Текст книги "Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века"

Можно предположить наличие и еще одной причины подобных хлопот Сазонова по обеспечению беспрепятственной итальянской атаки на Дарданеллы: Россия, вполне вероятно, намеревалась использовать эту ситуацию в будущем в качестве предлога, под которым можно было бы требовать права ввести собственные корабли в Босфор[96]96
  Lowther – Grey, 20 March 1912, Itr. 233 II BD. 9.1. № 385.


[Закрыть]. Ни одним известным до сих пор русским документом данная версия не подтверждается, и тем не менее сами подобные опасения были вполне оправданны – турки всерьез переживали, что именно в этом и заключается стратегия Петербурга в отношении проливов. Ведь Россия не единожды искала предлог для отсылки флотилии на Константинополь: к примеру, во время Балканских войн русское правительство планировало, пользуясь всеобщей обеспокоенностью вопросом безопасности европейцев в Турции или даже шире – всех тамошних христиан, направить в османскую столицу свои войска – причем с согласия Великих держав. Так что и во время Италотурецкой войны Россия, вполне вероятно, искала предлог для легитимации действий, которые в ином случае европейские державы не одобрили бы.

Так или иначе, проитальянский курс Сазонова не оправдал его ожиданий. Его политика снискала безусловное одобрение в Италии, однако столь упорное ее проведение – в угоду Италии, но в ущерб предложениям Лондона и Парижа, пожалуй куда более справедливым, – нимало не приблизило окончание Итало-турецкой войны. По сути, возможно, именно благодаря его вмешательству война и затянулась, все более приближая бурю, которой он таким образом пытался избежать – войну между балканскими государствами и Турцией. Надежды на то, что нападение итальянцев на Дарданеллы принудит Турцию к миру, оказались ложными: атака прошла успешно, но краха за ней не последовало.

18 апреля Европу облетела весть, что Италия атаковала фортификации в устье Дарданелл, а турки в ответ закрыли навигацию в проливах. О том, что подобные действия со стороны Италии вынудят их закрыть проливы, турки говорили на протяжении последних месяцев, так что Великие державы были к этому готовы. Еще незадолго до возвращения Сазонова на Певческий мост Нератову, ввиду все более упорных слухов о превентивном закрытии проливов, пришлось занять довольно жесткую позицию в отношении комбатантов, заявив и Риму, и Константинополю, что необходимо считаться и с правами нейтральных держав[97]97
  Buchanan – Grey, 22 November 1911, tel. 292 II BD. 9.1. № 316.


[Закрыть]. В последнюю ноябрьскую неделю он также направил поверенному в Риме поручение уведомить итальянское правительство, что «Россия никоим образом не одобряет подобных действий»[98]98
  Rodd – Grey, 28 November 1911, Itr. 260 // BD. 9.1. № 327.


[Закрыть]. Как мы помним, с возвращением Сазонова под давлением оказалась уже Порта. Когда турецкие власти проинформировали державы о том, что в связи с итальянским нападением на Дарданеллы вынуждены закрыть проливы[99]99
  Note de М. Poincare, 20 February 1912 // DDE 3.2. № 69.


[Закрыть], Сазонов настаивал, несмотря на сложившуюся ситуацию, на праве прохода русских торговых судов[100]100
  Louis – Poincare, 22 February 1912, tel. 79 11 DDF. 3.2. № 81.


[Закрыть]. Столь резкий контраст между жесткой риторикой, обращенной к туркам, и почти беспечным благодушием в отношении действий в проливах итальянцев говорит о его выборе в пользу Рима, сделанном ради достижения собственных целей.

Сразу же после атаки Италии турецкие угрозы были претворены в жизнь: проливы были закрыты. Итальянские торпедные катера пытались прорваться в Дарданеллы и атаковать турецкий флот, однако дозорные засекли их движение вдоль береговой линии, и завязалась перестрелка. С военной точки зрения сражение окончилось ничем, но тем не менее это вынудило турок принять контрмеры, которыми те грозили уже давно. Именно воспротивившийся требованию других держав относительно четких границ театра военных действий Сазонов фактически позволил Италии совершить набег на Дарданеллы. Тем самым одна из его целей была достигнута: теперь турки на деле убедились, что итальянцы вполне могут нанести удар и вне ливийского театра военных действий[101]101
  Barrere – Poincare, 19 April 1912, tel. 285–286 П DDF. 3.2. № 365; [Albertini, 1:360].


[Закрыть]. Однако это привело и к иному, отнюдь для него не желанному результату, а именно к полному закрытию навигации в проливах.

Политические трудности дополнились еще и экономическими: против курса Сазонова возвысили голос купцы, поставки и доходы которых сильно пострадали из-за закрытия главного южного торгового маршрута страны. На министра торговли и промышленности С. И. Тимашева, председателя Совета министров, министра финансов Коковцова и самого иностранного министра обрушился настоящий шквал телеграмм, призывавших в скорейшем времени разблокировать важнейший торговый путь. Спустя пять дней после закрытия проливов Тимашев писал Коковцову, что ситуация уже близка к критической – и с поставками, и с работниками торговой отрасли, не говоря уже об экономике южных регионов империи в целом[102]102
  РГИА. Ф. 1276. Оп. 7. Д. 4696. Л. 43. Тимашев – Коковцову, 23 апреля 1912, псм. 3636; переслано Сазонову – псм. 2204 от 25 апреля 1912 года.


