Текст книги "Голоса лета. Штормовой день. Начать сначала"

Ева вернула письмо и конверт Джеральду.

– Сильвия, ты не догадываешься, кто мог прислать тебе это ужасное письмо?

Сильвия, стоявшая у окна и глядевшая на сад, повернула голову и посмотрела на Еву. Ее удивительные глаза, главное украшение ее лица, опухли от слез. Ева встретила ее взгляд. Сильвия молчала. Ева повернулась к мужу, ища поддержки, но тот лишь смотрел на нее поверх очков, и лицо его было суровым и печальным. Они понимали друг друга без слов, но не решались произнести имя.

Ева сделала глубокий вдох, протяжно, судорожно выдохнула:

– Вы думаете, это Мэй, да?

Ни Джеральд, ни Сильвия не отвечали.

– Вы думаете, это Мэй. Я знаю, вы думаете, это Мэй…

В ее голосе появились пронзительные нотки, он задрожал. Она стиснула зубы, пытаясь побороть слезы.

– Ты думаешь, что это Мэй? – спросил Джеральд.

Ева покачала головой:

– Я не знаю, что думать.

Джеральд перевел взгляд на Сильвию:

– Зачем Мэй стала бы писать тебе такое письмо? Для чего?

– Не знаю. – Сильвия уже перестала плакать, немного успокоилась и теперь держалась почти как обычно. Сунув руки глубоко в карманы брюк, она отошла от окна и принялась мерить шагами свою крошечную гостиную. – Просто я ей не нравлюсь.

– О Сильвия…

– Это так, Ева, хотя я никогда не придавала этому большого значения. Просто Мэй почему-то не выносит меня.

Ева, зная, что Сильвия права, молчала; вид у нее был несчастный.

– Пусть так, но ведь это еще не повод, чтоб посылать оскорбительные письма, – рассудил Джеральд.

– Да, Том пил и тем себя погубил.

Ева была потрясена хладнокровием Сильвии и в то же время преисполнена восхищения. Так спокойно говорить о личной трагедии… По мнению Евы, это был верх благоразумия и мужества.

– Мэй, конечно, порой утомляет своими строгими принципами в отношении алкоголя и нравственности, но почему она на тебя взъелась?

– «Гуляла с другими мужчинами». Ты к этому клонишь, Джеральд?

– Я ни к чему не клоню. Просто пытаюсь быть объективным. И мне непонятно, какое дело Мэй до твоих друзей и до твоей личной жизни.

– Может, и не было бы никакого дела, если б моим другом не был Ивэн.

– Ивэн! – недоверчиво охнула Ева. Собственный голос ей самой показался визгливым. – Не может быть.

– Почему же? О Ева, ты же не подумала… Нет, просто порой, когда вас с Джеральдом нет дома, Ивэн приглашает меня к себе на бокал вина… Просто проявляет любезность. Один раз он подвез меня на вечеринку, на которую мы оба были приглашены. И все. Больше ничего. А Мэй все время шпионит из окна своей комнаты наверху. Ничто не укрывается от ее внимания. Возможно, она решила, что я пытаюсь его совратить. Старые няньки очень привязаны к своим воспитанникам, а она ведь его вырастила.

Ева, держа руки на коленях, сцепила ладони. Хм. Одиноко. Я могла бы такое рассказать, что у тебя уши завянут.

Она вспомнила про альбом для наклеивания вырезок. Непонятный альбом, газеты, ножницы, клей.

Она вспомнила пластиковый пакет с изображением британского флага, набитый чем-то, что Мэй накупила в свой выходной. Возможно, там были писчая бумага с феей, детский печатный набор?

Ох, Мэй, родная, что же ты наделала?

– Не надо никому ничего говорить, – сказала она.

– Почему? – нахмурилась Сильвия.

– Никому не нужно знать об этом.

– Но это же преступление.

– Мэй – очень старая женщина…

– Нужно из ума выжить, чтоб послать такое.

– Возможно… Возможно, она немного… – у Евы язык не поворачивался произнести слово «сумасшедшая», – не в себе, – закончила она тихо.

Джеральд опять рассматривал конверт:

– Письмо отправлено вчера. Мэй вчера ходила в деревню?

– Не знаю, Джеральд. Она постоянно таскается на почту. Как на прогулку. Ходит за пенсией, покупает мятные леденцы, шерстяную штопку.

