Текст книги "Куда вы ведете Россию?"

К сожалению, Александр III оказался не на высоте исторических задач, отказался от воплощения судьбоносных для России начинаний отца, уверовав в целительность репрессий и автократии. И Россия вновь покатилась по давным-давно накатанной дороге навстречу своей гибели и, возможно, еще убереглась бы, не умри Александр III столь преждевременно. В 1894 году он умирает, и трон переходит в руки абсолютно не подготовленного к столь ответственной задаче Николая II, совершенно лишенного царских задатков: вместо воли – каприз, вместо титанических усилий по освоению доставшегося наследства, ассимиляции опыта государствоведения и раздумий о судьбах России – многочасовые ежедневные молитвы. Примерный семьянин, любящий отец, но не Отец Отечества. В общем, второй Федор на престоле. Судьба России была предрешена.

Можно убить царя, но нельзя убить исторически созревшие тенденции общественного развития. Они будут пробиваться через любые препоны, пока не найдут выход на поверхность общественной жизни. Так случилось и с институтом народного представительства. Воля монарха, институт самодержавия в течение столетий были в России цементом, скреплявшим общество в единое целое, придававшим ему и государственной машине жизнестойкость, единение, целенаправленность движения. К концу XIX века цемент истаял. Общественный организм требовал других, более адекватных времени, состоянию производительных сил, общественному сознанию механизмов сплочения нации, источников общественной энергии. Общество было чревато представительными органами. На смену воле монарха – основной политической скрепе государства – все настойчивее прорезался голос представительной общественности.

Некомпетентное руководство Александра III (и особенно Николая II) своим царством, нежелание или неспособность вовремя разрешить бремя социальных противоречий в конечном итоге привело к их взрыву, о неотвратимости которого намекали Александру III Лорис-Меликов и Д. Милютин (военный министр): жди беды от остановленных на полдороге реформ (Конституция Лорис-Меликова. С. – Петербург, 1907, с. 61). В том же русле будировал общественную мысль известный правовед Б. Чичерин: России нужна не только сильная власть, но и либеральные реформы.

Александр III не внял доводам сподвижников отца, более доверившись аргументам ультраконсерватора Победоносцева. И Россия еще четверть века корежилась в объятьях самовластья.

Историческая потребность народного представительства, в течение десятилетий стучавшаяся в дверь монархической России, вломилась в нее революцией 1905 года. Так появилась на свет Государственная дума. Воля монарха стала дополняться волей народа. Николай II не смог адаптироваться к новым объективным потребностям общества. Не будучи от природы наделен царскими атрибутами, он покорно отдался судьбе – Божьей Воле. Она была к нему неблагосклонна. Безвольные цари – не избранники богов.

В ноябре 1917 года народ проявил историческую взрослость, связав свои демократические устремления с созывом Учредительного собрания. Но сионистские радикалы, успевшие к тому времени захватить капитанский мостик государственного корабля России, не подчинились народному выбору и под глумливые боцманские шуточки «Караул устал!» разогнали Учредительное собрание, насильственно прервав эволюционное развитие страны, демократические тенденции. Демонстрация представителей от различных слоев населения Петрограда, организованная против разгона Учредительного собрания, по воле большевистских лидеров была расстреляна. Заявка на террор как метод управления страной была сделана.

Возмущенные разгоном Учредительного собрания рабочие и крестьяне еще пытались в течение первого полугодия 1918 года через собрания уполномоченных фабрик и заводов, крестьянских съездов парламентскими методами воздействовать на новую власть, создавая по возможности альтернативные властные структуры (Независимое рабочее движение в 1918 году. Париж, 1981). И хотя эти движения и носили повсеместный характер и своей митинговой внушительностью заставляли в определенной степени считаться с собой местные органы большевистской власти, но не могли рассчитывать на противостояние ей в силу своей политической разобщенности и невооруженности. И потому любые попытки «гегемона» революции, еще не избавившегося от парламентских иллюзий, ограничить как-либо новую власть этой властью решительно и жестоко пресекались. С контрреволюцией большевики разговаривали на одном языке – на языке арестов и расстрелов. Поэтому к концу 1918 года с любыми формами невооруженного сопротивления (учителя, например, бастовали дольше всех, почти год – с конца 17-го, не желая признавать новую власть), парламентскими иллюзиями было в основном покончено. Историческая тенденция демократизации страны была задушена, уступив место социологическому субъективизму новых властителей России.

