Текст книги "Великий Шёлковый путь. В тисках империи"

Глава 11
Ярость небес

Великая степь, земли сарматов

1

Следующей весной сарматские шатры огласятся криком десятка новорожденных обоих полов – их кожа и глаза будут светлее, но не у всех: два мальчика появятся на свет, словно куски хорошо прожаренной баранины, с волосами жесткими, как боевая кольчуга. Их дети и внуки будут слагать легенды о большом черном боге с белыми зубами, который случайно забрел в стойбище и разделил ложе с лучшими из лучших, чтобы дать начало новому клану покорителей степи…

Но все это будет нескоро. Очень нескоро. Пока же «черный бог» валяется на выцветшей траве и перемалывает отточенными резцами травинку за травинкой. Чуть в стороне устроился Марк – в его руках маленький кусок выделанной кожи – пергамента, острое перо, а рядом стоит плошка с черной густой жидкостью, сделанной из смолы и винного уксуса. Марк медленно и тщательно выводит на коже незамысловатые латинские буквы. Заряна бесшумно подходит сзади и с интересом наблюдает за тем, как на коже появляются черные раны, приобретая вид закорючки в виде змеи, круга и вертикально стоящего столба: получилось sol – «солнце».

– Что это за магия? – Заряна не выдерживает и обнаруживает свое присутствие.

– Это буквы, сарматка. Я пишу послание Сципиону, чтобы он не убивал твоего брата, – Марк не оборачивается, сосредоточенно выводя еще одну змею, которая лезет на какой-то кривой куст с пузатой палкой.

– Эти знаки могут выразить твои мысли? – Заряна пытается дотронуться до краски, но Марк бьет ее по руке.

– Ты его не отвлекай, а то напишет чего-нибудь не так – и конец братцу. Пергамент – штука очень дорогая. – Сальвий наконец выплевывает изжеванные травинки и подползает ближе.

– Говорят, лучший пергамент – из человеческой кожи. Во время войн он не так уж и дорог! – Марк продолжает калечить кожу острым пером, бросая на Сальвия не менее колкий взгляд.

– А на меня-то чего смотришь? Моя кожа точно не годится. Если только чернила будут белыми. – Сальвий снова падает на траву и мечтательно смотрит на небо с белоснежными барашками облаков.

– Зато из твоей кожи получится отличное седло! – Марк бросает на Сальвия еще один злобный взгляд, заставляя громилу отвлечься от созерцания высших миров.

– Я давно хотела сказать… Если мы вместе, может, прекратите эту вражду? Мне надоело хвататься за меч, слушая вас. – Заряна садится между Сальвием и Марком.

– Не нервничай, царица степей. Боя между нами не получится. Этот пират не выдержит и пяти секунд, – Марк выводит очередную черную змею, в этот раз рядом с двумя скрещенными копьями.

– Послушай, Марк. А ты ведь сам не из Рима, да? Судя по акценту, ты критянин, из которых наемники по всему миру? Так вот. Я тоже жил на римских землях, в Сицилии. Так что не надо вести себя так, словно Зевс сошел с небес! – Сальвий начинает жестикулировать руками в ритм своей речи, будто исполняет песню.

– Ага! Зевс как раз родом с Крита! Ты ведь беглый раб, Сальвий?

– Беглый?.. Ладно… Расскажу… Слышал о восстании Евна в Сицилии? Так вот. Я был с ним и лично вырезал половину гарнизона города Энна!

– Мне плевать, кто ты, Сальвий. Сейчас ты палка в моих руках. Даже не меч, – Марк аккуратно выводит небольшую вертикальную палочку и ставит над ней точку, едва не протыкая кожу пером.

Сальвий вскакивает и выхватывает из ножен зазубренный от времени и ударов копис – кривой меч, любимое оружие морских разбойников. Марк пронзительно громко свистит, заставляя перепелов в округе обозначить свои гнезда. К наемнику подбегают его подчиненные, готовые зарубить чернокожего здоровяка.

