Текст книги "Северный полюс. Южный полюс"

Итак, можно было считать, что мы на полюсе. Разумеется, каждый из нас знал, что мы стоим не точно на самом полюсе, это было исключено, если учесть, каким временем и какими приборами для наблюдений мы располагали. Но мы находились от него так близко, что возможная разница в несколько километров практически не играла никакой роли. У нас было намечено сделать круг с радиусом в 18,5 километра около нашей стоянки и на том подвести черту.

Как только сани остановились, мы собрались вместе и поздравили друг друга. После проделанного пути у нас были все причины для взаимного уважения, и думаю, что именно это чувство вылилось в решительные, крепкие рукопожатия, которыми мы обменялись.

На полюсе. Перед норвежским флагом. 15 декабря 1911 г.

Затем мы перешли к следующему акту, самому важному и торжественному за всю нашу экспедицию: водружению флага. Пять пар глаз с любовью и гордостью смотрели, как наш флаг развернулся и затрепетал на ветру. На полюсе.

Я заранее решил, что водружать флаг будет весь отряд. В таком историческом событии должны участвовать все те, кто в борьбе со стихией рисковал жизнью и делил вместе и горе, и радость. У меня не было другого способа выразить свою благодарность товарищам в этом глухом и пустынном месте. Так это и было понято и принято ими. Пять мозолистых обветренных рук взялись за шест, подняли развевающийся флаг и первыми водрузили его на географическом Южном полюсе.

– Водружаем тебя, наш дорогой флаг, на Южном полюсе и даем равнине, на которой он находится, имя: «Равнина Короля Хокона VII».

Норвежский флаг на 90° южной широты. 15 декабря 1911 г.

Эти минуты, конечно, останутся в памяти у всех, кто там стоял. В тех краях отвыкаешь от длинных церемоний; чем короче, тем лучше.

И тотчас опять начались наши будни. После того, как мы поставили палатку, Ханссен убил Хельге. Нелегко ему было расставаться со своим лучшим другом. Хельге был на редкость прилежным и послушным псом. Безропотно тянул лямку с утра до вечера, служа примером для всей упряжки. Но за последнюю неделю он сильно сдал, и, когда мы вышли на полюс, от прежнего Хельге оставалась одна тень. Он просто тащился в упряжке, не принося никакой пользы. Удар по черепу – и Хельге перестал существовать. «Смерть одних – хлеб для других» – эта пословица как нельзя лучше подходит к такому случаю: собаку сейчас же освежевали, и через 2 часа от нее остались только кончик хвоста да зубы. Из наших 18 собак это была вторая, которую мы потеряли. Майор, один из красавцев Вистинга, на 88°25 южной широты оставил нас и больше не возвращался. Он был сильно истощен и наверное ушел умирать. Теперь у нас насчитывалось 16 собак, и мы собирались разделить их поровну на две упряжки, Ханссена и Вистинга, поскольку сани Бьоланда было решено оставить здесь.

Разумеется, в этот вечер у нас в палатке был праздник. Не скажу, чтобы шампанское лилось рекой, просто каждому досталось по кусочку тюленьего мяса – и вкусно, и на душе приятно. Других зримых признаков торжества внутри палатки не было. Мы слышали, как снаружи ветер трепал флаг, и оживленно толковали о том, о сем. Наверно, мысленно кое-кто передавал домой весть о том, что мы совершили.

Пришло время пометить наши вещи на память словами «Южный полюс», числом и годом. Вистинг оказался превосходным гравером, и ему пришлось основательно потрудиться.

