Текст книги "Канал имени Москвы"

3

Вскоре туман с левой стороны начал сереть. Становилось всё очевидней, что тропинки, бегущей вдоль ручья, больше нет и они вынуждены шагать по обмелевшему руслу этого самого ручейка, вытекающего из болот. Наконец Хардов остановился.

– Как здесь всё изменилось, – раздосадованно пробормотал он. – Наверное, нам придётся свернуть. Эта тропинка ведёт прямо в болота.

– Мы сбились с пути? – спросила Ева. По её тону можно было определить, что она скорее удивлена, чем обеспокоена, и это вызвало у Хардова улыбку.

– Нет, – ответил он. – Но зов болот сделался настолько сильным, что искривил все нахоженные дорожки. Вот и эта чуть не сослужила нам коварную службу. Боюсь, придётся идти прямо через туман.

И больше не говоря ни слова, Хардов свернул. Через несколько шагов его силуэт растворился в дымке.

– Идём, – сказал Фёдор Еве. А сам подумал: «Зов болот. Значит, не всё, о чём судачат в трактирах Дубны, пустые россказни и слухи».

* * *

Фёдор пропустил Еву вперёд, привычным жестом подтянул лямки своего вещмешка и двинулся вслед за девушкой. Через несколько шагов пришлось низко нагибаться, чтобы пройти под густыми ветками дерева, склонившегося к земле, и Фёдор со всей долей галантности, отмеренной ему от природы, постарался помочь Еве. Он нашёл, что гидовский камуфлированный плащ, выданный девушке Хардовым, оказался ей весьма к лицу.

«Зов болот, – мелькнуло в голове у юноши, пока он проходил под ветками, а потом мысли стали словно роиться. – Тайные тропинки… Гидовская одежда обладает крайней функциональностью, проста и очень притягательна… Шатун был гидом… Одним из лучших!»

Фёдор вдруг остановился. Наверное, о таком обычно говорят: как вкопанный. Он снова почувствовал прилив этой непонятной волны. Только теперь гораздо острее. Спину покрыла гусиная кожа. Чувство было тревожным, назойливым, но ускользающим от понимания. Похожим на внезапный приступ дежавю. И так же, как и при дежавю, ты уверен, что ничего такого прежде не происходило. Не шёл он никогда прежде по болотам в окружении тумана, не нёс саквояж девушки, которой, стоит признать, он только что тайно любовался, не думал о гидах, давно уже определив для себя стезю гребца. Не было ничего такого, пустое, секретная игра подсознания. Тем более что девушка, как уяснил Фёдор из скупых рассказов Вани-Подарка, бежит от одного своего жениха к другому, вроде как к капитану Пироговского речного братства, с которым помолвлена чуть ли не с детства. Под их защиту. А большего ему знать не положено, и его это не касается. Как говорится, нам не светит. Ну и пусть себе бежит! Его-то какое дело?! Лучше уж Фёдор будет думать о своей Веронике, чем лезть в чужие опасные и ненужные тайны.

Но… в этом ли всё дело? Не обманывает ли он сам себя? Вроде бы нет. Так зачем же он останавливался?

были когда-то как братья

(…гидом. Одним из лучших)

Почему что-то смутное и тревожное колыхнулось в нём, заставив на миг вдруг поражённо и непонимающе оцепенеть?

Фёдор растерянно посмотрел по сторонам, сделал глубокий вдох, и вроде бы ему полегчало. Это нечто беспокойное тупой занозой слабо кольнуло его на прощание и окончательно развеялось. Всё уже прошло. Вот только… Фёдор сглотнул суховатый ком, застрявший в горле. Лучше действительно не думать о таком. Не копаться во всём этом. Он потряс головой и кинулся догонять своих спутников.

