Текст книги "Урожденный дворянин. Защитники людей"

Тот, кому он звонил, отозвался скоро.

– Долг и Честь, – ответил Антон на его приветствие.

Помолчал немного, слушая. И заговорил снова:

– Посмотрел я вашу пресс-конференцию. Что хочу сказать по этому поводу – зря вы с ним связались. Ох, зря… Что? Да при чем тут твой Синотов… Не о нем речь. А о его хозяине. Не надо было вам его трогать. Нельзя вам его трогать. Понимаешь? Никак нельзя. Ни в коем случае. Эх, тебе бы сначала со мной посоветоваться, – до того, как шумиху поднимать. Шумиху вы подняли, вот в чем беда…

Он еще послушал, нетерпеливо щелкая пальцами. И прервал речь своего собеседника:

– Постой. Сам знаешь, многого не могу сказать. Да и не знаю я почти ничего… Я должен был этим делом заниматься, а в последний момент Альберта поставили… Казачок-старший. Старший брат того самого, знакомого тебе. Упертый, гад, как баран. Карьеру строит, вверх стремится – с таким тягаться трудновато… Да вам и не надо ни с кем тягаться – вот в чем штука… А теперь молчи, слушай и запоминай, как тебе дальше быть. Прежде всего: отпусти ситуацию. Дьявол с ними, с этими вашими пекарнями. Отпусти. Твои проблемы очень скоро решатся сами собой, это я тебе гарантирую. Главное – не рыпайтесь теперь. И так уже до черта наворотили… Затаитесь! Понятно говорю? И еще одно, важное, – Гогина своего ненормального ты зря в это дело втравил. Лучше всего – спрячь его где-нибудь понадежней. Вот он-то как раз – в наибольшей опасности. Можно сказать, практически мертвец он… Почему? По кочану, Олег. Все. До связи. Не забудь SIM-карту уничтожить. И номер, по которому мне с тобой связываться в дальнейшем, сообщи – знаешь, как.

Отключив телефон, Антон резко, со свистом выдохнул сквозь сжатые зубы. Потом закрыл глаза, откинулся на спинку сиденья и несколько минут совсем не двигался.

Выпрямился он стремительно. Пробормотав:

– Все равно ведь не успокоится, сукин сын… – достал из бардачка кусачки, принялся кромсать, свирепо сопя, извлеченную из «звонилки» SIM-карту.

Кусочки тщательно собрал с колен, спрятал в заранее подготовленный пластиковый пакет. «Звонилку» определил туда же.

По крыше и лобовому стеклу автомобиля заскреблись жесткие хлопья ноябрьского мокрого снега.

Положив пакет на сиденье рядом с собой (выбросит в мусорный контейнер по пути к подъезду), Антон сунул в зубы сигарету, щелкнул зажигалкой…

* * *

И выпустил струю табачного дыма в июньское яркое небо.

Жара давила землю, выжимая из нее остатки влаги. Палатки разбитого неподалеку лагеря казались волдырями, вздувшимися на обожженной коже ковыльной степи. Снаряды стандартной полосы препятствий, установленной за пределами лагеря, заметно колыхались в жирном мареве зноя – точно как водоросли под толщей проточной воды.

Восемь мужчин в испачканном сухой глиной камуфляже, с лоснящимися от пота раскаленными физиономиями, кашляя и толкаясь, выстроились у полосы препятствий в линию.

Антон сделал несколько затяжек, с отвращением глотая вместе с дымом горячий воздух, выплюнул сигарету, затоптал ее подошвой армейского берца.

– Я вообще никакого прогресса не вижу, – вполголоса проговорил он, повернувшись к стоящему рядом Трегрею, облаченному в такой же камуфляж, что и мужчины у полосы. – Думал, за два месяца, с тех пор как я последний раз был в лагере, хоть что-то в лучшую сторону изменится…

Олег крутанул на шнурке ослепительно сверкнувший солнечным бликом секундомер. Пожал плечами и ответил:

– Полоса препятствий пройдена в среднем на тридцать секунд быстрее, чем в момент твоей предыдущей инспекции. И почти вдвое быстрее, чем полагается по нормативам. По мне так это весьма недурственный результат.

