Текст книги "«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)"

§ 5. Билики – правовая доктрина Монгольской империи

К биликам – изречениям Чингис-хана, имевшим политический, правовой и этический характер, – неоднократно обращались исследователи истории Монгольской империи и государств-преемников. Среди классиков востоковедения, рассматривавших или публиковавших эти документы, в частности, следует назвать Й. Хаммера-Пургшталля[160]160
  Hammer-Purgstall J. von. Geschihte der Golden Horde, das ist: der Mongolen in Russland. – Pescht, 1840. – S. 192–194, 200, 212, 467.


[Закрыть], В. В. Бартольда[161]161
  Бартольд В. В. К вопросу об уйгурской литературе и её влиянии на монголов // Сочинения. – М., 1968. – Т. V. – С. 365–368.


[Закрыть], В. Л. Котвича[162]162
  Котвич В. Л. Из поучений Чингис-хана // Восток. – Л., 1925. – Кн. 3. – С. 94–96.


[Закрыть], П. М. Мелиоранского[163]163
  Мелиоранский П. О Кудатку Билике Чингиз-хана // Записки Восточного отделения Императорского Русского археологического общества. – СПб., 1901. – Т. ХIII. – С. 015–023.


[Закрыть], В. А. Рязановского[164]164
  Рязановский В. А. Монгольское право, преимущественно обычное. – С. 15–18.


[Закрыть], Э. Хара-Давана[165]165
  Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие. – С. 54, 60–61, 67–70, 136–141.


[Закрыть], Садри Максуди Арсала[166]166
  Садри Максуди Арсал. Тюркская история и право. – С. 154–155.


[Закрыть] и др. Из современных исследователей к изучению биликов Чингис-хана в той или иной степени обращались Е. И. Кычанов[167]167
  Кычанов Е. И. Билики Чингис-хана // Письменные памятники Востока. – 2006. – № 2 (5). – С. 210–216.


[Закрыть], Т. И. Султанов[168]168
  Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Государства и народы Евразийских степей. От древности к Новому времени. – 3-е изд., испр. и доп. – СПб., 2009. – С. 215–219.


[Закрыть], а также монгольские авторы Ж. Намжил[169]169
  Namjil G. Chinggis Haan’s Jasag and Bilig in Mongolian Heritage Documents // Chinggis Khaan and Globalization. International Academic Conference: program and abstracts. November 14–15, 2012, Ulaanbaatar, Mongolia. – Ulaanbaatar, 2012. – P. 83.


[Закрыть], Н. Ням-Осор[170]170
  Ням-Осор Н. Мөнх тэнгэрээс соёрхсон Чингис ханы зарлиг буюу Их засаг хуулийн тайлбар. – Улаанбаатар, 2003. – Т. 190–195.


[Закрыть], Э. Пурэвжав[171]171
  Purevjav E. Chinggis Khaanii bilig surgaal in the Secret History of the Mongols // Chinggis Khaan and Globalization. International Academic Conference: program and abstracts. November 14–15, 2012, Ulaanbaatar, Mongolia. – Ulaanbaatar, 2012. – P. 72–73.


[Закрыть], Сайшиял[172]172
  Сайшиял. Сказание о Чингисхане. – Улан-Удэ, 2006. – Гл. V. П. 44.


[Закрыть], С. Цэрэнбалтав и Ц. Минжин[173]173
  Цэрэнбалтав С., Минжин Ц. Тэмуджин – Чингис ханы билиг сургаал. – Улаанбаатар, 2006. – Дэвтэр II.


[Закрыть]. Определённую ценность представляет также словарная статья Г. Дёрфера[174]174
  Doerfer G. Tьrkische und Mongolische Elemente im Neupersischen. – Wiesbaden, 1963. – Bd. II. – S. 416–418.


[Закрыть].

При этом следует отметить, что тексты биликов Чингис-хана (равно как и его законодательство, в совокупности обозначаемое термином «Великая Яса») в оригинале не сохранились, поэтому исследователи вынуждены опираться на различные средневековые источники. Наиболее корректным источником представляется нам сочинение Рашид ад-Дина «Сборник летописей», в котором определённые высказывания Чингис-хана представлены назиданием потомкам и подданным[175]175
  Рашид ад-Дин. Сборник летописей. – Т. I. – Кн. 2. – С. 259–265. См. также: [Березин И. Н.] История монголов. Сочинение Рашид-Эддина. История Чингиз-хана от восшествия его на престол до кончины. // Труды Восточного отделения Императорского Русского археологического общества. – СПб., 1888. – Ч. XV. – С. 120–131.


[Закрыть]. Именно на его основе предпринимает систематизацию биликов Э. Хара-Даван и строит своё исследование биликов Е. И. Кычанов. Исследователи также отмечают, что билики содержатся и в сочинении Вассафа-Хазрета[176]176
  Hammer-Purgstall J. von. Geschihte der Golden Horde… – S. 212.


[Закрыть] – отчасти конкурента Рашид ад-Дина, отчасти его продолжателя в сфере летописания. Поучения Чингис-хана присутствуют и в более поздних исторических сочинениях – преимущественно монгольских и бурятских[177]177
  См., напр.: Бахлаев С. А., Цыцыкова О. В. Золотое родство бурят. – Улан-Удэ, 2004; Ковалевский О. Монгольская хрестоматия для начинающих обучаться монгольскому языку. – Казань, 1836. – С. 1–4; Лубсан Данзан. Алтан Тобчи («Золотое сказание») / пер., введ., комм., прим. Н. П. Шастиной. – М., 1973. – С. 165–181, 187–200 и др.; Попов А. Монгольская хрестоматия для начинающих обучаться монгольскому языку. – Казань, 1836. – С. 54–65 (рус. перевод изречений Чингис-хана из этого издания см.: Котвич В. Л. Из поучений Чингис-хана).