– Девушка, что работает на почте, вспомнит ее?

– Да ей и не обязательно ходить на почту. У нее в сумке всегда есть книжечка марок. Я постоянно прошу у Мэй марки. Она могла просто бросить письмо в почтовый ящик и вернуться домой.

Джеральд кивнул, соглашаясь с женой. Они погрузились в молчание. Ева, внутренне содрогаясь, представила, как Мэй, в своей шерстяной шапке, с трудом передвигая ноги, выходит из ворот Тременхира, бредет по дороге в деревню, опускает свое злобное письмо в красный почтовый ящик.

Сильвия остановилась у камина, взяла сигарету из пачки, лежавшей на каминной полке, закурила и устремила взгляд на пустую нечищеную каминную решетку.

– Она всегда меня терпеть не могла, – снова сказала Сильвия. – Я всегда это знала. Мне кажется, я слова доброго ни разу не слышала от этой старой коровы.

– Не называй ее так! Не называй Мэй коровой. Она не корова. Может, она и послала тебе это гадкое письмо, но лишь потому, что она стара и не понимает, что делает. Если кто-то узнает об этом… Если мы сообщим в полицию или еще кому-то, начнутся расспросы, и никто не поймет… И Мэй тогда окончательно тронется умом… И ее заберут… и…

До этой минуты ей, пусть с большим трудом, удавалось сдерживать слезы, но теперь ее прорвало. Джеральд вскочил со стула, подбежал к дивану, где она сидела, обнял ее, прижал к себе ее лицо. Она ощутила знакомое тепло его груди и разрыдалась в лацкан его синего пиджака. Ее плечи вздымались и опускались от плача.

– Ну, будет, – сказал Джеральд, успокаивая ее так же, как некоторое время назад она сама увещевала Сильвию, – ласковыми словами и похлопываниями по спине. – Все хорошо. Все хорошо.

Наконец она взяла себя в руки и извинилась перед Сильвией:

– Прости. Мы пришли помочь тебе, а тут я сама расклеилась.

Сильвия рассмеялась. Может быть, и невесело, но, по крайней мере, по-настоящему.

– Бедный Джеральд. Вот навязались две истерички на твою голову. Мне, право, неловко, что я вывалила на вас свои проблемы, но я подумала, что вы должны об этом знать. Понимаете, когда я вскрыла конверт и прочитала эти мерзкие строки, я испытала шок и сразу подумала, что это Мэй. – Сильвия перестала мерить шагами комнату. Остановившись у дивана, она нагнулась и поцеловала Еву в щеку. – Не переживай. Я больше не буду расстраиваться из-за этого. И я знаю, что ты очень привязана к ней…

Ева высморкалась. Джеральд глянул на свои часы.

– Думаю, нам всем не мешало бы выпить, – сказал он. – Полагаю, Сильвия, у тебя в доме нет бренди?

Бренди у Сильвии нашлось. Они выпили по стопочке, обсудили ситуацию. В конце концов решили никак на это не реагировать и никому не сообщать. Если письмо отправила Мэй, сказал Джеральд, можно надеяться, что на этом она успокоится. Не исключено, что она уже и не помнит про свою выходку, поскольку страдает забывчивостью. Но если подобное повторится, Сильвия должна немедленно сообщить об этом Джеральду.

Сильвия согласилась. Что касается письма, она намеревалась его сжечь.

– А вот этого делать не надо, – веско сказал Джеральд. – Как знать? Если это плохо кончится, оно, возможно, нам понадобится в качестве вещественного доказательства. Если хочешь, я буду хранить письмо у себя.

– Ну уж нет. Не хватало еще, чтобы эта зараза осквернила Тременхир. Нет, уж лучше я запру письмо в ящике своего стола и забуду про него.

– Только не сжигай.

– Обещаю, Джеральд. – Сильвия улыбнулась. Знакомой обаятельной улыбкой. – Господи, какая же я дура. Нашла из-за чего расстраиваться.

– Вовсе не дура. Анонимка кого хочешь испугает.

– Прости, – сказала Ева. – Мне ужасно стыдно. Здесь есть доля и моей вины. Но если ты попытаешься простить бедняжку Мэй и войти в мое положение…

– Конечно. Я все понимаю.