– Недурственный?! – повысил голос Антон. Оглянулся на восьмерку и, взяв Трегрея за локоть, повлек его к палаткам. – Недурственный? Полгода занятий! Полгода, Олег! И лучшее, что ты можешь показать, – какая-то паршивая полоса?!

– Вольно! – оглянувшись, скомандовал Олег. – Отдыхайте пока.

Камуфляжные, услышав команду, сразу опустились на землю, кто где стоял. Тут же хрипло загудели приглушенные разговоры, заскрипели откручиваемые крышки индивидуальных фляжек.

– Завтра-послезавтра в лагерь нагрянет комиссия, – двигая желваками, с силой выталкивал Антон слова. – И что? Как ты перед ними оправдаешься?

– Оправдаюсь? – на секунду Олег остановился, удивленно поглядев на собеседника. – В чем, собственно, я должен оправдываться?

– То есть как это «в чем»? – теперь запнулся и Антон. – Что мы ставили целью проекта «Муромец»? Развить в объектах способности и навыки, каковыми обладаешь ты сам. Каковые я в своих докладах расписал, красок не жалея… А сейчас на что комиссия смотреть будет? Как твои подопечные ловко прыгают и быстро бегают? Да за полгода, если хочешь знать, паралитиков можно выдрессировать до уровня олимпийской сборной – хорошо постаравшись, конечно.

– Я буду обвинен в том, что трудился с недостаточным тщанием? – предположил Олег.

– Это уж само собой. И ты. И я, как куратор проекта. И… прочие ответственные лица. Сколько разговоров было про твой Столп Величия Духа! А получилось… Ничего почти не получилось…

Они остановились. Трегрей посмотрел в лицо Антону:

– Я ведь подробно рассказал тогда… ответственным лицам, в чем суть постижения Столпа Величия Духа. Уверен, я изначально достаточно ясно дал понять, что в сжатые сроки сделать из сотрудников вашего ведомства универсальных солдат – не выйдет. Столп основан на умении высвобождать внутреннюю потаенную энергию, усилием воли пробуждать в себе состояние, когда мобилизуются ресурсы организма, в обыкновенное время покоящиеся…

– Да знаю я это, Олег! – взмахнул руками Антон. – Мне-то можешь не объяснять… Готовься объяснять – комиссии.

– Почему даже неподготовленный человек порой способен на раскрытие энергетических ресурсов? – продолжал тем не менее Трегрей. – Не волевое, конечно, а – стихийное? В пылу наступления пара артиллеристов вкатывает на холм пушку, которую после боя и с места-то сдвинуть не может. Старушка-ревматик выламывает запертую массивную дверь, чтобы спасти от пожара малолетних внуков… Что преображает обычного человека – в сверхчеловека?

– Мотивация, – буркнул Антон, утомленно отирая платком пот со лба и шеи. – Верная мотивация.

– Сверхмотивация. Верная сверхмотивация. Отчетливое понимание абсолютной необходимости своих действий… – уточнил Трегрей. – Коим пониманием объекты не обладали ранее и не обладают и посейчас. Почему? Говоря проще: человек не способен использовать собственные внутренние резервы, если не ощущает абсолютной необходимости в этом. Если перед ним нет цели, ради достижения которой надобно вырваться за пределы обычного своего состояния.

– За полгода ты не сумел им втолковать эту… необходимость?

– Боюсь, это невозможно втолковать. Это надобно – осознать самому. Я предупреждал, Антон, что наверняка возникнут трудности.

– Да помню я, помню. Ты ж не думаешь, что я эти твои предупреждения в служебные доклады вставлял?.. Кто ж так делает… А вот насчет того, что наши ребята жизненных целей не имеют, – это ты зря, Олег. Они служат своей стране и служат хорошо. Они кровь за нее проливали!

– Они только выполняют приказы, – негромко сказал на это Трегрей.

Антон достал еще одну сигарету. Рассеянно встряхнул ее несколько раз, как встряхивают градусник – словно ожидая, что она вспыхнет от окружающего жара сама по себе. Затем, спохватившись, зажал сигарету в зубах и выщелкнул зажигалкой совершенно невидимый на дневном свету огонек, выпустил ноздрями прозрачный дым.

