Текст книги "Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века"

Теперь вставала проблема перевозки столь внушительных сил: ведь первоначально армейское и морское командование планировало отправить в Константинополь на корабле отряд в 1000 человек, однако с кратным увеличением личного состава вкупе с военной техникой транспортировка стала невозможной. Единственное военно-транспортное судно, находившееся тогда в Севастополе, было рассчитано на 1500 солдат; для переброски остальных Григорович через министра торговли и промышленности Тимашева срочно зафрахтовал два крупных парохода Добровольного флота, стоявших близ Одессы. Подобную спешку Сухомлинов пояснил Коковцову тем, что пароходы могли нанять с коммерческой целью, так что для обеспечения оперативной перевозки всех требуемых сил было принято решение немедленно их забронировать. Военный министр отметил, что в скором времени можно было бы подогнать и иные суда, однако на их разгрузку, очистку и в целом подготовку к транспортировке войск ушла бы как минимум неделя. Так рисковать, не имея наготове кораблей, он, конечно, не мог, ибо в любой момент могла поступить команда от Гирса[210]210
  РГИА. Ф. 1276. Оп. 8. Д. 465. Л. 4,18–19. Сухомлинов – Коковцову, 19 ноября 1912 года, псм. 1735 и 1736; РГИА. Ф. 1276. Оп. 8. Д. 465. Л. 5. Григорович – Коковцову, 19 ноября 1912 года, псм. 3630/396. Свое одобрение Коковцов выразил спустя четыре дня. См. РГИА. Ф. 1276. Оп. 8. Д. 465. Л. 20, 21. Коковцов – Сухомлинову, 23 ноября 1912 года, псм. 6295 и 6296.


[Закрыть]. Однако неудача болгар в Чаталджинском сражении в зародыше пресекла дальнейшую реализацию плана.

В самый разгар напряженного ноябрьского планирования и подготовки экспедиции, незадолго до наступления болгар на Чаталджу, Сазонов написал два развернутых письма: конкретные адресаты первого (от 12 ноября) неизвестны, но, вероятнее всего, ими были начальники Генштаба и Коковцов, которым Сазонов расписывает свою позицию по текущим вопросам, предлагая взять ее за основу дальнейших обсуждений и планов, отправляемых затем на одобрение царю[211]211
  АВПРИ. Ф. 151. Оп. 482. Д. 3700. Л. 242–249. Сазонов – [Коковцову и руководству Генштаба], 12 ноября 1912 года, псм.; далее – Генштабу.


[Закрыть]; второе же письмо от 14 ноября – несколько сокращенный и более директивный вариант первого – было адресовано Гирсу и разъясняло взгляд русского МИДа на проблему проливов и Константинополя[212]212
  АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 459/478. Л. 22–24. Сазонов – Гирсу, 14 ноября 1912 года, псм.; далее – Гирсу.


[Закрыть]. Эти письма позволяют не только лучше понять причины планировавшейся высадки под Константинополем, но и глубже прояснить взгляды Сазонова относительно проливов.

Сперва Сазонов в деталях расписывает официально принятую и озвученную правительством версию в поддержку будущей экспедиции: принимая во внимание численность мусульманского населения (в разы превосходящую количество христиан) вкупе с македонскими беженцами и вероятным появлением отступающих, раздосадованных военными неудачами турецких солдат, говорит Сазонов, «опасность для европейцев и местных христиан, а также для многочисленных учреждений и интересов в столь крупном мировом центре, как Константинополь, представляется несомненной» (Генштабу: 242)[213]213
  В 1914 году среди 1 020 000 жителей Константинополя мусульмане составляли приблизительно 49 %, православные – 22 %, 25 % являлись армянскими христианами и еще 4 % – иудеями. См. [Mansel 1995: 437].


[Закрыть]. В качестве еще одного доказательства Сазонов приводит запросы американского, бельгийского и шведского правительств о защите их посольств и граждан, а также просьбу Вселенского Патриарха об охране от возможных угроз Святой Софии. Ввиду же потенциального размаха всевозможных угроз предотвращение таковых требует немедленной разработки «быстрых и решительных мер» (Генштабу: 243). Как ближайшая к Константинополю Великая держава, а также в качестве признанного охранителя христиан Османской империи именно Россия, полагал Сазонов, обязана с этой целью послать туда войска.

Вместе с тем, подобным – и вполне резонным – объяснением прикрывались и более насущные интересы министра иностранных дел, правительства и императора России. Сазонов видел в обсуждавшейся десантной операции возможность усилить русское влияние на судьбу Константинополя и проливов, в случае если туркам пришлось бы отступить в Малую Азию и впредь затягивать переговоры о мире. Тогда продолжилась бы и болгарская оккупация города, увеличивая вероятность того, что будущее региона решится не в пользу России.

Вот почему присутствие довольно значительной нашей воинской части, посылка коей в настоящее время могла бы быть обусловлена мерами охраны порядка, явилась бы крайне важным для нас залогом и показателем того, что в решении участи Константинополя и Проливов России принадлежит решающий голос (Генштабу: 244).

