Текст книги "Какие большие зубки"

Что ж, я тоже больше не одинока. У меня есть grand-mère. Надо пойти поискать ее.

Я обнаружила ее на диванчике в гостиной, с блокнотом на коленях и стопкой каталогов, лежавших на журнальном столике. Когда я вошла, она расплылась в счастливой улыбке.

– Я начала планировать наш небольшой банкет, – сказала она. – Расскажи мне о Ханнафинах. Какие они?

– Не знаю, – сказала я. – Ты правда хочешь пригласить их на ужин? Миссис Ханнафин, она слегка… простовата.

– О, Ханнафины тут ни при чем, – отмахнулась она. – Для нас это возможность попрактиковаться в приеме гостей. Постепенно я хочу начать приглашать более влиятельных людей. Во Франции я была довольно известной устроительницей банкетов. Мои приемы посещали все, даже дальние родственники короля.

– Правда?

– Правда.

– И ты думаешь, мы можем устроить у нас что-то подобное? – спросила я.

– Разумеется! Такой дивный маленький городок и такой прекрасный большой дом с множеством спален. Мы могли бы обустроить для гостей несколько комнат из тех, что наверху. Это будет несложно. И начнем потихоньку вводить тебя в американское общество. Связи такого рода очень ценны для таких людей, как мы с тобой.

– Как мы с тобой? – переспросила я.

Grand-mère озадаченно сдвинула брови.

– Да, – сказала она. – Крайне важно иметь хорошие связи. Это существенно облегчает жизнь.

– Я никогда не умела заводить друзей.

– Ни за что не поверю, – сказала grand-mère. – Ты же очаровательна! Ну-ка, садись со мной. Взгляни на меню.

Она похлопала по дивану рядом с собой. Когда я села, она приобняла меня рукой за плечи. Это меня покоробило. Было так уютно, но так непривычно.

– Нам придется заняться кухней – нам с тобой, – сказала grand-mère. – Маргарет восхитительно готовит мясо, но я ни разу не видела, чтобы она ставила тесто.

– Здесь у нас кроме мяса мало что едят.

– Что ж, нам предстоит сделать гостей счастливыми, – сказала она. – Еще, я думаю, надо осовременить этот дом, если мы хотим устраивать здесь приемы. Представляешь, я не нашла даже радио. Или проигрывателя.

– У бабушки в библиотеке стоит «Виктрола».

Grand-mère отмахнулась.

– Как насчет этого? – спросила она и ткнула в каталог кончиком ручки. – А пока я заказываю все недостающее, давай подумаем: что еще мы упускаем?

Около часа мы листали каталог, составляли список покупок для поездки в город и писали приглашение Ханнафинам. Когда мы закончили, grand-mère собрала всю исходящую почту и протянула мне.

– Попросишь Маргарет доставить это в город? – спросила она.

И, должно быть, заметила, как я сморщилась; в ее взгляде появились сомнения.

– Что такое?

– Маргарет не любит, когда с ней разговаривают, – объяснила я. – Ей нельзя приказать что-то сделать. По крайней мере, я не могу. Не знаю, почему она послушалась тебя.

– О, так не пойдет, – сказала grand-mère. – Ты же главная в этом доме, не так ли?

– Похоже, никто так не считает.

– Разве не поэтому ты попросила меня приехать? Знаешь, мы ведь до сих пор это не обсуждали.

– Просто ты была только что с дороги. Я не хотела навязываться. Ты ведь наша гостья.

– Я здесь ради тебя, Элеанор, – сказала она. И положила руку в перчатке мне на щеку. – Ты ни в коем случае не навязываешься.

Я не сдержалась и залилась краской от гордости.

– Хочешь, я научу тебя тому, что умею сама? – спросила она.

Я радостно кивнула.

– Важнее всего то, – продолжала grand-mère, – что тебе придется научиться чувствовать каждую часть дома так, словно это часть твоего тела. Каждая комната в этом доме – часть тебя. Каждое живое существо – палец на твоей руке. Ты должна научиться их чувствовать, если хочешь ими шевелить. – Она слегка пошевелила пальцами. – Урок первый. Я хочу, чтобы ты посидела тихонько и прислушалась.