[Закрыть]. Переслав записку Тимашева с аналогичным собственным комментарием в МИД, спустя еще две недели (12 мая) Коковцов вновь обратился к Сазонову, сообщая о непрекращающихся обращениях от терпящих убытки южных поставщиков и торговцев[103]103
  РГИА. Ф. 1276. Оп. 7. Д. 4696. Л. 42. Коковцов – Сазонову, 25 апреля 1912 года, тел. 2188; РГИА Ф. 1276. Оп. 7. Д. 4696. Л. 56. Коковцов – Сазонову, 12 мая 1912 года, тел. 2662.


[Закрыть].

Сазонов, впрочем никогда особо не обращавший внимания на журналистов и общественность, попросту игнорировал подобные выпады в свою сторону, уверенно двигаясь в проитальянском направлении и оппонируя европейским державам, требовавшим от Рима отказаться от дальнейших наступательных операций. Сазонов проинструктировал константинопольского посла М. Н. Гирса заявить протест по поводу закрытия проливов, угрожая, что Петербург может затребовать с Турции компенсацию за понесенные русскими купцами убытки, и ссылаясь на Конвенцию 1871 года, предписывающую, что навигация должна быть открыта всегда, если вблизи не расположен вражеский (то есть итальянский) флот. И здесь британские и российские взгляды на ситуацию в очередной раз расходились: сэр Артур Николсон, постоянный помощник министра иностранных дел, как раз не считал, что конвенция обязывает Турцию в военное время дозволять проход через Босфор и Дарданеллы, указав также, что ожидать компенсации от воюющей державы – это слишком. Тем не менее Николсон дал инструкции послу в Турции сэру Джерарду Лоутеру известить Блистательную Порту о всеобщей обеспокоенности закрытием навигации в проливах и предложить отряд британских лоцманов для провода торговых судов в обход минированных участков акватории[104]104
  Р. Cambon – Poincare, 23 April 1912, tel. 117 II DDE 3.2. № 376.


[Закрыть]. Оба посла – и русский, и британский – полученные инструкции выполнили, но среди представителей Великих держав Гире оказался единственным, кто требовал полного открытия проливов. Турция же 25 апреля непреклонно заявила, что торговое судоходство возобновится лишь тогда, когда державам удастся убедить Италию отказаться от дальнейших операций у Дарданелл[105]105
  Bompard – Poincare, 25 April 1912, tel. 167, 168 II DDF. 3.2. № 385.


[Закрыть].

Но непреклонен оставался и Сазонов. Ураган общественной критики за множащиеся убытки – как торговые, так и политические – не склонил его «обратиться к Италии, чтобы получить от нее ручательство не предпринимать, хотя бы на известный срок, враждебных действий против Дарданелл, чтобы тем временем могли бы воспользоваться нейтральные торговые суда для прохода проливов»[106]106
  Сазонов – Бенкендорфу, 1 мая 1912 года, тел. 790 // МО. 2.19.2. № 838.


[Закрыть]. Он заметил, что обладает «официальны [ми] сведениями] <…>, что Италия ответит решительным отказом дать подобное ручательство и что таковой шаг <…> не будет содействовать улучшению положения»[107]107
  Там же.


[Закрыть]. Категоричность Сазонова подкреплялась позицией Италии и ее союзников: уже 29 апреля он знал, что итальянцы не намерены вновь атаковать Дарданеллы, но никоим образом не собираются делать официальное заявление по этому поводу[108]108
  РГИА. Ф. 560. Оп. 26. Д. 939. Л. 71. Извольский – Сазонову, 29 апреля 1912 года, тел. 58.


[Закрыть]. Поясняя позицию Италии, Долгоруков отмечал, что народ пребывает в чрезвычайном волнении, так что предложение воздержаться от нападения на проливы правительство непременно расценит как шаг враждебный, потенциально нарушающий дружественные отношения с Россией[109]109
  Долгоруков – Сазонову, 30 апреля 1912, тел. 51 // МО. 2.19.2. № 830.


[Закрыть]. К тому же, как было известно Сазонову [из той же телеграммы] от Извольского, австрийское правительство уведомило Рим о том, что не собирается требовать никаких «ручательств» и ограничений, поскольку подобные требования означали бы нарушение нейтралитета[110]110
  РГИА. Ф. 560. Оп. 26. Д. 939. Л. 71. Извольский – Сазонову, 29 апреля 1912 года, тел. 58.


[Закрыть]. Это, конечно, лишь укрепляло уверенность Сазонова в том, что следует продолжать двигаться в выбранном направлении и не позволить Австро-Венгрии вклиниться между Россией и Италией.