До сих пор мы не курили в палатке. Иногда я замечал, как кто-нибудь сунет в рот немного жевательного табаку. Теперь порядки изменились. Дело в том, что у меня была с собой старая трубка с надписями, сделанными в разных арктических районах, и мне, понятно, захотелось добавить к ним надпись «Южный полюс». И когда я достал для этой цели трубку, вдруг последовало неожиданное предложение Вистинга. В его личном мешке лежало несколько плиток табаку, и он отдал его мне. Понятно ли вам, что означало подобное предложение в таком месте, к тому же сделанное человеку, который чертовски любит покурить после еды? Мало кто сумеет вполне понять это. Я с величайшей радостью принял дар, и на обратном пути у меня по вечерам была трубочка мелко крошенного жевательного табаку. Ох, уж этот Вистинг, он совсем избаловал меня. Мало того, что отдал мне табак, он каждый вечер – потом я не устоял против соблазна и выкуривал трубочку еще и утром – брал на себя не совсем приятную работу и во всякую погоду крошил табак и набивал мне трубку.

Но разговор особенно не затянулся. Нам не удалось взять высоту солнца в полдень, надо было постараться сделать это в полночь. Небо опять прояснилось, и похоже было на то, что в полночь мы сумеем провести наблюдение. Поэтому мы забрались в спальные мешки, чтобы немного поспать в оставшиеся часы. В начале двенадцатого, заблаговременно, мы вышли из палатки и приготовились ловить солнце. Погода была прекрасная, условия для наблюдения отменные. Как обычно, работали все четыре наблюдателя, и мы внимательно следили за движением солнца. Дело это требовало терпения, ведь высота солнца изменялась теперь очень мало. Полученный нами итог был чрезвычайно интересен, по нему очень хорошо видно, сколь ненадежно и малоценно такое единичное наблюдение в этих областях. В 0 часов 16 декабря мы убрали инструменты, очень довольные проделанной работой и совершенно уверенные в том, что наблюдали полуночную высоту солнца. Тут же выполнили расчеты и получили 89°56 южной широты. Всех нас вполне устраивал этот результат.

Привал по дороге к полюсу

Было решено заключить место стоянки в круг с радиусом около 20 километров. Конечно, я не хочу сказать, что мы собирались сделать полную окружность с указанным радиусом; на такое дело ушел бы не один день, так что об этом не могло быть и речи. А сделали мы вот что: три человека вышли по трем направлениям – двое перпендикулярно курсу, которым мы следовали до сих пор, третий по направлению курса. Для этой работы я выделил Вистинга, Хасселя и Бьоланда.

Проведя наблюдения, мы поставили на огонь котелок, чтобы выпить по глотку шоколада. Нельзя сказать, чтобы наши упражнения на воздухе в довольно легкой одежде согрели нас. Только мы принялись за горячий напиток, как Бьоланд вдруг заявил:

– Я бы предложил сразу же и выходить. Вернемся, тогда ивыспимся.

Хассель и Вистинг думали так же, и было решено, что они немедленно приступят к работе. Вот вам еще один из многих примеров воодушевления, которое владело нашим маленьким коллективом. Не успели завершить дневной переход – около 30 километров, – как ребята просят разрешить им отмахать еще 40. Можно было подумать, что этим молодцам неведома усталость.

Наша трапеза приняла характер легкого завтрака, а именно: каждый поел хлеба из своего пайка, после чего уходящие начали готовиться к предстоящей работе. Прежде всего были сшиты три мешочка из легкой ветронепроницаемой ткани. В мешочки положили по записке с указанием координат нашей стоянки. Кроме того, все трое брали с собой по большому квадратному флагу из хорошо видной издалека плотной темно-коричневой материи. На флагштоки мы пустили полозья: они и высокие – около трех с половиной метров – и крепкие; все равно мы решили снять их, чтобы предельно облегчить сани для обратного перехода.

Взяв это снаряжение, а также по три десятка галет в качестве дополнительного пайка, тройка разошлась. Маршруты были отнюдь не безопасные, и к чести моих товарищей надо отметить, что они взялись за дело без каких-либо возражений и даже с великим рвением.

