Текст книги "Случай в горах"

Обед подходил к концу. Шеф, уже который раз картинно поглядел на свои часы, давая понять, что ему давно пора. Наконец, он пожал Ивану Петровичу руку на прощание и, расплатившись за обед с барменом за стойкой, вышел. На улице он сел в свою машину и та незамедлительно рванула с места.

Если бы в этот момент Иван Петрович посмотрел в высокое полуокошко над своей головой, он наверное увидел бы, что, как только машина шефа уехала, стала видна противоположная сторона улицы, точнее тротуар вдоль домов. И ноги человека, стоящего на этом тротуаре. Наверное, ничего в этом удивительного нет, стоит человек, ждет чего-то. Но Синицкий так и не узнал, что человек стоит там уже больше часа, что когда пошел дождь – он не сдвинулся ни на сантиметр, так и стоял в луже под дождем, одетый в зимние ботинки и пальто. Но это бы ничего уже не изменило.

Иван Петрович просидел в кафе еще три часа. За это время он выпил две чашки любимого эспрессо и передумал кучу всего. Никаких внятных решений или выводов он так и не сделал, оставаясь в том же смятении, что и после увиденного им на вокзале.

Он вышел на улицу, когда уже стемнело. До поезда оставалось два часа, и Иван Петрович решил часть пути до вокзала проделать пешком. Подняв воротник плаща, он направился вниз по улице. Через три квартала он свернул в проходной двор, для того чтобы срезать дорогу. Когда он вышел из арки во внутренний двор, то обнаружил, что в доме идет ремонт и весь двор завален кучами битого кирпича и обломками старых досок. Он постоял, прицениваясь, сможет – ли пройти через двор без риска сломать ногу в темноте, и решил идти обратно. Когда он направился обратно через арку, увидел на выходе из нее какую-то темную фигуру. Она стояла около выхода спиной к стене, и различить ее можно было только на фоне ярко освещенной улицы. Минуту назад здесь никого не было.

Сердце Синицкого провалилось куда – то вниз. Он сделал еще несколько шагов в направлении выхода. Под ногами громко хрустнул обломок кирпича, эхо пронеслось под сводами арки. Фигура человека осталась неподвижно стоять на месте, даже не предприняв попытки увидеть источник внезапного шума. Иван Петрович развернулся и бросился обратно во двор, теперь его уже не волновали мелкие опасности стройки. Пробежав весь двор, на каждом шагу выворачивая лодыжки на обломках строительного мусора, он ринулся в противоположную арку, видя одну лишь цель – ярко освещенный полукруг выхода на другом конце. Добежав до половины пути, Иван Петрович чуть не закричал от страха и досады – единственный выход к спасению из двора был закрыт сетчатыми воротами из рабицы, на створках висела цепь и новый блестящий замок. Бросив взгляд в обратном направлении, ему показалось, что фигура переместилась уже к выходу во двор. Тут он увидел в десяти шагах от себя вход в подвальное помещение, металлический полукруглый козырек на полуразрушенных кирпичных опорах. Не думая ни секунды он бросился к нему, моля бога о том, чтобы и он не оказался закрыт. Он знал, что подвалы всегда имеют несколько выходов и что это сейчас для него единственный путь к спасению. Скатившись вниз по узким бетонным ступенькам практически на прямых ногах, он обеими руками надавил на обитую жестью низенькую дверь. Она слетела с верхней петли и вывалилась внутрь, повиснув на оставшейся петле. При этом он разодрал себе ладонь правой руки об какой-то торчавший из двери гвоздь. Прыгнув прямо на дверь, он окончательно обрушил ее в подвал, наделав при этом много шума. Это его мало беспокоило, теперь нужно было найти какой – нибудь выход из этого подземелья. Если у двери и можно было что-то различить, то пройдя несколько шагов вглубь, он ослеп. Не видно было даже руки, поднесенной к самому лицу. Вытянув вперед ладонь с растопыренными пальцами, Иван Петрович, по пол – шага двигался в темноту, шаря ногой по усыпанному чем-то мягким полу. Потолок подвала находился прямо над головой, иногда с него на лицо капали мелкие капли воды. Сориентироваться здесь не представлялось никакой возможности, он решил идти вперед, пока не увидит хоть какой – нибудь, свет. После нескольких поворотов он окончательно заблудился и к тому – же уперся в какой-то угол. Он уже в который раз обходил помещение по периметру, нащупывая стены руками, но никак не мог найти выход из этого помещения. После десятка попыток Синицкий в изнеможении и в полном отчаянии опустился на корточки, упершись спиной в этот самый несчастный угол.