[Закрыть].

Однако некоторые авторы (преимущественно монгольские) склонны понимать билики более широко и включают в их число практически все высказывания, приписанные Чингис-хану в различных источниках – «Сокровенном сказании», «Юань ши» и т. д.[178]178
  См., напр.: Ням-Осор Н. Мөнх тэнгэрээс соёрхсон Чингис ханы зарлиг буюу Их засаг хуулийн тайлбар. – Т. 190.


[Закрыть] Отдельные упоминания биликов Чингис-хана в контексте присутствуют и в других средневековых сочинениях, в частности, в трактате Мухаммада Хиндушаха Нахчивани «Дастур ал-хатиб фи тайин ад-маратиб» («Руководство для писца при определении сановных степеней»), составленном во 2-й пол. XIV в. и содержащем образцы разнообразных официальных документов, в т. ч. и ханских указов-ярлыков[179]179
  См.: Hammer-Purgstall J. von. Geschihte der Golden Horde. – S. 467; Мелиоранский П. О Кудатку Билике Чингиз-хана. – С. 019, 020. См. также: Бартольд В. В. К вопросу об уйгурской литературе и её влиянии на монголов. – С. 366.


[Закрыть].

Природа биликов до сих пор исследователями однозначно не выявлена, что и приводит к различным представлениям о ней различных специалистов. Так, например, Й. Хаммер-Пургшталль, а из современных исследователей – Е. И. Кычанов склонны полагать, что билики являлись разновидностью ханских указов или приказов, действовавших наряду с иными видами законодательных актов в Монгольской империи и чингизидских государствах[180]180
  Hammer-Purgstall J. von. Geschihte der Golden Horde. – S. 192; Кычанов Е. И. Билики Чингис-хана. – С. 210.


[Закрыть]. П. М. Мелиоранский, а из современных исследователей – Т. И. Султанов и Р. П. Храпачевский уточняют это представление, полагая, что билики содержали нормы процессуального права[181]181
  Мелиоранский П. О Кудатку Билике Чингиз-хана. – С. 020; Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Государства и народы Евразийских степей. – С. 219; Золотая Орда в источниках. – Т. III. – С. 268 (прим. 305).


[Закрыть].

Более того, ряд авторов (И. Н. Березин, Э. Хара-Даван, В. А. Рязановский, Н. Ням-Осор, Р. П. Храпачевский) считают, что билики составляли часть Великой Ясы[182]182
  Березин И. Очерк внутреннего устройства Улуса Джучиева. – С. 404; Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие. – С. 60–61; Рязановский В. А. Монгольское право, преимущественно обычное – С. 15; Ням-Осор Н. Мөнх тэнгэрээс соёрхсон Чингис ханы зарлиг буюу Их засаг хуулийн тайлбар. – Т. 190; Золотая Орда в источниках. – Т. III. – С. 268 (прим. 305).


[Закрыть] – с чем не соглашаются, в частности, С. Максуди Арсал и Т. И. Султанов[183]183
  Садри Максуди Арсал. Тюркская история и право. – С. 154; Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Государства и народы Евразийских степей. – С. 219. См. также: Вернадский Г. В. История России. Монголы и Русь. – М.; Тверь, 2000. – С. 106.


[Закрыть]. В своё время мы высказывали точку зрения относительно «доктринального» характера биликов в системе источников права Монгольской империи[184]184
  Почекаев Р. Ю. Право Золотой Орды. – С. 40.


[Закрыть], однако поскольку наше исследование было в большей степени посвящено ханским ярлыкам, то мы ограничились лишь общим предположением.

Теперь намерены вновь вернуться к этому вопросу и попытаться доказать свою позицию относительно того, что билики играли роль «правовой доктрины» Монгольской империи, играя существенную роль в формировании и поддержании имперской правовой идеологии, вместе с тем не содержа собственно правовых положений, применяемых непосредственно.

Итак, прежде всего считаем целесообразным обратиться к самому понятию «билик», которое было распространено как в тюркском, так и в монгольском обществе ещё задолго до создания империи Чингис-хана. Собственно, первыми этот термин ввели в употребление тюрки.

Так, например, если мы обратимся к словарям тюркского языка, то обнаружим, что термином «билик» («билиг» обозначались такие категории как «знание», «ум», разум» или «мудрость», «совет» (наставление), «осмотрительность» и т. п. Подобная совокупность значений отражена как в древнем «Диван Лугат ат-Тюрк» Махмуда ал-Кашгари, так и в современном «Древнетюркском словаре»[185]185
  Махмуд ал-Кашгари. Диван Лугат ат-Турк / пер., пред. и комм. З. -А. М. Ауэзовой. – Алматы, 2005. – С. 365 и др.; Древнетюркский словарь / ред.: В. М. Наделяев, Д. М. Насилов, Э. Р. Тенишев, А. М. Щербак. – М., 1969. – С. 99–100; Doerfer G. Tьrkische und Mongolische Elemente im Neupersischen. – Bd. II. – S. 416.


[Закрыть]. В монгольском языке «билиг» также означает «разум, мудрость, дар, премудрость, проницательность»[186]186
  Большой академический монгольско-русский словарь / под общ. ред.: А. Лувсандэндэва и Ц. Цэдэндамба; отв. ред Г. Ц. Пюрбеев. – М., 2001. – Т. I. – С. 244.


