Текст книги "Девушка с запретной радуги"

– А ради любви? Вы сделали бы это ради любви, Мелисанда Бруно?

Он насмехался надо мной, как обычно. Но все-таки на несколько мгновений у меня возникло ощущение, что невидимые порывы ветра подталкивают меня в его объятия. Но этот миг мгновенного безумия быстро прошел, и, вздрогнув, я напомнила себе, что стою перед совершенно незнакомым человеком, который не был принцем в сияющих доспехах, о котором я даже не была в состоянии мечтать. И, разумеется, он не был мужчиной, который мог бы влюбиться в меня. При нормальных обстоятельствах, я бы никогда не оказалась в этой комнате в столь интимный момент, без каких-либо масок, без всякой защиты, без любой формальности внешнего мира.

– Я никогда не любила, синьор, – задумчиво ответила я. – Следовательно, я не знаю, что бы я сделала в этом случае. Принесла бы я такую жертву ради любимого человека? Не знаю. В самом деле.

Он ни на мгновение не отводил от меня глаз, словно не был в состоянии это сделать. Или мне это только казалось, потому что это было именно то, что я сама испытывала в тот момент.

– Это чисто теоретический вопрос, Мелисанда. Подумай, если бы ты была влюблена… Ты бы отдала свои ноги или душу? – спросил он загадочным тоном.

– А Вы бы, синьор, сделали бы это?

Он рассмеялся. Смех, прозвучавший в комнате, был неожиданным и свежим, как весенний ветер.

– Я бы это сделал, Мелисанда. Потому что я любил и знаю, что при этом испытывают.

Он исподлобья подмигнул мне, будто ожидая вопросов с моей стороны, но я их не задала. Я не знала, что сказать. Я могла бы говорить о винах или астрономии, результат был бы тот же самый. Я не была способна обсуждать тему любви. Потому что я не знала, что это такое.

– Подкати кресло, – сказал он приказным тоном.

Я была рада выполнить задание, к которому была готова, потому подчинилась. Он сильно напряг руки и с непревзойденным мастерством скользнул в свое орудие пытки. Настолько же ненавистное, насколько необходимое и ценное.

– Я понимаю, как Вы себя чувствуете, – сказала я с состраданием.

Он поднял глаза и посмотрел на меня. Вена запульсировала на его правом виске. Ог был разозлен моим комментарием.

– Ты понятия не имеешь, как я себя чувствую, – прошипел он. – Я другой. Другой, понимаешь?!

– Я такая с рождения, синьор. И могу понять, поверьте мне, – возразила я жалобно.

Он постарался поймать мой взгляд, но я не смогла ответить ему.

В дверь постучали, и я с облегчением подумала, что пришел Кайл.

– Вы звали меня, синьор МакЛэйн?

Писатель сделал гневный жест.

– Где ты шляешься, бездельник?

В глазах помощника вспыхнула молния возмущения, но он промолчал.

– Подождите меня в кабинете, синьорина Бруно, – сказал мне МакЛэйн голосом, все еще дрожавшим от негодования.

Я, не оборачиваясь, вышла из комнаты.

Глава четвертая

Прошло несколько дней, прежде чем мне снова удалось найти с владельцем Midgnight Rose ту начальную алхимию, которая впоследствии оказалась потерянной.

Я избегала Кайла, как заразу, чтобы не давать ему ни малейшей надежды. Его глаза, вечно алчные, старались поймать мой взгляд каждый раз, когда мы сталкивались с ним. Я же держала его на должном расстоянии в надежде, что этого достаточно, чтобы не позволить ему предпринять новые и неприятные приставания.

В качестве компенсации я начала ценить общество синьоры МакМиллиан. Она оказалась остроумной женщиной, а вовсе не сплетницей, как ошибочно я подумала вначале. Она была лояльной до мозга и костей к МакЛэйну, и это качество нас очень сближало. Я выполняла ее просьбы со страстным усердием, счастливая тем, что могу хотя бы частично переложить это бремя с ее плеч на свои.

Мне не хватало наших перепалок с ним, и сердце всегда угрожающе взрывалось, когда они начинались. Неожиданные, какими они были с самого начала.

