Текст книги "Искупить кровью!"

– Нога, мать ее… – стиснув зубы, просипел Крагин. Осколок угодил ему в икру, как в папиросную бумагу, вскрыв толстое голенище трофейного сапога, а заодно штанину и кожу. Теперь кровавое мясо зияло прямо посредине грязного голенища. Андрей попытался снять сапог, но Крага вмиг побелел и судорожно схватился за них. Но не застонал. Терплячий, уркаган чертов. Закаленный тяготами и лишениями лагерной жизни.

– Ладно, сейчас мы по-другому… – Андрей выхватил из другого голенища Крагина торчавший рукоятью нож. Что-то, похожее на испуг, на миг мелькнуло в наполненных болью глазах бывшего зэка. Отточенный, как бритва, нож легко резал яловую кожу. Обрезав по кругу верхний слой голенища, Андрей осмотрел рану. Осколок разорвал мягкие ткани, но, несмотря на то что натекло много крови, рана была неопасной. Аникин туго-натуго перетянул ногу обрывком исподней рубахи самого Крагина, так, чтобы сошлись рваные края раны.

– Жить будешь. Видать, на излете был осколок. Сапог тебя спас…

– Вы-то целы? – чуть не с досадой спросил Крага.

– Да вроде руки-ноги на месте. Башка вот только болит… – машинально ответил Аникин, откидываясь на горячую танковую броню.

– Немудрено, товарищ командир… – Саранка ткнул пальцем в каску Аникина. – Вмятина – ого какая…

Андрей стянул свою каску и осмотрел. Действительно, со стороны затылка каска его выглядела, как битое яйцо, сваренное вкрутую.

– Смотри ты… А я думал, о землю так треснулся.

– Треснулся… Осколочек-то, видать, плашмя по тебе шибанул. А то был бы сейчас, как Колобок…

– Колобов… – начал было Саранка, но замолчал. Видать, нахлынули еще не остывшие, дымящиеся горячей кровью воспоминания… Ничего, держится пока штрафничок желторотый. Не каждый сумеет по крохам собрать себя в первом бою, после того как выкарабкается из огня стопятидесятимиллиметровок, да еще обтирая с лица мозги своего взводного.

XI

«И как у них рука поднимается кидать таких в штрафную роту?» – думал Аникин, когда вчера вечером перед строем новобранцев спешно рассовывали по отделениям. Свежие силы для почти обескровленной роты. Иванчиков, худющий и щуплый паренек из глухой деревеньки в Тюменской области, с чудовищной быстротой поедал американскую тушенку, выданную на ужин, в кругу неспешно ужинавшего отделения.

Салага салагой, он, как щенок, с чего-то вдруг сразу привязался к Аникину и готов был с первого знакомства выложить как на ладони всю свою бесхитростную, сопливую жизнь. Саранка не в силах был замедлить движение со свистом мелькавшей ложки. «Тушенка меня и сгубила, – бубнил он набитым ртом и продолжал пихать в себя хлеб вперемешку с жиром, воняющим металлом и ржавчиной. – В учебке с кормежкой совсем плохо было… Хлеба по ломтику выдавали, картошку… мерзлую, гнилую… суп варили из картофельной кожуры и из костной муки… рыбной… Изголодал я за три месяца. Да и в деревне… саранками[2]2
  Саранка (лилия кудреватая) – цветок, распространенный в тайге. В голодные годы молодые стебли и луковицы саранки употребляли в пищу.


[Закрыть] одними питались… Мамка отправит в лес… Что наберем, тем и сыты… А в части получше стало. Пока к фронту гнали, подъедаться стали. Даже тушенку один раз выдали… На станции конечной, уже прибыли… Ждали приказа, куды дале топать. Ну, выставили меня в караул, возле как раз вагона… Через три путя всего… А там ящики с тушенкой… Одну, думаю, всего возьму…»

– Одну! Ну ты даешь, путя… – не преминул подначить Бесфамильный, бывший зэк, вместе с Малявиным один из самых близких дружков Краги.

