Текст книги "Дуче! Муссолини и его время"

Поэтому ответ на вопрос «куда?» был очевиден. Мусульмане устремлялись в Мекку, буддисты – в Тибет, а социалисты – в Англию или Швейцарию. Последняя было намного ближе, к тому же Швейцария всегда служила местом, куда на заработки ежегодно отправлялись тысячи итальянских работников, не нашедшие себе занятий дома.

Летом 1902 года, едва сумев найти деньги на железнодорожный билет (выручила мать, отправившая сыну свой месячный учительский оклад), он отправляется в путь. Его не пугает ни безденежье, ни туманные перспективы пребывания в богатой горной республике. Разве родина социалистов – не весь мир? Муссолини был настолько уверен в своем решении, что на его намерение уехать ничуть не повлияло известие об очередном аресте отца. Оставляя позади жалкое прозябание в глуши итальянской провинции, будущий вождь нации устремился вперед, к новым перспективам.

…

Вопреки ожиданиям и надеждам Муссолини, Швейцария ему не понравилась с самого начала. Да и как разглядеть прелести уютного франко-немецкого государства, если у тебя ни гроша в кармане и пустой желудок?

Хотя для тысяч его сограждан богатое швейцарское сообщество бюргеров давало хорошие возможности подзаработать, Муссолини, по его словам, сразу не повезло с работодателем. Исходя из того, какое внимание сам Бенито уделял этой, в общем-то, рядовой истории, можно догадаться, что она оставила о себе весьма горькие воспоминания.

Он устроился, таская кирпичи в тачке по одиннадцать часов день. В своих письмах в Италию Муссолини рассказывал, что делал «по сто двадцать одной поездке с нагруженной кирпичами тачкой на второй этаж строящегося здания», – для бывшего учителя, да к тому же привыкшего сочетать часы преподавания с любовными страстями на фоне сельской идиллии, это, несомненно, было тяжелым опытом. Строителем он так и не стал – к концу первой рабочей недели Муссолини посчитал, что его беззастенчиво эксплуатируют, и пришел к хозяину за расчетом. Наниматель, ожидавший более длительного сотрудничества, буквально швырнул ему деньги в лицо, сопроводив это, по словам Муссолини, следующей пренебрежительной тирадой: «Вот твои деньги, ты их украл». Именно эта фраза сильнее всего задела Муссолини.

Сам он объяснял свой уход и прохудившейся обувью, и мизерной оплатой, и тяжелыми условиями труда. Очевидно, что, уезжая в Швейцарию с мечтами о «социалистическом братстве» и медальоном с изображением Карла Маркса, он не рассчитывал на то, что его повседневностью станет тяжелый труд сезонного иностранного работника. Совсем не таких перемен в своей судьбе он желал! И все же, уволившись, Муссолини смог на вырученные деньги купить себе новую обувь. По его словам, уезжая из Италии, он подарил свои башмаки провожавшему его знакомцу, не имевшему хорошей обуви. Возможно, что эта история – как и многие другие, связанные с дуче, – своего рода фашистский апокриф, но одно известно точно – горькие впечатления от первых месяцев, проведенных в Швейцарии, навсегда останутся в его сердце. И многие годы спустя Муссолини будет с презрением и ненавистью отзываться о «государстве банкиров», а будучи уже общепризнанным дуче фашизма и руководителем Италии, он приоткроет свои планы оккупации этой альпийской страны.

Сейчас же его ожидали скитания разнорабочего с переменой городов и мест работы. По словам Муссолини, последующие несколько месяцев были самыми трудными – в поисках средств к существованию он брался за самую разную работу: трудился посыльным на фабрике, был землекопом, плотничал и собирал фрукты. Это было днем, а ночью он отдавал должное «прелестям Венеры» – меняя любовниц среди таких же «отверженных», как и он сам. Бенито с удовольствием вспоминал о страстном романе со студенткой-медичкой из русской Польши. Но когда речь идет о воспоминаниях Муссолини о нем самом, очень трудно отделить вымысел от правды. Во всяком случае, о том, что он постоянно просил свою мать прислать ему денег, Муссолини предпочитал не распространяться.

