Текст книги "Дуче! Муссолини и его время"

Муссолини заявил, что фашисты поддерживают идею Лиги Наций, выступают за «свободу воли» и против любой цензуры. Но разве это не было лозунгами любой тогдашней левоцентристской или даже социал-демократической партии? Разве так должна была звучать первая поступь «стальных легионов фашизма»? Но тогда политические тезисы «союза» отражали требования текущего момента – надо было выбить стул под монархией, которую Муссолини откровенно презирал, и под левыми с их популистскими призывами к социальной справедливости и переделу собственности в деревне.

К тому же Муссолини был не так уж и прост. Объективно такие меры, как отмена избирательного ценза (не говоря уже о борьбе за право женщин голосовать) и парламентская реформа, с созданием однопалатного законодательного органа, должны были привести к тому, что министерская и правительственная чехарда, и без того свойственная Италии, стала бы хроническим явлением. Иначе говоря, Муссолини стремился ослабить исполнительную власть, набросив на нее демократическую узду – ровно до тех пор, пока презиравшие чисто «парламентские методы» фашисты не окажутся достаточно сильными, чтобы взять все в свои руки. Но это будет потом, а пока реальными идеологическими опорами молодого «движения» стали растревоженное патриотическое чувство и глубокая обида фронтовиков, обескураженных презрительным равнодушием тыла.

Пусть на первых порах политические лозунги фашизма и сформулировали левые интеллектуалы, но реальной силой в «Итальянском союзе борьбы» стали не они, а не склонные к теоретизированию ветераны Мировой войны, такие как arditi («отважные») – итальянский вариант немецких штурмовых частей, так называемых штурмовиков. В своих рубашках и свитерах черного цвета они угрожающе размахивали армейскими кинжалами, обещая посчитаться с «врагами нации»: так появились известные всему миру «чернорубашечники» – боевая сила фашистской партии. Любопытно, что примерно таким же случайным образом определился в свое время и партийный цвет германских национал-социалистов. Им удалось почти даром заполучить армейскую форму, предназначенную для солдат кайзера, воевавших в Сирии, Палестине и других ближневосточных странах и хотя Гитлер находил коричневый цвет отвратительным, из соображений экономии менять ничего не стал.

Муссолини быстро оценил, какие возможности открывали перед ним готовые к решительным действиям отряды чернорубашечников. Спустя всего две недели после основания «Союза борьбы» фашисты ворвались в миланскую редакцию Avanti! и рупор «Итальянской социалистической партии» был безжалостно разгромлен. Сам Муссолини в нападении на газету, которой он когда-то так успешно руководил, не участвовал, но выводы из этого успеха сделал – ранние лозунги фашистского движения вскоре были благополучно забыты, но ряды чернорубашечников с тех пор множились день ото дня.

В чем первые фашисты были практически единодушны, так это в отрицании института монархии. Они ненавидели короля, презирали Савойскую династию и в целом отвергали королевство в качестве государственного устройства для Италии. Их целью была республика, но к ней фашистский режим сумел прийти лишь четверть века спустя. Тем не менее заявленный при рождении фашизма антагонизм между «движением» и монархией всегда отравлял отношения дуче и Виктора Эммануила III. И не случайно – несмотря на последующее примирение, было очевидно, что чернорубашечники не остановятся в ограничении прерогатив короля вплоть до полного упразднения монархии. Однако все эти противоречия не помешали Муссолини отдать своих чернорубашечников под командование мрачного и решительного Чезаре де Векки, стоявшего рядом с будущим дуче во время первого собрания «Союза борьбы». Де Векки был убежденным монархистом, что для тогдашних фашистов было весьма редким явлением. В будущем Муссолини постарается отдалить от себя (и от власти) одного из первых соратников, но тогда де Векки был ему необходим.

Новая политическая сила поначалу развивалась не слишком успешно. Открыв первое представительство в Милане (с тех пор этот город будет считаться «цитаделью партии»), Муссолини попытался быстро распространить «союз» на всю Италию, но потерпел неудачу. Несмотря на бурную активность фашистов – в течение нескольких месяцев создавших отделения в каждом крупном городе Италии, – заручиться достаточным количеством сторонников им не удалось. Осенью того же года, собравшись на первом съезде во Флоренции, «союзники» вынуждены были признать собственный провал: в «движение» вступило не более тысячи итальянцев. Большую часть представительств на юге и в центре Италии пришлось закрыть – «Союз борьбы» все еще оставался преимущественно североитальянской организацией.

