Текст книги "Игра в возможности. Как переписать свою историю и найти путь к счастью"

Когда мы создаем взрослую историю, мы пользуемся теми же данными, на которых основывалась детская история, но по-другому расставляем акценты. Такой подход приносит новую информацию, позволяющую сделать нашу историю глубже. Взрослый ум, ничем не ограниченный, стремится к гармонии и единению – и во время семейной ссоры, и в решении мировых конфликтов.

В такой модели взрослый ум пытается наблюдать за жизнью с точки зрения всех разумных существ, и неважно, сколько у них ног, копыт и крыльев. Такая практика сама собой приводит к беспристрастности, сотрудничеству и постепенному изменению мира к лучшему.

Взрослая личность знает, что внешние признаки не постоянны, а зависят от некой истории. Когда что-то идет не так, она смотрит вглубь себя – на предубеждения, которые мешают ей воспринимать реальность. Она согласна, что менять нужно собственную историю, а не весь мир.

Она замечает, что перемены во внутренней истории мгновенно меняют внешний мир. Другими словами, она понимает, что с изменением истории она будет воспринимать жизнь по-другому и действовать соответствующе.

Взрослый ум пытается двигаться в такт с нашей Вселенной, открываться новым знаниям, не сопротивляться, искать что-то новое, прислушиваться к ходу эволюции. Для взрослого человека все вокруг пропитано любовью.

Когда Сэм увидел, насколько он ясно помнит и свою радость от собирания цветов для матери, и последовавшее ужасное разочарование, он понял, что тщательно следовал своей детской истории. Это позволило ему взглянуть на ситуацию с позиции взрослого. Ему помогла и группа: может быть, у его отца просто был неудачный день? Может, он много сил и времени потратил на уход за садом, поэтому был так резок? Может, его родители были в ссоре, а Сэм попал под горячую руку?

Последнее предположение внезапно напомнило Сэму, что родители действительно ссорились. Он вспомнил, как отец говорил, что мать привязала его к себе с помощью ребенка. Это, конечно, лучше объясняло ситуацию, чем старые детские выводы. Между нейронами в мозгу Сэма начали складываться новые связи, и он счастливо засмеялся. Теперь он увидел себя милым ребенком, который пытался помирить родителей. Он ни в чем не был виноват!

Новая история о том, как отец Сэма увидел малыша с охапкой цветов и рассердился на их близкие отношения с матерью, – была ли она правдой? Мы не узнаем этого, да и не нужно. Важно, что новая история подошла самому Сэму. Ее придумал взрослый, а не детский разум, и важно лишь то, что теперь он может перестать винить себя в отцовском гневе. А пересмотреть такую историю можно в любой момент.

Группа увидела, как преобразился Сэм. Он, будто свой собственный отец, смог рассказать, какое у него трехлетнего было большое сердце. Новые нейронные соединения были готовы перенести его через ограду, которая сдерживала его столько лет. Сэм стал намного храбрее, обрел свободу и силу и в конце концов стал лидером в собравшейся группе.

Прежде Сэм был зациклен на том, чтобы обезопасить себя. Когда он смог с улыбкой сказать: «Я не виноват, что отец на меня рассердился», стало ясно – он начал смотреть шире и больше не выглядывал с опаской наружу из своего детского мирка. Что может лучше проиллюстрировать его готовность отставить излишнюю осторожность и пойти на разумный риск?

Все хотят изменить мир, но никто не хочет измениться сам.

Лев Толстой

Некоторые хотят, Лев Николаевич.

Глава девятая. Преврати детские истории во взрослые

Есть анекдот, который очень хорошо подходит к нашему путешествию.

Однажды в среду рабочие на стройплощадке собрались на обед. Двое рабочих, Боб и Джим, сели рядышком. Боб развернул свой сэндвич и внезапно вспылил.

