Текст книги "Великий Шёлковый путь. В тисках империи"

Глава 7
Мудрый обычай сарматских вдов

Берега Танаиса, Сарматская кочевая держава

1

Степь похожа на небо – ее невозможно измерить и понять, ее ковыль – это Млечный Путь, а за ее молоко всегда нужно платить кровью. Степь беспощадна и одновременно прекрасна, как вспышка молнии перед пожаром…

Заряна выросла здесь и теперь жадно вдыхает пыльцу местных медоносов, закрывая глаза и возвращаясь в детство. Но чужая речь мешает. Говорят по-латински – словно сурки ругаются о чем-то перед спячкой. Марк, громила Сальвий и десять мужчин, выросших за тысячи миль к западу от матушки-степи. Все вместе они день за днем идут туда, где каждое утро рождается новое солнце; идут, чтобы стать повитухами нового мира. Дойдут ли? Степь знает ответ и шепчет его миллионами голосов. Заряна слушает, но сурки сегодня особо разговорчивы.

– Правду говорят, будто ваш народ произошел от амазонок? – Марк заставляет Заряну открыть сонные глаза и сразу же прищуриться от яркого света.

– Давно терпел, чтобы спросить?

– Готов поставить серебряный, что следующий вопрос будет про наличие правой груди, – Сальвий ускоряет своего жеребца, и вот его запах уже за правым плечом сарматки смешивается с терпким ароматом дикого пиона.

– Я не советую проверять!

– Ох, какая женщина. Огонь! Обжечься можно! – Сальвий скалит свои белоснежные зубы и не стесняется облизнуть губы, глядя на Заряну.

– Заткнись! Я слышал от понтийцев, как она рубилась под Херсонесом! – Марк куда более сдержан. Сальвию иногда кажется, что это не человек с желаниями и страстями, а ожившая статуя из холодного мрамора, которую научили языку смерти.

– Марк, у тебя встает, что ли, на кровь и кишки? Да ты болен, дружок!

– Еще одно слово – и…

Марк не заканчивает свою реплику, резко хватаясь за меч. В сотне шагов, словно из-под земли, появляются неизвестные всадники – четыре или пять десятков. Все это время их кони покорно стояли на коленях в высокой траве, а люди слушали степь и наблюдали за небесными хищниками, чтобы напасть на незваных гостей неожиданно.

– В том бою, о котором говорит Марк, погибли две сотни сарматов и скифов. Молитесь своим богам, чтобы ваши скальпы не украшали царский шатер! – Заряна выдыхает. Это свои!

– Ты не забудь, если что… Меня там не было. Я больше по части морских разборок, – Сальвий едва удерживает под собой возбужденного жеребца, учуявшего приближение течной кобылы.

– И не забудь про своего брата, Заряна! – Марк жестом показывает своим людям достать оружие.

Всадники уже рядом. Марк хорошо помнит сарматов, которых в итоге скормили львам, – эти люди из того же племени. Теперь все зависит от Заряны. Степняки ведут себя как волки, обегая добычу с разных сторон и сбивая ее с толку. Латиняне устают крутиться на одном месте, пытаясь приготовиться к отражению атаки. Но драться с ними – все равно что принять вызов от всей степи. Сарматы выкрикивают на ходу отдельные гортанные фразы, которые тяжело разобрать из-за лошадиного ржания. Но Заряна все понимает – она сперва спокойна, но потом начинает нервничать. Марк читает эту реакцию и понимает, что ситуация вышла из-под контроля. Так и есть!

Сарматы одновременно достают арканы и с фантастической ловкостью цепляют веревками каждого из отряда. Кому-то удавка впивается прямо в шею – человек вылетает из седла и валится на траву, судорожно пытаясь пальцами зацепить веревку, чтобы не быть удушенным. Кто-то получает аркан на руку, роняя меч, а кто-то заваливается прямо вместе с конем.

– Ты решила нарушить слово? – Марку удается быстро перерубить веревку и вскочить на ноги. Он готов драться со всей этой проклятой степью.

– Убери меч! – Соплеменники не трогают Заряну. Она прыгает на землю и хватает Марка за руку. – Убери, я сказала. Я дочь царицы. Я все улажу!

Марк оглядывается по сторонам. Голова кружится от зноя и мелькающих всадников, к тому же решивших затянуть победную песню на своем безобразном наречии. Марк ловит взгляд Сальвия, побелевшего от страха и седой пыли, и почему-то не может сдержать улыбку. Наемник убирает меч в ножны.

