Текст книги "Чужой монастырь"

– Да, это было недурно. Если бы это был боевой, а не тренировочный метательный снаряд, этот дурень уже мог бы разглядывать собственные выпущенные кишки. Вы быстро совершенствуетесь, сьор комендант, – добавил он не без оттенка почтения. Хотя почтение у гареггина вообще чувство до обидного редкое и отмирает, как выразились бы иные ученые Земли, в первую очередь благодаря фенотипическим факторам.

Комендант равнодушно кивнул и, выйдя в небольшой внутренний дворик, ограниченный с одной стороны массивом башни, а с другой упирающийся в стену казармы, встал в позицию. Позиция была традиционной для боевого стиля, выработанного гареггинами: положение сидя на коленях, лицо опущено к земле, одна рука на бедре, вторая, рабочая, на рукояти боевого оружия. Из этой позиции гареггины славного Акила умудрялись выпрыгивать едва ли не на анний и, на лету выхватывая саблю, уже в полете нанести несколько колющих либо рубящих ударов. Прыжок и удары из этой позиции оттачивались до такого уровня и такой скорости, что единицы могли отразить первое нападение гвардейцев рыжеволосого Акила.

Гареггин Иль-Доран, поигрывая вытянутым из кожаных ножен клинком, приближался. Это был превосходный бей-инкар, длинноклинковое оружие, каким традиционно пользуются жители города-государства Дайлем, что в Кринну, Шестой уровень. У бей-инкара обоюдоострый клинок со смещенным к острию центром тяжести, что, по мнению дайлемитов, придает оружию большую подвижность и маневренность; довольно длинная рукоять оканчивается круглым наборным навершием, а небольшая гарда загнута в сторону клинка так, что представляет собой ловушку для оружия противника.

Впрочем, гареггин Иль-Доран не стал пользоваться своим бей-инкаром, в умелых руках являющим собой убойную силу. Не вытягивая клинка из ножен, он отложил его и вооружился учебным деревянным оружием, выполненным из нескольких скрепленных между собой палок, пропитанных соком манггового дерева. В руках же коменданта осталось боевое оружие.

В окне казармы показалось чье-то заинтересованное лицо, скользнула скороговорка и затеялся разговор, все более оживленный: «Парни, сюда, новый комендант сейчас опять с гареггином из Горна баловаться будут!» – «Сейчас идем!» – «В прошлый раз комендант проиграл семь очков!» – «Ставлю на Иль-Дорана три ланкарнакских пирра!» – «Принято!» – «Я ставлю два медных кугля на коменданта!» – «Ой, видать, ты богат, раз на верный проигрыш монеты бросаешь».

Между тем во внутреннем дворике гареггин Иль-Доран также опустился в боевую стойку, практически точно копируя неподвижную позу коменданта крепости.

– Ну что, научить тебя новым приемам? – спросил он. – Или для начала отработаем и закрепим старые, сьор комендант?

– Старые, – односложно бросил тот, пробуя пальцем остроту клинка. Потом снял с острия сабли небольшой кожаный чехольчик, закрепленный металлической полосой, и сунул его в задний карман тесных штанов.

Из казармы раздался женский голос: «Все-таки наш комендант милашка, не то что вы, увальни коротконогие! И убери руки с моей задницы!»

Да, в гарнизон крепости входили и женщины-волонтеры. Это обстоятельство придало бы возможной осаде Этер-ла-Винга особую пикантность. Правда, коменданта они практически не интересовали, и потому самая злоречивая из волонтерш, Далия, жирная бабища с бакенбардами и мощным животом, распустила про него слух, будто он предпочитает мальчиков. А конкретно – гареггина Иль-Дорана, в самом деле весьма смазливое существо мужеского полу.

Собственно, в чем-то она была права: комендант действительно отдавал предпочтение обществу гареггина, но вот только это предпочтение было совсем не такого толка, о каком позволяла себе думать болтливая баба…

