Текст книги "Псалом бурь и тишины"

13. Малик

Ты не сможешь вечно убегать от этого, Малик.

О нет, напротив. Малик мог – и собирался – не думать о том, что он видел во сне, столько, сколько потребуется. Уж чего-чего, а избегать проблем он умел. Однажды, в девять лет, он полдня прятался в ларе с зерном, чтобы отец не взял его с собой на охоту. Ему удалось скрыться тогда – удастся и сейчас.

Кроме того, сон никак не менял его отношения к Карине. Это ее воспитали в почтении к матери ее рода; для него предательство Баии своей подруги было просто еще одним эпизодом из долгого списка злодеяний, на протяжении многих столетий совершаемых семьей Алахари над его народом.

Даже больше того. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь он знал, что их тяга друг к другу – не более чем отголосок дружбы их предков. Тот поцелуй ничего не значил. Он ничем ей не обязан и не будет испытывать угрызения совести, когда Фарид принесет ее в жертву во время Обряда Обновления.

«Никак не пойму, то ли ты чрезвычайно глупый, то ли чрезвычайно упрямый», – задумчиво сказал Идир, но Малик решил пропустить это замечание мимо ушей и опустил взгляд в лежащую перед ним книгу по истории Кеннуа.

В Ксар-Алахари была вторая по величине библиотека Зирана, однако Малик знал о флейте и скипетре, нужных для совершения Обряда Обновления, ровно столько, сколько в самом начале своих поисков, – то есть ничего. Всю неделю, прошедшую со дня нашествия саранчи, он рылся в дворцовых хранилищах древностей, переводил те немногие кеннуанские папирусы, которые попались ему в руки, – но все безрезультатно.

Ущерб, наносимый саранчой, рос с каждым днем. Назавтра после того приема, на котором выяснилась судьба Тунде, в районе Имане в колодце поселился целый рой саранчи. Вода в нем – а им пользовались сотни жителей – оказалась отравлена. Жители стали ходить за водой к другому колодцу, но натолкнулись на сопротивление местных. Разгорелся вооруженный конфликт, переросший в массовые беспорядки. Малик с сестрами со страхом наблюдали с балкона дворца, как внизу, в городе, расцветают пожары.

Однако народные бунты в Нижнем городе никак не влияли на положение дел в Старом городе. Толстосумы, которые имели средства защитить себя от саранчи, проводили время в пирах и жалобах на то, как сильно нашествие саранчи отразится на их годовой прибыли. Малику казалось, что он существует одновременно в двух мирах: благодаря своему положению при дворе он не ощущал лично тех бедствий, от которых страдало малоимущее население Зирана, но из-за своего происхождения не чувствовал себя своим среди зиранской элиты, которая обладала возможностью помочь простому народу, но не делала этого.

Но, с другой стороны, у него не было задачи почувствовать себя своим. Его задача – найти скипетр и флейту. И он с ней не справлялся. С каждым часом, проведенным в бесплодных поисках, он нервничал все больше. Он вспомнил, что похожие ощущения испытывал в последний день Солнцестоя: он тогда боялся, что недостоин Карины, все больше погружался в негативные переживания и не знал, что с этим делать.

«Как я заметил, половая неудовлетворенность у вас, людей, часто приводит к агрессивному поведению. Если ты так сильно мучишься насчет Карины, тебе следует с этим что-либо сделать».

Кровь прилила к лицу Малика.

– Ни за что, пока ты наблюдаешь за каждым моим шагом!

«Я уже знаком со всеми твоими естественными отправлениями. Чем от них отличается то, о чем я тебе говорю?» – спросил Идир с искренним недоумением. Малик вздохнул. Он понял, что не сможет объяснить древнему духу, почему не желает этого делать в его присутствии.

– Чем давать советы по поводу моей личной жизни, лучше бы помог найти скипетр и флейту, – проворчал он, отодвинул в сторону одну книгу и взял другую. После того, как Малик вернулся из воспоминаний обосуме, они с Идиром пришли к шаткому перемирию в противостоянии друг с другом. Конечно, он никогда не привыкнет к тому, что в нем обитает потустороннее существо, но между ними возникло невольное взаимопонимание, – Малик ведь тоже, хоть и недолго, побывал в шкуре Идира.

