Текст книги "Ярость огня"

Я начала понимать, куда он клонит, и почувствовала, как меня захлестывают эмоции. Я опустила голову, не желая, чтобы Атрей это заметил.

Я знала, что он хотел от меня, – его намеки были настолько прозрачны, словно он произносил это вслух. Ли для него был потерян, и сейчас он активно искал нового союзника.

Но также я знала и то, что Атрей был не из тех людей, кто лжет и не выражает лишних чувств на публику. Он искал союзника, а его признания были абсолютно честны.

В моей жизни было немало преподавателей, подобных Сидни, и слишком много совещаний, вроде последнего совещания с Холмсом, которые недооценивали и игнорировали меня, а потому его слова показались мне живительной влагой, пролившейся на высохшую землю.

«Ли. Этот человек пытался убить Ли…»

– Поэтому, Антигона, я бы хотел извиниться. Ты неоднократно доказывала, что обладаешь всеми качествами, которые я надеялся увидеть в истинном стражнике. Ты предана идеалам Революции. Готова пожертвовать собой ради них. Готова, одним словом, пойти на все ради достижения высшей цели. Конечно, между нами возникали моменты недопонимания, как часто случается у революционеров, что мы с Мирандой можем подтвердить, спустя долгие годы совместной работы, и моменты разногласий будут всегда. Но меня восхищает, как ты держалась во времена наших разногласий, как защищала справедливость. И хотя мы по-разному смотрели на происходящее, я убедился в том, что ты – образец того, как должен вести себя истинный стражник: думать самостоятельно.

Атрей склонил голову и улыбнулся:

– Надеюсь, я могу рассчитывать, что ты будешь поступать так и впредь.

Было что-то неистово страстное, почти уродливое в удовлетворении желания, которое я похоронила так глубоко в своей душе, что почти забыла о его существовании.

Я испытывала это чувство, глядя на записку от Миранды Хейн, которую прочитала после турнира, испытала его и сейчас, когда Атрей заверял меня в том, чего я уже и не ждала, о чем уже и не мечтала.

«Талант, который сияет яркими красками».

По возвращении в Обитель, прежде чем отправиться на вечеринку к Доре, я приняла горячую ванну, чтобы очистить мысли. Мои волосы, наполовину сгоревшие во время турнира Первого Наездника, уже отросли, но были все еще достаточно коротки, чтобы их можно было высушить полотенцем. Я возвратилась в женское общежитие и развернула подарок Доры.

Внутри лежало черное шелковое платье длиной до пола, с широким и высоким горлом. Натянув его на плечи, я порылась в ящике Алексы в поисках зеркальца, которые были под запретом, а затем начала разглядывать свое отражение. Дора сделала правильный выбор: черный цвет подчеркивал цвет моих волос, а ворот платья сделал меня чуть старше.

«Ты обладаешь всеми качествами, которые мы надеялись увидеть в истинном стражнике».

В дверь постучали.

– Войдите.

Вошел Ли в парадной форме, совсем один. Его подбородок был чисто выбрит, а темные волосы – аккуратно зачесаны назад. Золотая отделка черной мантии и знаки отличия на форме сияли в полумраке комнаты, словно множество звезд. В таком облачении Ли всегда смотрелся особенно гармонично. Словно сошел с гобелена, на котором были изображены времена прежнего режима, и оказался в настоящем, готовясь принять командование и здесь.

Он оторвал взгляд от моего лица, и его взгляд медленно скользнул по моему платью. А затем он снова посмотрел мне в глаза.

И как только ему удается вогнать меня в дрожь одним лишь взглядом?

А затем я вздрогнула от чувства вины, словно меня окатили ледяной водой, которая потекла по моей спине. «Что он подумает, узнав, что последний час я таяла от комплиментов человека, который предал его? Будет ли это предательством по отношению к Ли, если теперь я держу спину гордо после слов, сказанных Первым Защитником?»

– Ты готова?

– Я… да. Одну минуту.

Втянув голову в плечи, я непослушными пальцами пыталась застегнуть последнюю пуговицу платья. Ли приблизился ко мне. И, отведя мои руки в стороны, начал застегивать пуговицу сам. Я стояла неподвижно, чувствуя его невесомые прикосновения к моей шее, и, затаив дыхание, вспоминала…

Пуговица наконец была застегнута. Его пальцы поднялись вверх, упираясь в ожерелье.

