Текст книги "Ярость огня"

8
Расплата

ГРИФФ

Мысль о шпионах из Каллиполиса не давала мне покоя. Поначалу я удивлялся самому себе из-за того, что никому об этом не рассказал. «Их наверняка видели другие». Но когда выяснилось, что никто ничего не видел, я начал думать, что они мне померещились.

Но я точно знал, что видел их. И хотя не существовало законов, благодаря которым меня могли бы наказать, я осознавал, что своим бездействием совершал государственную измену.

И продолжал утаивать правду…

Я подвергал опасности всех, кого знаю и люблю, умалчивая о каллиполийских шпионах, прибывших с юга. Они явились сюда на разведку, а это значит, что вскоре прибудут с другими драконами, чтобы напасть, и я прекрасно понимал, какой станет первая цель их огня – норчианские поселения с соломенными крышами и дощатыми стенами.

Так почему же я молчал?

Спустя несколько дней после рукопашной Иксион получил ответ из Васка: впервые со времен введенного Медейской Лигой эмбарго торговые корабли из Бассилеи прибыли в наш порт. Фрейда прислала три галеры, нагруженные зерном и специями, в обмен на серебро и олово из наших шахт. Она также пригласила Иксиона в гости. Я помог ему собраться, радуясь появившейся возможности избавиться от него хотя бы на какое-то время.

В день отъезда Иксиона я как раз заканчивал завтракать, когда в нашу дверь постучали, но этот стук был мне незнаком. Легкий и неуверенный, совсем не похожий на стук друга или охраны. Дедушка оторвал заспанные глаза от чашки чая, Гарет и Бекка прекратили спорить, а Агга тут же выпрямилась и потянулась к своему вдовьему платку.

– Я открою, – отозвался я.

В дверях в туманном свете раннего утра стоял Дело. Вид его голубой мантии на нашем крыльце в переулке из старых лачуг казался совершенно неуместным. Раньше он никогда не приходил ко мне домой. Джулия бывала здесь, и не раз, потому что это, вероятно, было для нее в новинку. Иксион тоже появлялся, когда мы были детьми, чтобы позже рассказать об этом другим драконорожденным. Но ни одна из этих причин не подходила Дело.

– Мой господин?

Дело переминался с ноги на ногу:

– Ты, наверно, знаешь, что Иксион отбыл с дипломатическим визитом в Бассилею. Тебя передают в мое распоряжение на время его отъезда.

Но это не объясняло его нахождения на моем крыльце: с тем же успехом новость мне могли бы преподнесли, когда я бы вернулся в Крепость. Дело посмотрел мимо меня:

– Доброе утро, Агга.

Агга улыбнулась и сделала реверанс:

– Доброе утро, господин Дело.

И когда она перевела взгляд на меня, ее улыбка стала только шире, однако искренняя радость сестры заставила меня нахмуриться.

«Что?»

Агга повернулась к Дело:

– Не желаете чаю?

Она всегда угощала Джулию чаем. Дело перевел взгляд на меня и сказал:

– О, не беспокойтесь, я не хочу вас утруждать…

Джулия никогда не отказывалась от приглашения. Агга нахмурилась:

– Мне не сложно.

Я в этом уверен не был, но спорить с сестрой мне не хотелось, и Дело, казалось, тоже это отчетливо понимал. Сидящие на полу Гарет и Бекка во все глаза взирали на него, не издавая ни звука, помня, как надо вести себя в присутствии драконорожденных. Пригнувшись, Дело переступил через порог. Поклонился дедушке:

– Доброе утро, дедушка.

Дедушка, кряхтя, встал с кресла и поклонился в ответ, тряхнув головой.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – пробормотал Дело. – А это ваши дети? – поинтересовался он у Агги, с улыбкой глядя на моих племянника и племянницу, присевших на корточки.

Она кивнула, с гордостью представляя каждого из них:

– Бекка и Гарет.

Дело поприветствовал их, и они хором поздоровались с ним в ответ.

– Я сожалею о кончине Имона, – сказал Дело Агге.

Лицо Агги на мгновение помрачнело при упоминании имени мужа, и она вновь склонила почтительно голову, пряча соломенные пряди, выбившиеся из-под черного платка.