Таким образом, суть дела сводилась к следующему: Сазонов намеревался удовлетворить законные потребности местного и европейского населения в защите в угоду достижению интересов России, а точнее, обеспечению таких условий, при которых любое разрешение ситуации отвечало бы ее интересам. Также здесь можно видеть один из первых – но редко отмечаемых историками – случаев после войны с Японией, когда Россия всерьез рассматривала возможность применения военной силы в поддержку своей дипломатической позиции. Принимая в расчет географическое положение Константинополя, а также присутствие у его берегов судов всех прочих великих держав, Россия была вынуждена вести приготовления тайно, в отличие от вполне откровенных маневров на западной границе с Австро-Венгрией, где между державами, защищающими свои сербские интересы, разворачивалось затяжное вооруженное противостояние". В случае с Константинополем Россия отнюдь не была уверена, что сможет оказывать постоянное давление, а потому вынуждена была действовать тоньше, пусть все же и военным путем.

Далее Сазонов описывает наиболее устраивающий Россию итог конфликта. Во-первых, он отмел британское предложение по интернационализации Константинополя и закреплению нейтрального статуса за проливами, поскольку таким образом ключевые русские интересы оказывались практически ничем не обеспечены[214]214
  О противостоянии с Австрией за Сербию и нарастающей готовности России применять армию в поддержку дипломатии см. [Stevenson 1996: 232–246; 253–266].


[Закрыть]<sup>[215]215
  Извольский – Сазонову, 6 ноября 1912 года, тел. 340 // ФРО. 294; Fleuriau – Poincare, 6 November 1912, tel. 334 II DDF. 3.4. № 364; [Miller 1997: 126]; Генштабу: 244.


[Закрыть]</sup>, кроме, конечно, международных соглашений, которые, подчеркивает он, малоспособны гарантировать достаточную их защиту. Если болгары получат новую границу неподалеку от города, то в один момент они попросту смогут вновь занять его, не встретив серьезного сопротивления. Тогда они получили бы возможность влиять на навигацию в проливах, чего Россия допустить никак не могла. Во-вторых, даже при условии весомых гарантий в мирное время в периоды кризиса Россия оказалась бы в ситуации еще большей неопределенности, чем когда проливы находились под турецким контролем, поскольку теперь «всякая морская держава будет в состоянии беспрепятственно пройти через проливы», учитывая шаткость всех подобных гарантий в военное время. К тому же иным державам стало бы куда проще когда вздумается заблокировать российский экспорт через проливы (Генштабу: 245). Так что, резюмирует Сазонов, России следует не полагаться на какие-либо писаные соглашения, но самой обеспечить надежную защиту своих интересов в этой важнейшей водной артерии.

Однако выработать подобные меры представлялось задачей весьма нелегкой. Радикальный вариант состоял в захвате Константинополя и проливов силой. Как отмечает Сазонов, этот план обещал России ряд преимуществ: помимо контроля над центром мировой торговли с «ключом к Средиземноморью», таким образом закладывалась «основа беспрецедентному развитию русской мощи» посредством относительно непротяженной, но весьма укрепленной границы с Болгарией вкупе с оснащением Дарданелл «наисовременнейшими фортификационными средствами и вооружениями» (Генштабу: 246). Благодаря этой новой силе Россия тогда сумела бы добиться доминирующего положения на Балканах.

Словом, для России создалось бы то мировое положение, которое является естественным венцом ея усилий и жертв на протяжении двух столетий нашей истории.

Величие такой задачи и всех нисчислимых последстий ея достижения в церковном, культурном, экономическом и политическом отношениях внесло бы оздоровление в нашу внутреннюю жизнь, дало бы Правительству и обществу те цели и тот подъем, которые их могли бы объединить в служении делу безспорной общенародной важности (Генштабу: 246).

Словом, занятие Константинополя, полагал он, не только чрезвычайно усилило бы стратегические позиции России, но также весьма благотворно сказалось бы и на ее внутриполитической обстановке.

Однако дойдя в обсуждении до подобных высот, Сазонов резко возвращает своих корреспондентов на землю, обращаясь к препонам, связанным с реализацией данного плана. Оставляя военные и финансовые подробности специалистам, он отмечает, что русская экспансия в районе проливов станет для прочих держав однозначным сигналом к тому, что пора и им «разобраться» с интересующими их территориями. И наиболее вероятным следствием этого окажется занятие австрийскими войсками чуть ли не половины Балканского полуострова, и в первую очередь Сербии[216]216
  О планах Австро-Венгрии см. Голеевский – в отдел ген. – квартирмейстера ген. штаба, 14 августа 1912 года, рапорт № 108 // МО. 2.20.2. № 468; в сокращенном виде переслан в МИД Жилинским: АВПРИ. Ф. 151. Оп. 482. Д. 3717. Л. 43–44. Жилинский – Сазонову, 5 ноября 1912 года, псм. 2455.