От Колобова Андрей слышал, что он отсидел почти половину большого срока, еще с тридцатых годов, за двойное убийство. Напал на кассира сельского магазина, когда та везла выручку в райцентр. Женщина взяла с собой дочку, девяти лет…

– Тут на меня обходчики и натолкнулись… Отвели меня к политруку, а тот, майор… Пост покинул, госимущество пытался расхитить… А я че, на майора я не в обиде. Он на сына похоронку получил накануне. И так мужик строгий… Даже слезинки не выдал, когда про сына узнал. Да только после того совсем лютый стал… Ну и вот, в особый… А потом трибунал и сюды…

А после ужина новоиспеченный штрафник под хохот всего отделения каждые пять минут просил у старшины «отлучиться до ветру».

– Что, рядовой Иванчиков, не выдержали твои кишки испытания союзническим жирком? – кричал ему вслед Колобов и приговаривал: – Смотри, какие сложные отношения складываются у тебя с американской тушенкой!

Бесфамильный, вызывая новый приступ хохота, добавлял:

– Скорее, накладываются!.. Ну, вылитая Саранка!..

XII

– …Эй, Саранка, ты чего, заснул? – одернул Аникин бойца.

– Не, товарищ командир…

– Заело, что ли? – разозлился Аникин. – Чего ты меня командиром обзываешь?

– Так Колобова убили… – пробормотал белыми губами молодой солдат.

– При чем тут Колобов? – зло ответил Аникин.

Его приводил в ярость вновь накативший на Иванчикова приступ страха. Словно бы он сам боялся сейчас заразиться этим страхом.

– Сам знаешь чего… – вдруг проговорил Крагин. Он поморщился, пытаясь устроиться удобнее у танковой брони. Аникин промолчал, а потом почесал под каской ушибленное на затылке место.

– Досталось танкистам… – кривясь, кивнул Крагин вверх, на развороченную башню.

– Прямое попадание… – отозвался Андрей. – Похоже, что никто из экипажа не выжил.

– Зато нам укрытие соорудили что надо, – нехорошо усмехнувшись, процедил Крагин.

Аникин, стиснув зубы, промолчал. В этот миг он пожалел, что тащил Крагина из-под огня и сделал ему перевязку. Надо было оставить, чтобы истек он своею ядовитой кровью и не скалился над погибшими танкистами. Пули выщелкивали по металлу без передышки. Словно чья-то рука сыпала и сыпала смертельный горох на броню «тридцатьчетверки». Известно чья… Сидят, сволочи, в своем блиндаже непробиваемом, и ничем их оттуда не выкурить.

– Засек, гад пулеметный, что мы за броню укрылись, – отозвался на выщелкивание пуль Крага. – Сейчас и минометы накрыть могут. И не высунуться. Будет нам винный соус… Назад надо канать.

– На тебя не угодишь, Крагин… Могила стальная танкистская как укрытие уже не годится? Отойти… Что толку, если потом опять напролом лезть. Сам слышал приказ: «Высоту 200 взять во что бы то ни стало»… – процедил Аникин. – И наши, и Марчука взвод головы поднять не могут.

– Да, здорово нас немчура прижала…

– Ничего… – как бы рассуждая, огляделся вокруг Андрей. – Сейчас мы ее отожмем…

– Ага, касками закидаем… – морщась и кусая губы, огрызнулся Крага. – Погодите, чего это?..

– Это пулемет… – непонимающе протянул Саранка.

– Да нет… в танке…

Среди пулеметного лая и нескончаемых залпов легких немецких пушек Аникин вдруг различил странный стук. Странность его была в том, что стучали словно бы далеко-далеко, но… совсем рядом, где-то у самого уха.

– Стойте… так это ж из буркала танкового!

XIII

Буркалом Крагин назвал шарообразное гнездо танкового пулемета. Оно нависало прямо над их затылками. Андрей постучал по гнезду, потом, взявшись за ствол винтовки, прикладом по люку механика. В ответ вновь послышался стук, но уже более энергичный, какой-то скрежет, возня. Потом все переместилось наверх, к нависшему над ними люку. Крышка откинулась неожиданно, так, что все трое вздрогнули от напряжения и невольно крепче взялись за оружие: Андрей – за свою «эсвэтэшку», Крага притянул к груди ППШ, а Саранка, испуганно вжав голову в плечи, занес свою «мосинку», словно изготовившись ударить разбитым прикладом первого, кто появится в люке.