– Вы очень добры, мой господин.

Я усадил Дело за стол, пока Агга снимала чайник с огня, а сам остался стоять. Чаем в моей семье считалась горячая вода, и Агга, мне казалось, не понимала, что Дело ожидал чего-то другого, когда отпивал из своей кружки. Его брови слегка нахмурились, однако он ничем не выдал своего удивления.

– Печенье? – предложила ему Агга, имея в виду хлебные корки.

– Нет, благодарю, – ответил Дело.

Джулия никогда не отказывалась, что всегда восхищало Аггу, но я мог думать лишь о том, что же мы будем есть после ее ухода. Но Дело оглядел дом, о чем-то размышляя. Я не сомневался, что он что-то задумал, но не мог понять, что именно. Агга закашлялась, прикрыв рот рукавом, и Дело пристально посмотрел на нее. А затем обратился ко мне на драконьем языке:

– Какие лекарства, – начал задавать он вопрос, – Джулия доставала для нее?

Я никогда не рассказывал Дело и сомневался, что Джулия тоже. Она, не задумываясь, давала мне лекарства, это было для нее настолько несущественным, что мне частенько приходилось напоминать ей об этом. Если Джулия и замечала мое смущение в такие моменты, то оно лишь забавляло ее.

Со дня своей смерти Джулия то и дело вторгалась в мои сны: смеющаяся, дразнящая, такая недоступная. А временами стояла рядом, но ничего не могла дать.

И каким-то образом Дело догадался, что между нами была заключена сделка.

Я коротко перечислил ему названия трав на драконьем языке, и Дело кивнул. Дедушка повернулся ко мне, и я прочитал на его лице непонимание и изумление. Раньше я никогда не говорил при нем на драконьем. Бекка с трудом сдерживала смех, слыша странные звуки незнакомого языка.

– Я позабочусь, чтобы вы все получили, – сообщил Дело.

Я резко склонил голову в поклоне. Дело, нахмурившись, отмахнулся от меня. Я выпрямился.

– Она чем-нибудь еще снабжала вашу семью?

Я подметил, как грамотно он обставил этот момент: в присутствии моей семьи, но на незнакомом им языке, чтобы я мог признаться в наших нуждах, и моя гордость не была при этом задета.

– Продуктами. Когда вспоминала об этом.

Дело сделал большой глоток горячей воды. Он взглянул в угол, где горой была свалена обувь. Кивнул на пару ботинок, чьи носы почти полностью прохудились:

– А это чье?

– Гарета.

Дело снова кивнул и, прищурившись, оглядел ноги Гарета, словно запоминая размер.

– Я позабочусь об этом.

Агга не отрывала от нас взгляда, в котором прослеживались неуверенность, граничащая со страхом перед драконьим языком, и Дело улыбнулся ей, одарив ободряющим теплом, на которое она отозвалась, как на лучик света. Когда Дело поднялся и снова перешел на нориш, он говорил четко и без акцента, возвращая ей пустую кружку:

– Спасибо за чай, Агга. Грифф, идем?

Агга со знающей улыбкой проводила меня до двери, словно я, сам того не понимая, выдал ей наш секрет. Что довольно глупо, поскольку никакого секрета не было в том, что Дело…

Что Дело?

Добрый, внимательный, обаятельный. Он не стал презрительно ухмыляться при виде горячей воды вместо чая, как это делала Джулия. Предложил помощь, хотя я его об этом не просил. И, если я не ошибался, словно лишился дара речи, пока мы возвращались в Крепость через Курган Завоевателя. Он шел неестественно быстро, его длинные ноги делали слишком огромные шаги, и я едва успел поспевать за ним.

– Мой господин, могу я как-то отплатить вам за добро… – Эти слова будто дернули за проволоку и вытащили воспоминания о Джулии наружу, внезапную тяжесть в животе и кровь, бросившуюся в лицо. «А что я получу взамен, Грифф?»

– Конечно, нет, – ответил Дело.