Наверное, гусиная кожа давно разгладилась. Как и ушла эта хрипловатая сухость в горле. Осталось лишь слабое тревожное воспоминание. Где-то очень далеко, на самом краешке сознания. Еле уловимый неприятный зуд. Словно только что он заглянул куда-то, чтобы увидеть свою судьбу. Только это «куда-то» оказалось тёмным зеркалом, спрятанным в его душе.

4

Спустя ещё полчаса движения сквозь сплошное молоко начал ощущаться подъем, и туман вокруг них наконец несколько проредился. Хардов шёл вперёд ровным уверенным шагом, даже не пристегнув рожок магазина к оружию, и это несколько успокаивало. Фёдор поправлял ремни своего вещмешка, прошитые несколькими слоями плотной ткани с подкладкой, чтобы не натереть плечи, и заставлял себя не оглядываться. А Ева же, напротив, ступала с такой беззаботной лёгкостью, словно была приглашена на увеселительную прогулку по лесу.

«Неплохо она держится, – мелькнуло в голове у Фёдора. – А казалось, учитывая её… происхождение, будут сплошные капризы». Он слышал, что есть менее восприимчивые люди ко всему этому, есть более, но никто в Дубне толком не ведал, о чём речь. Только одни россказни были хуже других.

«Господи, – подумал Фёдор, – я словно попал в центр зловещей истории, страшилки из тех, что рассказывали в детстве на ночь». Но честно говоря, он толком не знал, как ко всему этому относиться. Единственное, что ему было известно наверняка, – он хотел, чтобы эта история продолжалась. Невзирая на то, что ему порой становилось страшно до тошноты. А совсем недавно, пока они шли по низине, обходя гиблые болота, он был уверен, что в тумане кто-то есть, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, и сейчас что-то холодное и скользкое коснётся его кожи, и…

– Вот это возвышение – единственное на много километров. – Хардов указывал на темнеющий в тумане с правой стороны пологий склон. – На топографических картах оно обозначено как высота 408. Мы же зовём его Лысый дозор. Там даже есть смотровая мачта. Обычно макушку раздувает. Можно выяснить время и ещё много чего.

– Хардов, – позвала Ева, – это курган?

– Смотря что понимать под курганом. – Гид задумчиво почесал покрытый щетиной подбородок. – Это часть естественного рельефа, и она нам поможет. Надеюсь, на канале всё ещё утро. Идёмте, наверху немного отдохнём и перекусим. Очень надеюсь, это можно будет считать завтраком.

– А у меня осталось полдюжины яблок. – Ева вглядывалась в пологий подъём, который становился всё более различимым. – От Сестры. Удивительно, как она их сохраняет, будто только с дерева. Витамины. Я думала, что нигде не умеют сохранять яблоки лучше, чем наши хозяйки в дубнинских подвалах.

«Нашла чему удивляться, – мелькнуло в голове у Фёдора. – Могла бы быть и повнимательней. Хардов говорил, что время там течёт по-другому. И вообще. А в Дубне яблоки сохраняют трудом и без всяких фокусов».

– Как вы думаете, отчего у неё яблоки такие свежие? – не унималась Ева.

– Не могу сказать, – ответил гид.

«Занятный ответ, – решил Фёдор. – Ведь “не могу” – это может быть даже больше “не хочу”, чем “не знаю”».

Только сейчас до юноши дошло, что Хардов, так же как и он, вовсе не разделяет беззаботного настроя Евы. И на самом деле гид очень осторожен. Во всём, даже в ответах. И хоть гнетущая глухая тяжесть, что давила в заболоченных местах и на подступах к подъёму, вроде бы уменьшилась, Фёдор мечтал побыстрее выбраться из этих мест и оказаться на канале. Единственное, что приятно удивило, – это лёгкий ветерок, что стал ощущаться по мере подъёма. Воздух пришёл в движение, и возможно, верх кургана действительно раздует.

«Как интересно, – подумал Фёдор. – А на канале ветра нет совсем».