– Тунцовый салат? – закричал Боб. – Я не люблю тунцовый салат! – И возмущенно вышвырнул сэндвич в мусорку.

Джим поделился с ним своим обедом, и они проболтали до конца перерыва. На следующий день они снова сели обедать вместе, снова открыли коробки, и вновь Боб поразил Джима воплем.

– Арахисовое масло? Я что – ребенок? Ненавижу арахисовое масло! – И он бесцеремонно выбросил свой сэндвич.

В пятницу Джиму стало любопытно, что станет с обедом, и он снова подсел к Бобу. Боб вновь раздраженно закричал на сэндвич:

– Ветчина и сыр? Я терпеть не могу ветчину и сыр! – И снова бросил еду в помойку.

Наконец Джим решил вмешаться.

– Боб, почему ты не скажешь жене, что тебе не нравится ее стряпня?

– При чем тут моя жена? – ответил Боб. – Я сам готовлю себе сэндвичи.

Почему нам так сложно понять, что мы сами – творцы своей жизни? Если бы мы, как Джим, ясно увидели подтверждение этому, стали бы мы жаловаться на обстоятельства? На сегодняшней ступени эволюции мы просто неспособны осознать, что все переживания возникают из наших собственных действий и предубеждений. Сколько раз нам придется споткнуться, чтобы понять это? Насколько я могу судить по собственному опыту, немало.

Когда я работала над книгой «Искусство возможности», осенью и зимой я уезжала в маленький домик к югу от Бостона, чтобы писать в тишине. Домик располагался у маленького озера, неподалеку от болота с зарослями клюквы и был окружен заповедной землей. Все вокруг должно было способствовать продуктивной работе: свобода от суеты, расслабленная атмосфера, красота и тишина. Я с невероятным восторгом ждала первой поездки в свое новое пристанище. Целых три дня никто не мешал бы мне концентрироваться на работе.

В то первое пятничное утро я набила машину своими черновиками и едой, которой хватило бы нам с собакой Луной на все выходные. На место мы приехали к одиннадцати часам. Я отнесла вещи в дом и поддалась мольбам Луны пойти на прогулку. Там было так чудесно – дубовые листья уже приобрели ослепительно-красный оттенок, а растения по кромке болота сверкали от росы. Какое счастье!

Вернувшись в хижину, я занялась домашними делами: налила воды Луне в миску, подключила компьютер, принесла свои бумаги и приготовила перекусить. Потом я вымыла пару тарелок, еще что-то поделала, и вдруг мне захотелось вздремнуть. Неделя была напряженной, и я решила, что могу себе это позволить. После непродолжительного сна я сварила кофе и уставилась в окно. Дневной свет уже начал меркнуть. Стараясь не обращать внимания на тревогу, что работа все еще не начата, я посмотрела на компьютер.

Он выглядел не очень привлекательно.

Но все же волевым усилием я уселась перед ним, запретив себе запустить пасьянс. С огромным трудом я вымучила вводный абзац, после чего обнаружила, что стою у холодильника. Я налила бокал вина, покормила собаку, приготовила ужин, застелила постель и поняла, что настало время очередной прогулки и отхода ко сну.

Следующие три дня я жила примерно в том же графике: немного мучительной работы, пара прогулок, перекладывание бумаг и книг. Мое напряжение нарастало. К концу воскресенья я почти пришла в отчаяние, но готова была вернуться к своему занятию в следующий уикенд.

Через неделю я приехала в свой домик с твердой решимостью засесть за рабочий стол. Распорядок был таков: выгулять собаку в семь утра, позавтракать и разложить бумаги, затем сесть за работу на четыре часа с перерывом на обед. Холодильника я собиралась избегать.

Как мы уже знаем, то, чему сопротивляемся, – сохраняется. Каждый раз, когда я была готова сесть за работу, различные предлоги уводили меня от рабочего стола. Я часто навещала холодильник и, к восторгу моей собаки, несколько раз выходила погулять. Казалось, мое упертое подсознание отняло у меня всю волю. Признав, что у меня самый настоящий творческий кризис, я позвонила подруге.