«Я уже сказал, что понятия не имею, где они находятся. Если ты мне не веришь, можешь еще раз заглянуть в мои воспоминания».

Нет уж, спасибо. Малик предпочел бы еще раз встретиться с серпопардом в некрополе, чем лезть в память обосуме. Он не хотел терять своей целостности больше, чем уже потерял.

В конце концов свеча на столе, за которым сидел Малик, почти догорела. Строки перед его глазами стали сливаться. Но страх предстоящих знамений заставлял его переворачивать страницу за страницей, даже когда он совсем уже перестал различать текст. Сначала саранча, потом землетрясение, потом мор, потом чудовище. Все будет уничтожено, а он никак не может найти то, что остановит светопреставление…

«Иди спать, Малик», – сказал Царь Без Лица, и таким неожиданно заботливым голосом, что Малик закрыл книгу и нехотя вышел из библиотеки. Ксар-Алахари совершенно менялся ночью, будто кукловод оставлял висеть свою игрушку до утра. Утром же по его залам снова начнут сновать придворные и чиновники и словно вдохнут в него жизнь. Эти каменные стены принимали вести о победах в войнах, завоевании государств, здесь же короновали повелителей – и три нищих ребенка из Эшры каким-то образом оказались в центре всего этого.

– Лейла? Надя? – тихо позвал он, войдя в их комнаты. Полночь еще не наступила, поэтому сестры еще не должны были уснуть – но никто ему не ответил. Он снова позвал их.

Тишина в ответ.

«Я чувствую, что кто-то находится в спальне твоих сестер, – сказал Идир, и Малик знал, что он говорит правду. – И он идет сюда. Прячься, быстро».

Десятки мыслей, заполнявших голову Малика, сразу исчезли. Он прижался к стене и вызвал призрачный клинок.

– Пусть исчезнет граница между телом и воздухом. Они едины, без начала и без конца. – По венам Малика прошла волна жара – это соткался вокруг него кокон невидимости. В проеме двери спальни показалась фигура. Когда человек миновал Малика, он быстро, словно гадюка, схватил его сзади за шею.

– Где мои сестры? – прошипел он, прижимая кинжал к его горлу. Наплевать, кто это был. Если с Лейлой или Надей что-нибудь случилось, он отрежет ему голову. Отрежет руки и ноги и скормит их собакам. Он…

– Они в кухне! Ваша младшая сестра забыла игрушку и попросила меня ее принести! – Девушка, задыхавшаяся в хватке Малика, оказалась не кровожадным убийцей, а дворцовой служанкой. Он выпустил ее, и она, согнувшись в поясе, схватилась ладонью за тонкий порез на горле – такой же порез оставила ему Карина во сне. В другой руке она держала Геге, Надину любимую тряпичную козу.

Его гнев, тут же испарившись, сменился стыдом. Откуда вообще у него появились такие кровожадные мысли?

– Простите меня, мне очень жаль, – сказал Малик, не заботясь о том, что человеку в его статусе не приличествовало извиняться перед служанкой.

«Возможно, мое присутствие влияет на тебя в большей степени, чем мы предполагали».

Малику эта мысль сильно не понравилась. Служанка выпрямилась, и он узнал ее. Она была с Кариной, когда он влетел в нее в канун Солнцестоя. Амира? Нет, Амината.

– Отведите меня к ним. К сестрам… Пожалуйста, – добавил он. Хотя она и не могла ему отказать, ему было неловко просить ее об услуге – ведь он только что чуть не перерезал ей горло. Амината поджала губы, посмотрев на призрачный клинок, который он еще сжимал в руке. Затем кивнула.

Амината держалась странно холодно все время, пока вела Малика в недра Ксар-Алахари. Украшений на стенах становилось все меньше, отделка все проще. Они удалялись от жилого крыла и приближались к помещениям для слуг. Грубые каменные стены успокаивали Малика. Здесь он чувствовал себя больше на своем месте, чем во всех частях дворца, где он побывал до этого. Он взглянул на бывшую служанку Карины, любопытство в нем победило напряжение, которое он испытывал всякий раз, обращаясь к незнакомому человеку:

– В канун Солнцестоя я видел вас с Кариной в Нижнем городе. Вы были ее подругой?

