Текст книги "Штрафники против эсэсовцев"

XVIII

Это все равно что сигануть вперед головой с самого крутого обрыва, не проверив перед тем глубины речного дна. Пули засвистели, как будто Аникин угодил на открытом пространстве под шквалистый порыв ветра. Андрей подкатился к только что убитому им эсэсовцу и с ходу рукой и плечом подтолкнул его к мертвому пулеметчику. Получилось что-то на манер бруствера. У этих тоже на рукава были пришиты голубые шевроны с желтым львом.

Несколько автоматных пуль впились в сооруженное Аникиным заграждение. В это время левая рука Андрея сама нащупала пулемет эсэсовца. Еще минуту назад он стрелял по группе Карпенко и еще не остыл от стрельбы. Андрей быстрым движением убрал сошки, уложив ноздреватый ствол пулемета на живот мертвого эсэсовца, возле самой бляхи перехватившего китель ремня. На бляхе были выгравированы по-немецки какие-то слова. Первая очередь веером ушла в лесные заросли за правой обочиной дороги. Туда же без перерыва посылал свои очереди Яким.

Аникин тут же услышал, как за его спиной ожила стрельба. Там, по расчетам Андрея, держали оборону Карпенко и остальные парни из группы. Значит, наши воспрянули духом.

В этот момент со стороны хутора раздался рев мотоциклетного мотора. Метрах в двадцати от того места, где Аникин залег за телами мертвых эсэсовцев, в луже воды, дорога резко уходила влево. Из-за этого поворота выскочил мотоцикл с коляской. Он в лоб наскочил на аникинскую очередь. Сидевшему за рулем одна из пуль попала в подбородок. Голова под каской лопнула, как сочный красный арбуз. Руки его машинально крутанули руль резко вправо. Мотоцикл опрокинулся на левый бок. Пулеметчика, сидевшего в коляске, выбросило из нее, как из катапульты. Уже на лету он зацепил хвост пулеметной очереди, которая кромсала запрокинутую, беспомощно крутившую в воздухе колесами машину. Тут же полыхнул бензобак. Мотоцикл дернулся и перевернулся еще на один оборот, накрыв коляской агонизирующее тело выпавшего пулеметчика. В этот момент лента перестала двигаться. На входе из лотка в затвор перекосило один из патронов. Андрей отчаянно дернул несколько раз, но патрон застрял намертво.

Следом, из-за поворота, уже выскакивали новые фигуры в пятнистой форме. Двое или трое использовали взорвавшийся мотоцикл как заслон. Они накрыли Аникина таким плотным огнем, что Андрей даже не мог пошевелиться. Пули впивались в тела убитых, за которыми он прятался, заставляя их шевелиться. Андрей чувствовал, как они вздрагивают, принимая в себя раскаленную сталь и тем самым спасая жизнь ему. Под прикрытием усилившегося огня подоспевших автоматчиков сразу несколько эсэсовцев выдвинулись из леса и залегли у самой дорожной обочины. Надо было скорее убираться с дороги, но даже на миллиметр двинуться вправо или влево у Аникина не было никакой возможности. Он не мог даже поднять голову, чтобы дать очередь из пулемета. Пока он лежал, его пальцы судорожно, на ощупь, пытались справиться с заклинившим в ленте патроном. Наконец он нащупал рычажок подающего механизма и ослабил фиксацию ленты.

XIX

– Командир, я прикрою! – раздался в этот момент крик. Андрей не сразу узнал в нем голос Якима. Поднявшись с колен, он выскочил на середину дороги, одну за другой выпуская в сторону эсэсовцев автоматные очереди. В правой руке он держал приготовленную гранату. У «лимонки» уже была выдернута «чека», но, чтобы метнуть ее, Якиму надо было снять палец с курка. Бросок получился с перелетом. Громыхнуло позади дымящегося мотоцикла, накрыв осколками нескольких эсэсовцев.