[Закрыть]. Как видим, среди довольно многочисленных значений этого термина нет ни одного, которое позволило бы чисто этимологически связать этот термин со сферой права или судебного процесса.

Более того, ряд авторов (в частности, П. М. Мелиоранский, а за ним и В. В. Бартольд) проводит прямую параллель между биликами Чингис-хана и знаменитым «Кутадгу биликом» – сочинением караханидского мыслителя и государственного деятеля XI в. Юсуфа Баласагуни[187]187
  Юсуф Баласагунский. Благодатное знание / подг. изд. С. Н. Иванова. – М., 1983.


[Закрыть], которое изучалось исследователями даже более подробно, чем билики Чингис-хана (поскольку, в отличие от высказываний основателя Монгольской империи, сохранилось полностью)[188]188
  См., напр.: Самойлович А. Н. Из поправок к изданию и переводу «Кутадгу билик» // Доклады Российской академии наук. 1924. Октябрь-декабрь. – Л., 1924. – С. 148–151; Малов С. Е. Из третьей рукописи Кутадгу Билиг // Известия АН СССР. Отделение гуманитарных наук. – 1929. – С. 737–754; Каримов К. «Кутадгу билик» в поэтическом переводе // Общественные науки в Узбекистане. – 1964. – № 8–9. – С. 125–127; Бертельс Е. Э. Изречение Ибрахима ибн Адхама в поэме Кутадгу-билик // Бертельс Е. Э. Суфизм и суфийская литература. – М., 1965. – С. 181–187; Абдыраманова А. Ш. Средневековые произведения Ж. Баласагына «Куттубилим» («Благодатное знание») и М. Кашгари «Дивану лугат ат-турк» как общее культурное наследие тюркоязычных народов // Урал – Алтай: через века в будущее: материалы IV Всероссийской научной конференции, посвящённой III Всемирному курултаю башкир. Т. I. Филология. – Уфа, 2010. – С. 19–22; Исаков К. А. «Кудатгу билиг» – духовное наследие тюркских народов // Түрк әлемі: тарих және қазіргі заман/ Тюркский мир: история и современность. Халықаралық түрктану симпозиумы тезистері. Тезисы международного тюркологического симпозиума. Астана: ЕҰУ баспасы, 2011. – Б. 102–103; Doğan N. «Kutadgu bilig» de цlьm dьşьncesinin liderlik etiği ve siyaset felsefesi ьzerine etkisi // GLOBAL-Turk. – 2014. – № 2. – P. 102–117.


[Закрыть]. По мнению упомянутых исследователей, и совокупность высказываний самого Чингис-хана могла называться «Кутадгу билик»[189]189
  Мелиоранский П. О Кудатку Билике Чингиз-хана. – С. 021–022; Бартольд В. В. К вопросу об уйгурской литературе и её влиянии на монголов. – С. 366.


[Закрыть]. Однако в сочинении Юсуфа Баласагуни мы также не находим ни одного собственно правового предписания: фактически это сборник советов и назиданий о том, как организовать государство и чем следует руководствоваться в своей законодательной деятельности[190]190
  См. подробнее: Почекаев Р. Ю. Право Золотой Орды. – С. 16–25.


[Закрыть]. Ни одной конкретной правовой нормы это философско-этико-политико-правовое сочинение не содержит.

Итак, как видим, само понятие «билик» ассоциировалось с мудростью, передачей знания, опыта и т. д., представляя собой теоретическую и идеологическую основу организации государственной власти и правовой системы в тюрко-монгольских обществах. Строго говоря, высказывания Чингис-хана даже не могут быть охарактеризованы исключительно как правовые, имея в той же степени характер и этический, и бытовой, поскольку зачастую основаны на собственном житейском опыте основателя империи. По какой же причине исследователи посчитали билики разновидностью ханских указов, имевших силу закона?

Думается, что во многом подобный подход связан с почитанием Чингис-хана как основателя Монгольской империи и формирования его образа как создателя монгольского права вообще, о чём мы уже неоднократно говорили выше. В связи с этим любое его высказывание воспринималось его потомками и их подданными как незыблемый закон (так что включение монгольскими исследователями в число биликов и высказываний Чингис-хана из «Сокровенного сказания» и т. п. не выглядит совсем уж некорректным). Более того, выше, в процессе анализа Великой Ясы, мы уже рассмотрели примеры, когда Чингис-хану приписывались некие правовые нормы и установления, которые он никогда не создавал! То есть речь идёт о разного рода правовых фикциях и даже правовых фальсификациях.

Тем не менее, на наш взгляд, это не даёт оснований считать, что билики непосредственно имели правоприменительное значение, содержа не столько конкретные нормы, сколько общие принципы права и правоприменения. Поэтому мнение Е. И. Кычанова о действии биликов как законов, основанное на одном из биликов, приведённых Рашид ад-Дином (о наказании члена ханского рода за нарушение ясы «согласно билику»)[191]191
  Кычанов Е. И. Билики Чингис-хана. – С. 213.


[Закрыть] не представляется обоснованным: речь идёт именно о принципе – нарушение правопорядка влечёт наказание, не более того.

Теперь обратимся к мнению тех, которые считают, что билики содержали нормы процессуального права. Это мнение, впервые высказанное П. М. Мелиоранским, основано на анализе документов, включённых в «Дастур ал-катиб» Мухаммада Нахчивани: в ярлыке, где судья-дзаргучи назначался на должность, ему предписывалось действовать, как это сказано в биликах Чингис-хана[192]192
  Мелиоранский П. О Кудатку Билике Чингиз-хана. – С. 018–019, 021.