Меня захлестнуло странное облегчение, непонятное разочарование, и в голову вдруг пришла мысль задать вопрос, с совершенно неуместным в этой ситуации лукавством: «Конечно, нет что?» Неловкое молчание, которое всегда висит в воздухе, когда я помогаю ему облачаться в доспехи в арсенале, начало пульсировать между нами, но в этот раз именно Дело нарушил тишину первым. Его голос прозвучал неестественно высоко, и он искоса бросил взгляд на ворота, к которым мы приближались. В компании с Повелителем драконов я вхожу в Ворота Повелителей.

– Я был рад повидать твою сестру в добром здравии. И ее детей. Они подросли.

Я сглотнул ком в горле и ответил:

– В последнее время стали настоящими озорниками.

– Правда? Хуже, чем когда-то были мы?

Услышав мой смех, Дело слабо улыбнулся.

Однако я ничуть не удивился тому, что, как только мы вошли в покрытый грязью центральный двор, удача тут же покинула меня.

Нас уже поджидала Роксана Полуаврелианка, чьи длинные каштановые волосы рассыпались по плечам. Она стояла, скрестив руки поверх кроваво-красной мантии. При нашем появлении указала на меня:

– Его следует сбросить с дракона, – сказала она Дело.

Я прирос к месту.

Конечно, думал я, они не могли узнать, что я видел каллиполийских наездников и промолчал, это просто невозможно было доказать…

Дело склонил голову:

– И тебе привет, Роксана.

Она подозвала нас к себе, и я с замирающим сердцем понял, куда она нас ведет. На тренировочную площадку, специально отведенную для учебной стрельбы, что располагалась около стен Крепости. Дело шел следом за ней, а я, преисполненный опасения, шагал за ним, хотя уже начал предполагать, что нас ждет и чего совершенно не хотел видеть.

Внутри загона по обугленной земле метался норчианский крестьянин, пытавшийся скрыться от кружащего над ним дракона. Стража Крепости, все мужчины клана Торнроуз, застыли по краям двора. Обычно их забавляли грязные забавы полуаврелианцев, но сегодня даже на их лицах застыла брезгливость. На лице стоящего около загона Роуда было выражение отстраненного восторга. Брэн и Фионна, оруженосцы Роуда и Роксаны, остановились у ворот с опустошенными лицами.

Участие в подобных зрелищах всегда считалось честью для наездников смирения.

Аврелианку Роуда звали Райла. Ее облили водой, чтобы затушить боевое пламя и немного продлить процесс. К тому времени, как мы приблизились, она уже устала палить пеплом и набросилась на свою жертву. Мужчина, падая, пронзительно закричал. Я узнал его – Шонан из клана Кракен, шахтер из старой команды Имона, за чьими детьми иногда присматривала Агга.

– Очевидно, – сказал Роуд Дело, – в некоторых кланах болтали об Антигоне.

Райла перевернула Шонана, терзая того, словно тряпичную куклу. Фионна крепче вцепилась в ограду.

Когда мы были моложе, я не особо задумывался о том, что после Радамантуса Великим Повелителем станет Роуд. Иксион был жесток, а Роуд просто был его глуповатым другом. Но в последние годы – в моменты, подобные этому, – мысль о том, что у Великого Повелителя Нового Питоса всегда под рукой будет боевой дракон, леденила мою кровь. Роуду не обязательно разделять страсть Иксиона к издевательствам над людьми, чтобы быть в этом специалистом.

Мы достаточно настрадались под гнетом полуаврелианцев, когда у них закончились драконы. Но когда следующие поколения усядутся на спины драконов…

– Твоему отцу это бы не понравилось, Роуд, – сообщил Дело.

– А ты собираешься рассказать ему?

Дело промолчал. А Роуд продолжил разглядывать Шонана, почесывая редкие усы.

– Знаешь, Иксион был прав. Это веселит.

Позади нас раздался голос Брэна:

– Мой господин, не кажется ли вам, что с него достаточно…

Роуд обернулся к нему, замахиваясь, и Брэн тут же замолк. Сжимая кулаки, Фионна опустила глаза, чтобы не видеть Шонана. Дело перевел взгляд с наездников смирения на Райлу, терзающую Шонана. А затем сделал шаг к Роуду.

– Иксиона здесь нет, – заговорил он, и его голос понизился, становясь глубже, – и если крестьянин умрет, тебе придется заплатить его семье.

Всем известно, что Радамантус был строг к Роуду.