Она взяла мою ладонь в свои руки, уселась поудобнее и закрыла глаза. Я пару секунд наблюдала за ее лицом: она то хмурилась, то опускала уголки губ, то вскидывала брови. Было ясно, что она слышит что-то, чего не слышу я. Я тоже закрыла глаза и навострила уши.

И вдруг поняла, что слышу негромкое позвякивание. Кастрюли. Отсюда было слышно, что происходит на кухне. Сверху раздался плеск воды: это мама, принимает ванну. Я расслабилась и попыталась услышать больше. Я не только слышала, но и ощущала: легкий поток чуть прохладного воздуха со стороны зала: кто-то открыл входную дверь. Стук когтей по полу – кто-то вошел на четырех лапах. Дедушка Миклош, судя по весу. Я открыла глаза.

– Расскажи, что ты узнала, – сказала grand-mère.

– Маргарет моет посуду, – сказала я. – Дедушка только что вернулся. Вошел через главный вход, значит, в лесу он ничего не поймал. Мама прямо сейчас набирает ванну.

– Хорошо, – похвалила меня grand-mère. – Очень хорошо. Со временем ты научишься всегда прислушиваться краем уха, и ты будешь слышать больше, знать больше. И постепенно ты научишься делать так, что все будет происходить само собой, а тебе не придется даже пальцем шевелить.

– Что-то вроде… магии? – спросила я.

– Именно – магия. Та самая магия, благодаря которой званые ужины – как и домашние хозяйства – работают идеально. А сейчас я хочу отдохнуть, а ты, быть может, попрактикуешься? Попроси Маргарет отправить эти письма. Если она откажется или поднимет шум, скажи мне, и я помогу.

Я взяла письма и пошла к Маргарет. Но едва ступив за порог кухни, замерла. Маргарет ощипывала дикую индейку: голова птицы болталась в раковине, на полу возле ног тетушки валялась кучка перьев. Она посмотрела на меня, когда я вошла. И издала глубокий горловой звук, почти что рык.

Я откашлялась, но никак не могла заставить себя заговорить. Прежде всего меня пугала мысль о том, что я выведу Маргарет из себя. Но не только в этом было дело. Мне не нравилась идея приказывать ей, даже если у меня и получится. Маргарет все время работала, даже сейчас. И, в конце концов, у меня у самой есть ноги, разве нет? Я могла бы и сама доставить письма в город.

Я показала Маргарет пачку приглашений и махнула ими в сторону задней двери: я выхожу. Маргарет нахмурилась, но вернулась к работе.

Выскользнув через заднюю дверь, я тут же ощутила, что сделала что-то не так. Но почему? Сначала я чувствовала себя виноватой за то, что вынуждена просить Маргарет, а теперь чувствую то же самое из-за того, что решила сделать все сама. Или, по крайней мере, меня беспокоило, что скажет grand-mère. Я неосознанно обогнула дом и направилась к лесу, надеясь, что она не заметит, что я сама отправилась в Уинтерпорт.

Путь показался длиннее, чем раньше; со дня возвращения домой я не ходила так далеко пешком, но в тот раз я была на взводе из-за переживаний. Мои подошвы скользили по гравию. А потом я миновала поворот и вдруг сразу увидела город, развернувшийся внизу вдоль побережья, и деревянные языки причалов, тянущиеся от гавани. Пришвартованные лодки покачивались на воде. Здания из красного кирпича сделались еще ярче в лучах послеполуденного солнца. Здесь было так спокойно. Я на секунду задумалась, каково это – быть одной из них? Не бояться. И, разумеется, отсюда мне было хорошо видно церковь. Я вдруг поняла, что меня тянет зайти туда, узнать, не примет ли меня отец Томас.

Но сначала дела. Я прошла мимо церкви и направилась прямиком к почте, где оставила формы заказа из каталогов и приглашение. Миссис Ханнафин прочла на конверте свое имя и посмотрела на меня с недоверием, прежде чем разорвать конверт при мне. Пока она читала, ее губы шевелились.

– Гранд… кто? – не поняла она.

– Grand-mère. Бабушка.

Она дочитала до конца.

– Что ж, полагаю, мы могли бы прийти. От нас что-то нужно?

– Достаточно будет удовольствия от совместного времяпрепровождения.

– Ни вина, ничего такого?

