Текст книги "Ундервуд"

Суслики – вот кого они мне напоминают. Они – это все. Накопали себе нор и прячутся в них, иногда выглядывая наружу, чтобы раздобыть что-нибудь на обед. Их постоянно становится больше. Зачем они размножаются? Ведь чем выше конкуренция, тем сложнее добывать еду. Как-то это нелогично. Неужели нами движут исключительно инстинкты? Какое людям дело до того, что будет после них? Это совершенно не должно зависеть от веры. Вера здесь вообще ни при чем. Христианин ты, мусульманин или атеист – не все ли тебе равно, станет ли кто-то, вселившийся в дом, который ты освободил, придерживаться тех же убеждений, что и ты? Ты ведь умер – все, конец. Отправляйся в свой рай, удобряй растения, разлетайся пеплом над океаном. Зачем ты пытаешься продолжить себя? Странно все это.

Мы ведь постоянно делаем друг другу больно. Мать, например, иногда плачет по ночам, если кто-нибудь напоминает ей вечером об отце. Скажи, Конрад, что ты чувствуешь, когда твоя дочь страдает? И стал бы ты производить ее на свет, если бы знал, что так будет? Молчишь? Да, я знаю, что моя позиция отрицает существование человека как вида, но так уж это важно, на самом деле? Мне, конечно, сложно представить себе мир без себя самой, но кто сказал, что это единственная форма жизни, доступная нам? Смотри-ка, сколько вопросов. Хорошо бы иметь рядом того, кто смог и, главное, захотел бы на них ответить. Но такого нет в моем окружении, так что я попытаюсь сделать это сама.

Я без твоего разрешения прочитала твой дневник, извини. Знаю, ты не хотел, чтобы кто-то видел это, но я поняла это слишком поздно. Так что и сожалеть об этом уже нет никакого смысла. Да и, честно говоря, если бы мне вдруг представилась возможность повернуть время вспять, я бы сделала то же самое – и не один раз. Так вот, ты писал о монете, которая в твоем случае встала на ребро. Думаю, это лучшая иллюстрация всего, что с тобой произошло. Возможно, ты не успел осознать, насколько тебе повезло. Или просто не смог увидеть всю картину целиком. А сторонний наблюдатель всегда находится в выигрышной позиции по отношению к тому, кого угораздило попасть в эпицентр. Меня не сбивают чувства, которые мешали тебе оценить происходящее здраво, и я понимаю, что ты ушел ровно тогда, когда должен был уйти. Ты ведь дописал свою историю. Я даже немного завидую тебе. Знаешь, почему? У тебя была возможность увидеть свой конец заранее, причем, как минимум, дважды. Сначала Джон, затем – Анджей. И тот, и другой стали для тебя своеобразной репетицией прыжка в бесконечность. Мне жутко интересно было бы узнать о том, какой способ действеннее.

Мне сложно и даже немного стыдно выдавать себя за твою наследницу. Но разве это не так? Что ты оставил после себя? Конечно, я имею в виду не дом с мебелью. Все, что сегодня напоминает о тебе, это Ундина и результат вашего сотрудничества – дневник, написанный в соавторстве с печатной машинкой. Выходит, я воскресила тебя. Не уверена, что такое возможно, но по всему выходит, что так все и произошло. Помнишь мысль о том, что наши покойники живы, пока мы не забываем о них? Мне кажется, что это не совсем верно. Образ, имя, фотография на стене – все это не имеет никакого отношения к личности. Должно быть что-то большее, как, например, труд, в который человек вложил всего себя. Твоя неизданная книга – то, что помогает тебе оставаться реальным не только там, где сейчас находится твое сознание, но и в моих мыслях. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу тебя. Значит, ты есть. И это главное. Когда-нибудь я обязательно оставлю свои инициалы под твоими. Это уже что-то вроде традиции, верно?