Давайте посмотрим, какому риску они подвергались. В этой безбрежной равнине, лишенной каких-либо ориентиров, нашу палатку вполне можно было сравнить с иголкой в стоге сена. И вот нашим товарищам предстояло удалиться от нее на 20 километров. В такой маршрут не мешало бы взять компас, но наши санные компасы были слишком велики и не приспособлены для переноски. И пришлось им идти так. Правда, начиная маршрут, они могли ориентироваться по солнцу, но долго ли его будет видно? Погода-то хорошая, да кто может гарантировать, что она вдруг не переменится. Конечно, если случится такая неприятность, солнце скроется, можно возвращаться по собственным следам. Да только в этих краях опасно полагаться на следы. Не успеешь оглянуться, как уже вся равнина окутана пургой и любой след тут же стирается. Вполне вероятный случай, если учесть резкие перемены погоды, которые мы так часто наблюдали. Словом, нет никакого сомнения, что тройка, которая в половине третьего утра вышла в путь, рисковала жизнью. И каждый из них прекрасно это знал. Но если кто-нибудь думает, что их прощание с двумя остающимися товарищами было торжественным, то он ошибается. Все трое со смехом и шутками пошли каждый в свою сторону.

Листки из дневника Р. Амундсена с записями наблюдений, произведенных на полюсе

Тем временем мы с Ханссеном занялись разными текущими делами. Надо было уладить кое-какие мелочи, а затем приготовиться к серии наблюдений, которые мы хотели провести сообща, чтобы возможно точнее и лучше определить свои координаты. Первое же наблюдение показало, насколько это было необходимо. Измерение высоты, вместо того чтобы дать большую высоту по сравнению с полуночным наблюдением, дало меньшую, и нам стало ясно, что мы отклонились от того меридиана, по которому, как нам казалось, следовали.

Теперь надо было прежде всего определить линию север – юг и широту, чтобы ориентироваться. К счастью для нас, было похоже, что хорошая погода продержится. Начиная с 6 часов утра до 7 вечера, мы каждый час измеряли высоту солнца, и эти наблюдения позволили нам более или менее надежно вычислить свою широту и установить направление меридиана.

Около 9 часов утра мы начали уже ожидать возвращения товарищей. По нашим расчетам, к этому времени они должны были пройти все 40 километров. Только в 10 часов Ханссен заметил на горизонте первую черную точку, а затем вскоре показались вторая и третья. Каждую точку мы встречали вздохом облегчения. Все трое вернулись к палатке почти одновременно. Мы сообщили им предварительный итог своих наблюдений. Судя по всему, наш лагерь находился примерно на 89°54 30 ' южной широты; значит, самый полюс должен был попасть в захваченную нами площадь.

Мы могли бы вполне довольствоваться этим результатом, но так как погода была хорошая и вроде бы не собиралась портиться, а наш запас продовольствия после тщательной проверки оказался весьма обильным, мы решили пройти оставшиеся 10 километров и произвести определение места возможно ближе к самому полюсу. А пока три путника улеглись спать – не столько потому, что они устали, сколько потому, что так полагалось; тем временем мы с Ханссеном продолжали наблюдения.

Во второй половине дня мы еще раз придирчиво проверили свой запас продовольствия, чтобы затем повторно обсудить наши дальнейшие действия. Оказалось, что продовольствия для нас и для наших собак хватит на 18 дней. Оставшиеся 16 собак были разделены на две упряжки по 8 собак в каждой, а поклажа саней Бьоланда распределена по саням Ханссена и Вистинга. Разгруженные сани поставили на попа, и вышла прекрасная веха. Прикрепленный к ним одометр мы не стали снимать. На обратном пути вполне можно обойтись двумя одометрами. Все эти приборы показали себя очень точными. Мы оставили также 2–3 пустых ящика. На одной из досок я записал карандашом, что нашу палатку «Пульхейм» нужно искать в направлении NWtW, в 5,5 мили (10 километрах) от саней. Закончив все эти дела в тот же день, мы с удовлетворением легли спать.

На другой день, 17 декабря, рано утром мы снова тронулись в путь. Бьоланду, который покинул сословие каюров и с восторгом был принят в сословие направляющих, сразу же было поручено главное и почетное задание вести экспедицию к самому полюсу Это задание, которое мы все считали делом чести, я поручил ему в знак благодарности славным жителям Телемарка за их выдающийся вклад в развитие лыжного спорта. В этот день особенно важно было прокладывать совершенно прямую лыжню и, по возможности, точно держаться вычисленного нами меридиана. На некотором расстоянии за Бьоландом следовал Хассель, за ним Ханссен, потом Вистинг и поодаль – я. Это позволяло мне довольно точно контролировать наш курс и следить за тем, чтобы мы не очень отклонялись от него.