Короткое расстояние до Тременхира они проехали в молчании. Джеральд припарковал автомобиль во дворе, и они вошли в дом через черный ход. Ева прошла через кухню к черной лестнице.

– Ты куда? – спросил Джеральд.

Она остановилась, держа руку на поручне, и глянула на него через плечо:

– Хочу проведать Мэй.

– Зачем?

– Я ничего ей не скажу. Просто хочу убедиться, что с ней все в порядке.

К тому времени как они пообедали, Ева едва держалась на ногах от мучительной слепящей головной боли. Джеральд заметил, что этому вряд ли стоит удивляться из-за сложившихся обстоятельств. Ева приняла две таблетки аспирина и прилегла отдохнуть, что случалось с ней крайне редко. Аспирин подействовал, и она проспала до вечера. Разбудил ее телефонный звонок. Глянув на часы, она увидела, что уже начало седьмого. Она сняла трубку:

– Тременхир.

– Ева?

Звонил Алек из Шотландии. Хотел поговорить с Лорой.

– Ее нет, Алек. Ивэн повез ее в Пенджицаль. Вряд ли они уже вернулись. Сказать ей, чтобы она тебе перезвонила?

– Нет, я сам позже позвоню. Где-то в девять.

Они еще немного поговорили и попрощались.

Какое-то время Ева лежала и в открытое окно смотрела на плывущие облака. Головная боль, слава богу, прошла, но она почему-то по-прежнему чувствовала себя очень усталой. Однако пора было готовить ужин. Вскоре она встала и пошла в ванную, чтобы принять душ.

Дорога, ведущая на вершину скалы, была разбитой, извилистой и настолько узкой, что кусты утесника, росшие по обеим ее сторонам, царапали машину Ивэна. За покрытыми желтыми цветочками кустами, источавшими запах миндаля, лежали поля, где паслись молочные коровы. Поля были маленькие, неправильной формы, объединенные в целостный мозаичный узор высившимися между ними каменными ограждениями. Сама местность была каменистая, и тут и там на зеленых пастбищах виднелись участки обнаженного гранита.

Наконец дорога уперлась в ферму. Какой-то мужчина на тракторе загружал навоз на погрузчик. Ивэн выбрался из машины и направился к фермеру.

– Привет, Гарри, – громко поздоровался он, стараясь перекричать рев трактора.

– A-а… Ивэн, привет.

– Ничего, если мы оставим здесь машину? Хотим сходить к бухте.

– Оставляйте. Там никого нет.

Ивэн вернулся к автомобилю, фермер продолжал грузить навоз.

– Вылезайте! – сказал Ивэн, обращаясь к Лоре и Люси. – И в путь!

Он надел на плечи рюкзак, взял корзину со снедью и повел их к морю. Дорожка сузилась до каменистой тропки, спускавшейся в крошечную долину, где цвела фуксия и журчал ручей, скрытый в зарослях лещины. У самых скал долина переходила в глубокую расселину, поросшую папоротником и куманикой. Чуть дальше впереди лежало море.

Теперь их взору открылся ручей – прорезавший ковер из лютиков небольшой пузырящийся поток, сбегавший вниз по холму. Они перешли его по грубому деревянному мосту и остановились у края обрыва перед тем, как идти дальше.

Под ногами в луговой траве росли смолевка и вереск. Свежий соленый ветер налетал на них, швыряя волосы Лоре в лицо. Была пора отлива. Пляжа как такового с этой стороны не было – только камни, камни, камни, подступавшие к самой кромке воды. Облепленные изумрудными водорослями, зазубренные и суровые, они сверкали и искрились на солнце. Далеко в океане – в Атлантике, напомнила себе Лора, – собирались огромные волны. Гонимые крепчавшим ветром, они с яростью обрушивались на берег. Шум пенящегося прибоя не умолкал.

За бурунами море простиралось до самого горизонта. Зачарованному взору Лоры казалось, что его глубины содержат все оттенки синего цвета: бирюзовый, аквамариновый, индиго, фиолетовый, лиловый. Такого непостижимого цвета она еще никогда не видела.

– Оно всегда такое? – изумленно спросила Лора.

– Боже, конечно нет. Иногда оно зеленое. Или синее. А темным холодным зимним вечером кажется зловеще свинцовым. Мы идем вон туда, – сказал Ивэн.