Гареггин Иль-Доран атаковал с места, без разминки и раскачки. Легким движением клинка комендант крепости парировал его выпад и ушел с занимаемой позиции, отведя саблю и прикрываясь левой рукой, согнутой в локте и защищенной наручью. Гареггин Иль-Доран замер, а потом прыгнул вверх и, мощным стригущим движением ног придав себе дополнительное ускорение, обрушился на коменданта сверху. При этом он перехватил свое учебное пособие примерно посередине, действуя им уже не как мечом (бей-инкаром), а как боевым шестом (хваном), еще одним излюбленным оружием гареггинов. Скорость вращательных рубяще-колющих движений, которую он придал учебной деревяшке, была такая, что парировать всю серию ударов было едва ли возможно, так что комендант попросту отпрыгнул к башне, согнувшись и действуя своим бей-инкаром при помощи только лишь одного запястья. Гареггин Иль-Доран надвинулся на коменданта и, молниеносным движением снова поменяв «род» своего оружия и превратив его в учебный меч, провел затяжную атаку. Серия переводов в темп, призванная заставить коменданта раскрыться, завершилась выпадом, направленным в точку под левой ключицей нового главы Этер-ла-Винга. Однако в последний момент комендант сумел уйти с линии атаки и парировать выпад одним удачным рубящим движением клинка. Острое лезвие перерубило деревянное орудие надвое и оставило на смуглой коже Иль-Дорана длинную, глубокую царапину, и в то же мгновение комендант нырнул в ноги гареггину и подхватил обрубок деревянного меча у самой земли. Иль-Доран замер. С кончиков пальцев его опустившейся к бедру руки срывались капельки крови и падали в серую пыль. На лице коменданта появилась лукавая усмешка, и вот тут гареггин выпал из хрупкого оцепенения и произнес:

– Ну… недурно. Ты быстро набираешь скорость, сьор комендант. В бою скорость – это главное.

– Да, – сказал тот. – Ты удивишься, гареггин, но я тебе скажу, что совершенствуюсь не в последнюю очередь благодаря тем старинным трактатам о фехтовании, что я нашел в здешнем хранилище, и тем сочинениям родом из Дайлема, что привез из Горна мой верный Мазнок.

– Да ну? – ухмыльнулся Иль-Доран, рассматривая свою руку и рану, из которой уже перестала течь кровь. – Ну тогда пора отбирать у тебя боевое оружие и заменять его учебным мечом, а то ты мне руку отхватишь. А рука, даже несмотря на священного червя, у меня новая точно не вырастет.

– Перевяжи.

– Ничего. Заживет. Не нагноится. Я тут недавно слышал байку, – гареггин хитро прищурил левый глаз, – рассказывал ее один заезжий торговец из Горна. Дескать, попал он к разбойникам, которых сейчас пруд пруди по всем землям. Всех, значит, зарезали, баб, как положено, употребили, а ему удалось под телегой схорониться. Так он слышал, как один из тех, кто скарб и груз его разграбили, рассказывал, что все болезни от крошечных маленьких существ, по сравнению с которыми муха – это просто громадина! И еще название у этих мелких такое… дурацкое такое название, и не выговоришь…

– Бактерии, – вполголоса произнес комендант.

– Бак-те… Погоди, а ты откуда знаешь? Тоже слышал эту байку?

– Что-то вроде того, – буркнул комендант.

– Ну ты у нас ученый, читаешь вот, даром что комендант и обязан лежать на боку, хлестать вино бочками и ничего не делать, разве что девок из ближних сел на потеху себе таскать, как это прежний, я слышал, делал. Тебе ли не знать? Тебя и многоустый Акил, верно, приблизил за то, что ты ну вот такой. Даже для «длинного» ты… ну значит… – Гареггин не без труда подбирал слова и все-таки подобрал финальное: – Другой. А Акил кого попало не выделит. Хотя, как я слышал… есть там еще один человечек, которому ты приглянулся, и не в последнюю очередь из-за него… то есть из-за нее…

– А вот помолчи! – резко прервал его комендант и вскинул голову. – Ты, Иль-Доран, слишком много воли себе взял. Рассуждаешь!.. Нечего сплетни собирать. Это оставь на долю толстой Далии, а тебе не дело. Все, я сказал.

Гареггин рассматривал своего непосредственного начальника сузившимися от некоторого удивления глазами. У того трепетали ноздри, губы искривились, а на щеках проступил бледный румянец. В темных глазах раз и другой метнулось гневное пламя. Иль-Доран пробормотал:

– Ну вот. Из-за таких, как ты, интересно жить… Только вот почему-то недолго!

– Во имя пресветлого Ааааму и его истинного воплощения в Нижних и Верхних землях!.. – махнув рукой, бросил комендант, впрочем существенно сбавив обороты. – Довольно! Давай поговорим о ком-нибудь более достойном, чем я. Вот, например, о тех, кого увидел дозорный на башне. Мазнок! Мазнок, ты где?