Денег ему тогда действительно не хватало – впоследствии он не без удовольствия рассказывал, о том, как, слоняясь в этот период своей жизни по Женеве с урчащим от голода желудком, набрел на двух английских леди, собиравшихся устроить себе ланч на природе. Голодный итальянец набросился на англичанок и выхватил у одной из них сыр, хлеб и яйца. «Если бы они попытались сопротивляться, я бы задушил их – задушил бы, поверьте мне!» – напишет он позднее. Если эта история действительно имела место, то можно представить себе ужас путешествующих английских леди, подвергшихся нападению агрессивного и голодного двадцатилетнего итальянца. Хотя не исключено, что Муссолини, рассказавший эту историю в одной из ранних своих биографий, попросту хотел похвастать своей удалью перед читателями. Слишком опасным для него было бы тогда рисковать депортацией в Италию – там его поджидала тюрьма за уклонение от призыва на военную службу.

И все же тем летом дела его на самом деле шли не очень хорошо. Он нигде подолгу не задерживался и не только не сумел найти приличного и постоянного заработка, но вплотную подошел к настоящему нищенствованию. Даже католическая церковь отвергала его: все попытки Муссолини подкормиться или скоротать ночь под сенью креста закончились неудачей – слишком диковатый вид был у молодого итальянца. В какой-то момент от еще одной голодной и холодной ночи на улице его спасла полиция, упрятав в каталажку за бродяжничество.

Именно тогда, в конце лета 1902 года, фортуна наконец-то улыбнулась ему. Выйдя из «узилища капитала» на свободу, Муссолини знакомится с артелью итальянских каменщиков, придерживающихся левых взглядов. Его принимают с распростертыми объятиями, но не в качестве работника, а как профсоюзного секретаря. Артель была социалистической, а теоретически подкованный (по крайней мере, на фоне самих каменщиков) и «интеллигентный» (то есть имевший среднее образование) Муссолини казался превосходной кандидатурой для человека, ответственного за распространение социалистических идей среди итальянских и швейцарских рабочих. Именно с этого момента дела Муссолини пошли в гору.

Став профсоюзником, он оставил большинство неприятностей позади. Начиналась та самая долгожданная жизнь в столице европейского социализма – Муссолини начинает печататься в газетах левого направления и встречаться с деятелями социалистического движения. Представители русской эмиграции называют его Бенитушко.

Муссолини отвергал бюргерский немецкий социализм (равно как «соглашательскую социал-демократию» вообще), но с удовольствием изучал итальянских, русских и французских авторов, со всеядностью самоучки зачитываясь Бланки и Кропоткиным, Прудоном и Сорелем. Тогда же он начинает учить французский язык – язык страны, к которой в дальнейшем Муссолини будет испытывать сложную гамму чувств – любовь, смешанную с ненавистью и завистью. Окончательный переход от уличного социализма к теоретическому (иначе говоря, от грабежа к разговору о нем) произошел у него в 1904 году – Муссолини знакомится с Анжеликой Балабановой, еврейкой родом из Харькова, дочерью состоятельного землевладельца и убежденной социалисткой.

Некрасивая российская социалистка влюбилась в диковатого и неотесанного итальянца – да так, что пронесла эту любовь-ненависть через всю жизнь. Именно она сделала из слепо бунтующего против короны, капитала и церкви Муссолини «настоящего социалиста», подтвердив тем самым фразу фельдмаршала Гельмута фон Мольтке о том, что за каждым выдающимся мужчиной стоит не менее одаренная женщина.

Балабанова «облагородила» Муссолини. Он наконец-то начал по-настоящему изучать марксизм, научившись немного читать по-немецки во время совместного с Анжеликой перевода Маркса на итальянский. Муссолини и Балабанову можно было бы назвать идеальной социалистической парой, но ответ на вопрос – переросли ли товарищеские чувства в непосредственную любовную связь – до конца не ясен. Известно, что Муссолини Анжелика как женщина не привлекала – он отдавал должное ее уму, но не считал хоть сколько-нибудь красивой. Нет сомнений в том, что чувства Балабановой были значительно сильнее – недаром она посвятила своему несостоявшемуся жениху (на пять лет моложе ее) и «ренегату социализма» целых три книги, причем градус ненависти в них к «главному герою» со временем только возрастал. Так или иначе, но быстрый взлет Муссолини от безработного учителя и бесправного разнорабочего до журналиста и достаточно видного участника международного социалистического движения – именно ее заслуга.