– Пойдем отсюда! – Заряна хватает Сальвия за руку и уводит прочь от Марка, который наконец поставил не ту закорючку и теперь с досадой пытается ее оттереть скребком из свиной щетины.

2

Заряна приводит Сальвия на берег реки, где трава не так тронута солнцем, но быстро становится добычей прожорливых лошадиных желудков. Заряна говорит с животными по-сарматски, меняя интонацию и делая смешные акценты на шипящие звуки, будто она и есть та змея из рисунков Марка. Сальвию давно нравится эта женщина. Почему бы не попытать свое счастье?

– А ты красивая… У тебя есть муж? – чернокожий пират все же с трудом подбирает слова, продолжая жестикулировать в такт неозвученным мыслям. Обычно он куда более красноречив.

– Нет. И не будет никогда! – Заряна резко меняется в лице и отрешенно отходит от гнедого жеребца, глядя куда-то на восток.

– Тебя кто-то обидел? – Сальвий решается подойти поближе к сарматке. Так он отчетливо чувствует пряный запах ее кожи.

– Я наследница. Кто меня может обидеть? Просто нет равного. Мужчина должен быть выше женщины, – Заряна вздыхает и бросает на Сальвия такой безразличный взгляд, что любой мужчина на его месте ушел бы не оглядываясь. Но только не Сальвий.

– А я? Ты не думала, что я могу стать твоим царем? – Сальвий полностью скидывает одежду, обнажая торс, украшенный татуировками, едва заметными на вороной коже.

– Оденься! И иди прочь! – Заряна отворачивается, но тем самым на мгновение теряет контроль над ситуацией.

– Ты сама виновата! Зачем ты дала нам порезвиться со своими сестричками? Они страстные, прямо как акулы, почуявшие кровь… Ты такая же? – Сальвий резко хватает Заряну за плечи и прижимает к себе.

Сарматка изворачивается, как ее учили с пяти лет во время уроков борьбы на поясах, успевает выхватить нож и полоснуть им обидчика по плечу. Но чернокожий гигант чертовски хорошо координирован – он достает девушку своей длиннющей рукой, посылая ее в глубокий нокаут. Обалдевший от собственной наглости пират облизывает пухлые губы и всем своим весом наваливается на Заряну сверху, стаскивая с нее кожаные штаны и раздвигая ноги. Глаза закатываются, виски превращаются в гулкие барабаны, что вызывают ливень…

– А теперь встал, оделся и взял меч! – Марк появляется неожиданно, заставляя насильника ощутить холод апеннинского железа прямо у кадыка.

– Убьешь меня? А как же Страна шелка? – Сальвий поднимается и не спешит одеться, намеренно опуская глаза на часть тела, которой привык хвастаться задолго до наступления совершеннолетия.

– Обойдусь без тебя. Спишем это на атаку ночных волков! – Марк откидывает меч в сторону и с места бросается на Сальвия, мертвой хваткой впиваясь ему в горло.

Марк напоминает мастифа, который настиг огромного черного быка и теперь высасывает из него силы исполинскими глотками. Сальвий закашливается от пены, идущей изо рта. Дышать все сложнее. Красные от напряжения глаза закатываются, как солнце над песчаным пляжем далекого и теплого моря. Становится темно…

– Ради богов, ради моего брата, не надо! Мы должны дойти! Я прощаю его! – Заряна приходит в себя и оттаскивает Марка в сторону. Сальвий гулко кашляет и возвращается с берегов своей смерти.

Бывший гладиатор еще долго будет отлеживаться в тени крупного жеребца, привязанного к большому камню. Марк ведет себя, словно ничего не случилось. Вот он открывает большую клетку с несколькими разноцветными голубями, берет одного из них и привязывает к птичьей лапке свернутый в трубочку, плотно исписанный с двух сторон кусок пергамента. Голубь взмывает в закатное небо, делает круг и спешит в сторону солнца – на запад. Марк пытается проводить птицу взглядом, но на мгновение слепнет от ядовито-красного света.