Амината секунду смотрела на него, затем сказала:

– Моя мама была ее нянькой. Мы выросли вместе.

В голове у него пронеслось множество вопросов о Каринином детстве. Была ли она активным ребенком? Какое у нее было любимое блюдо, любимый цвет? Встречалась ли она только с Тунде или еще с кем-то? Нет, этого спрашивать нельзя, ведь Карину обвиняют в убийстве Тунде.

Она утверждает, что не виновна, но разве можно ей верить, когда она не называет настоящего убийцу? Но, однако же, когда он упомянул Тунде, она была поражена. Разве так бы она отреагировала, если бы на самом деле убила его? Что же произошло между ними?

Малик щелкнул браслетом на руке и спросил:

– Как люди справляются с нашествием саранчи? Я выполняю задание Фарида и потому не был в Нижнем городе с самого Солнцестоя.

– Большинство придворных не интересуется происходящим вне стен дворца. – Служанка отвечала с большой осторожностью. Было видно, что она с ранних лет научилась осмотрительно вести себя с господами. Хотя Малик понимал, что своим нападением собственноручно лишил себя шанса на дружеское общение с Аминатой, он все же не мог не сказать:

– Я не из их числа.

Она резко остановилась перед небольшой дверью, из-за которой доносился запах апельсинов.

– Ваши сестры здесь. Вам еще что-либо от меня требуется, Избранник Малик?

– Нет, вы можете идти. Спасибо.

Амината повернулась, чтобы уйти, но остановилась и взглянула на него через плечо. Если взгляд Карины был как у львицы, то ее служанка смотрела как соколица – Малику показалось, что ее глаза подмечали любую, даже самую мельчайшую слабость.

– Вы ей нравились. Карине.

Малик чудовищным усилием воли сохранил ровное выражение лица, но его предательское сердце ухнуло вниз. Он вспомнил, как Карина держала кинжал у его горла.

– Почему вы так думаете?

– Потому что вы были бы мертвы, если бы это было не так.

И Амината ушла.

Дрожа всем телом – и ночная прохлада была тут ни при чем, – Малик вошел в кухню. Это была небольшая, похожая на кладовку комната, где находились глиняная печь и стол. За столом сидели Лейла и Надя. Лейла вскрикнула от неожиданности, когда Малик подбежал к ней и порывисто ее обнял.

– Ну, успокойся. – Она неловко похлопала его по спине. – Все хорошо. Надя не могла уснуть, и я подумала, что перекус ей поможет.

После того как Идир взял Надю в заложники, Малик не мог выносить долгой разлуки с сестрами. Ему до сих пор снилось, что они куда-то исчезли, а он бродит по пустому дворцу, ищет их и не может найти.

– Могли бы подождать моего возвращения. Я бы пошел с вами.

– Мы не знали, когда ты вернешься. Ты же не сказал.

Лейла произнесла это без всякой обиды, но Малик опустил голову от стыда. Пожалуй, он слишком увлекся своими новыми обязанностями и, полагаясь на безопасность дворцовых стен, упустил сестер из виду. Он даже не был в курсе, удалось ли Лейле узнать что-нибудь об их маме и бабушке.

Отныне он не повторит этой ошибки. Его сестры – единственное, ради чего он готов пройти через все это. Он больше не забудет о них. Малик сел рядом с Надей. Та равнодушно водила пальцами по тарелке с лимонным соком, апельсиновыми дольками и корицей – в детстве нана часто готовила им такой перекус.

– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросил он. – Что новенького узнала в детском саду?

Надя молчала, не отводя взгляда от чашки, и за нее ответила Лейла:

– Нашу милую маленькую сестренку выгнали из дворцового детского сада.

– Надя, тебя выгнали? – Как кого-либо вообще можно выгнать из детского сада? Они же в этом возрасте только сами начинают ходить к умывальнику, какие реальные проблемы они могут доставить?

– Она кого-то ударила.

– Надя! – воскликнул Малик. Глаза его младшей сестры наполнились слезами.

