Текст книги "Продаются роли!"

Девушка держала в руках ядовито-желтое платье и протягивала Ивану, как живое существо, словно хотела избавиться от него. Существо с плохим цветом, покроем, тканью, ценой, наконец.

– А что нужно одеть, чтобы всех послать? – проговорил он. Он представил, как человек на сцене будет бегать за желтым платьем, а оно, как живое, будет убегать от него, размахивая рукавами, как огородное пугало, потом он поймает и наденет на себя и станет обуздывать его, как строптивую лошадь. То будет брыкаться, стягивать шею, грудь, талию, но наконец поддастся, понимая, что без человека нельзя. Оно повиснет безжизненно на теле и умрет, превратившись в обычную тряпку.

– Вы… – начала девушка, – думаете, что попали в цирк.

Завибрировал телефон. Иван ответил.

– Мы не договорили, – говорила мама. – Я за тебя беспокоюсь. У меня за окном грушу градом повалило.

Иван нажал на красную кнопку.

– Я это возьму, – сказал Иван, забрав у девушки платье, и прошел к выходу, оставив на кассе телефон.

Девушка улыбнулась, потом лицо вытянулось в недоумении, как в неправильно отраженном зеркале.

– А деньги? – произнесла она.

– В телефоне, – крикнул Иван и колокольчик прозвенел в прощание.

Он швырнул платье на асфальт, и в тот момент приближающая «Волга» наехала на задравшийся подол, затормозила, словно наехала на живого человека.

– Давно хотелось это сделать, – мелькнуло в голове у Ивана.

Из «Волги» выскочил мужчина в клетчатом костюме, как в ретро-фильмах, упал на колени и замер перед причиной остановки.

– Ты что того? – проговорил он.

– Держи его! – кричала нимфа с лицом пумы, появившаяся на крыльце итальянского бутика.

Ивану хотелось смеяться. Он видел всю эту глупость и низость человеческой массы, к которой сам принадлежал. Он ухмыльнулся, цинично взглянул на каждого, который не смел приблизиться к нему, как к чему-то очень опасному. Как к бешеной собаке или святому эквиваленту.

– Как святой собаке, – подумал он.

– Да пошли вы! – сказал парень, грустно взглянул на платье, которое мирно покоилось на асфальте, как будто на родном месте, взывая не трогать, не нести в стирку и главное не одевать. К его профилю стали подступать ботинки, туфли, сланцы, сперва топчущие, потом недвижимые. По этим ногам можно было понять многое. Иван успел разглядеть в сланцах студента с пышной шевелюрой и проколотой губой, в сандалиях инженера, страдающего плокостопием, в ботинках – сержанта.

Иван бежал. Он повернул на Новинский бульвар и протаранил толпу ребятишек, говорящих. хохочущих, беспрепятственно показывающих пальцами на все интересное, не ожидающих бегуна, посылающих всех на своем пути. Один из них, малыш с испачканным от шоколада ртом, плюхнулся на асфальт, упав на мороженое, которое держал в руках. Он захныкал.

– Извини, брат, – произнес Иван. – Но я побежал.

Толпа притихла и, казалось, сейчас и они бросятся за ним вместе с сержантом, девушкой из магазина, но рассмеялся один, затем другой, и все покатились со смеху от такого неловкого падения и измазанной рубашечки.

В воздухе что-то гремело. Это голуби хлопали крыльями, садясь на крыши летних террас в кафе. Он пробежал мимо одноногого человека, просящего милостыню, горы черных мешков со скопившимся мусором, задел один, повалив все разом превратив, гору в степь, увидел проем, в который и проник с присущей ему ловкостью.

Это был суши-бар. Он не любил суши, предпочитая «нашу» еду. Иван пробежал по коридору с оранжевыми стенами со множеством дверей. Он дернул одну. Закрыто. Еще. То же самое. Наконец, одна поддалась. Он оказался в клининговой комнате. Стяжки, швабры, узкое пространство. Нужно отдышаться. Хотелось смеяться, даже нет, гоготать над всеми, забраться на высоченное здание, взять в руки огромный микрофон и ржать громко, без слов, не объясняя никому причину этого смеха, потому что смех он и так будет говорливым, объясняющим свое отношение ко всему живому. Молодой человек закрыл глаза, и все нутро задвигалось в гомерическом хохоте. Оно тряслось, и вместе с ним двигалось сознание, перемещаясь с прежнего насиженного места в новую область. Оно тряслось и эта тряской перемещалось все, как при дребезжании стекла перемещается жирная капля, случайно попавшая ранее.