– Мы считаем вас диким народом, которым движут звериные инстинкты… Но я вижу, что ты не такая. Значит, это неправда? – Марк подсаживается к Заряне, которая сидит у костра и задумчиво кормит его мертвой травой.

– Мы мало чем отличаемся от вас, разве что буквы эти не знаем… Скажи, зачем мы туда идем?

– За сказкой… Вы живете на этих просторах и не знаете, насколько богаты те земли. Мы должны стать первыми, кто свяжет воедино закат и восход, кто увидит этих драконов и откроет тайну шелка!

– А я всегда хотела увидеть дракона. Мне мама в детстве рассказывала, что они есть и многие им поклоняются, а еще она рассказывала про вас – что вы поклоняетесь золоту, – Заряна ежится от вечернего степного ветра и закутывается в тяжелый плащ, сотканный из верблюжьей шерсти.

– Да. Рим стоит на алчности. – Марк бросает в костер сухой корень, который заставляет пламя бешено плясать, как на апрельском празднике виналии. – Я сказал тебе правду. Теперь ты скажи. Ты знаешь дорогу в Шелковую страну?

– Нет. Знаю только, что это очень далеко… Настолько, что у тебя может не хватить голубей. Не отпускай их часто. Прошу!

– Это всего лишь первый. Ты не волнуйся…

Беседу сарматки и критского наемника прерывает ржание коней. Это перекличка: кобыла Заряны учуяла знакомый запах и теперь приветствует своих братьев, с которыми росла в одном табуне. На пригорке появляются два сармата. Марк вскакивает и хватается за меч. Заряна что-то кричит всадникам, те отвечают ей зернистыми порывами своего степного наречия.

– Это разведчики. Их послал мой отец, чтобы они осмотрели окрестности и проложили путь до саков!

– Скажи им, чтобы убирались. Мне здесь не нужны чужаки!

– Марк! Мы должны доверять друг другу! – Заряна подходит к Марку и осторожно трогает его гранитную руку. Критянин тонет в этих влажных от дыма и ветра глазах, но быстро приходит в себя и плотно фиксирует гладиус в ножнах. Хорошо. Он позволит сарматам кочевать рядом.

3

Позади три дня утомительного перехода по бесконечной степи, которая днем похожа на дымящую пыльцой сковородку, а ночью превращается в залитое лунным светом холодное кладбище надежд выбраться отсюда. Сегодня воздух пронизан опасностью. Она всюду: в тревожном блеянии дроф, стремительном бегстве джейранов и багряно-синем горизонте, который выглядит словно смертельная язва на небесной шкуре.

Сарматы пропускают через ноздри терпкий запах степи и озабоченно обсуждают ее болезненное дыхание. Марку это не нравится.

– Я запрещаю вам говорить на своем языке! – Марк подходит к кочевникам и пихает одного из них в плечо.

– Но они не знают другого! – Заряна пытается отвести Марка в сторону. Сарматы словно не замечают наемника, продолжая показывать в сторону края неба.

– Заряна, ты меня не услышала? Я не терплю в лагере иноязычную речь. Это угроза! – Марк заводится, грубо отталкивая Заряну.

Одному из сарматов не нравится поведение латинянина. Он подходит к Марку и пытается ему что-то объяснить, повышая голос. Наемник недолго думает и наносит молниеносный удар мечом. Кочевник успевает удивиться своим выпадающим внутренностям и что-то говорит опешившей от ужаса Заряне. Второй сармат с криком атакует убийцу, но разве можно справиться с Марком в ближнем бою? Нет. Сколько таких испуганных и кричащих он отправил к Аиду… Сотню, две, тысячу? Марк не считал. Это куда более утомительное занятие, чем отнимать чужие жизни.

– Что? Что ты наделал? Зачем? – Заряна валится на колени и, пачкаясь в крови, пытается нащупать признаки жизни в изувеченных телах.

– Я предупреждал. Мое слово здесь закон! Или есть еще несогласные? – Марк смотрит в сторону Сальвия, который привстал на месте, но теперь покорно садится, ничего не отвечая.