Роуд со вздохом поднял руку. Райла с тихим скулежем расцепила клыки, отпуская руки Шонана.

Брэн застыл у ворот:

– Мой господин, прошу вас…

Роуд снисходительно взмахнул рукой, и Брэн, проскочив в ворота, бросился на помощь Шонану. Он обошел Райлу, с любопытством обнюхивающую его, и поднял Шонана на ноги. Я изучал самку дракона, гадая, сколько проблем она доставит в логове. Подобные вмешательства раздражали драконов, делая тех более агрессивными к своим смотрителям. У меня уже имелось несколько ожогов от Райлы, и я не желал, чтобы к ним добавились новые.

Роуд отвернулся от загона, и его тон стал деловым:

– Вот этот, – он ткнул большим пальцем в Шонана, – подслушал сплетни о Первой Наезднице-простолюдинке, которая способна декламировать стихи на драконьем языке, словно она сама была драконорожденной. Нам бы хотелось узнать, где он мог об этом услышать, Грифф? – Мое имя в конце предложения прозвучало как удар хлыста.

Я лишь однажды рассказал историю Антигоны Агге на крыльце нашего дома в ту ночь, когда вернули тело Джулии. Но Бекка наверняка подслушала нас, и если она нашептала ее другим детям, за которыми присматривала Агга, те, скорее всего, повторили эту историю своим родителям.

Фионна подняла голову при звуке моего имени, взглянув на меня своими распахнутыми от страха глазами. Дело угрюмо наблюдал за тем, как Брэн ведет Шонана от загона, а затем повернулся ко мне:

– Грифф, ты говорил о нашей встрече с каллиполийцами… в городе?

Роксана презрительно усмехнулась:

– Как будто он признается…

– Да. Говорил. Мой господин.

Плечи Дело опустились. Я услышал гул в ушах. Ничто из того, чем они могли мне угрожать, не пугало меня так сильно, как вероятность того, что, если я не признаюсь, сплетня приведет к Агге и малышам. Нам крупно повезло, что они еще этого не сделали.

– Я ничего такого не имел в виду, – добавил я. – Просто… решил, что это интересная история.

Роксана пришла в себя первой.

– Сбросить, – повторила она. – Сработало с Безумной Леной, сработает и с Гриффом.

– Не глупи, – огрызнулся Дело. – Питианский флот не может позволить себе сбросить Гриффа Гаресона.

Его «Грифф Гаресон» прозвучал так, словно он говорил о непотопляемом военном корабле.

Роуд посмотрел на меня с привычным праздным любопытством:

– Он мог бы посидеть в загоне.

По тому, как нахмурился Дело, я понял, что даже он, казалось, был не в состоянии придумать, как этого избежать.

Однажды я уже побывал в загоне. Это был не тот опыт, который мне хотелось бы повторить. Я снова взглянул на Роуда, желая, чтобы мое лицо выглядело безразличным.

И в этот момент раздался сигнал тревоги.

Драконорожденные вскочили. Брэн и Фионна застыли на месте. Шонан продолжал раскачиваться, едва держась на ногах.

– Это наблюдатели, – понял я.

Каллиполийские шпионы. Наконец-то их засекли.

– Я знаю, что это, Гаресон, – огрызнулся Роуд.

Это был первый сигнал тревоги на Новом Питосе, который прозвучал не во время учений, но стоило нам броситься в Крепость и направиться к арсеналам, я почувствовал вовсе не страх, а предвкушение. Я помнил тех двух мерцающих небесных рыбок, занырнувших в облачный покров за Кракеном.

«Легкая добыча».

Я думал о клыках и когтях, оставивших следы на теле Шонана, о том, что скоро у меня появятся такие же раны, и меня захлестнула самоубийственная дерзость:

– Как насчет пари, господин Роуд?

Мы добрались до развилки галерей, где обычно разделялись: Роуд и Роксана направятся в Аврелианский арсенал вместе с Брэном и Фионной, а мы с Дело – в арсенал Небесных Рыб. Роуд повернулся ко мне, и его глаза округлились от удивления моей дерзостью, но я улыбался. Стоя у них за спиной, Брэн закатил глаза, глядя на Фионну.

– Мое наказание отменяется, – предложил я, – если я сегодня захвачу каллиполийского наездника.