Помимо Анжелики Балабановой Муссолини приписывали знакомство с еще одним, намного более выдающимся, революционером из Российской империи. Речь шла о Владимире Ленине, впоследствии возглавившем Советскую Россию, а тогда находящемся в уютной швейцарской эмиграции. Несмотря на все последующие легенды, знакомство между ними не могло быть ни близким, ни хоть сколько-нибудь основательным: слишком разными были эти люди. Муссолини и Ленин вполне могли оказаться рядом на одном из цюрихских митингов (быстро перетекавших с улицы в небольшую пивную), но никаких теоретических споров между ними, конечно же, не возникало, к вящему неудовольствию будущих историков. Сам Муссолини в разные годы по-разному относился к этой легенде – поначалу он поддерживал ее, утверждая даже, что Ленин восхитился пламенным итальянским революционером, но позже заявил, что никогда не встречался с лидером большевиков. Скорей всего, так оно и было.

Это были насыщенные годы – Муссолини лишь ненадолго вернулся в Италию в 1903 году, навестив тяжело заболевшую мать и поспешив покинуть территорию королевства, едва только матери стало лучше. Становиться солдатом короля он все еще не желал, быть арестованным как укрывающийся от службы – тоже. Между тем итальянские власти объявили его в розыск. Опасаясь депортации из Швейцарии, Муссолини на время покидает страну – в эти опасные дни он вовсю использует свои связи в среде международного социализма и с помощью новых друзей перебирается во Францию, проведя там несколько месяцев. Оттуда он, по его словам, чуть было не уехал в США или даже на Мадагаскар, но достоверно известно лишь то, что в конечном счете Муссолини вернулся в Швейцарию. Там его арестовывает полиция – за подделку документов. Желая оставаться в республике как можно дольше, он решился выправить дату, ограничивающую его пребывание в стране, с 1903 на 1905 год. К несчастью, попытка изменить цифру 3 на 5 провалилась, и над Муссолини нависла угроза высылки в Италию, где он заочно уже был приговорен к одному году тюрьмы.

Швейцарские власти и без того недолюбливали его за статьи в газетах, обличавшие «бесправный статус» итальянских рабочих, приехавших в республику на заработки, – полиция давно взяла Муссолини «на карандаш» и не собиралась терпеть призывы к «гражданским беспорядкам».

Внезапно нависшие над судьбой Муссолини тучи рассеялись так же быстро, как и появились. Приняв во внимание возмущение своих и иностранных социалистов, швейцарцы не стали высылать радикала из страны, а в Италии была объявлена амнистия в связи с рождением у короля Виктора Эммануила III наследника – принца Умберто. Это давало Муссолини шанс исправить сложившееся положение, не дожидаясь того момента, когда его вновь начнут преследовать по запросу из Италии или вышлют из Швейцарии. Осенью 1904 года Бенито решает вернуться и отслужить в армии. Ему хочется увидеть родных, побывать дома.

В это время Италия переживала короткий период политической стабильности, сопровождавшейся экономическим ростом и некоторым смягчением социальной напряженности. «Эра Джолитти», названная так в честь действующего премьер-министра и политического долгожителя, стала временем оптимизма, который охватил итальянское общество накануне суровых испытаний грядущей Мировой войны.

Вернувшись в родную Романью, Муссолини отправляется на призывной пункт Форли. Несмотря на репутацию бунтаря, -скрывавшегося от службы, военное министерство Италии преспокойно записывает Муссолини в веронский полк берсальеров. Берсальеры, некогда легкие стрелки Пьемонтского королевства, являлись ныне элитой итальянской армии. Хорошо узнаваемые по султанам из перьев, берсальеры были не только наиболее красиво одетыми солдатами короля Виктора-Эммануила, но и самыми мобильными пехотинцами во всей армии – пересев на велосипеды, они предвосхитили будущие механизированные войны столетия.

Начало службы совпало с трагедией в семье нашего героя – в феврале 1905-го скончалась мать Муссолини. Он искренне горевал, несмотря на то что его взгляды ни в чем не совпадали с представлениями о жизни Розы Муссолини. Его отец, став вдовцом, быстро нашел утешение в объятиях другой женщины, а Бенито предстояло вернуться в армию.