– Он назвал меня кекки, – сказала она. – Я их ненавижу. Я их всех ненавижу.

В груди Малика вспыхнул гнев. Так как теперь он находился под защитой Фарида, никто не смел сказать это обидное прозвище ему в лицо, но он не сомневался, что многие думали о нем так всякий раз, когда он проходил мимо. Его брало зло из-за того, что даже той верхушки общества, куда только может попасть обычный человек в Зиране, достигали предрассудки окружающих. Еще сильнее он скучал по тому времени, когда все печали его сестренки можно было развеять, просто взяв ее на руки.

– Бедняжка, – прошептал он – а что он еще мог сказать? Лейла взглянула на него и молча подвинула ему свою тарелку.

– Нам всем приходится приспосабливаться к новой жизни, – сказала она. – В этом дворце нас ждет еще немало неприятностей, но не надо придавать им большого значения. Это все временно. Мы справимся со всеми трудностями.

Малик слабо улыбнулся.

– Как всегда.

Лейла показала ему на тарелку, и Малик стал есть. По телу разлилось тепло. Да, время нелегкое, и они среди чужих людей, но вот он сидит с Лейлой и Надей, совсем как в детстве, когда они разделяли мгновения уюта в дни лишений и хаоса. Он уже и забыл, когда последний раз чувствовал себя так хорошо.

– Ты изменилась, – сказал он Лейле. Его сестра всегда была резкой, даже когда хотела, как лучше. И так легко рядом с ней бывало редко. Она положила голову ему на плечо.

– Не исключено. Но я по-прежнему тебя старше.

– Всего на десять месяцев.

– О, это были райские десять месяцев. – Лейла рассмеялась, затем вздохнула. – Ты тоже изменился. И Надя. Что не изменилось – так это то, что мы втроем по-прежнему вместе, несмотря ни на что. Я не буду врать, что до конца понимаю, что за магическое задание дал тебе Фарид, но знай: я поддержу тебя, как только смогу.

Теперь слезы навернулись на глазах у Малика. Он на секунду прикрыл глаза ладонью – не хватало еще, чтобы Надя видела его плачущим.

– Я облазил весь дворец в поисках хоть какого-нибудь намека на скипетр и флейту, но не нашел ничего. Если я их не отыщу, гнев богов не утихнет. И я буду в этом виноват.

К его удивлению, подала голос Надя:

– Если ты не можешь найти то, что ищешь, во дворце, может, надо поискать где-нибудь еще?

Малик хотел ответить, что в Зиране больше негде получить сведения о древней империи Кеннуа, но кое-что вспомнил – как во время Церемонии Очищения он познакомился с девушкой, Яемой. Она сказала, что изучает историю народов Сонанде. Фарид не запрещал ему прибегать в поисках к помощи других людей. Он ничего не теряет, если задаст Яеме несколько вопросов.

– Не хотите присоединиться ко мне завтра и пойти вместе в университет? – спросил он.

– Да уж, только прогулки по опустошенному саранчой городу нам сейчас не хватало, – проворчала Лейла, но по ее улыбке Малик понял, что она согласна. – Фарид заставляет тебя с лихвой отрабатывать свой хлеб, не правда ли?

Кто-нибудь другой не уловил бы презрительной нотки в спокойном тоне Лейлы, но Малик слишком хорошо знал свою сестру.

– Методы Фарида могут быть жестки, но они оправданны, – ответил он. – К тому же он дал нам кров и защиту, не прося оплаты.

– Почему же не прося оплаты, если он заставляет тебя выполнять за него грязную работу?

– Это не грязная работа! Не владея…

Малик замолчал. Он собирался сказать, что, не владея магией улраджи, невозможно до конца понять, чем он занимается, – но он вовремя понял, что после этих слов между ним и Лейлой разверзнется пропасть, и их уже нельзя будет взять назад.

Взгляд его сестры смягчился.

– Просто… пожалуйста, будь осторожен. Фарид нам многое дал, но он и многого требует от тебя. – Ее взгляд упал на еще не зажившие синяки от схватки со стражами. – Не забывай, что этот человек сверг с трона тысячелетнюю династию. Нам неизвестно, на что он еще способен. Нельзя его недооценивать.