Аникин как раз нажимал на спусковой курок пулемета, когда Якима резко развернуло вправо, словно от сильного удара в правое плечо. Он рухнул на землю, скорчившись от боли и зашкрябав по земле зажатым в руке автоматом. Аникин выпустил длинную очередь и, не отпуская курка, толкнулся локтями от земли и попытался встать на ноги. Это было непросто, так как обе руки сжимали стреляющий пулемет. Запах раскаленного железа исходил из ноздрей короба, и вся эта смертоносная фашистская штука показалась непомерно тяжелой. У него, как у штангиста, поднимавшего рекордный вес, из груди невольно вырвался крик. Но получился такой яростный рык, что это придало Андрею сил.

Стреляя, он двинулся в сторону раненого товарища. Но в этот миг из кустов вдруг выползла та самая женщина, которую они встретили в лесу. Андрей в пылу боя совершенно про нее забыл. Агнешка на четвереньках торопливо засеменила к Якиму. Она дважды растянулась в дорожной грязи, запутавшись в длинном подоле юбки. Но и в первый, и во второй раз, с застывшей на лице гримасой отчаянного упорства, она продолжала свой путь, совершенно не обращая внимания на пули, свистевшие вокруг нее.

Добравшись до раненого, она вцепилась руками в его шиворот и шинель на плече и с таким же упорством принялась тащить его обратно. Андрей, стреляя на ходу, подбежал к ним и подхватил Якима левой рукой за поясной ремень. Правой он еле удерживал на весу дергающуюся и стреляющую стальную машину. Так, втроем, они скатились в спасительную лесную ложбину прямо за обочиной.

XX

Яким при падении вскрикнул и потерял сознание. Наверное, упал на раненое плечо. Надо было срочно найти свою группу и вырываться отсюда. Перекинув пулемет через плечо, Аникин ухватил Якима за спину, перекинув его беспомощно болтавшуюся руку через второе плечо.

– Помоги… – выкрикнул Аникин.

Женщина беспрекословно подхватила раненого с другой стороны.

– Теперь вперед… как можно быстрее… – отрывисто выкрикивал команды Аникин.

Яким по-прежнему не приходил в себя. Его, как тяжеленный мешок, потащили сквозь заросли. Ветки царапали и хлестали лицо, цеплялись за ноги. Женщина то и дело оступалась. Аникин поднимал ее торопливыми уговорами на грани крика. Сверху на них сыпались листва и ветви, срезанные пулями наступавших эсэсовцев.

Вдруг женщина завопила что есть силы. Выскочивший из зарослей, с головы до пят покрытый грязью, появился так неожиданно, что Аникин не сразу понял, что это свой.

– Товарищ командир!.. – радостно закричал тот. Его нечищеные зубы казались особенно белыми на фоне чумазого лица.

– Телок, ты, что ли?!.. – не сдерживая радости, пробормотал Андрей. – Напугал женщину. Кто ж так появляется, как черт из табакерки… Перехвати Якима…

Талатёнков уже с готовностью принимал место возле раненого у Агнешки. Следом за ним из кустов появился Мадан. Он тоже был весь мокрый и грязный и тоже светился безмерным счастьем.

– Где остальные? – почти на бегу спрашивал Аникин. – Что с группой?

– Вышли к болоту. Не пройти. Чуть не утопли. Пришлось повернуть. Ну и началось. Наскочили на фрицев… Прут отовсюду, как лесные духи… Держим оборону, – захлебывающимся голосом докладывал Талатёнков.

– Потери?… – сухо, с надеждой, спросил Андрей.

– Девятов… второе ранение, в голову… – Голос Телка поблек. – Гранатой его, товарищ командир, осколком. Серьезная… В бок. Кровь никак не остановить… И Чеснок… – Талатёнков тяжело вздохнул. – Этого сразу… В шею, пулеметной, попало…

– Худо дело, – тяжело дыша, выговорил Аникин.

– Мадан, что мух ловишь, – хлестко произнес Талатёнков. – Быстрее подсоби товарищу командиру. Раненого прими.

Боец тут же кинулся к Аникину, на ходу принимая ношу. Несколько пуль пролетели над ними, заставив пригнуть головы. Одна впилась в кору дерева возле виска Аникина, царапнув его по щеке отломавшейся щепкой.