Заряна кидается на Марка и пытается в отчаянии бить его кулаками. Критянину нравятся женские слезы – одному из немногих мужчин. Слезы – белое вино, кровь – красное. Напиваться лучше, когда смешиваешь оба напитка. Но не в этот раз. Марк скручивает Заряну и заставляет ее сесть на землю.

– Я устала смотреть, как мои братья гибнут от латинских клинков! Будь ты проклят! – Заряна рыдает неестественно глухо, словно волчица оплакивает раздавленных волчат.

– Ну, давай, девочка, натрави на меня своих богов! В кого вы там верите – в ветер? – Марк ловит поток воздуха и широко расставляет руки, словно это паруса. Он сильный. Ненаказуемо сильный!

4

Буря надвигается. Сначала степь радуется долгожданному дождю, который несется на колеснице из грома и молний. Но влаги слишком много: она кружит в гибельных хороводах жителей ковыльной вселенной, еще сильнее возбуждая свой аппетит с каждой новой отобранной жизнью. Буря близко…

Марк разбил лагерь в русле пересохшей реки. В береговой нише есть естественные пещеры, где удобно развести костер и заснуть под звуки оркестра местных цикад. Но не сегодня. Римляне вздрагивают от раскатов грома, словно небесный великан бьет мечом по огромному кованому щиту. Он где-то рядом. В его руке факел, который то и дело вспыхивает, облизывая верхушки холмов языками синего пламени.

– Нужно срочно убираться отсюда! – из темноты появляется промокшая насквозь Заряна.

– Куда? На открытое пространство? Тут мы защищены от дождя!

– С теми, кого ты убил, мы обсуждали бурю… Мы всю жизнь в степи и знаем, откуда и когда приходит бог грозы!

– Ах вот какой бог меня покарает? Ну давай, давай. Я сын Зевса, сарматка, и грозой меня пугать – как рыбу водой!

– Ну послушай меня! Это русло реки, выше сильный дождь. Понимаешь? Поток снесет всех нас!

– Ты же прокляла меня! Я не ослышался? Зачем тогда хочешь спасти?

– Ты знаешь, Марк. Меня держит только Атей!

– Вот и ладно. Давай, хочешь, бери с собой Сальвия. Или опять тебя придется спасать?

Марк разряжает обстановку. Солдаты обмениваются взглядами и улыбаются. Зря они сомневаются в своем командире – он всегда знает, что делает. Сальвий не реагирует на колкость. Он молча лежит у пыльной стенки пещеры и просто переворачивается на другой бок.

– Видишь, словно подменили человека! Вырезать полгарнизона Энны и сломаться, чуть-чуть заглянув в глаза смерти. Болтун!

Заряна выходит из грота и карабкается по склону. Ливень сшибает девушку с ног, но она впивается сильными руками в раскисшую глину и лезет наверх, чтобы свернуться калачиком прямо посреди хмельного разгула стихии.

– Мама… Я устала. Я не могу позволить им убить самое родное, что у меня осталось, что у нас с тобой осталось… Но что я могу сделать? Что? Помоги! – Заряна пытается защититься от стены дождя своим верблюжьим плащом, который намок, отяжелел и теперь похож на погребальную плиту из песчаника.

Заряну ослепляет молния, ударяющая в одиноко торчащий шест, к которому привязаны лошади. Животные в страхе разбегаются. Девушка вскакивает и видит, как конь крушит копытами клетку с голубями – птицы вспархивают, стремительно исчезая в жерле ненастья. Сарматка пронзительно кричит и пытается поймать хоть одного, но видит под ногами только птицу с переломанными крыльями и раздавленной грудью. Она хватает голубя и лихорадочно его трясет, словно от этого агонизирующая птица оживет. Еще удар. И еще. Маленький пригорок словно притягивает к себе раскаленные стрелы молний. Заряна видит, как трава вокруг занимается огнем, но пламя мгновенно проигрывает неравную схватку с небесным морем. Ей все равно – пусть мать заберет ее! Быстрее!