[Закрыть]. Однако и в данном случае, полагаем, речь идёт не о конкретных нормах, а именно о базовых принципах, поскольку в качестве источниковой базы судьи должны были использовать ханские указы и прежние судебные прецеденты – начиная с «Синей росписи», в которой, по воле Чингис-хана, должны были фиксироваться решения судей как примеры для последующих решений по аналогичным судебным делам. Кроме того, у судей-дзаргучи имелось достаточно широкое право собственного усмотрения, ограничивавшееся именно их знанием базовых принципов, можно даже сказать, духа «чингизова права», а эти-то принципы и содержались в биликах. Более того, в переводе текста сам же П. М. Мелиоранский «достраивает» его содержание: «эмиры же монгольские не должны возобновлять и заниматься вторичным расследованием дела, которое к нему поступит и будет им (однажды) решено на основании ясы и ясака (и Кудатку Билика?) (курсив наш. – Р. П.) Чингиз-хана»[193]193
  Там же. – С. 019.


[Закрыть].

Наше мнение о том, что билики являлись именно «доктринальным» источником, подтверждается, в частности, примером, также приведённым в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина. Монгольский хан и император Юань завещал престол своему внуку Тэмуру, однако, как известно, завещание предыдущего правителя среди Чингизидов являлось всего лишь одним из оснований претензий на трон, тогда как окончательное решение принималось всё же на курултае. Соответственно, когда был созван курултай для избрания преемника Хубилая, «между Тимур-кааном и [его братом] Камалой, который был годами старше его, начались споры и пререкания относительно престола и царствования. Кокчин-хатун, которая была крайне умна и способна, сказала им: «Мудрый каан, то есть Кубилай-каан, приказал, чтобы на престол воссел тот, кто лучше знает билики Чингиз-хана, теперь пусть каждый из вас скажет его билики, чтобы присутствующие вельможи увидели, кто лучше знает». Так как Тимур-каан весьма красноречив и [хороший] рассказчик, то он красивым голосом, хорошо изложил билики, а Камала, из-за того что он немного заикается и не владеет в совершенстве речью, оказался бессилен в словопрении с ним. Все единогласно провозгласили, что Тимур-каан лучше знает и красивее излагает [билики] и что венца и престола заслуживает он»[194]194
  Рашид ад-Дин. Сборник летописей. – Т. II. – С. 206.


[Закрыть].

Этот пример, на наш взгляд, даёт основание считать, что билики являлись не правовыми актами, содержащими конкретные юридические предписания, а именно совокупностью неких основополагающих принципов. Несомненно, будущему правителю следовало знать правовую идеологию, основы правопорядка (Великой Ясы), заложенного его предком, чтобы, действуя в его русле, принимать собственное законодательство, отражающее новые формы и виды правоотношений, но при этом не противоречащее «духу» изначальных правовых представлений Чингис-хана. Вполне логичным представляется тот факт, что правители, другие члены дома Чингис-хана, владетельные князья (родоплеменная аристократия) и военачальники должны были знать билики, о чём сообщает Рашид ад-Дин, воспроизводя соответствующий билик Чингис-хана: «Ещё он сказал: “Только те эмры туманов, тысяч и сотен, которые в начале и конце года приходят и внимают биликам Чингиз-хана и возвращаются назад, могут стоять во главе войск. Те же, которые сидят в своем юрте и не внимают билика, уподобляются камню, упавшему в глубокую воду, либо стреле, выпущенной в заросли тростника, [и] тот, и другая бесследно исчезают. Такие люди не годятся в качестве начальников”»[195]195
  Рашид ад-Дин. Сборник летописей. – Т. I. – Кн. 2. – С. 260.


[Закрыть]. Сделанный Т. И. Султановым на основе этого фрагмента вывод о том, что «билики Чингиз-хана были предметом преподавания»[196]196
  Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Государства и народы Евразийских степей. – С. 219.


[Закрыть], не выглядит преувеличением.

Думаем, что подобное представление о биликах позволит примирить и некое несоответствие между завещанием Чингис-хана не нарушать Великой Ясы и бурной законодательной деятельностью его потомков, уже довольно скоро весьма существенно преобразившей правовую систему, созданную основателем Монгольской империи. Конкретные законы и указы могли изменяться и отменяться последующими правителями. Так, например, монгольский хан Мунке после вступления на престол отменил все прежде действовавшие ханские ярлыки, начиная с изданных Чингис-ханом и издал вместо них новые[197]197
  Juvaini Ata-Malik. The History of the World-Conqueror. – Р. 598–599; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. – Т. II. – С. 141.


[Закрыть]. Но базовые принципы законности и правопорядка, основанные на знании Чингизидами биликов – правовых идей и принципов, сформулированных их родоначальником, оставались незыблемыми, что и позволяет говорить о непрерывности «чингизидского» права, действовавшего в течение веков в Монгольской империи и государствах – её преемниках вплоть до рубежа XIX–XX вв. Вероятно, именно этим стоит объяснить и то, что изречения Чингис-хана включались даже в монгольские исторические произведения XVII–XIX вв., которые в целом составлялись в соответствии с канонами китайской имперской или тибетской буддийской историографии – хотя в ряде случаев им придавалось «буддийское содержание»[198]198
  См.: Цендина А. Д. Монгольские летописи XVII–XIX веков. Повествовательные традиции. – М., 2007. – С. 128–129.


[Закрыть].

В заключение считаем целесообразным обратиться к ещё одному моменту, касающемуся биликов. Е. И. Кычанов правильно обращает внимание на оговорку Рашид ад-Дина о том, что даже те фрагменты, которые персидский историк приводит в качестве биликов, получены из разных источников или представляют эпизоды из жизни Чингис-хана, а не его непосредственные высказывания[199]199
  Кычанов Е. И. Билики Чингис-хана. – С. 210, 215–216.