Дозорный на башне в самом деле завидел кого-то или что-то за пределами крепости, там, на зеленой равнине, пересыпанной желтыми пятнами всхолмленных песчаных гряд. Он поднес к глазам руку, щурясь и привставая, и полез на башенный зубец. Потом скосил глаза вниз, во дворик, где стояли комендант и гареггин, и крикнул:

– Сьор комендант! Пятеро всадников на гряде! Двое спешились и стоят у самого обрыва. Оттуда вид на крепость хороший… Все в дайлемитских накидках, но с открытыми лицами. Не боятся…

– А совершенно напрасно. Мазнок! – снова позвал комендант, и из отворившейся двери военной казармы вывалился толстый, однако удивительно подвижный человек с красным лицом, безволосым и одутловатым, но с веселыми и живыми черными глазками. Они и сейчас сверкали как темные бусины, стащенные вороватой птицей. Толстяк пересек дворик и, едва не врезавшись своей выставленной вперед массивной башкой в грудь высокому коменданту, отрапортовал на бегу:

– Сьор комендант, десятник Мазнок по вашему приказу явился!

– Расторопный ты, десятник, подбежал по первому зову, – со смутной иронией отозвался комендант. – Вот что, Мазнок. Бери своих удальцов и прокатись до Косой гряды, там пятеро всадников. В бой не ввязывайся, да и не дадут они тебе ввязаться в бой. Иль-Доран, распорядись в оружейной!

Десятник кинулся со всех ног, а вот Иль-Доран выполнять распоряжение начальника не торопился. Он тронул коменданта за плечо и произнес:

– Странно… Они раньше вели себя иначе. Кроме того, не понимаю, какой смысл красоваться на самом юру среди бела дня, когда тебя видит любой дозорный. Откуда они, например, знают, что у нас нет летучего отряда, укомплектованного гареггинами на «крыльях»? – Иль-Доран именовал так гравиплатформы, которыми пользовались гареггины Акила. – Ведь достаточно двух-трех «летучих», чтобы в самом скором времени от этой нахальной пятерки не осталось и костей.

– Ты что-то много рассуждаешь, но не торопишься исполнять мое распоряжение, – заметил комендант.

Гареггин продолжал как ни в чем не бывало, он даже не сбавил тона:

– Что им нужно? Если это разведка, то очень плохая разведка. Зачем им обнаруживать себя? Тем более если они готовят штурм. Скажем, ночной…

– Ты уделяешь слишком много внимания не тому…

– Кто они? Из шайки бандитов? Или это Обращенные, которых Леннар вверил новому наставнику и вождю – омм-Алькасоолу, кстати бывшему Старшему Ревнителю Храма? Обращенные давно не появлялись в землях Ганахиды, и если они появятся, то ожидать их следует совсем с другой стороны, а именно – оттуда!

Гареггин указал себе за спину, туда, где за массивами крепостных строений, за расставленными по периметру стен серыми башнями начинались отроги гор и где за беспорядочным нагромождением глыб только опытный проводник смог бы безошибочно указать, где начинается знаменитый перевал Антекко. Извилистая горная тропа, на которую лишь несколько раз за истекшие пятнадцать столетий ступала нога мирного человека, в чьих помыслах не было намерений развязать бойню, кровопролитие.

Начать войну.

Комендант дослушал гареггина Иль-Дорана до конца и, не пожелав ответить, подтолкнул того в грудь: дескать, иди выполняй приказ. Гареггин удалился, однако на его смуглом полудетском лице, совершенно не вяжущемся с мощной линией плеч (равно как нежная кожа не соответствовала перекатывающимся под ней мощным мускулам), промелькнула гримаса недовольства. Он что-то пробормотал себе под нос о наглых выскочках и о том, что быстро выдвигающиеся точно так же быстро и уходят в никуда. Если бы его слышал бесноватый Грендам, ловко выдающий себя за прорицателя, то он не преминул бы взъерошить волосы, экстатически закатить глаза и изречь один из своих мудрых софизмов, которые он совал к месту и не к месту. Ну например: «Нельзя немножечко упасть, равно как нельзя и немножко подняться. Существует лишь полная мера вещей! Все или ничего!» Ну или что-то наподобие. Уф-ф…

Отдав еще несколько мелких распоряжений, комендант крепости отправился к себе. Он занимал две небольшие комнаты первого этажа, и единственный путь в эти помещения проходил по довольно длинной каменной лестнице. Под лестницей и комнатами находился старый, сырой подвал, где хранили кое-какие инструменты, бочонки, отдельно в углу, в клети, – дрова и пережженный уголь; ну а большей частью в подвале находился бесполезный хлам, в котором последний раз пытались разобраться, верно, еще при жизни прапрадедов служащих нынешнего гарнизона.