– Ты по-прежнему носишь его? – Его голос прозвучал ласково. А у меня кружилась голова от одних лишь прикосновений его пальцев.

– Я всегда ношу его.

Ожерелье моей матери. Ли откопал его в земле у моего дома, когда мы отправились туда вместе и где я все ему рассказала. Тогда он застегнул его на моей шее так же, как сегодня, касаясь моей кожи.

Тот Ли внимательно слушал, мало говорил и сидел рядом. Он был готов пройти вместе со мной через огонь и воду.

Я обернулась к нему. Он подцепил пальцами ожерелье и, аккуратно приподняв его, опустил медальон на шелковую ткань платья со странным благоговением во взгляде. А затем его серые глаза вспыхнули, вонзаясь в мое лицо. Он смотрел на меня так, словно видит насквозь.

– Как все прошло в чипсайдской школе? – спросил он.

Именно тогда мы были вместе последний раз, вдруг поняла я. Когда он назвал нашу старую школу «какой-то начальной школой в Чипсайде», повернувшись ко мне спиной.

У меня перехватило дыхание.

– Все прошло хорошо. Директриса Дунбар все еще работает там, она спрашивала о тебе.

«Вы двое были неразлучны», – сказала она, и на меня нахлынули воспоминания, которые причиняли сейчас почти физическую боль: Ли, сидящий рядом со мной в классе или в столовой, сердито взирающий на каждого, кто осмелился косо посмотреть на меня, словно пес с гневно вздыбленной шерстью. Ли, сидящий напротив и сосредоточенно слушающий, как я от корки до корки читаю «Народную газету» в углу пыльной игровой площадки. «Неразлучны».

Ли кивнул, и я услышала, как он с трудом сглатывает. Когда он снова заговорил, его голос звучал хрипло:

– Я тут подумал, не хочешь ли ты полететь со мной на эту вечеринку. Раз уж нам сказали привести драконов.

Я не смогла скрыть удивления:

– Полететь с тобой?

Ли потер морщину на переносице и уставился на свою ладонь.

– В дамском седле, чтобы не испортить платье. Так… так делали мои родители.

Я могла на пальцах одной руки пересчитать, сколько раз Ли упоминал при мне о своей семье. На протяжении многих лет его прежняя жизнь была покрыта темной завесой. А в последние несколько месяцев, когда тайна раскрылась, между нами по-прежнему витала тень неведения о том, кем был Леон и что делал.

Его родители. Мать, носившая длинные платья и летавшая в дамском седле рядом с мужем. Повелитель драконов и его дама.

Родители Ли, по которым он скучал так же, как я скучала по своим.

Эти воспоминания были подобны хрупкому цветку, сорванному и предложенному мне в дар. И я могла с нежностью держать его в ладонях или же раздавить каблуком. Выбор оставался за мной.

Мне пришлось привстать на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.

– Конечно.

ЛИ

Я сомневался, идти ли на вечеринку Доры с того самого момента, как получил приглашение. Сомневался, когда облачался в парадную форму, которую не надевал с Лицейского бала, вспоминая, что тогда все было иначе: тогда я с гордостью нес на себе эмблему нового режима. А сегодня…

Я почти отказался, когда постучал в дверь женского общежития, чтобы сообщить Энни, что не пойду.

Но потом увидел ее.

Последнее время я почти перестал быть самим собой, что с особенной остротой замечал, когда на меня обрушивались былые чувства. Обмен шутками с Кором о том, как мы голодали в детстве, тайное посещение Чипсайда, слова однокурсницы, игриво назвавшей меня героем, – все это возвращало меня в прошлое, где было место юмору, смеху, дерзости.

Но те же чувства пробуждала во мне и красота. Облачное небо, распростершееся вокруг, когда я мчусь на спине Пэллора. Строки со страниц томика «Аврелианского цикла», снятого с полки в библиотеке Обители глухой ночью, перекатывающиеся под моими пальцами, словно живое существо.

Энни, затянутая в черный шелк, и ее подобные венку рыжего пламени волосы.

Я долгие годы заставлял себя не обращать внимания на то, как она выглядит в огнеупорном костюме, тоже черном и облегающем, но это платье словно умоляло, чтобы на него смотрели, раскрывало в ней женщину, и я одним коротким взглядом запечатлел в памяти изгиб ее бедер, плавно переходящих в узкую талию, ключицы, выпирающие под тканью платья. Я помнил это восхитительное диво, образ девушки, которая привстала на цыпочки, чтобы прижаться губами к моим губам, а ощутив мои руки на своей талии, поцеловала меня еще жарче.