Бьоланд показал себя отменным направляющим. Всю дорогу шел как по ниточке, ни разу не отклонился в сторону, и когда 10 километров были пройдены, мы ясно могли видеть и пеленговать оставленные нами сани. Судя по азимуту, они стояли как раз в надлежащем направлении. Было 11 часов утра, когда мы дошли до цели. Одни принялись ставить палатку, другие готовили все к предстоящим наблюдениям. Был сооружен крепкий снежный пьедестал для искусственного горизонта. Затем второй пьедестал, пониже, чтобы можно было класть на него секстант, когда им не будут пользоваться. В 11.30 было произведено первое наблюдение.

Затем мы разделились на две смены, в одной Ханссен и я, во второй Хассель и Вистинг. Пока одна смена спала, другая вела наблюдения, и наоборот. Каждая вахта продолжалась 6 часов. Погода стояла великолепная, хотя небо не все время оставалось совершенно ясным. Время от времени небо заволакивала тонкая, легкая, похожая на пар пелена, которая вскоре опять рассеивалась. Эта пелена была не настолько плотной, чтобы закрывать солнце. Мы видели его все время. Однако в атмосфере происходили какие-то возмущения.

Карта ближайших окрестностей Южного полюса

Смотришь, высота солнца несколько часов остается неизменной, потом оно вдруг словно делает скачок.

Целые сутки мы проводили ежечасные наблюдения. Как-то странно было лечь спать в 6 часов вечера и, поднявшись в 12 ночи, увидеть солнце вроде бы на той же высоте. В 6 часов утра опять ложишься, а высота солнца все та же. Конечно, на самом деле она менялась, но так незначительно, что невооруженным глазом не заметишь. И нам казалось, что солнце движется по кругу на одной и той же высоте.

Приводимое мной время исчислялось по меридиану Фрамхейма. Мы продолжали основываться на нем. Наблюдения скоро показали, что мы находимся не на самом полюсе, но так близко к нему, как это возможно с нашими инструментами.

18 декабря в 12 часов дня наблюдения были закончены, и можно уверенно сказать, что мы сделали все, что было в наших силах.

Чтобы по возможности приблизиться еще хоть на несколько миллиметров к самому полюсу Ханссен и Бьоланд прошли 4 мили, или 7 километров, в направлении вновь определенного меридиана.

В этот день за обедом Бьоланд удивил меня. За весь поход еще никто не произносил речей, но тут он, видно, решил, что настала подходящая минута, и мы с удивлением услышали торжественный спич. Но больше всего я поразился, когда он, окончив свою речь, достал портсигар и угостил нас всех сигарами. Сигара на полюсе! Вы представляете себе? Мало того. В портсигаре осталось еще 4 сигары. И как же я был тронут, когда Бьоланд протянул мне портсигар со словами:

– А это тебе на память о полюсе.

Я принял подарок и буду хранить портсигар, как один из многих трогательных знаков преданности моих товарищей по этой экспедиции. Сигары мы потом поделили в сочельник, отметив тем самым и этот праздник.

После праздничного обеда на полюсе мы начали собираться в обратный путь. Сначала поставили маленькую палатку, которую везли с собой на случай, если бы нам пришлось разделиться на два отряда. Наш искусный парусный мастер Рённе сшил ее из тонкой ветронепроницаемой материи. Она была бурого цвета, очень приметная на белом снегу. Палаточный шест надставили так, что он достигал в высоту около 4 метров. Наверху привязали маленький норвежский флаг, а под ним вымпел с надписью: «Фрам». Палатку со всех сторон надежно укрепили растяжками. Внутри я оставил в мешочке письмо на имя короля с сообщением о результатах экспедиции. Кто поручится, что нам доведется лично доложить о своем путешествии: до дома еще далеко, всякое может случиться. Я написал также короткое письмецо Скотту, полагая, что после нас он первым попадет сюда. Из вещей мы оставили секстант со стеклянным горизонтом, футляр от гипсометра, три ножных мешка из оленьего меха, камики и варежки. Напоследок все по очереди зашли в палатку, чтобы расписаться на дощечке, привязанной к шесту.