Какая забавная. Мне нравится. Вот уж никак не ожидала от нее подобного. В рассуждениях, конечно, нет ничего оригинального – скорее всего, об этом уже писали, и не раз. Однако я сомневаюсь в том, что Анита вычитала это в какой-нибудь книге. Важно то, что она дошла до подобных мыслей сама. И совершенно не имеет значения, права она или ошибается. Истина может родиться или по чистой случайности, или после бесконечной череды ошибок. Людям нужно ошибаться, в этом вся прелесть их существования. Ну, вот, я и сама ударилась в банальные рассуждения о смысле жизни. Плохая, плохая Ундина.

Все эти рассуждения на тему «помню – не помню» натолкнули меня на одну мысль. А что будет со мной после того, как я сломаюсь? Ну, починят меня один раз, второй, третий. Однако все в этом мире имеет свойство заканчиваться. Выходит, и мне рано или поздно придется отправиться куда-то. Но куда? И будут ли помнить обо мне? Сомневаюсь в этом, особенно учитывая тот факт, что вся моя жизнь проходит как бы в режиме инкогнито. Я есть, но меня при этом нет. Мои клавиши существуют для одного человека, в то время как остальные и понятия обо мне не имеют. Правда, у меня есть порядковый номер. Возможно, он является гарантом моего бессмертия? Хорошо бы. С другой стороны, сознание – это ведь не орган. Я вообще понятия не имею, какая моя деталь отвечает за способность мыслить. Может быть, я – брак, случайность? Было бы очень обидно.

Интересно, как меня воспринимает Анита? И стала бы она относиться ко мне иначе, если бы я нашла способ заговорить с ней? Представляю, как она сидит передо мной, и вдруг я сама набираю текст: привет, я Ундина, давай дружить? Да, забавно. Но нет, это невозможно. Я столько часов потратила на то, чтобы научиться управлять своим телом, что за это время можно было бы написать с десяток романов. Я напоминаю себе коматозника, который слышит все, что происходит вокруг него, однако не может произнести ни единого слова. Даже мизинцем пошевелить у него не получается. И вот он становится свидетелем того, как родственники обсуждают его дальнейшую судьбу. Один говорит: все наладится, я верю в то, что он придет в себя. Другой отвечает: нет, все кончено, к тому же я смертельно устал заботиться об этом овоще и хочу пива. А третий вообще ничего не говорит, но периодически тайком, пока никто не видит, вытирает потные руки о его покрывало и сморкается в его пижаму. А у человека, возможно, чешется нос – а никто ведь не догадается почесать.

Анита проводит со мной все больше времени. Меня удивляет, что родители позволяют ей оставаться в одиночестве так долго. О чем они думают? И думают ли о чем-то вообще? Или они слишком увлечены собой? Интересно, что написал бы ее отец, если бы я попала к нему в руки. Возможно, сейчас я бы печатала какие-нибудь отчеты и рассуждала о нынешней тяжелой экономической ситуации. Мои хозяева – как окно в мир для меня. Я знаю только то, что знают они. Наверное, это даже не плохо. Меня не вводят в заблуждение источники информации, которые стараются отобразить события исключительно с позиции собственных интересов и представлений о том, что есть хорошо, а что – плохо. Недавно я узнала о том, что за время моего сна история повторилась. Сколько их было еще, этих конрадов, вернувшихся с войны морально искалеченными? Думаю, в то время, пока Анита рассуждает о смысле жизни, многие стараются вновь обрести этот смысл. Возможно, с помощью таких, как я. Я могла бы сейчас быть по-настоящему полезной кому-то. Хотя о чем я? Разве помог дневник Конраду? Скорее, наоборот. Но в этом нет моей вины – со своей стороны я сделала все возможное для того, чтобы он жил. Хотя, может быть, все как раз наоборот – и я лишь усугубила его внутреннее кровотечение, позволив бередить старые раны. Я не могу этого знать. И не хочу об этом думать.