– То есть, получилось, что взрослые мужики, обстрелянные профессионалы, участвовавшие в спецоперациях, – менее мотивированы для постижения Столпа, чем твои пацаны-детдомовцы? – проговорил Антон, из-под ладони враждебно глянув на оплывавшее желтым зноем солнце. – Которых ты на гражданке за меньший срок умудрился подготовить куда как лучше? И которых до сих пор по твоим инструкциям продолжает обучать этот воспитатель… Алимханов?

– Вестимо, – ответил Олег. – Я и об этом предупреждал, когда требовал для проекта не умудренных опытом бойцов, а – курсантов, чем моложе, тем лучше. Но нет, твои ответственные лица решили, что у профессионалов потенциал больше.

– А разве не так?

– Бессомненно не так. Воспитание – основополагающий фактор в становлении человека. Юных возможно воспитать. А взрослый человек, всецело морально и ментально сформировавшийся, напросте не способен мыслить и действовать вне сложившихся в его сознании категорий. Лишь когда полностью переворачивается для него картина мира, вследствие чего происходит… позволь так сказать, перезагрузка сознания, – он может вышагнуть за пределы допустимого. Осознание. Возьмем того же Алимханова, с которым это осознанние и произошло… В один прекрасный момент он понял: жить так, как он жил раньше, мирясь с условиями окружающей реальности, боле невозможно. Никак нельзя. Самая лютая смерть стократно лучше такой жизни. Эту реальность надобно изменить во что бы то ни стало. Потому что она – неправильна. Совсем не такая, каковой должна быть. И он поставил перед собою цель. Сверхцель. Верную сверхцель. Сделать свое государство великой державой, граждане которой будут иметь полное право гордиться ею. Сверхцель естественным образом предполагает сверхмотивацию… Понимаешь ли меня?

Они снова тронулись с места, сначала Трегрей, за ним Антон.

– Наши объекты чересчур нормальны для постижения Столпа Величия Духа, – заговорил снова Олег, кивнув в сторону камуфляжных у полосы препятствий. – Они добросовестно учатся и тренируются – выполняя приказ, приведший их в этот лагерь. Расценивая обучение как нечто вроде курсов повышения квалификации. Они скучают по семьям, мечтают об отпуске, рассказывают друг другу о женах и детях, спорят до хрипоты о способах приготовления шашлыка и преимуществах одной марки автомобиля над другой. Знаешь, что они обсуждают всего чаще и живее? Размер премиальных, которые им должны выплатить по окончании этой командировки. Они не готовы ничего менять. Они не готовы сами измениться. Им напросте не для чего меняться. И нечего менять. Их все устраивает.

Несколько шагов они прошли молча.

– В отличие от тебя и твоих соратников, – выговорил вдруг Антон. В голосе его можно было расслышать досаду. Кажется, не столько по поводу Олега, сколько по поводу камуфляжных сотрудников, так и не сумевших вникнуть в то, чему пытался обучить их Трегрей.

– Да, – просто согласился Олег. – В отличие от нас. Нас окружающая реальность не устраивает. Мы знаем, что она может быть другой. Мы уверены, что она должна быть другой. И мы сделаем ее такой, какой она должна быть, – добавил он безо всякой патетики, ровно и спокойно. Как если бы речь шла о чем-то вполне обыкновенном и без труда достижимом. О ремонте квартиры, например.

Такая интонация почему-то смутила Антона.

– Вот и шел бы к нам на службу, – нехотя усмехнувшись, буркнул он. – Хорошее же место предлагали тебе…

Трегрей на это ответил серьезно:

– Нет. – Он качнул головой. – У нас с твоим ведомством цели разнятся. Твои коллеги – даже и на самом высшем уровне – бессомненно понимают, что система, управляющая государством и обществом, порочна. Но альтернативы этой системе не видят, да и не верят… как в саму возможность альтернативы, так и в уязвимость системы. Посему обязаны по долгу службы оберегать существующий порядок. Оберегать существующую реальность. А посягающих на какие-либо глобальные перемены – почитать врагами и противоборствовать им.

– Ну, не все же у нас… такие, каких ты описал, – сказал Антон. – Есть и те, кто верят… что все может быть по-другому.