– Проклятье!

Я резко подняла голову, склоненную над документами, которые я приводила в порядок. Глаза его были закрыты, а на лице появилось выражение очень уязвимого мальчика.

– Все хорошо?

Его взгляд был совершенно ледяным, что я даже пожалела, что он открыл глаза.

– Это мой проклятый издатель! – пояснил он, размахивая листком бумаги. Это было письмо, полученное утренней почтой, которое я не заметила. Моей обязанностью являлось просматривать корреспонденцию, и я очень сожалела, что не увидела письмо первой. Возможно, он злился на меня, что я пропустила важное сообщение. Но его следующие слова раскрыли тайну.

– Я бы хотел, чтобы это письмо потерялось по дороге, – раздраженно сказал он. – Он требует, чтобы я отправил остальную часть рукописи. – Мое молчание, кажется, лишь усилило его гнев. – А у меня нет других глав, чтобы отправить ему!

– Но я целыми днями вижу Вас за написанием… – осмелилась я смущенно возразить.

– Целыми днями я пишу всякую ерунду, достойную только того, чтобы оказаться там, где она находится, – уточнил он, указывая на камин.

Я заметила, что огонь в камине был зажжен еще вчера, и я весьма удивилась этому, учитывая летнюю жару. Но я не рискнула попросить объяснений.

– Попробуйте выслушать Вашего издателя. Хотите, я наберу его номер? – быстро предложила я. – Я уверена, что он поймет…

Он прервал меня, резко взмахнув рукой, будто хотел отогнать надоедливую муху.

– Поймет что? Что я в творческом кризисе? Что я переживаю классический писательский застой? – его насмешливая улыбка заставила трепетать мое сердце, будто он ласкал его. Он бросил письмо на стол. – Книга не продвигается. Впервые в моей карьере мне кажется, что мне больше нечего писать, что я исчерпал свои ресурсы.

– Ну, тогда займитесь чем-нибудь другим, – сказала я порывисто.

Он посмотрел на меня, как на умалишенную.

– Что, простите?

– Возьмите паузу. Это помогает понять, что происходит, – пылко объяснила я.

– И чем я буду заниматься? Немного джоггинга? Путешествие на машине? Или, может, поиграть в теннис? – сарказм в его голосе был настолько острым, что буквально раздирал меня. Мне казалось, что я чувствую липкое тепло текущей из ран крови.

– Существуют не только физические увлечения, – сказала я, наклоняя голову. – Вы могли бы немного послушать музыку. Или почитать.

Похоже, он был готов убить меня, как человека, который посоветовал худшую галиматью из всех возможных. Но глаза его внимательно рассматривали меня.

– Музыка… Неплохая идея. Тем более у меня нет лучшей. – Он указал мне на проигрыватель, стоящий на самой верхней полке библиотеки. – Достаньте его, пожалуйста.

Я залезла на стул и спустила проигрыватель вниз, разглядывая детали.

– Потрясающе! Он настоящий, правда?

Он кивнул, и я поставила его на письменный стол.

– Я всегда увлекался старинными вещами, хотя, конечно, этот достаточно современный. В красной коробке Вы найдете виниловые пластинки.

Я остановилась перед библиотекой с вытянутыми по бокам руками. На той же полке, где раньше стоял проигрыватель, находились две темные коробки одинаковых размеров. Я провела языком по сухим губам, почувствовав, как пересохло в горле.

– Поторопитесь, синьорина Бруно, – нетерпеливо позвал он меня. – Я понимаю, что я никуда не хожу, но это не значит, что Вы должны быть такой медлительной. Вы что, черепаха? Или берете уроки у Кайла?

«Я никогда не смогу привыкнуть к его сарказму», – гневно подумала я, поспешно раздумывая над тем, поведать ему о моей несуразной аномалии или избрать более легкий путь, как я это делала раньше? Или взять коробку наугад в надежде, что она окажется красной? Я не могла открыть ее и посмотреть содержимое, потому что коробки были заклеены широкой лентой скотча. Но при мысли об ужасных шутках, предметом которых я стану, если открою правду, я передумала. Я поднялась на стул, взяла одну коробку и поставила ее на письменный стол, не глядя на него.