У Нилова во всех бедах России-СССР виновата интеллигенция в лице:

1. Боярско-княжеского сословия во времена Грозного и смуты начала XVI века;

2. Думско-генеральского в феврале 1917 года;

3. Неучей с университетскими дипломами 60-х – начала 90-х годов.

Нилов искажает суть репрессивной политики Ивана IV в отношении боярско-княжеской интеллигенции. Истребление князей и бояр обусловливалось не их удельным сепаратизмом, с которым было покончено задолго до Грозного, а их противлением царскому самодурству, их нежеланием потворствовать ливонской авантюре Грозного, их проявлением протеста обращению царя с ними как холопами и рабами, их притязаниями быть царскими советчиками по важнейшим государственным вопросам. И чтобы избавиться от глухого недовольства боярства, их притязаний на роль советников, а также в целях усиления личной безопасности Иван IV и ввел опричнину, создав новый «худородный» класс дворян, но более послушный и покладистый. Теперь он был «сам себе голова», ему никто не перечил и никто не набивался в советники. Но и удача ему перестала сопутствовать. Всеми успехами государственного строительства, приращения новых территорий («Судебник», взятие Казани, Астрахани) Грозный был обязан его союзу с боярством эпохи Избранной рады. Разошедшийся с боярством, ни он, ни Россия ничего не приобрели, кроме двух десятилетий кровавого царского разгула, из которых страна вышла обескровленной, обессиленной, с социальным расстройством, что и привело впоследствии к смуте начала XVII века. Опричнина стала ее прологом.

Современники Грозного правильно оценили деяния опричнины как разгул анархии, беззакония, как институт, призванный оберегать царя и колебать основы государства; как появление самодурства психически неуравновешенного тирана, свихнувшегося на почве маниакальной мнительности, заподозривания всех в посягательстве на его жизнь. От страха за свою жизнь отгородившегося от всего мира сначала рвами и валами Александровской слободы, а затем Кремля (В. О. Ключевский). Типичный феномен повторился 400 лет спустя с фигурой «вождя всех народов».

И прав Н. Карамзин, подводя итоги деятельности Грозного: начал с освобождения Казани, а кончил монгольским игом. Настолько государство было погружено в состояние всеобщего расстройства и бедствий удельного времени.

Иван Грозный изводил не бояр-сепаратистов, как повествуют о том Карамзин и Ключевский, а людей, в первую очередь удостоенных своими ратными подвигами во славу России, своим умом, добронравием и мужеством. Он был Грозным для русских и малодушным трусом, бежавшим от крымских татар, унизительно принимавшим оскорбления от татарских послов; изменяя государственной чести, выдал Давлет-Гирею принявшего христианство татарского князя и т. п. И напрасно пытается уверить нас Нилов, что ужасы царствования Грозного народом были забыты. Еще в годы кровавых бесчинств Ивана IV народ дал синтетический образ опричнины и всей его кровавой эпохи, дошедший до нас: «тьма кромешная».

Неубедительно выглядит попытка Нилова оправдать кровавые методы управления Грозного ссылкой на Сталина и Иоанна, митрополита С. – Петербургского и Ладожского. Почему Сталин оправдал Грозного – вполне понятно. Почему церковный иерарх оправдал Грозного – тоже ясно. Для церковнослужителя любая власть от Бога, а уж какая она – жестокая или добролюбивая, – вопрос второстепенный. Нынешнему патриарху Алексию II за развал Союза и России, за геноцид народов России давно бы уже пора предать Ельцина анафеме, ан нет: до сих пор «вместе водят хоровод». Исторически церковные иерархи, за редким исключением, следуют принципам: народы «худеют», а храмы остаются. Поэтому наивно ждать от них осуждения власть предержащих.

Нельзя согласиться и с огульным приговором Нилова по адресу думско-генеральской «интеллигенции», якобы ввергнувшей страну в февральскую Смуту 1917 года. Падение империи – явление многопричинное, чтобы всесторонне объяснить его в рамках статьи. Затрону лишь его суть.