Малик понимал опасения Лейлы, очень даже понимал, но между ним и Фаридом возникла определенная связь – естественно, далеко не такая сильная, как с сестрами, но все же она имела значение. Они оба испытывали неутолимое, всепоглощающее желание применять магические силы. Он нуждался в Фариде, и, как ему казалось, Фарид нуждался в нем.

– Пойдемте спать, – сказал он.

На полпути к их комнатам они услышали в тишине жалобный плач. Малик и Лейла с тревогой переглянулись, а Надя резко остановилась и обернулась в ту сторону, откуда он доносился.

– Слышите? – прошептала она и сорвалась с места. Брат и сестра не успели ее остановить, и им ничего не оставалось, как побежать за ней в глубь дворца. Коридоры здесь были освещены хуже, на стенах колебались тени от редких фонарей. Малик слишком поздно понял, что они находятся рядом с комнатами покойной султанши. Надя проскользнула в дверь, ведущую в ее личный сад.

Когда Малик побывал здесь в прошлый раз, они с Кариной случайно провалились в сокрытый под Зираном некрополь. Сад был в таком плохом состоянии, что можно было подумать, что с тех пор прошли долгие годы, а не несколько недель. Частично виной тому была саранча, но все же сад погибал скорее из-за того, что исчезла ухаживавшая за ним магическая рука. Фарид говорил, что покойная султанша была завенджи, рожденной под знаком Жизни, и Малик почти физически ощущал, как скорбели растения о смерти любимой хозяйки. Зря они сюда пришли – они как будто топтались на могиле матери Карины.

– Надя. – Малик пробирался между увядших деревьев и одеревеневших лиан. Лейла следовала за ним по пятам. – Надя, ты где? Пойдем отсюда.

Они добрались до конца тропы и застыли как вкопанные. Надя стояла к ним спиной, в волосах застряли листья и мелкие ветки – она бежала, не разбирая дороги.

А прямо перед ней, на бортике фонтана, скрывавшего вход в некрополь и кровавое прошлое семьи Алахари, сидела принцесса Ханане и, закрыв лицо руками, плакала так горько, что ее тело сотрясалось от рыданий.

Он и Лейла не могли прийти в себя, а Надя положила голову принцессе на колени. К удивлению Малика, она не вздрогнула от прикосновения к Ханане, – в отличие от него, когда та взяла его за руку в зале для поединков.

– Все хорошо, не плачь, все хорошо, – сказала она и легонько похлопала принцессу по колену. Надя произносила эти слова с его – Маликовой – интонацией, и в других обстоятельствах это бы его растрогало. Ханане шмыгнула носом и подняла голову. Она посмотрела сначала на Надю, потом на Малика и в растерянности нахмурила брови.

– Я тебя знаю, – прошептала она, и Малика снова поразило, насколько ее голос похож на голос Карины. – Ты мальчишка Фарида.

Малику не понравилось то, как она сказала слово мальчишка. Звучало так, будто он был собственностью Фарида.

– Я с ним работаю. – Малик хотел только схватить Надю, развернуться и притвориться, что этой встречи никогда не было. Он даже думать боялся о том, что скажет Фарид, если узнает, что они вот так нарушили уединение принцессы.

Внутри Малика зашевелился Царь Без Лица. «Беги от этой нежити как можно дальше».

Уйти. Нужно просто уйти.

И все же…

Не успев подумать, что делает, он выпалил:

– Мне не хотелось бы показаться навязчивым, ваше высочество, но что у вас случилось?

Только он это сказал, как принцесса Ханане снова залилась слезами.

– Случилось все сразу, – всхлипывая, говорила она. – Мать мертва. Отец мертв. Сестра пропала, и мне говорят, что это она их убила! Я закрыла глаза, потом открыла – и прошло столько времени, а я понятия не имею, что вокруг происходит.

Лейла бросила на Малика взгляд, который ясно говорил: «Сделай что-нибудь». Он с опаской, словно охотник к раненому зверю, приблизился к принцессе и опустился перед ней и Надей на колени.