Официально о возобновлении навигации в проливах было объявлено 2 мая, а уже на следующий день Сазонов получил известие, иллюстрирующее эффективность его проитальянского курса. В телеграмме от 3 мая Долгоруков сообщал министру, что англичане и австрийцы требовали от итальянцев заявить о временном прекращении маневров в проливах, на что те сообщили, что прежде, чем дать официальный ответ, им нужно проконсультироваться с русским правительством[111]111
  РГИА. Ф. 560. Оп. 26. Д. 937. Л. 47. Долгоруков – Сазонову, 3 мая 1912 года, тел. 55.


[Закрыть]. Неясно, каким именно образом Долгоруков и Извольский получили взаимоисключающие сведения касательно намерений австрийцев, но сама мысль, что Австрия следует тому же курсу, что и Россия, вкупе с последующим сообщением о том, что Италия собирается просить у Петербурга совета, все более убеждала Сазонова в верности принятых решений. То, что турки все же разблокировали проливы, так и не дождавшись от Италии никаких гарантий, также обеспечивало русской внешней политике весомую аргументацию.

С возобновлением навигации обсуждение практических вопросов, связанных с проливами, отошло на второй план. Турция не разминировала проливы еще три недели, но державам оставалось лишь дипломатически сетовать по этому поводу [Bosworth 1979:188]. Сазонов, безусловно, это и делал, неоднократно выражая недовольство задержкой возобновления свободного прохода через проливы. А 20 мая русское правительство опубликовало коммюнике, в котором упоминались и возможные компенсации за убытки, понесенные вследствие закрытия прохода для торговых судов. Пусть сам Сазонов и не придавал этому заявлению большого значения, в беседе с британским поверенным в Петербурге Хью О’Берном он настаивал на том, что «задержка с возобновлением навигации связана не только и не столько с техническими сложностями, но в значительной степени намеренно осуществляется Турцией, желающей побудить державы вмешаться»[112]112
  FO. 418. 51. 21744. O’Beirne – Grey, 21 May 1912, tel. 198.


[Закрыть]. К тому времени между Италией и Турцией уже начался переговорный процесс, так что даже несмотря на то, что в ночь с 18 на 19 июля 1912 года итальянские торпедные катера все же попытались вновь прорваться в проливы и атаковать турецкий флот [Miller 1997: 113; Giolitti 1923: 304], нового закрытия навигации за этим не последовало.

Даже со спадом военного напряжения компенсации оставались надежной темой для политических спекуляций. Уже вскоре после закрытия проливов Гире передал Порте довольно расплывчатые угрозы относительно того, что Россия намерена требовать компенсации; и Сазонов, ожидая разминирования проливов в конце мая, также затрагивал вопрос компенсаций, обмолвившись, впрочем, О’Берну, что «в принципе и не настаивает на подобных требованиях, юридическую обоснованность коих считает сомнительной»[113]113
  Ibid. O’Beirne – Grey, 21 May 1912, tel. 198.


[Закрыть]. Свои сомнения на этот счет он подробно изложил в письме Коковцову от 5 июня[114]114
  РГИА. Ф. 1276. On. 7. Д. 4696. Л. 68–71. Сазонов – Коковцову, 5 июня 1912 года, псм. 358 [538]. Приведенные далее цитаты также из этого письма.


[Закрыть]. Пусть к тому моменту проливы уже были открыты, он все же полагал, что прояснить свои взгляды на сложившуюся ситуацию будет не лишним, учитывая «исключительную важность вопроса торгового судоходства в проливах в целом», равно как и ряд конкретных проблем, вызванных их недавним закрытием. Сазонов апеллировал преимущественно к Лондонской конвенции 1871 года, определявшей весьма расплывчатые правила прохода судов через проливы: согласно статье III им полагалось быть всегда – ив мирное, и в военное время – «открытьями] для торгового флота всех наций»[115]115
  Статья III Лондонской конвенции от 13 марта 1871 года гласила: «Черное море остается, как и в прежнее время, открытым для торгового флота всех наций» [Сборник 1952: 108].


[Закрыть]. Настаивая на том, что закрытие проливов являлось грубым нарушением этого соглашения, Сазонов все же признавал, что «из того, впрочем, вовсе не следует, что международное право требует всякое закрытие проливов с обязательностью признавать нарушением международных обязательств», особенно что касается «ситуаций вынужденной обороны и крайней необходимости». Обращая внимание на то, что последнее, равно как и вопрос каких бы то ни было компенсаций, вовсе никак не прописано в конвенции, Сазонов отмечал, что, быть может, здесь применимы некоторые – впрочем, также весьма общие – положения Гаагской конвенции 1907 года («о законах и обычаях сухопутной войны»). Учитывая указанные лакуны, он отрицал допустимость нарушения прав нейтральных держав всякий раз, когда бы ни случалась война, признавая при этом, что с юридической точки зрения не представляется возможным поразить Турцию в праве закрыть проливы «в случае действительной и непосредственной военной опасности, угрожающей проливам и Константинополю». Данное препятствие Сазонов обходил, возражая не против закрытия как такового, но против неприемлемой его продолжительности. Находя свои доводы вполне резонными и обоснованными, он признавал, что в условиях современной европейской политики России с их помощью будет чрезвычайно тяжко добиться возмещения ущерба, ибо подобного рода претензия обернулась бы одним из двух нежелательных исходов: либо немедленным отказом со стороны европейских держав, либо же передачей дела в Гаагский третейский суд, что, по мнению Сазонова, является недопустимым, когда речь идет о важнейших интересах государства. Он заключает предположением, что скорее следует сперва неофициально обсудить этот вопрос с европейскими дипломатами, чтобы узнать, оправданны ли опасения касательно их позиции.