– Не кипишуй, Саранка… – почему-то шепотом, замерев в ожидании, проговорил Крага, не отрывая, как и остальные, взгляда от распахнувшегося проема люка. Несколько секунд, которые показались штрафникам вечностью, оттуда никто не показывался. Потом появился… ствол пулемета. Танковый «ДТ», жирно блеснувший в тусклом свете серого дня толстым слоем масла, показалось, сейчас вывалится прямо солдатам на головы. Но, стукнувшись, пулемет повис на броне. Показалась сжимающие цевье рука, такая же жирная, блестящая сажей и копотью, затем голова – перепачканное и такое же черное, как шлем, молодое лицо танкиста. Скользнув по ним невидящим взглядом, танкист прохрипел:

– Держите, братцы…

Аникин еле успел подхватить рухнувший вниз «ДТ».

– Давай, Саранка, не спи…

Саранка достаточно ловко поймал три пулеметных диска к «ДТ», один за другим брошенные танкистом из проема люка. Затем его тело, словно мешок, вывалилось прямо на головы штрафников.

– Есть кто живой еще? Есть кто живой…

Танкист, не слыша вопросов, хрипел про фашистов, ошалело порывался бежать бить гадину.

– Ты слышишь или нет?! – Аникин, тряхнув за грудки, стянул с него шлем. Кровь алыми струйками текла из ушей танкиста.

– Не слышит он, перепонки, видать – в клочья, – констатировал Крага. – Дай ему лучше в рыло, придет хоть в себя.

– Я тебе сейчас… в рыло…

Танкист, видимо, по губам понял, о чем его спрашивают. Немного утихнув, он замотал головой и схватился за уши. Видать, почувствовал боль, приглушенную первой волной шока.

– Убило командира, наводчика Саню… Всмятку обоих… в башню… – сбивчиво затараторил танкист, пытаясь вырвать из рук Аникина пулемет. – Авилов, механик, не дышит, кровища из ушей…

Он шлем снял, жарко ему было…

– Да погоди ты… – Аникин осторожно, но властно стиснул дрожащие кисти танкиста. – Куда тебе сейчас пулемет…

Но танкист не унимался. Он словно понял, что речь идет о пулемете.

– Из-за него задержался… Без «курсового», решил, не уйду… Вылезу и всех за Авилова покромсаю… Заклинило шаровую от попадания… Провозился, пока снял пулемет…

– Молодец, стрелок… и диски с собой прихватил… – одобрительно заметил Крага.

– Я же говорил, что нажмем на фашиста… – тряхнув в подтверждение своих слов пулеметом, поддержал его Аникин. Теперь фашистам можно дать прикурить.

Танкист снова дернулся, пытаясь выхватить пулемет:

– У Авилова трое детей, девочки, младшей – год и два месяца… Давить фашистов, за Саню, за Авилова…

– Дай ты ему свою «эсвэтэшку»! – подсказал Крага.

XIV

На миг Андрей заколебался. Слишком привык он к своей винтовке. Можно сказать, сроднился с ней. Ежедневная чистка и смазка своей «эсвэтэшки» стали для Аникина своеобразным ритуалом, любимым часом суток. Колобов то и дело его подначивал: «Жене твоей, Андрюха, ох повезет – ласковый муж достанется. Вона как ты за ней ухаживаешь». Уходу за оружием Аникин научился у прежнего владельца винтовки – старшины третьего взвода Прокопчука. Основательный мужик, с хохлацкой хозяйственной жилкой, родом из Прикарпатья, из-под Черновцов, Прокопчук любил приговаривать: «На кажние сутки я маю две задачи: як зробити жратву для взвода, и як привести в гарний вид свою кралечку». Иногда он даже разговаривал со своей винтовкой: «Ось, не дай бог, убьет меня немчура, кто за тобой будет ухаживать? Слышь, Аникин, возьмешь тогда сироту. Пусть в хорошие руки достанется. А то знаю я этих лоботрясов – доведут механизм до истерики и коту под хвост». Колобов за разговоры эти отчитывал, говорил, мол, нечего смерть на себя накликать, а Прокопчук только отмахивался.