– А что вы помните? – тихо спросил он. Вернуть то, что она потеряла, невозможно, но он по крайней мере мог ее выслушать.

Принцесса снова шмыгнула носом и показала на раскидистую марулу, росшую в нескольких шагах от фонтана.

– Месяц назад этого дерева еще не было.

А судя по его размерам, ему по меньшей мере десять лет…

Малик с ужасом вспомнил, что принцесса Ханане умерла как раз десять лет назад. Как утешить человека, который умер десять лет, а в это время мир спокойно продолжал существовать?

Вмешалась Лейла:

– А что здесь было раньше?

– Н-ну, на прошлой неделе мы с матерью вон там посадили саженец. – Она показала на густые кусты с обглоданной саранчой листвой. – Он уже должен был немного подрасти. – Она взмахом руки обвела сад. – Все здесь было иначе, и людей, которые меня окружали, тоже уже нет.

Она невесело усмехнулась. Идир снова зашевелился. Малик подумал, насколько странной ему, должно быть, кажется эта встреча со своим мертвым потомком, которого он сам помог вернуть к жизни. Малик опять с тяжелым чувством отметил, какое было допущено чудовищное искажение естественного порядка вещей. Но оставить принцессу без помощи из-за того, что она не совсем человек – или совсем не человек, – было бы неправильно.

Было кое-что, что он может для нее сделать – и что не может больше никто.

– Пожалуйста, опишите мне сад в точности таким, каким вы его помните, – попросил он, ощущая в венах теплый ток магии. Ханане долгое время молча смотрела на него, потом заговорила:

– Вон за тем фонтаном деревьев не было. Там росла только трава.

– За фонтаном деревьев не было, только трава, – повторил Малик, и вдруг пространство за фонтаном очистилось. Ханане раскрыла глаза от изумления: сад становился таким, каким она его знала. – Я не могу вернуть исчезнувшее, но я могу ненадолго восстановить его образ, – сказал Малик. – Что еще вы помните?

– Вон на той решетке росли не лилии, а ирисы. Та стена была желтой, а не зеленой.

Деталь за деталью Малик оживлял воспоминания Ханане. Принцесса говорила, и у него складывалось впечатление, что она провела детство в волшебной сказке, где была молодая царица, правившая большей частью мира, царь – любящий отец и муж, юная принцесса, имевшая все, что только можно желать. Хотя Малик знал трагический конец этой истории, его не могло не захватить повествование о той роскошной жизни, какой наслаждалась Ханане.

– На мой шестнадцатый день рождения мать пригласила танцовщиц, – сказала принцесса, и вокруг фонтана закружились девушки в разноцветных шелках. – Баба очень любил музыку, и мама держала целый штат музыкантов. В каком бы из залов дворца ты ни находился, там играла музыка.

Ханане напела мелодию, и Малик усилил ее и разбросал по сторонам, создавая иллюзию, что заиграло несколько музыкантов. Принцесса начала танцевать, с легкостью встроившись в сотканный Маликом призрачный хоровод. Ее тело взвивалось вверх и изгибалось в идеальном созвучии с окружающими ее образами.

Наконец мелодия замедлилась, и Ханане остановилась. Ее грудь должна была вздыматься от быстрого дыхания, но этого не происходило – она совершала только те движения, которые были подчинены ее сознательным усилиям. Она даже не моргала. Она была как кукла, идеальная в своей неподвижности.

– Я всегда любила танцевать, – прошептала она. – Баба любил повторять, что я начала танцевать раньше, чем научилась ходить. Но я не умела петь или играть на музыкальных инструментах, как он сам или Карина. Карина дразнила меня, говорила, что свиньи и те хрюкают более музыкально, чем я пою. Она была маленькая, но уже острая на язык! – Ханане засмеялась, но тут же замолчала и повернулась к Малику. – Сотки ее для меня.

Малик заколебался.

– Карину?

– Да. Когда я думаю о ней, перед моим взором предстает маленькая девочка, но сейчас она уже почти взрослая. Я видела ее на Солнцестое, но не успела толком разглядеть. – В глазах Ханане появился отблеск тоски. – Я бы хотела увидеть, какая она сейчас. Пожалуйста.