Я слышала, как он роется в ней, молча. Удивительно, но это оказалась именно красная коробка, и я снова начала дышать.

– Вот он, – протянул он мне диск Дебюсси.

– Почему именно Дебюсси? – спросила я.

– Потому что я по-новому взглянул на Дебюсси с тех пор, как узнал, что Ваше имя было выбрано в его честь.

От простоты его ответа у меня перехватило дыхание, а сердце корчилось среди острых, словно терновник, надежд. Потому что эти слова были слишком прекрасными, чтобы поверить в них.

Я не умела видеть снов. Возможно, потому, что мой мозг еще с рождения понял то, что мое сердце отказывалось понимать: сны никогда не станут реальностью. По крайней мере, мои.

Музыка заполнила пространство комнаты. Сначала тихо, а потом все громче, пока, наконец, не стала волнующей и пленительной.

МакЛэйн закрыл глаза, откинувшись на спинку кресла, вслушиваясь в ритм и присваивая его себе, словно совершая разрешенную кражу.

Я взирала на него, пользуясь тем, что он не смотрел на меня. Он выглядел неимоверно молодым и хрупким в тот момент. Казалось, что легкий ветерок способен унести его прочь от меня. Я тоже закрыла глаза от этой неприличной и глупой мысли. Он не был моим. И никогда не мог им стать. В инвалидном кресле или нет. Я должна понять это, должна быть благоразумной, безропотно смиренной, должна прийти к душевному равновесию. Я не могу поставить под угрозу клетку, в которой я добровольно заперла себя. Не могу рисковать ради простой фантазии, несбыточной мечты, достойной подростка, и обрекать себя на ужасные страдания.

Музыка, пламенная и опьяняющая, прекратилась.

Мы открыли глаза в одно и то же мгновение. В его взгляде вновь появился привычный холод. Мой же взор был мечтательным, сонным.

– Таким образом книга не продвинется дальше, – произнес он. – Уберите проигрыватель, Мелисанда. Я хотел бы немного пописать. Или точнее переписать все. – Потом он одарил меня ослепительной улыбкой: – Идея с музыкой была гениальной. Спасибо.

– Но Вам не кажется… Я не сделала ничего особенного, – пробормотала я, избегая его взгляда, той глубины, в которой я имела все шансы затеряться.

– Нет, Вы на самом деле не сделали ничего особенного, – подтвердил он, опустив меня ниже плинтуса. – Вы особенная, Мелисанда. Вы, а не то, что Вы говорите или делаете.

Его глаза как обычно пытались поймать мой взгляд. Он поднял бровь с иронией, которую я уже очень хорошо знала.

– Спасибо, синьор, – смиренно ответила я.

Он рассмеялся, словно я рассказала ему анекдот. Он не обижался на меня. Я казалась ему забавной. Возможно, это лучше, чем ничего. Я мысленно вернулась к нашему разговору, состоявшемуся несколько дней назад, когда он спросил меня, согласилась бы я отдать ноги или душу ради любви. Тогда я ответила, что никогда не любила, а потому не знаю, как бы я поступила. Теперь же я осознавала, что могла бы ответить ему на тот сложный вопрос.

Он придвинул к себе компьютер и начал писать, закрывшись от меня в своем мире. Я же вернулась к своим обязанностям, хотя мое сердце дрожало. Влюбиться в Себастьяна МакЛэйна было равносильно самоубийству. А у меня не было желания становиться камикадзе. Правильно? Я была здравомыслящей девушкой, практичной, разумной, неспособной видеть сны. Даже с открытыми глазами. Или я была такой до настоящего момента..?

– Мелисанда?

– Да, синьор? – повернулась я к нему, удивленная его обращением. Когда он начинал писать, он абстрагировался от всего и всех.

– Мне хочется, чтобы здесь были розы, – произнес он, указывая на пустую вазу на письменном столе. – Попроси Миллисент поставить их сюда, пожалуйста.

– Конечно, синьор, – взяла я вазу обеими руками, зная, насколько она тяжелая.