Она проследила за направлением его руки и пальца и увидела в окружении скал большой естественный водоем, сверкавший на солнце словно огромный драгоценный камень.

– Как мы туда доберемся?

– Вниз по этой тропинке и через скалы. Я пойду вперед. Смотри под ноги, а то тут запросто навернуться можно. А Люси лучше взять на руки, а то еще свалится вниз.

По каменистой тропинке они спускались долго, добрых полчаса, прежде чем достигли цели своего путешествия. Но вот наконец они были на месте. Лора осторожно обогнула последний опасный выступ и оказалась там же, где Ивэн, – на большой плоской скалистой возвышенности с пологим склоном, подступавшим к водоему.

Ивэн втиснул корзину со снедью в расщелину, сбросил с плеч рюкзак, в котором лежали их купальные принадлежности.

– Какие же мы молодцы, – улыбнулся он Лоре. – Добрались.

Лора опустила Люси на камни. Та сразу же принялась обнюхивать все вокруг. Но кроликами тут не пахло – только водорослями и улитками. Через некоторое время это занятие ей наскучило, и, устав бегать по жаре, она нашла тенистый уголок, свернулась клубочком и заснула.

Ивэн с Лорой переоделись и нырнули в холодную соленую воду, голубую и прозрачную, как бристольское стекло. Глубина там была футов двадцать, а то и больше. Дно водоема было усеяно круглыми светлыми голышами. Ивэн, нырнув поглубже, достал один камешек и положил его к ногам Лоры.

– Не жемчужина, но тоже ничего.

Вскоре, наплававшись, они вылезли из воды и легли на солнце. От ветра их защищали стоявшие вокруг скалы. Лора достала из корзины еду, и они сели пировать. Холодный цыпленок, тременхирские помидоры, хрустящий хлеб, душистые сочные персики. Все эти лакомства они запивали вином, которое Ивэн охладил, положив бутылку в заполненную водой выемку в скале. Мелкие креветки, ползавшие в этом озерце, кинулись врассыпную при виде странного предмета, вторгшегося в их мир.

– Наверное, думают, что это марсианин, – сказал Ивэн. – Существо из дальнего космоса.

Солнце палило, камни были теплыми.

– А над Тременхиром висели тучи, – заметила Лора.

Лежа на спине, она смотрела на небо.

– Все облака остались на другом берегу.

– Почему здесь по-другому?

– Другое побережье, другой океан. В Тременхире мы выращиваем пальмы и камелии. А тут деревья вообще не растут. Эскаллония – единственный кустарник, который способен устоять на здешнем ветру.

– Как другая страна, – промолвила Лора. – Будто мы за границей.

– Ты часто бывала за рубежом?

– Да нет, не очень. Однажды в Швейцарию ездила с компанией на лыжный курорт. И еще Алек возил меня в Париж в медовый месяц.

– Как романтично.

– Да. Правда, мы провели там только одни выходные. У Алека была какая-то серьезная сделка, и ему пришлось вернуться в Лондон.

– Когда вы поженились?

– В ноябре, в прошлом году.

– Где?

– В Лондоне. Расписались в загсе… Тогда целый день лил дождь.

– Кто был на вашей свадьбе?

Лора открыла глаза. Ивэн лежал рядом, подперев рукой голову, и смотрел ей в лицо.

Она улыбнулась:

– Зачем тебе это знать?

– Хочу представить, как это было.

– Ну… Вообще-то, никого. Только Филлис и водитель Алека. И они присутствовали на церемонии лишь потому, что нам нужны были два свидетеля. – Лора уже рассказывала Ивэну про Филлис. – А потом Алек повез нас с Филлис обедать в «Риц». После мы сели в самолет и улетели в Париж.

– Какой на тебе был наряд?

Лора рассмеялась:

– Не помню. Хотя нет, помню. Платье, которое было в моем гардеробе сто лет. Алек купил мне цветы. Гвоздики и фрезии. Гвоздики пахли хлебным соусом, а вот фрезии источали божественный аромат.

– К тому времени ты давно знала Алека?

– С месяц, наверное.

– Вы жили вместе?

– Нет.

– Когда ты с ним познакомилась?

– О… – Лора села, уперлась локтями в колени. – На одном званом ужине. Банальнее не придумаешь. – Она смотрела, как буруны разбиваются о камни. – Ивэн, начинается прилив.