К счастью для Муссолини и его соратников, той же осенью 1919 года им удалось связать себя с громкой внешнеполитической акцией, предпринятой известным писателем и поэтом Габриэле д`Аннунцио, тогдашним кумиром итальянцев. Не слишком умный и крайне тщеславный д`Аннунцио пришел к фашистам из националистических движений, недовольных «ущемлением прав Италии», в частности тем, что спорный город Фиуме, принадлежавший ранее Австро-Венгрии и обещанный союзникам Италии, был передан Югославии – новому балканскому государству со столицей в Белграде.

Желая «эпатировать публику», д`Аннунцио воскресил гарибальдийскую легенду – во главе с отрядами добровольцев (в число которых входили и фашисты) он захватил Фиуме. Почти на полтора года в нем установилось нечто вроде фашистско-футуристской республики. И все это без Муссолини, который остался руководить движением из Милана, но на самом деле попросту не желал теряться на фоне блестящего поэта и его сподвижников, предпринявших смелый политический шаг по собственному почину, без каких-либо совещаний с ним, дуче фашизма. Время показало, что Муссолини сделал правильный выбор.

Поэт укреплялся в захваченном городе – именно оттуда, из Фиуме, выйдет многое из хорошо известной нам фашистской атрибутики, включая «римское приветствие» – вскинутую вперед выпрямленную правую руку, или окончательное закрепление за черными рубашками статуса партийной формы. Д`Аннунцио тоже называл себя вождем – дуче,но на самом деле, политика (в смысле «крысиной борьбы за пост партийного лидера») была ему неинтересна, – поэту хотелось быть на виду, на слуху, увлекать, производить фурор – но и только. Он устраивал на улицах парады бойцов и тем тешил оскорбленное национальное чувство, а Муссолини в это время организовывал свое «движение», назначал руководителей и, отчаянно маневрируя, сводил фашистские потоки в единую реку – то есть занимался реальным делом. Фактически же, то, что наиболее романтично настроенные фашисты и националисты в это время держали оборону в Фиуме, сработало на руку Муссолини – к тому моменту, когда давление Антанты заставило итальянцев убраться из захваченного города, «настоящий» дуче уже располагал собственными кадрами и достаточно надежной политической машиной.

Но в 1919 году ему пришлось пережить и немало трудных дней. Д`Аннунцио присылал ему оскорбительные письма, открыто называя Муссолини трусом, – приходилось терпеть это, скрывая от общественности разногласия с идолом футуристов. Муссолини просил д`Аннунцио дать ему немного времени для «организации победы», обещая сделать его президентом будущей Итальянской Республики. Этот нехитрый прием сработал, и первый внутренний кризис фашизма благополучно разрешился.

Между тем итальянские левые шли от успеха к успеху. Чем сильнее падал внешний престиж королевского правительства, чем слабее была лира, чем быстрее нищал итальянский средний класс и росла безработица, тем сильнее становились социалисты и коммунисты. Если фашистов к концу первого года «движения» по всей стране все еще насчитывалось всего несколько тысяч, то социалисты победно вывешивали свои флаги по всей Северной и Центральной Италии, насчитывая в своих рядах более миллиона человек Даже в Милане красный флаг развевался на городской ратуше – социалисты, что называется, были «на волне». Их энтузиазм подогревался видимым бессилием власти, которая даже разучилась стрелять по толпе, как это делалось в «старые добрые» довоенные времена, а также победным шествием мировой революции. На большей части Российской империи в 1919 году победили большевики, левые радикалы захватили власть в Венгрии, а их немецкие «товарищи», казалось, грозили опрокинуть германское социал-демократическое правительство. Какая страна будет следующей – быть может, Италия? В Москве Ленин прямо указывал на хорошие перспективы «большевизации» Апеннин. Со временем внешняя угроза начнет отступать вместе с падением «советской Венгрии» и разгромом Красной Армии под Варшавой, но внутреннее положение королевства продолжало оставаться стабильно тяжелым.