– Я знаю, – произнес Олег все так же спокойно и просто. – Если бы не ты, не здесь бы я сейчас находился. И Глазов Алексей Максимович – вовсе не минимальный срок заключения получил бы… как по справедливости полагается. Но, Антон, недостаточно просто верить. Надобно – действовать. Практика – есть мерило истины.

Они остановились у одной из палаток.

– Печет-то как сегодня… – сказал Антон, глядя, как от полосы препятствий скорой походкой направляется к ним один из камуфляжных.

Он был молод, этот мужчина, прилично моложе своих товарищей. Антон тотчас узнал его, фамилия мужчины влетела в его сознание, как патрон в обойму, точно и быстро. Это был редкий случай, когда фамилия на удивление точно подходила владельцу. Подвижный, разбитной, с нагловато-веселым лицом, ясными глазами и чистым лбом, на который косо падал кучерявый чуб, парень никакой другой фамилии не мог соответствовать так же ладно, как собственной, – Казачок. «Нисколько не похож на старшего своего братца, – нечаянно подумалось Антону, – разве что только кучерявостью…»

– Твой протеже, Артур Казачок, – проговорил Олег. Он тоже смотрел на приближающегося парня. – Хороший парень.

– Не зря, значит, я за него комиссию просил, – проворчал Антон. – Взяли в проект в виде исключения – шибко молод.

– Не зря, – подтвердил Олег. – Он – мой лучший ученик.

– Такой талантливый?

– Такой молодой. У юных меньше страха перед миром и собою. Следовательно, они и видят больше и понимают лучше. А он еще и воспитан хорошо. Видно, в хорошей семье рос, правильные ему ценностные ориентиры привили. Наш человек, можно сказать. Мне бы с ним подольше поработать…

– Да, да, да… – повел плечами Антон, видимо перестав слушать. – А «Муромца» нашего все-таки закроют. Не удовлетворят комиссию результаты. И в объяснения твои про сверхцели и сверхмотивацию никто должным образом вникать не будет. И это… нехорошо…

– Почему же?.. А может, оно и к лучшему?

– Вот уж точно нет. Уж я-то знаю. Вывод комиссия сделает однозначный: способности твои, Олег, сильно преувеличены, и особой ценности для нашего ведомства ты не представляешь. По крайней мере, как инструктор. С другой стороны, и наблюдения с тебя не снимут. И самое главное – дело теперь твое в другой отдел передадут, само собой. Плохо… – Антон посмотрел в глаза Трегрею и добавил, не пытаясь скрыть сожаления: – Можно даже сказать: хреново. Недолго нам с тобой пришлось поработать. Таких людей, как ты, я, наверное, в жизни больше не встречу.

– Так вроде рано прощаться? – предположил Олег. – В этот век высоких технологий препонов для дружеской беседы отыскать, кажется, непросто…

Если Антон и собирался ответить, то сделать этого он не успел.

– Разрешите обратиться?! – крикнул еще с расстояния в несколько шагов Артур. И, получив от Олега позволяющий кивок, тут же и обратился: – Мужики интересуются насчет банкета завтра по случаю комиссии… Ай!

Оборвав речь вскриком, парень резко прянул назад, отмахнул рукой от лица, будто в попытке поймать что-то…

– Молодец, – проговорил Трегрей. – Вот с тобой было бы мне желательно занятия продолжить.

Казачок раскрыл ладонь, в которой оказался короткий метательный нож.

– Нормальные дела! – с веселым удивлением хмыкнул он. – Сам даже не понял, как среагировал…

Антон же сообразил, что, собственно, произошло, лишь к тому моменту, когда Казачок вернул Олегу его нож. «А вот этот номер обязательно комиссии надо продемонстрировать, – подумал он. – Чем черт не шутит…»

– После демобилизации, – заговорил Трегрей с Казачком, – я вернусь в Саратов. Не приходилось бывать там?

– Не, – крутанул подбородком парень. – Я сам-то с Калуги…

– Чтобы не прерывать постижение Столпа, тебе надобно поехать со мной. Жилье тебе найдем. С работой тоже что-нибудь придумаем. Может статься, спустя два-три месяца ты окажешься способен постигнуть ярь.

– Ярь? – навострился Антон.

– Так раньше называли режим боевого транса, доступный на первой ступени Столпа, – пояснил Олег.

– Где называли?

