Текст книги "Когда смеется Кутх. Книга вторая. Часть первая"

– У самих источников боюсь. Сила в них. И в дом не пойду. А в остальном, что хошь, хозяин.

Бригадир на мгновенье задумался.

– Слышишь, там бой идет?

– Слышу.

– Надо тех ребят, что в большом доме живут, в этом доме и задержать, чтобы сюда не пришли. Справишься.

– А че не справиться? Хоть дом и не мой, с тамошним домовым я переговорю, буде объявиться такой. Тем более, что людей тамошних спасать от гибели надобно. На это любой Доброжил согласный. Ну, а двери запереть, это дело легкое.

Через несколько мгновений донеслось как бы издалека:

– Ты, хозяин, не переживай, я у источников не вижу, но во дворе супротивников живых нет. Один, вернее, есть еще, но это не важно, да и не надолго.

Прошло минут двадцать. Бригадир успел обойти обе точки выхода энергии и убедиться, что угроз нет, как снова раздался знакомый голос:

– Все нормально там. Своего домового там нет. Давно. Да и дом плохой. Сгнило все давно. Да и люди гнилые. Плохо живут. Я бы тоже ушел. Далеко и на холод. Мне тоже еще зачем-то хочется жить, а в таких условиях это топтание на больном мозоли на исстрадавшемся сердце…

– Ты по делу давай, – перебил Бригадир.

– Как скажешь, хозяин. Но время есть, можно и поговорить. Зачем торопить события, время все равно не обманешь. Хорошую песню испортить легко, но от этого вам будет только грустно. Кому от этого хорошо?

– По делу!

– Как прикажете! Вы хотите новости? У меня их больше двух. И не все тебе понравятся. С какой начинать?

– С той, которая про тот дом.

– Хорошо, твоя воля – по Кону. В том доме все гладко. Ваш рыжий парень вокруг хаты бегает, по окнам палит. Шуму много, толку – ноль. Даром, что те, которые в доме заперты, тоже трусят. Из окон палят, а за порог ни ногой. Попробовали, но к вашему подкрепление подошло. Всех назад загнали. Я все двери позапирал. Замки повредил. Не откроешь. На окнах первого этажа решетки. Не вылезешь. Только через парадный, и то с трудом. Я там все позаваливал. Ну а там ваши безобразничают.

– Хорошо. Это все?

– По первой все.

– Ну а вторая какая?

– Я рыжего вашего звал. По-всякому звал. Не слышит он меня. Как тетерев. Дундук дундуком.

– Ну и что? Тебя, как я понял, и раньше никто не слышал.

– Не слышал, – Домовой запнулся, потом продолжил грустно. – Потому как слышать меня могут лишь те, кто за Кромкой побывал или одной ногой в могиле стоит.

– И что это значит?

– Значит, что ты дурак. Помрешь скоро ты. Вот что это значит! Не знаю как, но скоро. А я-то как? Думал, хозяина настоящего только нашел. Такое счастье нам домовым не часто выпадает. Ан нет, не долго били барабаны. Вот сгинешь ты, и останусь я опять один одинешенек, ветром гонимый, солнцем палимый, горемыка бродящий…

– Хватит каркать! Ты что это раньше времени заупокойную запел?! Я жив пока, и туда не тороплюсь. Тут много есть чего делать. Как говорит мой друг Рахман, многое может случиться между ложкой супа и губами. А ты хочешь, оставайся, хочешь, чеши на все четыре стороны. Только каркать больше не смей. Возвращайся к тому дому и наблюдай. Если те из дома вырвутся, то дай знать. Все. Лети давай. Чтобы я тебя больше не слышал!