Что же мы выяснили из этого письма? Если вспомнить ту беседу с О’Берном, когда Сазонов говорил, что не собирается предъявлять конкретных претензий, вкупе с весьма удрученным тоном письма Коковцову и при отсутствии каких-либо свидетельств о последовавших указаниях российским послам навести справки в европейских правительствах, публичная риторика Сазонова о компенсациях представляется скорее бравадой, нацеленной разве что на устрашение Турции, чем серьезной угрозой, – и, коль скоро Турция более проливов не закрывала, вполне может быть, что он в этом несколько преуспел. Также подобные публичные заявления могли быть обращены в качестве утешения к разочарованным русским купцам, чьи горестные жалобы так и не заставили правительство предпринять конкретные шаги.

Куда более примечательно нежелание Сазонова отдать дело на рассмотрение арбитража в Гааге. Данный эпизод стал первым в череде подобных, когда он наотрез отказывался вверить судьбу русских интересов силам, неподконтрольным России. В таком отношении проступает нарастающее недоверие к международным структурам, к всевозможным конференциям и конвенциям, что будет явственно отражаться на принимаемых Сазоновым решениях вплоть до его отставки. Примечательно, что немецкие и австрийские визави были аналогичного мнения: Центральные державы все более скептически относились к дипломатии, мало помогавшей им обеспечивать свои интересы [Stevenson 1996: 276–278, 348; Williamson 1991: 155–156; Berghahn 1993, chap. 10].

С наступлением осени внимание Европы и России переключилось с итало-турецкого конфликта на новый, как полагали, вытекающий из предыдущего, – войну целого ряда государств, объединившихся в Балканский союз с одной стороны против Османской империи – с другой. После своего возвращения в конце 1911 года Сазонов резко сменил внешнеполитический курс России с того, которого придерживались Нератов с Извольским, в целом сбалансированного между Италией и Турцией, на более соответствовавший его видению возможностей и опасностей нового 1912 года. Он надеялся, позволяя Риму и даже побуждая его перейти к решительным действиям за пределами ливийского театра военных действий, вынудить в итоге Турцию признать бессмысленность дальнейшего продолжения войны и подписать с Италией мир до того, как балканские государства смогут воспользоваться ситуацией. Подобно остальным Великим державам, Россия желала предотвратить балканский конфликт, в результате которого, как все опасались, могла запылать вся Европа; и, подобно действиям других держав, действия Сазонова также не помогли предотвратить столкновение на Балканах, хотя вместе с тем ни Первая, ни Вторая Балканские войны не обернулись немедленной более масштабной войной.

Но если Сазонову и не удалось предотвратить новый конфликт, то в ином он все же преуспел: ему удалось отложить вопрос о проливах до тех пор, пока Россия не станет готова к решительным действиям по обеспечению собственных интересов; кроме того, проливы были закрыты лишь однажды и до конца Италотурецкой войны оставались открытыми для торговых судов, невзирая даже на периодически возникавшие опасения относительно ситуации на море. А следом уже маячили новые угрозы – на этот раз с суши.

3. Балканские войны: меж балканскими государствами и проливами
1912–1913[116]116
  В сокращенном виде данная глава была опубликована под названием «За кулисами Балканских войн: русская политика в отношении Болгарии и Турецких проливов, 1912–1913» [Bobroff 2000а].


[Закрыть]

Нападения государств Балканского союза на Турцию 8 и 17 октября 1912 года вынудили Порту пойти на мир с итальянцами, а это означало, что российские интересы в регионе вновь оказывались под угрозой. Наибольшую опасность представляло чрезвычайно удачно продвигавшееся болгарское наземное наступление на Константинополь и побережье проливов. Россия также опасалась, что Греция – по недавнему примеру Италии – предпримет морскую операцию в проливах, спровоцировав новое их закрытие. Кроме того, российское правительство все более тревожило наращивание турками военно-морских сил, и с осени 1912 до осени следующего 1913 года Сазонов и остальные русские министры всеми доступными средствами старались сохранить статус-кво на Черном море. С учетом критической значимости вопроса о проливах весьма удивительным представляется невнимание исторических исследований к его роли в русской политике времен Балканских войн: в фокусе преимущественно оказывались действия России по защите сербских интересов и ее реакция на «систему балканских альянсов», тогда как тема проливов в известной мере оставалась за рамками[117]117
  Выражение «система балканских альянсов» принадлежит Эндрю Россосу. См. [Rossos 1981, chap. 2].