Дело разразился диким смехом, услышав мой наглый ответ, и даже на напряженном лице Роуда появилось некое подобие улыбки.

– Я подумаю, – ответил он.

9
Праздник Четвертого Ордена

ЛИ

Последний раз, когда я находился в компании патрициев, ставших представителями золотого сословия, которые свергли Триархов, они не знали, кто я такой. Я был всего лишь сиротой из трущоб, который на удивление сильно напоминал Грозовых Бичей и исключительно хорошо танцевал.

Сегодня на вечеринке у Доры они знали совсем другое. А я, увидев гобелен с изображением Фархолла, висевший на лестничной площадке, тоже не собирался забывать, кто они такие. Люди, что разбогатели на Революции, что выставляли на торги вещи моей семьи, радуясь гибели моих близких.

Но все же это было приятно – больше не прятаться.

Но сегодня, по крайней мере, в отличие от Лицейского бала, когда мы дебютировали в золотом обществе, Энни, держащая меня под руку, не отшатнулась от меня при упоминании о сходстве с Грозовыми Бичами. Она знала всю правду обо мне и только что сказала, что считает меня достойным этого города.

Год назад я и представить себе такого не мог.

Согласен ли я с ее словами, что достоин этого города и нужен ли он мне вообще, – это был уже другой вопрос.

Как только мы с Энни, держась за руки, вошли в комнату, Дора Митрайдс тут же поспешила к нам навстречу, с удивительной фамильярностью поцеловала Энни в щеку, а затем коснулась моей руки своей прохладной, сверкающей драгоценностями ладонью.

– Спасибо, что присоединился к нам, Лео. – Она воспользовалась именем, от которого я отказался, и говорила на драконьем языке. Я ответил на нем же:

– Спасибо, что так хорошо заботитесь о гобеленах моего отца. И, пожалуйста, зовите меня Ли.

Несколько мгновений Дора медленно хлопала глазами, словно лягушка, разглядывающая муху, а рука Энни застыла в моей. А потом Дора улыбнулась:

– Гобелен на лестничной площадке? Я забыла о нем. Напомни мне как-нибудь, что есть вопросы, которые нам нужно обсудить. – Она постучала пальцем с кольцом по своему бокалу, и звук, разнесшийся по комнате, заставил всех присутствующих умолкнуть. Похлопав меня по спине, она повысила голос и представила меня уставившимся на нас золотым. Ее голос свободно разнесся по помещению с высокими потолками, несмотря на плотные набивные шторы, укутывающие окна:

– Дамы и господа Яникула, поприветствуйте вместе со мной Антигону сюр Аэла и Ли сюр Пэллора на нашем небольшом празднике и простите меня за то, что я сопровождаю их появление столь громким объявлением. Те из вас, кто знаком со мной, понимают мою нетерпимость к сплетням…

Вокруг раздались взрывы смеха.

– Поэтому позвольте мне затронуть тему, которая полностью удовлетворит наше любопытство. Да, Ли сюр Пэллор – это Лео Грозовой Бич, единственный выживший сын Леона. Да, тот самый Леон, о котором упоминалось в биографии Антигоны сюр Аэла. Да, Лео – простите, Ли, – отрекся от старого порядка и доказал это в смертельной схватке со своей родственницей. Я более чем уверена, что и Ли, и Антигона жаждут поведать вам о своей жизни во всех подробностях, и не забывайте также о Пауэре сюр Итере и Коре сюр Маурана, также присутствующих здесь для знакомства с вами. А теперь я заканчиваю, чтобы не мешать вашему предстоящему общению, и давайте поднимем бокалы за этих крайне смелых молодых людей, для которых идеалы Революции стали смыслом жизни.

К тому времени, как Дора закончила свою речь, Энни покраснела до корней волос; Кор на другом конце зала застыл за столиком в кабинке, где в одиночестве потягивал свой напиток; а Пауэр, окруженный своей обычной компанией девушек из золотых, потирал бритый затылок, чувствуя на себе пристальные взгляды присутствующих гостей. Дора, обращаясь к нам с Энни, добавила хриплым шепотом:

– Простите за мою поспешность, мне хотелось выпить до прибытия Защитника. Вы готовы повеселиться?