[Закрыть]. С утратой же последней можно будет позабыть и об идеях объединения Балкан. По мнению Сазонова, лишь проводя линию «Балканы – для балканцев», являющуюся «одной из основных задач русской политики в нынешнем кризисе», Россия могла помочь в объединении полуострова, который тогда послужил бы «одной из самых прочных и естественных наших опор в противопоставлении Тройственному Союзу» (Генштабу: 247). Так что для Сазонова, коль скоро выбирать предстояло между немедленным овладением проливами и объединением балканских народов против австрийской экспансии, единственно верным являлось именно последнее. Сазонов готов был отложить русскую экспансию до поры, пока не будут вполне обеспечены русские интересы в регионе, чтобы не допустить австро-венгерской, тем самым упрочивая независимость балканских народов, к освобождению которых Россия вот уже которое десятилетие прикладывала немалые усилия.

Данный разбор ничуть не подтверждает готовность Сазонова оставить Константинополь и проливы на произвол судьбы. Поставленная им задача заключалась как раз в том, чтобы предпринять шаг «радикальный», но именно в определенных им же рамках. Вариант с международными гарантиями исключался сразу, поскольку таковые могли помешать тем или иным будущим действиям России; также исключалось и какое-либо сотрудничество с Австрией, поскольку тогда обе державы стремились бы к обеспечению собственных интересов за счет балканских государств. После поступившего по этому поводу предложения из Вены Россия призвала Великие державы объявить о незаинтересованности в каких-либо территориальных приращениях в результате нынешнего конфликта, однако Австро-Венгрия отказалась. Опасаясь антисербских действий с ее стороны, Сазонов указывал, что в случае занятия Веной каких бы то ни было новых территорий Россия оставляет за собой «полную свободу в принятии решений» относительно последующих действий (Гирсу: 23).

Предпочтительнее всего, считал он, было бы взять под контроль Верхний Босфор, как только турецкое правительство покинет Константинополь или же Австро-Венгрия продвинется вглубь Балкан. В подобном случае, по мнению Сазонова, уже не имело значения, получила ли Россия побережье в прямое владение или в долгосрочную аренду: главное, что теперь благодаря фортификациям на Босфоре Петербург получал возможность предотвратить вторжение в Черноморье любых вражеских судов. Тогда можно было бы интернационализировать Константинополь, а Дарданеллы, лишенные боевых укреплений, объявить нейтральными. С таким усилением Черноморского флота Россия сможет свободно проходить через Дарданеллы и, оккупируя минимум территорий, добиться существенных изменений своих прав в проливах. К тому же таким образом Россия совершила бы важный первый шаг на пути к овладению всем этим регионом.

Представленный анализ позволяет выделить ряд ключевых моментов касательно отношения Сазонова к Константинополю и проливам. Во-первых, он полагал, что обеспечение русских интересов в регионе – экономических, военных, культурных – требует физического присутствия там, поскольку защитить их какими-либо соглашениями не представлялось возможным. Во-вторых, полностью осознавая потенциальную значимость для Российской империи и Константинополя, и проливов, он тем не менее считал, что нынешняя угроза австрийской экспансии их перевешивает. То есть, как мы видим, это был отнюдь не слепой романтический порыв удовлетворить традиционные чаяния, но скорее взвешенная оценка стратегического положения России. Австрийская экспансия на Балканах не только ставила крест на надеждах сдержать германские державы, но и обрушивала позиции России в качестве хранителя и предводителя всех южных славян. Так что, хотя проливы, по его мнению, и имели для России критическое значение, пользу от немедленного их обретения в данный момент перевешивали иные соображения; аналогичный выбор Сазонов сделает и в будущем.

С начавшимся 17 ноября наступлением на Чаталджинскую линию и срывом переговоров балканских союзников с Турцией болгарам, казалось, стало вполне по силам взять турецкую столицу. 20 ноября Сазонов был даже вынужден мимоходом объявить – пусть и лично французскому послу – о согласии на интернационализацию Константинополя и нейтрализацию проливов, – впрочем, окончательное заявление министр тогда отложил до совещания с царем и министрами[217]217
  Louis – Poincare, 20 November 1912, dep. 330 II DDF. 3.4. № 506. Зотиадес также внимательно изучает данный эпизод, хотя и придает ему значение куда большее, чем предполагает контекст ноябрьских писем Сазонова, многочисленных донесений и приготовлений армии и флота к черноморской операции. См. [Zotiades 1970: 292].


[Закрыть]. Ведь если в вышеизложенных тезисах и предусматривалась интернационализация Константинополя, то о нейтральном статусе обоих проливов речи не было. Однако учитывая их значение для русских, стоит задаться вопросом: а не было ли это нарочито молчаливое согласие уловкой, чтобы завоевать благорасположенность и поддержку Франции с целью заявить впоследствии, что царь и русские власти не допустят полного нейтралитета проливов по причинам, аналогичным изложенным Сазоновым выше?