Тема несоответствия Николая II своему месту освещена достаточно обширно как мемуарной литературой из его ближайшего окружения, так и специально-исследовательской. Управление империей было в тягость ему. И было бы благом, если бы он вообще отошел от него, не мешая таким деятелям, как Столыпин. Лучше бы более уделил внимания их охране. Во-вторых, его никто не обязывал ввязываться в мировую войну. Страна и армия были к ней абсолютно не готовы. Но, ложно истолковав свои союзнические обязательства, не вняв грозным предупреждениям «друга семьи» Распутина, он объявил войну Германии.

Неповоротливый бюрократический аппарат государственной машины не спешил адаптироваться к условиям военного времени, множа политико-хозяйственные проблемы страны. Придворные интриги, постоянное давление со стороны властной супруги, «министерская чехарда», нежелание и неумение Николая II сосредоточить собственную волю и усилия подвластных ему служб для решения хотя бы одной-двух острейших проблем – продовольственной, транспортной – и тому подобные факты расшатали институты власти. В последние два месяца своего царствования Николай окончательно скис, практически отойдя от активной государственной деятельности. Институт самодержавия стал недееспособен, и хватило небольшого толчка – двухдневных беспорядков в столице – чтобы он окончательно пал. И основная причина его падения – в личных качествах царя, а не в заговоре думско-генеральской «интеллигенции». И генералы, и патриотически настроенные деятели Думы не раз предлагали Николаю II костыли поддержки, но каждый раз натыкались на неадекватную реакцию самодержца. Что и вынуждало их прибегать к иным формам воздействия на него. И никогда бы Россия не опустилась в омут Гражданской войны, если бы не ее большевистские инспираторы. И напрасны стенания Нилова о том, что, не возьми большевики власть, Россия стала бы добычей Запада. В России было достаточно людских и материальных ресурсов, чтобы постоять за себя. И золота в казне было достаточно, чтобы залечить раны войны. Так, в 1915 году золотой запас России равнялся 1338 тоннам, обеспечивая вхождение ее в десятку богатейших стран мира («Российское золото», т. 1, М., тов-во «Московский писатель», АО «Преображение», 1993, с. 531). И состав Учредительного собрания был достаточно представителен, чтобы обеспечить умелое руководство страной. Избеги Россия по воле большевиков гражданской войны, сохранились бы величайшие людские и материальные ценности, культура, быт, традиции и пр. Не пришлось бы прибегать к ударным темпам коллективизации и индустриализации и прочим «социалистическим» инновациям, унесшим многие миллионы не самых худших людей.

Будем смотреть объективной правде в глаза. Не думско-генеральская «интеллигенция» опустила Россию в кровавую смуту 1917–1921 годов, а большевистские лидеры. Не думско-генеральская «интеллигенция» сдала Россию Западу, а коммунистические вожди при молчаливом попустительстве всей компартии! И торили дорогу в этом направлении не только Горбачев с Ельциным. Первую глыбу в фундамент этой дороги на второй день после Октябрьского переворота заложил Ленин под названием «Декрет о печати», – тот самый ниловский «короткий поводок» для «интеллигенции», который не позволял бы ей с ее «суконным рылом» рассуждать о государственных делах.

Для чего поводок? А для того, чтобы не сомневались в правильности избранного курса. В атмосфере кладбищинской тишины, достигаемой методами террора, легче управлять страной и воздвигать себе прижизненные памятники любых форм и количеств. Но достигнутая легкость управления еще не есть свидетельство правильности избранного курса, а легко воздвигаемые памятники еще не есть свидетельство искренней любви народа к тем, кого они олицетворяют. «Декрет о печати» стал тем намордником, который заставил общество замолчать. Теперь все, кто сомневался в законности прихода к власти большевиков и правильности избранного ими курса, квалифицировались как контрреволюционеры, «враги революции» и обычно для политической практики тех лет навсегда расставались со своими сомнениями только в подвалах ВЧК. Наиболее выдающиеся «суконные рыла» российской интеллигенции числом около двухсот в лице Бердяева, Степуна, Трубецкого, С. Булгакова, Сикорского, Сорокина и др., чтобы своим скепсисом не портили «калашного вида большевистской государственности», были высланы или сами бежали, чтобы обогатить творческую мысль вражьего Запада. А сколько подлинных патриотов-мыслителей погибло в гражданской мясорубке?! Один В. Розанов чего стоит! И надо же набраться смелости утверждать, что эти подлинно русские интеллигенты, патриоты России были «пятой колонной», «волонтерами-полицаями», холуями и подражателями Запада! Даже не хочется комментировать подобную беспардонность.