5

Хардов спрыгнул с нижней ступеньки дозорной мачты, и на лице его читалось рассеянное удивление. Прежде Фёдору ни разу не приходилось видеть у гида такого выражения, которое даже можно было бы принять за озадаченность.

– Это многое меняет, – задумчиво произнёс Хардов.

На высоте 408 их ждал первый крупный сюрприз. Прямо в макушку Лысого дозора оказалась вбита толстая деревянная мачта с перекладинами лестницы. Верх оборудовали похожей на корзинку площадкой, которую Хардов назвал марсом, и сейчас гид с неё слезал.

– Что, уже больше не утро? – улыбнулась Ева.

– Утро. – Хардов кивнул. – Вопрос в том, какого дня.

– В смысле?

Гид вздохнул и как-то странно повёл плечом:

– Когда мы вышли из Дубны несколько дней назад, луна стояла в третьей четверти.

– Ну да, я помню.

Хардов указал на дозорную мачту.

– Сейчас на небе лишь тоненький серпик.

– Я думала, вы определяете время по солнцу, – выказала лёгкое удивление Ева. Потом её взгляд застыл, а голос зазвучал глухо: – Как такое возможно?

– Вы сейчас видели месяц? – начал было Фёдор тоном всезнайки. – Такое бывает. Я тоже иногда утром…

И осёкся. Захлопал глазами, уставившись на гида:

– …утром…

Перевёл взгляд на Еву. Снова на гида.

– Что вы хотите сказать? – изумлённо выдавил Фёдор. И опять посмотрел на девушку, словно в поисках поддержки.

– Понял наконец? – усмехнулась Ева. – М-мда… Прошёл почти месяц. Или больше?

– Около того, – подтвердил Хардов. – Сейчас на канале утро. Где-то конца первой декады июня.

Повисло молчание. На жужжание шмеля никто не обратил внимания. Кроме Фёдора. Юноша вдруг попытался отогнать его взмахом руки и почему-то сказал:

– А у меня в июне день рождения. – Шмель не собирался ретироваться, и юноша махнул на него ещё раз. – Теперь я, наверно, пролетел. – Фёдор посмотрел на своих спутников и смущённо кашлянул. – Извините.

Хардов, что-то прикидывающий в уме, вскинул брови, но ничего не сказал.

– Близнецы, – хмыкнула Ева. – Так и знала, что ты Близнец. В общем-то, неудивительно.

– И это всё, что тебе неудивительно? – съязвил юноша.

– Вовсе нет! – Ева вспыхнула. – Хардов предупреждал насчёт времени у Сестры. Мог бы быть и повнимательней, – парировала она. – Правда, я думала, прошло не больше недели.

– А я и того меньше, – признался Фёдор.

– Даже пробовала считать…

– Ага… – А потом Фёдор покраснел и спросил: – Ты что, читаешь мысли?

– Да нет, по губам. – Ева опять хмыкнула. – Следи, особенно когда бубнишь что-то себе под нос.

– Прости. Не хотел тебя обидеть.

– Ничего. У тебя это получается непроизвольно, и я уже начинаю привыкать.

Хардов наблюдал за этой перепалкой с улыбкой. Но когда он отвернулся, на его лице отразилась какая-то новая эмоция.

«Этого ещё не хватало, – подумал он. – Что-то они много цепляются. Мне тут ещё молодой влюблённой парочки недоставало».

И в одно короткое мгновение, так быстро, что даже пожелай кто, не успел бы ничего заметить, в глазах гида мелькнула тёмная искра: «Молодой, влюблённой… Господи, они ведь даже ничего не знают друг про друга».

6

Хардову пришлось поторопить своих спутников, и скоро с завтраком было покончено.

– Нам придётся учитывать новые реалии, – объяснил Хардов. – На канале очень многое могло измениться.

Гид ждал, пока Фёдор и Ева надевали свои вещмешки, и смотрел куда-то вдаль, поверх пушистых клубов густого тумана. К этому времени верхушку Лысого дозора совсем раздуло, и они словно находились над слоем облаков. Картина была чарующая, восхитительная и пугающая.