Слышен глухой раскатистый рокот, похожий на приближение огромного табуна. Звук отрезвляет девушку, она бежит к берегу и видит страшную картину: по засохшему руслу несется огромная волна, увлекающая за собой валуны, деревья и все живое. Сарматка отчаянно бросается вниз, видя, как люди пытаются выбраться из грота. Первым выскакивает Сальвий. Заряна протягивает ему руку, но один из солдат скользит, цепляется за корсара и увлекает его за собой. Мощная волна сбивает обоих, отбрасывая на несколько метров, и уносит вниз по течению. Вода быстро заполняет грот, швыряя в разные стороны бревна, камни и всякий мусор. Заряна видит, как всплывает труп одного из римлян – заостренная палка вонзилась ему в шею. Сарматка ныряет прямо в мутное месиво – спустя несколько секунд она появляется на поверхности, таща за шиворот обмякшее тело. Это Марк. Вместе они хватаются за какой-то куст и с трудом карабкаются по скользкой глине вверх. Оказавшись на берегу, в безопасности от бурлящего потока, Марк падает на траву, откашливается и хрипит. Заряна валится рядом и плачет от бессилия. Она смотрит в ненастное небо, где навсегда растворилась надежда увидеть брата живым.

Глава 12
Второе рождение Ахуры

Парфия, берега Гирканского моря

1

Греки или римляне в любой точке вселенной чувствуют себя детьми своих многочисленных и великих народов. Сыновья степей ощущают себя иначе – они как стрелы в большом колчане: живут тесно, но добычу бьют отдельно. Здесь каждый клан – что отдельный народ со своими героями, нередко и богами.

Аршакиды почитают своим тотемом медведя: «арсак» и есть медведь на сарматском многоголосье. Но даже среди медведей встречаются волки. Им не нужны сладкий мед и большие города, они не признают доспехов и предпочитают силе свою врожденную хитрость. Их называют Гью – клан головорезов и забияк, с которым боится иметь дело даже самый-главный медведь.

– А можно пленнику глоток воды? А то ведь не доеду живым! – Деметрий щурится от ярких лучей жгучего солнца, пытаясь хоть немного ослабить тугие сыромятные ремни на затекших запястьях. Воины переглядываются. Один из них – ясно, что старший, – с багровым шрамом, пересекающим всю правую сторону лица с пустой глазницей, достает кожаную флягу, открывает ее и грубо сует ему в рот: пленник делает несколько жадных глотков.

– Вот и чудно! Значит, по-гречески вы понимаете! Нескучно будет! – подытоживает утоливший жажду Деметрий. – А правда, что Гиркания – земля волков?

– Да, это правда, – отвечает одноглазый, одновременно переводя ответ спутникам. Те одобрительно кивают.

– Много волков? – всем своим видом Деметрий демонстрирует крайнюю степень заинтересованности.

– Волки – это мы. Клан Гью всегда был лучшим на поле боя! – воин бьет себя в грудь. Догадываясь, о чем речь, младшие горделиво вскидывают подбородки.

– Даа… Почему же вы всегда слушаетесь этих Суренов? – наивно спрашивает Деметрий, стараясь своим видом не выдать издевку. Исподволь грек замечает, как нервно на его слова реагируют спутники, что-то – видимо, ругательства – бормоча на своем языке.

– Их больше, – мрачно отвечает старший.

– Логично… – соглашается Деметрий. – Хм… Я так понимаю, другие по-гречески не понимают?

– Они выросли в горных деревнях, а я долго жил в столице, поэтому разговариваю, – важно отвечает одноглазый.

– А вы были в этом… Не знаю, как называется, – Деметрий делает вид, что мучительно подбирает слова, – ну, рай для воинов?

Старший мечтательно улыбается:

– Они не были. Я был. Это для лучших воинов, – он переводит вопрос своим соплеменникам. Они живо цокают языками и весело смеются. – Многие ищут смерти на поле боя, только чтобы попасть туда! – предается воспоминаниям воин.