Если бы Малика попросил кто угодно другой, Малик отказался бы, но он даже боялся представить себе, каково это – пропустить десять лет жизни собственной сестры, поэтому он приступил к плетению иллюзии.

– Волосы Карины – более темное серебро, чем ваши, но тоже серебро, – начал он. – А ее глаза – в них можно пропасть. Взглянет – и… и уже не важно, как ты сам воспринимаешь себя, потому что кажется, что она видит тебя таким, каким ты всегда хотел быть.

Малик посмотрел на Ханане. Она глядела прямо перед собой – там стояла Карина.

Это была иллюзия. Малик понимал это. Он сам ее соткал. Но все равно у него участилось сердцебиение и пересохло во рту, когда Карина повернула голову и задумчиво, внимательно посмотрела на него. Ее глаза были полны любовной тоски. Ханане перевела взгляд на Малика, затем на иллюзию, затем опять на Малика. И спросила:

– Малик, ты влюблен в мою сестру?

Ничего не отвечая, Малик оборвал нить нкра, соединявшую его с иллюзией. Карина исчезла. В лицо ему бросилась кровь. Он резко развернулся и пошел прочь.

– Подожди! – Ханане бросилась за ним. – Я не хотела тебя расстроить…

– Я не хочу об этом говорить. – Дурак, дурак – ну почему он такой дурак? Одно дело – представлять так Карину в своих фантазиях, и совсем другое – показать ее такой ее сестре.

– Пожалуйста, не уходи! – Ханане схватила Малика за руку, и он вскрикнул от ее ледяного прикосновения. Она немедленно отпустила его руку.

– Прости… – всхлипнула она. – Я не… Иногда я забываю, во что я превратилась.

Плечи принцессы дрожали от рыданий, и, несмотря на онемевшую от холода руку, Малик попытался улыбнуться.

– Ничего страшного, – сказал он, отогревая пальцы за обшлагом кафтана. – Мне не стоило так резко реагировать. Понимаете, мои взаимоотношения с Кариной, они… непростые.

Ханане кивнула. Она не стала насмехаться над тем, как он глупо увлекся, просто, было видно, испытала облегчение от того, что он не ушел.

– Думаете, она правда совершила все то… о чем говорил Фарид?

– Мне хотелось бы думать, что нет, но… она убила меня и нашего отца, когда была еще ребенком. Кто может поручиться, что она не могла убить и нашу мать, пусть тоже случайно? – Ханане будто проглотила ком в горле. – Мама умерла. Карина сбежала. Никого нет, а я тут. – Ее голос задрожал от готовых пролиться слез. – Почему я тут?

– Вы здесь из-за Фарида, – сказал Малик. Его пальцы, застывшие от прикосновения Ханане, никак не отогревались. – Вы ему очень дороги.

Ханане посмотрела себе под ноги, ее плечи обмякли.

– У меня всегда будет Фарид, – прошептала она.

В погибающем саду повисла тяжелая тишина. Ее нарушила Лейла, сказав:

– Завтра мы отправимся в Нижний город. Почему бы вам не пойти с нами? Посмотрите, что случилось с вашим городом.

Принцесса закусила губу.

– Фарид не хочет, чтобы я покидала дворец, пока знамения не закончатся.

– Разве Фарид вам хозяин? Неужели сплетники говорят правду и он действительно водит вас на поводке?

Малик съежился от страха – он ждал, что Ханане накажет Лейлу за такие речи. Но принцесса просто смотрела на его сестру широко раскрытыми глазами.

– Вам выпал шанс, на который другие люди даже не надеются, – вы умерли, а потом вернулись к жизни. Не тратьте ее впустую, выполняя чужие указания.

Принцесса Ханане опустила голову. Долгое время она молчала – слышно было только, как ветер шуршал листвой деревьев ее матери. Но когда она подняла подбородок, ее глаза впервые посмотрели на Малика взглядом царицы, какой ее растили.

– В этом дворце люди лишались головы и за меньшую дерзость, чем та, что ты продемонстрировала, – сказала она. – Но я не стану тебя наказывать, а попрошу завтра сопроводить меня в город. Я хочу увидеть его собственными глазами.