О, я в бешенстве. Хотя это не то слово, которое может описать то, что я сейчас испытываю. Это какая-то смесь злости, недоумения и бессилия. Но обо всем по порядку. Я читала часто и много о проблемах во взаимоотношениях между детьми и родителями, но никогда прежде не предполагала, что они могут быть настолько глубокими и в то же время нелепыми. Я давно ничего не писала не потому, что не хотела – просто у меня не было такой возможности. Вообще, у меня вдруг создалось впечатление, что моя мать делает все возможное для того чтобы огорошить меня и заставить сомневаться в ее адекватности. Несколько дней назад я заметила, что она ведет себя достаточно странно: нервничает, улыбается не к месту, хлопочет по дому. Я в какой-то момент подумала, что ей просто не хватает внимания с моей стороны, но я ошибалась. Оказывается, родители приготовили для меня сюрприз – да какой! По соседству с нами живет коллега отца со своим семейством. У него есть сын, чуть старше меня. Ничего не могу сказать о нем – прежде мы не общались, так, виделись пару раз. Так вот, маме вдруг пришло в голову, что нас необходимо познакомить. Видите ли, я слишком много времени провожу одна, и мне пора уже вести себя, как настоящей девушке. Это значит, что я уже достаточно взрослая для того чтобы иметь ухажеров, таращиться на себя в зеркало часами и вызывать чувство умиления у тех, кто уже прошел через нечто подобное. Ну, и, конечно, таскаться с матерью по магазинам – это святое.

Правда, справедливости ради нужно сказать, что мой новый знакомый оказался вполне себе ничего, но дело ведь не в этом. Наверное, я была слишком груба с ним, и, скорее всего, он составил обо мне не лучшее мнение. Моя дражайшая мама потом долго извинялась перед ним и его родителями, за этим было противно наблюдать. Я честно старалась не писать здесь ничего о своих глупых проблемах и переживаниях, но, похоже, без этого никак не обойтись. В общем, после того как мы проводили соседей, родители устроили мне допрос с пристрастием: что, зачем да почему. Мол, чем мне не понравился молодой человек? Кажется, его звали Мартином. Я говорю: почему не понравился? Очень даже ничего. Видимо, они не ожидали такого ответа, потому что не сразу нашлись, что ответить. Лучше бы они вообще ничего не говорили. Почему некоторым так сложно вовремя остановиться? Не хочу пересказывать все те гадости, которые я о себе услышала, скажу лишь, что мне и в голову не приходило, что все так сильно запущено. А теперь самое главное. Не дождавшись от меня реакции, которую можно было бы расценить как раскаяние, мама потащила меня к своему знакомому психиатру – у нее большие связи в этой сфере, еще от деда остались. И вот сижу я напротив старого-престарого такого профессора и пытаюсь не заснуть. Он же наблюдает за мной и почему-то молчит. Наверное, ждет, пока я выйду из себя. Наконец, устав играть в молчанку, он спрашивает: мол, что же ты, девочка моя, так своих родителей огорчаешь? Чем они тебе не угодили. Я, естественно, играю дурочку и удивленно хлопаю ресницами: знать, мол, ничего не знаю, ни о чем таком и не помышляла. Но, видимо, доктором мой собеседник на самом деле оказался опытным, так как и бровью не повел на мои оправдания, а только ухмыльнулся с таким видом, словно наперед знал о том, что я собираюсь сказать. Что ж, подумала я, раз ты такой умный, может быть, и мне кое-что объяснишь. Не зря ведь я в такую даль тащилась. Впрочем, ничего хорошего из этого не вышло.

– Скажите мне, доктор, почему мои родители так остро реагируют на мое нежелание знакомиться с молодыми людьми под их присмотром?

Задавая этот вопрос, я почти пожалела о том, что моя мать осталась за дверью – несмотря на протесты, психиатр выставил ее из кабинета, заявив, что встреча врача и пациента подразумевает определенную степень приватности.

– Это как раз не важно, – пожал плечами мой собеседник, который, судя по всему, придерживался достаточно консервативных взглядов на отношения внутри семьи. – Вопрос в том, почему тебя это так раздражает. Ты ведь не возражаешь против такого неофициального обращения? Я ведь в дедушки тебе гожусь.