Он сел на кровать. В этой крепости нет даже хорошей постели, так что о приличном управлении Этер-ла-Вингом вообще не приходится говорить. Впрочем, если перечислять все недостатки этого существования, можно исчерпать все слова. И не хватит букв. Этих самых слов и букв в местном языке и так до смешного мало. Коменданту буквально на днях приходилось выезжать в одну из окрестных деревень, и его поразила феноменальная, ни с чем не сопоставимая глупость местных жителей. Они не могли связать двух слов по существу вопроса, который потребовал личного присутствия коменданта крепости, и что-то слабо блеяли о небесном гневе, о том, что в окрестностях села появилась новая Язва Илдыза – топь, близ которой простираются самые плодородные луга, а теперь туда боятся ходить даже отъявленные храбрецы, и так далее…

– У меня весь скот увели, – причитал местный староста, показавшийся коменданту наиболее толковым из тех остолопов, что составляли население деревни. – Отперли ворота изнутри и всех вывели. Как будто сквозь стену прошли!

– А мож, и сквозь стену, – возражала старосте его жена, практически точная его копия, только без бороды и усов, – мало ли что в нынешние дурные времена творится. Говорили, что все восемь проклятий, которые прописаны в старых книгах, вытряхнул из своей котомки демон Илдыз. Обойди, обойди дом мой! – Она осенила себя охранным знамением, как то и положено при любом упоминании имени верховного демонического существа.

– В соседних селах трупы с неба падали, и вообще невидаль, а он удивляется, что кто-то сквозь стену прошел и скот увел! – поддержал толстую старостиху кто-то из селян.

– Говорят, огонь и мор скоро придут и к нам…

– Охти нам!

Словом, толку из всех разговоров было немного, и он точно пожалел бы о потраченном времени, когда б один из его людей не привел какого-то оболтуса. Он явился с такой диковинной обновой на руке, что комендант без особых рассуждений содрал это с его запястья и принялся рассматривать. Оболтус, который был пьян как добрый десяток ремесленников, попытался было проявить наглость и объявить, что этот ценный браслет, дивной работы вещицу, завещал ему дядюшка, который недавно умер в Горне. При этом он тянул к коменданту руки, на фоне которых «наследство» смотрелось так же нелепо, как, скажем, боевой конь Ревнителя на крыше деревенского сарая-развалюхи.

Хотя в последнее время чего только не случается в славных Нижних и Верхних землях…

Пьянчужка все тянул руки.

– Иди отсыпаться в сарай, чучело, – беззлобно сказал комендант, не поднимая на того глаз, – пока я не рассердился и не велел всыпать тебе десяток палок покрепче.

«Наследник» с ворчанием убрался, а комендант велел сопровождавшему его отряду сниматься с кратковременного постоя в деревне. По его глазам гареггин Иль-Доран тотчас понял, что для начальника многое прояснилось.

Население же деревни дружно решило, что комендант забрал у забулдыги дьявольский амулет. В тот же день так и не проспавшегося бедокура сволокли на бойню, и там мясник Гуркуф перерезал ему глотку.

Воспоминания коменданта о недавно минувшем прервал толстый десятник Мазнок, явившийся из дозора. Он объявил:

– Мы выскочили из ворот, но тех пятерых на холме и след простыл. Не нравится мне все это, сьор комендант!

– Можешь идти, – не вдаваясь в подробности дневного рейда Мазнока, велел комендант.

Однако тот выпалил:

– Что же это такое – могу идти, сьор комендант? Это же совершенно никуда не годится, клянусь пресветлым Ааааму! Вы же с утра ничего не ели, а говорите, что я могу идти! Я обязательно должен принести вам грудинку, и жареную птицу, и этих сладеньких корнеплодов, которые доставил сюда заезжий беллонец! А еще вина!

– Я не пью, – ответил комендант.

– Да разве ж я пью? В самом деле, куда там?.. Всего-то предлагаю принести вам кувшин доброго ланкарнакского винца из Нижних земель, там, как говорят, лучшие виноделы!

– Не знаю, кто там лучший, но твоего пойла мне и даром не надо! А если потребуется еда, я пошлю, – ответил комендант. – Ступай прочь, Мазнок.