Я ожидал, что Дору Митрайдс разозлит мое замечание о гобелене. Вместо этого ее язвительное чувство юмора странным образом обезоружило меня. Она подвела нас к первой группе гостей, не дожидаясь нашего ответа, и, как она и предсказывала, тут же начались расспросы.

Они интересовались, присутствовал ли я в городе во время Революции, что прозвучало достаточно безобидно, но на самом деле они хотели узнать о Дворцовом дне и был ли я там. И в этом вопросе, вероятно, скрывалось нечто среднее между болезненным любопытством и чувством вины. Энни коснулась своей теплой рукой моей ладони, слегка сжимая ее, пока я отвечал на вопрос с приклеившейся на лицо улыбкой. Я будто из-под воды слышал свои слова: «Я был там все это время».

Они спрашивали, знали ли мы с Энни друг друга в горах. Спрашивали, знала ли Энни в приюте, кем я был. Мы с Энни отвечали по очереди, словно были партнерами на тренировке совместных нападений. Энни шутила – шутила – об Элбансе, а на ее лице застыла точно такая же улыбка, как у меня:

– Я стала замечать, что он часто заставляет меня притворяться служанкой.

Золотые захихикали, захлебываясь от восторга, а я повернулся к Энни, слишком изумленный, чтобы смутиться: это было одно из тех давних воспоминаний, о котором мы никогда не говорили, настолько неловкое, что я надеялся, что это мне привиделось. Раскрасневшись, она с усмешкой выдержала мой взгляд.

Мне хотелось расцеловать ее перед всеми этими тупицами.

Декан Ортос, глава Лицея, первым решился задать вопрос о том, что случилось в Крепости. Он говорил вполголоса, а кисточки его академической шапочки покачнулись, когда он наклонился вперед:

– Правда ли, мой дорогой юноша, что Атрей не приветствовал твое возвращение?

И хотя Энни стиснула мою руку, а Дора сердито взглянула на декана, я знал безопасный ответ. Я достаточно пообщался с Министерством Пропаганды, чтобы знать, когда нужно держать рот на замке.

– Боюсь, я не понимаю, о чем вы.

Дин Ортос недовольно хмыкнул. Дора с беззаботным смехом похлопала его по плечу:

– Нет, нет, Стефан, ты ведь не хочешь, чтобы Митт подслушал…

Митт Хартли, председатель Комитета по цензуре, непринужденно болтал в соседней компании золотых, раскрасневшись от уже выпитого вина. При упоминании о нем Дин Ортос только еще больше нахмурился:

– Не хочу. Скажите мне, Ли, – он понизил голос, – что вы думаете о Комитете этого человека?

По тому, как он произнес эти слова, стало очевидно, что он считал, будто я должен испытывать к нему особые чувства из-за своего происхождения. Комитет по цензуре – детище Атрея, вероятно, одно из наименее популярных среди патрициев. У него имелась привычка запрещать классическую литературу на драконьем языке, если ему казалось, что она пропагандирует симпатию к Триархам, но, к сожалению, большинство классической литературы на драконьем языке, похоже, поддерживало именно эти идеи.

Я снисходительно относился к цензуре Атрея, пока не узнал, что он желал моей смерти.

Но даже это не расположило меня к обсуждению литературного наследия с этим патрицианским бюрократом. Он зря полагал, что, нажившись десять лет назад на расправе над моей семьей, теперь может найти со мной общей язык на почве любви к литературе на драконьем языке. Я широко улыбнулся декану Ортосу:

– Я отказался от своего наследства в Крепости.

Дора издала нетерпеливый смешок.

– Правда, Стефан, – подтвердила она. Она, как и Ортос, говорила вполголоса. – Что бы ты хотел получить взамен? Свободную прессу? Вы видели, что печатают представители низших металлических классов, когда им представляется хоть малейшая возможность…

Похоже, ни Дора, ни декан, который ворчливо с ней согласился, не оценили появление листовок Отверженных и их лозунгов: «Равные пайки для всех». Конечно, думал я, чувствуя, как меня охватывает гнев, почему они должны это делать? Они, может, и не были согласны с цензурой Атрея, однако получали большую выгоду от системы продовольственного распределения. У них не имелось сестер, как, например, у Кора, которые благодарили их за контрабандный сыр…

Энни, которая некоторое время, прищурившись, смотрела на Ортоса, откашлялась:

– Декан Ортос, ваш сын служит у генерала Холмса?