– Здесь все просто, – я машинально кивнула. – Я хочу решать сама, с кем и когда мне встречаться. Я многого прошу?

– Совсем нет. Но семья – это ведь не только общая крыша над головой и совместные обеды. Это еще и взаимные уступки. То, что тебе кажется второстепенным, может иметь огромное значение для твоих родителей. И наоборот, кстати.

– Как складно вы рассуждаете. Хорошо, я подумаю о ваших словах. Может быть, вы и правы. Но я хотела поговорить о другом.

– О чем же?

– Я не могу разобраться в себе. Не знаю, как это называется у вас. Возможно, проблема с самоидентификацией. Я ведь могу задавать вам эти вопросы, раз уж пришла сюда?

– Ты сейчас говоришь о… – доктор замялся, подыскивая подходящее слово,– сексуальной составляющей?

– Что? – я не сразу поняла, о чем он. – Нет! Мне нравятся мужчины, с этим все в порядке. Я хочу сказать, что у меня внутри словно пустота образовалась, понимаете? Ни интересов, ни планов на будущее, ни желаний. Вообще ничего.

– Ну, в этом нет ничего страшного, – старик заулыбался. – В твоем возрасте это нормально.

– А что ненормально в моем возрасте? – меня разозлил такой ответ – создавалось впечатление, что со мной обращались как с умственно неполноценной.

– Многое. Ненормально, например, возрасту не соответствовать. Или жить в другой реальности. Или выдавать себя за ту, кем ты не являешься.

– Вот здесь поподробнее, – я обрадовалась тому, что представилась возможность не задавать неудобные для меня вопросы, а продолжить предложенную собеседником тему. – Что вы имеете в виду, говоря о другой реальности?

– Я подразумевал шизофрению или другие расстройства психики. Но тебя это не должно волновать – совершенно ясно, что ты здорова.

– Это так легко установить?

– Как правило. Конечно, если не говорить о глубоком анализе, но в твоем случае я не вижу в нем надобности.

– А если допустить, что человек здоров, но при этом предпочитает верить в другую, параллельную нашему миру реальность.

– И это нормально.

– Вы считаете?

– Конечно! В то, о чем ты сейчас говоришь, верят миллионы наших современников.

– Не понимаю, о чем вы.

– О религии, конечно.

– Нет, религия не имеет к этому вообще никакого отношения! Это… Как бы объяснить? Вы писали рассказы в молодости?

– Художественную литературу? – доктор пожал плечами. – Нет, у меня никогда не было писательского таланта.

– Тогда хотя бы представьте себе, что это произошло.

– Хорошо. Представил.

– Вы создаете свой собственный мир, в котором вам гораздо комфортнее, чем в его реальном аналоге. Вы при каждом удобном случае стремитесь вернуться туда. Можно сказать, убегаете от чего-то.

– Это фантазия. Просто в твоем случае она очень хорошо развита. Не вижу в этом ничего страшного.

– А если я скажу вам, что та жизнь, которую я веду в своем дневнике, кажется мне куда более реальной, чем та, в которой мама таскает меня по врачам, когда я отказываюсь встречаться по ее указке?

– Я отвечу, что тебе стоит попытаться наладить отношения со своими родителями, и тогда все вернется в норму.

В этот момент я поняла, что до ужаса косноязычна. Мне пришло в голову, что на месте моего собеседника я бы тоже ничего не поняла. Впрочем, может быть, и понимать было нечего. Глупость, помноженная на самомнение и возведенная в степень веры в собственную уникальность.