– Мы обо всем позаботимся.

Она кивнула и пробежалась по мне оценивающим взглядом.

– Что ж, хорошо.

В городском универмаге я заказала товары с доставкой, но мужчина за прилавком покачал головой.

– Мы туда, наверх, не доставляем, – сказал он.

Ну, по крайней мере, мне представилась возможность попрактиковаться, как и хотела grand-mère. Хорошо, что не на Маргарет – это было бы слишком сложно.

– На вашей вывеске указано, что вы доставляете товары дважды в неделю. Наш адрес относится к Уинтерпорту. Почему вы не можете доставить наш заказ?

– Мы туда, наверх, не доставляем, – повторил хозяин магазина. Он вцепился пальцами в столешницу, и я подумала: уж не воображает ли он, что я перепрыгну через прилавок, чтобы вонзить зубы ему в глотку?

Я сделала глубокий вдох. Вспомнила, каким тоном иногда говорила grand-mère. Для начала попробовала проговорить слова одними губами, представляя, как это должно звучать.

– Что-что? – спросил хозяин.

– Я хочу, чтобы вы приняли мой заказ, – сказала я.

Он кивнул.

– Ну, ладно тогда, – сказал он. – Я сразу-то не понял, что это для вас так важно.

– Хорошо. – Я улыбнулась. – Доставьте к пятнице.

Выходя из магазина, я ликовала. Я сумела настоять на своем и получила, что хотела. Но по дороге домой мне в голову стали закрадываться сомнения: я ведь не просто подобрала нужные слова. Более того, я уже когда-то это делала. Мой голос почти звучал у меня в ушах. Но когда это было?

Последние несколько дней стояла теплая погода, но дорога пролегала в тени, здесь было холодно, и я вся продрогла в легком свитере. Приходской дом отца Томаса был последним по пути из города. Я вдруг занервничала. Я не могла понять, откуда во мне взялось это чувство вины. В конце концов, разве grand-mère не сказала мне, чтобы я добивалась того, чего хочу? Может, я хотела спасти растения. А для этого мне нужно было выяснить, как за ними ухаживать. Я расспросила всех домашних, кроме Маргарет, и никто, похоже, не знал.

Отец Томас открыл дверь с чашкой чая в покрытых старческими пятнами руках.

– Можно войти? – спросила я.

Он оглядел меня с ног до головы.

– Давайте лучше пройдем в храм, – сказал он.

И повел меня по тропинке, соединявшей его дом с церковью. Церковь была маленькой, здесь уместилась бы где-то сотня человек. Когда мы оказались в нефе, отец Томас сел на ступеньки, ведущие к алтарю, а мне указал на скамью в первом ряду.

– Здесь вы принимаете людей? – спросила я.

– Здесь я принимаю Зарринов. – Заметив, должно быть, разочарование на моем лице, он добавил: – Ваша бабушка заходила сюда время от времени. По будням, когда здесь никого не было. Она говорила, Господь обитает там, где никого нет. Говорила, если оставить место пустым, что-то обязательно в него вселится, чтобы занять эту пустоту. – Он поправил очки на переносице. – Я не до конца понял, суеверие это или же такая метафора.

– Вы двое были близки, – сказала я.

Он покачал головой.

– Возможно, когда мы были моложе. А потом она чаще предпочитала проводить время с семьей. Однако мы продолжали частенько встречаться: по случаю рождений и похорон. – Его голос говорил мне совершенно иное. В нем звучала надежда, даже сейчас, когда бабушка лежала в земле.

– Вы были в нее влюблены.

Его шея под пасторским воротничком порозовела.

– Что ж, верно, – сказал он. – Полагаю, нет смысла это отрицать. Но мы оставались… оставались верны нашим судьбам.

Я знала, что он лжет. Артур мне все рассказал, после того как я на него надавила. Я спросила его тогда тем же тоном, что и хозяина магазина? С нажимом, с умыслом?

– Вы до сих пор не поведали мне, зачем пришли сегодня, – сказал он. – Я не видел вас на службах с тех самых пор, как вы вернулись.

– Простите, святой отец, – сказала я. – После похорон у меня было очень много дел. Но я хотела вас кое о чем спросить.

– О чем же?