«А ведь я надеялся управиться в месяц-полтора, – думал Хардов. – Наверное, это был слишком оптимистичный прогноз, но всё же… И вот мы не прошли и двадцати километров, а всё придётся менять».

На самом деле это сбивало все расчёты. На первоначальных планах проскочить у всех под носом, воспользовавшись дурными днями, и к тому моменту, как их начнут искать, оказаться вне пределов досягаемости, можно было смело ставить крест.

– Но одна перемена, несомненно, к лучшему. – Хардов всё же улыбнулся и указал на восток, где за гиблыми болотами, в колыбели из пелены просыпался сейчас канал. – Видите, всё белое. Я не ошибся, наступили самые благоприятные дни.

– Так красиво, – восхитилась Ева. – Даже и не подумаешь, что там гиблые болота.

– Да. Но они есть, – сказал гид. Осмотрел Еву и Фёдора, желая убедиться, собраны ли они, и снова ненадолго погрузился в собственные мысли: «Первоначального плана больше нет. Двигаться придётся скрытно, и главное, большей частью ночью. Можно ли извлечь из случившегося какую-то пользу? Остались хоть какие-то плюсы?»

Хардова всегда учили думать позитивно. Его бак горючего, его последний стакан воды в пустыне были всегда наполовину полными, а не полупустыми, однако как Хардов ни пытался крутить эту ситуацию, никаких плюсов пока не видел.

Однако гид усмехнулся. Он подумал, что порой при изменении угла зрения менялась вся картина в целом. А непонятные, привычные или мешающие прежде элементы наполнялись новыми смыслами, и оказывалось, что всё происходило не зря. Также порой ничего подобного не случалось. А все Великие Закономерности просто додумывались позже.

– Посмотрите. – Фёдор указывал на запад. – А с той стороны не всё белое. Там какое-то марево в тумане. Только что было. Вон, вон. Смотрите, опять вспыхнуло!

Хардов уже видел какое-то время эти бледные багряные огни. Ползущее и исчезающее глубоко в тумане свечение. Пока слабое и пока не представляющее угрозы. Такое, конечно, бывает. Но… всё это движение начинало ему не нравиться.

– Идёмте, – позвал гид. – Придётся быть осторожней. Вполне возможно, нас уже ищут.

И он снова посмотрел поверх тумана. Но не в сторону двигающихся в нём бледных огней. Он смотрел на восток, в сторону канала, на пути к которому лежали гиблые болота. И на мгновение его взгляд застыл, а зрачки сузились, и гид как-то странно повёл головой, чуть выставляя вперёд ухо, словно он прислушивался к чему-то очень далёкому.

– Хардов, – негромко произнесла Ева, – вы считаете, что за это время Юрий успел…

Гид не стал её торопить, решив дать договорить, но девушка замолчала. Тогда Хардов просто позвал её:

– Идём, милая. Твой несостоявшийся жених не самая большая наша проблема.

Хардов специально так сказал, назвав Юрия «несостоявшимся женихом». И он не ошибся. Фёдор еле заметно покраснел. И хоть Хардов взглянул на юношу мельком, ему хватило времени, чтобы это увидеть. «Ещё одна проблема», – подумал гид.

Вслух он сказал Еве:

– Хоть и догадываюсь, Юрий не сидел без дела, можешь пока о нём забыть.

– Да, но кто же тогда нас ищет?

– Боюсь, что многие, – заверил её гид. И одновременно ему в голову пришла мысль: «Наверное, стоит взять крюк побольше. Не нравится мне, как вели себя болотные тропинки. Боюсь, нас и вправду уже многие ищут. – А потом он вспомнил, как далёкие бледные огни ползли в тумане, и про себя добавил: – Многие. И многое».