С провалом болгарского наступления и ликвидацией угрозы взятия Константинополя Петербург мог уделить более пристальное внимание и другим насущным вопросам. Наиболее острыми среди них являлись настойчивое стремление Сербии заполучить выход к Адриатическому морю, а также различные голоса относительно необходимости мирной конференци для урегулирования множества территориальных споров, разгоревшихся вследствие практически тотального европейского отступления Османской империи. Сазонов всякий раз подтверждал, что, пока Константинополь остается турецким, Россия не станет поднимать вопрос о проливах на какой бы то ни было будущей мирной конференции[218]218
  Buchanan – Grey, 22 November 1912, tel. 446 II BD. 9.2. № 254.


[Закрыть]. Узнав 28 ноября о предложении статс-секретаря по иностранным делам Германии Альфреда фон Кидерлен-Вех-тера включить в обсуждение Великих держав судьбу Константинополя[219]219
  Benckendorff – Sazonov, 28 November 1912, tel. 349 // EDW. № 349.


[Закрыть] и затем отвечая на прямой вопрос тому же Луи, Сазонов ясно дал понять, что в данном вопросе Россия проявлять инициативу не намерена. Он опасался, что державы затребуют компенсации, в особенности Австрия, хотя, указывая на готовность России к сотрудничеству по албанскому вопросу[220]220
  Тогда же, 28 ноября, была провозглашена независимость Албании. – Примеч. пер.


[Закрыть], считал, что и Австро-Венгрия должна пойти навстречу по изменению режима проливов. Так или иначе, хотя он и упомянул о потенциальном разрешении на проход через проливы военных судов государств Черноморского региона, в нынешних обстоятельствах необходимости в изменении ситуации, сложившейся де-факто, он не видел и каких-либо определенных предложений выдвигать пока не желал[221]221
  АВПРИ. Ф. 151. Оп. 482. Д. 131. Л. 110–113. Сазонов – Извольскому, 29 ноября 1912 года, псм. 787; также (с купюрами) в EDW. № 491; АВПРИ. Ф. 151. Оп. 482. Д. 131. Л. 56. Сазонов – Извольскому, 30 ноября 1912 года, тел. 2764; также в EDW. № 490.


[Закрыть]. Так что, как только в Лондоне началась конференция послов держав, судьба Константинополя и проливов отошла на второй план.

Но в октябре-ноябре этим вопросам уделялось внимание весьма значительное. Хотя первые успехи болгарского наступления и толкнули Россию к уступкам в большинстве территориальных вопросов, теперь она неколебимо стояла на том, что Болгария не получит ни постоянного доступа в проливы, ни османской столицы. Решимость России подкреплялась подготовкой к десантной операции в Константинополе с целью обезопасить важнейшие интересы державы. Не желая доверять писанным на бумаге соглашениям, лишь на словах защищавшим российские интересы, Сазонов заручился согласием коллег-министров и царя на то, чтобы предпринять военные шаги, призванные подкрепить слова.

Греция и острова близ проливов

Был и еще один требующий немедленного рассмотрения вопрос, прямо затрагивающий свободное судоходство в проливах, а именно судьба турецких островов в Эгейском море, оккупированных продолжавшими военные действия греческими силами[222]222
  См. [Rossos 1981: 114].


[Закрыть]. Узнав, что данная тема будет поднята в Лондоне, 8 декабря Сазонов обратился к адмиралу Григоровичу с просьбой указать, какие острова, по его мнению, должны остаться турецкими, «дабы гарантировать безопасность проливов», а какие можно было бы уступить союзникам без ущерба интересам России[223]223
  Сазонов – Григоровичу, 8 декабря 1912 года, псм. 832, по [Захер 1924: 60].


[Закрыть]. Заручившись соответствующими данными Морского генштаба, 12 декабря Григорович уведомил Сазонова, что, по мнению его министерства, лучше бы островам остаться «в руках державы слабейшей», то есть не представлявшей угрозы русскому флоту; в качестве же наименее предпочтительного нового владельца значилась Австро-Венгрия. Словом, в Морском министерстве полагали, что Имброс [ныне – турецкий остров Гекчеада], Лемнос, Тенедос [турец. Бозджаада] и Самофракию стоит оставить Турции в силу географической близости этих островов к проливам. Все прочие вполне можно было уступить какой угодно из держав – за исключением, конечно, Австрии, – будь в том известные выгоды для России, ибо в противном случае принципиальной разницы между греками и турками для флота не было[224]224
  РГАВМФ. Ф. 418. Оп. 1 Д. 5538. Л. 1–2. Ливен – Григоровичу, 10 декабря 1912, док. 301. Переслано Григоровичем – Сазонову, 10 декабря 1912 года, псм. 3964/442, по [Захер 1924: 60].