– Жмут, товарищ командир. Сильно жмут, – испуганным голосом подтвердил Мадан.

XXI

Группа, как и ожидал Андрей, залегла неподалеку, у корней деревьев, растущих вдоль лесной дороги. Одиночные выстрелы и очереди доносились с нескольких точек неширокого сектора – линии обороны, которую заняли его люди.

Первым им навстречу выскочил Карпенко. Его улыбающееся во всю ширь лицо было залито с левой стороны кровью.

– А мы уж думали, вы – того, товарищ командир… – громко, чтобы пересилить шум стрельбы, кричал он.

– Не того… – ответил Андрей. – Ты ранен?

– Об сук расцарапал, будь он неладен… – отвечал Карпенко с такой улыбкой, будто он встретил лучшего друга, с которым сто лет не виделся. – Чуть зрения не лишился. Как говорится, не в глаз, а в бровь…

– Надо Якима перевязать… – озабоченно проговорил Аникин. – Проверьте, навылет его или нет… И бровь свою обработай…

– Уходить надо, товарищ командир… – тут же переведя тон на деловитый, сказал Карпенко, осматривая рану Якима. – А только деваться нам некуда. Слева топь, сразу на дно тянет. Талатёнкова еле вытащили из трясины. Дорогу фашисты перекрыли.

– Попробуем вернуться обратно… – сплюнув, произнес Аникин. – Хотя путь отхода наверняка нам перерезали. От самого хутора идут за нами по пятам…

Агнешка наклонилась над раненым и отстранила руку Карпенко.

– Почикай, дай я зроблю…[7]7
  Подожди, дай, я сделаю (укр.).


[Закрыть] – произнесла она. Ничуть не стесняясь, она подняла подол, обнажив выше мужских сапог стройные ноги. Они показались Аникину такими ослепительно белыми и красивыми, что он зажмурил глаза. У других солдат была такая же реакция. Не обращая на них внимания, женщина умелыми движениями оторвала от исподней льняной рубахи длинную ленту.

– Обробити потребно… Рану… – сухо произнесла она, склонившись на коленях над Якимом. Пуля прошла навылет. У запасливого Карпенко оказалась фляжка со спиртом. Женщина принялась умело обрабатывать рану. Яким вдруг застонал и, морщась, открыл глаза.

– Ну вот, будет жить… – произнес Карпенко, не отрывая глаз от Агнешки и ее голых колен, упертых Якиму в бок. – И где это вы, товарищ командир, такую медсестру нашли?…

– Карпенко, не время сейчас шутки шутить… – жестко ответил Аникин. – Жильцова срочно сюда. Пока прикройте. Мадана возьми в подмогу. Уходить будем… Попробуем обойти эсэсовцев.

Карпенко присвистнул.

– Эсэсовцы?! Так вот что за серые мыши на нас лезут. А еще пятнистые леопарды… Чисто – зоопарк, товарищ командир… Девятова убили… и Чеснока… Похоронили их. Чесничанский впереди шел. Первым через дорогу перешел, а там – засада фашистская…

Он подскочил, как на пружинах, и со всех ног бросился собирать людей. Мадан побежал в другую сторону их неширокой линии обороны.

Аникин, пригнувшись, побежал следом. Перед дорогой земля здесь брала немного вверх, на манер насыпи. Вдоль нее и залегли штрафники, ведя перестрелку.

Здесь Андрей и набрел на Жильцова. Жила занял удобную позицию, ведя короткими очередями обстрел широкого сектора. В руках у него был «дегтярь» Девятова.

– Жильцов! Жильцов! – окликнул его Аникин. – Уходим!..

– Понял!.. – коротко бросил тот. – Только не могу я, товарищ командир… Прут, как черти…

Он снова припал к прикладу и послал короткую очередь.

XXII

Аникин подполз чуть левее Жилы. Он увидел сразу двоих эсэсовцев. Как по команде, они поднялись из травы и пробежали несколько шагов. В это время остальные старались прикрыть их, с нескольких позиций обстреливая огневую точку Жилы. Пули крошили древесину ствола, под которым тот устроился. Но все равно его очередь достала одного из эсэсовцев. В момент, когда тот уже нырял в траву, пуля ударила его в бедро. Тело фашиста крутануло в воздухе, и он, неуклюже упав, покатился по траве, визжа от боли.