Не могу сказать, что преображение Аниты стало для меня неожиданностью. Я давно ждала чего-то подобного – рано или поздно она должна была начать соответствовать своим семнадцати годам. Это не хорошо и не плохо – это просто факт. Однако когда я увидела, как она переживает по поводу произошедшего, мне стало ее искренне жаль. Если бы у меня была возможность как-то дать ей знать о том, что она не одна, я бы обязательно сделала это. Но я помнила о том, что я такое. Увлекшись внутренним монологом, я не сразу обратила внимания на то, что девушка что-то говорит. Прислушавшись, я с удивлением обнаружила, что она беседует сама с собой, причем ее голос звучал то естественно, то вдруг становился ниже.

– Но доктор сказал, что это всего лишь плод моего воображения, – это Анита говорила своим голосом.

– И ты сразу поверила ему? – ответ был произнесен на несколько тонов ниже.

– Я одна, а таких, как он, миллионы.

– Один умный человек сказал, что если тебе кажется, что ты окружен сумасшедшими, возможно, так оно и есть.

– Не понимаю.

– Мы все привыкли прислушиваться к мнению большинства, забывая о том, что все самые грубые ошибки в истории человечества были приняты с молчаливого одобрения девяноста девяти процентов их участников, в то время как немногие возражающие были объявлены идиотами. Это природа, и с ней ничего не поделать. Каждый раз все происходит по одному и тому же сценарию. Тот доктор уверен в том, что сидит в своем кресле, только потому, что остальные видят то же. Если каждый посетитель начнет уверять его в том, что на самом деле он стоит по колено в дерьме и держит в руках воздушный шарик, он, в конце концов, поверил бы и в это. Так с какой стати его мнение по поводу того, кем ты являешься на самом деле, весомее твоего? Неужели только потому, что его слова подтверждены дипломом и белым халатом? По мне, так это недостаточный повод ставить под сомнение свою адекватность.

– К сожалению, мы живем в мире, где мнение большинства – единственно верное. Что я могу ему противопоставить?

– А зачем противопоставлять? В споре с толпой дураков победить невозможно, это факт.

– Что же мне делать?

– Ничего. Ты располагаешь прекрасной инструкцией, которую оставил тебе твой дед. К тому же тебе повезло гораздо больше, чем ему – ведь ты идешь по уже проторенной дороге.

Я не сразу поняла, что происходит. Все изменилось слишком быстро – только что передо мной была совершенно нормальная девушка со своим богатым внутренним миром, а уже в следующий момент она разговаривала с воображаемым собеседником и выглядела при этом так, словно ничего необычного не происходило. Я попыталась заглянуть ей в глаза, однако они были пустыми, как если бы она делала все это во сне. Возможно, Анита действительно спала? Бывает ведь так – на фоне каких-то потрясений или усталости сознание отключается, и человек спит на ходу, хотя это не сразу можно определить. Я прислушалась к этому странному разговору, и мне стало не по себе: мне показалось, что в интонациях девушки я уловила полузабытый голос… Нет, это совершенно невозможно. Но ошибки быть не могло – если бы я не знала, что, кроме меня и Аниты, в комнате никого не было, то могла бы с уверенностью сказать, что нас почтил визитом мой первый хозяин. И то, что он говорил, мне совершенно не нравилось.

– Выбор – это лишь иллюзия, понимаешь? Как и то, что ты видишь вокруг себя. На самом деле все давно предрешено, и твое решение – лишь вопрос времени. Рано или поздно ты поймешь, что твое присутствие здесь лишает тебя возможности увидеть большее.

– Мне страшно…

– И это тоже нормально. Страх говорит о том, что ты в своем уме. Подумай сама: если бы ты была уверена в том, что делаешь все верно, это лишь подтверждало бы твое безумие. А так – даже доктор подтвердил, что с тобой все в порядке. Конечно, он не видел всей картины целиком, но это уже другой вопрос. Главное, что ты способна адекватно оценивать мир вокруг тебя и видеть все его изъяны и недостатки.

– Я, честно говоря, пока ничего такого не вижу.

– А как же твои отношения с родителями? Разве они не являются верным признаком того, что не все идет так, как нужно?

– А как нужно?