[Закрыть]. Переслав 12 декабря упрощенный вариант этого сообщения Бенкендорфу, Сазонов указал, что «для нас нежелательно, чтобы острова оказались под контролем иностранной державы, умевшей бы через таковое обладание угрожать безопасности проливов», понимая под «островами» те четыре, перечисленные ему Григоровичем[225]225
  АВПРИ. Ф. 151. Оп. 482. Д. 131. Л. 91–94. Сазонов – Бенкендорфу, 12 декабря 1912 года, псм. 837.


[Закрыть].

На состоявшейся 18 декабря в Лондоне конференции послы держав действительно обсуждали острова в Эгейском море, но – к удовлетворению России – так ни к чему и не пришли. Бенкендорф, конечно, передал тезисы Сазонова, однако остальные державы опасались вероятного возмущения христианского населения островов по поводу возвращения турецкого владычества – на том переговоры и зашли в тупик. Поэтому делегаты единогласно приняли предложение Грея объявить о временном нейтральном статусе островов под протекторатом держав без дальнейших уточнений о чьем-либо над ними суверенитете.

В ходе дальнейших декабрьских обсуждений между Иностранным и Морским министерствами было решено все же «согласиться на переход [всех] четырех островов в обладание Греции, <…> с обязательством уничтожить всякого рода укрепления и иные военные и военно-морские сооружения, <…> никогда не возводить таковых, не пользоваться островами в каких-либо военных или связанных с войной целях», а также не дозволять подобного иным державам[226]226
  Нератов – Ливен, 23 декабря 1912 года, псм. 884, по [Захер 1924: 61].


[Закрыть]. Острова обсуждались всю оставшуюся часть зимы, а затем и в весенне-летние месяцы[227]227
  Эндрю Россос [Rossos 1981: 114] считает, что подобную позицию русский МИД занял преимущественно под влиянием Франции, но Яков Захер [Захер 1924: 61] более убедительно описывает ключевое межведомственное обсуждение между начальником Морского генерального штаба вице-адмиралом князем Ливеном и начальником канцелярии МИДа, близким другом Сазонова, бароном Шиллингом. Также см. [Helmreich 1938, chaps. 10–16].


[Закрыть], но Сазонов неколебимо стоял на позициях от 21 декабря, наотрез отказываясь признавать греческую аннексию островов до заявления о полной их нейтрализации. При этом, когда немцы настаивали на сохранении островов Турцией, Сазонов был вполне готов с этим согласиться при условии гарантий безопасности для христиан[228]228
  АВПРИ. Ф. 151. Оп. 482. Д. 3714. Л. 55. Сазонов – Бенкендорфу, 1 февраля 1913 года, тел. 168; АВПРИ. Ф. 151. Оп. 482. Д. 3714. Л. 348. Сазонов – Извольскому и Бенкендорфу, 6 апреля 1913, тел. 860.


[Закрыть]. В любом из обсуждавшихся вариантов его минимальные требования сводились к обеспечению русских интересов в проливах, а именно бессрочной нейтрализации четырех островов.

Пересмотр болгарских успехов

Срыв декабрьского перемирия и возобновление военных действий со 2 марта 1913 года с новой силой воодушевили болгар пойти на Адрианополь, а вместе с тем пробудили и прежние опасения России за безопасность Константинополя[229]229
  Россос отмечает, что из документов не ясно, намеревалась ли София напасть на Константинополь или нет. Так или иначе, с уверенностью полагать, что болгары этого точно не сделают, Россия не могла. См. [Rossos 1981:120–121].


[Закрыть]. Петербург вновь обратился к своей осенней политике, с одной стороны настаивая на недопустимости болгарской оккупации Константинополя или прилегающих к проливам территорий, а с другой – подготавливая десантную операцию в защиту как константинопольских христиан, так и российских интересов.

Видя неизбежность нового наступления на Адрианополь, 22 марта Сазонов в беседе довел данную позицию до сведения болгарского генерала Радко Дмитриева, прибывшего в российскую столицу с визитом. На это Дмитриев отвечал, что Болгария желала бы получить границу с Турцией, включающую побережье Мраморного моря, и в особенности порт Родосто (ныне – турец. Текирдаг). Параллельно с этим он намекнул Сазонову на опасность, что в случае отказа нынешняя, пророссийски настроенная власть сменится новой, склонной скорее искать поддержки у Австро-Венгрии. Однако, поскольку болгарское предложение шло вразрез с одним из краеугольных камней политики Сазонова в отношении проливов – никаким державам, кроме Турции и России, не дозволено влиять на навигацию в них, – он наотрез отказался и думать об этом. Он напомнил генералу, что Россия уже пошла на серьезные уступки, позволив Болгарии захватить Фракию по линии Энос – Мидия вдоль реки Эргене; требования же новых уступок способны лишь возбудить у России недоверие к болгарским замыслам в отношении Константинополя. Сазонов отметил значимость прежних шагов России навстречу Болгарии, лукаво сообщив Дмитриеву, что Генеральный штаб счел Адрианополь ключевым форпостом обороны турецкой столицы, хотя уже было известно, что это не так. Более того, он заявил генералу, что предостережение о смене правительства его вовсе не страшит: ведь если новое правительство в Софии действительно примет проавстрийский курс, это лишь покажет, как низко России следует оценивать Болгарию, а значит, и подавно ни о каких уступках и речи быть не может. Также Сазонов отклонил и предложение генерала Дмитриева о том, чтобы София принесла Константинополь Петербургу в дар, ибо вопрос был чересчур сложен, чтобы его можно было решить в рамках двустороннего русско-болгарского соглашения[230]230
  АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 318/321. Л. 4–5. Сазонов – Неклюдову, 22 марта 1913 года, псм. 262. В ходе беседы Дмитриев осознал, что, посылая его с миссией в Петербург, его не до конца ввели в курс дела по части дипломатических шагов болгарского правительства. Стоит также отметить, что обучавшийся в Одессе и Петербурге Дмитриев доблестно служил в русской армии на рубеже веков и после начала Первой мировой войны, в которой Болгария сохраняла нейтралитет, вернулся на русскую службу [Stone 1975:21].