– Красные розы, – уточнил он. – Как твои волосы.

Я покраснела, хотя в его словах не было ничего романтичного.

– Хорошо, синьор.

Я почувствовала на своей спине его взгляд, пока аккуратно открывала дверь и выходила в коридор. Выйдя, я спустилась на нижний этаж, крепко держа в руках вазу.

– Синьора МакМиллиан! Синьора! – позвала я, но нигде не было видно пожилой женщины. Смутное воспоминание пришло мне в голову. За завтраком экономка говорила мне что-то относительно выходного дня… Интересно, она имела в виду сегодня? Сложно сказать. МакМиллиан была кузницей запутанных сведений, и мне редко удавалось выслушать ее сначала и до конца. В кухне ее тоже не было. Огорченная я поставила вазу на стол около корзины со свежими фруктами.

Блестяще. Теперь я должна нарезать в саду розы. Задание за пределами моих способностей. Проще поймать облако и сплясать вальс.

В ушах невыносимо зазвенело, и с ощущением неминуемой катастрофы я вышла на свежий воздух. Розарий лежал передо мной, пылающий огнем лепестков. Красные, желтые, розовые, белые, даже синие. Жаль только, что я живу в черно-белом мире, где все было всего лишь оттенком. В мире, где цвет был чем-то необъяснимым, чем-то неопределенным, запретным. Я даже не могла мечтать о том, чтобы различать цвета, поскольку я не знала, что это такое. С рождения.

Я сделала нерешительный шаг к розарию, щеки мои пылали. Мне нужно придумать себе извинения, чтобы объяснить мое возвращение без цветов. Сначала я должна была выбрать красную из двух коробок, теперь – принести розы того же цвета. Какой он, красный? Как представить что-то, если я этого даже не видела? Даже в книге.

Я наступила на сломанную розу и, наклонившись, подняла ее. Она была уже увядшей, слабой в своей растительной смерти, но все еще пахла.

– Что ты здесь делаешь?

Я резко отбросила со лба волосы, пожалев, что не завязала их как обычно в хвостик. Они были длинными и уже мокрыми от пота.

– Мне надо собрать розы для синьора МакЛэйна, – ответила я лаконично.

Кайл улыбнулся мне своей привычной улыбкой, полной раздражающих намеков.

– Тебе помочь?

В этих словах, брошенных на ветер, пустых и двусмысленных, был путь к спасению, неожиданный выход из положения, и его надо было ловить на лету.

– На самом деле это должен был сделать ты, но тебя нигде не было видно. Как обычно, – язвительно сказала я.

– Я не садовник, – дрожь пробежала по его лицу. – Я и так много работаю.

Это заявление заставило меня рассмеяться. Я приложила руку ко рту, чтобы приглушить свое веселье.

– Это правда, – гневно сказал он. – Кто, по-твоему, помогает ему мыться, одеваться, передвигаться?

Мысль об обнаженном Себастьяне МакЛэйне произвела в моей голове короткое замыкание. Мыться, одеваться… Обязанности, которые я бы выполняла с удовольствием. Но мысль, что я никогда не буду этим заниматься, заставила ответить меня язвительно.

– Зато ты свободен большую часть дня. Конечно, ты всегда здесь, но тебя редко беспокоят, – добавила я дозу. – Давай, помоги мне.

Он все еще стоял раздраженный, а я протянула ему ножницы с улыбкой.

– Красные розы, – уточнила я.

– Будет сделано, – пробурчал он, принимаясь за работу.

Когда букет был готов, я пошла за ним на кухню, где стояла ваза. Мне казалось правильным, если мы разделим задание: он понесет вазу, а я – цветы.

МакЛэйн все еще воодушевленно писал и прервался лишь, когда мы вошли. Вместе.

– Теперь я понимаю, почему ты так долго отсутствовала, – прошипел он в мою сторону.

Кайл поспешил уйти, грубо поставив на стол вазу. На мгновение я даже подумала, что она упадет. Он уже вышел, когда я принялась ставить в вазу розы.

– Это было таким сложным заданием, что тебе потребовалась помощь? – спросил он, а глаза его метали неконтролируемые вспышки молнии.