– Говорила ли вам бабушка Персефона, почему она отослала меня из дома?

Он вздохнул и приложил ладонь ко лбу.

– Она сказала, что вы однажды спросите меня об этом.

– И велела мне ничего не рассказывать?

– Боюсь, она действительно мне ничего не сказала. Сказала только, что, если вы спросите, я должен сказать: вы сами знаете ответ.

Я покачала головой.

– Прошу прощения, – сказала я, – но я и правда не знаю. Она мне не рассказывала, а я тогда была совсем ребенком. Возможно, я что-то натворила, но я не помню что.

На его лице отразилась мука, словно он не знал, должен ли испытывать сочувствие ко мне или бояться меня.

– Мне так жаль, что я не могу вам помочь, – сказал он. – Знаете, она повсюду носила с собой записную книгу.

– Эта книга у меня.

– Она все записывала, – продолжал он. – Уверен, она что-нибудь писала и о том своем решении. Возможно, это для вас что-нибудь прояснит. Но, э-э… – он замялся. – Будьте осторожны. Я уверен, она много писала о своих практиках. Надеюсь, вы не поддадитесь соблазну испробовать их.

Я изобразила удивление.

– О практиках? – переспросила я. – Предсказания будущего и все в таком роде?

Он рассмеялся мне в лицо.

– Неплохая попытка, – сказал он. – Но я слишком хорошо знаю Зарринов, чтобы это могло ввести меня в заблуждение. Вы ведь и сами уже кое-что пробовали, не так ли?

Я подумала о стервятнике. О том, как я ощупывала его во тьме, зная, что где-то там, в переплетении склизких кишок, сокрыта тайна. Я посмотрела отцу Томасу в глаза.

– Не понимаю, о чем вы, – сказала я.

Он снова хохотнул, а затем опустил ладони на колени и с трудом поднялся.

– Что ж, юная Элеанор, – сказал он. – Исходя из профессиональной этики, я обязан вам напомнить, что игры с колдовством могут нанести вред вашей бессмертной душе.

– Думаете, бабушка потеряла свою душу?

– Нет, – ответил он. И улыбнулся, так что морщинки вокруг глаз стали заметнее. – Не думаю. Но когда речь идет о ней, я не могу ни в чем быть уверенным.

Он проводил меня к выходу. На пороге я не сдержалась.

– Мне кажется, она здесь. В доме.

Он кивнул.

– Это меня ни капли не удивляет.

– Что мне делать?

– Вряд ли вы можете сделать многое, – сказал он. – Она должна отыскать свой путь на небеса. Я так и не смог направить ее. Подозреваю, вам это тоже не под силу.

На улице по-прежнему стоял ясный и светлый день, но я почти не замечала этого, с трудом поднимаясь вверх по холму, сквозь березовый лес. Я поняла, что нервничаю. Я не сделала ничего плохого, твердила я себе. Но я не попросила Маргарет заняться делами, как мне велела grand-mère.

Ну и глупости. Просто скажу ей, что мне захотелось прогуляться. Расскажу о разговоре с хозяином магазина. Все будет в порядке. И чего я так нервничаю? Она всегда была ко мне добра. И все же я бы предпочла, чтобы она ни о чем не догадалась. Поэтому я тайком пробиралась вдоль самой кромки леса, пока не оказалась у задней двери дома. Я чувствовала себя глупой и трусливой и не понимала, почему я до сих пор не могу успокоиться.

Проскользнув в кухню, я наткнулась на поджидавшую меня Маргарет. Она схватила меня за предплечье и потащила за собой по коридору в прачечную. Оттуда – к маленькой двери в коридор, ведущий к библиотеке. Она указала на открытую дверь.

В библиотеке царил хаос. Повсюду валялись книги, некоторые кучами, другие раскрыты и перевернуты. Коробка с магическими принадлежностями тоже валялась вверх дном, игольницы и коробки от фотопленки рассыпались вокруг. Не осталось ни одной вещи, которая лежала бы на своем месте; даже кресло было перевернуто. Чернильница валялась на боку, а поперек листа промокательной бумаги пролитыми чернилами было выведено слово: «УХОДИ».