– И здравствуйте, – услышал Иван и открыл глаза. Перед ним стоял мужчина в синем комбинезоне, житель восточных окраин, предположительно киргиз. Две черные полоски вместо глаз, широченный нос и пышные губы в этом слабом свете подсобной комнаты, похожей на лифт, хорошо гармонировали с инструментами уборки графиком смен.

– Тихо, – сказал он ему. – Закрой дверь.

Тот послушно закрыл дверь, оставив маленькую щель, на всякий случай.

– Да я что? – испугано сказал он. – Мы зашли, мы вышли, мы ничего.

– Ты кто? – спросил Иван.

– Я никто, я так, – ответил мужчина и развел широко руки, что в пространстве этой коморки было преступлением.

– Чем занимаешься? – спросил Иван.

Он смотрел на его нелепый костюм с пятнами и лямками, нашитыми карманами наобум – маленькими, неудобными – то ли для платка, то ли для денег.

– Уборка, стирка, глажка, – произнес тот, закрывая дверь плотнее и прищуриваясь, от чего его глаза исчезли, превратившись в две тонкие борозды с рассеянными складками на окончании. – А что? Могу стать полезным. Только не криминал. Я не хочу проблема. У тебя костюм не соответствует.

Сколько он носил этот костюм. С самого утра. Он вспомнил глаза ребенка, который бросил ему этот незатейливый наряд, и того, что упал на холодное месиво из мороженого. Ребенок наверняка поднялся, а тот, первый, помогает прохожим найти нужный дом или читает книги о хороших людях.

– Можешь достать нормальный? – спросил Иван.

– Могу, – кивнул головой киргиз .

Иван проводил взглядом услужливого человека, расположился поудобнее, присев на скопление сухих тряпок, прислонился к длиной швабре, держась за нее как за поручень, смотрел на замочную скважину, в которой была щель, но невозможно посмотреть, разве что с помощью особых глаз. Его глаза переместились вплотную к двери и втиснулись в узкие своды, рисуя в голове картинку.

Вершина дома. Антенны, чердачные окошки и солнце плотно прилегало к плоскости, прижимая то одну, то другую щеку к углу здания. Он напоминал огромный рынок. Тот располагался на площади. Множество разноцветных зонтиков как на пляже По нему ходили не менее колоритно одетые люди – с корзинами, большими сумками, ящиками, на ходу расхваливая свой товар. Иван шел по тропинке, останавливаясь у разных торговцев.

– Покупай сочнейшую мякоть, – говорил первый в чалме и браслетах их сверкающих камней. – Не отказывайся. Она у тебя есть, но лишним никогда не будет. Она у тебя не кончится, но может прийти в негодность. А у меня она самая свежая, самая лучшая. Я один знаю секрет ее приготовления.

Иван пытался возразить, но тело его не слушалось, и словно он смотрел фильм со своим участием, где его герой взял мешок, взвалил на себя и пошел дальше. А продавец все лишь говорил о бананах.

– Тебе это нужно, – прошептала женщина в разноцветных тряпках, что покрывали ее пышное тело. – Все дороги ведут ко мне. Даже если препятствующий на пути, то он вскоре отбежит, чувствуя себя лишним. – Возьми этот кусок. Он твой. Приставь его и ты поймешь, что нашел то, что нужно.

Иван захотел разузнать, что это за кусок и почему он должен взять его, но герой его опередил, не дав возможность управлять им. Тот взвалил на себя еще один сверток и поплелся дальше.

– Купи у меня. – произнес голос. – Вот.

– Что это? – очнулся Иван и увидел перед собой брюки небольшого размера и рубашку с коротким воротником.

– Костюма, – сказал киргиз. – Хоросий. Осень хоросий.

– Мне в нем, что на карнавал или официантом пойти, – резко сказал Иван.

– Не подойдет. Есть еще?

Киргиз с трудом достал этот костюм, ему было очень обидно своих затраченных сил, поэтому он стоял и ждал маломальской компенсации.

– Есть, но трудно, – досадливо произнес он, видя, что парень не хочет раскошеливаться. – Очень трудно.

– Где есть? – спросил Иван, мечтая снять с себя нынешнее облачение, в голове сжигая его на медленном огне инквизиции.

– Около церковь, – произнес тот. – Меня гоняют, я там пальто хорошее взял. Свитер. Целый мешок унес. Они ругаться, но одежда надо.

– Пойдем, – решительно сказал Иван.

– Я не могу, – боязливо сказал киргиз.

– Тебя как звать? – спросил Иван.

– Абай, осмотрительный значит.

– Ну что осмотрительный Абай, хочешь быть богатым?

– А? – не понял тот.