[Закрыть]. Русский министр прекрасно понимал, что после Лондонской конвенции 1871 года и Берлинского конгресса 1878-го какие бы то ни было изменения в вопросе проливов должны приниматься через многосторонние обсуждения, а учитывая нынешнее состояние русской армии, претерпевающей болезненные преобразования, момент был не самым удачным. Кроме того, последствия оккупации Константинополя – как для христианского населения, так и для российских интересов – потенциально могли обернуться настоящей катастрофой, и дозволить болгарам добиться столь мощного влияния на ситуацию было никак нельзя.

После взятия союзниками Адрианополя 27 марта впереди уже отчетливо маячил Константинополь. Реакция Сазонова была ровно той же, что и в ноябре 1912 года: в османскую столицу следует послать эскадру с военным отрядом ради поддержания порядка и защиты русских интересов. 29 марта, оперативно возобновив полномочия Гирса вызывать флот в случае болгарской угрозы Константинополю [Захер 1924: 62], Сазонов отчитался царю, что отправка судов обоснована

…как необходимостью принять меры к ограждению мирнаго христианскаго населения Константинополя во время безпорядочнаго отступления турецкой армии, так и желательностью, чтобы, в случае вступления болгарской армии в Константинополь, в водах Босфора находилась внушительная русская сила, способная своим присутствием оказать нужное давление для предотвражения таких решений вопроса о Константинополе и Проливах, кои были бы несовместимы с интересами России[231]231
  АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 721/780. Л. 58–59. Сазонов – Николаю II, 29 марта 1913 года. 29 марта план был одобрен царем и переслан Сазоновым Коковцову: РГИА. Ф. 1276. Оп. 9. Д. 600. Л. 1. 30 марта 1913 года, псм. 288. Также см. РГИА. Ф. 1276. Оп. 9. Д. 600. Л. 4. Сазонов – Сухомлинову, 2 апреля 1913, псм. 297.


[Закрыть].

Царю было доложено также, что, послав эскадру к турецкой столице, правительство сумеет заранее купировать возможные кривотолки в печати, объявив, что русские силы пробудут там лишь столько, сколько потребуется для мирного урегулирования конфликта, – при этом сама манера изложения позволяла предположить, что истинные намерения министра иные[232]232
  Там же.


[Закрыть]. Несмотря на то что Сазонов неоднократно указывал державам, что взятие болгарами Константинополя автоматически приведет к посылке к его берегам русских кораблей, ни в одном официальном документе не значится его заявлений о намерении России отправить в турецкую столицу пятитысячный корпус.

В апреле 1913 года был вновь подготовлен десантный отряд, но теперь из-за возросшего количества солдат возникли проблемы с их транспортировкой [Шацилло 1968:102]. Таким образом, пока не прибыл корабль, а лучше несколько, пока их не разгрузили и не подготовили к перевозке личного состава – что заняло бы по меньшей мере еще несколько дней, – Россия оказывалась бессильна и не могла защитить ни христиан, ни собственные интересы в османской столице. Болгар же от Константинополя отделял теперь лишь один, последний оборонительный редут, и шансы России остановить их таяли на глазах. Не осведомленный о черноморской ситуации, Гире телеграфировал 1 апреля, что если Россия не может направить к столице военный отряд, то «крайне необходимо ускорить заключение сторонами мира до падения Чаталджинских позиций, а затем – приложить все усилия, чтобы впредь подобного рода события не могли застать [Россию] врасплох»[233]233
  РГИА. Ф. 1276. Оп. 9. Д. 600. Л. 5. Гире – Сазонову, 1 апреля 1913, тел. 218.


[Закрыть].