В ответ на заботу и аккуратный уход «кралечка» платила хозяину взаимностью. Автоматическая винтовка хотя и была капризнее в обращении, чем, к примеру, рядовая «мосинка», но в бою отвечала надежностью, была на порядок точнее и скорострельнее. Осиротела «кралечка» Прокопчука при переправе. Штрафную роту бросили на прорыв эшелонированной обороны немцев без артподготовки. Взвод Колобова уткнулся в пулеметные гнезда и лег посреди покрытого легкой стерней поля – как на стол. После того как поле перемесили минометы, двинули «тигры», перемесив оставшихся после обстрелов. Из взвода выбило тогда две трети. Две недели прошло, а кажется, целая вечность. И комвзвода пережил своего старшину ненамного – всего лишь на эту двухнедельную вечность…

XV

Плотное облако грохочущих звуков стрельбы вновь разметал мертвящий, заунывный вой минометного залпа. Полоса разрывов расцвела снопами бурых комьев метрах в двадцати позади них.

– Перелет! – крикнул Крагин, подползая к краю стального гусеничного трака.

– Саранка! Отдай танкисту свою «моську», возьми вот… – Аникин протянул парнишке свою винтовку. В этот миг танкист вдруг схватился за голову, тело его обмякло и рухнуло на землю возле Крагина.

– Чего он? Осколком его, что ли? – Крагин, волоча ногу, подполз к нему и затормошил. – Эй, боец…

– Сознание потерял. Видать, болевой шок, или крови много вытекло… – предположил Аникин.

В этот момент вторая череда минометных разрывов цепью выросла, уже перед танком.

– Недолет!.. По нам целят, сволота… – почему-то совершенно спокойно констатировал Крага.

– Ну что, вдарим?! – тряхнув подарком танкиста, крикнул Аникин. Пулемет, с расправленными сошками и полным диском, оттягивал руки, но Андрей не чувствовал его тяжести. Он всем телом ощущал огневую мощь «дегтяря». Эта штука способна заткнуть рот немецкому. В нем нарастало уже знакомое по свежим атакам чувство бесшабашного отчаяния.

– Давайте я вас прикрою. Все одно, мне в атаку не рвануть… – с усмешкой обреченного сказал Крага.

– Сдурел, что ли, – попытался схватить его за гимнастерку Андрей. – Сейчас третьим залпом накроют нас к чертовой матери.

– Как ты в атаку, со мной на горгошах собрался? – Крага с матерной бранью оттолкнул Аникина. – Дуйте вперед. Мы тут с танкистом перекантуемся.

Не дожидаясь реакции Аникина, Крага подполз к тракам, и с ходу застрочил из своего ППШ. Уговаривать его не было времени. Крага сделал свой выбор.

– Саранка, хватай диски и от меня ни на шаг…

XVI

Аникин с «ДТ» наперевес выскочил с другой, противоположной от Крагина, стороны «тридцатьчетверки». Все происходившее потом слилось для Андрея в поток действий, таких же стремительных и непрерывных, как очереди, изрыгавшиеся из раструба его пулемета. Диск оказался с трассерами, и зрение Аникина почти бессознательно фиксировало, как выпущенные из «ДТ» пули без перерыва секли амбразуру немецкого пулеметного гнезда.