Маргарет снова показала на беспорядок, а потом ткнула в меня. Она что, велит мне уйти? Хочет, чтобы я объяснилась? Я помотала головой. На глаза навернулись слезы. Все это не имело никакого смысла. Бабушка Персефона хочет, чтобы я ушла, хотя до этого она сама дала мне книгу? И как она умудрилась разнести всю библиотеку, если вчера она с трудом могла сдвинуть одну-единственную коробку? Она становится сильнее?

Я попыталась попятиться, но Маргарет удержала меня. Она пристально посмотрела мне в глаза, словно пытаясь разглядеть что-то внутри меня. Глаза у нее были зелеными, я только теперь заметила, и такие дикие, каких я не видела ни у одного существа. Это было хуже, чем смотреть в глаза дедушке Миклошу.

– Элеанор? – раздался голос сверху. – Ты вернулась? Где ты была, дорогая?

Grand-mère. Маргарет отпустила меня, почти отбросила, и поковыляла назад по коридору. Пока grand-mère спускалась по ступенькам, она уже захлопнула за собой дверь.

– Ах, дорогая моя! – сказала grand-mère. – А я гадала, куда же ты подевалась!

Я испытала такое облегчение, что рассказала ей все от и до. О том, как я отнесла почту в город, о хозяине магазина, об отце Томасе. Она слушала, не проявляя ни капли беспокойства, пока я не рассказала о Маргарет и библиотеке.

– Я, кажется, слышала грохот снизу, – сказала она. – Вот почему я хочу, чтобы ты научилась с ней общаться. Она же могла тебе навредить!

– Думаешь, это Маргарет натворила?

Эта версия казалась более разумной, чем предположение о бабушке Персефоне. И я боялась Маргарет. Но мне трудно было представить, что она могла сотворить такой беспорядок.

Grand-mère вздохнула.

– Не знаю, – сказала она. – Боюсь, это возможно. Кажется, она не доверяет тебе. Я хочу, чтобы ты была осторожней с ней наедине, моя дорогая.

– Я приберусь здесь, – сказала я. – Не могу видеть библиотеку в таком состоянии.

Grand-mère улыбнулась.

– А я поговорю с Маргарет, – сказала она. – Спасибо, что сходила в город.

Она ушла, и я осталась в недоумении: чего я вообще боялась? Она была со мной так нежна. Никогда меня не обижала. Она любила меня больше, чем кто-либо за всю мою жизнь. Она сама почти это сказала.

Оставшись в библиотеке одна, я сложила книги в стопки, предварительно разгладив смятые страницы, и расставила их по полкам. Я стояла на табурете и убирала на место очередную книгу, когда услышала, как со стола что-то упало. Опрокинутая чернильница. По моим ногам пробежал холодный ветерок.

– Кто здесь? – спросила я.

Чернильница закатилась под стол, оставив за собой черный след. Я опустилась на четвереньки и заползла следом, чтобы ее подобрать. Холодный ветерок подул снова, и от ковра оторвались маленькие кусочки чего-то. Эти кусочки полетели прямо на меня. Я поймала один, выбралась из-под стола и поднесла находку к свету.

Маленькое черное перышко, даже пушок. На мгновение я подумала, что это перо из чернильницы, но нет: слишком маленькое для пишущего пера, слишком тонкое. Черное, как сама ночь. Что-то тут было не так.

Что она хочет мне этим сказать? Это перо упало с Маргарет, которая вечно ощипывала птиц? Но это точно не перо индюшки. Может, стервятника?

Как можно тише я поднялась по лестнице, пряча перо в ладони. Я знала, что и бабушка, и Маргарет умели гадать по птичьим потрохам. Может, мне удастся найти список птиц, пригодных для этого. Может, это что-то прояснит. Я заперла за собой дверь спальни, уселась за кроватью и принялась читать.

В бабушкиной записной книге царил беспорядок: записи трудно было различать, местами новые были втиснуты рядом со старыми. Я листала страницы в поисках картинок, которые могли бы хоть на что-то намекнуть. Книга наполовину была заполнена изображениями: растения в разрезе, диаграммы из пересекающихся кругов и линий, которые я не могла расшифровать и которые заставили меня вспомнить о предостережении отца Томаса. Когда я, наконец, нашла страницу с нарисованной на ней птицей, это оказался голубь, кишки которого лежали на земле на подстилке из сосновых иголок. Рядом неразборчивым почерком было написано:

11 мая. Сошла с поезда в Огайо. Я уже близко. Человек, за которого я должна выйти замуж, живет в этом городке. Я отыщу его до заката.

