал, – возразил Юрий, пытаясь вернуться к постели Шатуна.

– Показалось. Пора.

– Но…

Трофим захихикал, глядя на них, а затем счел необходимым предупредить:

– Пулемет тут не поможет.

– Послушайте, – начал было Юрий, – мне нужна минута…

– Нет. Визит окончен.

– Я прошу минуту. Разве это так много?

– Летучие рыбки, – вздохнул Трофим.

Рука санитарки крепче сжала локоть Юрия Новикова, увлекая его к выходу.

– Пойдемте.

– Каменная баба плывет сюда! – вдруг завопил Трофим. – Каменная баба…

Рука санитарки превратилась в сталь.

– Ну вот, довольны?! Вам действительно пора.

Юрий Новиков быстро обернулся: положение тела Шатуна не изменилось, да только что-то…

– Каменная баба совсем близко, – визжал Трофим. – Не надо… Плывет!

Дверь за Юрием захлопнулась. И в этот миг снова, словно скальпелем, резануло в его голове: «Фальстарт».

4

Апбб-жж-зз-шшрргкахр… зз…

И хохот, от которого сейчас лопнут перепонки. Чей?

(Все теперь связано, молодой гид.)

Это хохот болезни. Не только той, что вошла в него осиным ядом: больно само это место. Его куски, пространство, разламываются, как нарезанный протухший пирог. И лучше не знать, что там, в червивой начинке. Однако ведь он принял лекарство. Это оно воет голодным демоном в крови? Или он опять стоит на мосту под безжалостным темным ветром, где уже ничего не исправить, и Лия снова сейчас погибнет, сорвется в безвозвратную мглу?

Нет, это не Лия. Это другая. И хотя она стоит спиной, и похожий гидовский камуфляж, но…

(Хохот голодного демона.)

А ты молодец… Уже догадался, кто это?

– Нет, – в забытье шепчут губы. – Этого не может быть. Обернись…

Нет? А что там, в червивой начинке? В самой глубине?

Фальстарт.

– Что это? О чем ты?!

Тс-с… Тихо. Здесь бессмысленно кричать. Потому что пришла тебе пора платить по счетам. Теперь ты заплатишь тем, что любишь. Здесь, где уже ничего не исправить, в месте, где закончатся иллюзии.

– Не-ет!..

Шрркгхр… зз…

* * *

Возможно, Федор проснулся. Но хохот и вой ветра все еще были здесь, постепенно отдаляясь, затихая. И гудение осиного гнезда.

Но вот все развеялось. Русло канала было спокойным, как детская колыбелька. Давно забытый уют, лишь плеск воды, и день катится к закату. Только веки снова начали тяжелеть.

Почему-то теперь у канала два русла, там впереди, после заградительных ворот, и оба изумительной красоты в мерцающих бликах вечернего золота.

Осы… Он пролежал в забытьи несколько часов. Повезло, что его не заметил никто из лихих людишек. На одном из русел что-то есть. В переливающемся золоте чернеет точка. Далекий бакен?

(Бжзз… молодой гид.)

Держать глаза открытыми все сложнее. Нет, это не бакен, и незачем обманывать себя. Это лодка. Движется быстро и прямо сюда. Все-таки не обошлось без лихих людишек, а может, кого и похуже. Федор попытался пошевелиться и понял, что еще без сил.

Его заметили. Меньше чем через час чужая лодка будет здесь. Как нелепо: кто-то решил поживиться за его счет, а он беспомощен, приходи и бери голыми руками.

Еще одна попытка приподнять голову забирает последние силы. Веки слипаются. И мысль: «Все, я спекся. Я вот так просто сдамся, преподнесу себя на блюдечке», – разламывается уже в больном пространстве, раскалывается о хохот и вой ветра…

* * *

…в месте, где закончатся иллюзии.

– Нет, обернись… Ты не можешь быть здесь!

«А вот это зависит от тебя, молодой гид».

– О чем ты? Что зависит от меня? – пытается кричать Федор, но не может, его гортань больше не производит звуков, губы немеют. – Что…

* * *

– …зависит от меня? – шепчет Федор.

И вроде бы он снова на канале. Над ним звездная ночь. Значит, еще несколько часов миновало. Только почему-то взошли две луны. Федор моргает – две луны, каждая над своим расходящимся руслом канала. Этого не может быть. Бред. Тяжесть. И восхитительная гибельная красота распавшегося мира. Возвращаются голоса, сонные веки снова тяжелеют.

Где-то там плывет чужая лодка. Где-то.

Сон…

* * *

– Что зависит от меня?!

«Тс-с, здесь ты не можешь требовать. Та, кого ты обрек на гибель, ждет тебя».

– Это все давно в прошлом.

«На болотах ты тоже так считал».

– Не играй со мной, Перевозчик!

«Тс-с… Почему же ты постоянно возвращаешься в эту точку? – Голос глухой, как треск давно высохшего дерева. – Опять ошибся с выбором?»