Сирийский царь хотел бы разделить приятные моменты с гирканцем, но перед глазами стоит распятая на полу дахмы Родогуна. Когда кавалькада всадников останавливается в тени дерева отдохнуть, Деметрий начинает расставлять силки.

– А если я тебе скажу, что не надо умирать? Что никакого рая нет, а лучшая из тех ахур сейчас на земле и ждет, чтобы подарить твоим солдатам еще более сладкое удовольствие?

– Чужеземцам рай недоступен. Ты завидуешь, грек, – снисходительно отвечает воин, одновременно раздавая короткие распоряжения подчиненным.

Деметрий прислоняется к дереву, давая отдых натруженной пояснице. «Сейчас или никогда!» – Деметрий вкладывает в слова все обаяние, на которое только способен, всю силу своего убеждения:

– Слушай внимательно! Родогуна – царская дочь, это и есть главная ахура! Она сейчас одна, без одежды, с пышущей грудью и влажным лоном, чтобы стать пищей стервятников. Так, может, стоит сделать ее вечной рабыней для утех? Зачем умирать этому великолепному телу? – Старый воин заметно напрягается и делает глубокий глоток. Его единственный глаз упирается в Деметрия и, не мигая, внимательно изучает его. – У тебя давно была женщина? – не дает опомниться парфянину Деметрий.

– Давно… – мрачно признается тот.

Деметрий подается к воину всем телом и обольстительно шепчет:

– Она больше не царская дочь, а обычная девка. Почему Сурены имеют право отбирать лучшее? А? Это волчья добыча! Или я не прав?

Одноглазый нервничает еще сильнее, встает и выдает трель на своем языке. Другие солдаты внимательно слушают и одобрительно кивают. Наконец он поворачивается к Деметрию:

– Рассказывай, что знаешь, грек!

Деметрий облегченно выдыхает.

2

В сумраке, сгустившемся в дахме, едва различаются силуэты грифов, начавших свою кровавую трапезу. Только шорох перьев, скрип когтей о камни и чмоканье плоти, отрывающейся от еще не окоченевших тел. Один из грифов подлетает и пытается сесть Родогуне на грудь – девушке визжит и мотает головой. Птица нехотя отступает. Впрочем, ненадолго. Грифам спешить некуда: пищи вокруг много.

Вдруг в темноте появляются блуждающие зеленые огоньки. Грифы опасливо клекочут, отскакивая на безопасное расстояние, но не улетают, терпеливо ожидая своей очереди. А главная добыча достается новым гостям. Это волки. Они обходят плиту с разных сторон. Родогуне уже тяжело кричать – она хрипит, напрасно стараясь отогнать хищников. Волки не реагируют, деловито обнюхивая тела убитых и лязгая зубами в сторону несчастной женщины. Вот один из них вскарабкивается на плиту, готовясь одним ударом клыков вспороть ей горло, и вдруг катится прочь, извиваясь в предсмертном вое. Как по команде, стервятники взмывают в небо, стая, ощерившись, прячется под своды камней, отступив перед новой безжалостной силой.

Женщина замирает. Вот кто-то, присев, вырезает стрелу из холки вожака – зачем оставлять следы? Над Родогуной нависает тень. В отблеске зажженного факела появляется знакомый профиль, непокорные вихры вьющихся волос.

– Деметрий?! Как? – сорванный голос Родогуны дрожит.

Деметрий виновато улыбается.

– Непросто. Сразу скажу, что взамен этих хищников я привел других… Но это все-таки лучше, чем такая бесславная смерть!

3

В нескольких метрах от Деметрия, у палатки, переминается с ноги на ногу парфянин, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Грек отворачивается и отрешенно делает глоток из кожаной фляжки. Одноглазый подсаживается к Деметрию.

– У ахур были закрыты лица, но мне кажется, эти глаза я как раз там и видел…

– Что дальше? – глухо спрашивает Деметрий, отхлебывая воды.

