Текст книги "Черные деньги"

– Вы сказали, что в нем французская кровь? Он говорил по-французски?

– Мог, когда хотел. Он сказал мне, что жил одно время во Франции.

– Где?

– В Париже. Это когда он учился рисовать.

У меня начал сформировываться образ Фэблона. В их кругах это был довольно обыкновенный тип: человек, который брался за все и ни в чем не преуспел.

– Откуда у него были деньги на все свои хобби? Он занимался бизнесом? – Он пытался использовать свой опыт и знания в разных сферах. Сразу же после войны начал дело по воздушным перевозкам. Беда в том, что у него были серьезные конкуренты, вроде «Летеющих тигров». Я слышал от него однажды, что он потерял пятьдесят тысяч долларов за шесть месяцев. Но он имел массу интересных дел.

Питер говорил мягким ностальгическим голосом. В другое время и при других своих габаритах, ему, вероятно, и хотелось бы пожить как тот умерший человек.

– А кто за все платил?

– Миссис Фэблон. Она была адвокатом. – Он помолчал, слегка насупившись. – Я только что вспомнил кое-что. Это не имеет отношения к делу, но занятно. – Он обернулся к окну, где выделялась темная полоска земли. – Берег, откуда мистер Фэблон вошел в воду, принадлежал когда-то адвокатской конторе. Это была часть их владений. Мать Джинни продала владение около десяти лет назад.

– За три года до смерти Фэблона?

– Верно. Если бы она подождала до нынешних времен, она получила бы по крайней мере миллион. Но я слышал, что все пошло за гроши, чтобы уплатить долги Фэблона.

– Кто его купил?

– Кладбищенская компания. Они еще не учредили там кладбища.

– Ну, мне его ждать не придется.

Питеру не понравилась моя шутка. Минуту спустя он вышел из-за стола и покинул комнату. Затем я увидел его у входа беседующим с высоким человеком в токсидо. Высокий человек двинул головой, и я увидел твердую линию его челюсти. Это был доктор Сильвестр, обед которого с миссис Фэблон я тогда прервал.

Он прошел в бар. Питер пристроился в конце очереди, образовавшейся около стола с десертом. Он стоял как монумент, его глаза затуманили мысли о пирогах, печеньях и сладких кремах.

Глава 10

Я прошел за доктором Сильвестром в бар. Бартендер, глаза которого шныряли как ртуть, налил ему не спрашивая двойное виски. Бартендера Сильвестр называл Марко. Марко носил красный жилет, белую рубашку с острыми углами воротничка и легкий черный шелковый галстук.

Я подождал, пока доктор выпьет половину бокала виски, затем сел на стул рядом с ним и стал наблюдать, как Марко готовит коктейль.

Заросшие волосами с тыльной стороны руки Сильвестра держали осторожно стакан. Волосы были слегка запачканы, как и его сальная голова. Черты лица у него были резкие, что усугублялось морщинами, идущими от носа ко рту. Он не был похож на человека, с которым легко начать разговор.

Чтобы дать какое-то занятие рукам, я заказал себе «Бурбон». Бартендер не взял с меня доллар.

– Простите, наличность мы здесь не принимаем. Вы член клуба, сэр?

– Я гость Питера Джемисона.

– Тогда я запишу это на его счет.

Доктор Сильвестр повернулся ко мне и приподнял свои черные брови. Он пользовался ими так часто, что казалось, что брови – главное средство выражения его чувств. Они даже отвлекали внимание от его твердых, блестящих глаз.

– Джемисон старший или младший?

– Я знаю обоих. Я заметил, что вы беседовали с младшим.

– Да?

Я сообщил ему свое имя и род деятельности.

– Питер нанял меня заняться делом его экс-невесты.

– Мне было непонятно, как вы сюда попали. – Он хотел подколоть меня, давая мне почувствовать мое место в его распорядке вещей. – Это вас я видел в доме Фэблонов в полдень?

– Да, я слышал, вы были одно время служащим у Вирджинии Фэблон?

– Это так.

– Как вы относитесь к ее замужеству?

Мне удалось его заинтересовать.

– Боже праведный, она вышла за него замуж?

– Так она мне сказала. Они поженились в субботу.

– Вы разговаривали с ней?

– Около часа назад. Я не мог понять, что происходит в ее головке. Обстоятельства, конечно, также не совсем обычные, но она пребывает в состоянии какого-то романтического сновидения.

– Большинство женщин такие, – сказал он. – Вы видели его?

– Я разговаривал с ними обоими в их доме.

– Я незнаком с ним лично, – сказал Сильвестр. – Я видел его где-то здесь, конечно, на расстоянии. Каково ваше впечатление?