В подвале стояла абсолютная тишина. Ни одного звука не доносилось ни из подвала, ни снаружи. Даже мышей, которые обычно всегда есть в таких местах, слышно не было. Зато Иван Петрович знал, что за ним никто не гонится и мог позволить себе время для передышки и собраться с мыслями. Так он просидел в своем углу довольно много времени, успокоился и решил продолжать поиски выхода. Он встал, привалившись к холодной стенке подвала, и в этот момент услышал какой-то отдаленный звук. Иван Петрович напрягся, пытаясь определить, откуда идет звук, и на что он похож. Звук был низкий и ровный, успокаивающий, он никак не напоминал ему шаги или голоса.

Через минуту он понял, что шум идет откуда-то сверху и издалека, и он приближается. Пошарив руками у себя над головой, Синицкий, к своей радости, нащупал какую-то глубокую выемку в стене – это было узкое и глубокое окно-бойница, какие обычно и делали в подвалах домов довоенной постройки. Есть там стекло или нет – было не понять, его рука не доставала до наружного края окна, но само открытие, что в подвале есть окна, его очень воодушевило. К тому – же звук точно шел снаружи, и он приближался. Прислушавшись еще немного, Иван Петрович, теперь уже явно, различил звук мотора приближающейся машины. Шум двигателя показался ему таким родным и знакомым, что Иван Петрович чуть не расплакался. В этот момент приближающаяся машина, очевидно, въехала во двор, и в окне внезапно появился яркий узкий луч света от ее фар. Он поворачивался то вправо, то влево; то вверх, то вниз – машина делала поворот внутри двора. Синицкий развернулся от окна, чтобы успеть увидеть, где находится выход из этого каземата. Повернулся… и мир рухнул…

Прямо рядом с ним, лицом к лицу, освещенные светом фар, стояли люди.

Везде, куда попадал свет, плечом к плечу, голова к голове, молча, стояли люди.

Их глаза, в которых, казалось, совсем нет зрачков, смотрели сквозь него в никуда.

Их губы медленно шевелились, как будто произносили вместе одно и то же заклинание.

Теперь он явственно различил шепот их губ, который теперь казался настолько громким, что хотелось закрыть уши руками.

Ближе всех к нему стояли лысый худой человек, путейщик и девочка в белых гольфах.

В голове Ивана Петровича что-то ярко вспыхнуло, и тут – же начало угасать, в глазах померкло. Падая боком на пол, усыпанный старыми опилками, он увидел снизу последнюю картинку в своей жизни – голова маленькой девочки была пришита к шее грубыми серыми нитками. Длинные швы глубоко врезались в кожу и сверху замазаны зеленкой. «Так вот откуда….» – пронеслось в его голове и в этот момент сознание оставило его навсегда.

Прошел один год.

Мария Ивановна Синицкая, мать Ивана Петровича, возвращалась из хлебного магазина домой, когда ее нагнала бывшая соседка по квартире, Лидия Степановна. Постояли – поговорили о том, о сем – о картошке, о новом доме Степановны, посетовали на старость.

– У тебя Ваня – то, чего, в другой город переехал? – перевела тему Степановна.

Мария Ивановна посмотрела на нее удивленными глазами и сквозь слезы говорит:

– Ты чего, пропал он. Уже год как ищут. Уехал в командировку в область и не вернулся потом.