[Закрыть].

Реакция русской дипломатии на эти события была, так сказать, «обоюдоострой»: с одной стороны, Россия продолжала выступать против включения вопроса о проливах в официальную повестку переговоров Великих держав, а с другой – стремилась не допустить продвижение болгарских сил к береговой линии проливов. В конце концов Турции удалось отстоять свой территориальный суверенитет, но проводимая Россией политика в очередной раз обернулась непредвиденными негативными последствиями, ставящими под сомнение изначальную целесообразность принятых решений.

Перед войной: уклонение от дискуссии

Летом 1912 года Великие державы все настоятельнее требовали завершения Итало-турецкой войны, чтобы Турция была менее уязвима перед государствами Балканского союза. Сазонов, также внесший свою лепту в этот процесс, преследовал три главные цели и на протяжении июля, августа и сентября вел постоянные переговоры с иностранными лидерами. Прежде всего он стремился не допустить пересмотра режима проливов. Он подчеркивал, что Россия не желает никаких изменений в соглашении по проливам, чтобы избежать новых, необходимых в подобном случае обсуждений. Вместе с тем он опровергал любые предположения касательно незаинтересованности России в судьбе турецких владений.

Первой встречей на высшем уровне стало прошедшее с 3 по 5 июля 1912 года «свидание [русского и германского] императоров в Балтийском порте»[118]118
  Сазонов – Извольскому, 7 июля 1912 года, тел. 1260 // МО. 2.20.1. № 273, прим. 2.


[Закрыть]. Известие о готовящейся встрече всерьез обеспокоило французское правительство во главе с Раймоном Пуанкаре, занимавшим тогда одновременно пост премьер-министра и министра иностранных дел[119]119
  Сазонов – Бенкендорфу и Извольскому, 4 июня 1912 года, тел. 1061 и 1062// МО. 2.20.1. № 131, 132; Bertie – Grey, 8 June 1912, tel. 77 П BD. 9.1. № 409.


[Закрыть]. Франция опасалась, что Германия постарается отдалить Россию от Антанты или же по меньшей мере что две державы придут к некоему обоюдному соглашению по каким-либо актуальным проблемам в ущерб французским и британским интересам. Пусть Петербург и заверял Париж с Лондоном, что «свидание» не несет никакой политической значимости, но уже то, что во встрече должны были принять участие немецкий канцлер фон Бетман-Гольвег, Коковцов и Сазонов, чрезвычайно тревожило Пуанкаре[120]120
  Извольский – Сазонову, 6 июня 1912 года, псм. // МО. 2.20.1. № 145.


[Закрыть]. Так что, отстаивая французские интересы, он добивался гарантий от России, что на встрече не будут обсуждаться вопросы ближневосточной – да и вообще какой-либо иной – политики за спиной у Франции[121]121
  Poincare – Louis, 7 June 1912, teL 442 II DDE 3.3. № 78; Извольский – Сазонову, 7 июня 1912, тел. 97 // МО. 2.20.1. № 151.


[Закрыть]. А 7 июня он призвал Тройственную Антанту выступить с совместным заявлением относительно того, что царь с кайзером не будут заключать никаких сепаратных соглашений, ибо союзники уже согласны, что условия какого бы то ни было мирного договора между Италией и Турцией должны ограничиваться строго рамками самого этого конфликта. Отсюда следовало, что Францией, Великобританией и Россией будет подписано «общее обязательство незаинтересованности», к которому, будь на то их воля, могут затем присоединиться и Германия, и иные державы[122]122
  Bertie – Grey, 8 June 1912, tel. 77II BD. 9.1. № 409; Poincare – P. Cambon, 7 June 1912, teL 458 and 459 // DDF. 3.3. № 79; Извольский – Сазонову, 8 июня 1912 года, тел. 99 // МО. 2.20.1. № 158.


[Закрыть].

Обсуждение французского предложения затруднялось плохо налаженной в России внутриправительственной коммуникацией. Сэр Эдуард Грей, глава британского Иностранного ведомства, сразу же оспорил план Пуанкаре, ожидая – и абсолютно справедливо, – что русский министр займет жесткую позицию. Но Сазонов находился тогда не в Петербурге, а в Москве, куда, судя по всему, дошла лишь неполная версия формулы Пуанкаре. Так что, считая, что французы предлагают членам Антанты просто-напросто действовать сообща в вопросе Итало-турецкой войны, 9 июня он дал добро[123]123
  Сазонов – Извольскому, 9 июня 1912, тел. // МО. 2.20.1. № 160. Сазонов отправился в Москву на открытие памятника Александру III, см. № 160, прим 3.


[Закрыть]. Вникнув же спустя несколько дней в детали, 13 июня он телеграфировал Извольскому о том, что заявление о незаинтересованности является неприемлемым[124]124
  Сазонов – Извольскому, 13 июня 1912, тел. // МО. 2.20.1. № 164.