Андрей с ходу, наугад, открыл огонь по тем, кто стрелял из-за деревьев с той стороны дороги.

– Уходим, Жила… уходим, – крикнул он, дождавшись, когда тот отползет по листве вниз и встанет на ноги.

Теперь отход группы прикрывали все, по очереди. Впереди Агнешка и Мадан тащили под руки раненого Якима. Тот уже очухался и пытался даже самостоятельно передвигать ногами, правда, без особого успеха.

– Стежка, стежка… идемо прсез багно…[8]8
  Тропинка, тропинка… идем через болото (польск.).


[Закрыть] – твердила женщина, все время показывая налево.

– Что за стежка? А? – не понимая, переспрашивал Карпенко, то и дело подбегая к ней.

– Тропинка, видать, – с опаской предположил Мадан.

Женщина закивала часто-часто.

– Тропинка! – подхватила она, показывая в ту сторону, куда она хотела повернуть.

– Командир! – окликнул Карпенко Андрея, когда тот отпустил, наконец, курок пулемета и, оттолкнувшись от ствола сосны, петляя между другими деревьями, пробежал несколько шагов – до следующего укрытия.

– Командир! Она что-то твердит про тропинку… – еще раз повторил Николай.

– Стежка… – подтвердила Агнешка и опять стала часто-часто показывать в сторону.

– Она на болото нас тянет, – недоверчиво крикнул Карпенко, принимаясь за стрельбу.

– Е стежка через болото, – проговорила женщина. – Можна дойти до самий Гончаривки…

– Другого выхода нет, – произнес Аникин. – Давай, повертай на твою стежку, Агнешка.

XXIII

Болото тянулось около двух километров. Саперными лопатками из осины бойцы наделали себе шестов. Впереди шла Агнешка, щупая дорогу в покрытой цветущей ряской тине.

– Ну и вонища тут… И эти гады покоя не дают… – морща нос, озирался Талатёнков, отмахиваясь от комаров. Они тучами кружили над группой. Каждый сантиметр открытого участка кожи был искусан и расчесан в кровь.

– Лучше они пусть кровь пускают, чем эти пятнистые гады… – резонно заметил идущий позади Агнешки Жильцов.

Карпенко все порывался занять его место, чтобы быть поближе к женщине. Он совсем потерял голову и терпение и все намекал Аникину, что пора бы сделать привал, чтобы «познакомиться с проводницей поближе».

– Нам привалы делать некогда, Николай… – сурово осаживал его Аникин. – Дотемна надо выйти к Гончаровке.

– К чему такая спешка? – как бы риторически досадовал Карпенко. – Будто без нас там не обойдутся…

– Без тебя – может быть, – жестко и угрожающе отвечал Андрей. – На войне без многих можно обойтись. Особенно без тех, которые невпопад рассуждают. И насчет своей шкуры пекутся…

– Это ты зря, командир… – зло огрызнулся Карпенко. Было видно, что слова Аникина его сильно уязвили. – Я свою шкуру от врага не прятал… Ни в Сталинграде, ни тут…

В этот момент впереди, у горизонта, вдруг громыхнуло, потом еще раз. Потом грохот слился в одну непрерывную канонаду. Все на миг остановились.

– Ого… – проговорил Мадан. – Гроза, что ль…

– Ага, гроза… – усмехнулся Жила. – В виде тяжелой артиллерии…

– Нет, больше на «катюши» похоже… – предположил Аникин.

– Тогда точно наши!.. – радостно подытожил Талатёнков.

Все заметно приободрились и прибавили шаг. Только Карпенко продолжал супить брови и смотреть волком.

Из громоподобной, накатывающей от горизонта канонады выделился другой гул, непрерывно нарастающий. Сначала казалось, что доносится он тоже от горизонта. Но вдруг его оглушающая волна накрыла группу со спины. Рев моторов был таким сильным, что все невольно присели, а Мадан и Агнешка в ужасе упали прямиком в трясину. На высоте не более трехсот метров над ними величественно прошла группа из пяти штурмовиков Ил-2.