«Пятой колонной» были социалисты-радикалы из всех слоев общества, в течение десятилетий фанатично пытавшиеся перестроить Россию по своим утопическим схемам и за эти многие десятилетия накопившие громадный политический опыт борьбы с самодержавием и буржуазией, опыт манипулирования общественным сознанием. И когда рухнула империя, то среди воцарившегося идейного разброда эта колонна радикалов большевистского толка чувствовала себя как рыба в воде. Они единственные обладали давно уже разработанной их идейными предшественниками в лице Ткачева, Лаврова и пр. партитурой гражданской войны. Буржуазия, политически оформившаяся лишь в 1905 году, делала первые шаги открытой политической борьбы и потому, как младенец, постоянно спотыкалась и не могла быть серьезным конкурентом умудренным опытом большевикам. Лидеры буржуазных партий на голову уступали гениальному тактику политической борьбы Ленину. Выигрывая в стратегии, они катастрофически проигрывали большевикам в тактике. Поэтому участь России в плоскости захвата ее утопистами была решена, хотя исторически она совершенно не созрела к реализации их утопических схем. В этом источник всех будущих внутренних коллизий – экономических, политических, идеологических, партийных – Советского Союза. Неадекватность исторических потребностей общества политическим схемам захватившим власть радикалов. Вот глубинный источник, генератор всех противоречий и опасностей для коммунистического режима и их вождей. А не вымышленные «полицаи-волонтеры» в лице интеллигенции, которая, кстати, и была творцом всей промышленной и военной мощи Союза. Если же под этой категорией лиц Нилов подразумевает только критиков коммунистического режима, то они – естественный продукт нашего же общества, его проснувшаяся совесть. Общество не может плодотворно развиваться, будучи всесторонне зашнурованным. И весь пафос возмущения И. Солоневича, которого Нилов привлекает в свои адвокаты, был направлен не против критиков большевизма, а против радикально-социалистической интеллигенции, особенно против ее большевистского крыла. Вот его слова: «Коммунистическая революция в России является логическим результатом оторванности интеллигенции от народа, неумения интеллигенции найти с ним общий язык и общие интересы, нежелания интеллигенции рассматривать саму себя как слой, подчиненный основным линиям развития русской истории, а не как кооператив избирателей, наперебой предлагающих русскому народу украденные у нерусской философии патенты полного переустройства и перевоспитания тысячелетней государственности» (И. Солоневич. Народная монархия. М., 1991, с. 13). Этот фрагмент достаточно полно показывает, что Солоневич «самых страшных врагов народа» видел не в интеллигенции вообще (как нас пытается уверить Нилов), а только в ее леворадикальном, особенно большевистском слое.

В столь же безапелляционно-категорическом стиле Нилов наставляет: «Нападки на Сталина – как должно было бы стать ясным каждому – есть нападки на государственность России…»

А мне вот не ясно! Во-первых, Нилов постоянно оперирует нетождественными понятиями «Россия» и «СССР». Во-вторых, почему критика руководителя государства есть нападки на государственность?! Конструктивная критика руководства государства – это укрепление государственности, ибо предохраняет данную государственность от ошибочных, волюнтаристских действий со стороны высшего руководства данного государства. Наличие такой критики в государстве – признак его здоровья. И наоборот, невозможность критики руководства государства за его ошибки, не говоря уж о преступлениях, расправа за такую критику есть свидетельство слабости правящего режима, наличия неизлечимой болезни, несовместимой с нормальным развитием государства. Или болезнь сгложет государство, или его руководители, найдя адекватные историческому моменту формы управления, справятся с болезнью, оздоровив общественный организм и укрепив государство. Третьего не дано. И потому ставить разгром Союза в зависимость от критики Хрущевым Сталина и его методов руководства есть чистейший субъективизм. Ведь что получается по логике Нилова? Годы правления Сталина были вершиной советской власти, а коль вершина, то ее критиковать нельзя, наоборот, надо было законсервировать. Взять за образец и – идти дальше. Дорогой «троек», чекистских подвалов, укрепления и разрастания ГУЛАГов, дорогой всеобщей немоты и пресмыкательства. Дорогой Самоистребления.