– В армии, – ответил Олег, нахмурившись. Кажется, это словечко: «ярь» – выскочило у него случайно, помимо воли. – Это неофициальный термин. Солдатский жаргон…

– В какой такой армии? – не отпускал темы Антон.

– В армии Его Величества Государя Императора, – помедлив, уже с явно неохотой сказал Олег.

Артур Казачок хихикнул, сочтя слова Трегрея шуткой. А Антон отнесся к услышанному с жадным интересом.

– Поподробнее, если можно… – начал он.

– Нельзя, – отрезал Трегрей. – Прости, но я не имею права говорить об этом.

Антон пару секунд молчал. Потом пробормотал:

– Никак не могу понять… То ли это какой-то сдвиг у тебя… То ли на самом деле ты… откуда-то не отсюда…

– Согласен ли? – повернулся уже к Казачку Олег. – Оставить службу и переехать в Саратов?

Предложение это явно застигло Казачка – человека, который только что перехватил брошенный в него с пяти шагов нож, – врасплох.

– Что? – оторопело переспросил он. – Как это? В Саратов?.. Кто ж меня отпустит? Меня брат убьет, если я только попытаюсь выкинуть что-нибудь подобное!

– Но-но! – встрял между ними Антон. – Ты мне это прекрати, Олег! Кадры у нас переманивать!..

И Казачок, замерший на мгновение, серьезно задумавшийся над словами Олега, расслабился, засмеялся, тряхнул свободно чубом, выпалил вполне искренне:

– Да я бы – честное слово – с полным моим удовольствием! Если бы не служба! Как это – службу оставить? Карьера-то у меня на взлете на самом!

– Жаль, – безо всякого удивления отреагировал Трегрей. Антон подумал, что он заранее знал, как ответит на предложение Казачок. И спросил парня только ради того, чтобы проиллюстрировать сказанное ранее. – Мы бы воспитали тебя настоящим человеком.

– Мы его тоже нормально воспитаем! – воскликнул Антон, хлопнув Казачка по плечу.

– В том-то и дело, что – нормально, – жестковато отметил Олег.

Казачок, почуяв, как метнулась между этими двумя недобрая искорка, забеспокоился, что это – из-за него.

– Да в чем проблема-то, Господи?! – вскинул он голову, всплеснув чубом. – Можно подумать, уже навсегда прощаемся! Не раз еще пересечемся, земля-то круглая!.. Так я насчет банкета все-таки…

– Отставить! – рассердился Антон. – Завтра смотреть вас будут, а вы все о банкете мечтаете! Кругом – и шагом марш отсюда! Быстро!

Он достал еще одну сигарету, повертел ее в руках, с трудом сглотнул шершавый комок вязкой слюны и сунул сигарету обратно в пачку.

Олег стоял рядом. Заложив руки за спину, он смотрел в сторону дальнего леса, очень похожего на синеватый косматый шарф, растянутый по линии горизонта. Взгляд Олега был не рассеянным, а осмысленным и твердым, словно он видел что-то вполне определенное там, где остальным было доступно только пустое пространство.

Антон все-таки решился.

– Не питаешь ты особого доверия к нашему ведомству, – проговорил он. – Может, в этом все дело, а? Я имею в виду результаты твоей работы…

Трегрей медленно повернулся к нему:

– Полагаешь, я обманываю тебя? Лгать противно дворянской чести.

– Не меня, – буркнул Антон, решив в этот раз не обращать внимания на очередное упоминание принадлежности к дворянству. – При чем тут я?.. Начальство наше… Ладно! – махнул он рукой. – Забудь, дворянин.

«Извини», – хотел добавить он, но удержал себя от этого. Какого черта извиняться, в самом-то деле? Кто больше других пострадает? Куратор проекта, кто ж еще…

Антон мысленно выругался, привычно потянувшись за сигаретами.

– Я прошу простить меня, – неожиданно услышал он голос Трегрея. – Я подвел тебя, хоть и невольно.

– Ладно, – повторил Антон. – Забудь… Я пойду вздремну пару часов? Перелет-то неблизкий был. Совершенно не умею спать в дороге. А тут еще жара эта…

В палатке было удушающе влажно, зато не жгло и не ослепляло солнце, как снаружи. Было темно. И в темноте этой Антон опрокинулся навзничь и вытянулся, забросив руки за голову. Он только закрыл глаза, как кто-то стукнул несколько раз в барабанно натянутый палаточный бок…

* * *

– Уснул, что ли, ты там, парень?..