Неожиданно мы получили поздравления от своих товарищей – на желтых лоскутках кожи, пришитых к палатке у растяжек, было написано: «Счастливого пути!» и «Добро пожаловать на 90°!». Нас очень порадовали эти добрые пожелания. Они были подписаны Беком и Рённе; друзья явно верили внас.

Расписавшись, мы тщательно завязали палатку, чтобы ветер не проник внутрь.

А затем – прощай, Пульхейм. Торжественная минута; обнажив головы, мы простились с палаткой и нашим флагом. Затем свернули лагерь и уложили все вещи на сани. Начинался обратный путь: домой, домой, шаг за шагом, миля за милей – немало их еще впереди. Мы сразу вышли на свой старый след и продолжали держаться его. Не один и не два раза мы оборачивались, чтобы бросить прощальный взгляд на Пульхейм. Снова спустилась белая мгла, и вскоре последний признак Пульхейма – наш маленький флаг скрылся вдали.

Скольжение отличное, настроение приподнятое, и мы развили хорошую скорость. Собаки словно понимали, что мы повернули домой. Слабый летний ветерок при температуре -19° мы воспринимали как последний привет полюса. Там, где были оставлены сани, остановились и взяли кое-какие вещи. Дальше начиналась череда пирамидок. Наш след почти стерся, но зоркий Бьоланд различал колею. Впрочем, пирамидки выполняли свою миссию так исправно, что след был не так уж и нужен. Хотя высота пирамидок была не больше метра, они сразу бросались в глаза на ровной глади плато. Под лучами солнца они сияли, как электрические маяки. А против солнца казались черными, напоминая темные камни.

Экспедиция Роберта Скотта на Южном полюсе около памятной палатки, оставленной Руалем Амундсеном и его спутниками

Мы хотели впредь передвигаться ночью. Это давало много преимущества. Во-первых, солнце в спину, а это играло немалую роль для наших глаз. Идти против солнца по снегу тяжело, даже если у вас хорошие снежные очки. А когда оно светит в спину, идешь и хоть бы что. Во-вторых – это преимущество мы оценили уже потом, – поскольку мы самое теплое время суток проводили в палатке, нам представлялся удобный случай подсушить мокрую одежду. Впрочем, как мы увидим дальше, это нас не так и выручило.

До чего приятно было повернуться спиной к югу. До сих пор ветер был преимущественно встречным и отнюдь не ласкал наши потрескавшиеся щеки. Теперь же он всегда будет попутным; глядишь, и кожа подзаживет.

А еще мы мечтали поскорее спуститься с плато, чтобы вздохнуть полной грудью. На плато не очень-то надышишься. На одно только слово «да» два вдоха потратишь. Непрерывное состояние одышки, в котором мы пребывали все полтора месяца, что находились на плоскогорье, никак нельзя назвать приятным.

Палатка Амундсена на Южном полюсе

Рисунок Эд. Уилсона, участника похода к Южному полюсу Роберта Скотта

На обратный путь мы наметили себе норму дневного перехода в 15 миль, или 28 километров. Конечно, появилось много положительных факторов, позволявших делать более длинные переходы, но мы боялись, что тогда наши собаки очень скоро переутомятся, а то и отправятся на тот свет. Однако мы недооценили своих собак. На 28 километров мы тратили всего 5 часов, это позволяло нам дольше отдыхать.

20 декабря мы убили первую собаку на этом этапе. Расстался с жизнью мой славный Лассе. Он совсем обессилел, и от него не было никакого проку. Тушу разделили на 15 относительно равных частей и скормили его товарищам. Они уже научились ценить свежее мясо, и нет никакого сомнения, что дополнительный паек, который они получали время от времени на пути домой, имел немалое значение для нашего успеха. Поедят мяса – потом несколько дней работают намного энергичнее.