Степановна поняла, что задела бывшую соседку за живое, но, все – же, посомневавшись, решилась сказать:

– Значит, обозналась я, Ивановна, ты уж извини, я не знала. Просто на прошлой неделе ехала на поезде – смотрю – стоит мужик, вылитый твой Ванька. Только одет как-то странно, и стоял он в лесу, у какой-то избушки. Но портфель вроде в руке держал. Быстро все было.

Ничего не ответив, мать Ивана Петровича молча пошла по дорожке к своему дому.

Тень

Эта история произошла еще в прошлом веке. В нашей стране тогда был социализм, и люди делали много, с сегодняшней точки зрения, странных вещей. Если ты становился студентом, например, ты должен был ехать в колхоз «на картошку», помогать сельхозработникам убирать урожай.

Вот и я, Андрей Пискарев, еще не вкусив всех прелестей студенческой жизни, уже еду в электричке в деревню Паленки с толпой своих будущих сокурсников и сокурсниц и двумя сопровождающими нас преподавателями из института.

Основная часть студентов с других факультетов уже добрались до своих станций, и, наверное, сейчас знакомится с местом своего проживания на ближайший месяц.

Наш отряд занимал почти весь вагон электрички, и ехать нам предполагалось еще час.

Многие из нас уже были немного знакомы, еще с лета, когда сдавали вступительные экзамены. В любом случае, к концу поездки почти все перезнакомились и даже успели разбиться на группы «по интересам», чему, конечно, поспособствовало изрядное количество спиртного, взятого с собой в поезд.

Я выпивать не очень любил, но, как говорится – пришлось, чтобы в первый же день не стать белой вороной среди своих сокурсников.

В общем, к станции мы подъехали уже дружным коллективом, и, по команде вожатых, прихватив свои рюкзаки и сумки, вывалились на перрон, сразу создав такое столпотворение, как будь-то вся деревня, разом, решила переехать в другое село.

Встретил нас сам председатель колхоза. И выглядел он точь-в-точь, как председатель колхоза. Рослый сильный мужик в резиновых сапогах и защитного цвета накидке, как в армии, на голове – конечно же, дерматиновая кепка с пуговицей на макушке. Он сразу взял все в свои руки: девочек проводил к маленькому колхозному автобусу и помог донести сумки сразу нескольким из них. Нас – парней, отправил в кузов не новой бортовой «семеры», с дощатыми скамейками вдоль бортов. Прочитал небольшой инструктаж, чтоб не потерялись по дороге. Преподавателей – немолодую Анну Павловну, кандидата наук кафедры сопромата, и Таню – очень даже симпатичную и общительную лаборантку той – же кафедры, отвел к себе в «козлик» и помог расположиться в салоне.

После чего он, дав отмашку из окна уазика водителям автобуса и грузовика, как настоящий генерал, двинулся вслед за нашей небольшой колонной, держа под контролем всю обстановку.

Ехали, как мне показалось, очень долго. Сначала по бетонной дороге от станции до поворота к деревне. Потом, по относительно неплохой грунтовке петляли между полями, пока не въехали в лес. И, только выехав из леса, оказались на краю деревни, у старого-старого кладбища, непременного атрибута любого русского поселения. Проехав мимо кладбища, миновали десятка два очень старых рубленых изб по обе стороны от дороги. Как потом выяснилось – это были «старые Паленки». Новые Паленки располагались немного дальше и состояли из чуть более современных брусовых домиков на две семьи и частных домов. Планировка была как в городе: в центре – большая площадь с одноэтажными деревянными зданиями управления колхоза, почты, магазина и клуба; от нее под прямым углом были нарезаны улицы жилых «кварталов». Нас провезли по центральной площади, потом, повернув направо, по недлинной улице. Она упиралась в длинный дощатый барак зеленого цвета, огороженный забором. Это и было наше место жительства – здание летнего детского лагеря деревни Паленки.