– Знаю. Да. Естественный ход событий. Кажется, это как-то связано с луной. Но нам еще не обязательно трогаться.

– Прилив и бухту накроет?

– Да, потому здесь вода такая чистая и прозрачная. Бухта очищается два раза в день. Море заливает и это место, где мы сидим, и то, что за нами. Но это произойдет не раньше чем через час. Если повезет и не проспим, увидим тюленей. Они всегда появляются с приливом.

Лора подставила лицо ветру, чтобы ее мокрые волосы сдуло за плечи.

– Расскажи еще про Алека, – попросил Ивэн.

– А больше нечего рассказывать. Мы поженились. Провели медовый месяц. Вернулись в Лондон.

– Ты с ним счастлива?

– Конечно.

– Он гораздо старше тебя.

– Всего лишь на пятнадцать лет.

– Всего лишь. – Ивэн рассмеялся. – Если б я взял в жены девушку на пятнадцать лет моложе меня, ей было бы… восемнадцать.

– Это брачный возраст.

– Пожалуй. Но сама идея – чистейший абсурд.

– По-твоему, мой брак с Алеком – это чистейший абсурд?

– Ну что ты! Ваш брак – это фантастика. Я считаю, что ему чертовски повезло.

– Это мне повезло, – сказала Лора.

– Ты его любишь?

– Конечно.

– Ты в него влюблена? Согласись, любить и быть влюбленным – это разные вещи.

– Да. Да, разные.

Она склонила голову и пальцами достала из расщелины крошечный камешек. Потом размахнулась и бросила его. Камешек, подпрыгивая, покатился по скалистому склону и упал в водоем. Раздался тихий всплеск. Камешек утонул, исчез под водой.

– Итак. Ты познакомилась с Алеком на званом вечере. «Это Алек Хаверсток», – представила его тебе хозяйка, и ваши взгляды встретились над подносом с бокалами, и…

– Нет, – сказала Лора.

– Нет?

– Нет. Все было не так.

– А как?

– Так было, когда мы познакомились, но впервые я увидела Алека гораздо раньше.

– Расскажи.

– Не будешь смеяться?

– Я никогда не смеюсь над серьезными вещами.

– Ну… На самом деле первый раз я увидела Алека за шесть лет до знакомства с ним. Как-то раз в обеденный перерыв я отправилась на встречу с подругой, работавшей в художественной галерее на Бонд-стрит. Мы собирались вместе пообедать, но она не могла уйти с работы, поэтому я и пошла к ней. В галерее было тихо, народу немного. Мы сели и стали болтать. Алек подошел, спросил что-то у моей подруги, купил каталог, потом пошел смотреть картины. Я наблюдала за ним и думала: «Этот человек станет моим мужем». Я спросила про него у подруги. Она сказала, что это Алек Хаверсток, что он часто приходит в галерею в обеденный перерыв, смотрит картины, иногда что-нибудь покупает. «Чем он занимается?» – полюбопытствовала я. «Работает в инвестиционной компании в составе „Сэндберг Харперз“, – сообщила она. – Занимает высокий пост. У него красавица-жена, красавица-дочь». А я подумала: «Как странно. Ведь он станет моим мужем».

Лора умолкла. Нашла еще один камешек, снова швырнула его в водоем.

– И все? – спросил Ивэн.

– Да.

– Потрясающе.

Она повернулась к нему:

– Так все и было.

– И что ты делала эти шесть лет? Сидела и ждала?

– Нет. Работала. Жила. Существовала.

– Когда ты познакомилась с ним на том званом вечере, тебе уже было известно, что его брак распался, что он развелся?

– Да.

– И ты кинулась к нему с криком «Наконец-то!», бросилась к нему на шею?

– Нет.

– Но ты по-прежнему была уверена, что он твой суженый?

– Да.

– И он, по-видимому, тоже так думал?

– Возможно.

– Повезло тебе, Лора.

– В чем? В том, что я вышла замуж за Алека?

– Да. Хотя я главным образом завидую твоей уверенности.

– А тебе уверенность не свойственна?

– Не очень, – покачал головой Ивэн. – Поэтому я до сих пор живу один. Доступный, желанный холостяк, хорошая партия. Во всяком случае, мне так нравится думать.