Волна минометных выстрелов накрыла пространство за спиной Аникина, а он, не оглядываясь, продолжал мчаться вперед, не снимая палец с пулеметной гашетки. Еще несколько шагов он бежал, не в силах остановиться. Пулеметная очередь будто тащила на буксире его, привязанного стальным тросом к немецкому доту. Нога угодила на край воронки, и Аникин покатился кубарем, зачерпывая мокрую грязь за шиворот, больно ударяясь коленями и локтями о выступающие из глинистой жижи бугры. Но он даже не обратил на это внимания. Уперев локти в землю, Андрей одним ловким движением выпрямил пулеметные сошки и нажал на гашетку. Металлический приклад был посажен слишком глубоко, под маленький рост танкиста. Андрею никак не удавалось зафиксировать ствол, он прыгал на сошках, разбрасывая пули по широкому сектору обстрела. Но Аникин все равно продолжал палить по доту, видя, что его усилия не пропали даром.

Справа поднялась цепь марчуковских, а в спину ему раздался нестройный гул обильно приправленного матерщиной «ура!». Ринулся в атаку его взвод. Патроны в диске закончились, но палец Аникина еще несколько секунд судорожно выжимал гашетку, пытаясь послать врагу еще хоть каплю смертоносного свинца.

– Товарищ командир… товарищ командир…

Аникин обернулся, точно опомнившись. Саранка одной рукой тряс его за плечо. В другой он держал измазанный черной землей и машинным маслом диск с патронами.

– Перезарядить надоть…

– Я думал, отстал… – проговорил Аникин, вставляя сверху пулемета металлическую тарелку, полную патронов, и перезаряжая его.

– Как можно, товарищ командир… – попробовал улыбнуться Иванчиков. – Ну, вы наделали шороху… Немец высунуться не мог.

– Зато сейчас что творит… – прижавшись к земле, буркнул Андрей.

– Вы ранены? – испуганно спросил Саранка.

– Не, вроде не задело… – недоуменно ответил Андрей.

– У вас кровь на рукаве…

Саранка ткнул пальцем в разодранный рукав гимнастерки Аникина.

– Нет, – отмахнулся Андрей. – Это я сошкой, когда в воронку скатывался…

Незакрепленные сошки болтались, когда он бежал, и одна из них своим острым, как пика, концом распорола ткань гимнастерки и разодрала кожу.

Ошеломленные аникинским пулеметным натиском немцы уже пришли в себя и, воспользовавшись паузой, вовсю срывали злость на наступающих. Пули свистели, не переставая, но слишком высоко. Аникин с Саранкой в своем марш-броске подобрались слишком близко к доту, преодолев границу сектора обстрела. До пулеметчиков осталось чуть меньше ста метров, и здесь крутизна горки сыграла солдатам на руку. Окошко пулеметной бойницы не позволяло фашистам выцелить нужный угол обстрела, и они палили по цепям штрафной роты, бойцы которой опять уткнулись, кто где, пытаясь зарыться, насколько это возможно. Огрызался в сторону фашистов только один ППШ.

– Слышь, а это не Крага, часом, продолжает палить? – прислушавшись, предположил Андрей.

– Похоже, он. Из-под танка нашего подбитого стреляет…

– Жив, курилка. А я думал, накрыло их с танкистом, окончательно и бесповоротно…

Почему-то мысль о выжившем Крагине Андрея обрадовала и ободрила. Осторожно, стараясь не высовываться за кромку воронки, он подогнал под себя металлический приклад «ДТ». Теперь пулемет надежно и крепко фиксировался, упираясь в плечо.

– Ну что, Саранка? Одну полную тарелку макарон им скормили… – стиснув зубы, усмехнулся Аникин. – А сейчас вот пожалуйте добавки…

Стремительным движением Андрей выставил «ДТ» перед собой на сошки и поймал в круглый стальной «бублик» пулеметного прицела окошечко немецкого дота. Огневое пламя методично выплевывалось из раструба с перерывами на доли секунды. Опытный, гад, бьет не подряд, а по пять-шесть патронов, для точности стрельбы.