[Закрыть]. Известно, что при каждом монгольском правителе был специальный писец-битикчи, который ежедневно записывал изречения своего патрона, вероятно, стараясь придать им вид рифмованной прозы, звучащей «складно и со скрытым смыслом»[200]200
  См.: Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Государства и народы Евразийских степей. – С. 219.


[Закрыть]. Неслучайно Рашид ад-Дин завершает каждый раздел, посвящённый каждому владетельному потомку Чингис-хана, подразделом о его наставлениях, назиданиях и приговорах (нередко также обозначающихся термином «билик»). При этом в текст «Сборника летописей» включены лишь такие высказывания Угедэя[201]201
  Рашид ад-Дин. Сборник летописей. – Т. II. – С. 49–64.


[Закрыть], тогда как соответствующие подразделы, касающиеся Джучи, Чагатая, Мунке, Хубилая, Тэмура, отсутствуют[202]202
  Там же. – С. 87, 102, 113, 152, 200, 213. В. А. Рязановский приводит некоторые изречения Чингизидов (Гуюка, Бату) именно как продолжение традиции биликов Чингис-хана, см.: Рязановский В. А. Монгольское право, преимущественно обычное – С. 18.


[Закрыть]. Как нам представляется, такие «пробелы» неслучайны и связаны с тем, что впоследствии высказывания потомков Чингис-хана могли быть приписаны ему самому, чтобы придать им большую силу и значение – точно так же, как в Великую Ясу Чингис-хана были «вписаны» правовые нормы, создаваемые на самом деле его потомками, как мы отмечали выше. Это также свидетельствует в пользу того, что целью биликов было обеспечение принципов незыблемости имперского правопорядка, ассоциировавшегося именно с деятельностью Чингис-хана: если бы аналогичные билики составлялись и сохранялись его потомками и от его потомков, неизбежно стали бы возникать проблемы коллизий, правовых конфликтов и т. д., и о единой системе Великой Ясы пришлось бы забыть. А благодаря биликам Чингис-хана это правовое единство сохранялось – по крайней мере, формально и в имперскую эпоху.

Таким образом, можно согласиться с мнением Е. И. Кычанова относительно того, что билики отражали созидательную, а не разрушительную деятельность Чингис-хана[203]203
  Кычанов Е. И. Билики Чингис-хана. – С. 216.


[Закрыть]. Можно даже в какой-то мере считать их «памятником правовой (или даже «философско-правовой») мысли». Однако не следует поддаваться искушению и включать их в число непосредственно действовавших правовых предписаний, поскольку это приведёт к превратному представлению о системе источников «чингизова права». Вместе с тем отрицание правового значения биликов, в свою очередь, может привести к формированию «упрощённого» представления об этом праве как лишённом какой бы то ни было теоретической и идеологической базы, которая фактически была представлена именно биликами Чингис-хана и недошедшими до нас аналогичными высказываниями и суждениями его потомков.

§ 6. Рецепция иностранного права в монгольской империи, золотой орде и других государствах Чингизидов XIII–XV вв

При изучении правовых аспектов истории Монгольской империи и чингизидских государств имперского типа исследователи чаще всего стремились ответить на вопрос, было ли «имперское» право обычным правом древних тюрко-монгольских племён, адаптированным к новым условиям, или же являлось оригинально созданным в результате правотворческой деятельности монгольских ханов и их соратников. Однако внимание специалистов практически не привлекал вопрос о рецепции (заимствовании) правового опыта иностранных государств в монгольском праве, а между тем заимствования иностранных норм составляли существенную часть права Монгольской империи и выделившихся из неё впоследствии государств. Ниже мы намерены проанализировать причины и порядок рецепции норм и принципов иностранного права в Монгольской империи и государствах Чингизидов XIII–XV вв.

Безусловно, процесс заимствований иностранного права был не спонтанным и не стихийным, а осуществлялся при возникновении соответствующих социально-политических условий. Эти условия можно свести к трём основным группам.

Первая группа. Расширение границ Монгольской империи или её государств-преемников. Монгольские правители постоянно вступали в контакт с народами, обладавшими совершенно иной культурной системой ценностей, и взаимодействие с ними на основе норм, принятых внутри монгольского общества, было невозможным. В результате монгольские правители в силу объективной необходимости должны были заимствовать нормы иностранного права, чтобы взаимодействовать с иностранными государствами на едином «правовом языке».

Уже Чингис-хану пришлось столкнуться с этой проблемой при установлении контактов с государством хорезм-шахов, но он её оперативно решил: согласно «Сокровенному сказанию», «явились к нему (Чингис-хану. – Р. П.) из города Урунгечи двое Сартаульцев по фамилии Хурумши, по именам Ялавачи и Масхут, отец с сыном. Они беседовали с Чингис-ханом о городских законах и обычаях, и он убедился в их сходстве с Законом-Иосун»[204]204
  Козин С. А. Сокровенное сказание. – С. 189 (§ 263).


[Закрыть]. В данном случае «проблема» международно-правового взаимодействия оказалась не столь велика – вероятно, из-за того, что значительную часть населения Хорезма также составляли выходцы из тюрко-монгольских народов, жившие по законам и обычаям, достаточно близким к праву монголов.