– Озолочу, – более ясно разъяснил Иван.

– Когда? – последовал встречный вопрос.

– Потом, – ответил Иван. – Я куплю этот бар и сделаю из него театр.

– Ну вряд ли, – засмеялся киргиз и обнажил свои желтые зубы, стоящие кривым рядом как забор у пьющего.

– А мне нравится место, – сказал Иван, срывая со стены план эвакуации при пожаре. – Три зала. Два со сценой, свет хороший. Подходит. Все, я беру. Решено. Иди и скажи своему начальнику, что пришел покупатель.

– Я не могу, – робко сказал он.

– Не робей, – хлопнул его Иван по плечу. – И будет у нас театр-сад. Была бы моя воля. Я так бы со всеми барами поступил. Это ж сколько театров можно было сделать? Не сосчитать.

– А где пить? – спросил он.

– В театральных буфетах, – торжественно сказал Иван. – Благородно. И дома иногда. Не часто.

Приоткрыв дверь, вошел еще один киргиз. Он быстро взял тряпку, нацепил ее на швабру на липучках, и вышел, проронив:

– Тихо, там все слышно.

– Мне надо в зал, – сказал работник, словно возвращаясь к реальности. – Вижу голодный клиент, хуже волк, а неудовлетворенный хозяина – это гризли.

– Не ходи, – сказал Иван спокойным, но повелительным голосом.

– Я что, я буду, если будет ресторан, – сказал он. – А если его не будет?

Какая хорошая коморка. В подобной коморке за тридевять земель он проводил репетиции «Цокотухи». В соседней комнатке шла йога с пожилыми неунывающими людьми, а рядом рождался спектакль.

– Пойдешь ко мне, мне нужен человек в команду, – сказал Иван, театрально двигая бровки и вперед выставляя ногу.

– Что делать? – спросил тот.

– Рисовать, пилить, стругать, – перечислил Иван.

– Стругать детей? – не понял иностранец.

– Ага, если понадобится, – улыбнулся молодой человек.

– Нет, не могу, – возразил мужчина, размахивая правой рукой, как от едкого дыма, – у меня своих трое. Четвертого ждем. Не могу.

– Да при чем тут, – убедительно говорил Иван. – Оклад раза в два больше чем здесь. А то и в три.

– Откуда знаешь? – хитро спросил киргиз.

– Знаю, – спокойно сказал Иван.

– Я согласна, – бодро сказал тот, и его зрачки расширились. – Когда начинать?

– Сейчас, – выставил Иван вперед другую ногу и проткнул указательным пальцем правой руки воздух, где, по его мнению, находился календарь с сегодняшней датой, обведенной в красный кружок. – Проводишь меня к хозяину – это будет первым испытанием. Согласись, ничего сложного.

– А соц пакет будет? – не унимался работник суши-бара.

– В пакетах не будет ограничения, – успокоил его Иван, меняя внутреннюю стойку, становясь то гладиатором, то адвокатом, то львом, то тигром.

– Хорошо тогда, – сказал работник и он махнул головой в сторону двери, призывая идти за ним.

Они прошли зеленый коридор, минуя резкие повороты, как при форсаже, поднялись на три этажа и оказались на чугунной лестнице, которая вела к двери, исписанной и продетой насквозь какими-то лентами, веревками. В одном месте значились следы пулеметной очереди.

– Шикарная история у этой дверки, – подумал Иван. Он начал искать рифму к дверке, но остановившись на рифме «крепко», внимательно посмотрел на ручку двери, дернул ее от себя и вошел в помещение и ослеп. Его глаза перестали видеть. Он не мог разглядеть даже собственные руки.

– Я занят, – проговорил ленивый голос.

И тогда он понял. Дым. Комната была заполнена серой массой. Классическая картинка – руководящие кадры в развлекательных заведениях оттягиваются по полной, а не сидят в душном офисе. Сквозь меняющиеся формы дыма, вытягивающий свои хвосты в разные стороны, висели ковры, столы, казалось, тоже висели в облаках сизой мглы, стулья, диваны и подушки на них порхали как неведомые животные, обитающие только в этой атмосфере.

– Здравствуйте, меня зовут…, – начал Иван, обнаружив среди подушек странное существо, напоминающее бегемота, только с бородой. – Я правнук Нестора Махно. Прошу любить и жаловать.

Дым застыл вместе с «бегемотом», который как оказался, был не один, а тискал в одной руке белокочанное тело юной девы, а в другой сжимая пластиковый стакан с переливающейся через край жидкостью. Пришедший человек застал его врасплох. Его день начинался именно так. Так и заканчивался. Раза три он выходил в зал, чтобы поучить персонал. По-другому он не хотел.