И вместе со смехом Кора, с видом на ночное небо со спины своего дракона я почувствовал, как тьма, живущая внутри меня, уносится прочь, словно грозовая туча. Она уплывала, исчезая без следа, так стремительно, что я не мог даже представить, что она когда-либо существовала. Атрей и Дора, прежний режим и нынешний, что все это значило перед лицом этой бесконечной красоты, перед румянцем Энни, разливающимся по веснушчатым щекам, когда она улыбалась мне?

Мы разговаривали, но я едва слышал наши слова, когда она позволила мне застегнуть платье и прикоснуться к ожерелью матери. А затем я изрек нечто невероятно глупое, упомянул о родителях, о которых не должен был говорить, но вместо того, чтобы рассердиться, чего я и ожидал от нее, Энни поцеловала меня в щеку с такой нежностью, что мне показалось, что я вот-вот растаю в головокружительном облегчении.

А затем чудо продолжилось, и пятнадцать минут спустя я объяснял ей, как летать в дамском седле, держа под уздцы Пэллора, и подавал ей руку, чтобы помочь взобраться дракону на спину. Пэллор был начеку, его шипы встали дыбом, а хвост слегка приподнялся, но он знал Энни, которая пахла Аэлой. В прошлой жизни отец научил бы меня, как это делать, но его не было рядом, поэтому мне приходилось только догадываться.

Догадываться о том, что благодаря небольшому, совсем крохотному всплеску эмоций я передал Пэллору ощущение туманного счастья при виде Энни; внутреннее ощущение, которое казалось мне не совсем правильным, но Энни необязательно было о нем знать – об этом ощущении покровительства и обладания при виде того, как она стоит рядом с моим драконом. Чтобы он понимал, что преданность мне должна распространяться и на нее.

– А что, если он сбросит…

– Не сбросит.

Она посмотрела мне в глаза и в свете факелов, заливавшем пещеры, разглядела мои расширенные зрачки, догадавшись, что я мог поручиться за Пэллора со всей своей уверенностью, что всегда давала нам всплеск эмоций. Энни поставила ногу на мои переплетенные пальцы – ногу, противоположную той, которую она обычно ставит в стремя, – и я подсадил ее в седло.

Настороженный Пэллор сидел смирно, словно охранял вылупившегося детеныша. Я слышал ее дыхание, потому что во время всплеска эмоций все чувства обострялись до предела, и ощущал ее запах. Едва заметный аромат страха.

– Ли?

Подняв глаза, я вдруг вспомнил своих родителей и тут же попытался сохранить в памяти то, что видел перед собой сейчас: Энни, сидящая на спине Пэллора. Черный шелк струился по серебристой чешуе, рыжие кудри пылали в темноте, а светлый овал ее лица был обращен ко мне, и я почувствовал ее доверие. Когда мама присоединялась к отцу на Алетее, родители всегда пребывали в приподнятом настроении, но только теперь я понял невероятную трогательность сего момента. Глядя на Энни и Пэллора, мне казалось, что я видел перед собой нечто безупречное.

Я поставил ногу в стремя и взобрался на Пэллора у нее за спиной.

Она немного успокоилась, прижимаясь ко мне, и я одной рукой обхватил ее за талию под накидкой. Выбравшись из водоворота наших общих с Пэллором эмоций, я ласково пробормотал ей на ухо хриплым голосом:

– Призови Аэлу.

Аэла следовала за нами, когда мы плавно вылетали из Огненной Пасти и когда поднимались выше, отчего Энни так резко выдохнула, что я почувствовал, как вздрагивают ее выступающие тазовые кости. Последствия скудного продовольственного пайка, которые хорошо скрывала униформа, и меня вдруг охватила гнетущая тревога, а в памяти всплыли воспоминания о нашем детстве в приюте. Там я научился ненавидеть голод, но больше всего то, как именно выглядел голод. Научился тому, что иногда важнее видеть, как ест кто-то другой.

Свои лучшие стороны я раскрыл благодаря Энни.

– Ты в порядке?

Энни так сильно стиснула мою руку, что я перестал чувствовать ее.

– Думаю, мне больше нравится летать на моем драконе.

Я расхохотался. Энни удивленно обернулась ко мне:

– Что?

– Просто такое… сравнение не могли себе позволить женщины из моей семьи.