Мне страшно.

Я полистала книгу, пытаясь найти еще птиц. И нашла несколько изображений, похожих на первое: узоры из внутренностей. Но ни одной черной птицы. Их не было в книге, как не было колокольчиков в доме. Я подумала: не оттого ли это, что дедушка Миклош боится ворон?

– Элеанор! – окликнула меня снизу grand-mère. – Ты закончила с библиотекой? Пора ужинать.

– Я наверху! – крикнула я. Сунула перо в книгу, спрятала ее между матрасом и досками кровати и зашагала к лестнице.

* * *

Следующие несколько дней прошли за готовкой и уборкой: grand-mère руководила, я ассистировала. Лесная дичь – это хорошо, сказала она, но городские захотят овощей, булочек, горшочков и десертов, помимо оленины, которую они, кстати, едят не полусырой, а хорошо прожаренной. Grand-mère вытеснила из кухни Маргарет и занялась готовкой сама, а я ей помогала. Она научила меня ставить сдобное тесто и аккуратно нарезать овощи. Она даже нашла для нас обеих фартуки, хотя на ее фартук, кажется, не попадало ни крошки.

– Я уже давно не занималась готовкой, – сказала она. – И даже не думала, что после войны мне еще доведется готовить с кем-то из семьи. Ты даже не представляешь, как это важно для меня.

Через открытую дверь в столовую я видела, как Маргарет снимает занавески и складывает их в корзину для стирки. Со вчерашнего дня она ко мне не приближалась, а стоило мне попытаться к ней подойти, как она торопливо убегала. Теперь я не сомневалась, что это не она перевернула библиотеку вверх дном, хоть и по-прежнему понятия не имела, кто это сделал – или что. Вот бы я могла поговорить с ней, спросить, что она видела.

– Ты здесь, со мной, mon coeur[6]6
  Мое сердце (франц.).


[Закрыть]? – спросила меня grand-mère.

– Прости, – сказала я. – Просто задумалась. Если у меня были тети, значит, у меня есть и еще один дедушка?

– Был, – ответила grand-mère. – К счастью, у тебя еще есть Миклош. Кстати, в последнее время он стал добрее ко мне. Ты приложила к этому руку?

Я покраснела и кивнула.

– Я поговорила с ним насчет тебя.

– Хорошо, хорошо!

Она раскатывала тесто, в кои-то веки отложив перчатки. Я обратила внимание, что между пальцев у нее нет таких перемычек, как у меня. Может, я унаследовала их от моего второго дедушки? Я не осмеливалась спросить. Когда я в последний раз заговорила с ней о прошлом, она очень расстроилась.

– Я тут размышляла о том, как нам пригласить Артура, – сказала я. – У меня нет его адреса. И телефона у нас нет.

Grand-mère подняла брови.

– Я попрошу Маргарет, – сказала она. – Если только ты не чувствуешь, что готова…

– Нет, – сказала я. – Нет, все в порядке.

Нам доставили продукты, в том числе несколько бутылок вина. Grand-mère налила нам по маленькому бокалу, и мы попробовали каждое, в промежутках споласкивая рот водой. Она спросила, какое мне понравилось больше. И посетовала, что проигрыватель не успеют доставить вовремя.

После обеда она прилегла отдохнуть, а я снова спряталась наверху, чтобы продолжить читать. Страница, на которой я оставила закладку, манила меня с той самой минуты, как я отложила книгу.

Между записями бабушки Персефоны был большой разброс по времени. За «мне страшно» сразу следовало: «Мы поженились». Потом шел список вещей для дома, которые она планировала купить. На следующий день она написала:

«На змеином холме змеи сказали, что я полюблю демона и что наша любовь поглотит мою жизнь. Я не люблю этого зверя. Он ниже меня ростом, он дик, и он боится меня, как и все прочие. Прошлой ночью я проснулась, и его не оказалось рядом».