Когда машины остановились у забора и все высыпали на траву, председатель, его, кстати, звали Сергей Васильевич, достал связку ключей из машины и повел нас знакомиться с лагерем. Здание детского лагеря представляло собой длинный одноэтажный дом, в котором располагались 4 больших спальни и сквозной коридор. Собственно они и занимали всю площадь основного здания. С задней стороны обнаружилась большая пристройка, в которой разместились кухня со столовой и небольшая веранда с выходом на берег небольшой речушки с пологими берегами. За лето речка почти пересохла и больше напоминала овраг, сразу за которым начинался подлесок.

После того, как вещи были перенесены в лагерь, часть студентов разошлась по ближайшей территории знакомиться с окрестностями, часть осталась в лагере обустраиваться. Спальни поделили так: две самых больших заняли ребята, одна досталась девочкам, а в четвертой, самой маленькой, расположились вожатые.

Весь день до вечера все занимались обустройством своего быта. Ребята носили из кладовки металлические кровати, собирали и расставляли их в спальнях. Девочки, под руководством Тани мыли полы и окна, развешивали занавески, и чистили кухню от скопившейся с лета пыли. Анна Павловна с председателем Сергеем Васильевичем укатили на уазике в управление решать вопрос о нашем питании. К вечеру они приехали уже на грузовике и привезли с собой ящики и мешки с провиантом – хлебом, сахаром, крупой, тушенкой и макаронами. Предполагалось, что завтракать и ужинать мы будем «дома», а обед в поле нам будет привозить колхозная машина.

В общем, вечером, все изрядно уставшие, не только от переезда и житейских забот, но и от новых впечатлений, после первого общего ужина, разошлись по своим спальням. В нашей, первой от входа, мужской спальне, было пятнадцать кроватей. Девять мы расставили вдоль стен, еще шесть – по центру, спинка к спинке. Мне досталась кровать в самом углу, у противоположной от окна стенки. В сентябре комаров уже было не много и мы открыли все три наших окна, и теперь лежали каждый на своей кровати, наслаждаясь отдыхом, свежим теплым воздухом и неторопливыми разговорами обо всем.

За окном были слышны звуки деревни: ленивое перебрехивание собак, шум трактора, возвращающегося с полей, стук топора и еще много неопределяемых звуков, составляющих общий деревенский фон. Через некоторое время к нам зашла Анна Павловна, и, пожелав всем спокойной ночи, выключила свет. Теперь наша спальня погрузилась в темноту, свет в нее проникал только через окна, от фонаря на столбе у дороги.

– В таких домах наверняка призраки живут, – начал новую тему Максим, парень с кровати у самого окна. Он заворочался на своем месте, вызывая страшный скрип металлической сетки. – Где-нибудь на чердаке днем прячется, а ночью бродит по дому.

– У-у-у-у… – тихо завыл кто-то из другого угла, – Я при-и-зрак. Я призрак ла-агеря…

Все, кто еще не спал, засмеялись, оценив шутку.

– А потом он идет на кухню, и… доедает макаро-оны… – Максим решил поддержать шутку, хотя, на самом деле, всем стало хоть немного, но жутковато. Представить себе, что по дому ночью разгуливает кто-то, из другого мира, все могли очень даже просто.

– Надо завтра девчонкам рассказать. Они испугаются и к нам прибегут.

Все опять засмеялись, такая перспектива всем нравилась гораздо больше.

В этот момент дверь медленно, с тихим скрипом приоткрылась (очень в тему разговора).

– Пора спать! – в проеме показалась Таня в ночной сорочке. Она тщательно делала суровый вид, хотя получалось у нее не очень. – Завтра вставать рано!

Она притворила дверь и все заскрипели на своих кроватях, устраиваясь поудобнее. Спорить никто не собирался, да и спать уже, правда, хотелось.

Так прошла первая моя ночь в студенческом лагере в деревне Палёнки. Под утро стало холодно, пришлось доставать из тумбочки байковое одеяло, идти закрывать окна не было никаких сил. Да еще сосед через две кровати, Коля, проворочался всю ночь, не давая заснуть.

Утром нас разбудили петухи. Я, конечно, слышал фразу – «с первыми петухами», но никогда не догадывался, что они реально лучше всякого будильника. Все немного повалялись, потягиваясь и зевая, но, в конце – концов, соскочили и заходили, кто – куда.