Однако тот и не думал. На округлом лице десятника задрожали несколько упругих жилок, а нижняя челюсть с мощнейшими зубами так и запрыгала негодующе:

– Ну нельзя же так, сьор комендант! Да как же это можно так обижать свое чрево? Ладно этот длинный, который Иль-Доран, ничего не ест. Так ему ж что?.. Я так думаю, что в нем сидит эта штуковина, ну которая по повелению нашего многоустого Акила, что восседает в Горне, позволяет ничего не жрать чуть ли не седмицы напропалет!

Тут Мазнок окончательно запутался в словах, так как его наречие не дает простора для словотворчества. Толстяк понес совершенную околесицу, но вынужден был заткнуться на полуслове: у коменданта лопнуло терпение, и он, вскочив на ноги, заорал:

– А ну пшел вон!

Мазнок тотчас же испарился. Некоторое время было слышно, как он грузно топочет, прыгая со ступеньки на ступеньку. Тут портьера за спиной коменданта дрогнула, и от нее отделилась стройная фигура гареггина. Он сказал:

– Удивительно заботливые у тебя слуги. Как яростно он предлагает тебе то, что требуется примерно раз в семь дней!

– Тебя удивляет, что у меня заботливые слуги? – холодно ответил комендант крепости, как видно совершенно не удивленный фамильярным обращением Иль-Дорана.

– Нет. Нисколько. Подавись я священным червем!.. Меня больше удивляет то, что ты так слабо меняешься. Иные мои собратья удивлены тем, что ты такой. Если бы мы не были столь приближены к многоустому Акилу, то бы подумали, что ты колдун. Я думал о тебе. Наблюдал. Недаром ты так быстро втерся в доверие к Рыжеволосому. Готовься к ночной атаке, комендант. Ведь ты тоже чувствуешь, что ее не миновать. Инстинкты, переданные нам от священного червя, не дадут ошибиться. Это большой дар.

– Сколько я тебя знаю, ты всегда занудлив и говоришь только то, что давно известно?

– Гареггин не может лгать, – следовал важный ответ.

– И это мне известно также. Ладно. Иди.

Иль-Доран исчез. Комендант сидел в сумраке, все сгущающемся, наступающем из углов, не зажигал лампы. Конечно, у него имелся один из так называемых «вечных» светильников. И «палец Берла», примитивный энергонакопитель, при помощи которого обычно кипятили воду (особо чистоплотные) или обогревали жилье (особо зябкие). Но ничем из этого он не воспользовался, а когда все-таки пришла мысль принять ванну и выпить чашу успокоительного напитка со специями, послышался протяжный крик, идущий со стороны сторожевой башни, а потом чуткое ухо коменданта подхватило глухой звук от падения тела. И тотчас же зазвенело оружие, взлетел грозный, предостерегающий вопль десятника Мазнока, который, несмотря на внешнюю неуклюжесть, в бою был грозен и неукротим. Комендант вскинулся и, подхватив оружие, опоясавшись боевой перевязью, ринулся по лестнице. В голове упруго бились мысли: «Как? Ведь был выставлен дополнительный дозор? Даже если убили одного из охранников, то другие подняли бы тревогу. Шум уже во внутреннем дворе крепости? Или… предательство? Кто-то открыл ворота? Нет… невозможно. Иль-Доран бодрствует этой ночью точно так же, как я, и слух у него… это что-то. Даже если предатель отодвинул засов, гареггин непременно успел бы. Нет… но сейчас станет видно!»

– Мерра!

Чужой боевой клич опалил лицо.

Если бы не мгновенная реакция и звериное чутье коменданта крепости, быть бы ему убитым первым же выпадом… после того как выскочил он во внутренний двор крепости, по которому метались серые быстрые тени. Комендант присел, пропуская над собой длинный клинок, и ударил наугад. Человек, едва не убивший его, упал беззвучно, и комендант еще увидел, как он корчится во взбитой многими ногами пыли. Такое впечатление, что нападавшие появлялись со всех сторон. Комендант успел заметить, что расположившийся прямо посреди внутреннего дворика отряд, специально отряженный на случай ночного нападения, был мгновенно смят неизвестными. Впрочем, отчего же неизвестными? Длинные, развевающиеся одежды выходцев из Дайлема может узнать всякий.

И их по меньшей мере трое.

Не из числа ли той пятерки всадников на гряде, пятерки, что так легко и незаметно ушла от Мазнока и его людей?