– Пссс, – выдохнул он дым, и шлепком отправил прекрасные формы за дверь. – Чем могу быть полезен?

Он вышел из сумрака, на ходу стягивая свои шкуры, превращаясь из бегемота в поджарую гончую, скорее вожака всех гончих.

Он открыл окно, через минуту дым рассеялся, и комната стала напоминать кабинет начальника, имея в своем интерьере большой стол, кресло, шкаф с документацией и диван с телевизором.

– Я хочу купить ваш ресторан, – сказал Иван и присел в кресло, пока директор возился с жалюзи.

– Но он не продается, – удивленно сказал вожак и пожал плечами, что, наверное, рад был, но это не то, на что так просто согласиться.

Иван встал, крутанул кресло в одну сторону, потом то же самое сделал в другую, сел на него, взял листок, ручку и написал что-то на листочке.

– Вот такой задаток я вам предлагаю, – протянул он директору вчетверо сложенный листочек с круглой суммой.

Директор расцвел. За последние десять минут он поменял три маски и это был не предел.

– Мой отец скупает все торфяные болота, – говорил Иван. – Хочет оборудовать на них минизаводы по производству дыма. А я пошел не в отца. Скупаю бары. Хочу сократить число пьющих.

– Как вам будет угодно, – говорил директор, доставая из бара виски.

Иван вышел из кабинета – пьяный, сытый, в хорошем костюме и на его лице была блаженная улыбка, какая бывает у мужчин, выходящих от своей любовницы – удовлетворенная, зная, что всегда можно вернуться, но можно и не возвращаться.

– Работает, – мелькнуло в голове, и первая репетиция, по его мнению, прошла удачно.

Он вышел на улицу, сел в автобус и помчался, но не знал куда, так как только почувствовал соприкосновение с дермантином на сидении, уснул.

В его глазах плавали круги, как в супе жировые кольца, и они сталкивались с разными фигурами – квадратными кубами, треугольниками, сливались в одну сложную систему и перемещались с игривой скоростью, меняя место, как в зрительном зале, несмотря на то, что билет был куплен на более дальний ряд. Его зрачки вздрагивали по мере движения колес, он на время вылетал, видел дом, дорогу, успевал заметить проехавший шевроле с говорящей в гарнитуру девушкой и снова впадал в свой микромир столкновений геометрических фигур. Иван открыл глаза, как только услышал, что водитель объявил конечную остановку.

Иван вышел на незнакомую улицу, увидел скамейку сел, осознал, что за ним нет погони и уверенность в его принятом решении, твердо оспоренная, подзуживала его начать.

Конечно, покупать бар он не собирался. Слишком невыгодная получалась сделка. Помещение, совершено непригодное для его замыслов. Даже если бы он решился, то потребовалось немало сил и средств, чтобы все переделать. Ломать одно, строить другое. Пройдет немало времени, прежде чем пойдут первые шаги. Ждать он не намеревался. У него слишком хлесткая была идея, да и амбициозное нутро не позволяло терпеть ему это и искать более кардинальных путей.

Что касается работников, то ему нужны были не просто надежные люди, но и не обделенные интеллектом.

Совершив такой театральный этюд, он проверил, насколько в мире жива театральность. Как люди легко идут на поводу более громких, более уверенных и красивых людей. Они лишаются своего состояния только потому, что участвуют в редчайшем, чувствуя в себя уникальность, не понимая о том, что будут обмануты.

Правда эта девушка, продавщица с Арбата, оставила в его душе след, и он решил, как только он сможет провернуть свое дело, то вернется и быть может женится на ней.

Иван оказался напротив старинного здания в густой заросли ивовых деревьев, в центре которой стоял бюст бородатого мужчины. К зданию вела аллейка, с палисадником посередине, с желтыми и красными цветами, посаженные цифрой 150. Вдоль аллеи располагались скамейки. Иван интуитивно присел на одну и закурил.

Ему нравился этот воздух, образованный живой изгородью, цветами и чем-то еще, что готовилось в окне этого здания. Сладковатый, сливочный вкус стал родным и напомнил домашнее тепло в период праздников и выходных дней.

Тут он заметил, как отворилась дверь, вышел мужчина с усами в кожаном плаще, стал нервно курить. Он был лыс и его глаза удобно расположились около широкого носа, как будто в специально приготовленных выемках. Черные брюки и расстегнутая рубаха выдавали в нем аккуратного человека, понимающего толк в современных веяниях. На груди висел круглый медальон – вероятно, подделка под золото. На нем был дракон и маленькие дракончики. Вероятно, драконом являлся он, а дракончиками… – вероятно один из них был в двух шагах от него. Рядом с ним прыгал маленький человек – по росту и, видимо, по статусу тоже.