Я уже во второй раз за сегодняшний вечер как идиот говорил о своей семье. И снова Энни была абсолютно спокойна. Ее пальцы нащупали мою ладонь и сжали ее, а я чуть сильнее обхватил ее за чересчур узкую талию, прижав к себе.

Мы поравнялись с Крепостью. Солнце садилось за горизонт, а слоистые облака, укутавшие небо в плотную темную накидку, разрывались в клочья в огненном мареве заката. Река золотой лентой вилась внизу, крыши домов Яникула и прилегающих районов сияли. Солнце было уже совсем низко над горизонтом, а потому крылья Пэллора и Аэлы подсвечивались снизу, блистая в затухающем свете. Энни снова судорожно вздохнула, и я знал, что это не от страха, а от внезапного ошеломляющего восторга.

Она перевела взгляд на север, где яркие красные полосы медленно темнели, окрашиваясь в фиолетовый, а затем в темно-синий цвет в месте встречи горизонта с морем.

– Я постоянно смотрю, не возвращаются ли они.

Крисса и Дак. Но мы были единственной парой с драконами в небе. Я не смог придумать толкового ответа, чтобы мои слова не давали ложных надежд. Возможно, они вернутся сегодня вечером или завтра утром на рассвете. А о бессонных ночах, когда мы оба лежим и смотрим в потолок, думая, а что, если они не вернутся, не стоило и говорить.

– Готова к спуску?

Энни кивнула, крепче вцепившись в мою руку, и мы прижалась к спине Пэллора. Раскинув крылья, он начал стремительное снижение. Нижний берег предстал перед нами, по одну стороны которого виднелся Военный Колледж, а по другую – Лицей, после чего мы выровняли траекторию и, мягко вращаясь, опустились на подъездную дорожку напротив Лицейского клуба, за университетскими стенами. В это время года плющ, обвивающий известняковые стены, окрасился в бледно-красный.

Я соскользнул со спины Пэллора и помог Энни спуститься, а затем подозвал к себе привратника с едва сдерживаемым чувством удовлетворения, потому что все это – кареты, подъезжающие к крыльцу в сумерках, великолепные платья под накидками, смех, срывающийся с губ с облачками пара, – напомнило мне мир, который я знавал в детстве. Однако сегодня вечером, оказавшись здесь со своим драконом и ведя под руку Энни, я наконец-то понял сияющую улыбку моего отца, когда все только начиналось.

– Мы сами отправим их в конюшню, Барт, не беспокойся, – сказал я привратнику.

Лицей был возведен Атреем после Революции, а его каменные конюшни были созданы специально для драконов-стражников и сегодня впервые будут использоваться по своему назначению. Итер и Маурана уже разместились в двух самых больших стойлах, построенных для драконов-грозовиков. Аэла и Пэллор вдвоем метнулись в третье стойло и начали выписывать круги в его дальнем конце, согревая каменный пол небольшими вспышками пламени и радуясь уютному полумраку. Энни, ухватившись рукой за дверцу, остановилась, глядя, как эти двое сооружают себе гнездо, и ее лицо смягчилось.

Пэллор и Аэла едва ли обратили внимание на нас и на то, как закрылось на задвижку стойло. Прежде чем мы вошли в клуб, Энни снова взяла меня под руку. Лакей сопроводил нас на верхний ярус, где будет проходить Праздник Четвертого Ордена. Ступив на лестничную площадку, я поднял глаза и увидел гобелен, украшающий площадку второго этажа.

Когда-то он принадлежал моему отцу.

ЭННИ

Мои щеки по-прежнему пылали после полета, удовлетворение Аэлы и Пэллора волнами накатывало на меня, и потому я не сразу заметила, что Ли вдруг застыл на площадке второго этажа Лицейского клуба, совсем немного не дойдя до того места, где проходила вечеринка.

Подняв глаза, я уставилась на тускло освещенный гобелен на стене. На нем были изображены западные скалы Каллиполийских гор, а на одном из самых высоких утесов – особняк с видом на море. Ли протянул руку и коснулся нитей, которыми была вышита одна из самых нижних волн.

– Как…

Прищурившись, он посмотрел на маленькую металлическую табличку внизу:

Фархолл, резиденция Дракара Дальнего Нагорья

Владение Грозовых Бичей

Передано во временное пользование от поместья Митрайдс

Когда до меня дошло, что это значит, мне немного поплохело. Это была фамильная картина Ли. А теперь она висела, всеми забытая, на лестничной площадке Лицейского клуба.