А в следующей строке:

«Сегодня утром я проснулась, а он спал у меня в ногах. Его рот и простыни под ним были заляпаны кровью. В воздухе летали черные перья. Когда он проснулся, я спросила, зачем он убил столько ворон. Он сказал, это потому, что они напоминали ему о ней. Потому что я напоминала ему о ней, но я – не она, и он не хотел меня убивать. Думаю, однажды этот мужчина убьет меня. А я не могу заставить себя бросить его».

Я захлопнула книгу. Бабушка Персефона села на поезд и поехала знакомиться с дедушкой. Она боялась, до ужаса боялась, что он убьет ее, злилась, что он, похоже, считал ее опасной. Как это знакомо. Бабушка в юности нравилась мне куда больше, чем та, которую я знала. Как первая превратилась во вторую? Я продолжила читать, надеясь найти больше информации о ее жизни. Но следующие несколько страниц были исписаны рецептами, списками, именами, адресами и названиями болезней. Испуганная девочка исчезла, и вернулась ведьма. А я так и не приблизилась к пониманию хотя бы чего-нибудь.

* * *

Наконец пришел вечер, а с ним и Ханнафины. Они приехали на машине, прихватив с собой худенькую девушку, которую я поначалу не узнала. Мы с Лумой наблюдали за ними в окно.

– А это кто? – спросила я.

– О, это Джейн Ханнафин, – ответила Лума. – Я когда-то откусила ей палец на ноге.

Я в ужасе уставилась на нее.

– Зачем?

– Она не верила, что я смогу это сделать, – сказала Лума. И действительно, девушка нервно озиралась, выходя из машины, и семенила так, словно ее ноги в туфлях свело от боли.

– Зачем они привезли ее? – спросила я, разговаривая больше сама с собой.

– Может, она хочет, чтобы я сделала ее ступни симметричными. Подровняла другую сторону.

– Не говори так при ней.

– Почему?

Я смерила ее самым строгим взглядом. Она, как и всегда, выглядела идеально. Я полдня возилась со своим единственным приличным платьем, пыталась уложить волосы сама. Не хотела доверять это Луме, ведь она знала, что для меня важно выглядеть сегодня хорошо. Я начинала подумывать, что она меня раскусила.

– Пойду проверю блюда, – сказала я. Лума даже не оторвалась от туалетного столика. Она наносила розовую пудру на щеки, хмурясь своему отражению. Я выскользнула из ее комнаты и спустилась вниз.

В главном зале grand-mère приглашала Ханнафинов в дом. Они подняли головы, осматривая пещерную темноту вокруг них, стену с портретами, груду чемоданов у входа. Но потом grand-mère что-то тихонько сказала им, и они расслабились, и я тоже. Она жестом направила их в гостиную, а потом кивнула кому-то на пороге столовой. Спустя секунду из темноты вышла Маргарет. Grand-mère сказала ей что-то, а потом присоединилась к Ханнафинам в гостиной.

Я свесилась через перила, глядя, как Маргарет торопливо идет через весь зал. Она остановилась перед черной входной дверью и постучала: раз, два, три. А потом просто стояла и ждала. Я старалась не шевелиться и даже не дышать, сама не знаю почему.

Прошла целая минута. Я уже начала чувствовать себя глупо и пыталась убедить себя, что пора идти, как услышала ответный стук с другой стороны. Раз, два, три. Маргарет открыла дверь, и оттуда шагнул Артур.

На нем был новый костюм и чистая свежевыглаженная рубашка. Он кивнул Маргарет, которая уже торопилась прочь. А потом поднял голову вверх. Под очками было не видно, но мне казалось, он смотрит прямо на меня. Я заставила себя сдвинуться с места, словно остановилась тут всего лишь на секунду. Он казался почти прозрачным, какими бывают иногда книжные страницы, когда переворачиваешь их в свете лампы.

– Добрый вечер, – сказал он, пока я спускалась по ступенькам, придерживая юбку сзади, как научила меня grand-mère. – Выглядите очаровательно.

Это привело меня в трепет. Но то, что я только что видела, никак не выходило у меня из головы.

– Вы ждали за порогом? – спросила я.

Он улыбнулся мне и лишь отрывисто кивнул.

– Столько вопросов.

– Если даже вы пришли раньше времени, вы всегда можете просто войти, – сказала я. – Вы почти член нашей семьи.