Утром 21 декабря погода испортилась. Легкий юго-восточный ветер, пасмурно, плохая видимость. Мы потеряли след и долго шли по компасу. А затем, как обычно, вдруг прояснилось, и опять на плато стало светло и тепло. Даже слишком тепло. Мы сняли всю – почти всю – одежду, и все равно обливались потом. Сомнения насчет маршрута длились недолго. Наши превосходные пирамидки отлично несли службу, одна сверкающая веха за другой возникала на горизонте, ведя нас к столь важному для нас складу на 88°25 южной широты.

Гурий (опознавательный знак), оставленный участниками норвежского похода к Южному полюсу, и путевой знак Амундсена на Южном полюсе

Рисунок Эд. Уилсона, участника похода к Южному полюсу Роберта Скотта

Начался небольшой подъем – такой незначительный, что глазом и не заметишь. Но гипсометр и барометр не дали себя обмануть и так же дружно падали, как прежде поднимались. И хотя мы не видели подъема, но чувствовали его. Может быть, это чистое воображение, однако мне казалось, что увеличение высоты сказывается на моем дыхании. В последние дни страшно возрос наш аппетит, причем лыжная команда была куда прожорливее, чем каюры. Были дни (всего несколько дней), когда мы трое – Бьоланд, Хассель и я – могли бы, кажется, есть даже гальку. Каюры такого голода не испытывали. Возможно, это потому, что они на ходу могли опираться на сани, получая таким образом отдых, которого мы, лыжники, были совсем лишены. Казалось бы, много ли толку от того, что ты положил руку на сани, но с течением времени, возможно, что-то и набегает. К счастью, наши запасы позволяли есть больше, когда голод нас одолевал. Так, после полюса мы увеличили свой паек пеммикана, и вскоре эта прожорливость пропала, сменившись обыкновенным здоровым аппетитом.

На обратном пути мы установили такой порядок: утренние сборы начинались в 6 вечера, к 8 все готово, и в поход. Смотришь, 15 миль (28 километров) пройдены, и вскоре после полуночи мы опять могли ставить палатку, стряпать и отдыхать. Но через некоторое время этот отдых стал казаться нам невыносимо долгим. К тому же в палатке становилось (относительно) настолько жарко, что мы нередко вылезали из спальных мешков и лежали, ничем не покрываясь. Двенадцати-, четырнадцати-, даже шестнадцатичасовой отдых был серьезным испытанием нашего терпения на этом, первом этапе обратного маршрута. Мы отлично понимали, что это излишество, и все-таки сохраняли такой распорядок, пока находились на большой высоте. Мы много говорили о том, как лучше использовать этот чрезмерно долгий отдых.

В этот день, 21 декабря, Пер, наш добрый, верный, трудолюбивый Пер вконец обессилел, и последнюю часть пути до стоянки пришлось его везти. На стоянке он был вознагражден за свои труды. Легкого удара обухом оказалось достаточно, чтобы истощенное животное упало, не издав ни звука. Так Вистинг лишился одной из лучших своих собак. Пер был удивительный пес, он вел себя очень смирно, никогда не участвовал в общих потасовках. Посмотришь на него – непутевый какой-то, что от него толку. Но в упряжке он показывал, на что способен. Без понуканий, без кнута тянул с утра до вечера; не собака, а клад. Увы, его, как и большинство собак с таким нравом, не хватило надолго. Он выбился из сил, был убит и съеден.

Считанные дни остались до сочельника. Особенно не размахнешься, но хотелось бы отметить праздник в той мере, в какой это позволяла обстановка. Значит, надо в сочельник поспеть к складу, чтобы отпраздновать Рождество кашей. Накануне сочельника мы убили Крапчатого. О нем никто не горевал, этот пес из упряжки Хасселя всегда отличался строптивостью. В своем дневнике я читаю следующие слова, записанные в тот же вечер: «Сегодня вечером убит Крапчатый. Он отказывался тянуть, хотя выглядел вполне здоровым. Скверный характер. Будь он человеком, он начал бы с исправительного дома, а кончил бы в тюрьме». Крапчатый оказался довольно жирным и был съеден с явным удовольствием.