– Да, дорогая моя, – заявил Хардов, с трудом подавив шальную искру неожиданного и пугающего веселья, – боюсь, у нас на руках акции активно действующего предприятия.

Ева помолчала, видимо, размышляя. Потом она насупилась:

– Это вы так шутите?

– Ну конечно, – признался Хардов. – Я осколок другой эпохи, и мои шутки… Знаешь, как говорится, старого пса не выучить новым фокусам.

– Да нет, всё понятно. – Ева пожала плечами. – Вы очень даже так ничего себе сохранившийся осколок.

– Ну… спасибо на добром слове. Идёмте.

И они начали спуск с Лысого дозора, чтобы побыстрее обойти слева гиблые болота и оказаться на канале в условленном месте до наступления темноты.

Пройдя несколько шагов, гид остановился, пропуская свою группу вперёд.

– Идите. Вниз по тропинке. Я вас догоню.

Фёдор, не задавая вопросов, обогнал Еву, и гид подумал: «Ну что ж, очень хорошо». Но задержался он не только для того, чтобы справить малую нужду. Хардов снова посмотрел на восток, пытаясь прислушаться к тихому ускользающему звуку, который для его спутников, к счастью, был пока недоступен. Он вслушивался, весь превратившись во внимание, и с каждым мгновением мрачнел всё больше. Наконец гид хрустнул пальцами и дотронулся до века, точно собирался извлечь соринку из глаза.

– Интересно, что их разбудило? – еле слышно промолвил Хардов, и по его лицу пробежала тень.

Глава 9
Кое-что о скремлинах и слизи червя

1

Когда впереди показались первые лодки встречного потока, Матвей Кальян задумчиво посмотрел на воду, затем снова обернулся к альбиносу:

– Ну, и кто выжил?

– Немногие, – уклончиво ответил тот.

– Вань, – начал Матвей осторожно, – мы говорили об этом с Хардовым. Я знаю, что вы не любите посвящать посторонних в свои дела. Не принято. И знаю, что не принято расспрашивать. На канале у всех своя правда, в чужие дела люди с пониманием не суются. Но… вот только что месяц пролетел, Вань… Вжик! – Он развёл руками, словно призывая альбиноса в свидетели. – Как капитан я обязан знать, чего мне ещё ждать. Не больше. Что захочешь, сам потом расскажешь.

Кальян говорил без напора, будто забрасывая удочки, прикидывая степень допустимого. Он знал таких, как Ваня-Подарок. Вроде бы на первый взгляд шумный весельчак, душа компании, но на самом деле – могила, никогда не сболтнёт лишнего. «Говорун-молчун» – с уважением говорили про таких гребцы. Вообще, выходило интересно: о чём бы ни судачили пустобрёхи, все гиды, с которыми Кальяну довелось вести дела, оказывались людьми приличными, с пониманием. Кальян иногда думал, что, не стань он капитаном, подался бы в гиды.

– И уж если ты говоришь, что нам теперь… понадобятся глаза в тумане, что Хардов будет вынужден взять на борт скремлинов… – негромко промолвил он.

– Я лишь высказал предположение, – ровно произнёс Ваня-Подарок.

– Понимаю. Но всё же попросил бы тебя, дружище… – Кальян кивнул. Вежливо, выказывая уважение к чужим тайнам, и что любопытство его вовсе не праздное (хотя, стоит признаться, очень давно интересовали Матвея Кальяна скремлины, что они за создания. Божьи ли твари или порождения мглы, и если о них ходит столько всего… тёмного, то как же они могут… любить?), а лишь для пользы дела, поэтому он и вынужден настаивать.

– Скажу так, – наконец, сдаваясь, вздохнул Ваня-Подарок. – Те, кто выживает после укуса, они… ну, как после очень страшной болезни, понимаешь, словно чистый лист. Для них всё начинается заново.

– Я слышал, – веско прошептал Кальян.