Могущество страны при Сталине в громадной степени прирастало за счет рабской силы ГУЛАГа. Но и истощалось интеллектуально, физически, материально и морально тоже за счет ГУЛАГа. Всем известно, какие головы и примерно сколько там исчезли… Нилов: «Правитель (в нашем контексте Сталин, – Б.) делает то, что требуется временем…» Уничтожение мозгов и соков, мускулов нации тоже требовалось временем?! Или заботой о личном самосохранении? Эту дорогу Самоистребления Нилов предлагает нам в качестве столбового исторического пути России. И куда мы придем, в каком качестве и количестве? Видимо, более молодой Нилов хорошо представлял перспективу этой дороги и потому при первом удобном случае выбрал дорогу в противоположном направлении – в сторону «погрязшего в идиотизме» общественной жизни (по выражению самого Нилова) Запада.

Критика Хрущевым культа личности Сталина, методов его руководства хотя и была воспринята неоднозначно, но в целом для общества имела эффект грозового разряда, озона, очистившего общество от десятилетий духоты. Надо было жить в то время в Союзе, чтобы ощущать благотворное воздействие на все стороны общественной жизни этой критики, давшей начало хрущевской оттепели. И не антисталинизм Хрущева погубил Союз. Наоборот, он продлил существование наглухо заколоченному Сталиным обществу, приоткрыв шлюзы общественной инициативы, «развязав языки», дав в определенной степени возможность взглянуть на себя в зеркало. И хотя это зекрало продолжало оставаться во многом кривым, тем не менее и в кривом зеркале отражаются некоторые объективно присущие отражаемому объекту черты. Еще Маркс обронил: «Подцензурная печать есть надушенный урод». Общество эпохи Сталина – это «надушенный урод», ибо оно слышало и видело о себе только то, что приятно было видеть и слышать Сталину. Хрущев совершил подвиг, попытавшись избавить общество от преступного самообольщения. А при Сталине общество самообольщалось долго. Как там в песне: «Мы железным конем все поля обойдем» – и гулять по ним врагу не дадим… Не дали?! Немец до Волги дошел! А ведь в уставе Красной армии было записано: «Воевать только на территории противника»! Да всех приемов самонадувательства не счесть. Достаточно и того, что старшее поколение хорошо помнит атмосферу «шапкозакидательства» в канун войны. Все апологеты Сталина почему-то наперебой спешат приписать ему только лавры победы, но умалчивают о лаврах поражения. Дать возможность немцам дойти до Волги, отдать им чуть ли не всю европейскую часть Союза! Разве это не признак безмудрия руководства? Ни один царь не допускал такого для России позора.