[Закрыть]. Тем временем Грей уже дал согласие на предложение Пуанкаре, полагая, что его одобрили и русские[125]125
  Grey – Bertie, 10 June 1912, Itr. 292 II BD. 9.1. № 410; Idem, 18 June 1912, tel. 254 11 Ibid. № 416.


[Закрыть]. Но неразбериха в российской столице приводила ко все новым дипломатическим препонам: телеграмма от 13 июня, в которой Сазонов выражал недовольство французскими формулировками, дошла в Лондон лишь 15-го числа. Но и тогда, судя по всему, Грей не был полностью информирован касательно мнения Сазонова и узнал о том лишь 17 июня из пояснительной записки поверенного в Петербурге Хью О’Берна. Тогда Грей вновь занял свою первоначальную позицию относительно плана Пуанкаре[126]126
  Grey – Bertie, 18 June 1912, tel. 254 // BD. 9.1. № 416.


[Закрыть] – Извольский же, очевидно разошедшийся с Сазоновым в вопросе «незаинтересованности»[127]127
  Извольский – Сазонову, 14 июня 1912 года, тел. 102 // МО. 2.20.2. № 179; O’Beirne – Grey, 23 June 1912, Itr. 191 II BD. 9.1. № 424. О’Берн пишет, что Извольский «особенно стремился изъявить согласие с пожеланиями французского правительства, но не выразил мнения правительства русского и с уверенностью держался данной линии».


[Закрыть], не посчитал нужным уведомить о том французское правительство; так что Пуанкаре, по-прежнему уверенный в согласии русских, продолжал телеграфировать своим дипломатам в союзных державах[128]128
  См., например, Poincare – Р. Cambon, 14 June 1912, tel. 469 // DDE 3.3. № 100; Poincare – Louis, 18 June 1912, tel. 461 // Ibid. № 115.


[Закрыть].

Когда же – поздно вечером 18 или ранним утром 19 июня – Пуанкаре наконец узнал об истинном отношении Сазонова к его предложению, эти сведения он получил отнюдь не от русского посла в Париже, но от своих – в Лондоне и Петербурге[129]129
  Р. Cambon – Poincare, 18 June 1912, tel. 188II DDE 3.3. № 119; Louis – Poincare, 19 June 1912, tels. 298-299-300 // Ibid. № 121. Телеграмму Камбона (посла в Лондоне) приняли в Париже 18 июня в 20:45, так что, вполне вероятно, Пуанкаре покинул набережную Орсе, не ознакомившись с ней. Первая же из телеграмм Луи (из Петербурга) пришла на следующее утро в 5:45 и, скорее всего, дожидалась Пуанкаре на рабочем столе. Так что, надо полагать, если бы Пуанкаре прочел телеграмму Камбона вечером 18 числа, он бы немедля телеграфировал Луи и Камбону для подтверждения их сведений, не дожидаясь 13:50 следующего дня, когда и начались уточнения. Время прихода последней телеграммы см. в Poincare – Louis (также в копии Камбону в 23:00 – см. tels. 482, 482 bis), 19 June 1912, tel. 464 bis // DDE 3.3. № 122.


[Закрыть].

Итак, наконец и Париж, и Лондон были в курсе недовольства Сазонова, сводящегося к трем главным причинам. И первой из них, более понятной британцам, чем французам, являлось нежелание присоединяться к риторике недоверия, звучащей между строк французской формулы. 17 июня О’Берн докладывал Грею о том, что Сазонов

…чрезвычайно возмущен пропозицией французского правительства касательно протокола о бескорыстии, долженствующего быть подписанным тремя союзными державами; подобный план, по его словам, может быть направлен исключительно против России. Он негодует на французское правительство, упорно приписывающее России планы – коих она не имеет – по извлечению выгод из турецких трудностей[130]130
  O’Beirne – Grey, 17 June 1912, tel. 217 // BD. 9.1. № 414.


[Закрыть].

И в самом деле, как мы помним, на тот момент русское правительство, прервавшее по возвращении Сазонова затеянные Чарыковым переговоры, действительно не имело планов по поводу проливов, и тогда негодование по этому поводу вполне понятно. Поскольку Пуанкаре настойчиво включал в свои предложения «незаинтересованность», в письме Извольскому от 18 июня Сазонов досадовал на французов, отмечая, что Россия уже выказала «отсутствие намерений воспользоваться нынешней войной в достижении своекорыстных целей», и поручил послу донести французскому правительству, что он готов согласиться с любой формулой, не включающей известные спорные обороты[131]131
  Сазонов – Извольскому, 18 июня 1912, тел. 1146 // МО. 2.20.1. № 194.


[Закрыть]. Сазонов упорно стоял на своем и 20 июня объявил британскому поверенному, что уже известил турецкое правительство, что в случае проведения конференции по выработке мирных условий между Италией и Турцией Россия не станет поднимать вопрос о проливах.