Правда, ходил по каналу и более зловещий слух. Что только выживший после укуса скремлина может считаться настоящим гидом. Как вроде что-то это им даёт… В подобном суеверии был выражен интуитивный, конечно, страх перед людьми, уходящими в туман, но одновременно и уважение. С другой стороны, на канале чесали языками обо всём – слухи были одним из главных развлечений и, наверное, единственным постоянным источником информации о том, что действительно волновало людей. Но Матвей подумал, что выказывать себя сейчас пустобрёхом-сплетником было бы не столько даже невежливым, сколько просто глупым.

– Слышал, – повторил Кальян, глядя прямо в белёсые глаза Вани-Подарка.

– Но пусть тебя это не успокаивает. Я знаю лишь несколько гидов, которые выжили после укуса скремлина. Один из них – Хардов. Другой – известный тебе Тихон.

– Тихона я сильно уважаю, – заметил Кальян.

– В курсе. – Теперь Ваня улыбнулся. – Он тоже о тебе высоко отзывался.

Кальян, явно польщённый, отвёл взгляд. Затем будто спохватился:

– Вань, но выходит, у кого-то вроде как иммунитет? Кто может выжить?

– О, даже не пытайся, – запротестовал альбинос и, словно в шутку, добавил: – Если тебя только не покусал скремлин в детстве. Редко это случается; малыши, бывает, выживают. И потом что-то вроде прививки.

– Ну откуда мне знать, чего было в детстве? Мамка, увы, не сказала. Честно говоря, я и родичей-то своих не помню.

– Матвей, поверь мне, ты бы знал, – заметил Ваня-Подарок. – Укусы скремлина… следы, так их не видно, но в плохие дни они как бы чуть-чуть отсвечивают в тумане, а иногда и зуд… чешутся. В плохие дни. Так что укусы хоть и затягиваются, но следы на всю жизнь. Болят, как старые раны.

– Шутишь?

– Просто рассказываю, как обстоят дела.

– Не, ничего у меня не чешется и не светится, – успокоился Кальян. – Правда, я ещё разное слышал, но…

– Вот поэтому и проверять не стоит, – резюмировал альбинос.

Матвей на какое-то время опять задумчиво уставился на воду. Гребцы работали вёслами вполсилы – до места, где собирались забрать группу Хардова, оставалось рукой подать, и иногда в веере брызг появлялась радуга. Бузинский караван давно ушёл вперёд, дмитровские лодки приближались, а солнце переваливало за полдень. Гребцы поприветствуют друг друга, осведомятся, как у кого дела и нужна ли помощь, но лишних вопросов не будет. Кое-что, регламентирующее взаимоотношения людей на канале, не записано в Речной кодекс. Просто так принято. И это хорошо.

– Вань. – Матвей сделал паузу и, как бы по-детски смущаясь, посмотрел на собеседника. – А этот дед… ну, которому Хардов самогону поднёс…

– Паромщик, – спокойным, но несколько бесцветным голосом подсказал альбинос. – Ещё его зовут Перевозчиком.

– Ну… да, – согласился Кальян. Даже если ему и показалось, что какое-то холодное дыхание коснулось лица, то всё прошло. В такой погожий солнечный денёк все страхи попрятались по тёмным углам. – Он сказал тогда, что в нашей лодке… два скремлина.

– Сказал, – вздохнул Ваня-Подарок.

– И мальчишка меня об этом спрашивал, наш Фёдор-то, славный парень…

– Да. Верно, пацан что надо. – Альбинос испытующе посмотрел на Кальяна.

– Вот, и говорит: «Матвей, мол, дед трындел: два скремлина, два воина». Ну, про воинов-то мы, допустим, разобрались. Это он, верно, вас с Хардовым имел в виду – больше оружия-то на лодке ни у кого нет. А вот два скремлина… Ты уж извини мою дотошность, но я в ответе за тех, кто в лодке.

– Говори прямо, что хочешь знать.

– Твой скремлин… он как-то за нами следует? А то кроме хардовского ворона… Я твоего что-то так и не видел, Вань.