Открытым остается вопрос – существовала ли подлинная опасность создания «красной» или социалистической Италии? Муссолини и его последователи всегда отвечали на этот вопрос утвердительно – к вящей славе собственного «движения», защитившего-де страну от козней коммунистов и социалистов. Однако, в ретроспективе, опасность «красной угрозы» представляется эфемерной. Даже в самый успешный для итальянских левых 1919 год им никогда не удавалось подойти к тому, чтобы возглавить страну. В отличие от «демократической России» 1917 года в Италии 1919-го не было ни войны с внешним противником, ни «революционного очага» по типу Петрограда, ни левого лидера, сравнимого с Лениным. Трудно вообразить себе победу «Итальянской социалистической партии» или ее коммунистической фракции на всем Апеннинском полуострове – для этого попросту не существовало объективных предпосылок. Наиболее радикальные итальянские левые могли избить или даже убить офицера, полицейского или чиновника, но на то, чтобы создать подлинно тоталитарное государство – травить собственных крестьян газами или интеллигенцию – голодом, жечь деревни, брать заложников или, попросту говоря, вести беспощадную гражданскую войну, – на это они были не способны.

Но это очевидно сегодня, а тогда угроза «левого» переворота или постепенного дрейфа к социализму казалась многим весьма вероятным развитием событий – на этих страхах и сыграли фашисты, убедившие общество в том, что только они способны спасти Италию, тонувшую в море социальных и политических проблем.

Муссолини предстояло ответить на вопрос: способны ли фашисты остановить сползание страны к анархии? И первая же проба сил на осенних парламентских выборах 1919 года принесла его сторонникам жесточайшее разочарование.

Фашисты потерпели полное поражение, не набрав суммарно и пяти тысяч голосов. Даже в родной деревне Муссолини не оказалось ни одного проголосовавшего за своего земляка. Катастрофа оказалась очевидной и унизительной. Виной этому была не только эклектичность предвыборной программы фашистов, но и слабость самой организации. Социалисты же праздновали новый триумф – теперь их фракция была наиболее многочисленной в Палате депутатов. Торжествуя, они устроили «похороны» «предателю Муссолини», с песнями таская гроб по улицам Милана. Противники фашизма торжественно сожгли чучело своего врага, а затем отправились к нему домой.

Толпа улюлюкала и требовала отступника к ответу, но никто не вышел – Муссолини благоразумно не ночевал дома, а его жена – если верить ее мемуарам – сидела у дверей с ручной гранатой в руках, ожидая худшего. Но итальянцы еще не могли отважиться убивать членов семьи своих политических противников – озверение начнется позже, во время «второй гражданской войны» в 1943-45 гг. Пошумев, толпа разошлась.

А где же в эту ночь был Муссолини, где были его фашисты, его чернорубашечники? Они защищали здание редакции Il Popolo d’Italia, штаб «Союза борьбы», куда тоже явилась толпа с факелами. Победители пошумели, но, убоявшись кровавого боя, штурмовать здание не стали. Это стало небольшим, но важным утешением для потерпевшего поражение вождя фашизма. Он все еще держался посреди «красного Милана»! Однако вскоре последовал новый удар.

Спустя несколько дней после этих драматических событий Муссолини арестовали – из-за гранат. Справедливо не ожидая от грядущих выборов особенных успехов, фашисты накапливали оружие, в том числе и взрывчатку, а социалисты не погнушались просигнализировать об этом «органам классового угнетения», то бишь в полицию. Но власти, посчитав, что нечего устраивать из «политического трупа» жертву на потеху левым, отпустили фашистского лидера без предъявления каких-либо обвинений.

Кому он теперь был опасен? Бомбы праздно лежали в редакции Il Popolo d’Italia и в немногочисленных партийных штаб-квартирах. Среди фашистов царило всеобщее упадническое настроение, и Муссолини не стал исключением. Некоторое время он всерьез обдумывал возможность покинуть страну или отойти от политической деятельности, занявшись написанием романов. Но эта апатия продержалась недолго, к Муссолини вернулась прежняя самоуверенность – в конце концов, что такое эти парламентские выборы? Мнение одураченного большинства, которое ничего не стоит. Кулак сильнее любой речи. И Муссолини продолжил укреплять боевые порядки чернорубашечников.