Кто пошел на утреннюю пробежку, кто умываться из рукомойников на улицу. Один Коля сидел на кровати, и, создавалось такое чувство, вообще не понимал, что происходит.

– Не выспался? – спросил я его с плохо скрываемым сарказмом в голосе, – Ночью спать надо.

Он затравленно посмотрел на меня снизу вверх, и я решил больше не шутить – выглядел он не важно.

– На новом месте не всем хорошо спится, – смягчил я тон разговора. – Давай вставай, завтрак проворонишь.

– Угу, – он спустил ноги на пол.

Этого Колю я хорошо запомнил еще с экзаменов. Он выделялся среди всех тем, что очень старался не выделяться. Коля приехал из какого-то села, из соседней области. Щуплый, небольшого роста, да еще и рыжеватый – он чувствовал себя неуютно среди городских парней, уверенных в себе, хорошо одетых и шумных. В электричке он сидел у окошка, и всю дорогу разглядывал пейзажи. Когда ехали в машине – тоже не сказал ни слова, да и вечером предпочел отмалчиваться.

– Труба зовет! – выдал я шаблонную фразу, в надежде поднять боевой дух парня, но, похоже, не получилось. Коля поплелся на улицу умываться.

Первый завтрак в лагере прошел на ура. Из разносолов были: белый деревенский хлеб в буханках и масло. Зато хлеб был такой свежий и вкусный (и брать его можно было – сколько захочешь), а чай с сахаром – большими алюминиевыми кружками. На завтраке все шутили и балагурили, начали завязываться первые отношения. Максим рассказал девочкам, что видел ночью привидение, но, по-моему, ошибся со временем суток и ожидаемого эффекта не произвел.

После завтрака всех собрали, не без труда, во дворе. Там нам зачитали расстановку сил на ближайшую неделю. Три девочки оставались в лагере. Они должны были сварить обед и ужин под руководством лаборантки Тани. Остальных девочек Сергей Васильевич собирался забрать и на автобусе отвезти на склад картофеля, перебирать картошку прямо с транспортера. Нам досталось «самое интересное» – ходить по полю вслед за трактором и собирать вывороченную из земли картошку в мешки.

За нами приехала все та – же «семера», в кузове которой уже лежали груды огромных холщевых мешков и жестяные ведра. Когда нас привезли на поле, оказалось, что работать мы будем по отдельности – по четыре-пять человек на каждом поле. То есть, оставив пять человек, мы двинулись дальше, и до последнего, «моего» поля, добрались только через час.

Погода стояла пока еще летняя, но деревья по краю поля уже начали окрашиваться в желтое и красное. Работа у нас была не сложная, но нудная. Ходишь от края до края по рядам и собираешь клубни в ведра. Потом ведра высыпаешь в мешки. За мешками приходила колхозная машина и тогда мы переключались на погрузку мешков.

Когда мы в очередной раз добрались до дальнего края, я заметил, что над верхушками деревьев, где-то далеко в лесу, идет дым. Я понаблюдал за ним некоторое время и решил узнать у тракториста Петра Васильевича, что это такое:

– Васильич, – он как раз перекуривал у колеса своего агрегата – Ты дым в лесу, видел? Это не лес горит? Деревня-то вроде далеко.

Он глянул в том направлении, куда я ему показывал:

– А, это. Это не пожар никакой. Старушка там живет, полоумная.

– В лесу, что ли?

– Ну да, в лесу. Я же говорю – полоумная. Уж лет тридцать как со своим муженьком в лес ушли из деревни. Так он умер давно, а она не стала возвращаться. Ей хлеб здесь к дороге возят, а больше ей ничего и не надо.

– И не боится?

– А чего ей бояться. Это ее стороной все обходят, странная она.

На этом разговор закончился, и Васильевич полез обратно в кабину своего трактора.

Ближе к вечеру пришла очередная машина за мешками, и нам сказали возвращаться на ней в лагерь.