– Он очень интеллигентный человек, высокообразованный, с большой силой воли. Он очень сильно подчинил себе Вирджинию.

– Это долго не будет продолжаться, – сказал Сильвестр. – Вы не знаете молодую леди. У нее самой достаточно силы воли, – произнес он, слегка скривив губы. – Я был ее домашним доктором, с тех пор как умер ее отец. И не всегда с ней было легко. Вирджиния любит все делать по-своему.

– И в отношении мужчин?

– У нее их не было, по крайней мере в последнее время. Это одна из ее проблем. С тех пор как умер ее отец, она ничего не делала, а лишь изучала французский. Вы могли бы подумать, что ее жизнь была нечем иным, как панихидой по Рою. Затем, несколько недель назад, как и следовало ожидать, все поломалось. Она бросила занятия, когда ей оставалось всего ничего до получения диплома, и пошла куролесить с этим Мартелем. – Он тянул свое питье. – Это вызывает беспокойство.

– Вы уже не ее доктор?

– Да, с недавнего времени. Честно говоря, у нас произошли расхождения по поводу ее курса лечения. Я подумал, что ей лучше перейти к другому доктору. А почему вы спрашиваете?

– Мне не нравится ее эмоциональное состояние. Она ухитрилась уговорить себя, что без ума от Мартеля. А она с ним, как ненужный сучок на дереве. Жестоко, если этот сучок срубят.

– Я пытался ей это сказать, – заметил Сильвестр. – Вы думаете, что он просто шарлатан?

– Может быть, не полностью, но частично – да. Мы проверили лиц в Вашингтоне, на которых он ссылался. И ничего не подтвердилось. Есть другие вещи, которыми сейчас я не хочу заниматься.

– А что я могу? Она схватила свой кусок и бегает с ним. – Сильвестр помолчал и допил виски.

– Хотите еще, доктор? – спросил бармен.

– Нет, спасибо, Марко. Единственное, что я узнал, занимаясь медицинской практикой уже двадцать лет, – сказал он, обращаясь ко мне, – что вы должны позволять людям делать свои собственные ошибки. Рано или поздно они станут поступать разумно. Мужчина с болью в груди рано или поздно прекратит курить. Женщины с хроническим алкоголизмом прекращают пить. А девушки с искаженным представлением о романтике становятся реалистками. Как моя жена.

Крупная женщина в одеянии, похожем на мантилью, подошла к нам сзади.

Ее грудь сверкала как жемчужная раковина среди черных кружев. У нее были пышные желтые волосы, которые придавали ей вид высокой, стройной женщины. Выражение губ было недовольным.

– Ну а как со мной? – сказала она. – Я люблю, когда обо мне говорят мужчины.

– Я сказал, что ты реалистка, Одри. Женщины входят в жизнь с романтикой, а кончают полными здравомыслия реалистками.

– Мужчины заставляют нас это делать, – сказала она. – Это мой коктейль?

– Да, а это мистер Арчер. Он детектив. – Как интересно! – сказала она. – Вы должны мне рассказать историю своей жизни.

– Я начал ее как романтик, а завершаю реалистом.

Она засмеялась и одним глотком выпила весь свой стакан. Они направились в зал. Другие последовали за ними.

На какой-то момент я остался в баре один. Марко спросил, не хочу ли я еще выпить. Он внимательно смотрел на меня, будто хотел что-то сообщить. Я сказал, что выпил бы еще.

– За мой счет, – сказал Марко, наливая в мой стакан виски и плеснув себе кока-колы.

– Я слышал, как вы сказали, что вы детектив, и не пропустил, что вы говорили о мисс Фэблон.

– Вы ее знаете?

– Видел здесь. Она не пьет. Я здесь уже двенадцать лет. Я знал ее отца. Он пил, и мог пить. Мистер Фэблон был настоящим мужчиной. У него был стержень. – Марко вытянул губы, произнося это слово.

– Я слышал, он кончил жизнь самоубийством, – сказал я спокойно.

– Может быть. Но я в это никогда не верил. – Он покачал своей мохнатой головой.

– Вы думаете, он случайно утонул?

– Я этого не говорил.

– Другая альтернатива – убийство.

– Я этого тоже не говорил. – Казалось, что, не отодвигаясь от стойки, он тем не менее отпрянул от меня. Затем он перекрестился. – Убийство – это весьма отвратительное деяние.

– Да, это отвратительно. Был мистер Фэблон убит?

– Некоторые так думают.

– Кто?