Ни насмешки, ни угрозы, только неумолимая констатация факта.

Федор уже на мосту. И девушка, окруженная тенью, под безжалостным ветром.

– Лия?

«Возможно. А может, и нет. Теперь зависит от тебя».

– Обернись. Обернись, пожалуйста! Ты не можешь быть здесь. Тебя здесь нет! Обернись.

(Фальстарт.)

Она оборачивается; сердце у Федора колотится, потому что он уже все понял. Поднимает голову, смотрит на Федора, и он никогда не видел такой невыносимой печали в ее глазах, отстраненной, через которую не пробиться, словно тень уже забрала ее.

– Ведь мы договорились, Перевозчик! – кричит, пытается успеть Федор. – Я расплатился с тобой.

«Да-а-а, – как протяжный шепот, которым становится вой ветра. – Монетой-королевой. Но та, что ждет тебя, и есть Королева».

– Но почему?! Что такое «фальстарт»?

Хотя Федор уже все понял. Понял, что таилось в червивой начинке. И голос Перевозчика, треснувший, низкий и совсем пустой, напоминающе подсказывает:

– Все теперь связано.

Только это Ева. Это она говорит голосом Харона.

5

Федор открыл глаза.

Эта горечь из сна еще тлела в нем, но сердце успокаивалось. Отгораживалось от темной тоски.

– Ева. – Федор разлепил губы. Сколько он пролежал так? Не меньше десяти часов. Возможно, больше. Все тело было липким от пота, и нижняя одежда пропиталась им насквозь, но уже высыхала.

Это был только сон. Плохой, дерьмовый сон, ночной кошмар, подаренный ядом болезни. Но теперь он прошел.

Он пошевелился. Поднял голову. И понял, что выздоровел. Ночное небо затянулось легкими облачками, с воды веяла приятная свежесть, и не было никаких двух лун. Неправдоподобная, гибельная красота ожившей ночи тоже ушла вместе с болезнью. Зато в теле ощущалась легкость. Похоже, горькое лекарство подействовало – яд вышел.

Федор улыбнулся. Лишь плеск воды где-то недалеко. И тогда он вспомнил о чужой лодке. И…

Лодка была здесь. Лицо Федора застыло. Хорошо, что он не успел подняться и сесть, луна светила в его сторону, и он был как на ладони. Скосил глаза, нахмурился, и на мгновение его посетила неприятная мысль, что это все еще сон. Потому что…

Лодка была еще здесь. Хотя, по его прикидкам, прошло не меньше десяти часов. Таилась в темноте, совсем рядом, по другую сторону заградительных ворот. Зачем? Что она здесь делает? На него так и не напали, хотя времени было предостаточно. Тогда что?

Но самым странным было другое – плеск, который ни с чем не спутать, осторожная работа веслами. Чужая лодка медленно приближалась, двигалась в его сторону, кормчий пытался никак не выдать своего присутствия. Федор поморгал: что за черт?

Глаза быстро свыкались с освещением. В лодке был всего один гребец, и похвастаться мощным телосложением он явно не мог.

«Чего тебе надо? – мелькнула тяжелая мысль. – Ты явно прибыл сюда еще засветло, видел, что я беспомощен. Если хотел просто пройти мимо, уже давно бы греб своей дорогой».

Чужая лодка приближалась. Несомненно, странный ночной визитер правил именно сюда. Федор успел отметить его искусность – звуков он почти не производил. Луна, показав свой бок, быстро очистилась от облаков, стало значительно светлее. Он несколько поменял положение, укрывшись плащом так, чтобы оставалась свобода маневра. Странный лодочник сидел к нему спиной и подходил с правого борта. Рука незаметно нащупала ствол ТТ на дне лодки. Федор чуть подождал и переместил оружие на живот. Поднес к нему левую руку, глубоко вздохнул и качнул лодку. Быстрый, приглушенный плащом «клац» передергиваемого затвора утонул в плеске воды.

Ночной визитер немедленно отреагировал на звук, сразу же обернулся, подозрительно вслушиваясь. Мелькнуло лезвие ножа. Федор удивленно поморщился, обнаружив, что нож зажат зубами, дабы освободить руки.

«Так чего же ты ждал?» – опять накатило это странное мутное непонимание. Не меньше десяти часов он представлял собой даже не легкую – беззащитную добычу. Чего же было столько тянуть… Неприятная мысль, что это все еще дурной сон, сделалась назойливей. Но на подобные рефлексии уже не оставалось времени. До чужой лодки было теперь не больше десяти метров. Незваный гость вполне четко обозначил свои намерения. Вот он начал сушить весла. Стало совсем тихо. Через несколько мгновений носы двух лодок поравняются. Лицо Федора сделалось безмятежным. Он чуть переместил под плащом оружие, прикрыл глаза и стал ждать.

6

«Фальстарт».