Я взмахнула руками, как рыба плавниками, которая очень глупо попалась на крючок.

– Ваза была тяжелой, – извинилась я. – В следующий раз я не возьму ее с собой.

– Очень мудро, – сказал он ангельским голоском, но с лицом, затененным двухдневной небритостью, он казался злобным демоном, явившимся прямо из ада, чтобы тиранить меня.

– Я не нашла синьору МакМиллиан, – настаивала я. Рыба, которая все еще болталась на крючке и которая еще не поняла, что это было любовью.

– Ах, конечно, это ее выходной день, – подтвердил он. Потом его затихший гнев снова вспыхнул. – Я не хочу любовных историй между моими подчиненными.

– Мне это даже не приходило в голову, – сказала я так поспешно и искренне, что получила одобрительную улыбку от него.

– Меня это радует, – взгляд его был ледяным, несмотря на улыбку. – Но это не относится ко мне. Я не против иметь любовные истории с подчиненными.

Я восприняла его слова, как еще более серьезное издевательство в моем отношении. Впервые мне захотелось ударить его, хотя это и не было первым разом. Но я не могла дать волю рукам, потому лишь сильнее сжала букет, забыв о шипах. Боль меня застала врасплох, будто обычно я была невосприимчива к шипам, когда была занята перепалкой с другими.

– Ай! – отдернула я руку.

– Ты укололась?

Мой взгляд был красноречивей любого ответа. Он протянул мне руку.

– Покажи мне.

Я автоматически протянула к нему руку. Красная капля крови выделилась на белой коже. Темная, черная капля для моих аномальных глаз. Красная – для его нормальных.

Я попыталась выдернуть руку, но он железной хваткой сжал ее. Я рассеянно смотрела на него. Он не отводил взгляда от моего пальца, словно хищник, который гипнотизирует добычу. Потом все закончилось, как обычно. Его выражение лица изменилось, когда я даже не успела его расшифровать. Казалось, он испытал отвращение и потому поспешно отвел взгляд. Моя рука стала свободной, и я приложила палец к губам, чтобы слизать кровь.

Его голова снова повернулась в мою сторону, будто ею управляла непреодолимая и не особо приятная сила. Выражение его лица было умирающим, страдающим. Но лишь на мгновение. Потрясающее и нелогичное.

– Книга продвигается хорошо. Я нашел новые ресурсы, – сказал он, словно отвечая на мой вопрос, который я не задавала. – Ты могла бы принести мне чашку чая?

Я ухватилась за его просьбу, как за веревку, брошенную утопающему.

– Конечно, сейчас принесу.

– В этот раз сможешь сделать сама? – его ирония была почти приятной, после пугающего взгляда мгновением ранее.

– Постараюсь, – ответила я, принимая игру.

В этот раз я не повстречала Кайла, и это было для меня облегчением. Я вошла в кухню, значительно более уверенной походкой, нежели в сад. Попробовав там все блюда в компании синьоры МакМиллиан, я выучила все ее тайники. Без проблем я нашла чайник на полке сбоку от холодильника и пакетики чая в коробке с другой стороны. Потом я вернулась наверх, держа в руках поднос.

МакЛэйн даже не поднял глаза, когда я вошла. Очевидно, его уши, как радары антенны, уже знали, что я была одна.

– Я принесла сахар и мед, потому что я не знаю, с чем Вы предпочитаете пить чай. А также молоко.

Он кивнул, взглянув на поднос.

– Не слишком тяжел для тебя?

– Я к этому приспособлена, – ответила я с достоинством. Защищаться от его словесных шуток становилось моей неотъемлемой привычкой, разумеется, более приятной, чем трагичное волнение несколько минут назад. – Синьор… – это был подходящий момент, чтобы задать такой важный для меня вопрос.

Он улыбнулся мне самой приятной и искренней улыбкой, как монарх, положительно относящийся к своему честному подчиненному.

– Да, Мелисанда Бруно?

– Я хотела бы спросить, когда у меня будет выходной? – произнесла я бесстрашно на одном дыхании.

Он развел руки и сладко потянулся, прежде чем ответить.