«Ну что ж, мы-то народ дремучий. Не то что “дойче зольдатен” – валенки валенками… – с остервенелой злостью подумал про себя Аникин, затаивая дыхание. – А посему экономить нам резона нет…» Палец до упора отжал гашетку, и пулемет, как гончая, нетерпеливо ожидавшая команды «ату!», вздрогнул, пытаясь сорваться с места в карьер. Но руки и плечо крепко держали на линии совмещения стальной кружок прицела «ДТ» и квадратное окошко амбразуры, и вся ретивая энергия оружия выплеснулась в непрерывно разящую очередь. Андрею казалось, что вместо пулеметного диска, до отказа набитого шестьюдесятью тремя пулями, к «ДТ» прикреплена лебедка со стальным тросом диаметром 7,62 мм. И сейчас, нажимая гашетку, он со страшной скоростью разматывает этот трос, и малейшее ослабление хватки вырвет у него пулемет из рук.

Этот диск тоже был укомплектован трассерами, и Андрею было прекрасно видно, как пули ложились точно в цель, окутав амбразуру пулеметного дота облачком бетонной крошки и пыли.

XVII

Волна атакующего «ура-а!» поднималась за спиной Аникина, и он, не оборачиваясь и ни на секунду не прерывая стрельбы, каким-то шестым чувством ощущал, как метр за метром цепь товарищей поглощала пропитанное смертью расстояние до немецких окопов. Причем массив этой звуковой волны никак не соответствовал реальной живой силе ринувшейся на штурм высоты штрафной роты. Это была последняя попытка собравшихся в кулак скудных остатков трех взводов добраться до опоясавших высоту тремя ярусами немецких позиций, глубоко эшелонированных расчетами легкой и тяжелой артиллерии. Атаку роты поддерживала лишь пушка «тридцатьчетверки». Танк, не двигаясь с места, замер у самых наших окопов. Видимо, у «тридцатьчетверки» подбили ходовую, но экипаж продолжал посылать снаряд за снарядом.

Шестиствольные минометы, те самые похоронные «скрипки», вместе с пулеметными гнездами наносили наступающим наибольший урон. Танкисты сделали свое дело, подавив расчет легкой пушки и минометную батарею, расположившиеся в глубине немецкой обороны справа от пулеметного дота. Но и сам экипаж подставил себя под удар. Беспомощно замершая машина стала готовой мишенью для пристрелки тяжелых гаубиц.

Стопятидесятимиллиметровые орудия ударили на этот раз залпом, по площадям. В центре квадрата тонны земли вздыбились, словно вытряхнутый половик, подбросив многотонную машину, как детскую игрушку. Но отчаянный бросок штрафников уже распрямлялся, как пружина, которую было не остановить.

Снова кто-то властный, совпадающий с этим накатывающим на спину «ура-а», словно за шкирку выгреб Андрея из воронки и бросил вперед, к умолкшей амбразуре пулеметного дота. Боковым зрением Аникин засек метрах в двадцати слева контуженного танкиста. Тот, как сумасшедший, бежал с перекошенным от крика ртом, стреляя из Саранкиной «мосинки». Сам Саранка несся рядом и тоже орал, что есть мочи, старательно прижимая к груди два пулеметных диска и бестолково размахивая зажатой в руке «СВТ».

Так, вместе с Саранкой, они и ворвались на позиции немцев. Аникин не чувствовал, как пот ручьями заливает ему глаза, он чувствовал лишь одно: как тяжелая сталь пулемета послушно содрогается в его руках. Огневая мощь «ДТ» обеспечила успех концовки атаки. До рукопашной не дошло: в траншее за дотом оказалось трое немцев. Андрей с Саранкой выскочили на них неожиданно, из-за дота, застав всех троих врасплох.

– Стреляйте, товарищ командир! – закричал Саранка и, бросив диск на землю, вскинул свою винтовку. Двое тут же подняли руки.

– Погоди! – Андрей навел на фашистов ствол, но мешкал нажать пальцем на курок. Третий, словно в столбняке, продолжал сжимать свой автомат.

– Хенде хох! – крикнул Аникин, махнув дулом.

– Дайте, я их в расход… – как ошалелый, кричал Саранка. – Помните, ротный приказывал никого не жалеть, а то они в спину выстрелят.

– Руки! – в беспамятстве, не слушая Саранку, кричал Аникин.