2

Каждому путнику связывают руки, накидывают мешок на голову и бесконечно долго везут, пока сквозь грубую пеньку не будет проникать багряная свежесть заката. Зачем они это делают? Неужели думают, что люди, рожденные вне степи, способны запомнить хоть что-то после пары часов плавания по бескрайнему морю ковыля? Но сарматы осторожны: степной волк никогда не укажет врагу путь в свое логово.

Мешки снимают в загоне для овец. Свет ударяет пленникам в глаза вместе с кислым запахом животных испражнений. Пожилой сармат выдает каркающую трель и указывает рукой на единственное сухое место, свободное от навоза. Можно сесть! Сальвий расталкивает руками римских солдат и первым плюхается вниз, прислоняясь к ограде. И сразу же получает в лицо куском земли или дерьма – в такой вони сложно определить. Это дети. Они залезают на плетеный забор и громко веселятся, целясь в пленников подручными материалами. Овцы испуганно шарахаются от шума и наворачивают круг за кругом в замкнутом пространстве.

– Кинула нас, волчица, будь она неладна! – Сальвию тяжело вытирать лицо связанными руками, и он пытается уворачиваться от точных бросков будущих воинов степи. Тщетно.

– Не суетись ты раньше времени. – Дети корчат Марку рожи, но почему-то не обкидывают дерьмом.

– Да я бы и не суетился… Только вы, белые, тут как свои, а я – слишком хорошая мишень. Почему, мать их, ни одной черной овцы? – Сальвий пытается рычать на ребятню разными голосами, изображая то павлина, то бабуина. Но кого он обманывает?

3

Сарматы охотнее верят духам, чем людям – даже своим, даже самым близким. Заряна сидит в шатре перед пожилым мужчиной с одутловатым лицом и болезненным взглядом. Она никогда не была особо близка со своим отцом. Сарматы не привязываются к детям: а зачем, если степь обязательно заберет восемь из десяти? Дети не привязываются к взрослым – они уходят еще чаще в бесконечных войнах, на охоте и просто от болезней. И те и другие знают, что духи умерших витают где-то рядом в вечном хороводе жизни и смерти. А если в вечном, значит, они обязательно рано или поздно пересекутся – в небе, на земле или под водой.

– Помоги мне! Что ты знаешь о Стране восхода? Мне нужны люди, чтобы двигаться дальше! – Заряна берет отца за руку, с надеждой заглядывая в опустошенные временем глаза.

– Я знаю то, что никто там ни разу не был. Степь велика, Заряна, но даже у нее есть границы. За ними горы, песок и смерть. Туда тебя послали латиняне? – Скопасис убирает свою ладонь из рук дочери: он отвык от подобных прикосновений.

– Не латиняне! Мое сердце! Так ты дашь проводников?

– Не дам! Сегодня же эти разведчики будут казнены. Я лично сяду на коня, чтобы разорвать их на половинки, а плоть скормим псам, – Скопасис устало зевает, будто каждый день к нему возвращается дочь и ежедневно он вершит судьбы пленников.

– Очнись! Твой сын у них! Это твоя плоть! Понимаешь? Он сидит в проклятом Пергаме и ждет! – крик Заряны заставляет старика вздрогнуть и подняться на измученные ревматизмом ноги.

– Послушай меня… Атею шестнадцать зим. В его годы я с собственным отрядом громил торговцев на Меотийских болотах. Он же трусливо прятался за спиной сестры. Зачем мне такой сын?

– Ложь! Это я просила его держаться рядом! Я! Потому что люблю свою кровь, свой род и не готова бросаться близкими! – на щеках Заряны появляются слезы, ее губы трясутся. Скопасис делает тяжелый вдох и решается обнять дочь, поглаживая ее по голове.

– Ну, тише, тише. Смерть с оружием в руках – это счастье для мужчины. Даже если он не пожил. Такова воля богов, – Скопасис всю свою жизнь провел в тени супруги-царицы и никогда не понимал женской натуры – расстраиваться над могилами ушедших или ложами смертельно больных. Зачем? Человек становится прахом, у которого нет имени в веках, зато есть тысячи приключений последующих жизней. Заряна – слишком земная. Для нее человек и его прах не одно и то же!