Глава 8

Над Донцом висела редкая пелена тумана. Такая же серо-дымчатая муть, пахнущая дымом, висела над дорогой, по обеим сторонам которой стеной стояли запыленные сосны. Далеко, почти на грани видимости, проступали подернутые дымкой очертания деревни. Еще дальше, где-то за лесом, редко и лениво ухали пушки, точно глубокие вздохи пробуждавшейся земли. Разведчики нырнули в лес. Тут было тихо, безлюдно. В глубине призрачной чащи на все лады щебетали неведомые птицы. Деловито колотил носом сухое дерево трудолюбивый дятел, и глухое эхо разносило его раскатистую дробь по окрестностям. Веяло прохладой и незабываемым запахом прелой замшелой коры и плесени. Темная громада леса звала, манила в свои могучие объятья, приветливо помахивая тяжелыми лапчатыми ветками, шепча что-то ласковое, обещая скорый отдых и покой. Рахман свернул в небольшой, поросший орешником, овражек. Пройдя немного вглубь, он остановился у еле заметного родника и объявил привал. Разведчики рухнули как подкошенные, кто где остановился, не снимая оружия и БК. Долгий ночной забег по очень пересеченной местности отнял у них последние силы. Даже Бригадир, казалось бы, привычный к подобного рода нагрузкам, завалился на спишу и жадно хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Он чувствовал себя пчелой, застрявшей в патоке. Двигался с трудом. Ноги и руки налились свинцом. Спина одеревенела. Автомат, казалось, весит килограмм пять, бронежилет вообще свинцовый, а БК, а он нес еще и за Канадца и Паука, не скинул исключительно из природной вредности и упертости. Мысли путались, в глазах метались черные мухи, в голове явно поселилась артель маленьких рудокопов, которые своими молоточками стремились вскрыть черепную коробку изнутри. Сухой, горячий воздух, с хрипами вырывавшийся из легких, резал горло. Рахман лишь крякнул и проворчал что-то недовольное, взирая на своих товарищей. Сам он выглядел на удивление бодрым, полным сил и юного задора. Он словно помолодел лет на пять: морщины разгладились, в глазах заплясали озорные искорки, которые он старался загасить напускной строгостью и ворчливостью. Как будто и не было бессонных ночей, многокилометровых маршей, утомительного ожидания, горячки и напряжения боя, стремительного ночного забега при отходе. А ведь он постепенно забрал у бойцов всю их поклажу: оружие, БК, бронежилет Карпа… Откуда только силы берутся?! Он в одиночку обустроил стоянку, обеспечил маскировку, сложил оружие, достал сухпай… Никого не трогая, давая возможность перевести дух, он поколдовал над ранами Сыча и Карпа, а затем подошел к Пауку. Заставив его принять сидячее положение, он положил ладони на затылок и посидел так пару минут. Затем тоже самое проделал с Бригадиром. Сразу полегчало. Голова прошла, слабость отступила, на место усталости постепенно пришел дикий голод. Бригадиру захотелось сожрать весь сухпай целиком, не вскрывая банок. Рахман отнял руки, поднялся и приказал следовать за ним. Бригадир и Паук, не сговариваясь, взяли по банке каши с мясом и последовали за старшим товарищем в чащу.

– Эх вы, горе воины! Совсем ходить не умеете. Я уж не говорю про бег. В мое время любой северянин таким ходом верст по сорок отмахивал, даже не запыхавшись! И с марша в бой. Это волчий шаг называется. А вы прошли-то всего ничего и все, сдохли!

– Победил, – сказал Бригадир, вскрывая банку консервов, – тут тебе нет равных. Мне-то еще ни разу не приходилось вот так… ни от кого… а тут привычка… да…

Рахман грозно задышал, распознав скрытый подтекст сказанного. Стальные глаза метнули молнии. Бригадир аж съежился, так и дошутиться можно, но Рахман лишь посопел, раздувая крылья носа, покрутил головой и успокоился.

– Настоящий воин должен уметь бегать. Маневренность и неожиданность, вот основные условия победы. Да и в походе без этого нельзя. Воин должен уметь любого зверя загнать, хоть зайца, хоть лося. Но сейчас не об этом. Сейчас я хочу заслушать нашего младшего научного сотрудника. Пусть он нам расскажет историю о том, как он, вместо того чтобы проверить канал и обеспечить его охрану, начал играться со смертельно опасным каналом навской энергии, каким-то образом сумел изменить ее направление и тем самым открыл тюрьму душ, выпустив всех мелких сущностей и неупокоенные души в свободное плавание.