Но третий в последнюю долю секунды решился. Он даже не успел вскинуть свой «шмайсер». Две очереди, пущенные почти одновременно – Андреем из пулемета и Саранкой из автоматической винтовки, хлынув вдоль траншеи, смели всех троих.

Развернувшись влево, Аникин увидел, как танкист сцепился со здоровенным немцем на дне траншеи.

– Саранка, бегом – помоги танкисту!

XVIII

Крикнув, Андрей спрыгнул в траншею. С двух сторон она подходила к двери дота. Дверь была наглухо заперта. Дав еще одну очередь в лежащих, Аникин подобрал возле одного из убитых гранаты с деревянной ручкой – немецкую «колотушку» и взобрался обратно на бруствер. Выдернув обе чеки, он запихнул гранаты в боковую амбразуру и прижался спиной к железобетонному колпаку дота. Послышались глухие хлопки. Саранка, подбежав к катающимся по земле, замер, не зная, что делать дальше. Немец, потеряв каску, вынырнул наверх своей ярко-рыжей шевелюрой. Подмяв под себя танкиста, он всей массой своего ражего тела навалился ему на шею. В этот миг Саранка и саданул его со всей мочи прикладом по рыжему затылку.

Саранкиных силенок не хватило даже, чтобы оглушить немца. Тот, бросив полупридушенного танкиста, как раненый медведь, кинулся на Саранку и схватил того за горло. Аникин метнулся ему на выручку. Но Андрей опоздал. Танкист, поднявшись сзади, остервенело схватил немца за лицо и всадил ему штык в горло. Кровь хлынула из артерии, залив гимнастерку и лицо Саранки.

Тяжело дыша, все трое на секунду замерли над упавшим немцем. Тот «доходил» – с кровавой пеной на губах, сучил ногами, хрипел и выплевывал бурые сгустки, хватаясь руками за землю и ботинки солдат.

А тем временем линия атакующих, смяв сопротивление на позициях, покатилась вглубь обороны немцев, к тяжелым гаубицам. Там вновь закипела беспорядочная стрельба. Судя по всему, фашистские артиллеристы не хотели сдаваться без боя.

Танкист первым вышел из оцепенения:

– Быстрее, вперед…

– Погоди, с дотом надо закончить. Может, они там, гады, затаились и сидят…

Но танкист, повернувшись к ним спиной, уже мчался вперед.

– Вот черт, он же не слышит ни хрена… – с досадой сплюнул Аникин и развернулся к доту.

– Ладно, давай раскурочим эту скорлупку! Гады, заперлись… – крикнул он.

XIX

Но сделать это оказалось не так легко, как сказать. С наскока Андрей дал очередь по двери, но массированная, бронированная, она не явила ни малейшего намека на желание открыться. Пули срикошетили от металла, чудом не задев обоих солдат.

– Врешь, не возьмешь… – секунду подумав, стиснув зубы, прохрипел Аникин. Он огляделся вокруг, словно в поисках чего-то.

– Вот!.. А ну, хватай… – Аникин подбежал к убитому немцу и взял того за руки. Саранка послушно кинулся к ногам фашиста.

– Зачем, товарищ…

– Много болтаешь!.. Тащи вот сюда… – огрызнулся Андрей.

С трудом они дотащили тяжеленного немца к доту и вывалили на бруствер, как раз напротив двери.

– Так-то, будет нам укрытие.

Взобравшись наверх, они залегли за трупом. Убрав пулеметные сошки, Андрей просунул ствол «ДТ» немцу под мышку и выцелил дверной замок, зону границы между краем двери и бетонным косяком дота.

– Перезарядите, товарищ командир! – Саранка протянул Андрею полный пулеметный диск. Заменив обойму, Аникин нажал на спусковой крючок. Утробный гулкий грохот наполнил траншею. Куски раздробленного бетона разлетались вместе с пулями. Андрей переждал несколько секунд, пока уляжется пыль.

– Смотрите, товарищ Аникин…

Дверной металл в месте, куда Аникин метил, вмяло, будто жестянку, по которой кто-то ударил кувалдой. В стене зияла выщербленная дыра. Куски бетона вырвало, словно мясо, оголив стальной скелет замочного механизма.