Заряна выбегает из шатра и спотыкается о расставленные колышки, которые удерживают царский шатер. Девушка беспомощно опускается на землю и смотрит в пустоту. Из разливающихся по степи сумерек на нее надвигаются образы из прошлого: сарматка вновь ощущает боль от свежей рубленой раны на плече, она видит хорошо организованных понтийцев в добротных кожаных доспехах с вшитыми металлическими пластинами. Солдаты действуют как загонщики скота, согласованно оттесняя ее людей в сторону моря. Заряна кричит, но не слышит своего голоса. Ноги вязнут в разорванной железом человеческой плоти, глаза лихорадочно следят за последними из выживших. Атей рядом – она чует его детский страх и беспомощность. Брат не хочет умирать. Высоченный понтиец появляется с фланга и замахивается мечом, чтобы отобрать жизнь юноши. Но Заряна проворнее – она кидает свой щит с заостренными краями, который сносит нападающему голову. Брызги крови и тишина…

Скопасис хорошо знает о том злополучном бое: одному воину удалось избежать плена и рассказать о разгроме сарматов, потерявших лучших сынов сразу нескольких степных кланов. Вождь давно простился с детьми и даже тайком проронил слезу на могиле их матери. Но кто мог подумать, что понтийцы сохранят жизнь юной царице сарматов, а потом отпустят ее в родные степи? Зачем? Неужели хотят проникнуть в самое сердце и нанести смертельный удар?

Скопасис плохо видит в сумерках – он щурит больные глаза и идет на голоса. Стоянка напоминает развороченный улей диких пчел: под ногами носятся скулящие собаки, тут и там мелькают факелы. Вождь знает, что дочь просто так не отступит, – сам такой. Он застает ее в загоне с ножом в руках: Заряна перерезает веревки на руках пленников. За ее спиной стоят сарматские воины, но они не имеют права даже рукой коснуться своей царицы.

– Заряна, пойдем в шатер. Мы не договорили! – Скопасис только сейчас замечает среди захваченных большого черного мужчину и ежится от прохладного порыва степного ветра.

– Решил сделать по-своему? Так делай! Только и меня придется убить! Давай, начинай! – глаза Заряны блестят в свете факелов, как у раненого каракала, угодившего в засаду.

– Не смей при людях!

– Все-таки ты беспокоишься о людях? Или больше о себе – какой ты в их глазах?

– Все! Молчи! Лучше бы я слушал свист тетивы, чем обиды из твоих уст! – Скопасис беспомощно закрывает уши и едва не приседает, устав от ходьбы. – Я оставлю им жизнь, но пусть сначала они оставят часть себя!

– Согласна! – Заряна, не глядя, кидает свой нож. Он застревает в заборе на расстоянии ладони от головы Сальвия.

– Что значит «часть себя»? – Сальвий испуганно трогает себя за обрубок уха. – Эй, а можно без этого обойтись?

– Заткнись и делай что скажут! – Заряна бросает на пирата властный взгляд. Сальвий виновато кивает и не без труда выковыривает из древесины брошенный нож, чтобы с поклоном вернуть его сарматской царице.

4

Для пленников все изменилось: им позволили ополоснуться дождевой водой и учтиво пригласили к большому костру, пожирающему степной сухостой. Гостей с запада рассадили в большом кругу сарматов на больших травяных циновках. Мужчины племени о чем-то азартно переговариваются, словно не замечая в своих рядах иноземцев. В нескольких метрах от большого костра на малом огне в глиняных очагах на вертеле жарится баранина – Скопасис распорядился забить нескольких животных в честь приезда дочери. По степи разливается сладкий запах мяса, привлекая к стоянке своры шакалов, с которыми в перепалку вступают местные низкорослые собаки. За спиной Марка появляется женщина с густыми распущенными волосами: она кладет руку на плечо наемника, заставляя его вздрогнуть. Марк интуитивно хватается за меч, но быстро маскирует свое движение, почесывая левый бок.

– Сдается мне, ты ей понравился, – Сальвий непринужденно улыбается, гоняясь широкими ноздрями за ароматами раскаленного бараньего жира.

Марк ничего не отвечает. Через мгновение женщина подносит мужчине серебряный кубок с вином. Сальвия трогают сразу четыре руки – две миниатюрных девушки изучают громилу с нескрываемым восторгом, осторожно нажимая пальцами на его черную шелковистую кожу. Речь сарматок журчит как ручей.

– О чем они говорят? – Сальвий замечает Заряну, которая деловито проходит мимо вместе со Скопасисом.