– Может, тебе не стоит подолгу сидеть за работой, – предложила она. – Делай перерыв каждые двадцать минут.

В воскресенье утром я вернулась в Бостон совершенно разбитая.

Третья неделя была переломной. Сидя за столом, я кричала: «Это безнадежно!», заставляя Луну тревожно дергать ушами. И это действительно было безнадежно. Я мучительно пыталась одолеть проблему волевым усилием, но, в отличие от строителя Боба, я не понимала, что сама делаю себе сэндвичи. Мои истории лишали меня сил: одна заявляла, что я просто отлыниваю от работы, а вторая твердила, что у меня «творческий кризис». Я цеплялась за эти утверждения, как будто они были реальностью, а не моей выдумкой. Любой на моем месте впал бы в отчаяние.

И вот я сделала глубокий вдох и сдалась. В конце концов я вспомнила, о чем моя книга: об изменении своих историй, а не о том, как идти наперекор себе или бороться с миром, который я вижу через призму истории. Поэтому мы с Луной отправились на очередную прогулку.

– В чем заключается моя история? – спросила я себя и попыталась мысленно дать определение «творческому кризису». – Что такое работа?

В этом вопросе крылся ключ к решению проблемы. Я представляла работу слишком узко, считая ее сидением за компьютером и печатанием слов. С каждым шагом мой разум все больше расслаблялся. И тогда я (или мое сознание, или Божественное Вмешательство Самой Природы) придумала новое определение работы и новую историю.

Все, что я делаю в хижине – с момента выхода из машины у клюквенного болота и до моего возвращения в Бостон, – это работа. Когда я гуляю с собакой – я работаю, когда обедаю – работаю, когда сплю днем или ночью – безусловно, тоже работаю. Работа – это чтение газеты и раскладывание пасьянса; стук пальцами по клавиатуре – тоже работа.

Мысль, что окружающий мир отражает историю, была для меня не нова. Я часто забывала об этом, но все же это знание давало мне преимущество. Я смогла «поверить» в мою не очень-то убедительную новую историю. А вскоре случилось еще одно чудо, которое укрепило мою веру. Мои мысли захлестнули новые, взрослые воспоминания.

К примеру, когда-то я слышала, что все наше тело получает одиннадцать миллионов битов информации в секунду, но разум способен обработать лишь около шестнадцати из них. Соотношение почти один к миллиону! Конечно, нельзя взваливать обработку информации на один только разум. Мне стало ясно, что я не смогу написать книгу о возможностях, используя лишь те несколько битов, которые могу воспринять умом. Для этого может не хватить и всей меня целиком. Внезапно история о том, что «работа – это все, что я делаю здесь» обрела смысл. Я обнаружила, что прогулка по лесу, насыщенная информацией, – это работа. И что обработка информации подсознанием во сне – это, безусловно, одна из моих задач. И осязание ладонью жесткой собачьей шерсти – это немалая часть работы.

Тут-то и закончился мой «творческий кризис» и начался сосредоточенный, увлеченный и плодотворный период. Чтобы написать книгу о возможностях, мне нужно было лишь находиться в своем волшебном домике, окруженном полями и лесами, слушать пение птиц на рассвете и наблюдать, как над озером пролетают лебеди. Все вокруг подсказывало мне, что нужно делать: сочинять текст, ходить на прогулки, спать, мыть посуду и предаваться мечтам. Я дописала книгу, и наш редактор Кэрол Франко сказала о ней:

– В нее вложили не только упорный труд, но и душу.

Любую историю или шаблон, которые вас ограничивают, можно превратить в возможность. Когда вы по-настоящему это поймете, весь мир падет к вашим ногам. Для этого вам необходимо осознать, что люди всегда проживают истории. Возможно, вам захочется менять не все их, а только те, что вам мешают. Есть несколько способов обнаружить именно такие истории.