Под пристальным, тяжелым взглядом Рахмана Паук явно занервничал, хлопнул большими, по-детски наивными и немного обиженными глазами и произнес виноватым голосом:

– Я это… Я не хотел. Оно так получилось. Я и не делал то ничего особенного.

Он умолк, потупив взгляд.

– Ты рассказывай, рассказывай. Все по порядку, с мельчайшими подробностями. Кто виноват, мы потом разберемся. Сейчас я хочу узнать, как тебе удалось изменить направление потока и остаться живым? Это уникальный случай с твоим то уровнем. Так что рассказывай, как ты это сделал, и, главное, зачем?

– Да ни зачем.

Паук засмущался еще больше. Он густо покраснел, так что это стало видно даже через пыльные разводы на его лице.

– Я же говорю, оно само… Я тот канал сразу увидел. Не широкий, но ровный. И идет не далеко. Я прошел. Охраны нет. Чисто все. Сижу, значит, охраняю. Жду победы царства справедливости. Все чин чинарем. Только как-то легко слишком. А я уже приготовился. Сила бурлит. Надо делать что-то, а тут сиди, охраняй… Канал рядом. Я думаю, что время терять. Решил изучить энергию ту. Ну как ты учил. Ничего не трогаю, конечно… А потом я заметил, что медальон этот навский, ну, который ты мне дал, с каналом резонирует. Я тогда решил к медальону присмотреться. Структура очень интересная, сложная, но по энергетике с каналом совпадает. Да и по структуре много общего. Я заметил, что медальон дрожит. И чем ближе к каналу, тем дрожь сильнее. И ощущение такое, словно медальон сам к каналу тянется, как бы нитями сплетается. Как щенок слепой, мамку ищет. Разве что не пищит. Мне интересно стало. Я подумал, что если ближе поднести, то он зарядиться должен. Тогда его свойства более четко видны будут. Я и подумал, раз энергия одна, то пусть сцепляется. Главное, чтобы под контролем.

Паук глубоко вздохнул и замолчал виновато.

– Ты продолжай, продолжай, – на грязной физиономии Рахмана появился оскал, долженствующий обозначать ободряющую улыбку, – ничто так не поднимает самооценку, как идиотизм товарища.

– Да че рассказывать? – Паук покрутил головой, ища поддержки, и, встретившись взглядом с Бригадиром, продолжил. – Я медальон снял и ближе к каналу его поднес. Медленно. Ну а все равно страшно. Я для безопасности его на палочку надел. Подношу, значит, медленно. А он неожиданно как выпрыгнет. Он заискрился и в меня молнией как даст! Я аж отлетел. Когда поднялся, гляжу, амулет в воздухе летит, а вокруг него молнии холодные, как в шарах электрических. Я попробовал его палкой вытащить, меня опять молнией ударило. А потом он начал цвет менять. Я подумал, что демаскировал вас. Решил, что если вытащить не могу, так хоть сделаю так, чтобы никто не заметил. Я вспомнил, как ты показывал, как надо с пространством работать. Я попробовал. Не получилось. Только кулон распался, а на его месте опухоль такая образовалась. Я попробовал замаскировать. Бессмысленно. Я тогда попробовал пространство внутрь опухоли завернуть. Опять мимо. В смысле пространство завернулось, но опухоль все растёт и цвет меняет. Причем, растет в сторону дома. Я испугался. Решил ее в обратную сторону запустить. За счет разности потенциалов. А она как засвистит. И чем дальше, тем громче. Я сделать ничего не могу. А потом рвануло. Меня отбросило. Оглушило. А когда очнулся, слышу с вашей стороны пальба началась. Смотрю, у казармы суета какая-то. Народ на крыльцо высыпал, совещаются. У меня две гранаты. Думаю, все равно я вас подвел, так хоть тут прикрою. Кинул гранаты. Они все в здание заскочили. Я по окнам пальнул. Они в ответку. Но без толку. Меня же не видно, знай себе, ходи вокруг, стреляй по окнам. Пусть думают, что их окружили. Так и ходил. А когда эти поняли, что я один, и попытались выйти, то наши подоспели. Всех обратно загнали. Ну а потом вы пришли. Вот и все. Что еще рассказывать.