В общей сложности он отслужил более полутора лет, с января 1905 по сентябрь 1906 года. В личном деле призывника Муссолини содержится описание его внешности, изложенное несентиментальным языком военных врачей. Портрет, следует признать, получился малопривлекательным: низкий лоб, невысокий рост, темные круги под глазами… Не слишком ценное приобретение! Однако для Муссолини армейский опыт оказался очень позитивным – удивительно, но социалист, еще вчера клеймивший «наемных рабов капитала», теперь был на хорошем счету у своих командиров. Более того, Муссолини получал от военной службы определенное удовольствие и не только не считал свою службу бессмысленным делом, а обещал посвятить свою жизнь борьбе с «германскими варварами» и другими врагами страны, буде они вновь пожелают сделать Италию частью своих империй. Так он писал своему командиру, благодаря за предоставленный в связи со смертью матери отпуск.

Этот взрыв анти-австро-германских настроений говорит не только о наличии у Муссолини военной жилки, но и о том, что еще задолго до его «великой измены делу социализма» его глубинные представления были весьма далеки от умозрительного социалистического интернационализма. Для этого он всегда был слишком итальянцем.

Впрочем, тогда он вполне мог успокаивать свою социалистическую совесть тем, что все итальянские революционеры и бунтари так или иначе выступали против власти австрийских императоров или германских королей, как это сделал знаменитый революционер и патриот Джузеппе Гарибальди, боровшийся за объединение Италии с австрийцами и отправившийся в 1870 году сражаться с немецкими войсками на юге Франции.

Вопреки всем опасениям ограничения армейской службы оказались не столь уж суровыми – напротив, достаточно длительные отлучки позволяли Муссолини заводить новые и недолговечные романы. И один только социализм надолго выпал из перечня его интересов – Муссолини словно позабыл о двух годах, проведенных им в Швейцарии.

Наконец, осенью 1906 года, время службы подошло к концу, и перед демобилизовавшимся Муссолини вновь встал вопрос поиска места работы. Поразмыслив, он решает вернуться к преподаванию. Для местных властей он – бывший солдат короля, а следовательно, лицо благонадежное. В сентябре 1906 года Муссолини занимает место школьного учителя в небольшой деревушке Толмеццо, неподалеку от итало-австрийской границы.

Неужели этот вечный смутьян наконец-то успокоился? Но те, кто мог так считать, безнадежно ошибались – Муссолини и не думал «браться за ум». Возобновились попойки, любовные приключения и ночные праздношатания. Казалось, что с него слетели весь полученный в эмиграции лоск и воинская дисциплина. Вне оков морали швейцарских социалистических кружков или армейского кодекса чести молодой учитель быстро деградировал. Ученики его не уважали, да и он ими откровенно не интересовался. У четырех десятков своих подопечных он заработал малопривлекательную репутацию «тирана» и «психа». По другим оценкам, более снисходительные к Муссолини-учителю учащиеся относились к своему преподавателю достаточно хорошо, насмехаясь лишь над его манерой декламировать стихи во время занятий. Как бы там ни было, но впоследствии Муссолини не слишком высоко оценит свой тогдашний школьный опыт, откровенно признавшись, что учительствование за жалкие 75 лир в месяц – не для него.

Лишенный опеки Балабановой и полкового командира, Муссолини растрачивал энергию в многочисленных интрижках, разбавлявших череду скучных педагогических будней. Иногда это приводило к бурным сценам – Муссолини подрался с хозяином дома, заставшим постояльца в постели с собственной женой. Были и другие романы, но, как утверждал Муссолини, именно от этой женщины он подцепил венерическую болезнь. В те дни ему казалось, что речь идет о сифилисе, – отчаявшись, он даже подумывал о самоубийстве, но в конце концов передумал и возобновил опасную связь. Впоследствии история с венерической болезнью получила широкое распространение – не в последнюю очередь благодаря болтливости самого Муссолини. Уже став премьер-министром, он сдаст кровь на анализы, но английская лаборатория не найдет никаких следов перенесенной болезни. Это не помешает недоброжелателям вплоть до 1945 года утверждать, что дуче фашизма принимает важнейшие решения под воздействием неизлеченного до конца и ставшего хроническим заболевания. Такие слухи были чрезвычайно распространены среди элиты фашистского государства в 1942-1943 гг., но посмертное вскрытие тела диктатора показало, что анализ крови был совершенно точен: сифилиса у Муссолини не было.