– О том, что ты – сын вороного жеребца и порочной женщины, – Заряна едва заметно улыбается и проходит мимо Сальвия.

– В точку! Мать точно была путаной, а вот отец… Говорят, что за него отдали целый табун!

– Брехня! Нет такого раба, который бы стоил табуна! – Марк уже сделал глоток, разом осушив кубок с виноградной брагой и охмелев с непривычки.

Сальвий хочет что-то ответить, но ровно в этот момент одна из девушек целует его в губы. Потом пробует вторая. Сальвий закатывает глаза и откровенно лапает своих новых подруг. Два пожилых сармата, сидящие рядом, словно не замечают дыхание страсти и продолжают вибрировать осипшими старческими голосами, вспоминая об удачной охоте десятилетней давности.

Заряна подходит к костру и зажигает от него факел. Голоса смолкают. Несколько десятков глаз разных оттенков – от зимнего неба до густого подшерстка степного тура, внимательно смотрят на свою юную царицу. Заряна обращается к Марку и Сальвию.

– Завтра мы выезжаем! Священный огонь очистит наши сердца и пошлет наши молитвы о защите и успехе в небеса. А теперь поблагодарите наших богов и отдайте честь вашим милостивым и щедрым хозяевам!

– Что нам нужно сделать? – Марк приподнимается, аккуратно освобождаясь от ласковых рук сарматской девы.

– Многое вы уже сделали – оставили этих женщин без мужей! А теперь поработайте, чтобы наше племя не осталось без будущих воинов!

– А мне нравится такая работа! – Сальвий встает и с легкостью поднимает своими могучими руками сразу двух сарматок. Они визжат от неожиданного восторга, заставляя стариков расплываться в беззубых улыбках. – Куда идти-то?

– Отведайте сначала жертвенного мяса! Потом ступайте туда, – Заряна показывает Сальвию в сторону нескольких шатров, обильно украшенных перьями диких птиц.

– Нет. У нас не так. Сначала любовь – потом мясо! Вы это… Оставьте мне кусочек за работу, – Сальвий сверкает своими белоснежными зубами и исчезает в темноте под сбивчивое женское чириканье.

Марк провожает глазами Сальвия, сталкиваясь с взглядом немного раскосых очей степной красавицы, сидящей рядом.

– Я Марк… Как тебя зовут?

Сарматка прикладывает ладонь к своему животу. Марк не понимает ее сбивчивую речь и смотрит на Заряну.

– Ее зовут Сагила. Но ты все равно не запомнишь. Она говорит, что латиняне убили ее мужа и двух братьев. От себя добавлю – один из них был в Пергаме, – Заряна протягивает Марку грудинку, нанизанную на нож. – Его сожрали львы!

Марк хватает жирный кусок мяса руками и не знает, что с ним делать. Заряна сдержанно улыбается наемнику и подсаживается к Сагиле, нежно поглаживая ее по щеке. Девушка целует руку Заряны.

– Но ты не бойся. Наши женщины не знают, что вы латиняне. Мужчины им не сказали. Иначе бы ни один из вас не вышел живым из этих шатров, – Заряна вдруг громко щелкает зубами, заставляя Марка вздрогнуть. – Ты ешь! Силы понадобятся. Сагила выносливая, как сайгак!

Марк покорно кусает мясо, орудуя массивными челюстями. Сагила не стесняется трогать его губы пальцами, чтобы потом слизать с них остатки жира. Марк не знает, что женщинам не положено есть жертвенное мясо. Но им позволено громко кричать, чтобы боги услышали их и подарили детей. Из шатра, куда ушел Сальвий, начинают доноситься такие устрашающие вопли, что даже собаки начинают испуганно скулить. Марк поднимается сам и жестом показывает своим людям идти в сторону шатров. Солдаты слушают душераздирающие крики и недоверчиво смотрят на своих спутниц, которых приходится по две, а то и по три на каждого бойца. Степь еще долго не заснет…

Этой ночью семя дождя пролилось на благодатный ковыль – осадков здесь не было почти две луны.

На рассвете Скопасис выходит из своего шатра, чтобы собрать в ладони намокший пепел от жертвенной трапезы и намазать им лицо. Рядом с ним двое – они выслушивают лаконичные команды вождя и быстро прыгают в седла. Воины уносятся в сторону восходящего солнца, которое уже через пару часов жадно слижет ночную влагу.