Наступал сочельник. В 8 часов вечера 23 декабря, когда мы выходили, погода была неустойчивая: то нахмурится, то прояснится. До склада было недалеко, и в полночь мы вышли к нему. Было тихо и тепло – чудесная погода, можно спокойно наслаждаться сочельником. Мы сразу разобрали склад и распределили груз на двое саней. Вистинг – дежурный кок – заботливо собрал в мешочек все крошки от галет. В палатке этот мешочек хорошенько поколотили и помяли, и получился порошок, из которого, добавив сухого молока, Вистинг приготовил превосходную рождественскую кашу. Вряд ли кто-нибудь дома ел ее с таким удовольствием, как мы в нашей палатке в то утро. Одна из сигар Бьоланда окончательно настроила нас на праздничный лад.

В этот день мы отметили еще одно большое событие: отряд снова достиг вершины плато. Через два-три дня мы начнем спуск, а там выйдем на барьер и почувствуем себя совсем нормально.

До сих пор мы во время очередного перехода делали один-два привала, давая отдых себе и собакам. В сочельник мы перешли на другой распорядок, покрыли все 28 километров без остановки. Нам так даже было лучше; кажется, и собакам тоже. После привала трудно было снова трогаться в путь, суставы не гнутся, да и лень одолевает – пока еще разомнешься.

27-го мы в отличном темпе миновали 88° южной широты, держа курс на север. Снег здесь с прошлого раза явно подвергся действию сильных солнечных лучей; он был буквально отполирован. По этой полированной глади мы катили, словно по льду, с той лишь существенной разницей, что собаки здесь не скользили.

На этот раз мы уже на 88° южной широты увидели горы. Нас ожидал большой сюрприз: это явно был виденный нами ранее могучий хребет, но теперь он простирался значительно дальше на юг. День был ослепительно ясный, видимость, по всем признакам – отличная. Вершина поднималась за вершиной, хребет тянулся к юго-востоку, теряясь вдали. Судя по цвету неба, он продолжался за пределами видимости. Мне кажется несомненным, что эта горная цепь пересекает весь антарктический континент.[85]85
  Амундсен оказался прав. Исследованиями последних лет установлено, что горный хребет пересекает весь континент от западных берегов моря Росса до восточных берегов моря Уэдделла. Теперь он называется Трансантарктическим хребтом. На значительном протяжении этот хребет перекрыт ледником и над поверхностью льда возвышаются лишь единичные горные вершины и отдельные горные гряды. (Г.)


[Закрыть]

Вот вам прекрасный пример того, как в этих краях подводит атмосфера. Казалось бы, в совершенно ясный день мы на 87° южной широты простились с горами. И вот мы с 88° южной широты видим горы до самого горизонта. Мало сказать, что мы были удивлены. Мы смотрели и не узнавали края. Нам и в голову не пришло, что могучий горный массив, что так отчетливо вырисовывается над горизонтом, есть гора Нильсена. В мглистом воздухе прошлый раз она выглядела совсем иначе. Забавно читать в моем дневнике, как старательно мы каждый день брали азимут, думая, что это новая гора. Мы опознали ее лишь после того, как над плато возникла гора Хельмера Ханссена.

29 декабря вершина плато осталась позади, и мы начали спуск. Хотя для глаза уклон был незаметен, он сразу отразился на собаках. Вистинг поставил на своих санях парус, это позволило ему поспевать за Ханссеном. Видел бы кто-нибудь, как наш отряд в эти дни мчался через плато, ни за что не поверил бы, что мы уже 70 дней в походе. Лихо мы шли. Нас подгонял попутный ветер, пригревало солнце. Прибегать к кнуту не было надобности. Собаки были полны энергии и нетерпеливо дергали упряжь. Нелегко приходилось нашему направляющему. Он должен был подчас нажимать изо всех сил, чтобы его не настигли собаки Ханссена. Следом на всех парусах, под радостное тявканье собак несся Вистинг. Хассель едва поспевал за ними, да и мне приходилось нелегко. Наст был, словно отполированный, мы подолгу могли катить, просто отталкиваясь палками.