– Мне кажется, ты вполне подходящая партия, – сказала Лора. – Не понимаю, почему ты до сих пор не женат.

– Это долгая история.

– Ты был помолвлен. Алек мне говорил.

– Если я начну рассказывать про себя, мы проторчим тут до ночи.

– Тебе неприятно об этом говорить?

– Пожалуй, нет. Просто это была ошибка. Только беда в том, что понял я это слишком поздно, когда уже почти ничего нельзя было изменить.

– Как ее звали?

– Это важно?

– Я же ответила на все твои вопросы. Теперь твоя очередь отвечать на мои.

– Ладно. Ее звали Джун. И жила она в самом сердце Котсуолдса, в красивом каменном доме со сводчатыми окнами. Там были конюшни с красивыми лошадьми, на которых она ездила на охоту. И сад с голубым бассейном в форме почки, теннисный корт с твердым покрытием, множество статуй, причудливо постриженные кусты. Мы обручились. По этому случаю было устроено грандиозное торжество. И ее мать следующие семь месяцев посвятила планированию самой большой, самой дорогой свадьбы, какой их соседи не видели много лет.

– О боже… – охнула Лора.

– Все это в прошлом. В последний момент я вильнул хвостом и сбежал, как самый последний трус. Просто понял, что в этом нет волшебства, что я не уверен в своем выборе. И из уважения к бедной девушке, которая мне очень нравилась, я не мог обречь ее на брак без любви.

– По-моему, ты поступил очень мужественно.

– Больше никто так не считал. Даже Ева рассердилась – правда, не столько из-за того, что я разорвал помолвку, сколько из-за новой шляпки, что она купила, да так ни разу и не надела.

– Но почему ты бросил работу? Тебе незачем было увольняться из-за того, что расстроилась помолвка.

– Пришлось. Дело в том, что старшим партнером в той компании, где я работал, был отец Джун. Как все сложно, да?

Лора не нашлась что ответить.

В Тременхир они вернулись к семи часам. Проезжая по вересковой пустоши и потом по вытянутой лесистой долине, что вела в деревню, они увидели, что на юге облака сгустились и переместились вглубь полуострова. После того как они целый день провели под солнцем северного побережья, туман стал для них сюрпризом. Городок растворился в мглистой пелене, поглотившей даже низкое вечернее солнце. Ветер с моря гнал клочья тумана прямо на них.

– Слава богу, что нас не было здесь целый день, – сказал Ивэн. – А то сидели бы в тумане, кутаясь в свитера, вместо того чтобы загорать на камнях.

– Значит, конец хорошей погоде или солнце еще выглянет?

– Конечно выглянет. Куда оно денется? Завтра, возможно, опять будет пекло. Это всего лишь морской туман.

Конечно выглянет. Куда оно денется? Уверенность, с которой Ивэн произнес эти слова, вселила в Лору покой. Оптимизм – чудесная штука, а Ивэн – и это было одно из его самых привлекательных качеств, – казалось, источал оптимизм. Трудно было представить его унылым, а если он и падал духом, то ненадолго. Даже о своей неудачной помолвке и увольнении из компании он рассказывал с юмором, подшучивая над собой, – а ведь менее стойкого человека подобные неприятности могут ввергнуть в длительную депрессию.

Его оптимизм был заразителен. Сидя рядом с ним в открытой машине, усталая, утомленная солнцем и морем, с налетом соли на коже, Лора чувствовала себя по-детски беспечной и беззаботной. Никогда еще будущее не казалось ей таким обнадеживающим. В конце концов, ей всего лишь тридцать семь лет. Это еще не возраст. Немного удачи, злые чары прочь, и она родит ребенка. И тогда Алек, возможно, продаст дом в Ислингтоне и купит другой, более просторный, с садом. И это уже будет дом Лоры, а не Эрики. И детская на верхнем этаже будет комнатой их ребенка, а не Габриэлы. И когда Дафна Боулдерстоун зайдет к ним в гости, она уже не сможет, сидя в спальне Лоры, отпускать замечания по поводу мебели и штор, потому что к обстановке в их новом доме Эрика уже не будет иметь никакого отношения.

Они свернули в ворота Тременхира, проехали под аркой и затормозили у домика Ивэна.

– Ивэн, огромное тебе спасибо. Это был незабываемый день.