Паук затих и застыл с опущенными плечами. Напряженное молчание нарушил Бригадир. Он подскочил к Пауку, широко расставив руки.

– Я не знаю, что ты там сделал, но то, что ты мне жизнь спас, это факт. Спасибо, братик. Я твой должник. Дай я тебя обниму.

Паук поднялся, рассеянно огляделся по сторонам, словно ища того, к кому обращается его старший товарищ. Потом виновато улыбнулся и слегка расставил руки, все еще не веря в такой поворот событий, и потому, на всякий случай, втягивая голову поглубже в плечи. Гулкие шлепки по спине и радостные восклицания Бригадира были несколько смазаны ворчливым голосом Рахмана.

– Ну вот, опять все воспитание насмарку. Ну ладно, на вопрос, зачем ты это сделал, ответ был ясен изначально. Потому как дурак. Точка. Ты расскажи, как у тебя получилось то? Не торопись, подумай. Вспомни. Для твоего сведения сообщаю, что изменение направления потока под силу только очень сильным волохам. Поэтому сосредоточься. Какими арканами ты пользовался, в какой последовательности?

Паук рассеянно поводил глазами.

– Не знаю я… Не помню. Сначала хотел просто закамуфлировать. Ты глаза учил отводить, помнишь? Так я на этой основе думал канал закрыть, чтобы не заметил никто.

– Ты точно идиот. Я же объяснял, что этот аркан только на живое действует, и то не на все. К данной ситуации совсем не применимо. Странно, что тебя откатом не шибануло.

– Шибануло, – признался Паук, – причем, основательно. Твой оберег сгорел полностью.

– Сразу?

– Нет. Только когда я пространство загибал.

– Как ты вообще жить остался? Тебя должно было привязать к потоку?

– Оно и привязало. Вернее начало. Я нить увидел. Порвал. Ну, теми рунам, что ты мне дал. А что было делать? У меня больше не было ничего. Что терять то? А они помогли.

– Ой ё… – простонал Рахман и схватился за голову.

А Паук, словно не замечая его отчаянного жеста, продолжил:

– Испугался я. Хочу уйти, а не могу. Тянет. Я ускорился. Ну, потому как быстро все. Вижу, нить натянулась. Я ножом ее. Твоим. Ага. Ну, который ты сделал. В который остатки печати влил. Ага. Он сломался. Зато нить перерубил. А после как в тумане все. Помню только в общих чертах. Опухоль хотел убрать. Испугался сильно. Но это только сначала. Потом все равно стало. Как робот какой. И когда этих из дома не выпускал, словно знал, что делать надо. Не знаю, что случилось. Я думал, ты объяснишь. Может меня взрывом контузило? Я что-то опять сломал, да?

– Ты меня спас, братишка! – уверенно произнес Бригадир и требовательно посмотрел на Рахмана, – И бандитов не выпустил! Четко сработал. Я бы тебя наградил!

– Ага, посмертно.

Рахман оторвал руки от головы и устало повалился на землю.

– Я не знаю, за что тебя Боги любят, для чего они тебя держат, к чему готовят. Но у всякого везенья есть предел. Запас. Сегодня ты его выбрал почти весь. Как там говорит Бригадир? Снаряд дважды в одну воронку не падает? Врет. Это не про тебя. У тебя там не воронка уже, а скважина. Сегодня по меньшей мере туда три фугаса залетело. В первый раз, когда ты навский амулет в поток засунул. Зачем? Зарядить? Глупее в голову ничего не пришло? Я сколько раз говорил, не знаешь, как работает, не лезь! В этот раз тебя оберег спас, хвала Богам. А мог бы и не спасти. Да почему мог? Не должен был. Просто повезло. Ты куда полез? Это же элементарные правила безопасности! Хотя о чем это я? Ты их нарушил все! Сразу! Оптом! Ты использовал несочетающиеся энергии, творил арканы, которых не знаешь, ты перепутал все, что мог. Там такой фон остался! Сам Яга не разберет! Ты почти создал новое заклятие! А потом все это разрубил! Для твоего сведения, это был не просто нож, а очень сложный артефакт. В нем была часть Браслета и Печати. Я тебе его не подарил, я тебе его оставил на хранение. Потому что Бригадиру дать не мог. Он с ним несовместим. Но это его оберег! Ты уничтожил его. Теперь у твоего «братишки» больше нет барьеров между миром Нави и миром Яви. Поздравляю!