Звук? Или это всего лишь ветерок вырывает его из сна, принося беспокойную весть?

«Ветерок, который может перетекать из „наяву“ в сновидения», – думает Юрий Новиков, переворачиваясь на другой бок и попутно успев отметить глубокомысленность своего предрассветного суждения.

– Фальстарт…

Опять это слово. Ну хватит уже! Нет, он, конечно, спит, и это ему все снится. Снится, что звук вырывает его из сна. И что там, у окна его спальни, покачиваясь в бледном лунном свете, кто-то стоит. Кто-то тоже бледный – и сквозь него видно, – словно сотканный из мерцающих точек тусклого перламутра. Надо же, к нему явился призрак. Хорошо, что во сне.

(А может быть, ты все-таки не спишь?)

– Привет, малыш.

Шелест в комнате, как почти осязаемая волна, и оконная занавесь приходит в движение. Нет, главное, не оборачиваться, не смотреть туда, снова уснуть, и все пройдет…

– Ничего не пройдет, – звучит в комнате или над самым его лицом. – Вставай. У меня совсем мало времени.

Страх тяжестью сдавливает грудь и почти лишает дыхания. Юрий Новиков против воли открывает глаза. К счастью, над ним никого нет. Он узнал голос, как и фигуру, что колышется у окна в такт движениям занавески.

– Ты мне снишься? – с надеждой спрашивает Юрий, голос звучит слабо.

– Ты не спишь. Наоборот, еще никогда настолько не бодрствовал.

Страх совершает еще одну попытку вернуться, обдает лицо Юрия Новикова холодом.

– Ты умер, да? – спрашивает он. – Умер сегодня?

– Малыш… Ты всегда мог повеселить. Но сегодня меня надолго не хватит. Я по-прежнему в госпитале, где ты меня и оставил.

Занавесь колышется.

– Тогда сейчас ты выглядишь даже лучше, – автоматически говорит Юрий Новиков.

– Несомненно, – соглашается Шатун. – Лучше быть сгустком воли, пусть полупризрачным, чем овощем.

В последнем слове сквозит насмешка. Или угроза. Или все вместе. Это, конечно, Шатун. Занавеска колышется, темный ветер в его спальне.

– Я так о тебе не думал, – защищается Юрий.

– Забудь. Я не в обиде. А сейчас вставай.

– Зачем?

– Встань и подойди ко мне.

Юрий поднялся. Темный ветер…

– Хорошо.

Он двинулся вперед. Но с каждым шагом морозящий страх все более опустошает его, ноги тяжелеют, будто прилипая к полу, да только ослушаться он боится еще больше. Наконец Юрий остановился.

– Еще.

Сделал шаг вперед.

– Еще…

Юрий подошел почти вплотную. Встал. Короткий спазм тошноты – от близости покачивающейся фигуры, сквозь которую увидел что-то чуждое и непозволительно интимное одновременно.

– Еще.

Юрий сглотнул.

– Остался всего шаг. Не бойся. Тебе больше не придется бояться.

– Но…

– Когда-то я обещал взять тебя с собой. Время пришло.

Тикают настенные ходики?

– Куда «взять»? – хрипло вымолвил Юрий, озираясь по сторонам.

– Да. Ты правильно понял. Просто делай шаг вперед.

– Что?!

Новый спазм тошноты. Юрий сделал глубокий вдох и… Вдруг ему показалось, что он и вправду начинает понимать. Скосил глаза: его опостылевшая спальня, где можно только лежать и жалеть себя, логово пораженца, лузера; утро, за которым ничего не будет, ничего не ждет, ему нечего терять…

– Да-а, – протяжный вздох. – Теперь делай шаг. У меня не хватит сил на объяснения – просто войди в меня, и все поймешь.

– Как?

– Как входят в воду.

«Я пропал», – успевает мелькнуть в голове у Юрия. Но впервые инаковость другого вдруг больше не выглядит такой непреодолимой, даже напротив, в этом есть что-то соблазнительное…

– Зачем? – все еще задаются вопросом остатки рационального Юрия, хотя по ногам уже прошлась легкая пружинящая искра. – Почему?

– Потому что это был всего лишь фальстарт.

7

Меньше чем через пару часов, когда вокруг уже пело солнечное утро, показавшееся Юрию Новикову прекрасным, он стоял перед насосной станцией «Комсомольская». Теперь, как и обещал Шатун, он знал многое. Не все, конечно, но они еще поговорят. Главный приз ждал его внутри. Небольшая вещица, о которой, к счастью, забыли, когда, взорвав дверь, извлекали из станции Шатуна. Когда преданная Раз-Два-Сникерс спалила громиле мозги. Безделица, что смастерил один блаженный чувачок из Деденево, шкатулка с балериной, танцующей блюз. Валяется, возможно, поломанная, где-то в темноте. Но в этом мире все складывается к лучшему, если вы на правильном пути. И когда он ее отыщет, эту безделицу…