Местные же власти намного больше смущали не любовные интрижки нового школьного учителя, а его ночные попойки на деревенском кладбище, где Муссолини развлекал компанию своих собутыльников насмешливыми проповедями, с которыми он обращался к покойникам. Это стало последней каплей, и после того, как значительная часть родителей отказалась пускать своих детей в школу к такому преподавателю, муниципалитет не стал продлевать с Муссолини рабочий контракт.

Оставалось лишь вернуться домой, к отцу. Не желая признавать неудач, Муссолини продолжает самообразование. Успешно сдав экзамен на владение французским языком, Муссолини получает еще одну возможность для работы учителем, но приобретенная им репутация «богохульника» приводит к серии отказов. Наконец весной 1908 года ему удается найти работу в небольшом городке Онелья, расположенном достаточно далеко от Романьи. Но и там ему не удается задержаться надолго – летом того же года Муссолини вынужден не солоно хлебавши вернуться к отцу, который к этому времени переехал в Форли.

Муссолини был подавлен этой серией неудач – он уже почти перешагнул 25-летний рубеж, солидный возраст по тем временам. А чего он достиг? Какой иронией звучали теперь слова отца – «иди и завоюй мир». Раз за разом получая от этого мира подзатыльники, Бенито вынужден был возвращаться домой.

И вновь спасением стал социализм. Стремясь найти в происходящем хоть какой-то смысл, хоть какую-то опору, Муссолини постепенно возвращается к политической журналистике. Начало было положено еще в Онельи, когда по предложению местного социалистического кружка Муссолини подготовил к выпуску небольшое издание – сборник брошюр.

Этот опыт не прошел зря. В Предаппио он участвует в организации забастовки местных рабочих. Давая выход бушующей в нем энергии, Муссолини несколько «увлекается» и угрожает избить палкой управляющего фабрикой. Власти, столкнувшиеся не только с забастовкой, но и с масштабными протестами, стали опасаться открытого бунта, что в тогдашней Италии происходило довольно часто. Были вызваны войска. Подоспевшая кавалерия помогла полиции взять ситуацию под контроль, а Муссолини, как одного из главных «подстрекателей», арестовали. Ему грозил трехмесячный срок, но апелляционный суд в Болонье оказался мягче местного, и фактически Бенито отсидел всего 12 дней.

За это время он многое понял. Впервые возглавив большую группу людей – не болтунов и писак, а «настоящих мужчин», готовых идти за своим вождем, – Муссолини еще раз убедился в верности своих представлений. Сила – вот главный критерий! Не увенчавшаяся успехом попытка одолеть местных землевладельцев становится, благодаря охватившим район волнениям, известной всей Италии. О роли Муссолини в организации протестов напечатали ведущие газеты.

Муссолини решил воспользоваться внезапно появившейся известностью – теперь он понял, чем мог бы заняться: вести собственную газету социалистического направления, конечно же! Так он приобретет себе и имя, и преданных сторонников. Не жалкое преподавательство под портретом короля в деревенских школах, а борьба за умы и сердца итальянцев.

Но как начать, где найти средства? Попытка выпустить ежедневную газету с помощью местного профсоюза провалилась, и какое-то время он вновь вынужден жить за счет отца, помогая ему управляться с таверной, которую недавно открыл Алессандро Муссолини. Не слишком утруждая себя работой, Бенито выглядел как человек, погруженный в собственные мысли, стал нелюдимым и замкнутым. Никто, разумеется, не знал о горячих политических спорах, которые он вел с отцом по вечерам, но некоторые могли наблюдать за тем, с каким грубым неистовством выступал этот неряшливо выглядящий одиночка в кругу завсегдатаев местных ресторанчиков или кружков левого направления.

Его томила жажда деятельности, но тогда он так и не сумел найти работу в Италии. Зато в 1909 году Муссолини получает приглашение поработать в Австро-Венгрии, а точнее – в провинции Трентино (или Южный Тироль), населенной итальянцами и немцами. Северная ее часть, где преобладали тирольцы, естественно, выступала за Вену, а жители Тренто, главного города области, поддерживали – в зависимости от убеждений – «национально-освободительную борьбу» против «австрийского диктата» или «революционное восстание против австрийского императора». Все эти течения объединились под знаменем «ирредентизма» – движения, название которому подарил старший сын знаменитого Гарибальди. Ирредентисты были едины в своем стремлении забрать у Австро-Венгрии земли с итальянским населением, так что пожилому кайзеру Францу-Иосифу особенно выбирать не приходилось. Австрийское правительство поддерживали только местные клерикалы-католики, да и то лишь потому, что римские папы традиционно дружили с Габсбургами и никак не могли забыть Савойскому дому тех событий, когда Турин буквально «втемную» использовал гарибальдийцев, лишивших пап государства.