Антон открыл глаза и вздрогнул, громко чертыхнувшись. Сосед по подъезду, красноносый дядя Славик Корнишин, отлепив физиономию от лобового стекла, взвизгивающе захохотал, довольный его испугом.

Опустив стекло окошка, Антон выглянул из машины в промозглую, иссеченную мокрыми плетьми снега темноту. Поежился, подняв воротник куртки.

– Выручи, парень, сколько сможешь… – голос дяди Славика стал просительно мягок, красная нашлепка носа жалобно завздрагивала. – Ночь уже скоро, а я, прикинь, еще не похмелялся…

Пошарив в карманах, Антон одарил соседа горстью мелочи. Тот оживленно отчеканил:

– Премного благодарен! – и поспешно удалился.

Антон поднял стекло.

– Все равно ведь не успокоится, сукин сын, – повторил он. – Чтобы Трегрей отступил… Ну хотя бы своего дружка-горлопана успеет спасти. Если очень постарается.

Глава 4

Этот подвальный ресторанчик, хоть и находился в самом центре города, был так убог и затхл, что впору ему было называться распивочной. Однако – поди ж ты – фанерная вывеска гордо заявляла жирным блеском размашистых букв: «Ресторан Купеческий».

Под низким потолком полутемного зала этого «Купеческого», задымленного табаком зала, тесно уставленного грубо сколоченными столами и стульями, похожего на трапезную средневекового трактира, колыхался маловнятный пьяный гомон. Два очкастых, потрепанных типа в углу спорили о чем-то, стуча кружками. Видимо исчерпав все аргументы, один из них решил прибегнуть ко мнению независимой стороны, для чего обернулся и робко потянул за рукав сидевшего за соседним столом угрюмого дядю вполне уголовной наружности, с татуировкой в виде колючей проволоки, ошейником охватывающей шею.

– Простите, – проговорил очкастый. – Не будете ли вы столь любезны поделиться, кто, по-вашему, лучше: Пастернак или Мандельштам?

Уголовный дядя высвободил рукав, оценивающе посмотрел сначала на одного очкастого, потом на другого.

– Оба – лошье голимое, – вынес он свой вердикт.

Столик прямо напротив стойки занимала пара, весьма колоритная даже по меркам этого заведения.

Лицом к залу сидел дородный бородатый мужик с горбачевским пятном на бритой наголо голове. Помещавшийся напротив него парень выглядел еще живописнее.

Одет он был в короткую куртку, испещренную вкривь и вкось столькими разноцветными английскими надписями, что можно было подумать – куртка умещала на себе небольшую повесть. Запредельно узкие джинсы по плотности прилегания к ногам вряд ли уступали колготам. Ярко-зеленые кроссовки невольно рождали иллюзию натянутых на ступни гигантских огурцов с выдолбленными сердцевинами. И венчал все это великолепие залихватский кок, сооруженный явно не без помощи парикмахерского геля. Правда вот лицо под сенью кока было неожиданно сереньким и дряблым – парень явно уже успел разменять четвертый десяток.

Прожевав бутерброд, обладатель кока нацелился пальчиком, тонким и прямым, как карандаш, в бородатого своего собеседника и протянул:

– Оу-у-кей… Значит, так, Виктор Николаевич. Тарарам с этой историей о рейдерском захвате пекарен уже закрутился. Что дальше? А дальше надлежит пропихнуть сюжет на телевидение. Если получится – считай, полдела сделано. Но тут придется того… подмазать кого надо, потому что, сам понимаешь… тема скользкая, правоохранительные органы замешаны.

– Понимаю, – кивнул серьезно слушавший Виктор Николаевич Гогин. – Сделаем.

– Что дальше? А дальше переходим непосредственно к обличению этого негодяя, как его?.. Синотова, ага. Покопать нужно будет под него, всякие фактики из биографии найти и раздуть. Это я сам, это я умею… А уже через Синотова выводим внимание публики на неверных ментов и прокуроров, его покрывающих… Ну, на этом этапе нам коллеги из Москвы понадобятся. Местные журналюги ментов и прокуроров не потянут. От прокуроров и огрести недолго. Не говоря уж про ментов… Ну, как тебе?