– Выходной? Ты еще даже не начала хорошо работать, а уже хочешь отдохнуть от меня?

Я перенесла вес с одной ноги на другую, глядя, как он наливает в чай ложечку молока и кладет сахар, а потом делает медленный глоток.

– Сегодня воскресенье, синьор. Выходной день синьоры МакМиллиан. А послезавтра будет ровно неделя с тех пор, как я приехала. Может, это повод обсудить мой выходной, синьор?

Судя по выражению его лица, он не собирался предоставлять мне никакого выходного дня.

– Мелисанда Бруно, может, ты полагаешь, что я не собираюсь предоставлять тебе выходной? – насмешливо спросил он, словно прочитав мои мысли. Я уже хотела ответить, что я даже не думала предположить нечто подобное, к тому же абсурдное, но он добавил: – …потому что ты абсолютно права.

– Может, я не поняла, синьор. Это еще одна Ваша шутка? – слабым голосом спросила я, пытаясь сдержаться.

– А если нет? – возразил он, глядя на меня бездонными, как океан, глазами.

Я смотрела на него с раскрытым ртом.

– Но синьора МакМиллиан…

– Кайл тоже не имеет выходных дней, – напомнил он мне с мрачной улыбкой.

У меня начало складываться ощущение, что он жутко веселится, насмехаясь надо мной.

– Но у него нет фиксированных часов, как у меня, – сухо сказала я. У меня возникло сумасшедшее желание исследовать село и окрестности, и меня раздражало, что я должна бороться за свои права. Он даже бровью не повел.

– И он всегда в моем распоряжении.

– И когда я могу уйти? – спросила я, повышая голос. – Ночью, может? Я свободна от заката до рассвета… Вместо того, чтобы спать, я должна шататься по ночам? В отличие от Кайла я живу здесь и не возвращаюсь домой вечерами.

– Не вздумай уходить ночью. Это опасно.

Его смиренные слова отпечатались в моем сознании, спровоцировав слабый трепет.

– Мы находимся в тупике, – сказала я ледяным тоном, каким часто был его тон. – Я хочу исследовать окрестности, а Вы не хотите предоставить мне свободный день, чтобы я могла сделать это. С другой стороны, Вы угрожающе советуете мне не выходить ночью, потому что это опасно. И что мне остается делать?

– Когда ты злишься, ты еще более прекрасна, Мелисанда Бруно, – сказал он некстати. – Злость окрашивает твои щеки в нежно-розовый цвет.

Я просто разомлела на мгновение от радости, вызванной его комплиментом. Но потом ко мне вернулась злость:

– Так что? Вы дадите мне выходной?

Он криво улыбнулся, и мой гнев уступил место какому-то другому непонятному ощущению.

– Ок, пусть будет воскресенье, – сказал он наконец.

– Воскресенье? – он сдался так быстро, что это меня просто ошеломило. Он так быстро принимал решения, что мне уже казалось, будто я не в состоянии за ним поспеть. – Но ведь это выходной день синьоры МакМиллиан… Вы уверены…?

– Миллисент выходная только по утрам. Вы можете взять выходной вечером.

Я кивнула не очень убедительно. Но мне ничего не оставалось, кроме как согласиться.

– Согласна.

– Вы не отнесете это на кухню, пожалуйста? – указал он на поднос.

Я уже дошла до двери, когда в голове моей со скоростью метеорита пронеслась мысль.

– Почему именно воскресенье?– я обернулась и посмотрела на него. У него было выражение гремучей змеи, и я все поняла в мгновение ока. – Потому что сегодня воскресенье, и мне придется ждать еще целых семь дней.

Победа Пирро. Я была так взбешена, что мне хотелось бросить в него поднос.

– Они быстро пролетят, – проговорил он, забавляясь. – И пожалуйста, не хлопай дверью, когда будешь уходить.

Я как раз собиралась это сделать, но мне помешал поднос. Я должна была бы поставить его на пол, потому я отказалась от этой идеи. И потом, он, вероятно, повеселился бы еще больше в этом случае.

В ту ночь, первый раз в своей жизни, я видела сны.