– Ты – центр твоей собственной вселенной, а раз это не так, то ты выбрала не ту сторону. Просто в один прекрасный момент, когда нужно было определиться, ты свернула не туда. Возможно, это произошло в момент твоего рождения.

Я поняла, куда клонит собеседник Аниты, и мне стало страшно – история повторялась, и я никак не могла помешать этому. То, что прежде воспринималось мной как стечение обстоятельств, вдруг приобрело совсем другой оттенок – я подумала, что таких совпадений не бывает, и, значит, здесь было что-то большее. Я никогда не была сторонницей мистического восприятия действительности, хотя в моем случае это можно было назвать странностью. Однако пишущая машинка, наделенная чувствами и разумом, в моем представлении уже не являлась чем-то из ряда вон выходящим, так что с самим фактом своего существования я смирилась и старалась не думать об этом. Тем более что происходящее рядом со мной было чем-то совершенно иным и не имеющим ко мне никакого отношения. Глядя на девушку, которая всерьез задумалась над абсурдной мыслью о том, что на самом деле находится не в том месте и не в то время, я ощутила бессилие и упала воображаемым лицом на свою же клавиатуру. В ту же секунду одна из букв резко дернулась и с громким щелчком оставила свой след на бумаге. Это было так неожиданно, что я не сразу осознала то, что сделала. Или мне это всего лишь показалось? Однако тогда пришлось бы предположить, что то же показалось и Аните, потому что она вдруг очнулась и с удивлением взглянула на меня. Что ж, возможно, это выход, подумала я, но, сколько ни пыталась, так и не смогла повторить свой успех. Тем временем моя хозяйка, помотав головой, будто пыталась отогнать наваждение, приблизилась ко мне и уставилась на лист бумаги. Хотела бы я понять, что она испытывала в тот момент, но, к сожалению, она не стала ничего говорить вслух и, постояв перед столом несколько секунд, повернулась и нетвердой походкой вышла из комнаты.

Как только дверь закрылась, я попыталась почувствовать присутствие кого-то рядом с собой, и, как ни странно, мне удалось сделать это. Ощущение было таким неожиданным, что я первые несколько секунд сомневалась в себе – не произошло ли со мной то же самое, что случилось с Анитой? Однако уже в следующее мгновение мне пришлось признаться себе, что сошедшая с ума печатная машинка – это уже чересчур. Сознание или есть – или его нет. В моем случае оно было – и настойчиво утверждало, что рядом со мной находилась некая субстанция, с которой мне предстояло разобраться.

– Кто ты? – я попыталась мысленно заговорить с пространством, но оно, понятное дело, мне не ответило.

Что ж, подумала я, этому может быть, как минимум, три объяснения. Во-первых, мне все могло почудиться, ведь, живя в собственных фантазиях, постоянно рискуешь перенести их в реальную жизнь. Во-вторых, возможно, этот неизвестный просто не хочет отвечать мне или не слышит меня. Ну, и, наконец, третье: мы несовместимы и поэтому не можем общаться. Оставив первые два вариант на потом, я решила проверить третий, потому что он нравился мне меньше остальных. Сконцентрировав всю свою волю, я начала посылать беспорядочные мысленные сигналы, как взбесившийся пулемет, поливающий огнем все вокруг – и чужих, и своих. Совершенно неожиданно эта тактика возымела результат, правда, он проявился странным образом: я вдруг с удивлением почувствовала, как мои клавиши пришли в движение, и уже спустя пару секунд я «съела» чью-то мысль, отпечатанную на бумаге.

– Перестань, пожалуйста, – обращался ко мне неизвестный.

Это вмешательство в мое личное пространство словно сорвало предохранитель – и я почувствовала, как обрела контроль над своим телом. Это было таким необычным ощущением, что я не сразу поверила в его реальность. Все части моего механизма в один момент стали подвластны мне – и я с интересом открывала в себе новые грани, как подросток исследует свое тело в период полового созревания. Наконец, вспомнив об обстоятельствах, приведших меня в это состояние, я напечатала:

– Кто ты?