– В Горгане ее не знают, поэтому будет жить в нашей казарме, а ты пойдешь в темницу, – буднично отвечает воин, пожимая плечами.

Поперхнувшись водой, Деметрий заходится в кашле.

– Стой, стой, стой! Как в темницу? Я такой подарок сделал, а ты? – не ожидавший такого оборота событий, он вскакивает на ноги и тут же падает, сбитый ловкой подсечкой.

– Спасибо, грек. Но я ничего тебе не обещал! – скалит парфянин крупные желтые зубы.

Неожиданно из палатки выскакивает Родогуна – ее рот в крови: только что она разорвала насильнику яремную вену зубами. Не давая опомниться, девушка остервенело бросается на второго и вонзает ему в лицо черепаховую заколку для волос. Одноглазый не сразу видит происходящее здоровым глазом и теряет драгоценное время, а когда выхватывает меч – Деметрий сзади перехлестывает ему горло ремнем от бурдюка с водой. Пока раненый в лицо солдат в шоке катается по земле, Родогуна замечает, что более крепкий соперник вот-вот одолеет грека. Ярость и ненависть удваивают силы, и огромный валун навсегда закрывает двери рая для гирканского волка. Хрясь! Мозги одноглазого вперемешку с кровью заливают лицо Деметрия. Оставшийся в живых даже не помышляет о сопротивлении. Выдернув заколку из щеки, он в панике прыгает на расседланного коня и пускается вскачь, Родогуна кричит ему вслед проклятия на парфянском языке.

Деметрий сбрасывает с себя безголовое тело и с трудом поднимается на ноги, брезгливо оттирая лицо от кровавого месива. Родогуна медленно подходит к нему вплотную – и раз! – сильно лупит по щеке ладонью.

– Это тебе за рай с волками!

Деметрий замечает, что в ее волосах появилась большая седая прядь.

4

Сколько он себя помнит, ему всегда приходилось бежать, и всегда женщины в его судьбе имели решающее значение. Сначала мать увезла его на Крит, чтобы уберечь от узурпатора Баласа, убившего отца. Слава богам, казну они успели прихватить с собой, и Деметрий не только ни в чем не нуждался, но, когда окреп, на отцовское золото смог сколотить хорошую армию наемников. Но и они не смогли бы вернуть ему царство, если бы не другая женщина – Клеопатра! Чувствуя, что под Баласом зашатался трон, она сбежала от него к Деметрию, да к тому же убедила отца стать союзником царевича-изгнанника. Если бы Птолемей не погиб от случайной раны, они могли бы вдвоем покорить весь Восток. Хорошо, что хотя бы слоны Птолемея достались ему! Правда, какой от них прок, если захватил его в плен Митридат не на поле боя, а заманив в ловушку с помощью продажного Вавилона. И вот теперь он снова бежит, но уже вместе с дочерью Митридата!

Мрачным мыслям Деметрия созвучен и ландшафт – серые барханы Каракумов с жалкой растительностью. И молчащая всю дорогу Родогуна.

– Почему именно сюда? – устало спрашивает Деметрий у насупившейся девушки.

– Если за сотни верст и есть место, где мы можем сейчас укрыться, это там, – сквозь зубы отвечает Родогуна, показывая вперед, – под охраной Рунаншаха!

– И кто это, что его испугаются Сурены? – грек знает, что для прекращения ссоры лучше плохо говорить, чем хорошо молчать.

– Кто-то говорит, что у него уши слона, кто-то – что лицо человека и тело змеи. Никто не выживал, если с ним соприкасался, – пожимает плечами парфянка.

– Морское чудище из Гирканского моря? – Деметрий изображает удивление. – Я стану Персеем, а ты – Андромедой.

– Это не сказки, Деметрий. Спроси у местных рыбаков, если не веришь! – строго отвечает Родогуна.

– Ага. Вот эти рыбаки нас и сдадут, – кивает Деметрий.