– Я тебе сказал что купить? – сказал усатый.

– Лампочку, – ответил патлатый человечек.

– А ты что купил? – нервничал мужчина.

– Лампочку, – ответил маленький.

– Это не лампочка, это батарейка, – в сердцах прокричал человек в кожаном плаще. – Ты что не может отличить лампочку от батарейки.

– Это батарейка? – удивленно спросил другой.

– Да, – согласился первый.

– Я купил батарейка? – до их пор не понимал второй, более маленький.

– И как ты собираешься ею светить? – кричал человек в черном плаще. – Как? Может покажешь? Идиот.

– Я не… – пытался возразить маленький человек.

– Иди с глаз моих, – крикнул он и подтолкнул маленького и тот помчался, исчез за углом. – Все идиоты. Понабрали по объявлению. Теперь приходится, как папа Карло, со стружкой, снимая шероховатость.

Иван уже подошел к нему, протянул руку и сказал то, что должен был сказать человеку в кожаном плаще:

– Здравствуйте, меня зовут Иван, по батюшке Митрофаныч. Имею в родственниках бабку на Украине и тетку в Израиле. Бываю у них редко, но думаю к ним приехать, когда увеличу свое потомство и капитал.

Он поклонился, и новые туфли, взятые напрокат на неизвестный срок, скрипнули в довесок к своему ритуалу знакомства.

– Нет у меня работы, – резко пробурчал человек. – Вчера монтировщик взлетел на воздух вместе с дым-машиной. Он не знал, что там все под напряжением. Он не знал, тогда сидел бы дома и не дышал в спину своей квалификацией. Наделают липовых бумаг, а потом устраиваются в театр. Я вам еще раз повторяю молодой человек, у меня нет для вас подходящей должности. Не было, нет и не будет.

Он достал из кармана пластиковую бутылочку, в которой в жидкости плавал лед, отпил из нее и вернул на прежнее место.

– Мне не нужна работа, – уверенно сказал Иван. – Работа ищет тех, у кого ее нет. А нам с этой тетушкой не по пути. Так как работать я не люблю, но понимаю, что нужно заниматься делом, я взял ее за узду и говорю «но».

Человек в кожаном плаще с интересом взглянул на молодого человека, удостоившего его своим визитом.

– То есть вы бездельник? – спросил он.

– Неправильно трактуете, – улыбнулся Иван. Бездельнику ничего не надо. Мне же нужно все или ничего. Я не сторонник плохой пищи, неудобной постели и пустого кошелька. Я думаю о людях, но в первую очередь о себе и своем окружении. Как вы поняли, я работаю на себя и мне никто не нужен. Почти никто.

В окне промелькнула женщина с лейкой, и ее волнистая прядь колыхнулась на подоконнике вместе с цветами, покрывавшие окно, оставив только небольшой проем, чтобы видеть улицу или наоборот.

– Нет, начальников нынче много, – произнес человек в пальто. – Ну и что? Я руковожу. А толку-то?

В кожаном пальто он был похож на героя комиксов или жителя черного квартала, который не смотрел на градусник, когда хотел одеть стильные вещи.

– Я знаю, что вам не хватает, – произнес Иван.

– Что? – спросил мужчина, и его усы дернулись, как натянутые струны.

– Как бы нескромно это не звучало, меня, – сказал Иван.

– Действительно, чрезвычайно… – улыбнулся в ответ мужчина.

Он смотрел на молодого человека, как на мессию, который пришел с благой вестью. Только пока еще не знал, как к нему относиться. То ли как к дешевому актеру, сочиняющему глупые пьески, то ли к деловому человеку, который понимает, о чем говорит.

– Послушайте меня и через час вы будете другим человеком, – сказал Иван.

– Как все надоело…, – начал человек.

– В чебуречной, – произнес Иван, увидев по другую сторону улицы объемные буквы с произнесенным названием.

Мужчина смотрел на парня улыбаясь, потом он стал серьезен на некоторое время, посмотрел на часы и наконец произнес:

– Анатолий Камчатный, художественный руководитель этого захолустья.

– Иван, решивший сделать из захолустья во истину другое место, – ответил молодой человек.

– Ладно, пошли, – хлопнул худрук и они пошли к заведению с трубой, из которой клубами выходил дым. Оно нагревалось. Улица тоже не остывала, а продолжала свой тепловой разбег на термометре, поднимая красную каплю ртути.