Между тем извлекать пользу из плохой ситуации умели не только левые. Победа на выборах стала для них пирровой: победившие социалистические течения немедленно перегрызлись между собой, отстаивая идеологическую чистоту партийных риз. Коммунисты и социалисты на местном уровне еще объединялись, особенно для того, чтобы избить или убить того или иного фашиста, но единство левых уже в 1920-м стало преданием прошлого. Италия не получила ни стабильного правительства, ни работоспособного парламента. И фашизм принялся постепенно набирать очки.

Потерпев неудачу на выборах, Муссолини принялся наверстывать свое на улицах. Перемежая «позаимствованные» социалистические лозунги с националистическими, он повел открытую борьбу и с коммунистами, и с бывшими товарищами по «Итальянской социалистической партии». Вновь была разгромлена редакция Avanti!, на этот раз уже в Риме. Социалистическая толпа вскоре почувствовала на себе удары фашистских дубинок – десятки готовых рисковать собой чернорубашечников оказались сильнее тысяч сторонников левых партий. Некоторым видным социалистам были посланы зримые предупреждения – завернутые в бумагу бомбы.

Но доставалось не только левым – в тот период фашисты противостояли и правительству, абсолютно недостаточно, по их мнению, защищающему интересы Италии на международной арене. Многочисленные группы националистов поспешили встать под знамена фашистского «Союза борьбы», так решительно отстаивающего величие Италии. Вторя этим настроениям, Муссолини все чаще говорил о внешней политике, выступая теперь против прежних союзников по Мировой войне. Правительство короля, писал он, предало пролитую итальянцами кровь – Балканы захватили «славянские варвары» – сербы, а германские колонии достались англичанам и французам. Италия, – негодовал дуче, – позорно уступила в албанском вопросе, отказавшись от притязаний на эту страну в 1920 г. В то же время, предостерегал Муссолини, Италии продолжает угрожать большевистская Россия и ее агенты, готовые по приказу Москвы устроить в Италии переворот.

Антиправительственная риторика не могла скрыть явного «поправения» фашизма – процесса, который Муссолини всегда отрицал, но который, тем менее, был очевиден. Между 1919 и 1922 годом политические лозунги постепенно удалялись от «левой фразеологии» первых месяцев «движения». Эти изменения особенно заметно проявились в вопросах внутренней политики, так как во внешней Муссолини с самого начала выступал как защитник «национальных интересов» Италии, которые он понимал как достижение гегемонии на Балканах, Средиземном море и в Северной Африке. Многочисленные группы националистов, и без того уже причислявшие фашистов к своим союзникам, с нарастающей симпатией смотрели на «патриота Муссолини». Одновременно с этим консервативные круги, представители бизнеса видели в новой политической силе еще одно средство противостояния левым. Начинался процесс «приручения Муссолини» – этот опыт будет впоследствии крайне неудачно взят на вооружение германскими правыми, понадеявшимся сделать из Гитлера «немецкого дуче».

Постепенно фашисты вырабатывали свою методику политической борьбы. Муссолини, в качестве главного редактора Il Popolo d’Italia, выдвигал «лозунг дня», определяя в своих коротких, но предельно агрессивных статьях направление, в котором двигался фашизма, а его молодые провинциальные лидеры окружали себя преданными отрядами бойцов, готовых на любые крайности. Фашисты могли позволить себе не слишком озабочиваться размытостью своей идеологической платформы – жизнь сама направляла «движение» в определенные рамки. Борясь с социалистами, коммунистами и анархистами кулаком и дубинкой, сторонники Муссолини неизбежно усваивали взгляды, противоположные представлениям их противников. Неудивительно, что футурист Филиппо Маринетти, сан-сеполькрист и один из основателей «Союза борьбы», человек, чьи взгляды были положены в основу первой программы фашистского движения, вскоре отошел на второй план, разочаровавшись в «колебаниях» Муссолини. Этот идеалист, с его наивными представлениями о «романтике войны», еще займет видное положение в фашистской Италии, но уже никогда не будет участвовать в политике.