– Его жена, например. Когда он исчез, его жена вопила о кровавом преступлении здесь, в клубе. Затем она внезапно замолкла, и все, что можно услышать теперь от нее, – это показное молчание.

– Она обвиняла кого-либо?

– Насколько я слышал, нет. Она не называла имен.

– А почему же она изменила свою версию?

– Ваша догадка столь же справедлива, как и моя, мистер. Может быть, и лучше.

Тема его несколько нервировала. Он переменил ее.

– Но я не об этом хотел с вами поговорить. Это о другом парне. Его зовут Мартель – влиятельный француз.

– А что о нем?

– Я испытываю странное ощущение, будто я видел его где-то раньше. Он распрямил свои пальцы. Во всяком случае, я уверен, что он не француз.

– А кто он?

– Тоже, что и я, может быть… – Он сделал глупое лицо, намеренно дурачась, чтобы его слова прозвучали обиднее для Мартеля. – Такая же индейская помесь, как и я. Он никогда сюда не заходил. Только однажды, и тогда он только раз посмотрел на меня, и больше здесь не бывал.

Оркестр начал играть. Кое-кто вышел из столовой и заказал бренди. Увертываясь от танцующих пар, я вернулся к столу Питера. Стоящее перед ним блюдо с десертом было пусто, кроме небольшой полоски шоколада. Он выглядел смущенным и подавленным.

– Я думал, вы уже ушли, – сказал он.

– Я беседовал в баре с некоторыми друзьями мистера Фэблона.

– Доктор Сильвестр?

– Он был одним из них, – ответил я.

– Я также перекинулся с ним несколькими словами. Он надевает на себя жесткую личину. Но он беспокоится о Джинни, я знаю.

– Мы все беспокоимся.

– Вы не думаете, что нам следует вернуться к дому Мартеля? – Питер сделал усилие встать.

– Не до тех пор, пока у нас будет в руках что-нибудь существенное, чтобы стукнуть по нему.

– Что, например?

– Какое-либо веское доказательство того, что он не тот, за кого себя выдает. Я пытаюсь прояснить что-то сейчас.

– А что мне делать?

«Идите и побегайте по берегу», – хотелось мне сказать. Но я сказал:

– Вы должны ждать. И вы должны привыкнуть к мысли, что все может пойти совсем не так, как вам хочется.

– Вы что-нибудь выяснили?

– Ничего определенного, но у меня есть предчувствие. Все здесь началось не очень удачно и окончиться может также несчастливо. Мне кажется, все вернется назад, по крайней мере к предполагаемому самоубийству Роя Фэблона.

– "Предполагаемому"?

– Во всяком случае, один человек, из тех кто его знал, не верит, что это было самоубийство. Он предполагает, что и другие тоже могут так думать.

– Кто бы ни сказал вам это, это всего лишь предположение.

– Возможно. Но он католик, и он восхищался Роем Фэблоном. Он не хотел бы думать, что Рой был самоубийцей. Ваш отец сказал мне, между прочим, одну любопытную вещь.

– Я не знал, что вы говорили с моим отцом. – Голос Питера звучал сухо и подозрительно, будто я перебежал во вражеский лагерь.

– Я поехал к вам домой, чтобы поговорить с вами после полудня. Ваш отец сказал мне, помимо прочего, что тело Роя Фэблона было так изуродовано акулами, что его едва можно было узнать. В каком состоянии было его лицо? – Я сам его не видел. Мой отец – да. Все, что они мне показали, – это было его пальто.

– Он вошел в воду, одев верхнее пальто?

– Скорее, это был непромокаемый плащ.

– Он вошел в воду в непромокаемом плаще?

Меня это тоже поразило. Трудно представить, чтобы спортсмен, атлет вошел в океан в непромокаемом плаще с того берега, владение на которое его жена была вынуждена продать, и утонул.

– Как вы узнали, где точно он вошел в воду?

– Он оставил бумажник и часы на берегу. В бумажнике ничего не было, кроме удостоверения, но часы были очень хорошие – это подарок миссис Фэблон. На крышке были их инициалы, а на корпусе – какая-то гравировка на латинском.

– Никаких записок о самоубийстве?

– Если и были, я об этом не знаю. Но это еще ни о чем не говорит. Местная полиция не всегда подробно оповещает о таких делах.

– В Монтевисте часто бывают самоубийства?

– Свою долю мы имеем. Знаете ли, когда у вас есть деньги, чтобы жить, хороший дом, хорошая погода большей частью времени, и несмотря на это ваша жизнь не складывается – кого винить? – Казалось, что Питер говорит о самом себе.

– Так это было и с Роем Фэблоном?