Рахман язвительно поклонился. Потом повернулся к Бригадиру и произнес с сочувствием:

– Надеюсь, ты достаточно окреп, чтобы взглянуть за кромку.

Он подошел ближе и заглянул прямо в глаза. Теперь в его взгляд читалась не только обеспокоенность и сочувствие, но и любопытство, сквозь которое проблескивали огоньки азарта.

– Скажи ка, друг мой скромный, с тобой ничего странного не происходило? Видения, голоса, кошмары?

Бригадир стал сразу серьезным и подсел ближе.

– Есть такое дело. Кошмаров не было. А вот голоса слышал. И видения были. Только уж очень в тему они. По месту. Выручили очень. Этот, чей голос я слышал, утверждал, что он домовой. Картинки тоже он показывал. Я его не видел, только слышал. Он меня выручил пару раз. Крепко выручил. Если бы не он, не разговаривали бы мы.

– Что о себе рассказал?

– Говорил, что домовой, что триста лет в рабстве был. Сам не местный. Тебя очень боялся. Говорит, что ты к тем, кто без прописки очень плохо относишься, мол, сразу убиваешь. Это так? Если так, то для моего гастробайтера прошу исключение сделать. Он меня действительно выручил. Предупреждал, показывал где, кто находится.

– Важно не откуда он, а почему ушел, и что делал. Ну да ладно. Я бы все равно его не тронул. Их и так почти всех вывели, а жаль. Очень интересные существа. Прямая родня Богам. У них есть чему поучиться.

– Что? Он точно не убьет? Он серьезно? – В голове у Бригадира раздался знакомый скрипучий голос:

– Раньше они языком не трясли. С этим у них строго было. Не забалуешь! Но вон сколько веков прошло! Может и у них что поменялось? Может, он на моего отца похож? Ты то что думаешь? Что молчишь, как в рот воды набрал?

– Отец у тебя тоже честный был?

– Да нет! Брехал, как сивый мерин. Может и этот, того, испаскудился.

– Этот не испаскудился, – ответил Бригадир, и, обращаясь к Рахману сказал, – Ну, слава Богу. А то я уже подумал, что крыша поехала. Ты скажи, все эти домовые и прочие недоделанные Боги – существа самостоятельные или если залезли в башку, то их оттуда уже не выкуришь?

– Вполне себе самостоятельные. Ты можешь их слышать, иногда видеть, но живут они сами по себе и не всегда настроены дружелюбно. Домовые, кстати, наиболее безобидные из всех. Только к месту привязаны. Реже к хозяину. Ну а в твоем случае разобраться надо, что это за домовой такой. Мы ведь не просто госпиталь уничтожили. Мы Храм Кибелы разрушили. Почти завершенный, причем. Им бы Алтарь запустить, да вот этому артефакту пару пристроить, – Рахман достал из-за пазухи круглый золотой медальон в виде звезды Давида инхрустированный драгоценными камнями, – и все! Я там закрыть все не смог, но повредил знатно. Я таких тварюг обратно отправил, видели бы! Если бы их развязали, я бы не справился. Не в сегодняшнем состоянии. Мы очень во-время пришли. Очень. И хорошо, что основного колдуна на месте не было. Очень хорошо.

– Что, не справились бы?

– Не знаю, ой, не знаю. Как говорит Паук, воздух не замечаешь, пока его не испортят. Но мы сделали великое дело, иначе бы здесь скоро такое творилось!

Рахман скривился, будто откусил лимон, и продолжил:

– Я не смог уничтожить, только повредить. Все можно восстановить, и они попробуют. Обязательно. Так что запоминайте место, нам сюда еще возвращаться.