– Тебе спасибо, что согласилась составить мне компанию. – Люси, лежавшая у Лоры на коленях, села на задних лапах и огляделась. Ивэн погладил ее по голове, потрепал за длинные шелковистые уши. Потом взял руку Лоры и поцеловал ее – так естественно и непринужденно. – Надеюсь, я вас обеих не очень утомил.

– Не знаю, как Люси, но я давно не чувствовала себя так хорошо, – сказала Лора и добавила: – И не была так счастлива.

Они расстались. Ивэну предстояло куда-то позвонить, принять душ и переодеться. Возможно, позже они соберутся все вместе, выпьют по бокальчику. Все будет зависеть от планов Евы и Джеральда. Ивэн достал из рюкзака свои сырые, испачканные в песке купальные принадлежности, перекинул их через бельевую веревку и, даже не подумав зацепить прищепками, оставил висеть во дворе в сгущающемся тумане. Лора понесла корзину на кухню. Там никого не было. Она напоила Люси, затем опустошила корзину, выбросив мусор и вымыв пластиковые тарелки и стаканы. Затем отправилась искать Еву.

Та сидела в гостиной. Поскольку на Тременхир опустился туман и окно было затянуто мглой, она растопила камин, в котором теперь весело потрескивал огонь.

Ева уже переоделась к ужину и шила чехол. Когда Лора вошла в гостиную, она отложила свое рукоделие и сняла очки.

– Хорошо погуляли?

– Божественно… – Лора бухнулась в кресло и стала рассказывать Еве про поездку. – Мы ездили в Пенджицаль, погода там была роскошная, на небе ни облачка. Мы искупались, пообедали – спасибо, что собрали нам поесть, – потом сидели и наблюдали прилив. Увидели стадо тюленей. Они резвились, подпрыгивали в воде. Милые существа с собачьими мордочками. Когда море накрыло бухту, мы поднялись на скалы и остаток дня провели там. Потом Ивэн повез меня в Ланьон, мы выпили пива в пабе и поехали домой. Извини, что припозднились. Я тебе ни с ужином не помогла, ни с чем другим…

– Не волнуйся, все уже сделано.

– Ты камин растопила.

– Да, меня что-то знобит.

Лора пригляделась к Еве.

– Ты бледна, – заметила она. – Нездоровится?

– Нет, что ты. Немного голова болела в обед, но я поспала, и теперь уже все в порядке. Лора, Алек звонил. В начале седьмого. Сказал, что перезвонит в девять.

– Алек… А что он звонил?

– Понятия не имею. Наверное, просто хотел поговорить. В общем, как я сказала, он перезвонит. – Ева улыбнулась. – У тебя цветущий вид, Лора. Совсем другой человек. Алек не узнает тебя, когда приедет.

– Я чувствую себя превосходно, – сказала Лора. Она встала с кресла и пошла к выходу, направляясь в свою комнату, чтобы принять ванну. – Чувствую себя другим человеком.

Она вышла из гостиной, затворив за собой дверь. Ева, чуть хмурясь, смотрела на закрытую дверь. Потом вздохнула, надела очки и вновь занялась шитьем.

Задрав подбородок, Джеральд стоял перед туалетным столиком и, щурясь, смотрел в зеркало, завязывая галстук. Темно-синий шелковый галстук с рисунком из красных морских корон. Узел получился идеальный, аккуратно лег между уголками накрахмаленного воротника. Затем он взял щетку со спинкой из слоновой кости и пригладил волосы – вернее, то, что осталось от его шевелюры.

Джеральд положил щетку на место, выровнял ее на столике наряду с остальными предметами – одежной щеткой, шкатулкой для запонок, маникюрными ножницами и фотографией Евы в серебряной рамке, на которой она была запечатлена в день свадьбы.

Его гардеробная, как и некогда его каюта на корабле, была образцом идеального порядка. Одежда аккуратно сложена, туфли стоят парами, на виду ни одной лишней вещи. Эта комната и выглядела как каюта. Узкая простая односпальная кровать, где он спал иногда, если простужался или Еву мучила головная боль, была тщательно заправлена и застелена синим покрывалом. Туалетным столиком служил старый матросский сундучок с вделанными в стенки по бокам медными ручками. На стенах висели групповые фотографии периода его учебы в Дартмуте[14]14
  Здесь: Дартмутское военно-морское училище.