Лишившись одного из немногих реальных способов прямо влиять на ход событий, Сазонов удвоил усилия на дипломатической арене. Еще прежде, чем узнать, сколь ограниченны теперь его возможности, он предпринял попытку умиротворить болгар, предотвратив их дальнейшее наступление посредством очередной территориальной уступки. Памятуя о недавней беседе с миссией Дмитриева, 27 марта, еще до новой осады Адрианополя, Сазонов уведомил русских посланников в державах, что решил удовлетворить просьбу Софии об изменении ее границы с Турцией: теперь линия Энос – Мидия должна была быть проведена напрямую, не следуя, как прежде, разделяющей их реке Эргене. Сазонов торопил державы и Турцию как можно скорее одобрить план, опасаясь, что «всякое промедление чревато для Константинополя серьезной опасностью»[234]234
  Sazonov – Giers, 27 March 1913, tel. 723 II DSL 3. № 789.


[Закрыть], и настаивая при этом, что более уступок Болгарии быть не должно и ни при каких обстоятельствах ей не достанется выхода к морю – ни к Мраморному, ни через проливы[235]235
  Sazonov – Benckendorff, 27 March 1913, tel. 724 II DSL 3. № 790.


[Закрыть]. Великие державы не выказали серьезных возражений против предложенной Сазоновым граничной линии, и та была включена в новое мирное соглашение.

Итак, одно из болгарских требований было удовлетворено, но его значимость омрачалась военно-гражданским конфликтом. Несмотря на то что болгарское правительство неоднократно заявляло державам, что после заверений в том, что ими будет гарантирована линия Энос – Мидия, наступление на Константинополь не планируется, все соглашались, что король Фердинанд и армейское руководство страны вскоре нанесут удар [Rossos 1981, chaps. 4, 7]. Даже сам болгарский премьер Иван Гешов всерьез опасался, что если как можно скорее не заключить перемирие, то атаки на Чаталджу уже «будет не избежать»[236]236
  Panafieu – Pichon, 29 March 1913, tels. 95, 96 // DDE 3.6. № 109.


[Закрыть]. А 29 марта русский посланник в Софии прямо заявил, что сдержать болгарский пыл можно, лишь возражая на действия короля и его генералов, а вовсе не гражданских властей[237]237
  Nekliudov – Sazonov, 29 March 1913 in communication of Etter – Grey, 1 April 1913 II BD. 9.2. № 786; Panafieu – Pichon, 29 March 1913, teL 97 // DDE 3.6. № 111.


[Закрыть].

Параллельно с попытками смирить Софию Сазонов стремился убедить державы согласовать турецкие контрибуции, затребованные болгарской миссией вместе с пересмотром границы во время того же визита в Санкт-Петербург в середине марта[238]238
  Sazonov – Benckendorff, 22 March 1913, tel. 680 // DSL 3. № 783.


[Закрыть]. Он надеялся, что, как только все согласятся с необходимостью компенсаций, Болгария подпишет перемирие и не станет атаковать Константинополь. Однако, если новую границу державы поддержали весьма охотно, то предложение о контрибуциях встретило резкий отпор, и в первую очередь с французской стороны. Франция считала, что подобные изменения в пунктах Лондонской конференции послов обернутся тем, что и Вена выдвинет новые, своекорыстные требования; также, если туркам будет навязана контрибуция, Германия и другие державы несомненно воспользуются ситуацией, чтобы ближе сойтись с Высокой Портой[239]239
  Ibid.


[Закрыть]. К тому же французы опасались, что дополнительное финансовое обременение страны может прямо сказаться на их турецких активах[240]240
  Izvolskii – Sazonov, 31 March 1913, tel. 139 // LN. 2. 59.


[Закрыть]: Франция являлась держателем 45 % всех османских долговых обязательств, совершала крупные капиталовложения и потому переживала, что подобные потрясения могут попросту обрушить финансовую систему страны[241]241
  Note de Directeur des Affaires politiques (Paleologue), 7 April 1913 // DDF. 3.6. № 222.


[Закрыть]. И как ни бился Сазонов, настаивая на переговорах с болгарами по этому вопросу, французы пошли лишь на то, чтобы уже после окончания войны его изучила Парижская комиссия по обслуживанию Оттоманского долга.