Но гарнизонных стражей нельзя беспрепятственно перерезать, как скот. По крайней мере – всех. Несколькими резкими, гортанными воплями комендант перестроил своих людей. Десятник Мазнок между тем активно действовал секирой, похожей на боевые секиры уроженцев Эларкура, свирепых шестипалых воинов-наку. Этой секирой он уже перерубил шею одному из нападавших, а второму вогнал лезвие в бок так, что этот второй мог только завидовать первому: тот умер мгновенно, без мучений.

Нападавшие, которых было вовсе не так много, как показалось с перепуганных глаз гарнизону крепости Этер-ла-Винг, переменили тактику. Теперь они не нападали врассыпную, а выстроились в этакую атакующую фалангу, на острие которой встали, без сомнения, двое самых сильных бойцов. И несдобровать бы Мазноку и прочим уцелевшим, если бы против этих двоих не встали комендант и гареггин Иль-Доран.

За той схваткой наблюдали от ворот два зорких глаза. Человек тот, оставаясь не видимым кем-либо из принимающих участие в резне, был главой нападающих. Он цинично и все же верно полагал, что его жизнь слишком ценна, чтобы рисковать ею в быстротечной ночной стычке. Конечно, так считали далеко не все, кто стоял под его командованием в тот момент, но протестовать никто не собирался.

Коменданту и Иль-Дорану, бесспорно, противостояли блестящие бойцы. Оба в одежде дайлемитов, длинной, просторной, нисколько не стесняющей движений.

Но если гареггин Иль-Доран с успехом отражал атаки своего соперника, но комендант сразу ощутил недостаток опыта и выучки, хотя любой из его людей давно уже был бы убит, окажись он на его месте. Соперник коменданта двигался как хищный зверь: он перемещался с потрясающей скоростью, бил клинком с обеих рук, отлично ставил защиту, в том числе такую сложную и мало кем воспроизводимую, как веерная. Комендант отбивался как мог и, к его чести, даже провел пару отличных переводов в темп, предпринял несколько попыток достать оппонента быстрым выпадом.

Нет. Слишком быстр враг, отлично защищается, скользит как угорь, меняя позицию. Пару раз гареггину Иль-Дорану приходилось даже приходить на помощь своему начальнику…

Беда пришла, откуда не ждали: противник Иль-Дорана вывернулся из-под локтя и, изловчившись, нанес великолепный рубящий удар сверху – наискосок, по плечу и шее. Клинок перерубил ключицу и вошел глубоко в шею, и Иль-Доран, плюясь кровью, выпустил свой бей-инкар и припал на колени, обеими руками зажав страшную рану. Но такие ранения смертельны даже для гареггина: Иль-Доран еще корчился и бился на земле, но все защитники крепости уже осознали потерю лучшего своего бойца.

Дело их проиграно.

Нашелся малодушный, что громко прокричал об этом и ринулся наутек, но такова уж была его трусливая судьба, что он навернулся через булыжник и попросту сломал себе шею. Мазнок бросился на выручку своему недоедающему сьору коменданту, но сам допустил неловкость… на этот раз оказавшуюся счастливой.

Мазнок взметнул секиру с такой силой, что потерял равновесие и, взмахнув рукой, сорвал с бойца-дайлемита целую полосу ткани, открыв лицо, плечи и грудь соперника. В полосе рассеянного света, льющегося со сторожевой башни, сверкнули бешено зубы дайлемита, белки глаз, а потом взгляд падающего вперед и в последний момент удержавшего равновесие Мазнока коснулся груди бойца.

Тут выяснилось, что вовсе это не дайлемит, а дайлемитка. Мазнок, как ни неподходяща была к тому ситуация, даже гмыкнул с ноткой развязного восхищения:

– Хгам… Баба!

Посмотреть в самом деле было на что, но недолго бы смотрел Мазнок, если бы, вместо того чтобы одним ударом оттяпать ему башку, дайлемитка не прикрыла грудь врожденным женским движением. Правда, в следующий момент десятник Мазнок точно лишился бы своей непутевой головы. Вот только сражавшийся рядом с ним комендант едва не упустил свой меч, выпрямился и вдруг завопил на неведомом Мазноку и его оставшимся в живых землякам языке:

– Элен! Merde, мать твою!

И тотчас же, перекрывая сорвавшийся тенор коменданта, грянуло басом от затемненных ворот крепости:

– Стойте!!!