Мечтатели уступали место практикам. Муссолини никогда не беспокоился о таких потерях в «движении», легко расставаясь с людьми и идеями. Под его руководством «Союз борьбы» мало-помалу превращался в союз редакторов и уличных вожаков: очень многие фашистские иерархи поднимутся к вершинам власти из среды журналистов и полевых командиров. Муссолини явно отдавал свои симпатии первым, но и вторых никогда не обижал – они были его кадровым резервом.

В эти трудные для «движения» месяцы – между зимой 1919 и летом 1920 года – он старался демонстрировать оптимизм убежденного в конечной победе человека. Его считают «политическим трупом» – наплевать! Так выражение «Me ne frego» – «мне наплевать», взятое из патриотической песенки, стало одним из лозунгов фашистов. Жить надо с риском, заявил тогда Муссолини и постарался показать всем, что это значит на практике, начав брать уроки лётного мастерства. Пилотирование воздушных судов вскоре станет одним из излюбленных его хобби – даже в разгар Второй мировой войны он найдет время с гордостью точно подсчитать количество часов, проведенных им за штурвалом самых разнообразных самолетов. Своих детей он тоже заставит стать летчиками – этой чести избегут только дочери и самый младший мальчик в семействе Муссолини.

Другим тогдашним увлечением руководителя «Союза борьбы» стали дуэли. Несмотря на то что законами Италии запрещалось разрешать споры при помощи пистолетов и холодного оружия, между 1915-1921 гг. Муссолини участвовал по меньшей мере в полудюжине схваток с оскорбленными им или оскорбившими его политическими противниками. Дрались холодным оружием, но кровь лилась редко: только во время самой первой дуэли, произошедшей в 1915 году между анархистом Мерлино (противником вступления Италии в Мировую войну) и Муссолини, при этом последний получил небольшую царапину. Остальные дуэли носили демонстративный характер и случались в основном с журналистами, заканчиваясь, ко всеобщему удовольствию, примирением сторон после нескольких ударов. Исключением стало «сражение» с одним депутатом-социалистом: Муссолини в течение полутора часов рубился с ним в небольшой комнате окруженного секундантами и полицией дома. Сложно представить себе это, но в ходе столь продолжительного боя никто не пострадал, однако получивший несколько царапин социалист настолько выдохся, что чуть было не умер от сердечного приступа.

…

Покуда инфляция съедала последние остатки общественного благоразумия, а престиж стремительно сменявших друг друга либеральных премьеров опускался до нижайшей отметки, левые перешли в новое наступление. Долгое время они только и делали, что дрались со своими политическими противниками и полицией на улицах, но летом 1920 года социальный конфликт вышел на новый уровень.

По призыву профсоюзов забастовки охватили значительную часть Северной и Центральной Италии. К остановившим свою работу сельскохозяйственным рабочим присоединялись новые и новые «собратья по классу» из крупных городов – в забастовке приняли участие сотни тысяч итальянцев. Была организована «красная гвардия», которая расправлялась со штрейкбрехерами и фашистами. «Красногвардейцы» захватывали фабрики, изгоняя прежнюю администрацию. Такую же политику они проводили и в деревнях, заставляя крестьян поголовно записываться в социалистические общины. Красные атаковали мэрии и городские собрания, провозглашая создание местных советов.

«Приличные горожане и крепко стоящие на ногах земельные собственники взывали к правительству, но оно бездействовало. Просьбы «капитанов промышленности» также ждал отказ. Почему? Власти боялись отдать приказ, который поспособствовал бы, как считалось, началу гражданской войны, а победа в ней вовсе не была гарантирована. И армия, и полиция оставались в своих казармах.

Профсоюзы победили, победили левые. Больше месяца они удерживали захваченные заводы, до тех пор, пока «представители буржуазии» не согласились с подавляющим большинством их требований. Заработная плата была повышена, но бюджеты «красных районов» ушли в минус, расходуя средства по указаниям невежественных в финансах «товарищей». Лира окончательно рухнула, левые же провозгласили, что рабочий контроль над производством будет следующим их шагом. Представители власти и армии опасались лишний раз появиться на улице в форме. имало кто мог предположить, что именно в эти недели триумфа итальянских красных были посеяны зерна, обернувшиеся впоследствии для левых сил «кровавым урожаем».