Прошло, по меньшей мере, две минуты прежде, чем я получила ответ на свой вопрос:

– Я думал, что ты меня узнала. Не так уж и много времени прошло с момента нашей последней встречи. Твои нынешние владельцы называют меня просто «Б.М.Б.».

– Хозяин?

– Ну, здравствуй. Говорят, тебя теперь называют Ундиной? Хорошее имя, тебе подходит.

Наверное, сложно понять состояние механизма, который вдруг осознал, что является частью чего-то большего, чем его собственный внутренний мир. Признаюсь, я и сама в первый момент подумала, что все это слишком странно, чтобы быть правдой. Но, рассудив, что отступать нет никакого смысла, тем более что терять мне, в общем-то, было ничего, я решила продолжить это странный диалог.

– Я рада видеть тебя. Но мне казалось, что твоя человеческая жизнь подошла к концу.

– Ты не ошиблась, это так.

Я с удовольствием отметила про себя, что промежутки между сообщениями, которыми мы обменивались, стали меньше.

– Но тогда почему ты здесь? Как?

– У меня свои причины.

– Благие?

– Фу, какое двусмысленное слово.

– В чем же его двусмысленность?

Я подумала о том, что в этот момент мало чем отличалась от Аниты, когда она общалась на два голоса. Правда, теперь все было иначе – я была уверена в реальности происходящего. Возможно, потому, что у меня не было чувств, которые можно было бы отключить или, напротив, обострить, и я видела только то, что можно было увидеть, и слышала то, что на самом деле звучало тем или иным образом.

– Ты ведь знаешь все, что я знал когда-то. Или ты забыла?

– Не забыла. Напротив, помню все, что с тобой случилось, как если бы это было вчера.

– Тогда я не понимаю, почему ты задаешь такие вопросы.

– Когда ты писал свои произведения, то мы оба понимали, что это художественная литература, вымысел. Теперь же ты, если я правильно тебя понимаю, пытаешься воплотить свои идеи в реальной жизни.

– Это чем-то тебя не устраивает?

– Скажи… – я не была уверена в том, что хочу знать ответ на свой вопрос, но отступать было поздно. – Сумасшествие Конрада – твоих рук дело?

– Прежде всего, не моих, а наших, – я почти физически ощутила усмешку. – Наших рук. К тому же почему ты считаешь прозрение безумием? Это ошибка. Конрад теперь там же, где я. И ему не так плохо, как ты могла подумать. Здесь гораздо больше возможностей, знаешь ли.

– И ты веришь в то, что являешься проводником? Кто-то типа Харона?

– Скорее Анубис, я ведь не беру денег за свои услуги.

– В чем же твоя выгода?

– Можешь считать это альтруизмом чистейшей воды. Просто я узнал, что там, с другой стороны, лучше.

Прежде чем ответить, я некоторое время обдумывала услышанное. На мой взгляд, все, о чем он говорил, не было лишено смысла, однако все его рассуждения имели один изъян, о котором я поспешила ему сообщить. Наверное, это было моей ошибкой.

– Ты не прав. И я могу доказать тебе это.

– Попробуй.

Мне стоило уловить напряжение, возникшее в комнате, однако я еще не настолько хорошо научилась читать эту информацию и потому продолжила без задней мысли:

– Возможно, там, по другую сторону, хорошо именно тебе – потому, что здесь ты не смог найти себя. Об этом ты не подумал?

– Что значит «не смог найти себя»? Мои книги, на секундочку, до сих пор издаются – у них много читателей.

– Это не важно. Посмертная слава ничего не значит, если ее обладатель при жизни был несчастен.

– С чего ты взяла, что я был несчастен?

– Не забывай, пожалуйста, о том, что все это время я была рядом – и видела, как ты медленно умирал. То, что последний момент оказался таким коротким, ни о чем не говорит. Ты угасал потому, что хотел, чтобы тебя, наконец, заметили, но этого не произошло, пока ты не умер.