ЛЮБУЮ ИСТОРИЮ ИЛИ ШАБЛОН, КОТОРЫЕ ВАС ОГРАНИЧИВАЮТ, МОЖНО ПРЕВРАТИТЬ В ВОЗМОЖНОСТЬ. КОГДА ВЫ ПО-НАСТОЯЩЕМУ ЭТО ПОЙМЕТЕ, ВЕСЬ МИР ПАДЕТ К ВАШИМ НОГАМ.

• Вам наверняка доводилось говорить кому-то: «Не пытайся меня изменить, я такой, какой есть». Подумайте, из чего состоит «такой, как есть», на что он способен, а на что – нет. Вы обнаружите, что многое можно изменить.

• Перечислите обязательные условия своего счастья. К примеру: «Я не смогу расслабиться, пока не узнаю, что у всех все хорошо», или пока в банке не скопится достаточно денег, или все ваши близкие не будут счастливы, или не будет закончен важный проект. Подумайте, откуда взялось такое условие: может, вас что-то беспокоило в прошлом или вы были слишком малы и слабы, чтобы повлиять на события. Подумайте также, как эта история отнимает у вас силы.

• Проанализируйте все слова, которыми вы характеризуете свои проблемы. Найдите те слова, которые вызывают в вас тревогу, и придумайте им новое значение. К примеру, мой соавтор «Искусства возможности» Бен Зандер однажды работал приглашенным дирижером в незнакомом ему оркестре. Ему казалось, что у него возник конфликт со скрипачкой, которая презрительно вела себя на репетициях. Бен догадался проанализировать слово «презрительный», и придумал ему довольно убедительное новое значение. Он объявил, что «презрительный» – это «страстный человек, который боится разочароваться». И вот он уже видел в скрипачке увлеченную исполнительницу, которая не хотела раскрываться перед каждым приглашенным дирижером с его странным видением произведений. Ко времени концерта высвобожденная в ней страсть поборола всякое презрение.

• Посмотрите с точки зрения взрослых и детских историй на свои политические и религиозные взгляды. Найдите аспекты, в которых вы абсолютно уверены (как ребенок), и те, к пересмотру которых вы открыты (как взрослый). Осознайте иерархию или страх в основе своих убеждений, подумайте, можно ли их изменить. Религиозные и политические лидеры играют чувствами наших внутренних детей, которые нуждаются в стабильности и правильных ответах. Мир был бы лучше, если бы мировые лидеры ориентировались на наши взрослые части.

• Рассмотрите ситуации, которых вы стараетесь избегать; найдите в них детские истории и сделайте из «взрослыми». К примеру, вы не выносите критики. Вам кажется, что кому-то хочется вас обидеть или наказать. Может, в прошлом так все и было. На вас могли повлиять суровые родители или строгая обстановка в приходской школе. Но те времена прошли, а вы по-прежнему играете свою обиженную роль. Вам может казаться, что вас «критикует» близкий человек, желающий разрядить обстановку, или друг, который неловко попытался вас поддержать.

• Ищите взрослые истории в чувствах окружающих вас людей, в своем наследии, в культуре и мировых событиях. Не останавливайтесь, пока не перестанете быть спасателем, жертвой или агрессором.

Я вела семинар для руководителей одной компании, и участник пожаловался на свою секретаршу: безалаберную, неаккуратную, ленивую и не желающую исправляться. Я попросила его описать, что именно его раздражает, – но только точно и непредвзято, как если бы он показал нам видеозапись. Он рассказал, затем другие тоже стали описывать эту женщину, и тут выяснилось много нового.