На лице Ортоса расцвела улыбка:

– Да, конечно! Люциана только что повысили до начальника штаба…

Ну вот и началось хвастовство. Я был почти уверен, что помнил Люциана Ортоса по занятиям в Военном Колледже: он был на несколько лет старше нас и слыл настоящим придурком.

Но Военный Совет – это теперь проблема Энни, а не моя.

Я вышел из комнаты. Зайдя в уборную, я брызнул на лицо холодной водой. А когда поднял взгляд, пытаясь сморгнуть капли с глаз, увидел мужчину, изучающего меня в зеркале у соседней раковины.

– Ли сюр Пэллор?

Я согласно кивнул. Мужчина протянул руку, и мне пришлось вытереть свою о салфетку, прежде чем ответить на рукопожатие.

– Ло Тейран, – представился он.

Ло Тейран. Поэт – лауреат Каллиполиса и отец Лотуса. Я видел его раньше издалека на Лицейском балу: у него была долговязая фигура и жесткие, как у Лотуса, волосы.

– Надеюсь, вы простите меня, что я явился сюда, не представившись. Я надеялся спросить…

Он начал рассказывать мне о поэме, которую писал по заказу Министерства Пропаганды:

– Революционный эпос в традициях «Аврелианского цикла», который, к сожалению, был запрещен нынешним режимом, и я надеюсь, вы…

Рассказывая мне все это, он теребил запонки в форме клевера. Я кивал, почти не вслушиваясь в его слова и пытаясь придумать подходящий предлог, чтобы побыстрее убраться из уборной, в которой так опрометчиво хотел спрятаться от лишнего внимания окружающих, как вдруг мое внимание привлек обрывок фразы:

– …надеюсь взять у вас интервью о том, что на самом деле произошло в Дворцовый день…

Я не помнил, как добрался из уборной до беседки, где меня ждала Энни. Она беседовала с Пауэром, но их тайны меня абсолютно не интересовали. Я мельком заметил, как мне в руку сунули бокал вина, и залпом осушил его.

– Колбаски?

Я опустил взгляд на поднос, который протянул официант, и не сразу понял, что находится передо мной. В разгар продовольственного кризиса мне предлагали колбаски, завернутые в бекон и нанизанные на крошечную серебряную вилку.

ЭННИ

Я и не подозревала, что пробираться сквозь толпы золотых бок о бок с Ли так сильно будет напоминать мне наш полет на драконе. Впервые после его возвращения с дуэли я увидела Ли таким, каким он был в воздухе: сосредоточенным, решительным, готовым к бою. Он был способен очаровывать, смеяться и отмахиваться от трудностей, подобно дракону, стряхивающему дождевую воду с крыльев.

Это был тот Ли, которого я помнила. Тот, кого не остановит ни гобелен, ни несколько десятков подвыпивших золотых.

И хотя мне пришлось открыться, выставив напоказ все, что когда-либо скрывала, все самое сокровенное, я не чувствовала себя слабой и уязвимой, стоя рядом с Ли и радостно улыбаясь, я, напротив, стала ощущать себя гораздо сильнее. Впервые я осознала, что мы можем совершить прорыв не только сегодня, но и после. Вместе, бок о бок, как военный дамианский корабль. Устойчивый, неприступный, меткий.

Это была наша история, и сегодня мы стали ее обладателями.

И к моему собственному удивлению, как и к удивлению других, я шутила.

Я чувствовала на себе взгляды: на нас смотрели не только те, с кем мы разговаривали, но и остальные приглашенные, собравшиеся в комнате, каждый из которых незаметно поглядывал на нас. Я так часто улыбалась, что у меня начала болеть челюсть. Но меня удивляло, как же это, оказывается, приятно – вскинуть голову и признать правду. Не только правду о нашем прошлом, но и правду о том, что ждет Ли.

Словно теперь, когда я сбросила все покровы, мне больше нечего бояться.