– Смотрите, «горбатые»! – в радостном восхищении, позабыв про обиды, кричал Карпенко. Но его никто не слышал. Басовитое гудение моторов пробирало до самых кишок.

– Истребители… Товарищ командир… – позабыв про обиды, Карпенко восхищенно тыкал пальцем в пару машин, сопровождавших «илы». На фоне тяжелых, «кашалотоподобных» форм штурмовиков они казались легкими, изящными птицами. Таких истребителей Аникин еще не видел. Похож на Як-1, только размах крыльев намного меньше, и вся машина – легче, стремительнее.

– Что за истребители, товарищ командир? – почему-то шепотом спросил Талатёнков.

– Не знаю… – ответил Андрей, так же завороженно, как и остальные, провожая самолеты взглядом.

– Главное, наши! Давай, родные! Задайте им там жару! – напутствовал их Карпенко, потрясая кулаком.

– Погоди жестами сигналить, – предостерег его Жила. – Им там тяжело разобрать, что за пресмыкающиеся тут, в жиже, толкутся. Как даст по тебе очередь, будет тебе и жар и холод…

– Неужто началось, товарищ командир? – взбудораженно спрашивал Талатёнков.

– Что началось? – переспросил Аникин.

– Ну, это… наступление…

– Похоже на то… – отвечал Андрей.

– А я подумал, Телок, у тебя недержание началось… от восторга… – засмеялся Жила, а следом и остальные.

Картина такой явной огневой мощи своей армии наполняла каждую клеточку духом и желанием драться.

– Эх, скорей бы добраться, товарищ командир… – сплюнув, с горящими глазами выпалил Карпенко. Аникин и остальные вдруг засмеялись.

– Ну ты даешь, Николай. За твоими желаниями даже авиация не поспевает… – улыбаясь, сказал Аникин и хлопнул Карпенко по плечу.

Он скомандовал «вперед» и зашагал следом за Карпенко, вытаскивая сапоги из трясины и вслушиваясь в то, что происходило впереди, у горизонта. Черные клубы дыма уже потянулись в небо. Авиация и артиллерия готовили коридоры для наступления наших сухопутных войск.

Там, впереди, если верить карте и словам Агнешки, находилась Гончаровка, позиции возле которой должны были штурмовать штрафники майора Шибановского. Туда должна была как можно быстрее выйти группа Аникина.

Глава 3
Штурм Гончаровки

I

Группа двигалась очень медленно. Вязкая жижа, граничащая с трясиной, не давала развить скорость. Конца болоту не было видно. По расчетам Аникина, до села оставалось еще около трети пройденного. Бойцы вымотались и все громче роптали.

– Товарищ командир, а кто ее знает, эту польскую бабу… – не особо приглушая голос, возмущался Талатёнков. – Она на таком же балакает, как те эсэсовцы, которых мы в лесу крошили… Может, она из ихних же, а?…

– Экономь силы, Телок… а то сам, как баба, языком мелешь больше, чем надо… – урезонивал его Аникин. – Она Якима из-под огня вытащила…

По лицу Карпенко было видно, что ему стоило немалого труда сдержаться и не вставить свои пару ласковых на эту же тему. Он так и пожирал глазами Агнешкину спину. Они выбрались на небольшой пригорок – пятачок относительно твердой земли. Хотя и она от непрерывного дождя размокла и в момент превращалась в хлюпающую грязь.

– Перекур, – коротко бросил Андрей. Он видел, что людям надо дать хотя бы несколько минут передышки.

Все повалились на землю, не обращая на грязь ни малейшего внимания. Агнешка не отпускала раненого. Вместе с Маданом они аккуратно уложили Якима на подстеленную шинель.

– Смотри-ка, как салабон старается. Простачком прикидывался, а сам возле бабы втихаря уже примастырился… – заметил Жила, осторожно высыпая из кисета щепотку махорки на огрызок бумажки.

Мадан покраснел, как вареный рак, и сделал несколько шагов в сторону. Карпенко будто ждал момента. Он тут же подскочил к Агнешке и полулежащему Якиму.