– Я туда больше не пойду! – завизжал в голове Бригадира голос, – Эта Кощеева ищейка, может только ножом махать. Ты не представляешь, во что ты ввязываешься! Погубит он вас. Всех погубит. Это же Кибела! Ее сам Граногроб опасался! Да и колдунов там много. Только я троих видел. Все силы немалой! Не ходи!

– Рахман, а кто такой Граногроб? – задал неожиданный вопрос Бригадир.

– Граногроб? – удивился Рахман. – Это уже почти забытый бог – прародитель домовых. А почему ты спросил? Твой домовой опять объявился? Я его не вижу, но чую, что он тут. Выходи. Я хочу посмотреть на тебя.

Рахман сделал два шага вперед и стал сканировать глазами пространство. Плотно сжатые губы зашевелились.

– Выходи, – повторил Рахман, – если ты домовой, я тебя не трону, ну, а если храмовник, то все равно найду. Ты знаешь.

– Ну, сука кощеева, – голос домового звучал сердито и обреченно, с трагическими, жалобными нотками, как в кино, когда бандиты вынуждены сдаться, – совсем масть попутал, домового от храмовника отличить не можешь?! А еще на Кибелу булку крошить собрался! Когда ты видел, чтобы Храмовник от Храма ушел? Он сразу развоплотиться, как только источник прервется! Ну, если на другой не заменить, но это не мой случай! Тоже мне, волхв – недоучка?

– Рахман, а храмовники от Храма далеко отойти могут? – Бригадир продолжил скользкую тему.

– Могут, но очень недалеко. Как правило.

– А Домовые?

– Могут, но не любят. Хотя…

Рахман странно посмотрел на товарища, убрал Нож и сел на землю.

– Все равно выходи, – сказал он, – я посмотреть на тебя хочу.

Над поляной повисла тишина. Секунд тридцать не происходило ничего, только неожиданно налетевший порыв ветра разметал охапку пожухшей листвы. Из под куста вылез еж. Развернулся, пошевелил длинным поросячьим рыльцем, чихнул и враскарячку подбежал к Бригадиру, прижался к его ботинку, закрылся, выставив свои перламутровые пики. Напряженно сжатые губы Рахмана поползли в стороны, изображая подобие улыбки, но глаза при этом оставались прежними, угрюмыми, сосредоточенными.

– Что ж ты в своем облике то не показался? Зачем животину мучаешь?

– Животина сама, по воле доброй, сам знаешь. Мне сподручней так. Я в своем облике за вами не угонюсь.

– Так что, на еже за нами и гнался?

– Ну ты и лапоть! У этого ежа ума не в пример больше! На каком еже? Я ворону уговорил. Вернее двух… Ну что убедился, ведарь? Могу идти? Ты слово дал! Помнишь? Вороны слышали, всем разнесут.

– Иди, иди. Мы еще поговорим, позже. Мне про твоего хозяина послушать надобно.

– Так вот же он?! Слушай. Он, дурак, все тебе расскажет. Он наивный, пока.

Рахман улыбнулся. Уже искренне.

– Я про прежнего хочу. И про колдунов, что в Храме были. Но это потом. Сейчас хочешь, иди, хочешь оставайся. Я не враг тебе.

– Это еще посмотреть надо, – тихо проворчал Домовой. Еж откатился об Бригадирова ботинка, еще раз чихнул громко, сердито что-то пробурчал нечленораздельное, и, не торопясь, вразвалочку заковылял в чащу.

– Ну что? – спросил Бригадир, – Как тебе фрукт? Забавный, правда?

– Забавный. Это настоящий домовой. Старый. Только бездомный.

– Зато с Хозяином! – донеслось из кустов.

– Не понял, – Бригадир сделал рассерженное лицо, – с каким хозяином? Меня что, уже никто не спрашивает?

– Нет, – Честно заявили из кустов.

– Да не переживай! Тебя поздравить можно. Боги нас любят, значит, правильное дело делаем. Домовой крайне редко себе Хозяина выбирает. Они больше к дому привязаны. Вот заведешь дом, узнаешь, что значит с Домовым дружить.

– Мы заведем, – серьезно поправил Бригадир, – Ну а если не хочу дружить?