За ужином все вели себя заметно тише, сказалась усталость первого дня работы. Самые заводные ушли гулять по деревне, искать приключений. Остальные разбрелись вокруг лагеря, кто-то сразу ушел отдыхать. Я немного посидел со всеми на скамейке на берегу реки, но через некоторое время тоже отправился в нашу спальню, хотелось полежать и почитать перед сном. Коля, конечно, лежал, на своей кровати и, закинув руки за голову, смотрел в потолок.

– О чем мечтаешь? – решил я завязать с ним разговор.

– Думаю, – Коля, как всегда, был немногословен.

– О чем думаешь? – я тоже решил не отставать.

– Сон какой-то странный вчера приснился.

– Так ты из-за этого вчера ночью ворочался как медведь?

– Не знаю, может и из-за этого. – Коля явно не хотел откровенничать.

Ну и ладно. Я улегся прямо поверх одеяла, и книга полностью захватила меня. Кто-то приходил и уходил, в коридоре шумели, а я все не мог оторваться от томика фантастики.

В какой-то момент в спальне выключили свет, и я, с легким сожалением отложив книгу на тумбочку и завернувшись в теплое одеяло, сразу провалился в сон.

«До-оннн».

Я проснулся далеко за полночь, в доме стояла тишина. Даже собаки в деревне успокоились. Только слышно было, как где-то за окном, уныло и монотонно стрекочет сверчок. Я, лежа на боку под одеялом, вслушивался в тишину, пытаясь понять, что так внезапно посреди ночи могло меня разбудить. И вдруг понял – это был звук колокола. Длинный, протяжный, слегка надтреснутый, далекий звук церковного колокола. Он как будто все еще дрожал в тишине.

Я повернулся на спину и закрыл глаза. Через некоторое время я начал различать и другие звуки старого дома: что-то тихонько поскрипывало, постукивало. Потом замирало на некоторое время, и снова начинались какие-то шорохи, даже почудился шепот. Я открыл глаза и огляделся. В спальне, конечно, все было спокойно. Я лежал, глядя в одну точку на стене, там, где падает тень от окна, и почему-то думал о старушке, которая сейчас одна ночью в лесу.

Тень от окна переместилась вбок на несколько сантиметров. Я это отметил машинально, в мозгу, не придав никакого значения.

Я представлял себе, что старая, никому не нужная женщина, спит сейчас в своем домике в лесу, а в ее доме тоже что-то постукивает и поскрипывает. От этих мыслей мне стало не по себе, и я поежился под одеялом.

Тень переместилась еще раз… Теперь я четко и ясно это увидел и осознал. Яркое пятно света на стене от освещенного окна было совершенно чистое. Хотя, я мог в этом поклясться, секунду назад в нем была какая-то тень. Я невольно перевел взгляд на окно, надеясь увидеть в его проеме какой-нибудь объект, тень от которого только что отбрасывалась в проекцию окна, но ничего не увидел. Мне захотелось отвернуться к стенке и не видеть вообще ничего, но я, как заколдованный, все смотрел на белое пятно на стене, боясь увидеть очередное движение.

И я его увидел.

Над спинкой кровати Максима, прямо от стены, начало отделяться темное пятно. Медленно, почти незаметно, сливаясь с мраком комнаты, черная тень выходила из стены в проход между кроватями.

Я вдавился в матрац и похолодел. В мозгу промелькнули слова Максима о призраке на чердаке, и мне стало совсем плохо.

Тень отделилась от стены и теперь медленно, но неотвратимо, плыла по проходу в мою сторону.

«А-а» – я думал, что закричал, но все тело сдавило страхом, и из горла не вылетело ни звука.

Тень достигла уже середины комнаты и остановилась на месте. Потом, без всякого движения, она оказалась сразу у кровати Коли и закрыла его непроницаемым мраком. Я лежал, и в голове пульсировала только одна мысль – лишь бы она не «увидела» меня. Пусть делает, все что хочет, только не я!

Тень в это время опустилась Коле на грудь и наклонилась к его голове. Он застонал во сне, но повернуться, видимо, не мог.