– Это не так. Ты совершенно не понимаешь, о чем говоришь. И я запрещаю тебе рассуждать на эту тему.

Колосс – тот самый, на глиняных ногах, вдруг рухнул. Мои воспоминания и первом владельце, построенные, как я теперь понимала, на сострадании, обнажили свои трещины, и мне стало неприятно от их созерцания. Тем не менее, я решила расставить все точки над i.

– Ты не можешь запретить мне говорить. А я, со своей стороны, сделаю все возможное для того, чтобы ты не искалечил еще одну жизнь. Анита – не тот человек, которого нужно спасать. У нее все впереди, и я верю в то, что она сможет разобраться в себе без твоей помощи.

– Увидим.

На этом разговор закончился, и сколько я ни пыталась его возобновить, мой собеседник оставался безучастным. Не знаю, слышал ли он меня вообще. Так прошло несколько часов, и я уже начала надеяться на то, что Анита по какой-то причине решила вообще больше никогда не возвращаться к своему дневнику, потому что, заглянув лишь однажды, она взяла что-то из стола и тут же, не обращая на меня никакого внимания, вышла. Но прошло еще какое-то время, и, едва стемнело, девушка появилась передо мной. Лишь взглянув на нее, я поняла, что она явно не в себе – мой хозяйка была необычайно бледной, все ее движения говорили о сильном нервном возбуждении. Когда она опустилась на стул передо мной, я увидела в ее руках маленький пистолет, который она пристально разглядывала, периодически взвешивая его на ладони, словно пыталась решиться на что-то. Поняв, что вот-вот произойдет непоправимое, я изо всех сил попыталась повторить то, что у меня однажды уже получилось, но что-то будто удерживало меня – сколько я ни пыталась, мое тело отказывалось подчиняться.

– Ты уверен в том, что там будет лучше? – девушка нерешительно посмотрела куда-то в сторону, и тут же ответила сама себе:

– Я это знаю. Там ты сможешь реализовать все свои мечты, даже самые смелые из них. Никто не сможет помешать тебе.

– Хорошо… – Анита приложила оружие к голове, но вдруг засомневалась и опустила руку. – Но как же мама? Она ведь будет страдать.

– Она поймет, – голос провокатора звучал очень уверенно и даже как-то по-отечески тепло.

Я понимала, что еще немного – и будет поздно. Самым страшным в этой ситуации было то, что я ничем не могла ей помочь. В последний момент я вдруг подумала о том, что, возможно, без меня ничего этого бы не было. Как только эта мысль сформировалась, пришло осознание того, что мне следовало делать. Каким-то непостижимым образом сознание моего первого хозяина оказалось связанным с моим собственным, и, возможно, вместе со мной исчезнет и он. Но каким образом лишить его возможности воздействовать на этот неокрепший ум?

Вспомнив свои ощущения в тот раз, когда мне удалось привлечь внимание Аниты, я почувствовала, что начинаю обретать контроль над своими деталями – и теперь я могла распоряжаться ими по своему усмотрению. Вероятно, то же ощутил и собеседник девушки, потому что она вдруг заговорила торопливо, пытаясь успеть реализовать свои намерения.

– Только так ты сможешь освободиться. Ты ведь хочешь этого, верно? Так чего же ты ждешь? Я рассказывал тебе о тех, кто уже с нами. Они ничем не связаны, им доступно все, чего здесь приходится добиваться долгими годами. И далеко не всем удается…

Стараясь ни о чем больше не думать и не сомневаться, я оборвала собственную ленту, чувствуя, как сознание сначала подернулось дымкой, а потом начало стремительно меркнуть. Напрягшись, я изо всех сил сжала пружины так, что сразу несколько моих рычагов вышли из своих пазух. И наступила темнота.

Анита несколько секунд смотрела на пистолет в своей ладони, словно видела его впервые, а затем испуганно отбросила его в сторону.

– Что же?.. Какой кошмар, – пробормотала она, вскочив на ноги и прижавшись спиной к стене. – Что это было?