Оказалось, что несколько лет назад она потеряла мужа и ее понизили в должности. Теперь она подчинялась женщине, с которой они раньше работали на равных. Мы увидели в ней служащую компании, которая боится потерять работу, но не желает подчиняться своей начальнице, и никто не понимает ее непростую ситуацию. Все присутствующие в унисон заговорили, что в последнее время она вроде бы стала работать лучше и что она превосходно справляется с делами, если не идти ей наперекор.

Ее начальник был поражен, как изменился образ женщины, стоило лишь шире взглянуть на проблему. За каких-то пятнадцать минут в его глазах секретарша превратилась из «ленивой» в «способную», из «неуправляемой» в «сохраняющую достоинство», из «неаккуратной» в «скорбящую», а из «нежелающей исправляться» в «растущую со своей скоростью». Способный (и взрослый) лидер должен уметь принимать новую реальность, где дело быстро и изящно сдвигается с мертвой точки.

В свои первые выходные в домике – помните? – я предполагала, что работа – это перенос слов из головы на бумагу и что она требует распорядка дня и силы воли. Я делила мир на преуспевающих и неудачников, и я как раз терпела неудачу. Новая же история вмещала в себя леса и поля, сознание и бессознательное. Я стала частью единого мира, но не играла в нем главную роль. Я лишь двигалась вместе с ним. Оказавшись в этой истории, я немедленно расслабилась и возликовала – я стала взрослой.

Давайте посмотрим, как «взрослели» другие истории.

Детская сторона Сэма, срывавшего цветы, зациклилась на его «ошибке». Изменив историю на взрослую, он с облегчением рассмеялся, ведь виноват был не он, а ссора его родителей. Алан думал, что ради своей безопасности он должен любить всех, ни с кем не споря, ничем не рискуя для развития отношений. Когда он понял, что его историю придумал испуганный трехлетний ребенок, его бессилие рассеялось. Новая история и развивающие практики перенесли его в мир, где было множество отношений, где он наконец-то смог быть самим собой. София, мексиканская бизнесвумен, безуспешно пыталась оградить свою дочь от опасностей, которые существовали только в ее памяти. Осознав, что попала в ловушку воспоминаний, она легко избавилась от страхов, смогла отпустить дочь и почувствовать гордость и радость за нее.

Обязательно делайте свои новые истории правдивыми. История, которую вы придумаете вопреки своим убеждениям, не сработает. Если вы уверены, что мать вас не любила, вам не удастся убедить своей разум в обратном; зато он может согласиться с тем, что она любила вас не меньше всего остального или что ее собственные проблемы мешали ей испытывать настоящие чувства.

Обычно, чтобы исправить детскую историю, нужно анализировать и подключать воображение. Но иногда детская история трансформируется под действием особого возвышенного чувства, подобного божественному вмешательству. Я приведу такой пример.

Одна моя клиентка пережила внезапную эволюцию своей детской истории в чрезвычайно эмоциональный момент, который часто сопутствует рождению или смерти. Ее новая история перекроила ее дальнейшую жизнь.

Мать Кэрол умирала от мучительной болезни. Ее поведение постоянно менялось – от доброго и мягкого до вспышек гнева. К сожалению, Кэрол привыкла к этому, поскольку и до болезни характер матери был далеко не простым.

В последние часы между ними возникла хрупкая нежность, но обеим было тяжело, поскольку у миссис Хоторн начались проблемы с дыханием. Около трех часов ночи Кэрол, измученная, присела у кровати. «Кажется, мы больше не можем», – подумала она и внезапно осознала важность этой мысли. Интуиция подсказала ей, что они вместе шли этим путем и если сдастся она, то сдастся и мать.

Вскоре после рассвета дыхание миссис Хоторн ослабло и затем остановилось. Агония длилась всего пару минут, в течение которых Кэрол гладила мать по голове, приговаривая, что она любит ее. А потом, не зная, что еще делать, прочитала ей утешительное стихотворение.

Затем произошло нечто удивительное. Кэрол вдруг осенило: «Ты ведь любила своих детей, но на самом деле не хотела быть матерью». С этой мыслью борьба, которая шла между ними полвека, рассеялась как дым по ветру, оставив чувство глубокого умиротворения.