В той же беседе с О’Берном Сазонов посетовал и на другое проявление недоверия со стороны французов. Он считал, что истинным мотивом Пуанкаре являлось опасение, будто во время июльской встречи русский и германский императоры могут заключить некое соглашение в ущерб безопасности Франции[132]132
  АВПРИ. Ф. 340. Оп. 835. Д. 39. Л. 27–28. Сазонов – Извольскому, 25 июня 1912 года, личное и конфиденциальное письмо; O’Beirne – Grey, 24 June 1912, Itr. 193//BD. 9.1. № 579.


[Закрыть]. Сазонов считал подобные настроения несправедливыми и не видел никакой необходимости делать по этому поводу особые заявления, подобные предложенному Пуанкаре и тем более содержащие столь неудовлетворительные формулировки. И О’Берну, и Извольскому Сазонов неоднократно заявлял, что французские опасения беспочвенны, отметив в разговоре с английским поверенным, что пять предыдущих встреч каких-либо серьезных долгосрочных последствий не имели и нет никаких оснований ожидать иного на этот раз[133]133
  O’Beirne – Grey, 20 June 1912, tel. 219 // BD. 9.1. № 419; Idem, 23 June 1912, Itr. 191 II Ibid. № 424; Сазонов – Извольскому, 20 июня 1912, тел. 1167 // МО. 2.20.1. № 207. Ключевое слово здесь долгосрочных. Ведь в результате прошлых свиданий русского царя с кайзером как раз и заключались соглашения, порой заметно угрожавшие территориальной или экономической безопасности Франции: можно вспомнить, к примеру, Бьеркский договор 1905 года или Потсдамские переговоры 1910-го (впрочем, достигнутые соглашения так никогда толком и не были исполнены).


[Закрыть]. Сазонов сердечно просил британского дипломата передать сказанное Грею, чтобы тот посодействовал в донесении позиции Петербурга Парижу[134]134
  O’Beirne – Grey, 20 June 1912, teL 219 П BD. 9.1. № 419.


[Закрыть]; ранее он уже пытался объясниться с Луи, но не питал особых надежд, что его слова будут верно услышаны на набережной Орсе. И действительно, все материалы свидетельствуют о том, что наиболее полные сведения Пуанкаре получал от лондонского посла, в то время как Луи скупо писал из Петербурга, что любое предложение Вильгельма II будет обращено сразу ко всем Великим державам и у него нет цели объединить интересы Германии и России в ущерб другим народам[135]135
  Louis – Poincare, 19 June 1912, tels. 298-299-300 11 DDE 3.3. № 121. О’Берн писал Грею (O’Beirne – Grey, 24 June 1912, Itr. 193 // BD. 9.1. № 579), что в превратном истолковании позиции Сазонова повинен вовсе не Луи, а парижские чиновники; как в частной беседе парижский поверенный признался британскому, иллюзий на сей счет он и не питал. Заметки сотрудников британского МИДа свидетельствуют, что и там разделяли подобное мнение, в особенности в отношении Мориса Палеолога [тогда – видного функционера французского МИДа].


[Закрыть]. Телеграммы французского посла в Лондоне Поля Камбона сумели наконец внести ясность как в отношении позиции Сазонова, так и в отношении ее поддержки со стороны британского правительства. Лишь получив доклад Камбона о беседе О’Берна с Сазоновым 20 июня, с указанием на обеспокоенность британцев тем, что текущая ситуация может нанести России оскорбление, вкупе с переданной Извольским телеграммой аналогичного содержания от Сазонова, Пуанкаре согласился вычеркнуть из предложенной формулы упоминание «незаинтересованности», и союзники смогли возобновить обсуждение актуальных вопросов[136]136
  Р. Cambon – Poincare, 21 June 1912, tel. 194 // DDE 3.3. № 129 (получено в Париже в 20:35); Poincare – Louis and P. Cambon, 21 June 1912, tels. 472,487 // DDE 3.3. № 130; Ibid., 22 June 1912, tels. 473, 488 // DDE 3.3. № 132.


[Закрыть].

Вторую – после обеспокоенности французскими подозрениями – причину отказа Сазонова принять изначальную формулу Пуанкаре составляли славянофильские настроения и российская политика на Балканах. В своем изначальном возражении от

18 июня он подчеркнул, что «Россия никогда не объявит – равно как и не допустит сего понять – о своей незаинтересованности в Востоке в общем или же каких-либо восточных вопросах, столетиями составлявших основу ее политики. Подобное изречение с ее стороны стало бы самым настоящим отречением!»[137]137
  Louis – Poincare, 19 June 1912, tels. 298-299-300 II DDF. 3.3. № 121.


[Закрыть]В тот же день эту же мысль высказал и сам Николай II. 19 июня Пуанкаре возразил, что desinteressement (незаинтересованность) разумеется здесь как отказ от всяческих притязаний лишь во время данного конкретного конфликта, но отнюдь не в качестве общего принципа и что Франция заинтересована в Ближнем Востоке не меньше России[138]138
  Poincare – Louis, 19 June 1912, tel. 464 bis // DDF. 3.3. № 122.