Сколько прошло времени, я не осознавал, но все это время я чувствовал себя так, как будто по мне пропускают электрический ток.

Внезапно тень оторвалась от Коли, выпрямилась, и в ту же секунду оказалась около стены, в том месте, откуда и появилась. Еще через мгновение она разлилась черным пятном на обоях. Я явственно ощутил, что в комнате сразу стало теплее, и за окном снова застрекотал сверчок. Пот тут же покрыл все мое тело и я, обессиленный, отключился.

На утро, едва открыв глаза, я понял, что проспал. Солнце светило вовсю, и с улицы доносились громкие голоса студентов. В голове была свинцовая тяжесть, как будто вообще не спал. Но самое ужасное было то, что я помнил все, что видел ночью. «Неужели все это было? Неужели это правда?».

Я посмотрел на кровать Коли и с удивлением обнаружил, что его кровать пуста. Еще больше я удивился, когда нашел его в столовой. Он, как ни в чем не бывало, сидел за столом, вместе со всеми, и уплетал хлеб с маслом. Сегодня он был в самом лучшем расположении духа и даже участвовал в общем разговоре. Ничего в его внешнем виде и в поведении не напоминало о случившемся ночью, разве что под глазами появились темные круги.

«Наверное, приснилось» – решил я, и воспряв духом, тоже присоединился к завтраку.

Весь день моросил мелкий противный дождь. Поля понемногу раскисли, и мы ходили за трактором чумазые и угрюмые. Тракторист Васильич еще больше нас «обрадовал», сказав, что в этих местах дождь если пошел – то надолго.

Во время очередного перекура, когда мы сидели на куче мешков под картошку, я спросил Васильича, для поддержания разговора:

– У вас в деревне, кроме клуба, есть что посмотреть?

Васильевич долго думал, видимо перебирая в голове все местные достопримечательности, и, видимо ничего подходящего не вспомнив, говорит:

– Это все у вас в городе. А у нас баня да рыбалка – вот и все развлечения.

– Да, скучно живете. А церковь у вас старая? Может ее сходить посмотреть?

– Какая церковь! Кому молиться то? Да и сгорела она лет сто назад, одни стенки и остались.

Тут я вспомнил про ночной колокол:

– А ближайшая где?

Васильич усмехнулся:

– А ты чего – молиться собрался? Тогда тебе машину надо, потому как ехать до нее тридцать верст, в Никитино.

Я попробовал представить звук колокола за тридцать километров отсюда.

– А пристань у вас есть? – я решил перебрать все возможные варианты.

– Как не быть. У нас ведь Амур здесь течет. – Васильевич продолжал издеваться над несмышленым студентом. – Ты нашу речку видел? Ее без сапог перейти можно. А ты – пристань.

Мне ничего не оставалось, как списать ночной звук колокола, как на часть страшного сна.

Третья ночь.

«До-оннн».

Я открыл глаза.

«Значит, не приснилось». – Долгий надтреснутый звук все еще вибрировал в ушах. «Значит… все снова…»

Я крепко сжал веки, чтобы не видеть вообще ничего и поклялся сам себе не открывать их ни в коем случае. Но у меня оставался слух. Теперь я лежал с закрытыми глазами, но невольно вслушивался в каждый шорох. В комнате ничего не происходило, по крайней мере, я слышал лишь шум дождя за окном.

Пролежав так сколько – то времени я начал засыпать, когда, вдруг, услышал громкий хрип. Спросонья я забыл, что приказал сам себе ничего не видеть – и открыл глаза.

Тень нависла над Колиной кроватью. Она снова была здесь! Я замер ни жив, ни мертв, боясь издать лишний звук. Тень что-то делала с Колей, он, то стонал, то переходил на жуткий хрип, как будто его душили. И это продолжалось невыносимо долго…

Потом тень поднялась, и мне показалось, что она стала в два раза больше, чем была вчера.

Она медленно двинулась в сторону своего убежища. Я молил бога, чтобы это все быстрей закончилось. Но на полпути тень вдруг остановилась, как будто прислушиваясь к чему-то.