– Это принадлежит Доре, – выдохнул Ли.

После Революции имущество, принадлежавшее драконорожденным, несколько месяцев распродавалось на аукционах. То, что продать не удалось, получили приспешники, преданные режиму, а оставшееся вошло в Революционную коллекцию. Одно дело, знать об этом, и совсем другое – смотреть на один из предметов искусства вместе с юношей, которому когда-то принадлежала эта вещь, и видеть его лицо, пока он изо всех сил старался понять, что происходит. А то, что Ли по чистой случайности наткнулся на этот гобелен, потому что Дора, скорее всего, без задней мысли делилась с клубом ненужными предметами искусства, только еще больше обострило ситуацию.

– Он когда-то висел в кабинете отца. – Его голос прозвучал потерянно.

Мне вдруг захотелось встать между ним и гобеленом. Жалость смешалась с чем-то еще, похожим на ужас: между нами все было хорошо, у него все было хорошо, пока он не увидел этот дурацкий гобелен.

– Теперь Доре, вероятно, принадлежит много вещей, Ли, – сказала я ему как можно мягче то, что он уже наверняка знал.

Скрытое волнение, которое я испытывала при мысли о том, что случится дальше – встреча с представителями золотого сословия, на которых я никогда не умела производить впечатление, уязвимость, которую разделяла с Ли, личность которого стала всем известна, – отпустило меня, когда я поняла, что не мне одной потребуется храбрость, чтобы пережить сегодняшний вечер. Возможно, я и не горела желанием входить в комнату, где мое низкое происхождение играло бы против меня, но, по крайней мере, мне не приходится смотреть на дом, который они у меня отняли, картина с изображением которого висит прямо на дверях.

Нам было необходимо взять себя в руки. Гобелен не главное. Бесчувственность патрициев не главное. И этот коридор тоже. А главное сейчас – это комната за той самой дверью и то, что нас в ней поджидает.

Я отступила в сторону, чтобы заставить Ли отвернуться от гобелена с изображением дома его семьи и взглянуть на меня.

– Ли, Дора Митрайдс заинтересована в… нас после твоего поединка. Особенно в тебе. Она говорила о нашем будущем, а это означает покровительство. Преемственность. Ее друзья тоже здесь, это неофициальная встреча.

Другими словами, я просила его остаться со мной. Но я видела, как напряжение сковывает его плечи.

– А Атрей?

– Его тоже пригласили.

– Энни, я не уверен, что хочу…

Нет. Я этого слушать не стану. И, в конце концов, я так не считаю.

Я вспоминала слова Атрея: «Лидер должен уметь распознать перед собой талант».

Харизма Ли, его обаяние, легкость, с которой он несет на плечах власть, – все это раньше угрожало мне. Но разница между преимуществом и слабостью заключалась в нашем положении.

Теперь я была лидером. Первой Наездницей, командующей воздушным флотом и главной стражницей города, которая поклялась защищать всех от несправедливости. Ли – наездник в моих войсках. И точно так же, как Атрей распознал талант во мне, теперь я должна была распознать талант в нем.

Я обхватила его лицо ладонями. Ощутила жесткую щетину на его подбородке, высокие скулы, лицо Грозового Бича.

– Ты хочешь править этим городом. Хотел править им с тех самых пор, как его у тебя отняли. Хочешь, чтобы Атрей не обладал властью? Стань тем, кто сменит его. «Это твой шанс».

Губы Ли удивленно приоткрылись:

– Ты хочешь этого?

Я понимала, что он имел в виду: меня и все то, что мне пришлось пережить. У меня были все причины желать, чтобы у власти оказался любой другой человек, а не сын Повелителя драконов.

Как сказал Атрей? Лидер должен уметь судить непредвзято.

Достоинства и силы Ли больше не угрожали мне. Напротив, они представляли для меня особую ценность.

И это осознание наполнило меня восторгом, словно я оторвалась от земли на спине дракона.

– Я этого хочу.

Ли взял меня за руки.

– Вместе, – дрожащим голосом произнес он. – Мы сделаем это вместе.

– Вместе, – повторила я.

Когда-то, много лет назад, мы, держась за руки, вошли в одну дверь. На Церемонию Выбора, участвовать в которой, как мне тогда казалось, я не хотела; в комнату, где меня нашла Аэла, а Пэллор выбрал Ли и где началась наша новая жизнь.

Сегодня мы снова, держась за руки, войдем в следующую дверь.