Глава 8
Внучка хаоса

Пергам – столица провинции Азия

1

Внезапная смерть Александра Македонского вылилась в кровопролитную свару диадохов из-за наследства великого завоевателя. Самым удачливым – Птолемею и Селевку – достались в итоге Египет и Сирия. Первый стал фараоном новой династии, а второй наложил длань на всю Азию – от Эгейского моря до Индостана. Их потомки вот уже двести лет как ведут меж собой непрерывные войны, создают династические браки и военные союзы, убивают и предают друг друга…

Так, не вдаваясь в подробности, посвящает Митридат Эвергет своего римского друга в хитросплетения главных царствующих домов эллинского Востока в ожидании главных гостей праздника – сирийского царя Антиоха Седьмого и его супруги Клеопатры Теи.

Десятки Клеопатр произведет род Птолемеев за три столетия, пока Октавиан Август, первый римский император, не прервет эту порочную династию, но никто из них не сможет сравниться в подлости, циничности и коварстве с дочерью Птолемея Шестого.

– Ко всему тому она еще и твоя родственница? – удивляется Сципион.

– О да! И здесь тоже не обошлось без Великого Рима. Что поделаешь… – расплывается в довольной улыбке Эвергет. Похоже, его невозможно покоробить ничем. – Рим объявил пройдоху Александра Баласа законным наследником трона Селевкидов, а моя благоверная признала его сводным братом. Но дальше всех пошел Птолемей, сделав Баласа своим зятем, и самозванец тут же отблагодарил его, развязав против Египта войну. Бедный Птолемей… Получил голову Баласа, но и сам скончался от ран. А дочка тут же выскочила замуж за нового сирийского царя – Деметрия. А когда и тот пропал, за его братца. Впрочем, дорогой Публий, эту историю ты прекрасно знаешь. С нетерпением хочу увидеть свою очаровательную свояченицу. Уверен, она принесет еще много сюрпризов.

– После твоих рассказов, надеюсь, она нас не разочарует, – смеется Сципион.

Эвергет оказался отличным рассказчиком и заправским сплетником, не уступающим в искусстве перемолоть кости ближнему иным сенаторам, но информация, которой он сегодня делится с римским наместником, бесценна! Не обладая информацией, нельзя эффективно управлять людьми. «Разделяй и властвуй!» – главный принцип Рима.

2

Гнетущая прохлада дворца пригвождена к каменному полу тысячами иголок голосящих цикад. Люди не знают, что слышат песни о вселенской любви, заставляющие спариваться и умирать, – их возбуждают совсем другие мелодии. Всех, но не ее! Клеопатра Тея с раннего детства убеждена, что является человеком лишь наполовину. В ее жилах течет кровь титанов: отец Теи – сам Уран, спустившийся на землю и под шумные пляски цикад овладевший ее будущей матерью. От богов ей досталось умение разговаривать на языке страсти – даже сейчас она не ступает по камням, она плывет, покачивая массивными бедрами, что прикрыты лишь полупрозрачной тканью. Сквозь эти бедра на свет уже вышли четыре новых человека, будут и еще – ведь богине нужно спариваться минимум трижды в сутки.

Красива ли она? Нет. Уран подарил ей черты лица своего отца Хаоса: сросшиеся брови, большой нос, узкие серпообразные губы и подбородок, больше напоминающий верхушку горы Парнас. Но глаза… Такого цвета вы не встретите у смертных: Клеопатра смотрит на мир сквозь фиолетовую радужку, словно кто-то смешал синеву океана с кровью погибших в нем. Так было не сразу. Девочка родилась с серыми глазами и только через год начала меняться. Придворный лекарь тогда посмел сказать, что это дурной знак – у малышки очень слабое сердце, но был немедленно отдан на съедение мастифам. Она научилась укреплять сердечную мышцу уже в двенадцать лет, когда впервые влюбилась в конюха-фессалийца. Тот парень тоже был казнен: так в жизни внучки Хаоса любовь пошла рука об руку со смертью.

Клеопатра познала множество разных мужчин и вовсе не устала от приключений. Деметрий Никатор был одним из лучших ее любовников – спокойный, но страстный, медленный, но резкий. Он был похож на весенний шторм и всегда орошал ее плоть горячей свежестью, подарив жизни двум сыновьям и дочери. Его брат-близнец Антиох внешне похож на Деметрия, но совсем другой. Ты можешь любоваться выкрутасами весеннего шторма, но негодуешь от зимнего. Да, он сильнее и даже злее, но бесконечно предсказуем и скучен. Так и Антиох: физически очень даже неплох, но напрочь лишен фантазии Эроса. Брат Деметрия не понимает призывных мелодий цикад – он идет за своей супругой и смотрит на колебания ее сочных бедер, как мореход не отрывается от маяка.