Более сложная ситуация сложилась в Золотой Орде, когда её правителям понадобилось установить постоянное взаимодействие с европейскими государствами – в частности, с итальянскими торговыми республиками Венецией и Генуей. Эти государства, в отличие от Хорезма, были, можно сказать, полной противоположностью Монгольской империи и Золотой Орды в отношении хозяйственного уклада, системы ценностей, права и управления, религии. Поэтому для взаимодействия с ними необходимо было подробное изучение и, в конечном счёте, рецепция норм их права, особенно важных для дальнейшего взаимодействия.

Ценным источником о рецепции права европейских государств ханами Золотой Орды является коллекция золотоордынских документов из Венеции, которая включает в себя четыре ханских ярлыка венецианским купцам Азова (Таны) и шесть сопутствующих документов. В них отражено появление в золотоордынской фискальной практике ряда новых налогов и сборов – торгового и весового, а также различных видов пограничных и дорожных (налог на поддержание дорог, сбор за предоставление торговцам вооружённой охраны, сборы при проезде через мост или переправе через реку)[205]205
  Григорьев А. П., Григорьев В. П. Коллекция золотоордынских документов XIV века из Венеции: источниковедческое исследование. – СПб., 2002. – С. 24–27, 97–98, 135–136, 149–150.


[Закрыть].

Большинство этих налогов и сборов отсутствовали в аналогичных ярлыках ханов Монгольской империи, зато многие из них были широко распространены в Европе ещё со времён Римской империи (дорожные) или в международной торговой практике Причерноморья (торговые)[206]206
  Там же. – С. 15; Рогачевский А. Л. Кульмская грамота – памятник права Пруссии XIII в. – СПб., 2002. – С. 222.


[Закрыть]. Это позволяет сделать вывод о том, что эти нормы стали рецепцией европейского права.

Каким образом положения об упомянутых налогах и сборах были заимствованы ханами Золотой Орды? Думается, первоначально они могли быть введены в качестве реторсий, т. е. ответной меры в рамках международно-правового принципа взаимности: не исключено, что ордынские торговцы в Европе должны были уплачивать соответствующие налоги и сборы, что побудило и ордынских ханов внести соответствующие положения в своё законодательство.

Вторая группа условий, вызвавших рецепцию иностранного права – усложнение общественных отношений внутри государства в процессе его развития и необходимость правового регулирования этих отношений. Уже в 1-й четв. XIII в. в состав Монгольской империи вошли различные оседлые народы – китайцы, хорезмийцы и др., усложнилась структура управления государством и обществом. Естественно, в таких условиях прежние тюрко-монгольские нормы и отдельные правовые новации (в виде указов и распоряжений Чингис-хана и его преемников) не соответствовали новым государственно-правовым условиям. Пришлось прибегнуть к заимствованиям из иностранного права, в первую очередь из правового опыта китайских империй.

Так, уже Чжао Хун, посол империи Южная Сун, побывавший у монголов в 1222 г., отмечает, что «татары, унаследовав систему цзиньских разбойников», ввели у себя ряд чиновничьих должностей китайского происхождения: управляющего протоколами, министров, пин-чжанов и др. Кроме того, Чингис-хан и его преемники стали издавать письменные указы и постановления различных видов и выдавать лицам, облечённым определёнными полномочиями, пайцзы. «Всему этому научили их мятежные чиновники цзиньских разбойников», – резюмирует Чжао Хун[207]207
  Мэн-да Бэй-лу («Полное описание монголо-татар») / пер. с кит., введ., комм. и прил. Н. Ц. Мункуева. – М., 1975. – С. 73–74.


[Закрыть].

Ещё два посла Южной Сун – Пэн Да-я и Сюй Тин, побывавшие в Монгольской империи в 1233–1236 гг., т. е. уже в правление хана Угедэя, упоминают о налогах, взимаемых с населения Монгольской империи, причём называют его термином «чай-фа», который монголы также позаимствовали из империи Цзинь[208]208
  «Краткие сведения о чёрных татарах» Пэн Да-я и Сюй-Тина / пер. Линь Кюн-и и Н. Ц. Мункуева // Проблемы востоковедения. – 1960. – № 5. – С. 143, 155. См. также: Schurmann H. F. Mongolian Tributary Practices of the 13th Century // Harvard Journal of Asiatic Studies. – 1956. – № 19. – P. 318–325.


[Закрыть]. Введение в Монгольской империи упорядоченной налоговой системы связывается с именем Елюя Чу-цая, бывшего сановника империи Цзинь, перешедшего на службу к Чингис-хану и ставшего канцлером при его преемнике Угедэе. Согласно жизнеописанию Елюя Чу-цая, система налогообложения была введена для того, чтобы спасти китайских подданных монгольского хана от систематического ограбления кочевниками[209]209
  Мункуев Н. Ц. Китайский источник о первых монгольских ханах: надгробная надпись на могиле Елюй Чу-цая. – М., 1965. – С. 73. См. также: Allsen T. T. Mongol Census Taking in Rus’, 1245–1275 // Harvard Ukrainian Studies. – 1981. – Vol. V. – № 1. – P. 35; Kushenova G. Cengiz Han’ın İki Valisi, Mahmut Yalavaз ve Yeh-Lu Ch’u-Ts’ai: Devlet İdare Anlayışları ve Uygulamaları // BİLİG. – Sayı: 42 – 2007. – S. 229–242; Schurmann H. F. Mongolian Tributary Practices of the 13th Century. – P. 363.


[Закрыть].