Что же произошло? Вспомните: в моменты тяжелых, важных и эмоционально насыщенных переживаний наш мозг открывается для перемен. Почти пятьдесят лет Кэрол действовала по шаблону, который сложился в ее раннем младенчестве. Тогда Кэрол представляла, каково это – быть матерью, и это представление близилось к идеалу. Она думала, что мама должна быть надежной, уравновешенной, всегда доступной. Она всегда должна держать слово. Представляете, сколь сильно может эмоциональная женщина не соответствовать такому идеалу! С ранних лет Кэрол решила, что мать не справляется, но пытается оправдать ожидания дочери и что задача Кэрол – научить ее быть идеальной. Пятьдесят долгих лет она жила этой историей.

Как видите, в центре истории Кэрол был ребенок, уверенный, что для выживания ему необходима идеальная мать. Она упрямо пыталась решить эту задачу, хотя ничто из функций «идеальной матери» не требовалось ей во взрослом возрасте. Конечно, в основном Кэрол была доброжелательна, но все же пыталась воспитывать мать, которая не желала «исправляться», – и становилась склочной, агрессивной, портила отношения в семье.

В момент озарения, вызванного эмоциями из-за смерти матери, Кэрол совершила огромный скачок, и ее старая детская история сменилась новой, взрослой. Новая история говорила: нет ничего плохого в том, что мать не соответствовала идеалам, придуманным Кэрол. «На самом деле ты никогда не хотела быть такой матерью (какую я себе представляла)».

Да, ребенок придумал себе идеал, который должен был защитить его от гибели, но к взрослой жизни он совершенно не подходил. До того момента ей не приходило в голову, что мать не считала себя неумелой – кроме тех случаев, когда Кэрол на нее срывалась; что ее не нужно было спасать. В конце концов, дела у ее детей шли очень хорошо.

Теперь Кэрол поняла, что человек может сделать выбор: «Я не буду идеальным родителем (или другом, или любовником)» – и смириться с обстоятельствами. Это относилось и к самой Кэрол. Наконец-то она смогла соскочить с крючка собственного перфекционизма, расслабиться и быть просто хорошей. Она почувствовала спокойствие.

Новая история изменила и ее воспоминания. Когда другие женщины обсуждали проблемы в семьях, где они выросли, Кэрол теперь нечего было сказать. Думая о своей матери, она вспоминала ее фантазию и остроумие, и любовь, которая была между ними. Иногда она вспоминала и о вспышках гнева, когда мать могла кидаться вещами, но они уже не возмущали Кэрол. Она чувствовала, что с миром все в порядке. Она даже передумала исправлять своего мужа и детей. Ее взрослая история научила ее жить долго и счастливо – хотя, конечно, не без взлетов и падений.

Когда вы переписываете или изменяете истории, звучавшие в вас долгие годы, происходит нечто невероятное. Вы будто бы вырастаете настолько, что можете наконец выглянуть в окно, откуда открывается необъятный вид на богатства взрослой жизни. Сэм наконец-то преодолел свой стыд за сорванный букет и дорос до способности рисковать. Я перестала беспокоиться, что книга не пишется, и обрела абсолютно новый взгляд на устройство мира.

Исправленные истории исправляют вас. Превращая историю из детской во взрослую, вы растете вместе с ней. Ваша точка зрения расширяется, раздражение сменяется воодушевлением, а сердце становится более открытым и щедрым.

Вы увидели, что есть разные виды историй: некоторые дробят вас на мелкие части, некоторые пугают и ограничивают. Теперь вы знаете несколько способов обнаружить такие истории и их источники. Также у вас есть мини-гид по созданию новых и переписыванию старых историй, которые с детства держали вас в ловушке, мешая радоваться себе и окружающим. Так вперед, за дело!