– Ну наконец-то! Как мы вас ждали! Как доехали? – радушно приветствует гостей Сципион.

Антиох неловко оттесняет жену плечом и, как положено царю, первым приветствует хозяина:

– Слава богам! Вы, римляне, знаете толк в дорогах. Нам учиться и учиться!

Клеопатра тонко усмехается, но цепкий взгляд проконсула успевает поймать ее усмешку. «Эвергет прав! С этой бестией надо быть начеку!» – отмечает про себя Сципион, а вслух произносит:

– Не за этим вы здесь, друзья. Праздник Луперкалий – отличный повод в одном месте собраться самым влиятельным людям Азии! С нетерпением ждал возможности познакомиться с наследниками Александра Великого…

– И самой прекрасной женщиной мира! – панибратски перебивает его Эвергет, пожирая Клеопатру вожделенным взглядом. – Позволь обнять тебя, дорогая сестра, – понтийский царь, не замечая недовольного взгляда Сципиона, крепко прижимает Клеопатру Тею к себе.

«При случае придется указать этому павлину его место, а пока пусть куражится», – решает Сципион.

Эвергет, похоже, действительно решил покуражиться:

– Жаль, что компания неполная. Здесь должен быть и Митридат Парфянский, но он, похоже, до сих пор празднует свою победу!

Понтиец знает, в какую точку ударить. Антиох моментально вспыхивает: любое упоминание о Парфии выводит сирийского царя из себя.

– Не думаю, что это надолго!

– Аа, сосед? Неужто созрел план мести за брата? – не унимается Эвергет.

Видя замешательство мужа, Клеопатра понимает, что попадает в двусмысленное положение, и переводит разговор в другое русло:

– Проголодались с дороги! Владетели Пергама и Синопа пригласят нас к столу?

Сципион, словно спохватившись:

– Конечно, конечно! – широким жестом пропускает гостей вперед.

Компания движется к столам, заблаговременно уставленным яствами. Виночерпии наполняют чаши красным вином. Клеопатра выпивает залпом.

– Я слышала, что этот римский праздник отмечается в честь плодородия. Никак не могу связать эти знания и наш визит…

– Сестра, это честь, которую оказывает римский наместник в Азии. В вашем царстве с обретением престола настала весна, не так ли? Значит, это и ваш праздник, – отвечает за римского наместника царь Понта, поднимает кубок и выпивает. Клеопатра отвечает. Антиох лишь пригубливает. Сципион внимательно наблюдает за гостями.

Лицо Клеопатры порозовело, вино ударило в голову, напряжение ушло. Она откидывается на подушках и игриво смотрит на Сципиона:

– Римские дороги, римские праздники… Скоро весь мир станет римским?

– Единый мир всегда лучше, царица, – спокойно отвечает римлянин. – В нем нет места войнам и гибели близких! Я приношу соболезнования по поводу вашей потери.

– Говорят, Деметрий был сильным царем и человеком! – вновь перебивает Сципиона Эвергет.

– Ты уже дважды упомянул это имя! Зачем? – гневно закусывает губу Клеопатра.

– Тебе неприятна его память? Вы оба забыли о потере? – с напускным пафосом восклицает Эвергет.

– Не забыли! Не сомневайся! – резко отвечает Антиох.

– Тогда почему ты пьешь вино, пока твой брат не отомщен? – не унимается понтийский царь.

Антиох вскакивает с места, отталкивая кубок. Тот переворачивается и окрашивает белоснежный мрамор в цвет крови.

– Тише, тише… Это лишнее, Митридат, – берет инициативу в свои руки Сципион. – Это же мои гости и мое вино!

Эвергет смеется:

– Ладно, Антиох, прости меня. Просто мы все здесь ненавидим парфян!

3

– Луперк – волчий покровитель скота, помогает женщинам разродиться. А у кого нет любви, тот ее сегодня обязательно найдет! – комментирует Сципион происходящее гостям, в кольце охраны подходящим к большому храму, на ступенях которого собралось множество горожан, громко приветствующих царственных особ.