– Нет. Они не понимают ни по-парфянски, ни по-гречески. Говорят, они всегда здесь жили и поклонялись Рунаншаху! Для них искать его глазами – большое табу, поэтому люди моря отправляют на мелководье своих овец и уходят…

– Проклятье, а я так мечтал окунуться в прохладную воду!

Лошади поднимаются на бархан, за которым видна синяя морская гладь.

5

Выживший воин, склонив голову, стоит на коленях перед Суреном и Фраатом, сидящим на царском троне.

– Ты даже не представляешь, что ждет тебя и твой проклятый род! – ледяным голосом цедит Сурен, нависая над несчастным.

– Ну что нам даст расправа? Нам нужно выяснить, куда они делись! – рассудительно успокаивает юноша рассвирепевшего советника. – Понятно, что в Горган они не сунутся, но и назад вряд ли вернутся.

Сурен и сам понимает, что казнь этого солдата не принесет никакой пользы. Кроме одной – устрашения!

– Родогуна раньше любила ездить в рыбацкие деревни и слушать байки этих полулюдей из племени огурча про их чудовище, государь. Она наверняка решит спрятаться на острове. Но поездка туда может быть опасна.

Фраат с нескрываемой издевкой смотрит на своего главного сановника.

– То есть прикончить моего отца у тебя смелости хватило, а отловить пару беглецов страшно?

– Что-то там есть… – угрюмо произносит Сурен.

– Вот и посмотрим. Ни я, ни ты там не были. Ведь интересно, правда?

Фраат с детской непосредственностью спрыгивает с трона и выбегает из зала. Сурен едва поспевает за ним подагрической походкой, прихрамывая и морщась, на ходу кивая страже на воина:

– Этого в дахму! В назидание другим. Трусость – тоже предательство!

6

Длинная узкая лодка, управляемая четырьмя смуглыми гребцами, слаженно вспенивающими воду короткими, похожими на веер веслами, грациозно скользит по морской глади. Впереди виднеется пустынный остров, поросший редким кустарником. Деметрий стоит на носу и наслаждается ветром. Вдруг он скидывает пропитанный потом хитон, с криком прыгает в море и плывет прямо перед лодкой, опережая ее. Для любого грека, где бы он ни жил, вода – родная стихия.

– Отличная вода! Давай, иди сюда, никого здесь нет! – кричит он Родогуне. Девушка хмуро смотрит на Деметрия и встречается взглядом с аборигеном, который поднимает брови и осуждающе мотает головой. Но Деметрий не хочет слушать. Он вырвался на свободу, и его энергии нужен выход. – Да вы не быстрее черепахи. Я первым доплыву!

Мощными гребками, то подныривая, то вспархивая над водой, словно бабочка, Деметрий плывет в сторону острова, до которого осталось несколько десятков метров. Родогуна беспокойно всматривается в море. Вдруг рядом с ним возникает несколько блестящих на солнце темных пятен. Сначала Деметрий дергается, но потом видит, что это тюлени – каспийские нерпы. Мужчина пытается оседлать одно из животных, у него это не получается. Он громко хохочет, как ребенок.

Потом они сидят у костра и долго смотрят на огонь. Рядом с ними молча жуют вяленую рыбу странного вида люди, низкорослые, едва достигающие греку до плеча, со смуглой, будто пергаментной кожей, широкими носами, толстыми губами и копной черных кучерявых волос. Они кидают друг другу реплики, похожие на птичьи трели. Косясь на хозяев, Деметрий тоже пытается есть рыбу, но плюется. Родогуна видит это.

– Это белуга. Царица рыб. Главная пища для Рунаншаха.

Деметрий кривится:

– Пересоленная очень… И так пить хочется. Признайся, ты выдумала всю эту чушь, чтобы запугать меня, – он бросает страстный взгляд на Родогуну. – А пойдем прогуляемся, а?

– Обойдешься! – сухо отвечает девушка. – Я тебя еще не простила!

Рядом аборигены заводят заунывную песню. Деметрий закатывает глаза и кидает остатки рыбы в огонь.