С того дня, как мы покинули полюс, наши собаки заметно изменились. Как ни странно и ни невероятно это покажется, они с каждым днем прибавляли в весе, становясь все более жирными. Мне кажется, это результат того, что их кормили свежим мясом вместе с пеммиканом. С 29 декабря наш рацион пеммикана был еще увеличен. Теперь каждый получал 450 граммов в день, а больше, сдается мне, мы просто не могли бы одолеть.

30 декабря мы весь день катили под гору, и устоять на лыжах, ей-богу, было нелегко. Каюрам что, они держались за сани и неслись через плато с бешеной скоростью. Снежные надувы здесь чередовались с наледями, и от нас требовались немалые усилия, чтобы не отставать. Для Бьоланда это не было проблемой. Ему приходилось бегать быстрее этого, и не в такой местности. Иное дело мы с Хасселем. У меня мелькали перед глазами то руки, то ноги Хасселя; иногда он отчаянным усилием удерживался на ногах. Хорошо, что я не мог видеть самого себя. Иначе мне, наверное, пришлось бы не раз от души посмеяться.

В этот день утром показалась гора Хельмера Ханссена. Нас окружали могучие складки, этого волнистого рельефа мы не заметили, когда шли через пургу на юг. Валы были настолько высокие, что временами заслоняли от нас горы. В первый раз мы увидели гору Хельмера Ханссена с гребня одной из таких складок. Она напоминала торчащий над снегом торос. Сперва мы даже не поняли, что это такое, и только на другой день разобрались – это одна за другой показывались острые ледяные глыбы, покрывавшие вершину. Как я уже говорил, только теперь мы окончательно уверились, что идем правильно. А все остальные горы были нам совершенно незнакомы. Мы ничего не узнавали.

31 декабря прошли 87° южной широты, быстрыми шагами приближаясь к Танцплощадке дьявола и Чертову леднику. В первый день нового года было яркое солнце, – 19°, хороший попятный ветерок. К великой радости, мы узнали местность вокруг Бойни. До нее было еще далеко, но нагретый солнцем воздух преподнес нам мираж.

Нам очень везло на обратном пути.

Танцплощадку дьявола мы вовсе обошли. К Чертову леднику, по нашему расчету, должны были выйти 2 января – так и получилось. Мы увидели его издали. Высоко к небу вздымались могучие торосы и гребни. И как же мы удивились, когда посреди этого хаоса и за ним рассмотрели ровные поля, совсем без борозд и трещин. Горы Хасселя, Вистинга и Бьоланда какими были, такими и остались. Их мы легко узнали, как только подошли поближе. Высоко к небу вздымалась гора Хельмера Ханссена. Купаясь в лучах утреннего солнца, она сверкала и переливалась, как драгоценнейший брильянт. Мы подумали, что на этот раз подошли к горам ближе, чем при движении на юг, оттого и местность выглядит иначе. Ведь тогда участок под горами казался практически непроходимым, на самом же деле за ним, похоже, скрывалось ровное поле, на которое нам теперь и посчастливилось выйти. Но видимость и на этот раз сыграла шутку с нами, мы убедились в этом на другой день, когда выяснилось, что мы очутились не ближе к горам, а дальше, оттого и задели только краешек неприятного ледника.

В этот вечер мы устроили лагерь посередине огромной закрытой трещины. Интересно, что-то нас ждет впереди.

Неужели эти редкие бугорки да старые трещины – все, чем ледник угостит нас теперь? Мы не смели на это надеяться, но вот уже и третий день, и слава богу – никаких огорчений. Каким-то чудом мы проскочили мимо всех опасных мостиков и жутких переходов и очутились на равнине под ледником.