– Дорогие гости, чтобы на вашей земле всегда был урожай, как и в вашей семье, предлагаю вам стать центром Луперкалий! – торжественно произносит Сципион.

В храме темно и душно от тлеющих благовоний.

– Что нужно делать? – в зрачках Клеопатры полощутся отблески единственного факела, освещающего алтарь. Терпкие волны сандала, лаванды и полыни оседают на языке и дурманят голову.

– Подойдите к алтарю! Жрецы уже заклали священного козла, – откуда-то из темноты звучит голос проконсула.

Один из служителей культа протягивает руку с окровавленным ножом в сторону царственной пары. Антиох машинально отшатывается назад, но Клеопатра ловит его за одежду. Жрец наносит жертвенную кровь на лоб Селевкидам – прямо лезвием ножа. Другой куском козлиной шкуры, смоченной в плошке с молоком, начинает стирать со лба Антиоха и Клеопатры кровь. Под странный гортанный гул из глубины храма вперед подаются молодые жрецы, их чресла опоясаны козьими шкурами, в руках – массивные кожаные ремни, пропитанные кровью. Они громко ухают и синхронно бьют ими – каждый сам себя. Антиох с испугом смотрит на Клеопатру. После того как последняя капля крови стерта, сбросив набедренные повязки, жрецы выскакивают на улицу.

В сгущающихся сумерках двенадцать обнаженных мужчин несутся по городским улицам, хлеща кожаными ремнями всех, кто попадается на пути. Но прохожие не уворачиваются, а, наоборот, подставляются под удары. Особенно усердствуют женщины, специально бросаясь под окровавленные бичи.

Ночная мгла постепенно поглощает город. Только по периметру храма горят факелы, да на городской площади пылает большой костер, освещающий столы со снедью и бочки с вином. Горожане в масках и остатках одежды пляшут под музыку, которая льется отовсюду. Особенно много свирелей и мужчин, рядящихся в козлоподобного Пана.

До этого сдержанный и испуганный Антиох обнимается со Сципионом и пьет без меры:

– Я… Я уже собрал войска! Я завтра же двинусь… Я растопчу эту гниду!

– Мой друг, Рим всегда тебя поддержит! Парфия и наш враг! – ласково обнимает юного царя римский наместник.

Клеопатра презрительно кривит губы и делает шаг в сторону. Обнаженные жрецы, избивающие толпу, распалили ее воображение. Мрак улиц тут же делает ее невидимой. Клеопатра оглядывается вокруг. Глаза начинают различать в темноте. То тут, то там попадаются пары, а то и группы, сплетающиеся во всевозможных позах. Город наполняется чувственными вздохами, стонами и криками. Вдруг кто-то сзади крепко сжимает ее грудь. Царица разворачивается, чтобы ударить обидчика по лицу, но за маской узнает Эвергета – тот перехватывает ее руку.

Понтиец возбужденно шепчет:

– Это праздник, Клеопатра, и ты его царица. Так не нарушай закон волчьей пляски!

Клеопатра ничего не отвечает. Дыхание ее становится прерывистым. Эвергет грубо прижимает ее к себе и начинает целовать, продолжая стискивать грудь. Внезапно Клеопатра отстраняется.

– Вы задумали втянуть нас в новую войну с Парфией? – ее голос звучит холодно и трезво.

– Ты хочешь сейчас поговорить об этом? – мужчина явно не ожидал такого поворота.

– Да. И у меня есть одно условие, царь Понта.

– Какое же? – игриво улыбается Эвергет, принимая игру Клеопатры.

– Ты отстанешь от Антиоха и убедишь в этом Сципиона. Нам не нужна война, у нас нет сил на это! Понимаешь?

Эвергет кивает. Сейчас он готов обещать этой самке все сокровища мира. Его рука нетерпеливо скользит под юбку и задерживается между ног Клеопатры. Клеопатра дает Эвергету сильную пощечину.

– Вот и хорошо. Мне слишком дорого обошелся этот трон, чтобы потерять очередного мужа на Востоке… Я стану твоей, и не только сегодня. Только поклянись богами, что Антиох уедет из Пергама без единой мысли о мести!

Эвергет уже не контролирует себя.

– Клеопатра… Как же ты любишь власть… Война или любовь? В такой день я выбираю второе! – уносится его сладострастный рык в ночное небо Пергама.

Клеопатра победно улыбается и закрывает глаза, отдаваясь наслаждению.