Я видела побелевшие костяшки пальцев Ли, когда он сжимал ножку бокала, что только выдавало его напряжение, и наконец, не в силах больше выносить это напряжение, он обернулся ко мне. Его улыбка погасла, словно он – марионетка, освобожденная от ниточек.

– Мне нужно несколько минут. Я буду в уборной.

– Я подожду.

Когда он ушел, темноволосая женщина коснулась моей руки, будто мы были давними знакомыми, и я посмотрела на нее, охваченная нехорошим предчувствием, на которое меня натолкнула ее заговорщическая улыбка. Однако ее слова застали меня врасплох:

– Я так рада наконец-то познакомиться с вами, дорогая. Пэрри рассказывал о вас столько хорошего.

– Пэрри? – повторила я, перебирая в памяти знакомых с похожим именем. Женщина улыбнулась, и ее треугольное лицо вдруг загорелось, когда она заметила кого-то позади меня.

– А, вот ты где, дорогой. Разве ты не собирался нас познакомить?..

Я повернулась. Женщина улыбалась Пауэру. Он с кислым видом перевел взгляд с меня на нее.

Я почувствовала, как улыбка – настоящая улыбка – впервые за сегодняшний вечер расплылась на моем лице.

– Привет, Пэрри.

Я знала, что Пауэра усыновили, но меня поразили не столько их различия во внешнем виде, сколько то, насколько широкая улыбка его матери контрастировала с угрюмой улыбкой Пауэра. И в ней было столько любви. Я почему-то думала, что вся семья Пауэра будет такой же колючей, как и он сам.

Пауэр нахмурился:

– Могу я украсть ее у тебя, мама? Неотложное… дело государственной важности.

Миссис Гесперидис кивнула, и ее глаза заблестели, когда я позволила нахмурившемуся Пауэру отвести меня за локоть в темный уголок. Он на ходу подхватил с подноса два фужера с вином.

– Знаешь, она мне нравится, – сказала я ему, когда мы устроились за столиком в нише.

Пауэр поднял палец в знак предупреждения. Я изо всех сил постаралась не расхохотаться.

– Никогда больше, – начал он, – не называй меня Пэрри.

Он вручил мне один из бокалов вина, молниеносно скользнув взглядом по моему платью, а затем обратно, вглядываясь в мое лицо в тусклом свете кабинки, в которой мы сидели. Я улыбнулась, а он прищурился в ответ:

– Тебе нравится, когда тебя выставляют напоказ, как любимого питомца Повелителя драконов?

Отпив из бокала, я поперхнулась вином. Я опустила бокал на стол, и улыбка сползла с моего лица.

Пауэр застыл и слегка нахмурился, насторожился, словно собака, которая укусила и ждет ответного пинка.

Вино из моего бокала выплеснулось ему в лицо. А затем прилетел удар сбоку.

Но ничего из этого я не сделала. Просто посмотрела на него. И, как и предполагалось, Пауэр потерял всякий задор.

Я почувствовала странный, холодный триумф при виде этого зрелища.

– Это была шутка, – сказал он.

– Я хочу, чтобы ты перестал так шутить. – Пауэр поставил свой бокал. – Обо мне или Роке. Я хочу, чтобы ты прекратил. Больше никаких шуток про крепостных.

Пауэр поднял глаза к потолку. А затем заявил, словно мы ведем какие-то переговоры:

– Хорошо. Но я оставляю за собой право шутить о Ли.

Я не смогла не улыбнуться, потому что если мы в данный момент вели переговоры, то я только что выиграла. Даже если это не было извинением, я уже получила больше, чем когда-либо могла ожидать от Пауэра. Даже если Ли повезло меньше.

– Почему ты так его ненавидишь? – спросила я.

Пауэр вздрогнул, и его губы, касающиеся ободка фужера, искривились:

– У меня свои причины не любить харизматичных драконорожденных засранцев.

Он взмахнул рукой в сторону собравшихся в центре зала золотых, и крылья Четвертого Ордена вспыхнули на плече мундира.

– Даже если я брошу шутить про крепостных, думаешь, они перестанут об этом думать? Оглянись вокруг, Антигона. Все в этой комнате смотрят на тебя, смотрят на него, смотрят и думают: «Грозовой Бич со своей крепостной, ну разве не в духе старых добрых традиций?»