В 1-й четв. XIV в. империя Юань в значительной степени превратилась из оседло-кочевого государства в «чисто» китайскую империю, восприняв и китайскую систему ценностей управления и права. Монгольское имперское право (даже с учётом прежних рецепций из правового опыта империй Цзинь и Сун) перестало быть эффективным, и понадобились очередные правовые преобразования. Они были проведены в эпоху правления Гэгэн-хана (Шуди-Бала, император Ин-цзун, 1320–1323), в результате чего появились крупные кодификации имперского права – «Да Юань тун-чжи» («Общие законы великой династии Юань»), «Юань(-чао) дань-чжан» («Установления династии Юань») и «Цзин-ши да-дянь» («Великие установления по управлению миром»). Значительную часть норм составляли прямые заимствования из китайского права империй Цзинь и Сун[210]210
  Попов П. С. Яса Чингис-хана и уложение монгольской династии Юань чао-дянь-чжан. – Р. 0153; Далай Ч. Монголия в XIII–XIV вв. – М., 1983. – С. 70–73.


[Закрыть].

Аналогичным образом складывалась ситуация и в Иране, где до монгольского завоевания (как и в Китае) существовала развитая правовая культура. Её влияние было настолько велико, что даже в период монгольского владычества в документах и трактатах, составленных чиновниками персидского происхождения традиционные монгольские налоговые термины заменялись их персидскими эквивалентами[211]211
  Schurmann H. F. Mongolian Tributary Practices of the 13th Century. – P. 374–375.


[Закрыть]. Для устранения столь явного конфликта была необходима правовая реформа. Радикальные государственные и правовые преобразования в Государстве Ильханов на рубеже XIII–XIV вв. были проведены везиром Рашид ад-Дином, советником ильхана Газана и во многом представляли собой именно рецепцию норм прежнего иранского права, базирующегося на шариате и фикхе[212]212
  Рашид ад-Дин. Сборник летописей / пер. с перс. А. К. Арендса; ред.: А. А. Ромаскевич, Е. Э. Бертельс, А. Ю. Якубовский. – М.; Л., 1946. – Т. III. – С. 217–316.


[Закрыть].

Наконец, третья группа условий рецепции иностранного права монголами – принятие монгольскими государствами той или иной религии в качестве государственной. В Монгольской империи (затем – империи Юань) это был буддизм, в Государстве Ильханов, Золотой Орде и Чагатайском государстве – ислам.

Как известно, уже при Хубилае в Монгольской империи буддизм занял доминирующее положение. Средневековый историко-правовой памятник, известный под названием «Белая история» («Цаган теуке») содержит информацию о том, что к чиновникам Монгольской империи были приравнены представители буддийского духовенства – ламы различных уровней, в число обязательных для исполнения норм были включены требования о соблюдении буддийских ритуалов, внесены соответствующие дополнения и изменения в положения о наказаниях и пр.[213]213
  Čaɣan teьke – «Белая история». – С. 74–80.


[Закрыть] Все эти положения представляли собой рецепцию буддийского права, позаимствованного преимущественно из Тибета через буддийских иерархов, находившихся при ханском дворе.

Аналогичным образом в Золотой Орде в процессе принятия ислама в качестве официальной религии в систему золотоордынского права были включены нормы шариата, а мусульманские чиновники и представители духовенства вошли в состав золотоордынской администрации: так, в ярлыках ханов Золотой Орды «мусульманского периода», помимо и ранее упоминавшихся темников, тысячников и др. появляется обращение также к кадиям, муфтиям и другим представителям мусульманской социально-политической системы[214]214
  Радлов В. В. Ярлыки Тохтамыша и Темир-Кутлука // Записки Восточного отдела Русского археологического общества. – Т. III. – СПб., 889 (отд. оттиск). – С. 20–21; Сафаргалиев М. Г. Распад Золотой Орды. – Саранск, 1960. – С. 252.


[Закрыть].

Точно так же мусульманское право укрепилось и в Чагатайском улусе, вернее – в государстве Тимуридов, сменивших Чагатаидов на троне Мавераннахра в начале XV в. Наследники Тимура прекрасно осознавали нелигитимность своего правления (не будучи потомками Чингис-хана, они претендовали на верховную власть) и поэтому решили отказаться от монгольского законодательства, нарушителями которого они являлись, и заменить его положениями шариата. Так, в правление Шахруха, сына Тимура, в правовую систему государства Тимуридов (так и не изжившую до конца влияние обычного тюрко-монгольского права и имперского права Чингизидов) были инкорпорированы нормы шариата и фикха[215]215
  См. подробнее § 1 четвёртой главы настоящей книги.


[Закрыть].

Анализ вышеприведённых условий рецепции иностранного права в государствах Чингизидов позволил нам выявить одну закономерность: практически во всех случаях рецепция осуществлялась из права не зависимых государств, а не покорённых монголами народов. Недостаток источников не позволяет нам дать однозначный ответ, был ли этот принцип официально закреплён в правотворческой практике монголов или нет. Единственный известный нам пример, когда он был официально сформулирован – это отказ монгольского хана Тимура (император Чэн-цзун), внука Хубилая, ввести в действие созданный его китайскими советниками кодекс законов. Он мотивировал своё решение тем, что положения кодекса опираются на старинные китайские традиции, а теперь китайцы завоёваны монголами и поэтому их опыт вряд ли будет хорош для победителей[216]216
  Ratchnevsky P. Jurisdiction, Penal Code and cultural confrontation under Mongol-Yuan law // Asia Major. – 1993. – Vol. VI. – Pt. 1. – P. 171.


[Закрыть]. Тем не менее на практике этот принцип, похоже, действовал практически всегда.