[Закрыть]. Сазонова подобные доводы не убедили, и в своем ответе он указал на пример сербской и болгарской делегаций, недавно посетивших Россию для обсуждения нового союза и представления его условий Николаю II, которому предстояло разрешить их территориальные разногласия: подпишись Россия под декларацией Пуанкаре и окажись таковая обнародована, это произвело бы на недавних гостей совершенно «чудовищное впечатление», ибо в подобном шаге они увидели бы «отречение [России] от [своей] исторической роли на Балканах»[139]139
  O’Beirne – Grey, 20 June 1912, tel. 219 // BD. 9.1. № 419; O’Beirne – Nicolson, 27 June 1912, Itr. 11 BD. 9.1. № 582.


[Закрыть]. Это, как он заявил О’Берну,

…имело бы катастрофические последствия, одним махом ставя крест на политических трудах России последних двух лет. Предложение [Пуанкаре] он расценил как положительно опасное, назвав его «игрой с огнем», имея в виду, насколько я разумею, что вынуждать Россию вскрывать карты на Балканах – дело небезопасное, ибо тогда ей, возможно, придется сделать заявление, у которого будут далеко идущие последствия[140]140
  O’Beirne – Nicolson, 27 June 1912, Itr. // BD. 9.1. № 582.


[Закрыть].

Безотносительно заверений французов в обратном такая незаинтересованность вполне «могла быть истолкована в том ключе, что Россия просто потеряла интерес к балканским делам»[141]141
  O’Beirne – Grey, 21 June 1912, teL 220 II BD. 9.1. № 422.


[Закрыть]. Подобное отречение сильно пошатнуло бы ее авторитет и влияние в регионе, серьезно ослабляя возможности русских по обеспечению своих интересов, включая и доступ к проливам с их европейской стороны.

Третьей же причиной несогласия Сазонова с французским предложением являлось неприятие каких-либо ограничений российских возможностей в отношениях с Турцией. Настаивая в беседе с Луи 18 июня, что Россия «не намерена ставить вопрос об открытии проливов», Сазонов тут же заявил, что подобный подход отнюдь не означает, будто «его руки связаны» в принятии политических решений[142]142
  Louis – Poincare, 18 June 1912, tel. 296 // DDE 3.3. № 118.


[Закрыть]. Несмотря на довольно скудный объем имеющихся данных, такая интерпретация отлично сочетается с общим видением Сазоновым русской политики в проливах. Пусть и предпочитая откладывать любые конкретные действия в этом отношении до поры, когда Россия будет к тому основательно готова, Сазонов, конечно, не мог предвидеть всех возможных вариантов развития событий, а потому должен был сохранять свободу для маневра. Согласиться же с заявлением о незаинтересованности означало серьезнейшим образом поступиться русскими правами в проливах.

Под нарастающим давлением Петербурга и Лондона, а с ними вместе и времени, поскольку «свидание» императоров неумолимо близилось, 22 июня Пуанкаре согласился снять фразу о незаинтересованности; уже в ближайшие несколько дней правительства союзных держав согласовали новый текст, весьма близкий изначальному варианту Пуанкаре – за исключением известной спорной сентенции. Хоть в частном письме Извольскому Сазонов и охарактеризовал ситуацию как лишь «академический обмен мнениями», проявленное им упорство свидетельствовало, что дело было куда серьезнее[143]143
  АВПРИ. Ф. 340. On. 835. Д. 39. Л. 27–28. Сазонов – Извольскому, 25 июня 1912 года, псм.


[Закрыть]. Ему удалось избежать нежелательных политических ограничений, сохранив при этом взаимоуважительные отношения с партнерами по Антанте. Французы, однако, так и остались в неведении относительно конкретных намерений русской стороны, даже несмотря на вполне безобидный исход «свидания» Николая с Вильгельмом в Балтийском порту.

В ходе этой встречи, прошедшей в начале июля, были затронуты вопросы двусторонних отношений, вероятности войны на Балканах, последствий до сих пор не оконченной Итало-турецкой войны и экономической ситуации в Китае[144]144
  См. [Сазонов 1927: 52–55; Бетман-Гольвег 1925: 48–49].


[Закрыть]. Несмотря на довольно обширный список тем, проливов в нем не оказалось – по этому поводу «между нами не было заключено, ни даже подготовлено, никакого особого соглашения», заключает свой отчет царю Сазонов[145]145
  Сазонов – Николаю II, 8 июля 1912 года, док. зап. // МО. 2.20.1. № 277; и в более сжатом виде – Sazonov – Benckendorff, 8 July 1912, Itr. II EDW. № 735. См. также O’Beirne – Grey, 7 July 1912, tel. 242 11 BD. 9.1. № 433; Idem, 8 July 1912, Itr. 212 // Ibid. № 584.


[Закрыть]. Будь тогда у России стремление заключить некое новое соглашение по проливам, подобная личная встреча предлагала для того идеальные условия, коль скоро же подобных стремлений она не имела, момент был упущен.