Еще раз констатирую: не критика Хрущевым Сталина погубила Советский Союз. Он был обречен на развал самой искусственностью режима, партийным уставом, его организационным принципом демократического, а точнее, крепостнического централизма, спеленавшим партию и все общество снизу доверху стальной дисциплиной безоговорочного подчинения нижестоящей организации вышестоящей, автоматически генерирующей бесконтрольную власть партийной бюрократии с генсеком наверху, превращавшимся в диктатора. Выше был только Бог. К чему могла привести подобная бюрократизация, всеобщая герметизация? Еще в условиях Гражданской войны в марте 1920 года на IX съезде РКП(б), на заре социалистического строительства, когда уже четко выявилась и стала набирать силу тенденция отрыва партийного аппарата от партийных масс, тенденция обюрокрачивания партийного аппарата, тенденция единоличного управления всем и вся, наиболее дальновидные коммунисты, прозорливо предвидя год 1991, предупреждали партию о грозящей ей катастрофе. Н. Осинский (расстрелян в 1938 году): «Если связать отдельные факты, то тенденция ясна. Конечная тенденция идет к тому, чтобы ввести единоличное управление во всех звеньях советского аппарата. Это означает, что, раз ставши на этот путь и зайдя по нему достаточно далеко, мы рухнем под тяжестью бюрократии, которая выхолостит нашу работу…» (Девятый съезд РКП(б). Протоколы. М., 1960, с. 124). Подобные мрачные пророчества на фоне «триумфального шествия советской власти» воспринимались малообразованным большинством партийных съездов как ересь и потому игнорировались. Болезнь методически загонялась внутрь, пока не зашла достаточно далеко и не проявила себя всеобщим разложением партии, снизу доверху, вплоть до прямого предательства партийной верхушкой интересов партии, общества и государства. Уже в 1990 году во многих партийных организациях члены партии перестали (явно по инициативе сверху) платить партвзносы, проводить собрания. Радовались, как дети: «Я уже взносы не плачу, вон какая экономия!» Началось с неуплаты взносов, кончилось самороспуском этих организаций еще до августа 1991 года. И это никого не насторожило, нигде коллективно не возник вопрос: «А почему это происходит, почему партия самоликвидируется?!» Ответ может быть только один. Рядовые коммунисты задолго до самороспуска утратили чувство ответственности за плоды деятельности своих организаций, ибо не ощущали себя равноправными членами их. Подавляющее большинство членов партии, удовлетворив вступлением в нее свои сугубо личные цели (получение квартиры, должности и пр.), стали относиться к своим обязанностям сугубо механически. Лишь в условиях отсутствия подлинной внутрипартийной демократии, страха, генетически заложенного массовыми многолетними ленинско-сталинскими чистками, партия превратилась в безответственную механически голосующую куклу. За критику по принципиальным вопросам коммунист любого уровня мог подвергнуться тотальному остракизму: проработка на партбюро, собраниях, вызовы в парткомы разного уровня, изгнание из партии (если вовремя не раскаялся) и, как следствие, понижение в должности (если ты не слесарь или токарь – тех понижать уже некуда) или увольнение с работы; интерес со стороны КГБ, психиатров и т. д. Система давления была отработана детально и редко давала сбои. Поэтому, когда Горбачев на виду всего Политбюро «разводил шашни» с Западом, ни у кого из его ближайшего окружения не хватило смелости остановить его и выкинуть с партийного трона. Или не видели?! Видели! Но впитавшийся с молоком матери страх за годы многолетнего пребывания в партии трансформировался в моральную трусость, безволие и холопство. Эти «доблести» за многие годы репрессий были привиты и всем, за редким исключением, советским людям. Прав был М. Алданов: «Террор истребляет одно поколение, но воспитывает другое», – и потому, когда рушилась партия с ее дряхлым или болтливым генсеком, за последние десять-пятнадцать лет дискредитировавшая себя афганской авантюрой, неспособностью или нежеланием, а может быть, тем и другим вместе, выработать адекватные современности методы управления обществом; когда рушился Союз, то партия и народ, «всегда единые», проявили полное равнодушие как к судьбе КПСС, так и к судьбе своей Родины. Причин такого равнодушия много. Но есть одна, корневая или стержневая, – отсутствие подлинных качеств Гражданина, Патриота. Да, все мы были по паспорту граждане СССР. Да, все мы могли пойти защищать Родину от внешнего врага. Но когда потребовалось защищать Родину, себя и свою семью, свою работу, свои прежние права (на бесплатные медицину, образование и пр.) – мы все оказались Статистами, проще Холопами, не способными в идейной смуте разобраться, что к чему. И такими статистами, холопами мы обязаны десятилетиям террора от Ленина до Сталина. Нам вбили рефлексы: «моя хата с краю, ничего не знаю», «начальству видней» и т. п. Политика государственного патернализма привила нам установку: о нас позаботятся. И ведь действительно заботились: не только дубили шкуру, но и обеспечивали всем известными социальными гарантиями. Но Граждан из нас не лепили. Диктаторы в Гражданах не нуждаются. Им нужны «винтики», «шестеренки», «приводные ремни» и тому подобная снедь. Воспитанные холопами, мы и сегодня ведем себя как холопы: зарплату нам не платят месяцами и годами, работы лишили, социальных гарантий лишили, а мы униженно все клянчим: «Уважаемые премьер-министр, губернатор и пр.! Помогите получить зарплату!» Да разве подлинные граждане своей страны так должны отстаивать свои права, честь и достоинство своей Родины?