– У меня нет скремлина, – тяжело ответил Ваня-Подарок, и что-то заставило вздох оборваться.

– Как же так? – не понял Кальян. – Я слышал, у каждого гида есть свой скремлин. Или ты не из таких?

– Из таких, – с той же тяжестью отозвался альбинос. – Слушай сюда: каждый гид пользуется помощью скремлинов, когда идёт в туман. Они нам как глаза, без них не увидеть того, что скрыто мглой. Но иногда приходится пользоваться чужими скремлинами.

– Чужими?

– Ну, ничейными, чтоб тебе было яснее. Таких покупают, когда между гидом и скремлином не сложились отношения. Нет своего – ходят в туман с чужим.

– Нет своего? Но почему?

– Хм, – чуть мечтательно усмехнулся Ваня-Подарок, но от капитана Кальяна не укрылось присутствие горькой нотки в этой усмешке. – Любовь и дружбу скремлина надо ещё заслужить. А это очень непросто. Поверь мне, друг мой, очень не просто.

Подарок отвернулся и зачерпнул за бортом ладонь воды, задумчиво вернул воду каналу, потом зачерпнул ещё и плеснул себе в лицо:

– Жарко.

– Да. – Кальян одарил альбиноса едва заметным кивком.

– Если взять чуть левее, там хорошее место для купания.

– Знаю, – сказал Кальян.

– Лишь единицы заканчивают школу гидов со своим скремлином. Поэтому часто, особенно молодым выпускникам, приходится скремлинов покупать.

– А-а, вот в чём дело, – непонимающе покивал Матвей. Вроде бы Ваня-Подарок явно не проходил по категории «молодого выпускника».

– Рано или поздно гиду будет необходимо найти своего скремлина, – продолжал Подарок, – иначе ему не вырасти. Не продвинуться как гиду. Знаешь, это как… ваши «сорок походов».

– Хм-м-м-м, – кашлянул Матвей.

– И хоть, как правило, своего скремлина обретает уже зрелый гид, но… тут только всё и начинается. Да, Матвей. Как я понимаю, «сорок походов» у вас – это тоже не сорок рейсов между Дубной и Дмитровом? Необходимо пройти Тёмные шлюзы и всё такое?

– Ты неплохо осведомлён в делах гребцов, – похвалил Кальян. Только не ясно, сколько действительного одобрения сквозило в этой похвале.

– Ну да, – пожал плечами альбинос. – Это моя работа. Не беспокойся, капитан. Я тоже в чужие дела не лезу.

– Ясно. – Матвей Кальян кивнул. – Сорок походов… Из них минимум три за Тёмные шлюзы. Вместе с главой нашей гильдии людей, у кого это в активе, можно сосчитать по пальцам одной руки. А у вас?

– Думаю, так в любом мастерстве, – согласился альбинос, а Матвей подумал: «Довольно уклончиво. Гиды умеют беречь свои тайны. Не зря говорун-молчун».

– И как у вас? – повторил он негромко, но настойчиво. – Что ваши «сорок походов»? Заслужить любовь скремлина?

Ваня-Подарок чуть заметно кивнул, и его щека также чуть заметно дёрнулась.

– В том числе, – подтвердил он. – И, наверное, это один из самых волшебных моментов нашей профессии.

– Иван… ну, вот ты говоришь, что скремлины очень опасны. И в то же время что они миролюбивые существа.

– По-разному, – неопределённо ответил альбинос. – Миролюбивые? Да, можно и так сказать. Никогда, например, один не причинит вреда другому. Они абсолютно доверяют друг другу. И своему гиду. Наверное, они находятся в своеобразной гармонии с тем, что в тумане, не знаю, хотя там полно всякой мерзости, знаю только… Понимаешь, иногда с ними что-то случается, и они…

– Заболевают? – хмуро спросил Кальян.