– Друзей не выбирают. Их находят. Ну а если находят, то не отпускают.– Голос Домового звучал торжественно, – Ты вот у меня первый, кто меня слышать может. Так что я теперь с тобой до гроба. Жаль, конечно, что помрешь ты скоро, но хоть пару дней порадуемся!

– Вот обрадовал перспективой! Что ты заладил, помрешь, да помрешь! Все там будем!

– Правильно! Гони ее, печаль-кручину. У вас, людей, жизнь коротка. И из нее все равно живым не выберешься. А со мной веселее. Я тебя и прикрою, и предупрежу, и от мира Нави оградить смогу!

– Рахман, что этот заладил, что я помру скоро? Это что у него присказка такая?

– Нет. Он Домовой, а дом потерял. Для него это трагедия. Трудно ему. Тяжело, страшно, одиноко. В тебе Хозяина увидел, вот и увязался. Для тебя это очень хорошо. Он тебя от мира Нави лучше, чем все мои обереги укроет.

– Это так страшно?

– Лишь немногим удается заглянуть за Кромку. Очень немногим. Как я уже неоднократно говорил, Навь основа мироздания. Это мир мертвых, мир снов. Он огромен. Он больше, чем все остальные вместе взятые. Я бы сказал, что Явь это иллюзия, а Навь – это настоящий мир. Здесь обитают наши предки, здесь обитали мы и, скорее всего, будем обитать между перерождениями. В нем сожительствует как прошлое, так и будущее, причем, как самое хорошее, так и самое ужасное. Миллиарды вариантов. Что из этого воплотиться в Яви, зависит от конкретного человека. Никто из обычных смертных, кроме великих героев и мудрейших волхвов, не может увидеть черный мир Ящера и сохранить рассудок. Некоторые люди, находящиеся на смертном одре или в тяжелой болезни, еще при жизни видят обрывки картин или случайные образы из царства Чернобога и Мары, что приводит их в неописуемы ужас. Современные врачи называют это сумасшествием, бредом, фантазиями. У тебя немного не так. Ты прошел Обряд. Ты слил свою душу со Спецом, поэтому ты можешь быть в двух мирах одновременно. Я тогда смог сделать амулет, который защищал тебя от ужасов царства Чернобога, но наш рыжий олух его сломал. Я теперь тебе помочь не могу. А вот Домовой может и, судя по всему, помогает. Этот из старых. У него достаточно сил чтобы тебя сберечь. Так что тебе опять повезло. Боги любят тебя.

– Любят это хорошо. Только ты не ответил, почему этот все время каркает, что я помру скоро. Нет, не подумай. Я смерти не боюсь, но неприятно как-то…

– Очкуешь? – Рахман поцокал языком, как бы пробуя на вкус новое словечко.– Он прав и не прав. Он прав, что слышать его могут только люди, которые уже одной ногой в могиле стоят. Или специально подготовленные, после слов заветных, и то не долго. Так что, чтобы вас услышать, мне сильно напрягаться надо. Потому я его и не слышал и не слышу. А неправ он в том, что это произойдет скоро. Он еще не понял, что ты уже наполовину умер. Твоя вторая половина сейчас как раз у Мары столуется. Так что не очкуй, помрешь, но не завтра.

– Так бы сразу и сказал, —Бригадир отвернулся, стараясь скрыть радость. Он не боялся смерти. Когда в бою или в походе, но чтобы вот так, заранее зная…

– Ну что, теперь ты понял, что живой я? – спросил Бригадир мысленно.– А то уже хоронить собрался. Оплакивать тренируется. Слезу из себя старательно выжимает.

– Какую слезу?! Ты у ежа слезы видел?! – голос в голове звучал довольно и радостно. – Откуда мне знать, что ты наполовину уже окочурился? Я то думаю, откуда к тебе эта гадость лезет?! Теперь понятно – ты уже труп, только живой. Все ясно, чего тут непонятного. Мой прежний Хозяин тоже баловался. Ну, тот который настоящим хозяином был. Так и помер. Хочешь, расскажу. Занятная история. Его ученик подставил. Хозяин тогда формулу вечной жизни изобрел. Его надо было в специальном гробу на семь лет закопать, а потом достать. Ученик решил продать секрет, договорился с купцом, но…

– Слушай, заткнись, а. Дай отдохнуть. У меня есть час, не больше. Может еще уснуть удастся. Потом расскажешь.