Хотя Муссолини приглашали не столько в качестве редактора, сколько на должность секретаря местной социалистической организации, скучная работа в качестве мелкого партийного функционера его не слишком прельщала. Вскоре он уволился.

Но возвращаться обратно в Италию ему тогда не пришлось. Муссолини находит место помощника редактора газеты Il Popolo («Народ»), издания, занимавшего социал-демократические и ирредентистские позиции. Главный редактор Il Popolo, видный деятель австрийского и итальянского социал-демократического движения Чезаре Баттисти, предоставил своему новому помощнику практически полную свободу, так что впервые в своей жизни Муссолини смог развернуться по-настоящему.

Кто сказал, что социализм – это скучно? О, у Муссолини все было по-другому. Не желая вдаваться в споры между местными левыми направлениями – да это было и попросту опасным для репутации, – Муссолини «открыл огонь» по ненавистным ему клерикалам, по «политическому католицизму», по Ватикану. В ход шло все, особенно «клубничка» с участием священников – издание не вылезало из штрафов, а его редактор – из предупреждений, зато продажи росли! И конечно, главной скрипкой – нет! скорее трубой, конечно же трубой – в этом оркестре был сам Муссолини.

Не довольствуясь одной лишь журналистской деятельностью, он выступает во многих городах провинции, продолжая вести непримиримую борьбу не только с католической церковью, но и с религией вообще. Этот период его общественной деятельности наполнен самыми жесткими высказываниями в адрес христианского вероучения. Даже личность Иисуса Христа – а многие тогда называли его «первым социалистом» – вызывала у него лишь презрение: кем, спрашивал он у своих слушателей, кем был этот неудачник, сумевший при жизни обратить в свою веру лишь несколько деревень с их жалкими жителями? Если ваш Бог действительно существует, насмешливо говорил он набожным католикам, то у него есть пять минут, чтобы убить меня. И демонстративно показывал толпе часы, отмеряя время. В будущем, когда споры между фашистским Римом и Ватиканом будут улажены конкордатом, дуче запретит печатать многие ранние статьи журналиста Муссолини.

И не только статьи. Во время своего пребывания в Трентино Муссолини пишет роман «Клаудиа Партичелла, или Любовница кардинала», пестрящий антицерковными выпадами. История о жестокой куртизанке, соблазняющей католических монахов и убитой одним из них, не стала большим литературным событием, зато красноречиво свидетельствовала об отношении тогдашнего Муссолини к католической (да и любой другой) церкви. Роман был напечатан в газете и пользовался немалой популярностью у подписчиков, но, если верить Сарфатти, «автора быстро утомила героиня Клаудиа. Он ощутил острое желание убить ее и, вероятно, убил бы, если бы Чезаре Баттисти не вмешался. «Ради бога, не убивайте, – молил редактор, – дайте ей пожить, пока закончится подписка!» Это на некоторое время спасло обреченную жертву. Кровожадные инстинкты Муссолини уступили соображениям субсидиарного характера, и приключения Клаудии и ее любовника продолжались, заставляя трепетать сердца молодых парикмахеров, чиновников, приказчиков и ремесленников города».

Помимо католиков доставалось и австрийцам – несмотря на свой социалистический интернационализм, Муссолини полностью поддерживал лозунги ирредентистов. Поэтому не удивительно, что австрийские власти вскоре начали мечтать о высылке его из страны. Главного редактора и его помощника несколько раз подвергали административному аресту, весь тираж их газеты неоднократно конфисковался по решению суда, но Муссолини не сдавался и продолжал повышать ставки в своем противостоянии с австрийскими властями. Наконец, после того как местные социалисты устроили свой митинг прямо у дома городского прокурора, а газета Муссолини заявила, что «итальянская граница не кончается Алой» (в то время пограничная станция), терпение у австрийцев лопнуло. Сперва Муссолини арестовывают за организацию «незаконного сборища», а затем высылают из страны за многочисленные нарушения закона о свободе печати.