– Не совсем. У него были свои проблемы. Я был гостем в его доме, и мне не следует говорить о них. Но сейчас мне кажется, это не имеет значения. – Он вздохнул. – Я слышал, как он сказал миссис Фэблон, что покончит с собой.

– Той же ночью?

– Одну или две до того. Я был приглашен на ужин, и они ссорились из-за денег. Она говорила ему, что не может больше давать денег, потому что у нее их больше нет.

– Для чего ему нужны были деньги?

– Проигрыши в карты. Он называл это «долгом чести». Он сказал, что, если он не заплатит долг, он вынужден будет покончить с собой.

– Джинни была там?

– Да, она все слышала. Мы оба слышали. Мистер и миссис Фэблон в этой ссоре дошли до такой стадии, когда уже не старались все скрыть. Каждый хотел привлечь нас на свою сторону.

– И кто выиграл?

– Никто. Оба потеряли.

Оркестр снова заиграл, и через проход я мог видеть всех танцующих в другой комнате. Большинство мелодий и большинство танцев были совершенно новыми в двадцатых и тридцатых годах. Все вместе производило впечатление вечеринки, длившейся слишком долго – пока и танцоры, и музыканты не вымотали себя настолько, что стали похожи на насекомых, которых высосал паук.

Глава 11

Элла Стром срезала угол танцевальной площадки и подошла к нашему столу.

– Я предупредила фотографа, мистер Арчер. Он ждет вас в конторе.

Это был худой человек, в мятом темном костюме, с копной шатенистых волос, выделяющейся тяжелой славянской челюстью и впечатлительными глазами под очками в роговой оправе. Элла представила его как Эрика Мальковского.

– Рад вас видеть, – сказал он, но рад он не был. Он неустанно смотрел в дверь мимо меня. – Я обещал жене пойти сегодня в «общество любителей кино». У нас сезонные билеты.

– Я возмещу ваши расходы.

– Дело не в этом. Мне неприятно огорчать ее.

– Но здесь дело может быть важнее.

– Не для меня, не так ли? – Он говорил со мной, но его жалоба была обращена к Элле. Я понял, что она заставила его сюда прийти. – В любом случае, как я уже сказал миссис Стром, у меня нет снимка мистера Мартеля. Я предложил однажды сделать, так как я всегда предлагаю всем другим гостям, но он отказался, категорически отказался.

– Он был груб с вами?

– Я не сказал бы, но он, безусловно, не хотел фотографироваться. Он что, выдающаяся личность или что-то в этом роде?

– Да, с вывертом.

Моя неразговорчивость рассердила его, и он слегка вспылил:

– Единственная причина, почему я это спрашиваю, – это то, что есть еще другие люди, интересующиеся его фотографией.

– Вы мне об этом не говорили, – недовольно пробормотала Элла.

– У меня еще не было возможности. Женщина пришла ко мне в студию в поселке как раз перед тем, как я пошел домой обедать. Когда я сказал ей, что у меня нет снимка, она предложила деньги за то, чтобы я пошел к нему в дом и сделал снимок. Я сказал ей, что без разрешения мистера Мартеля я фотографировать его не буду. Она почему-то возмутилась и выскочила из студии.

– Полагаю, она не назвала своего имени.

– Нет, но я могу ее описать. Рыжая, высокая, с импозантной фигурой. Возраст около тридцати. По правде говоря, мне кажется, я где-то ее встречал раньше.

– А где?

– Здесь в клубе.

– Я что-то такую не помню, – сказала Элла.

– Это было еще до вас, по крайней мере пять лет назад. – Мальковский скривил часть лица, будто смотрел сквозь видоискатель. – Мне помнится, я сделал один или два снимка этой женщины. Я даже уверен в этом.

– У вас они еще есть? – спросил я.

– Может быть. Но найти их будет трудно. Я храню досье текущего и предыдущего годов. Все старье засунуто в коробки и хранится в задней комнате.

Он взглянул на свои часы с ужасом.

– Я действительно сейчас должен идти. Жена убьет меня, если пропустит «Бунуэль». А клуб не платит мне за подобную работу. – Он бросил укоризненный взгляд в сторону Эллы, которая возвратилась к своей стойке.

– Я уплачу вам вдвойне за все время, которое потребуется.

– Это обойдется вам по семь долларов в час. Работа может занять всю ночь.

– Я понимаю.

– И нет никакой гарантии успеха. Может быть, это совершенно другая женщина. А если и та же, она могла изменить цвет волос. Та, которую я помню, была блондинка.

– Блондинки превращаются в рыжих постоянно. Расскажите мне о той, что вы помните.