– Ой, какие мы нежные! Слова не скажи. Ладно, молчать буду, как рыба об лед. Я вообще молчать умею, как никто не умеет! Триста лет молчал! Так что я в этом дока! Беда в том, что молчание хорошо, когда им пользоваться умеешь, а не тупо молчишь на право и налево. В народе говорят – молчание – золото. Только кто об этом золоте узнает, если ты все время молчишь? Вот я и…

– Заткнись, будь ласка. По-хорошему прошу. Иначе Раха крикну, он тебе язык подрежет.

– Хорошо, хозяин. Как скажешь. Молчать, так молчать. Я могила. Да я больше чем могила, я…

– Рах, – Бригадир снова повернулся к Рахману, – Если я попрошу, ты мне это радио выключить сможешь?

– Только скажи, – усмехнулся Рахман и погладил свой Нож.

– Нет, ты посмотри какой нервный?! Все умолкаю.

Перед глазами немедленно возникла картинка ежа, рот которого был заткнут большой репой.

– Слушай, Рах, – вступил в диалог Паук, который, похоже, начал отходить от перенесенного стресса. В его глазах снова начал разгораться огонек любопытства. – А что это за медальон, который ты показал? Мы что, синагогу грабанули, или масонский тайник какой-нибудь?

– Не понял, – удивился Рахман, – это ты про что?

– А про звезду Давида на цепочке, которою ты только что демонстрировал. Ты ведь ее в Храме спер?

– А! Ты про это! – Рахман снова достал медальон. – Только причем тут синагога. Этот знак к евреям не имеет никакого отношения. Это звезда Велеса. В Индии это Знак Вишну. Евреи себе этот знак уже потом присвоили. В мое время его часто использовали все кому не лень. Его называли «щит Соломона» и лепили везде в чисто декоративных целях. Уже тогда все почти забыли, что это сакральный символ быка-Велеса. У славян из моносимволов можно всегда выстроить свастический символ – «звезду» имени того или иного бога. Она в славянской символике выстраивается следующим образом: символ бога дублируется в матрице – ячеистом поле – круга или в матрице квадрата такое число раз, которое соответствует личному числу этого бога. Быку-Велесу соответствует число «6». Поэтому в круговом варианте получим следующую звезду – Звезду Велеса. Если ты внимательно посмотришь, то в середине увидишь свастик – знак наших, арийских богов. У иудеев свастика нет. Да не в этом дело. Этому артефакту не менее трех тысяч лет. Я его знаю. Мне про него сам Кощей рассказывал. Его еще Александру Македонскому его учитель Аристотель, очень сильный маг, подарил, чтобы тот смог с его помощью добраться до Книги Вед и уничтожить ее. Только, насколько я помню, это только половина артефакта. Еще кольцо должно быть. Без него эта штука не работает.

– Что за кольцо? – оживился Паук.

– Его по-разному называют: кольцо Александра, перстень Искандера Двурогого, кольцо Всевластия, да, много еще как. Уже в мое время много легенд ходило… Помнишь, ты мне кино показывал про хоббитов и кольцо. Так вот, это одно из отражений той самой истории про кольцо Александра, хотя и очень далекое от реальности.

– А как он должен работать?

– Кощей говорил, что этот артефакт, состоящий из двух частей. Если их соединить, то с его помощью можно будет управлять людьми как куклами. После смерти Александра Македонского этот артефакт считался утраченным. Кольцо пропало, а вот этот медальон выкрали витязи Всеслава. Дальнейшая его судьба мне не известна. Убили меня. Я думал, что уничтожили его. Ан нет, не уничтожили. Вот он. Похоже, его хотели в Храме воссоединить со своей половиной. Значит, за возрождением культа не один клан стоит, а несколько. Значит, кольцо тоже где-то рядом. Мы очень во время появились. Очень.

– И наверняка кого-то очень сильно обидели, – добавил Паук задумчиво. – Очень.