Брезгливость, перераставшая в гнев, – такой была реакция в Италии на события лета-осени 1920 года. Общество буквально сжалось в тисках вспыхнувшего отчаяния, страну охватило предчувствие надвигающейся катастрофы – никто не ощущал себя в безопасности. Что происходит? Вот уже второй год социалисты являются наиболее сильной политическая группировкой Италии, а в стране все еще царит хаос. Улицами правят банды, избивающие людей, частная собственность каждого, от мелкого лавочника и добропорядочного буржуа до крупного землевладельца и фабриканта, под угрозой, экономическое положение ухудшается день ото дня, а все только болтают. И тут все обратили внимание на фашистов – вчерашние аутсайдеры неожиданно стали популярными, о них заговорили.

Это оказалось возможным благодаря сочетанию трех очевидных факторов: политического таланта дуче, сумевшего не купиться на дешевую фанфаронаду во Фриуме и добиться создания надежной цепочки партийных организаций по всей Северной Италии; организационной немочи левых, не сумевших взять под контроль своих сторонников и предложить хотя бы какую-нибудь популярную пропагандистскую и теоретическую альтернативу военному коммунизму, установленному в Советской России; а третье, и главное, – проявленной Муссолини «умеренности».

Фашисты вполне могли, подобно большевикам при Временном правительстве или национал-социалистам в демократической Германии, действовать во внутриполитической обстановке исходя из принципа «чем хуже, тем лучше». Им это было особенно удобно ввиду решительной антимонархической ориентации многих сторонников и руководителей движения, включая самого Муссолини.

Было бы это оправданным? С точки зрения политики – вполне. Почему бы не дать предшественникам свалиться в яму, расчищая таким образом себе путь к власти? Разве не так поступили большевики в России, разве не так вели себя нацисты, саботируя «общенациональные германские усилия» во время французской интервенции в Рур в начале 20-х или подготовке к отражению польской агрессии в начале 30-х?

Но фашисты на это не пошли. Выражаясь образно, Муссолини и его вчерашние окопники-соратники не собирались давать королю и его правительству веревку такой длины, что хватило бы лишь на петлю – нет! они хотели вытащить всю застрявшую телегу государства – даже если вытаскивать придется в сотрудничестве с королем, этим «никчемным болваном собачьего роста».

Конечно, все было не так уж однозначно, и мы уже говорили о том, что Муссолини предпринимал попытки поспособствовать тому, чтобы министерская чехарда стала постоянным явлением, вплоть до пришествия фашистов во власть… Но это была теория, а на практике в эти смутные дни он был готов вступить в правительство в качестве одного из силовых министров. Муссолини был готов работать, а не просто выжидать, и именно эта демонстрация решимости не на словах, а на деле защищать «свободу Италии» привлекла к фашизму новых сторонников.

Немалую роль в росте симпатии к фашистскому движению сыграло и разочарование итальянских избирателей в «старой системе». Средний класс, этот становой хребет общественного мнения – то есть генератор атмосферы в стране, – видел, буквально на своей шкуре ощущал, что король, его бюрократия, армия и полиция бессильны и неспособны их защитить. Итальянское правительство, основанное на принципах XIX века, с его гегельянской верой в естественную неизбежность прогресса, оказалось банкротом – в финансовом, политическом, а главное – моральном отношении.

Прежняя элита растратила свой и без того незначительный запас прочности между 1915 и 1919 годами. Как бы ни самообольщались итальянцы, в глубине души они понимали, что их армия и флот не стяжали военных лавров, что правительство удержалось только благодаря союзникам, что то же самое правительство было использовано этими союзниками и безжалостно выброшено на дипломатическую помойку сразу же после завершения боевых действий. Капоретто и Версаль говорили сами за себя и были намного более убедительны, нежели все россказни о «великой победе» при Витторио Венето. Улицы итальянских городов того периода меньше всего говорили о победе в войне.

Итальянские власти не пользовались уважением в Европе – так с чего бы их стали уважать в самой Италии? Да и сама «элита страны» утратила веру в себя, в свои ценности – и чопорные аристократы, благородные потомки знатнейших семей итальянского Средневековья, и буржуазные либералы, гордящиеся ловкой политикой итальянского правительства времен Кавура.