[Закрыть] и службы на корабле ВМС «Экселлент» в качестве матроса-артиллериста.

Порядок был его религией… Порядок и свод этических норм, в соответствии с которыми жил. Давным-давно он решил для себя, что старые незыблемые догмы Военно-морского флота вполне применимы к обычному повседневному существованию.

О корабле судят по шлюпкам.

Это означало, что, если парадное крыльцо выскоблено, опрятно, дверные ручки начищены и пол блестит, гости и посетители сочтут, что и во всем доме безупречная чистота. Это не обязательно так, а в случае с Тременхиром зачастую не так. Но важно первое впечатление.

Грязная субмарина – погибшая субмарина.

По мнению Джеральда, данная максима особенно справедлива в отношении многочисленных проблем современной индустрии. Любая организация, плохо и неэффективно управляемая, обречена на крах. Сам он по природе своей был человек уравновешенный и добродушный, но порой, читая в «Таймс» о забастовках, акциях протеста, пикетах, разногласиях и отсутствии взаимопонимания, скрежетал зубами от гнева, жалея, что он в отставке, а не в строю, поскольку был убежден, что путем сотрудничества, основанного на благоразумии и духе товарищества, можно решить любые проблемы.

Ну и наконец последнее утверждение. Трудное можно сделать сразу, достижение невозможного требует немного больше времени.

Что ж, он начнет с трудного. Джеральд надел пиджак, достал из ящика комода чистый носовой платок, вложил его в верхний кармашек, покинул комнату и на лестничной площадке подошел к окну, которое выходило во двор. Машина Ивэна стояла у его домика. Ева, Джеральд знал, находилась в гостиной. Он тихо спустился по черной лестнице, прошел через пустую кухню на улицу.

Туман стал гуще, было сыро и холодно. Издалека, со стороны моря, с регулярными интервалами доносился тихий гудок туманного горна береговой охраны. Джеральд прошел через двор к домику Ивэна, открыл дверь.

Достижение невозможного, быть может, потребует немного больше времени.

– Ивэн.

Он услышал, как наверху в ванну льется вода, с бульканьем стекая по стоку. Ивэн на полную мощь включил радио, из которого теперь гремела веселая танцевальная музыка.

Входная дверь открывалась прямо в кухню-гостиную, занимавшую весь нижний этаж дома. В середине находился стол; удобные кресла стояли перед печкой, которую топили дровами. Почти вся обстановка в комнате принадлежала Джеральду, хотя Ивэн добавил несколько своих вещей: сине-белый фарфоровый сервиз в кухонном шкафу, несколько картин, оригами в виде розово-красной бумажной птицы, свисающей с потолка. Деревянная лестница без перил наподобие судового трапа вела на верхний этаж, где на месте бывшего сеновала теперь размещались две маленькие спальни и ванная. Джеральд подошел к лестнице и снова крикнул:

– Ивэн.

Радио внезапно умолкло, вода перестала булькать. В следующее мгновение на верхней площадке лестницы появился Ивэн – вокруг пояса обмотано небольшое полотенце, мокрые волосы стоят дыбом.

– Джеральд. Извини, не слышал тебя.

– Ничего удивительного. Нужно поговорить.

– Конечно. Располагайся, я сейчас. На улице так сыро и противно, что я решил затопить печь. Надеюсь, огонь не погас. Налей себе чего-нибудь. Ты знаешь, где напитки.

Ивэн исчез. Было слышно, как он ходит над головой. Джеральд проверил печь: огонь горел. От черных железных стенок уже исходило слабое тепло. В шкафу над раковиной он нашел бутылку виски «Хейг», налил немного в стакан, разбавил водой из-под крана. Со стаканом в руке стал расхаживать взад-вперед по комнате. Мерил шагами квартердек, как любила выражаться Ева. Но, по крайней мере, он был хоть чем-то занят.

Ева. «Мы никому не скажем», – договорились они между собой. «О Джеральд, – умоляла его Ева, – об этом никто не должен знать».

Теперь он собирался нарушить данное слово, потому что Ивэна, он знал, следовало поставить в известность.

Его пасынок стремительно сбежал с лестницы, как заправский моряк. Мокрые волосы прилизаны назад, синие джинсы, темно-синий свитер.