– Становятся опасны, – кивнул Подарок. – Если их не трогать, всё в порядке. Живут себе. Только иногда… Хардов считает, что они будто заражаются от людей.

– Как так? Чем?

– Не знаю, сам у него спроси.

– Спрошу, – пообещал Кальян.

И подумал: «Скверное дело. А ведь им действительно нравится туман. И скремлины. Кто-то сказал, что гиды очарованы всем этим. Что ж, действительно интересно. Вопрос только в том, насколько далеко они готовы зайти».

Матвей, как и многие на канале, слышал про «бешенство» скремлинов. Этим они заболевают. Слышал, что зрелище не из приятных. Люди говорят, что поначалу это почти незаметно, а потом перемена наступает очень быстро.

– Но запомни, капитан Кальян, свой скремлин никогда не укусит гида. И, конечно, не опасен для окружающих. Кусают только чужие.

– Успокоил, дружище, – иронично откликнулся Кальян.

– Я к тому, что молодым гидам всегда приходится проходить через это. Опыт у нас есть. И немалый. Надо просто быть осторожным.

– Я осторожен, Иван. Очень осторожен. Поэтому и хожу столько лет по каналу. Поэтому и вынужден задавать тебе вопросы. Но за твоими словами многое скрыто.

– Что ж, тогда сразу стоит уточнить, – вдруг усмехнулся Ваня-Подарок, – коли уж речь зашла о чужих скремлинах, то их покупают, – альбинос пристально посмотрел на Матвея, и в его глазах мелькнули льдинки, – у Паромщика. Перевозчика.

– Вот как? – чуть хрипло отозвался Кальян, опять его лица коснулось то самое мимолетное холодное дыхание. – Но ведь ты не молодой гид?

– Ты хочешь спросить, почему у меня нет скремлина? – На мгновение льдинки вернулись в глаза альбиноса. – Его убили.

Матвей опустил руки.

– Прости, – смущённо, но с искренним сочувствием сказал он. – Я не знал.

– Ничего. – Ваня-Подарок отвернулся и повторно зачерпнул воды ладонью. – Это случилось давно. Он… был мне очень дорог.

– Дружище, я сильно раскаиваюсь. Что моё любопытство заставило тебя…

– Это было правильное любопытство, – возразил альбинос. Его лицо выглядело спокойным. Только еле уловимые горькие складки прятались в уголках губ. – Дед болтал странные для тебя вещи. Два скремлина, и от обоих пользы с гулькин нос.

– Ну да, я про это, – с благодарностью закивал Кальян.

– Капитан обязан знать, что творится на его борту, здесь вопросов нет. И беднягу Мунира потрепало так, что он ещё не скоро сможет нам помочь. Всё верно. Но взгляни, капитан Кальян, как называется твоя лодка?

– Моя лодка?

– Ну да. Порой всё намного проще.

– Лодка… – Кальян уставился на Ваню-Подарка. – Господи, скремл… Ну конечно, «Скремлин»! Так вот что он имел в виду?

– Я не знаю, что он имел в виду. Не хозяин его голове. Но посуди сам: деревянная лодка и раненый ворон не лучшее подспорье, чтобы видеть в тумане. Так? Два скремлина, и от обоих пользы с гулькин нос.

– Ну конечно же! Конечно.

– Наверное, мне повезёт, и я найду себе скремлина, – вдруг сказал альбинос. – Может, ещё до конца этого рейса!

– Обязательно найдёшь, – заверил Матвей. И наконец облегчённо разулыбался, будто многие недоговорённости были теперь сняты. Затем, то ли желая подбодрить Ваню-Подарка, то ли выказать ему доверие, он проникновенно промолвил:

– Вань, а как это – заслужить любовь скремлина?

На этот раз альбинос не улыбнулся.

– Я тебе уже многое ответил, капитан, – сказал он. И в его приветливом голосе промелькнула надтреснутая нотка, точно у высохшего дерева переломили ветку.