Слушаешь апологетов Сталина и удивляешься: они регулярно возмущаются Гитлером, Пол Потом, даже Пиночетом, но методы руководства Сталина – тоже террористические – берут за образец! Где логика?

Почему Николай II, повесивший и расстрелявший 5–7 тысяч участников революции 1905–1907 годов, у них всегда Кровавый, а Ленин и Сталин, загубившие миллионы жизней, всегда белые?

Нилов оправдывает необходимость массового террора ради великой цели, утверждая, что в его основе лежали государственные соображения, а не личная жестокость диктатора.

Поражает откровенный цинизм автора, который мог быть украшением аппарата доктора Геббельса. Лишь обладая абсолютной атрофией совести, можно с такой беззастенчивостью глумиться над памятью миллионов жизней, загубленных ради реализации социологических химер, ради захвата, сохранения и укрепления личной власти. Циник Нилов, оправдывая массовидность террора, тем самым оправдывает цинизм коммунистических вождей, присвоивших себе право произвольно распоряжаться жизнями десятков и сотен миллионов людей, обрекая их на смерть и страдания. Почему ради их идеологических химер миллионы людей должны расплачиваться своими жизнями? Почему комвожди в течение всего 1917 года в целях заручиться поддержкой рабоче-крестьянских и солдатских масс эксплуатировали буржуазный лозунг «Земля – крестьянам!», анархо-синдикалистский – «Заводы и фабрики – рабочим!» (многие рабочие так буквально и истолковывали этот лозунг, захватывая фабрики и заводы в свою собственность, и скоро пришли в столкновение с экономической политикой большевиков), хотя заранее знали, что ничего этого они народу не дадут? Да потому, что ради захвата власти и построения «коммунистического храма» вождь мировой революции допускал любые средства, вплоть до лжи (В. И. Ленин, ПСС, т. 41, с. 309–311, 38). Кто бы пошел за большевистскими лидерами, начни они объяснять, что дорога в светлое будущее лежит через подвалы ЧК и бесчисленные ГУЛАГи? Провозглашая на словах буржуазные и анархо-синдикалистские лозунги, они втайне преследовали цели сугубо субъективные, идущие вразрез с историческими потребностями России, абсолютно солидаризируясь со взглядами «литературной совести» России – «неистового Виссариона»: «Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью. Да и что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов…» (В. Г. Белинский. ПСС, т. 12, с. 71). «Тысячелетнее царство Божие утвердится на земле не сладенькими фразами, а террористами…» (указ. соч., с. 105). «Я начинаю любить человечество маратовски: чтобы сделать счастливой малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную…» (указ. соч., с. 52).

Фанатизм в воплощении своих умозрительных схем, жажда осчастливить все человечество есть свойства сугубо личные и тесно переплетающиеся с такими личными характеристиками, как титаническая воля и жестокость, пренебрежение к интересам всех людей, не разделяющих их социологического утопизма. Фанатик прекрасно понимает, что если он и его единомышленники не подчинят своей воле остальную часть общества, то они никогда не реализуют своих схем. И неприятие обществом их идей фанатики объясняют не их утопичностью, а «косностью» этого общества. Они мнят себя спасителями человечества и ради спасения этого «заблудшего стада» готовы пойти на любые приемы его перевоспитания. Подобного рода экспериментаторам жестокость присуща органически. И, дорвавшись до государственного правила, жестокость из свойства личности перерастает в жестокость государственной политики. Ибо попробуйте без жестокости подчинить себе крестьян, совершенно не привыкших бесплатно отдавать неизвестно кому свой урожай. Или заставить Розанова или Бердяева с их «суконными рылами» петь дифирамбы новым спасителям человечества?! Поэтому не надо, уважаемый господин Нилов, наводить тень на плетень. Любой практик-утопист по природе своей тиран и мучитель, человеконенавистник, и все коммунистические режимы повязаны этой общей кровавой основой – Ленин, Сталин, Мао, Пол Пот и пр. Ведь «люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью…».

«Жестокость и террор режима в первые десятилетия советской власти были временными чертами, раздутыми Западом до фантастических размеров», – констатирует далее Нилов.