– Осторожно… Что ж ты, малый, раненого на землю кидаешь, – с этими словами, изображая заботу и участие, он рукой ухватил Якима за здоровое плечо. Тело его прижалось к женщине. Она попыталась отстраниться, но Карпенко ухватил ее за руку.

– Не можно, пан… – потянула она руку.

– Чего ж ты такая неласковая… – сквозь зубы процедил Карпенко.

– Ну, ты… – взъярился вдруг Яким. Он попытался ухватиться за Карпенко, но тот успел отскочить. Якимов с гримасой боли повалился на землю. Он не упал благодаря тому, что Агнешка продолжала его удерживать.

– Ты чего, Яким! – зло пробурчал Карпенко. – Под немцев, значится, можно стелиться! Или эти… эсэсовцы пятнистые… А я, между прочим, тоже украинец… Слышишь, как тебя там, Агнесса…

Женщина боязливо оглянулась на него, потом на Аникина и прижалась еще теснее к раненому.

– Тронешь ее, гаденыш, пожалеешь… – морщась от боли, выдохнул Яким. – Понял, украинец?…

– А ты мне не угрожай, – воинственно ощетинился Карпенко. – Не на нарах, у себя в бараке вшивом. Тут, на фронте, таких героев быстро уму-разуму учат…

– Прикуси язык! – угрожающе, глухо произнес Андрей. – Замолкни… Понял?

– Понял… – с досадой произнес Карпенко. – И чего это вдруг, командир, такая забота? О ком, об этой подстилке эсэсовской? Конечно, те, эсэсовцы пятнистые, они ж свои, хохлы…

– Вони не свои… – вдруг сказала женщина. – Вони не свои…

Она твердила эти слова, как заклинание и молитву, снова и снова. Лицо ее сделалось жестким, взгляд наполнился ненавистью, а потом вдруг она упала на землю и зарыдала.

II

Несколько минут ее рыдания оглашали болотную пустошь. Штрафники растерянно молчали. Потом она утихла и, усевшись на грязной земле, тыльными сторонами ладоней потерла глаза.

Всхлипывая и вытирая слезы, на гремучей смеси украинского, польского и русского женщина рассказала свою незамысловатую историю, от которой у Аникина и остальных кровь застыла в жилах. Она оказалась местной, только не с того хутора, на который ночью напала группа Аникина, а из села с непонятным для русского уха названием Пеняцкая Гута. Село это было польским и располагалось здесь, на Бродовщине. И сама она была полячкой. Раньше было ее село, а теперь ее села не было. «Пршед мойя виес, а терас ни йест». Аникин поначалу не понял, что сказала женщина. Она повторила уже по-украински, что теперь ее села нет, ее село сожгли.

– Немцы? – спросил Андрей.

Агнешка замотала головой.

– Ни… мисцевы… Галицки спалили…

Партизанский отряд начал действовать в их районе еще с конца прошлого года. Наведывались в село, пополнялись припасами. Полицаи поймали в лесу нескольких подростков и среди них младшего брата Агнешки. Их обвинили в пособничестве партизанам и расстреляли, хотя мальчишки просто собирали в лесу ягоды и грибы. После этого муж Агнешки, как и многие другие крестьяне из их села, подался в партизаны. В феврале неподалеку от села фашисты устроили облаву на партизан. Бой длился почти сутки.

Партизанам ночью удалось уйти в лес, а утром в село на грузовиках приехали фашисты. Их было много, они выгрузились на окраине села и первым делом оцепили Гуту по всей околице. Люди подумали, что это немцы и они будут искать партизан. Форма на них была немецкая и буквы СС, как две молнии. Но партизан они не искали. Окружив село, они разделились на две группы – на каждую из двух сельских улиц. Они не спешили, переходили от одного дома к другому. Приказывали всем срочно покинуть дома. Они говорили по-украински, без акцента, добавляли в речь местные польские слова.

– Воны дуже гарно размовляли на мови… – несколько раз повторила Агнешка. – Бо вони буллы не фрицы. Воны булы хохлы…