Здоровенный Гога умильно сморщился и, притянув престарелого парня через стол за ворот куртки (сшибив при этом графин и оба пластиковых стаканчика), – смачно чмокнул его в лоб:

– Умница ты, Севка! Я так и знал, что ты все с первого раза поймешь.

– А чего тут не понимать? Не первый год замужем…

Сцапав последний бутерброд, Севка бойко продолжил:

– Не беспокойся, я так тему разверну – про ограбленных детдомовцев, про беспредел властей, про человеческое жестокосердие… камень зарыдает! Я журналист с двадцатилетним стажем ведь! Могу писать о чем угодно, как угодно, кому угодно, под кого угодно… и в каком угодно состоянии.

– Ты, главное, связи свои подключи. Объясни там по-свойски, что к чему. Чтоб ажиотаж масштабнее вышел. А то я, понимаешь, старые знакомства-то порастерял уже… А расписать все это – не проблема. Расписать я и сам смогу.

– Эт точно. Ты ж у нас теперь писатель! – Севка заискивающе улыбнулся. – Звезда!..

Прожевав бутерброд, он вдруг уставился на Гогу, прищурясь:

– Слушай, а зачем тебе все это надо, а? Шумиха, разоблачения?.. От журналистики ты ж отошел давно. Пиар, да? Материал для следующего бестселлера?

– Ну а если все проще гораздо? – проговорил Витька, внимательно поглядев на Севку. – Есть сволочи, которые полагают, что они сами себе совесть и закон. И есть хорошие люди, которым нужна помощь…

Севка фыркнул и рассмеялся:

– Не гони, Виктор Николаевич! Ты кого поглупее поищи для таких разговоров – про совесть и закон. Мы ж взрослые люди с тобой… Думаешь, когда ты файер-шоу перед зданием городской администрации устраивал, все так вот взяли и купились? А то непонятно, что ты подстраховался. И напарника взял с собой, чтобы он вовремя потушил. И наверняка кое-чем одежду пропитал, чтоб не очень-то полыхала…

– Ничем я одежду не пропитывал! – неожиданно рассердился Гога.

– Эй! Эй! – выставил руки ладонями вперед Севка. – Не кипятись! Чего ты?.. Ну, не пропитывал, так не пропитывал. Забыли…

Бурча что-то под нос, Витька сунул в рот сигарету, захлопал себя по карманам. Севка услужливо поднес ему зажигалку. И некоторое время, пока Гога насупленно курил, молчал, обеспокоенно посматривая на приятеля. Видно, пытался понять, в каком тоне теперь продолжать беседу, чтобы опять ненароком Гогу не разозлить.

– Ага… – осторожненько заговорил Севка. – Кажется, я понял, в чем дело. Политический капитал накапливаешь, братец? Да?

Витька вздохнул. Качнул головой и усмехнулся, затушил сигарету в пепельнице.

– Ничего от тебя не скроешь, – не стал отрицать он.

– Отличный трамплинчик выбрал! – воодушевленно похвалил Севка. – Молоток! Я всегда знал, что ты рано или поздно большим человеком станешь! Ну ты меня возьми в свою команду, если… то есть, я хотел сказать – когда у тебя все получится. А? Пресс-секретарем каким-нибудь?

– Считай, что ты уже принят.

– А это надо отметить… – моментально взвился Севка. – Эй, дружок! Что у вас тут есть из горячего?

Устрашающих размеров мужик за стойкой, выполнявший в этом заведении функции бармена, метрдотеля, официанта и охранника, на обращение «дружок» оскалился волком:

– А то ты сам не знаешь… Каждый день забегаешь похмеляться… Курица-гриль, сосиски в тесте, шашлык.

– Заказывай, Севка, чего пожелаешь, – благодушно распорядился Гога. – Я сейчас… Отлить надо. Здесь туалет есть?

– Обижаешь. Это ведь ресторан, а не какой-нибудь буфет привокзальный… Через пожарный выход во дворик, и сразу увидишь… будка такая деревянная. Только не провались, смотри, там одна доска, сволочь, прогнила. Я вот в прошлый раз…

– И выпивки закажи заодно, – добавил Гога.