В попытках убедить французов Сазонов дипломатично разыгрывал единственную свою надежную военную карту – десантную экспедицию Черноморского флота в Константинополь и проливы. В отличие от секретных приготовлений сил для оккупации Константинополя, свою готовность задействовать флот Россия изъявила Британии и Франции вполне ясно. Так, 31 марта союзники были проинформированы, что в случае отхода турецкой армии Россия пошлет к Константинополю военно-морскую эскадру. Данный шаг предпринимался не только ради защиты христианского населения столицы, но также и на случай вторжения в столицу болгарских сил – «дабы самим присутствием [мощного русского корпуса в акватории Босфора] оказывать надлежащее воздействие к предотвращению таких решений по вопросам Константинополя и проливов, каковые были бы несообразны интересам России»[242]242
  Note de l’ambassade de Russie, 31 March 1913 // DDF. 3.6. № 127; Benckendorff– Sazonov, 31 March 1913, tel. 287 // GBDS. 3. № 931. См. также: Communication from Etter, 1 April 1913 // BD. 9.2. № 788. В сообщениях Бенкендорфа и Эттера нет упоминаний о желании России применить флот для влияния на последующее решение вопроса о проливах. Но дальнейшая британская риторика подразумевает, что смысл морской операции был уже известен: быть может, о том говорили или писали в МИДе французские или русские дипломаты, а быть может, англичане просто о том догадались. Телеграммы Сазонова, уведомляющие послов о текущей российской позиции, см. Sazonov – Giers, 30 March 1913, tel. 766 П DSL 3. № 927; Sazonov – Benckendorff, 30 March 1913 // Ibid. № 777. Предложение Камбона о высадке в Константинополе, по всей видимости, являлось его личной инициативой, учитывая, что в телеграмме министра иностранных дел Пишона, в которой тот просит Камбона переговорить с Греем, о наземной операции не упоминается вовсе; также и Бенкендорф, встречавшийся с Камбоном два дня спустя, считает данную идею его частным мнением: Pichon – Р. Cambon and Delcasse, 31 March 1913, tels. 356, 357, 420–421 // DDF. 3.6. № 130; РГИА. Ф. 1276. On. 9. Д. 600. Л. 6. Бенкендорф – Сазонову, 3 апреля 1913 года, тел. 298.


[Закрыть]. Сазонов отметил, что проинформирует прессу о том, что корабли пробудут под Константинополем лишь до подписания мира, однако риторика коммюнике, вкупе с прежними его заявлениями по этому поводу, подразумевала, что русский флот останется в турецких водах вплоть до тех пор, пока судьба Константинополя не разрешится удовлетворительным для России образом.

Данный элемент политики Сазонова, конечно, привлек пристальное внимание англичан и в особенности французов, стремившихся ограничить сферу односторонних действий России. 1 апреля Поль Камбон и сэр Эдуард Грей обсудили действия России, обнаружив при этом известное расхождение во взглядах. Как указывает Грей, Камбон тут же заявил, что французское правительство с подозрением относится к намерениям русских, подчеркнув, что «нельзя допустить, чтобы Россия добралась до Константинополя в одиночку»[243]243
  Grey – Bertie, 1 April 1913, Itr. 232 // BD. 9.2. № 783.


[Закрыть]. Грей же парировал, что лучше бы всем державам отправить корабли в район проливов и, когда Порта дозволит их проход, занять Константинополь. Он согласился обдумать предложение Камбона о том, чтобы подобный международный флот доставил на сушу какой-то отряд, который препятствовал бы вторжению в город болгар и поддерживал в нем порядок[244]244
  Ibid.


[Закрыть]. Когда же 3 апреля Камбон, Бенкендорф и Грей встретились, чтобы вместе обсудить сложившееся положение, Грей заявил, что, по его мнению, болгарам следует силой пригрозить не предпринимать попыток захватить столицу, а также что его правительство «не готово на большее, нежели предложить державам отправить свои корабли к Константинополю». По его словам, на прямой вопрос Камбона об отправке войск он заявил, что Британия эту идею не поддержит, и, несколько развивая тему, продолжал, что, коль скоро мирные условия приняты, англичане «не смогли бы возражать против державы, действующей как сочтет то подобающим во имя поддержания принятых условий в означенных пределах»[245]245
  Grey – Bertie, 3 April 1913, Itr. 235 II BD. 9.2. № 800.


[Закрыть].

Описывая эту встречу Сазонову, Бенкендорф дает понять, что слова эти явно были адресованы России: произнеся их, Грей повернулся к нему и прибавил, что представляет себе так поступающей отнюдь не любую европейскую державу, но ту, что «наиболее кровно заинтересована в поддержании установленных границ и мира»[246]246
  РГИА. Ф. 1276. On. 9. Д. 600. Л. 6. Бенкендорф – Сазонову, 3 апреля 1913 года, тел. 298.


[Закрыть]. Даже больше: когда Бенкендорф, не осведомленный о планах своего правительства послать в Константинополь пятитысячный отряд, повторил, что Россия не намерена отзывать корабли, пока болгарские силы не отступят, Грей заметил, что того может и недостать, чтобы Болгария выполнила взятые на себя обязательства и оставила побережья проливов и Мраморного моря. Тогда Камбон вновь предложил организовать международный экспедиционный корпус, на что, согласно Бенкендорфу, Грей повторил, что Великобритания не станет возражать против действий, каковые сочтет подобающими держава, наиболее в том заинтересованная[247]247
  Там же.


[Закрыть]. И если после такого у России и оставались еще какие-то сомнения насчет британского одобрения ее возможных шагов, то в тот же день, после встречи Бенкендорфа с постоянным помощником британского министра иностранных дел Николсоном, были развеяны и они. Николсон прямо указал, что,