Я зажмурился так, что глаза заболели, и постарался отключить все мысли в голове, это было самое трудное. Но, наверное, у меня получилось – когда я открыл глаза, в проходе уже никого не было.

На следующее утро меня разбудил гомон голосов. Я опять все проспал. В нашу спальню набилась, наверное, половина лагеря. Остальные были за дверью, но тоже предпринимали попытки проникнуть внутрь. Все бегали, невероятно возбужденные, и громко обсуждали какое-то происшествие, я уже начинал догадываться – какое.

Основная часть столпилась вокруг кровати Максима. Он сидел на постели, с выпученными глазами, обхватив голову руками. Все разом пытались что-то у него выведать, и он, похоже уже не в первый раз, объяснял им:

– Все спали. Я пошел бегать. А он лежит с открытыми глазами, и рот открыт. Я думал он не спит и говорю – «Пошли побегаем». А он молчит. Я подошел – а у него все лицо синее.

Максим уткнул лицо в ладони:

Я думал он …умер.

Кровать Коли была пуста. Все громко загудели, девочки охали и ахали.

– Мы его с Таней схватили, и в санчасть понесли. По дороге он проснулся и смотрит на нас – как будто первый раз видит. Мы его спрашиваем – «Что случилось», а он смотрит и улыбается. Жуть! – закончил Максим свой рассказ.

Вскоре из санчасти пришли Анна Павловна и Таня, очень обеспокоенные. Они рассказали нам, что Колю осмотрела сестра, и ничего не нашла. Температура и пульс – все нормально. Сам Коля лежит на койке и смотрит в потолок, ничего не ест и ни с кем не разговаривает. Председатель сказал, что повезет Колю в район на машине.

В этот самый момент я понял, что если не расскажу всем, что я видел ночью – то предам Колю и всех остальных. А если расскажу – то вообще неизвестно, что со мной будет. Тоже на машине увезут, только на другой, и гораздо дальше. А еще, я чувствовал, что лучше вообще не касаться этой темы, я просто боялся оказаться на месте Коли.

В итоге, поборовшись сам с собой, я решил ждать. Тем более что все уже разошлись заниматься своими обыденными делами, и интерес к Колиной персоне угас.

Работа на поле уже приелась, дождь своей унылостью добавлял всем меланхолии.

Когда сломался наш трактор – это было целым событием среди ежедневного однообразия. Все собрались вокруг него и, абсолютно ничего не понимая в устройстве трактора, давали Васильевичу советы по ремонту, чем злили его невероятно. Поэтому, он решил всех нас разогнать и надавал нам кучу всяких мелких заданий, лишь – бы не стояли над душой. Мне он сунул грязное ведро из-под солярки и отправил за водой, якобы, в радиатор. Где набрать не сказал, махнув неопределенно рукой в сторону леса.

Я вернулся через два часа. С ведром воды и с гнетущими мыслями в голове. На душе было так тяжело, что хотелось выть. Понурые ребята сидели на куче мешков. Неужели я всех так расстроил?

Действительность оказалась гораздо хуже, чем я мог предположить сначала. Мне сообщили страшную новость – маленький рыжий Коля умер в санчасти. Председатель даже не успел его забрать, чтобы увезти в районную больницу.

Четвертая ночь.

Я лежу на кровати с открытыми глазами.

Весь вечер лагерь тихо обсуждал смерть Коли. Нас собирали в столовой и пытались выяснить, что могло случиться с молодым здоровым парнем за три дня.

Я опять промолчал. Язык просто не поворачивался говорить об этом. Все понимают, что – то точно произошло, но не знают что. Завтра я им все расскажу, пусть сами решают, верить – или нет.

«До – ннннн».

Волосы встали дыбом на моей голове….

Нет! Она же забрала Колю!

Неужели она хочет еще…

Тень уже вылезала из стены…

Я закрыл глаза, чтобы не видеть этого кошмара. Кого она выберет на этот раз..? Мне все равно, лишь бы меня не заметила…