– Вдарьте! Товарищ Аникин, вдарьте!.. – нетерпеливо закричал Саранка.

– Погоди… – Андрей затаил дыхание и дал очередь прямо в зияющую дыру. Скрежет раскуроченного металла прозвучал, как звук провернувшегося ключа. Стремглав соскочив в траншею, они распахнули тяжелую бронированную дверь. Шедшая следом, дубовая, оказалась раскромсана в щепки. Андрей двинул по ней сапогом.

– Погоди!.. – Аникин, успев ухватить, с силой отшвырнул назад ринувшегося было внутрь Саранку. И вовремя. Автоматная очередь прошла вертикальным веером, у самого носа отпрянувших к стенке солдат.

– Останься здесь… – прошептал Андрей в ухо Саранке. – Чтоб я тебя под горячую руку не укокошил…

Аникин перехватил пулемет и кинул в полутемный, пышущий жаром проем гранату. Две секунды, через которые прогремел взрыв, казалось, отсчитывались бесконечно долго. Сразу, в облаке пыли и неясных истошных криков на немецком языке, Аникин нырнул внутрь дота, по пути поливая углы и периметр наполненной дымом и пылью бревенчатой кубатуры.

Пыль быстро осела, открыв взгляду довольно просторное, четыре на четыре метра, помещение. Пол и стены в доте были деревянные. В углу, на ящиках, в неестественной позе лежал немец – черноволосый, с почерневшей от гари и копоти кожей.

– Быстро, обыщи его. – Аникин кивнул на мертвого. – Документы, ценные вещи, оружие…

– Не думал, что немцы бывают такие… Чернявые, – растерянно и даже с опаской остановился над ним Саранка.

– Ты поменьше думай. На войне, Саранка, действовать надо.

XX

Над ним, на вешалке, аккуратно висели две плащ-палатки, даже не тронутые взрывами и стрельбой. Вдруг раздался стон. Андрей и Саранка, не сговариваясь, вскинули оружие в ту сторону, откуда он донесся, из-за возвышавшегося на станке «МГ». Немец, совсем молодой, русоволосый, саранкиного возраста и комплекции, лежал под самыми амбразурами. Его окровавленные руки судорожно шарили по жирным и скользким внутренностям, вывалившимся из распоротого осколком живота. Он словно пытался затолкать их обратно, внутрь. Лицо его, белое и до жути спокойное, с закатившимися глазами, существовало будто отдельно от тела. Аникину вдруг, непонятно откуда, показалось, что смерть, словно издеваясь над немцем, напоследок заставила исполнить его жуткую роль слепого Бояна, подыгрывающего себе на гуслях. Пришел в гости к русским? Приобщись к русским былинам…

Одиночный выстрел оглушительно густо прозвучал в тесном пространстве дота, оборвав игру агонии.

Саранка шарил по ящикам, с растерянностью и даже опаской оглядываясь на Андрея.

– Не уразумею, товарищ Аникин… Только что троих немцев пожалели, и нас чуть не укокошили… А тут раненого пристрелили…

Аникин не ответил, бегло осмотрев «МГ». Тот возвышался на станке, как экспонат в музее, тычась в амбразуру перекривленным раструбом ствола.

Не иначе, Аникинский «ДТ» своей очередью свернул шею металлическому сопернику.

– Быстрее давай… «МГ» надо подорвать. Для надежности… – не вдаваясь в пояснения, поторопил бойца Аникин и принялся укладывать трофейную плащ-палатку на манер вещмешка.

Из внутреннего кармана убитого Андрей вытащил документы, письма и фотокарточку. Не разглядывая, Аникин сунул их в карман. После разберемся. В кителе немца, в боковом кармане, лежали часы – на массивной цепи, тяжелые. Похоже, золотые. Аникин нажал на пружину, и крышка с литой инкрустацией открылась. Стрелка тикала, а пространство разбитого дота наполнила механическая мелодия на мотив «Милого Августина».