– Оу-кей! – тут же забыл, о чем намеревался рассказать, Севка. – Будет сделано, шеф!

– Мужики, через полчаса закрываемся, – громогласно предупредил буфетчик. – Время позднее.

Посетители «Купеческого» ресторана завздыхали, завозились за своими столиками.

А Севка, подбоченившись, важно пообещал буфетчику:

– Договоримся! – и выразительно потер указательный палец о большой. – Сегодня, дружок, деньги вообще не проблема!

Буфетчик пристально и недобро посмотрел на престарелого парня, что-то прикинул в уме… И снисходительно кивнул.

Буквально через минуту Севка празднично суетился вокруг стола, располагая то так, то этак немудреную снедь и откупоренные бутылки. Гоги все не было.

Спустя пять минут Севка начал томиться, а спустя еще десять – изнывать. А тут еще и Витькин телефон, оставленный на столе, принялся надрываться. Через пятнадцать минут, растянувшихся в мучительную вечность, Севка все-таки не выдержал и ответил на звонок.

– А Виктора Николаевича нет, – сообщил Севка звонившему. – Виктор Николаевич пошел это самое… освежиться, – корректно сформулировал он. – Виктор Николаевич вам перезвонит.

Но звонивший (некий Олег Гай Трегрей) оказался настойчив. И Севке пришлось представиться самому («Всеволод Каренович», – важно произнес он) и назвать адрес заведения, где он в данный момент находился.

Положив на стол замолчавший телефон, Севка пробормотал:

– Да что он там, на самом деле, что ли, провалился? – и поднялся.

Буфетчик, навалившись могучими локтями на барную стойку, смотрел на него подозрительно и враждебно. Хряпнув для храбрости полный стакан, Севка напустил на себя беспечно-независимый вид и проследовал к пожарному выходу.

В туалете, – смрадной щелястой коробке, похожей на поставленный стоймя гроб, – никого не было.

И тут Севке стало ясно – случилось самое страшное.

А именно: старый товарищ Гога зло пошутил над ним. Сбежал, предоставив расплачиваться за уже съеденное-выпитое и еще только заказанное – самому Севке.

От такой невыразимой подлости слезы навернулись на глаза престарелого парня.

– Гад! – прошептал Севка. – А еще звезда…

Впрочем, он был тертый калач, Севка. Мгновенно взял он себя в руки, осознав, что дело пахнет уже не дармовым застольем, а, быть может, даже и визитом в травмпункт после беседы с буфетчиком, который явно расстроится, узнав, что его надеждам на хорошую выручку не суждено оправдаться.

И Севка рванул с места в недалекую подворотню – да так резво рванул, что вышедший за ним буфетчик успел разглядеть только смазанный проблеск огуречных кроссовок в густой вечерней темноте.

* * *

Он уже выставил за дверь всех посетителей, когда в ресторан ввалились двое незнакомых парней. Перебивая друг друга, эти двое с порога начали кричать, размахивать руками… Буфетчик, ошарашенный натиском, с трудом сообразил, что этих парней интересует: они разыскивают одного из той самой паскудной парочки, не заплатившей по счету.

– А вы сами-то кто будете, уважаемые? – заговорил он, бочком продвигаясь к барной стойке, под которой хранил бейсбольную биту. – Дружки, что ли, этих самых?.. Тогда и ответ за них держать должны. Бабки давайте! А то полицию прямо сейчас вызываю! Шутка ли: гриль – кило восемьсот, два салата «Под шубой»…

Крикуны опешили. Но тут в ресторане появился третий парень – невысокий, черноволосый и какой-то… удивительно уверенно-спокойный. Шагнув к буфетчику, он быстро проговорил:

– Мало времени… – и вдруг необычайно цепким взглядом вонзился в зрачки буфетчика.

Тот на какое-то время точно лишился чувств. А немного придя в себя, с изумлением обнаружил, что стоит напротив черноволосого навытяжку и добросовестно докладывает: во сколько пришли в ресторан эти два обормота, как были одеты, что заказали, о чем разговаривали… Буфетчик никогда и не подозревал, какая у него, оказывается, отличная память.