Австрийские пулеметы и германские газы выбили из рук властей вооруженную силу – кадровая армия была расстреляна, взорвана и сожжена в десятках безуспешных сражений, а гигантский социальный переворот в России лишил властную верхушку уверенности в собственной безопасности. Если придется, если прикажут – будет ли армия стрелять в толпу столь же беспрекословно, что и раньше? Никто не мог поручиться за это, даже офицеры.

А фашисты – фашисты были просто-таки демонстративно уверены в себе и своих людях. Численность «движения» начала резко возрастать уже к концу 1920 года. Там, где еще летом на целую область в списках «Союза борьбы» было не более сотни фамилий, к осени уже насчитывались тысячи новых сторонников. Их привлекала не только яркая личность лидера фашистов, но и его опора на харизматичных местных вожаков – это привело к тому, что в каждой итальянской провинции появлялись десятки «маленьких Муссолини». Таких вожаков называли «рас» – это была отсылка к Эфиопии, где все еще сохранялась феодальная система (тамошние «расы» – это своего рода аналоги князей и герцогов средневековой Европы). Итальянцам эта далекая африканская страна была хорошо знакома по неудачной попытке завоевать ее, предпринятой в конце XIX века. Память о поражении, понесенном итальянскими войсками при Адуа, будет определять внешнюю политику Муссолини в будущем, ну а сейчас его «расы» наводили ужас на социалистов и коммунистов. Каждый из таких региональных вождей фашизма мог считать себя республиканцем или монархистом, примерным католиком или атеистом и врагом клерикалов, но в конечном счете все они подчинились Муссолини, направлявшему их усилия из Милана. Борьба с итальянскими левыми объединяла эти разношерстные отряды. Больший, по сравнению с левыми, процент бывших солдат и привычка исполнять приказы, помноженная на полувоенную структуру «Итальянского союза борьбы», делали чернорубашечников грозным оружием в постепенно разворачивающемся по всей Северной и Центральной Италии противостоянии фашистов с социалистами, коммунистами и анархистами.

В города, где безнаказанно орудовали шайки «левых хулиганов», подбадриваемые социалистическими газетами, входили колонны чернорубашечников – и начиналась «зачистка». С городской ратуши срывали красный флаг, затем фашисты, как правило, атаковали местную социалистическую или коммунистическую газету, уничтожая и редакцию, и типографию. Они вливали в горло социалистическим вожакам касторовое масло, провоцируя у них приступы диареи, – смеясь, фашисты говорили, что такого рода недержание все же лучше словесного. Идею с касторкой приписывали студентам-медикам, состоящим в одном из отрядов чернорубашечников, но, скорее всего, применять ее начали бывшие фронтовики, хорошо знавшие о последующем эффекте. Впрочем, не все методы атакующих были столь бесцеремонны и брутальны. В подвергшихся вторжениям городах нередко тщательно изучались документы местного самоуправления – это позволяло предметно доказать, что левые бюрократы воровали не меньше своих «реакционных» предшественников.

Иногда красные отстреливались, но насколько успешно вчерашние дезертиры или уклонившиеся от мобилизации могли противостоять бывшим фронтовикам? Пожаловаться полиции? Они пытались, но те только насмешливо разводили руками – Рим приказал им не вмешиваться. Это было правдой, но не всей – и полиция, и армия охотно выступили бы на стороне людей Муссолини.

Далеко не все полицейские или военные сочувствовали фашистам, но почти каждый из них терпеть не мог социалистов и вообще левых. С социалистами они были знакомы давно и никаких симпатий к ним не испытывали. Анархисты и коммунисты и вовсе были почти что открытыми врагами. А Муссолини, даже при явном тогдашнем заигрывании с «республиканской фракцией» в фашистском движении, никогда публично не выступал против полиции и тем более – армии. Поэтому ничего подобного разгрому «пивного путча» в Баварии, когда центральные власти жестоко поставили на место вышедшего из-под контроля баварского «барабанщика национального движения» Адольфа Гитлера, в Италии не произошло.

…

Зимой 1920 года фашисты могли записать себе в актив первую общенациональную победу. Новая инициатива левых встретила неожиданный жесткий отпор. После своей блистательной победы над фабрикантами отряды социалистов устремились в деревню. Крестьян угрозой, кулаком и с помощью револьвера заставляли вступать в социалистические кооперативы, что вызывало одинаковое негодование как у мелких землевладельцев, так и у крупных аграриев.