Наверное, единственный случай в истории чингизидских государств, когда рецепция иностранного права была произведена из права завоёванных государств при непосредственном участии чиновников этих самых покорённых государств – это реформы Елюя Чу-цая, бывшего чиновника империи Цзинь, основанные на правовом опыте самой империи Цзинь. Однако даже в данном случае можно увидеть, что рецепция права была осуществлена от ещё непокорённого народа: реформы Елюя Чу-цая начались в 1229–1230 гг., тогда как империя Цзинь была окончательно завоёвана только к 1234–1235 гг. и, соответственно, до этого времени могла считаться формально независимым государством.

Гораздо сложнее было следовать этому принципу монгольским правителям Китая и Ирана. В этих странах, как уже отмечалось выше, издревле сложилась собственная правовая традиция, влияние которой было просто невозможно не учитывать. Однако и тут монгольские законодатели сумели придать рецепции иностранного права (права покорённых народов!) характер новаций.

Так, откровенный характер заимствований преобладающей части норм китайского права в кодификациях императора Ин-цзуна был несколько завуалирован. Во-первых, в эти кодификации было включено значительное число (до трети всего содержания) указов более ранних монгольских ханов – императоров Юань, а во-вторых, использовался правовой опыт не только завоёванных империй Цзинь и Сун, но и более ранних китайских государств[217]217
  Дробышев Ю. И. Экологические сюжеты в средневековом монгольском законодательстве // Mongolica VII. – СПб., 2007. – С. 79; Ratchnevsky P. Jurisdiction, Penal Code and cultural confrontation under Mongol-Yuan law. – Р. 172–173.


[Закрыть]. Соответственно, главным инициатором и создателем всех трёх собраний законов считался сам император Ин-цзун.

Честь разработки и проведения реформы права и системы управления в Государстве Ильханов её подлинный автор Рашид ад-Дин уступил своему патрону – ильхану Газану. И. П. Петрушевский считает, что везир «приписал» славу законодателя и реформатора ильхану «из лести»[218]218
  Петрушевский И. П. Политические идеи Рашид ад-Дина // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. – Л., 1974. – Вып. III. – С. 28.


[Закрыть]. Однако выявленный нами принцип позволяет объяснить причину почтения сановника к своему повелителю иначе: рецепция персидского права в результате действий везира приобрела характер новаций – как бы заново созданных норм права, инициатором же нововведений представал сам монгольский ильхан, а не представитель покорённого населения!

Наиболее виртуозный, на наш взгляд, способ «замаскировать» рецепцию права покорённого народа имел место при включении в право империи Юань норм и принципов буддийского права, заимствованного из Тибета. Тибет к этому времени находился в составе Монгольской империи, т. е. в полной мере относился к категории завоёванных государств. Чтобы рецепция тибетского права не выглядела прямым заимствованием, была создана правовая фикция – т. н. концепция «двух учений» или «двух законов». Она сводилась к тому, что светское право (закон), установленное монархами Монгольской империи, дополнялось правом (законом) духовным – буддийскими нормами. Чтобы придать этой концепции легитимность, первым адептом «двух учений» в «Белой истории» назван сам Чингис-хан[219]219
  Čaɣan teьke – «Белая история». – С. 74.


[Закрыть]. Соответственно «религией» его внука Хубилая названы «два закона устройства вселенной, [из них] духовное правление [подобно] шёлковому узлу, правление хагана [подобно] золотому ярму»[220]220
  Там же. – С. 80.


[Закрыть]. В монгольской историографии XVII–XVIII вв. эта концепция получила дальнейшее развитие, и считалось, в частности, что каждый великий хан (начиная уже с Мунке) имел собственного буддийского наставника[221]221
  Лубсан Данзан. Алтан Тобчи. – С. 247–251.


[Закрыть]. Таким образом, тибетское буддийское духовенство приравнивалось к высшему чиновничеству Монгольской империи и в некоторых случаях ставилось едва ли не наравне с её правителями и имело полное право проявлять законодательную инициативу!

Правители же монгольских государств, принявших ислам, нашли возможность соблюсти рассматриваемый принцип несколько иначе. Так, в источниках по истории ислама в Золотой Орде мы практически не встречаем сведений о правотворческой деятельности и значительной политической роли собственно ордынских правоведов и богословов – из Волжской Булгарии, Крыма, Хорезма. Советниками-богословами золотоордынских ханов-мусульман или видными чиновниками (в т. ч. и в судебной сфере) были выходцы из Мавераннахра, Ирана и даже Египта[222]222
  См.: История Казахстана в арабских источниках. Т. III: Извлечения из сочинений XII–XVI веков / сост., пер., введ., комм. А. К. Муминова. – Алматы, 2006. – С. 122, 167–168, 190; Муминов А. Деятельность учёных улама из Ирана в Золотой Орде // Историко-культурные взаимосвязи Ирана и Дашт-и Кипчака в XIII–XVIII вв. Материалы Международного круглого стола. – Алматы, 2004. – С. 122–126.


[Закрыть]. В то же время собственно ордынские богословы и знатоки права в большей степени были известны именно за рубежом, в первую очередь в Египте, союзном Золотой Орде, а также в Чагатайском улусе и Иране[223]223
  Усманов М. А. Новые письменные источники по истории Поволжья (предварительное сообщение) // Средневековая Казань: возникновение и развитие. Материалы Международной научной конференции. Казань, 1–3 июня 1999 г. – Казань, 2000. – С. 144; История Казахстана в арабских источниках. – Т. III. – С. 76–77, 118–119, 124, 129–131, 133–134.


[Закрыть]. Полагаем, что возвышение иностранных мусульманских деятелей можно объяснить выявленной нами закономерностью: заимствование иностранного права формально от выходцев из независимых государств (включая и другие монгольские государства – Иран и Мавераннахр, не подчинённые Золотой Орде) было допустимо в отличие от права покорённых государств.