С его лица не сходила широкая улыбка, и снова я заметила, как от него шло бледное мерцание, словно из какого-то невидимого источника. Его губы сомкнулись, и все тут же погасло. Он предложил мне руку.

– Идемте, – сказал он.

Я взяла его под руку как раз в тот момент, когда наверху в дверях своей спальни показалась Лума. Мы оба одновременно подняли головы. Не знаю, что она делала с тех пор, как я ушла, но сейчас на ней было сияющее белое платье, ее светлые волосы сверкали золотом в искусственном свете. Спустившись с последней ступеньки, она протянула Артуру руку.

– Ты же должен вести меня! – сказала она со смехом.

Артур слегка сжал мою руку сгибом локтя. Но в следующий миг высвободился и взял ладонь Лумы.

– Если вы настаиваете, – сказал он и улыбнулся.

– Настаиваю, – подтвердила она и, хихикая, обхватила его за талию, чтобы вместе с ним присоединиться к гостям.

В зале за моей спиной раздался негромкий рык. В тени, на дальней лестнице, стоял Рис и провожал взглядом пару, удаляющуюся в гостиную.

– Ш-ш-ш, – прошипела я. – Не порти вечер. – Но мой голос прозвучал жестко, словно я тоже немного рычала.

– Мне это не нравится, – сказал он. – Элли, зачем мы все это делаем?

– Мы пытаемся помочь grand-mère чувствовать себя как дома. И нам нужно, чтобы люди в Уинтерпорте были счастливы. Не знаю, говорила ли тебе бабушка Персефона, но по большей части ее работа заключалась в том, чтобы горожане не ополчились против нас.

На его лице отразился ужас.

– Серьезно? Почему?

Я вздохнула. Иногда мне так хотелось его придушить.

– Потому что мы странные и опасные, – сказала я. – Поэтому, пожалуйста, постарайся сегодня быть не слишком странным и опасным, хорошо? Прошу тебя.

Он вздохнул.

– Ладно. Попытаюсь.

Я предложила ему руку, повторяя жест Артура, Рис принял ее, и на мгновение мы словно снова вернулись в детство, когда играли вместе. Он тогда был крупнее меня, но и нежнее. Всегда с радостью соглашался на игры, которые казались мне веселыми, даже если ему самому они не нравились. Я вспомнила, как однажды мы сломали мой кукольный домик, складывая на него все более и более тяжелые вещи, пока крыша, наконец, не прогнулась и, куклы не оказались погребены под грудой всякой ерунды. Я посмотрела на него снизу вверх и улыбнулась, а он улыбнулся в ответ. Он был мне почти как родной брат.

Когда мы вошли в гостиную, миссис Ханнафин рассказывала длинную историю о том, как ее отец принимал участие в строительстве этого дома.

– Столько денег ни до, ни после не получал, – говорила она. – А сколько стоил весь дом, вы знаете?

– Около ста тысяч, если не ошибаюсь, – сказал Артур. Он сидел в кресле за шахматным столиком. Лума уселась ему на колени. Джейн, Ханнафины и я не могли даже смотреть на них. Я чувствовала, как Рис напрягся всем телом, словно пес, рвущийся с поводка. Я легонько пнула его по ноге носком туфли.

– Рядом с этим домом часто люди пропадают, – сказал мистер Ханнафин. – Мама рассказывала, что как-то году этак в одиннадцатом тут пропал школьный учитель. Она частенько мне говаривала: «Смотри, Джордж, ни за какие деньги к тому дому не приближайся…».

– Давайте поговорим о чем-нибудь более приятном, – сказала grand-mère.

Миссис Ханнафин склонила голову набок.

– О боже, – ахнула она, показывая на картину на стене. – Это импрессионизм?

Мы некоторое время беседовали, по большей части – grand-mère и Ханнафины. Джейн заняла кресло, которое стояло в углу, подальше от Лумы, вжалась в него, сунув ноги как можно глубже под кресло, и сидела молча, надувшись. У нее были маленькие очки в роговой оправе и кислое выражение лица. Grand-mère все пыталась вовлечь в разговор Риса, но он держался ближе ко мне и молчал, явно встревоженный. Я слышала, как колотится сердце у него в груди. Что его так пугало? Неужели все дело в Луме, липнущей к Артуру?