– Она тогда была моложе, как вы понимаете, свеженькая, хорошенькая. Сейчас помню, что сделал несколько снимков. Ее муж чем-то возмущался, но она хотела сфотографироваться.

– А кто был ее муж?

– Старше ее, – ответил он. – Они жили в одном из домов здесь в течение двух недель.

– В каком году они здесь были?

– Я точно не помню – может быть, шесть, семь лет назад. Но если я найду эти снимки, я вам скажу. Обычно я ставлю дату на обороте.

К этому времени Мальковский уже созрел для работы. Перед отъездом в город он дал мне адрес и номер телефона студии. Я сказал, что позвоню через час или около того.

Я поблагодарил Эллу и пошел к стоянке за машиной. Порывистый ветер доносил хрустящий песок с гор. Эвкаплиптовые деревья при его порывах метались и склонялись, как безумные женщины. Ночной мрак, висевший над ними, придавал всей обстановке какой-то грозный вид. Меня беспокоил Гарри Гендрикс. Я думал о нем с тех пор, как обнаружил его машину на дороге около дома Мартеля. Гарри заслуживал беспокойства не более, чем та крыса, которую Мартель, как он говорит, убил. Тем не менее у меня было настоящее желание видеть его живым.

Дорога к гавани шла поперек того участка, откуда Фэблон делал свой последний заплыв, и дальше опять выходила к океану. Когда я ехал по продутому ветрами шоссе, мои мысли были настолько прикованы к Гарри, что его «кадиллак», запаркованный за поворотом, показался мне каким-то привидением. Я затормозил, подал назад и остановился прямо за ним. Да, это был старый «кадиллак» Гарри, стоящий здесь с холодным мотором, пустой и бесприютный, будто он сам скатился сверху, с горы. Ключ находился в зажигании. Раньше его там не было.

Я осмотрелся. Место было пустынное, особенно в это время, ветер завывал. Никаких других машин не было видно на дороге. Лишь шумящие листьями пальмы и вздыхающее море.

На стороне острова высокие кипарисовые деревья загораживали бульвар от железнодорожной колеи и зарослей, где скрываются бродяги.

Сквозь заросли можно было видеть людей, сгрудившихся около костра, раздувавшегося ветром и бросавшего свет на окрестности. Я прошел сквозь кустарник и подошел к ним. Их было трое. Они пили темное красное вино из здоровенной бутыли, уже почти пустой. Они повернули головы в мою сторону. Лицо с выбитыми зубами и покрытое шрамами – лицо белого человека, плоская упрямая физиономия молодого негра, парень с чертами индейца и безразличными индейскими глазами. Выше талии на нем был лишь открытый черный жилет. Такова была эта компания.

Негр встал. Он был пяти или шести футов ростом и в руке держал толстенную палку. Он подошел ко мне и пробормотал:

– Это частная вечеринка. Вам здесь нечего делать.

– Вы можете ответить мне на мои вопросы? Я разыскиваю своего друга.

– Никакого вашего друга я не знаю.

Большой и пьяный, он оперся на палку. Тень от такого треножника плясала на зарослях.

– Это его машина там, вон тот «кадиллак». Он среднего роста, в пиджачке рубчиком. Вы его не видели?

– Нет.

– Одну минуту, – белый человек встал пошатываясь, – может быть, я его видел. Может, и нет. Что с вас можно получить?

Он подошел так близко ко мне, что я чувствовал его вонючее дыхание и мог заглянуть в его пустые, блестящие глаза. Вино выполоскало из них даже проблески разума.

– Мне это ничего не будет стоить, старина. Ты хочешь получить еще на одну бутылку?

– Я видел его, честно, видел. Маленький человек в пиджаке рубчиком.

Он дал мне четыре монетки, я очень вежливо поблагодарил. Такого вы не можете забыть.

Дыхание со свистом прорывалось сквозь его редкие зубы.

– Покажи четыре монетки.

Он тщательно рылся в кармане джинсов. – Я, наверное, их потерял.

Я пошел прочь. Он провожал меня до самой машины. Он колотил сжатыми кулаками по стеклу автомобиля.

– Имей же сердце, ради Христа. Он дал мне четыре монетки. Я же сказал вам о вашем друге.

– Для вина денег не дам, – сказал я.

– Это для еды. Я голоден. Я пришел сюда собирать апельсины, а они выгнали меня, и я не могу работать.

– "Армия спасения" тебя накормит.

Он сжал губы и плюнул на стекло. Я включил мотор.

– Отойди, попадешь под машину.

– Я уже попал под нее, – обреченно пробормотал он и направился обратно в заросли, внезапно исчезнув из виду, будто кто его проглотил.