Что ж, Муссолини действительно «переборщил», перейдя в своих статьях грань между ожесточенной полемикой и прямыми оскорблениями: называть священников «собаками», пожалуй, не стоило. Он частенько угрожал физической расправой своим противникам, хотя – надо отдать ему должное – приводил эти угрозы в действие несравненно реже, чем остальные его собратья по политическому цеху. Но выслали его не столько за это, сколько потому, что молодой помощник редактора сумел найти подход к итальянским жителям австрийской провинции.

Ораторский стиль Муссолини трудно было назвать изощренным и обращенным к интеллекту слушателей. Как уже говорилось, еще со времен своих «социалистических университетов» в Швейцарии он не слишком тяготел к теории, предпочитая оглушать оппонентов количеством, а не качеством своих аргументов. Не слишком он озабочивался и целостностью своей теоретической базы, стараясь выискивать наиболее яркие места во всех левых идеях своего времени.

Но при всех недостатках и ограниченности как теоретика – как уличный оратор Муссолини был очень силен. Редко кому удавалось перекричать или смутить его, он умел разговаривать с итальянской толпой как никто. Муссолини всегда говорил просто, демонстративно не пытаясь уловить настроение окружающих или подстроиться под него. Он бросался на толпу, вооруженный девизом своего кумира Наполеона: «Нужно сперва ввязаться в бой, а там видно будет!» Этим он отличался от Гитлера, который всегда тщательно готовился к каждому публичному выступлению, стараясь держаться соответствующе подобранной аудитории, заранее рассчитывая все действо поминутно и ничего не оставляя на авось. Фюрер национал-социалистов, как правило, безошибочно умел почувствовать слушателей, говоря от имени то ветерана войны, то государственного деятеля, то неистового трибуна, но Муссолини никогда не снисходил до этого. Он, подобно школьному учителю, выступающему перед учениками, последовательно вколачивал в толпу свои тезисы, как гвозди в дерево. Если Гитлер обычно начинал издалека, то Муссолини, что называется, сразу брал быка за рога, не тратя времени на «лирические отступления». Агрессивно жестикулируя, он говорил очень резко, помогая себе взмахами правой руки и одобрительно кивая головой в паузах, возникающих во время оваций. Муссолини никогда не «убеждал», не пытался аргументировать свою позицию, он лишь высказывался, подавая свою интерпретации как абсолютную истину. Людям, в подавляющем числе инстинктивно стремящимся к определенности, это импонировало, а «сомневающиеся умники» были Муссолини не опасны. Полностью подчинив себе толпу, он неожиданно обрывал свою речь, не оставляя пораженным слушателям иного выбора, кроме как разразиться возгласами одобрения и аплодисментами.

Итальянцам было не слишком важно, что именно говорил Муссолини, но зато им очень нравилось, как он это делал. Он же мог сколько угодно демонстрировать свое презрение к «профессиональным хитростям ораторов», но, как правило, произносил то, что должно было импонировать если не большинству, то как минимум тем, на кого он в данный момент делал ставку. Пока на повестке дня были социальный протест и антивоенные настроения, Муссолини призывал к социальной справедливости и борьбе с империалистическими устремлениями правительства. Затем настало время «справедливой войны с австрийцами» и «величия итальянской истории». Муссолини действительно не слишком беспокоился о подготовке своих выступлений (особенно в ранние годы), он всегда старался быть на стороне «больших батальонов».

Занимаясь Il Popolo, Муссолини сумел найти свой стиль и опробовать его в деле. Он добился успеха – продажи газеты выросли, а его депортация из страны стала предметом депутатского запроса в австрийском парламенте. Местные социалисты по такому поводу объявили даже однодневную забастовку. Неплохой результат за семь месяцев для человека, доселе почти неизвестного в Италии и Австро-Венгрии.

Переданный на границе австрийскими полицейскими в руки своих итальянских коллег, Муссолини получает следующее описание: «рост 1, 67 метра, плотного телосложения, светло-каштановые волосы, широкий рот, темно-карие глаза, орлиный нос, высокий лоб». Куда более благоприятная характеристика, намного лучше, нежели у армейских врачей! Полицейские отметили также у своего подопечного доброжелательное выражение лица.